Девочка, которая сходила за суси

— Извините, — у Фрай делается смущенный вид. — Я не хотела показаться грубой или ханжой...

— Забей, — говорит Дав. — Продолговатый мозг обижаться не умеет.

Это что же, Дав сильней моего комплексует за свою червячность? удивляюсь я. Тогда и логикой ее продолговатый мозг явно обделен.

— Арки мне говорит, ты хочешь выйти за суси, — бодро начинает Дав. — Как много ты знаешь об этом?

— Я знаю, что нужно много операций, но у меня должно хватить денег.

— Условия кредитования исключительно благоприятны. Ты можешь спокойно жить на свои деньги и отчислять...

— Я хотела бы покрыть как можно большую часть, пока у меня дефицита ликвидности не возникло.

— Ты боишься, как бы тебе не заморозили счета? — Живость Дав сменяется энергичной резкостью. — Я тебе в этом помогу, никаких обязательств не требуется. Просто скажи, что я твоя поверенная.

— Но деньги в грязи...

— А ты здесь. Значение имеет то, где ты. Я тебе все данные по условиям кредитов и хирургии перешлю. Если тебе, как и большинству, требуется это дело обдумать, если ты пока не представляешь себе четко...

Фрай машет рукой.

— Арки? Ты не против, если мы с моей новой поверенной пообщаемся наедине?

Я уже готова обидеться, как Дав говорит:

— Конечно, не против. Она же знает, что присутствие третьего лица пересрет всю конфиденциальность. Не так ли, Арки?

Я чувствую облегчение и замешательство. Потом гляжу в лицо Фрай и понимаю, что тут все не так просто.

* * *

На следующий день нас вызывают прополоть и засеять гало. Снова кометная лихорадка. Мы отправляем Фрай глуповатое, но веселое видео, обещаем вскоре с ней пересечься.

Меня бы спросили, так это пустая трата времени, засевать гало сенсорами, если у нас уже глаз в главном кольце полно. Большая их часть не продержится достаточно долго, не передаст ничего интересного сверх уже известного. Прополка — уборка сдохших сенсоров — интересней. Когда сенсоры вырубаются, на них налипает пыль, придает им странные формы и текстуры, окрашивает в еще более странные оттенки. Что-то в этом всем цепляет глаз. Я всегда прошу сохранить их. Обычно мне отказывают. Тут у нас все зиждется на переработке — массопоток на входе, массопоток на выходе; создание, уничтожение, пересоздание и так далее. Но баланс никогда в точности не сходится, так что у меня рядом с койкой хватает диковинок.

Мы почти достигли гало, когда желюк сообщает, что прошлая вахта не прополола свою часть. Хреновенькая переработка. Мы все удивлены: обычно никому не спускают недоделок. Приходится зависнуть в нутре желюка высоко над северным полюсом и просканировать все гребаное гало на маркеры. Это было бы довольно просто, вот только никаких маркеров не видать. Фред заставляет нас повторить сканирование с высоким разрешением еще дважды, но в щели Метиды ничего, и в главное кольцо никаких утечек.

— Наверное, вся эта хрень упала на Большого Юпа, — говорит Бэйт. Он, как загипнотизированный — а наверное, так и есть, — созерцает полярные сияния внизу. Бэйт увлечен полярным шестиугольником.

— Но чтобы так много? — сомневается Сплэт. — Слишком много, чтоб это на случай списать.

— А известно, почему прошлая смена не прополола свою часть дохлых сенсоров?

Тетя Хови уже в напряге. Если по ней сейчас постучать, услышишь высокую ноту до диез.

— Нет, — говорит Фред. — Я даже не знаю, кто это был. Просто знаю, что это не мы.

Дюбонне спрашивает у желюка. Желюк сообщает, что послал запрос, но поскольку запрос не приоритетный, придется нам подождать.

— Гребаные червяки, — фыркает Сплэт, почти заузлив щупальца. — Важничают.

— Как ИИ, червяки не испытывают эмоций, — отмечает желюк с такой безмятежностью, что хоть на стенку лезь. — К желюкам это также относится.

