Чудо «Полумесяца»

– А как у человека бывает нос на лице? – риторически осведомился инспектор. – У него был нос и была веревка, затянутая на шее. Это факт, а я уже говорил, что как практичный человек буду придерживаться фактов. Убийство не могло быть чудом, значит, оно было делом рук человеческих.

Олбойн до сих пор держался на заднем плане, и его крупная фигура служила естественным фоном для более худощавых и подвижных людей, стоявших впереди. Он опустил седую голову, словно погруженный в глубокое раздумье. Когда инспектор произнес последнюю фразу, он встрепенулся и откинул назад львиную гриву волос с ошеломленным, но вполне проснувшимся видом. Он выдвинулся в центр группы, еще более громадный, чем раньше. Остальные поспешили принять его за дурака или шарлатана, но он был недалек от истины, когда сказал, что его легкие наделены жизненной силой, подобной западному ветру, которая однажды может смести с лица земли всякую мелочь.

– Итак, вы практичный человек, Коллинз, – произнес он мягким, но необыкновенно весомым голосом. – Уже дважды или трижды за время этой краткой беседы вы называете себя практичным человеком, так что ошибки быть не может. Это очень интересная подробность для того, кто займется описанием вашей жизни, переписки и застольных бесед, включая ваш портрет в пятилетнем возрасте, дагерротип вашей бабушки и виды вашего родного города. Но я уверен, ваш биограф наряду с этим не забудет упомянуть, что у вас был приплюснутый нос с бородавкой и что вы были так толсты, что едва могли ходить. Поскольку вы человек практичный, пожалуй, вам пора попрактиковаться до тех пор, пока вы не оживите Уоррена Уинда и не выясните, каким образом практичный человек проникает сквозь дощатую дверь. Но, думаю, вы ошибаетесь. Вы не практичный человек, а бездарный шутник, вот кто вы такой. Господь Всемогущий немного позабавился над человечеством, когда создавал вас.

С неподражаемым драматизмом он неспешно прошествовал к двери, прежде чем ошеломленный инспектор успел ответить, и никакие запоздалые упреки уже не могли отнять у Олбойна его маленького торжества.

– Думаю, вы совершенно правы, – сказал Феннер. – Если это практичные люди, подавайте мне священников.

Еще одна попытка установить официальную версию событий была предпринята, когда власти наконец осознали, кем были свидетели этой истории и каковы могут быть ее последствия. Она уже просочилась в прессу в самом сенсационном и даже откровенно мистическом виде. Интервью с Вэндемом о его чудесном приключении и статьи о таинственных прозрениях отца Брауна вскоре побудили тех, кто заботился о формировании общественного мнения, направить его в более здравое русло. В следующий раз к неудобным свидетелям подошли в более окольной и тактичной манере. Им как бы между прочим сообщили, что профессор Вэйр очень интересуется такими необычными феноменами, выходящими за рамки обычного восприятия. Профессор Вэйр был выдающимся психологом, якобы испытывавшим чисто академический интерес к криминологии; лишь спустя некоторое время они узнали, что он имел тесные связи с полицией.

Профессор Вэйр был учтивым джентльменом со светлой остроконечной бородкой, одетым в скромный светло-серый костюм с галстуком-бабочкой. Человеку, не знакомому с определенным типом университетских профессоров, он больше напоминал художника-пейзажиста. Его обходительная манера располагала к откровенности.

– Да-да, понимаю, – с улыбкой сказал он. – Могу догадаться, что вам пришлось пережить. Полиция не блещет умом в психологических расследованиях, не так ли? Разумеется, старина Коллинз сказал вам, что ему нужны только факты. Что за нелепое заблуждение! Мы неустанно повторяем, что в делах такого рода игра воображения может быть еще важнее, чем факты.

– Вы хотите сказать, что мы считаем фактами обычную игру воображения? – сухо осведомился Вэндем.

