Византия: История исчезнувшей империи

В свою очередь императоры из Македонской династии и их советники в Константинополе мало доверяли малоазиатским военачальникам, несмотря на все их победы, одерживаемые на границе. Как Юстиниан опасался Велизария, а Лев III и Константин V – стратигов фем, так в начале 900-х годов императоры воспринимали успешных полководцев вроде Андроника Дуки и Иоанна Куркуаса как потенциальных узурпаторов. Имея огромные богатства в виде имений в Малой Азии и командуя большими армиями, готовыми последовать за ними всюду, они могли бы свергнуть Македонян, стоило им только захотеть. И подобные подозрения были вполне обоснованными, потому что не так уж давно наместник провинции предпринимал такую попытку.

Вскоре после того, как в 913 году семилетний Константин VII взошел на престол, Константин Дука, сын Андроника, повел свои войска в столицу. Ночью сторонники, находившиеся внутри, помогли ему войти в город, и группа людей с факелами двинулась в сторону ипподрома, по дороге провозглашая Дуку императором. Но когда они дошли до ворот стадиона, те оказались заперты: жители Константинополя, верные Македонской династии, преградили узурпатору путь. Конюший Дуки, уверенный, что легко разгонит этот сброд, повел отряд вперед, чтобы освободить ворота, но не успел открыть их, как оттуда вылетело копье и поразило его. Тогда Дука решил прорваться в Большой дворец через Медные ворота. Но и там его встретило отчаянное сопротивление со стороны дворцовой стражи. Дука пустил лошадь в галоп перед своими солдатами, чтобы вдохновить их на бой, но забыл, что находится не на равнинах Анатолии: его лошадь поскользнулась на плитах мостовой и сбросила его на землю. Дука потерял сознание, и тут подоспел кто-то из его противников и отрубил ему голову. Скользкая мостовая спасла династию, но Дука подобрался к императору слишком близко. И это было только вопросом времени, когда кто-то еще решит предпринять новую попытку.

Однако в 919 году власть захватил не представитель известного военного клана: Роман Лакапин хоть и дослужился до звания друнгария флота, но был сыном армянского крестьянина. Придя к власти, он не только сохранил Македонскую династию, но и стал чем-то вроде «браконьера, превратившегося в егеря». Не будучи ни военным аристократом, как Дука, ни представителем высокообразованной столичной элиты, он мог беспристрастно взглянуть на отношения между столицей и провинциями и в результате сделал собственные выводы. Поначалу он прославлял и продвигал Иоанна Куркуаса за его победы на Востоке, но в конце концов стал относиться к нему с подозрением. Через несколько месяцев после триумфального возвращения из Эдессы в 944 году Куркуас был внезапно разжалован из доместиков. Но не только клан Куркуасов беспокоил Романа. Он заметил, что многие из могущественных семей Малой Азии обзаводились очень обширными поместьями отчасти за счет того, что скупали землю у местных крестьян. Чем больше земли они приобретали, тем более могущественными становились, и Роман принял меры, чтобы остановить их. В 922 году он ввел закон, призванный помешать тому, чтобы земли крестьян-бедняков попадали в чужие руки. Согласно этому закону, если крестьянин желал продать свою землю, преимущественное право на покупку имели его родственники и соседи. Только если они не хотели или не могли приобрести ее, это мог сделать кто-то еще. Закон этот работал плохо. В 927–928 годах выдалась суровая зима, был голод, и многие аристократы задешево скупили землю отчаявшихся крестьян, так как никто другой был не в состоянии заплатить за нее. Роман ответил на это новым законом, принятым в 934 году и постановившим, что земли, купленные менее чем за половину справедливой цены, должны быть возвращены первоначальному владельцу безо всякой компенсации. Если же они были куплены более чем за половину своей стоимости, земельный участок должен был быть возвращен, но стоимость покупки отдавалась в течение пяти лет. Та же озабоченность, вероятно, стояла за решением Романа, принятым после того, как Куркуас завоевал в 934 году Мелитену: город и прилегающая территория должны были стать собственностью империи. Роман не желал, чтобы все это прибрали к рукам местные чиновные землевладельцы.

Константин VII не любил своего тестя, но после свержения Лакапина продолжил его политику. Он ужесточил законодательство Романа серией собственных законов, опечаленный тем, что «мы получили известие о нищете и бедности людей в феме Анатолик и о том, что их угнетают сильные мира сего…» Вероятно, именно Константин отменил то, что на протяжении веков было одной из основ системы фем, – слияние гражданской и военной власти. Отныне стратиг только командовал армией, а гражданские дела отдали в другие руки. Поскольку члены могущественных семей монополизировали должность стратига, это был способ подрезать им крылья. Ирония заключалась в том, что и Роман I, и Константин VII, принимавшие столь жесткие меры, в то же время зависели от тех самых семей, которых опасались, так как те защищали границы империи и этим помогали им удерживаться на престоле. Поэтому в конечном итоге военные кланы не только не подавлялись, но один из них занял господствующее положение.