— Просканируй Большого Юпа, — влезает Глайнис.

— Слишком сильные помехи, — говорю я. — Бури...

— Ну сделай мне одолжение, — говорит Глайнис. — Или ты спешишь?

Желюк опускает нас в середину главного кольца, и мы дважды сканируем по часовой стрелке. И, блин же блинецкий — или так теперь можно? — в атмосфере что-то есть.

Мы не должны были ничего увидеть. Не только в буревых помехах дело — Большой Юп давит гравитацией весь свой хавчик в кашицу. Задолго до того, как я вышла за суси (а это давненько случилось), посылать зонды в атмосферу Юпитера перестали. Они там просто не задерживаются, в облаках, и ни одному не удалось достичь жидкометаллического водорода — раньше сдыхают. Сенсоры должно было разнести на атомы, маркеры — стереть из реальности. Не может такого быть, чтоб они там еще в облаках висели. Если, конечно, их там что-нибудь не удерживает.

— Наверное, глюк аппаратуры какой-нибудь, — предполагает Сплэт.

— Угу, — говорит тетя Хови. — Укачало меня, как бы О не прозевать.

Это наш внутренний код: Переходим на семафоры.

У двуногих есть языки жестов и олдскульные семафорные сигналы флажками, но семафоры осьмушек — совсем другая пурга. Октосемы меняются в процессе беседы, а это значит, что не только у каждой команды свой язык, но что он уникален для каждого разговора. Его невозможно перекодировать словами, поскольку он зиждется на ситуативном консенсусе.  ИИ в состоянии его расшифровать, но даже у лучших криптоаналитических систем на это уходит не менее полудеки. Пять дней на расшифровку одного разговора — не слишком впечатляющий результат.

Если честно, я малость удивлена, что двуногие из совета директоров разрешили нам в ЮОпе тут крутиться. Их никак не назовешь сторонниками приватности, особенно если это касается работы. И не только в суси дело: даже двуногие, грязевики или кто еще, под круглосуточным наблюдением, пока они на вахте. Круглосуточным и неустанным: в кабинетах, коридорах, туалетах и гардеробных. Бэйт говорит, поэтому двуногие юоповцы всегда такие мрачные — считают дни до конца смены.

Но мне кажется, пока мы хорошо справляемся с работой, им до нас нет особого дела, неинтересно двуногим, как мы друг на дружку щупальцами машем и в какие цвета их окрашиваем. К тому же на этой работе не испытываешь сильного стеснения, что за тобой наблюдают — оно только к лучшему, если так. Не сильно хочется умирать в пузыре в ожидании подмоги, если подмога не придет, потому что никто не принял сигнал SOS, переданный на последнем издыхании желюка.

В общем, мы обсуждаем проблему исчезнувшего вещества и маркеров, которые обязаны были растаять в грандиозных ураганных Ю-системах, и приходим к трем возможным объяснениям: предыдущая смена вернулась довершить работу, но кто-то забыл это зарегистрировать; ватага мусорщиков прополола кольца траулером и нейтрализовала маркеры, после чего захапала сырье для последующей перепродажи; какая-нибудь звезда в тумане ЮОпа засевает облака в надежде получить еще более четкий вид места падения Океке-Хайтауэр.

Третий вариант самый идиотский: даже если каким-нибудь сенсорам посчастливится пережить удар Океке-Хайтауэр, ураганные помехи не позволят им передать никаких ценных данных; и мы соглашаемся, что его следует отбросить. Дискуссия продолжается еще некоторое время, мы решаем, что если в ЮОпе спросят, куда делись сенсоры, мы скажем, что не в курсе. Ну, клянусь Юпитером, мы и правда не в курсе.

Мы забираем все, что можно (на это уходит два Ю-дня), засеваем гало новыми сенсорами и улетаем домой. Я залетаю в клинику проверить, как там Фрай, узнать, сумеет ли пробить остальной команде пропуск, чтоб мы к ней завалились и устроили пикник на этой ее роскошной койке. Но меня встречает Дав и говорит, что девчонка в операционной.