– Ничего подобного, – возразил профессор. – Я просто хочу сказать, что полицейские по своей глупости считают, будто они могут пренебречь психологическим элементом в подобных делах. Разумеется, психологический элемент присутствует во всем, хотя мы только начинаем понимать его действие. Для начала возьмем такой элемент, как индивидуальность. Мне уже приходилось слышать об этом священнике, отце Брауне; это один из самых замечательных людей нашего времени. Люди такого рода окружены особой атмосферой, и никому не известно, до какой степени нервы и разум других людей подпадают под ее влияние. Людей постоянно гипнотизируют – да, гипнотизируют! – поскольку гипнотизм, как и все остальное, имеет разные степени. Он незримо присутствует в любом повседневном разговоре, и для этого вовсе не нужен человек во фраке, выступающий перед зрителями на эстраде. Религия отца Брауна всегда учитывала психологическую атмосферу, а священники знают, как можно воздействовать сразу на все органы чувств, даже на обоняние. Они понимают, какие любопытные эффекты оказывает музыка на животных и людей; они могут…

– Бросьте вы это! – запротестовал Феннер. – Вы же не думаете, что он прошел по коридору с церковным органом под мышкой?

– Ему известны более действенные способы, – со смехом отозвался профессор Вэйр. – Он знает, как выразить сущность духовных звуков, зрелищ и даже запахов в нескольких скупых жестах. Он может обратить ваш разум к сверхъестественному одним своим присутствием, так что самые естественные вещи останутся незамеченными для вас. Знаете ли, – продолжал он, вернувшись к дружелюбно-назидательному тону, – чем больше мы изучаем эти феномены, тем более странным представляется человеческое восприятие. Даже один человек из двадцати не может видеть, что происходит на самом деле. Даже один человек из ста не может наблюдать происходящее с абсолютной точностью: сначала увидеть, потом запомнить и, наконец, описать. Научные эксперименты снова и снова доказывают, что человек в напряженном состоянии может думать, что дверь закрыта, когда на самом деле она открыта, или наоборот. Люди расходятся во мнении о количестве дверей или окон в стене, которая находится прямо перед ними. Они видят оптические иллюзии среди бела дня. Это происходит даже без гипнотического влияния, а здесь мы имеем дело с сильной личностью, обладающей большим даром убеждения, которая проецировала на ваш разум одну-единственную картину: образ безумного ирландца с пистолетом в руке, и тщетный выстрел, отголоски которого прозвучали как гром небесный.

– Профессор, я могу поклясться на смертном одре, что дверь не открывалась! – воскликнул Феннер.

– Недавние эксперименты, – спокойно продолжал профессор, – указывают на то, что наше сознание не является непрерывным, но представляет собой последовательность очень быстро сменяющих друг друга впечатлений, словно кадры в кинофильме. Существует возможность, что кто-то или что-то может, так сказать, проскользнуть между кадрами. Воздействие происходит лишь в тот момент, когда шторка опущена. Вероятно, трескотня заклинателей и всевозможные формы ловкости рук опираются на то, что мы можем назвать черными провалами слепоты между вспышками света. Этот священник, будучи проводником идей сверхъестественного, наполнил ваше сознание трансцендентной символикой, где центральное место занимал образ кельта, который, подобно древнему титану, обрушивал башню своим проклятием. Возможно, он сопроводил свои слова почти незаметным, но властным жестом, привлекавшим ваше внимание к неизвестному разрушителю внизу. А может быть, случилось что-то еще, или кто-нибудь другой прошел мимо.

– Слуга Уилсон прошел по коридору и уселся на скамью, но не думаю, что это нас сильно отвлекло, – проворчал Олбойн.

– Ни в чем нельзя быть уверенным, – ответил Вэйр. – Это могло быть появление слуги, или, что более вероятно, ваши взгляды были прикованы к жестам священника, рассказывающего свою магическую историю. Во время одного из этих черных провалов восприятия мистер Уоррен Уинд выскользнул из комнаты и отправился навстречу своей гибели. Это самое правдоподобное объяснение, и оно служит иллюстрацией нового открытия. Разум представляет собой не сплошную черту, а скорее пунктирную линию.

– Очень пунктирную, – слабым голосом произнес Феннер, – если не сказать, почти незаметную.

– Но вы же не верите, что ваш хозяин был заперт в комнате, как в камере? – осведомился Вэйр.