* * *

Свергнув в январе 945 года сыновей Романа Лакапина, Константин VII не стал полагаться исключительно на поддержку жителей Константинополя, но предусмотрительно окружил себя выдающимися военными. Одним из них был некий Варда Фока, происходивший, как и Дука и Куркуас, из богатой малоазиатской семьи, которая веками защищала границу от арабов. Варда был из тех людей, которых полезно иметь рядом в кризисной ситуации. Он отличился во время нападения русов на Константинополь в 941 году, когда дружина противника высадилась на берег, чтобы запастись провизией, и конники под командованием Варды истребили их всех до одного. И именно Варда был среди тех воинов, которые ради Константина VII нанесли решающий удар – арестовали братьев Лакапинов, когда те обедали в Большом дворце. Разумеется, став единоличным правителем, Константин наградил тех, кто поддержал его. Варда Фока стал доместиком схол, а его сыновья Никифор, Лев и Константин – стратигами Анатолика, Каппадокии и Киликии. В результате этих назначений семья Варды полностью контролировала войска Византии на Востоке.

В качестве доместика Варда Фока не добился больших успехов, хуже того: его пребывание на этом посту было отмечено поражением, которое он потерпел у Германикии в 954 году. В ходе случайного столкновения с отрядом, которым командовал эмир Алеппо из династии Хамданидов Саиф ад-Даула, Варда не сумел справиться со своими солдатами, и большинство из них бежали. Сам Варда попал бы в плен, но телохранители окружили его и скрылись вместе с ним. В этом бою он получил глубокую рану на лбу, и шрам остался на всю его долгую жизнь. Сын Варды, Константин, стратиг Киликии, тоже был там, но не успел бежать и через несколько лет умер в плену в Алеппо. После этого поражения репутация Варды так и не восстановилась. Кто-то сострил, что он был прекрасным командиром, когда служил под командованием кого-то другого. Однако удачу семье Варды вернули два других его сына, Никифор и Лев, оба талантливые военные. Спустя два года после отцовского поражения Лев перехватил армию Саифа ад-Даулы, возвращавшуюся из набега: кто-то сообщил ему, каким путем пойдут арабы. Встретив их в узком месте, он уничтожил основные силы противника. Его брат Никифор, который сменил отца на посту доместика схол, тоже удачно вел войны с Хамданидами на Востоке, но по-настоящему прославился на Западе, где под его командованием был добыта величайшая победа Византии того века.

С тех самых пор, как в 820-е годы арабские корсары вторглись на Крит и оккупировали его, византийцы стремились вернуть себе этот остров. Не только потому, что он был богат и плодороден, но и потому, что, благодаря своему географическому положению, Крит как нельзя лучше подходил для того, чтобы совершать с него морские набеги на византийские берега и острова в Эгейском море, в чем арабы имели полное преимущество. Предпринималось несколько попыток отбить Крит, но все они закончились провалом. Военачальникам не удавалось решить сложную задачу – переправить достаточно большую армию вместе с лошадьми по морю и безопасно высадить ее на берег, готовую к бою. После смерти Константина VII в 959 году его сын и преемник Роман II (правил в 959–963 гг.) решил, что нужно предпринять еще одну попытку, и поставил эту задачу перед доместиком Никифором Фокой.

Весной 960 года Никифор собрал свою армию в Фигелах к югу от Эфеса. Настрой был хорошим, поскольку солдаты любили своего командующего: считалось, что он заботится о людях. Во время военных кампаний Никифор разделял с ними все тяготы и невзгоды. Однажды, отдав приказ о строительстве укреплений на холме, он сам потащил первый тяжелый строительный блок вверх по склону и велел всем солдатам сделать то же самое. Неудивительно, что войска обожали его и прозвали «Белая смерть сарацин». Вряд ли Никифор был харизматичной личностью: низкорослый, сутулый, с густыми черными бровями и крючковатым носом. Один из его врагов отозвался о нем как о человеке, «с которым вы не захотели бы встретиться в темноте». Не была основана его популярность и на грубых шутках с солдатами. Наоборот, даже в обществе, где вера занимала важнейшее место в жизни каждого, Никифор выделялся своим благочестием. Он мог молиться всю ночь, стоя, и всегда спал на полу в ночь перед причастием. Призвание солдата доместик считал недостойным и страстно желал стать монахом. Больше того, он собирался принять постриг, как только кампания на Крите успешно завершится. В то время как шла подготовка к вторжению, Никифор совершил плавание через Эгейское море к полуострову Афон в Северной Греции, где испросил духовного совета у нелюдимого отшельника Афанасия.