Дав добавляет, что по просьбе самой же Фрай не станет никому, включая нас, рассказывать, какую именно модель суси выбрала Фрай. Меня это слегка забавляет, а потом появляется первый дрон.

Дрон мчится на сквозном скейте — если так лететь, можно двойную стенку желюка пробить, и та не схлопнется. В ЮОпе используют их для доставки срочных уведомлений деликатного характера — что бы такое определение ни значило; первым делом, конечно, мы об этом и подумали.

Потом дрон озаряется светом, и мы видим изображение двуногого в репортерском прикиде. Он задает нам один вопрос за другим, череда вопросов закольцована; на панели справа от него сменяют друг друга инструкции по записи ответов, постановке ролика на паузу и передаче.

Желюк спрашивает, не желаем ли мы избавиться от незваного гостя. Мы выбрасываем хреновину на мусорном парашюте вместе со скейтом, и желюк выплевывает ее, точно комок отходов — какому-нибудь падальщику подфартит.

Чуть позже Дюбонне составляет отчет юоповцам о несанкционированном вторжении. В ЮОпе подтверждают получение, но больше никак не реагируют. Мы ожидаем взбучки за то, что не обнаружили скейтера прежде, чем он к нам проскочил. Взбучки не происходит.

— Квасят они там, что ли, — говорит Бэйт. — А ну пни их.

— Не надо, — возражает Сплэт. — Когда протрезвеют, им придется нас прикрывать, иначе их самих на мусорку с работы вышвырнут. А мы сделаем вид, будто ничего не происходило, осьмушка за осьмушку.

— Пока наши записи не попадут под перекрестную проверку, — отвечает Дюбонне и приказывает желюку послать запрос. Желюк поддерживает его в этом решении. Желюк с недавних пор все чаще сопровождает переговоры с нами небольшой порцией замечаний от себя. Мне это по душе.

Сплэту вроде бы нет.

— Да я просто шутил, — осторожно заявляет он. За шутки не накажут, как бы безвкусен ни показался прикол, однако требуется недвусмысленно подчеркнуть, что это именно прикол. Мы смеемся, чтобы поддержать его, и только тетя Хови считает, что шутка не смешная: она не умеет смеяться напоказ. Некоторые не умеют.

Дюбонне получает ответ через несколько минут. Сообщение на крючкотворском мунспике, но суть его сводится к: Мы поняли вас с первого раза, все прощено и забыто.

— Да не могли ж они все там наклюкаться, — говорит Фред. — Или?..

— А может?.. — поддерживает Шерлак. — Вы, ребята, достаточно давно со мной работаете, уже приучились бы к моему везению.

— Ты случаем не прихожанка Церкви Подковы и Четырехлепесткового Клевера? — спрашивает Глайнис.

Фред подхватывает:

— А что это такое? Новое казино на Европе?

Фред любитель казино. Не лудоман, просто ему нравятся казино. Желюк предлагает поискать.

— Удачные совпадения реальны, их можно обосновать математически, — говорит Шерлак. И чуть светлеет, как и Глайнис. Я бы предпочла, чтоб они не доводили друг дружку до белого каления, пока мы еще в желюке. — А словарное определение везучести гласит, в частности, что удача сопутствует подготовленным умам.

— Я вполне подготовлен к возвращению на базу, кто со мной? — вмешивается Дюбонне, прежде чем Глайнис успевает в открытую съязвить. Глайнис мне нравится, при всем ее несносном характере, но порой я втайне жалею, что она осьминожка, а не краб.

* * *

В нашем личном отсеке, по идее, не должно быть никаких систем слежения, кроме стандартных мониторов.

Мы и на наносекунду в это не поверим. Но если ЮОп застукают на горячем, профсоюзы их заживо сожрут и высосут кости, а остаток на Европу в бактериальные фермы сбагрят. Так что — либо техника у них лучше, чем мы в состоянии вообразить, либо они пошли на просчитанный риск. Суси, как правило, утверждают, что склоняются к первому варианту, я же за второй. В смысле, они и так за нами постоянно наблюдают, зачем им лишний раз пялиться.