– Это лучше, чем верить, что меня нужно запереть в комнате с мягкой обивкой, – ответил Феннер. – Вот что мне не нравится в ваших рассуждениях, профессор. Я скорее поверю священнику, который верит в чудеса, чем разуверюсь в праве любого человека доверять фактам. Священник говорит, что человек может обратиться к Богу, о котором мне ничего не известно, с просьбой отомстить за него по законам высшего правосудия, о которых я не имею ни малейшего понятия. Здесь мне не остается ничего иного, как расписаться в своем неведении. Но, по крайней мере, если молитву этого бедного ирландца и выстрел из пистолета смогли услышать где-то наверху, то небо совершило некое действие, которое кажется нам странным и даже невероятным. Однако вы предлагаете мне не доверять фактам этого мира, воспринимаемого моими собственными пятью чувствами. По-вашему, пока мы разговаривали, через ту комнату мог пройти целый отряд ирландцев с мушкетами, при условии что они потрудились наступать только на слепые пятна в нашем сознании. Религиозные чудеса, вроде материализации крокодила или плаща, повешенного на солнечном луче, выглядят вполне здравыми по сравнению с вашими.

– Ну ладно, – отрывисто бросил профессор Вэйр. – Если вы решили верить вашему священнику и его сказочному ирландцу, я умолкаю. По-видимому, у вас не было возможности изучать психологию.

– Нет, – сухо ответил Феннер. – Зато у меня была возможность изучить психологов.

Вежливо откланявшись, он вывел делегацию из комнаты и молчал, пока не вышел на улицу, но там уже дал волю своим чувствам.

– Жалкие безумцы! – неистовствовал он. – Неужели они не понимают, куда покатится мир, где никто не будет знать, видел он что-то или нет? Хотелось бы мне выпалить в его тупую башку холостым патроном, а потом объяснить, что я сделал это в момент помрачения! Чудо отца Брауна может быть чудесным или обыденным, но он сказал, что оно произойдет, и оно произошло. А эти проклятые уроды видят, как что-то происходит, а потом говорят, что этого не было. Послушайте, мне кажется, мы обязаны поблагодарить преподобного отца за его небольшое представление. Все мы нормальные, здравомыслящие люди, которые никогда ни во что не верили. Мы не были пьяны. Мы не были охвачены мистическим экстазом. Все просто случилось так, как он сказал.

– Я согласен, – заявил миллионер. – Может быть, это начало великого духовного рассвета. Так или иначе, отец Браун, который всю жизнь занимался духовными вещами, явно оказался на высоте.

Спустя несколько дней отец Браун получил очень вежливое послание за подписью Сайласа Т. Вэндема, в котором его просили прийти в тот самый номер, где произошло исчезновение, с целью отметить это чудесное происшествие. Само происшествие, широко разрекламированное в газетах, было повсюду подхвачено энтузиастами оккультных наук. Отец Браун видел кричащие плакаты с надписями «Самоубийство пропавшего человека» и «Филантроп повесился из-за проклятия» по дороге к «Полумесяцу» и на лестнице по пути к лифту. Маленькая группа его сторонников не изменилась с тех пор, как он простился с ними, но теперь в их тоне появилось новое уважение и даже почтение к священнику. Вэндем, Олбойн и секретарь выстроились у стола Уинда, где лежал большой лист бумаги и письменные принадлежности. Они повернулись навстречу, приветствуя гостя.

– Отец Браун, – произнес седовласый уроженец Запада, выбранный оратором и несколько посерьезневший от сознания своей ответственности. – Мы попросили вас прийти сюда прежде всего для того, чтобы извиниться перед вами и поблагодарить вас. Мы понимаем, что вы с самого начала угадали предначертание судьбы. Все мы были закоренелыми скептиками, но теперь признаем, что человек должен сломать скорлупу неверия и дотянуться до великих вещей за пределами этого мира. Вы отстояли сверхъестественное объяснение событий, и теперь мы все в долгу перед вами. Далее, мы считаем, что этот документ будет неполным без вашей подписи. Мы точно описали факты для Общества спиритических исследований, потому что газетные нельзя назвать точными. Мы рассказали о проклятии, произнесенном на улице; о человеке, сидевшем в этом номере, и о том, как проклятие заставило его раствориться в воздухе и каким-то немыслимым образом превратило в самоубийцу, повесившегося на дереве снаружи. Это все, что мы можем сказать, – все, что мы знаем и видели собственными глазами. Поскольку вы были первым, кто поверил в чудо, мы считаем, что вы первый должны поставить свою подпись.

– Нет-нет, – в замешательстве произнес отец Браун. – Не думаю, что мне следует это делать.

– Вы хотите сказать, что не подпишетесь первым?

– Я вообще не буду этого делать, – скромно отозвался отец Браун. – Видите ли, человеку моего положения не подобает шутить над чудесами.