Наш отсек стандартной осьмушной планировки — восемь кают окружают большую общую зону. Когда там с нами жила Фрай, мы отграничивали для нее эту часть, но ей каким-то образом все время удавалось просочиться. Не ей, хочу я сказать, а ее вещам — то нижнее белье в санузле трепыхается, то обувь выходит на орбиту вокруг лампы (хорошо еще, что у нее всего две ноги), то живая бумага носится туда-сюда на воздушных течениях. Она провела здесь достаточно времени, но к готовке в невесомости так и не привыкла. Со стороны ее неуклюжесть могла казаться прикольной, но только со стороны, а не в ситуации, когда с нами такая подселенка на постоянке. Как бы мы ее ни любили, а факт неоспорим: неряха она и растрепа.

Мне думалось, без нее станет полегче, но она еще и дня не отсутствовала, а у меня уже появилось ощущение, что чего-то не хватает. Я то и дело оглядываюсь, словно в надежде, что мимо пролетит какая-то деталь одежды или украшений, недавно ускользнувшая из ее слишком ненадежного багажа.

* * *

— И во что Фрай, по-вашему, вляпалась? — спрашивает Сплэт, когда мы уже дома. — Осьмушкой станет?

— Разве это не очевидно? — отвечает Шерлак.

— Ой, не начинайте, — бросает Глайнис так кисло, что у меня аж в зобу сперло. Не иначе, снова собирается краба отыгрывать с этими своими щипками, но нет: улетает вниз, в грот, цепляется там двумя руками за стену и складывает тело так, чтобы совсем из виду исчезнуть. Она скучает по нашей девочке и не хочет сейчас выдавать этого, но и в полном одиночестве ей оставаться неохота. Осьмушки, они такие: порой нам требуется остаться наедине, но не обязательно с собой.

Шерлак занимает место рядом со мной у холодильника и спрашивает:

— А ты как думаешь? Осьмушкой будет?

— Не знаю, — говорю я, и я честно не знаю. Мне даже на ум не приходило подумать, но вряд ли потому, что я это приняла как самоочевидное. Я вытаскиваю из холодильника пакет криля.

Тетя Хови замечает это и смотрит на меня большими серьезными глазами.

— Нельзя же на одном криле жить, Арки.

— А мне нравится, — отвечаю я.

— И мне тоже, — поддерживает Бэйт. Пытается выхватить у меня пакет, подобравшись сзади, но я его морским узлом запутываю.

— Сообщение от Дав, — вмешивается Дюбонне, не дав нам затеять поединка, и указывает на большой экран.

Про Фрай там не слишком много сказано: с ней все в порядке, но еще деку будет в себя приходить. Непонятно, значит ли это, что с Фрай действительно все в порядке, и ее выпишут, или Дав только про текущую операцию. Потом послание прокручивается дальше, и мы отвлекаемся.

Там полно грязевых клипов: двуногие делятся мнением о Фрай, о том, каково у нас тут и что может означать ее решение выйти за суси. Некоторым двуногим вроде бы пофиг, а у других, того и гляди, сейчас пена пойдет.

В смысле, я давненько уже превратилась из двуножки в осьминожку, и мы так давно тут живем, что привыкли приспосабливаться к велениям времени. Двуногая, которой я была когда-то, скорее пришла бы в замешательство при виде меня теперешней. Впрочем, после операции, когда меня забросили на первую вахту, осьминоги тоже затруднялись со мной контачить.

Я не выбирала формы — в те времена хирургия еще не настолько продвинулась, а наноректики не распространились повсеместно и еще плохо поддавались программированию, поэтому пришлось взять то обличье, в котором, по мнению врачей, шансы на успешный исход реабилитационного периода были наивысшими. Я поначалу осталась им не особенно довольна, но тут так красиво, что долго унывать нет времени, и потом, мне сразу стало очень классно в физическом плане. Прошло где-то три-четыре Ю-года после трансформации, и я убедилась, что люди иногда жалеют о своем решении осуситься, но мне самой жалеть не довелось. Никогда. Я вполне свыклась с этим.