– Но ведь вы сами назвали это чудом! – воскликнул Олбойн, недоуменно глядя на него.

– Прошу прощения, – сказал отец Браун, – но здесь какая-то ошибка. Едва ли я вообще называл это чудом. Я лишь сказал, что это может случиться, а вы заявили, что этого не может быть, иначе произойдет чудо. Потом это случилось, и вы решили, что произошло чудо. Но я не говорил ни слова о чудесах, волшебстве или чем-либо еще в этом роде.

– Я думал, вы верите в чудеса, – не выдержал секретарь.

– Да, – ответил отец Браун, – я верю в чудеса. Я верю и в тигров-людоедов, но не вижу их за каждым углом. Если мне понадобятся чудеса, я знаю, где их искать.

– Не понимаю, отец Браун, почему вы так говорите! – с жаром произнес Вэндем. – Это узкое мышление, а мне кажется, у вас широкий взгляд на вещи, хотя вы и священник. Разве вы не понимаете, что такое чудо может перевернуть материализм вверх тормашками? Оно покажет всему миру, что духовные силы существуют и влияют на нас. Вы послужите религии, как ни один другой священнослужитель.

Отец Браун немного посуровел и как будто облекся неосознанным и безличным достоинством, несмотря на свою приземистую фигурку.

– Что ж, – сказал он. – Надеюсь, вы не предлагаете, чтобы я послужил религии с помощью лжи. Я точно не знаю, что вы имели в виду, и, откровенно говоря, не уверен, что вы сами это знаете. Ложь может послужить религии, но она не служит Богу. Поскольку вы так настойчиво указываете на мою веру, не будет ли лучше, если вы получите хотя бы некоторое представление о том, во что я верю?

– Не совсем понимаю вас, – с любопытством заметил миллионер.

– Я так и думал, – простодушно ответил отец Браун. – Вы говорите, что это событие произошло при содействии духовных сил. Какие еще духовные силы? Вы полагаете, будто ангелы унесли его и повесили на дереве в саду? Что касается демонов – нет, нет и еще раз нет. Люди, которые это сделали, поступили очень дурно, но они не пошли дальше собственной порочности. Они были недостаточно порочны для обращения к сверхъестественным силам. Мне кое-что известно о сатанизме; я был вынужден узнать это за свои грехи. Я знаю, что это такое и на чем оно основано – на коварстве и гордыне. Сатанист любит быть главным, ему нравится устрашать невинные души непонятными вещами и заставлять детей содрогаться от ужаса. Поэтому сатанисты так любят мистерии, посвящения и тайные общества. Их взор обращен внутрь. Каким бы серьезным и величественным ни казался поклонник дьявола, он всегда прячет безумную ухмылку.

Священник внезапно поежился, словно от ледяного ветра.

– Но оставьте в покое сатанистов, – продолжал он, – поверьте, они не имеют к этому никакого отношения. Вы думаете, этот несчастный обезумевший ирландец, который со всех ног мчался по улице, с первого взгляда выдал мне половину своего секрета и убежал со страху, что может еще больше, – вы думаете, Сатана мог бы доверить ему свои секреты? Я признаю, что он участвовал в сговоре с двумя другими людьми, еще худшими, чем он сам. Но вы не имеете представления, какая ярость снедала его, когда он произнес слова проклятия и выстрелил из пистолета.

– Ради всего святого, что это значит? – настойчиво спросил Вэндем. – Выстрел из игрушечного пистолета и грошовое проклятие не могли совершить того, что случилось, если только не произошло чудо. Уинд не мог исчезнуть, как в сказке, и материализоваться за четверть мили отсюда с веревкой на шее.

– Нет, – резко ответил отец Браун. – Но что могло произойти?

– Я по-прежнему не понимаю вас, – серьезно сказал миллионер.

– Я говорю, что могло произойти? – повторил священник, впервые выказав признаки оживления, граничившего с досадой. – Вы то и дело повторяете, что холостой выстрел никому не может повредить и что если бы все ограничилось этим, то не случилось бы ни чуда, ни убийства. Вам не приходит в голову спросить, что могло произойти на самом деле. Что бы вы сделали, если бы какой-то безумец вдруг без всякой причины выстрелил из пистолета у вас под окном? Что бы вы сделали в первую очередь?

Вэндем на мгновение задумался.

– Пожалуй, я бы выглянул из окна, – ответил он.