Вот только у меня стали, в натуре, сдавать нервишки, когда я прислушалась к лепету двуногих о том, чего они даже уразуметь не способны, к пердежному сотрясанию воздуха: мерзость, жестокость, зверство, нелюди, чудовища. В одной новостной программе даже прокрутили нарезку из свежайшего римейка гребаного Острова доктора Моро, етить-копать. Это что, одно из их евангелий?

Я выдержала от силы несколько минут, потом забралась с крилем к себе в норку, заперлась и включила звукоизоляцию.

Спустя какое-то время в дверь звонит Глайнис.

— Ты в курсе, что в очень далеком прошлом грязевики всерьез воображали, будто Вселенная вокруг их планеты вертится?

Она делает паузу, но я не отвечаю.

— Потом люди узнали об устройстве мира больше и поняли, что это не так.

— Ну? — ворчу я.

— Но поняли это не все, — продолжает она. Снова выжидает моей реплики. — Арки, да ладно тебе. Ты подумай, разве им повезет воочию увидеть Океке-Хайтауэр?

— Хорошо бы они все на комете прокатились, — отвечаю я.

— Нет уж, никто из них сюда, к мерзостным нелюдям, не полезет. Они там в грязи будут куличики лепить из собственного говна. Пока не выполнят единственную задачу, которой от них ждет Вселенная, а именно — вымрут.

Я отпираю.

— Ты такими речами их не по-детски раздразнишь. Ты отдаешь себе в этом отчет?

— Кто кого дразнит? Никто же не слышит. Никто, кроме суси, — отвечает она, ухитряясь вложить в эти слова одновременно полную невинность и крайнюю обиду. Ох уж эта Глайнис.

* * *

Я отправляю Дав сообщение через ВнешКомм, пишу, что мы по крайней мере два Ю-дня проведем глубоко внизу. Население внешней части системы, особенно окрестностей Сатурна, за последние два Ю-года удвоилось и наверняка удвоится снова за куда меньшее время. Гражданские комм-сети проложены ниже плоскости эклиптики, там ни правительственного, ни военного траффика — только малый бизнес, сфера развлечений и общий треп. Ну, может, кто-нибудь и мечтает их подчинить себе, да рук не хватает.

ВнешКомм — предприятие с ледяных гигантов, первоначально обслуживавшее только Сатурн, Уран и Нептун с их спутниками. Насколько я в курсе, никто не знает, где их штаб-квартира, на какой луне. Если начали аж на Уране, то должны были, по идее, расшириться до самого Титана к моменту, когда решили выйти на юпитерианский рынок.

В любом случае, технологии у них сказочные. Да, все еще требуется около сорока минут, чтобы с Большого Юпа на Сатурн долетело Алло?, и еще сорок с небольшим, чтобы в ответ донеслось:Ты кто, блин? — но помех при этом меньше, чем при звонке по локальной сети ЮОпа. Юоповцы были не слишком рады, что сфера развлечений пересаживается на ВнешКомм, и у них наметились терки. Но вроде бы достигли компромисса: ВнешКомм забирает себе всю развлекуху, а в образование и науку не лезет, по крайней мере на спутниках Юпитера. Пока все чики-пики, юоповцы им помогают, чем могут, как могли бы помогать грязевики могущественному, но благодушному соседу, однако проблемы остаются. Поводов для срача в теории полно. Самых разных.

Юпитер и его спутники — граница между внутренними и внешними планетами. Наши власти заигрывают то с внутренними, то с внешними. Сейчас правительство склоняется к тому, чтобы потребовать официального признания Большого Юпа внешней планетой, а не просто союзным миром. Сатурн против, они подозревают, что Большой Юп замутит переворот и учредит Внешнюю Империю.