– Да, – сказал отец Браун, – вы бы выглянули из окна, вот и вся история. Это печальная история, но теперь она закончилась, остались лишь смягчающие обстоятельства.

– Но как это могло повредить ему? – поинтересовался Олбойн. – Он же не выпал из окна, иначе его тело нашли бы в переулке.

– Нет, он не выпал, – тихо сказал отец Браун, – он вознесся.

Слушателям показалось, будто голос священника прозвучал как протяжный удар гонга, возвещавший наступление рока, но он продолжал как ни в чем не бывало:

– Он вознесся, но не на собственных крыльях и не на крыльях ангелов или демонов. Он вознесся на конце веревки, именно так, как вы видели его в саду: петля захлестнулась у него на шее в тот момент, когда он высунулся из окна. Вы помните Уилсона, его здоровенного слугу? Этот парень обладает огромной силой, а Уинд был легким как перышко. Помните ли вы, как Уилсона послали за брошюрой на верхний этаж в багажную комнату, где было полно свертков и тюков, обмотанных веревками? Кто-нибудь видел Уилсона с того дня? Полагаю, что нет.

– Вы хотите сказать, что Уилсон выдернул его из окна, как форель на леске? – спросил секретарь.

– Да, – ответил священник, – а потом опустил его через другое окно в парк, где третий сообщник повесил его на дереве. В переулке всегда пусто, а напротив глухая стена. Все произошло за пять минут после того, как ирландец подал сигнал пистолетным выстрелом. Преступников было трое, и мне интересно, сможете ли вы догадаться, кто они такие.

Все трое посмотрели на квадрат окна и пустую белую стену за ним, но никто не ответил.

– Кстати, – продолжал отец Браун, – не думайте, что я осуждаю вас за ваши сверхъестественные выводы. На самом деле причина очень проста. Вы все называли себя убежденными материалистами, но в сущности балансировали на грани веры – практически во все, что угодно. В наши дни тысячи людей балансируют на этом краю, но она очень острая и неудобная. Вы не успокоитесь, пока во что-нибудь не поверите; поэтому мистер Вэндем прошелся по новым религиям частым гребнем, мистер Олбойн цитирует Священное Писание в своей религии дыхательных упражнений, а мистер Феннер ропщет на того самого Бога, существование которого он отрицает. Вот где ваша слабость: естественно верить в сверхъестественное, но кажется неестественным признавать лишь естественные вещи. Хотя достаточно было лишь легкого прикосновения, чтобы заставить вас поверить в сверхъестественное, вокруг вас происходили самые обычные события. Они были не просто естественными, а почти неестественно простыми. Полагаю, такой простой истории еще не бывало.

Феннер засмеялся, но тут же умолк с озадаченным видом.

– Я не понимаю одного, – сказал он. – Если это был Уилсон, то почему Уинд держал подобного человека так близко к себе? Как он мог пасть от руки того, кого ежедневно видел в течение нескольких лет? Он славился своим умением судить о людях.

Отец Браун стукнул зонтиком в пол с редкой для него выразительностью.

– О да, – почти свирепо сказал он. – Поэтому его и убили. Его убили за то, что он был судьей для людей.

Все уставились на него, но он продолжал, как будто слушателей не было рядом.

– Как может любой человек быть судьей для других людей? – сурово спросил он. – Эти трое были бродягами, которые некогда предстали перед ним и которых он быстро раскидал в разные стороны, будто для них не существовало ни правил учтивости, ни права на личную жизнь, ни свободы воли в дружеских отношениях. Даже двадцати лет не хватило, чтобы залечить рану, нанесенную невероятным оскорблением, когда он осмелился познать их с первого взгляда.

– Да, – тихо сказал секретарь, – теперь я понимаю… И еще понимаю, как вы понимаете… всевозможные вещи.

– Будь я проклят, если что-нибудь понимаю! – пылко воскликнул неистовый проповедник с Запада. – Для меня ваш Уилсон на пару с ирландцем – всего лишь головорезы, прикончившие своего благодетеля. В моей морали нет места для таких кровавых убийц, религия это или не религия.

– Да, он кровавый убийца, – тихо сказал Феннер. – Я его не защищаю, но думаю, что дело отца Брауна – молиться за всех людей, даже за такого человека, как…

– Да, – подтвердил отец Браун. – Мое дело – молиться за всех, даже за такого человека, как Уоррен Уинд.