Но, несмотря на весь свой религиозный пыл, Никифор Фока не пренебрегал воинским долгом. Он тщательно продумывал тактику и стратегию – даже написал книгу на эту тему. Все свои знания и опыт Никифор применил при подготовке к экспедиции на Крит. Когда все было готово, войско погрузилось на корабли. Такая большая флотилия не могла подойти к острову скрытно, и арабы ждали на берегу, готовясь напасть, когда захватчики окажутся в наиболее уязвимом положении – при высадке на берег. Никифор, однако, подготовился к этому. Он оснастил суда трапами, так что близко к берегу и пехота, и кавалерия смогли сойти с кораблей в полной боевой готовности. Арабы были столь поражены увиденным, что отошли, и наступление начали византийцы, заставив в конце концов арабов укрыться за стенами их столицы, города Хандак. За зиму 960–961 годов армия Никифора сумела занять большую часть острова и начала осаду Хандака.

Когда весть об этом достигла Большого дворца, реакция там была неоднозначной. Естественно, началось ликование, поскольку происходящее означало, что Крит, скорее всего, будет возвращен Византии, но в то же время поползли слухи, будто прославленный полководец намеревается воспользоваться своей победой, чтобы захватить престол. Главный министр императора, евнух Иосиф Вринга, который ведал всеми делами государства, особенно встревожился и стал убеждать Романа II отозвать своего опасного подданного. К счастью, Роман не внял совету Вринги, и в марте 961 года осаждающие войска ворвались в стены крепости. Крит был возвращен Византии.

Оставив на завоеванном острове гарнизон и уверившись в том, что Крит надежно защищен, Никифор с частью флота вернулся в Константинополь. Он с триумфом въехал в столицу, и полученные трофеи, от доспехов и щитов до золотых монет и ковров, были выставлены на всеобщее обозрение на ипподроме. Часть завоеванных богатств должна была пойти на создание новой обители на Афоне, известной как Великая Лавра, а ее настоятелем должен был стать отшельник Афанасий. Возможно, Никифор даже хотел присоединиться к братии, но ему не дали мирной передышки: Роман II почти сразу же отправил его на восточную границу. Саиф ад-Даула воспользовался тем, что большая часть византийской армии находилась на Крите, и совершил набег в Малую Азию. Брат Никифора Лев перехватил его войско и изгнал прочь, но теперь Никифору предстояло свершить окончательное возмездие. В результате вторжения в Сирию столица Хамданидов Алеппо была взята и разграблена, а затем византийцы вернулись в свои земли.

Энергичность и эффективность братьев резко контрастировала с положением дел в столице. В то время как отец Романа II в основном сидел за книгами в библиотеке, сам молодой император предпочитал хорошо проводить время в кругу друзей. Его главный министр, Вринга, только поощрял Романа в этом, так как предпочитал, чтобы император ни во что не вмешивался и он мог бы сам решать все государственные вопросы. Это оказалось ошибкой, обошедшейся очень дорого. В 963 году во время Великого поста Роман отправился на охоту в пригороды Константинополя, а когда вернулся, почувствовал себя очень плохо. Через несколько дней он умер, став жертвой внезапного недуга. Смерть молодого императора была совершенно неожиданной. Патриарх Константинопольский Полиевкт сразу же вмешался и заявил, что теперь законными императорами являются сыновья Романа, но Василий II был еще мальчиком, а Константин VIII и вовсе младенцем. Империя снова оказалась в том же положении, что и в 913 году. Вдова покойного императора Феофано стала регентом вместе с патриархом и Врингой, но все понимали, что в такой ситуации кто-то из военачальников почти наверняка попытается захватить власть, как это сделал в 919 году Роман Лакапин. Императрица сильно недолюбливала Врингу, не доверяла ему и явно размышляла над тем, что, если случится военный переворот, ей надо бы оказаться на стороне победителя.

Как представляется, именно Феофано направила послание Никифору Фоке, умоляя его приехать в Константинополь. Не прошло и месяца после смерти Романа, как генерал прибыл, привезя с собой добычу из Алеппо, которую демонстративно внес в государственную казну. В следующие несколько недель ничего не происходило. Императрица продолжала быть регентом при своих сыновьях, а Вринга управлял империей. И хотя он опасался Никифора Фоки, тот спокойно жил в своем доме в Константинополе. Однажды вечером в начале лета, когда Вринга собирался ужинать, в дверь его дома постучали и слуга объявил, что к нему прибыл с визитом сам прославленный генерал в сопровождении всего лишь одного охранника. Вринга был так поражен, что не придумал ничего лучше, как пригласить Фоку в боковую комнату для приватного разговора. Там Фока показал евнуху власяницу, которую носил под туникой, и заверил его, что у него нет ни малейшего желания быть императором – только монахом. Вринга, похоже, поверил Фоке и даже попросил у него прощения за то, что думал о нем плохо. Несколько дней спустя генерал покинул столицу, чтобы присоединиться к своей армии.

Вполне возможно, Никифор Фока был искренен в своих заверениях, но тут Вринга совершил ошибку. Раскаявшись в легковерии, с которым он принял заверения опасного соперника, Вринга отправил тайные послания некоторым из его подчиненных, в том числе племяннику Фоки Иоанну Цимисхию, обещая им награду, если они арестуют своего командира. Он не учел того, что его противника в войске любили: Цимисхий и другие просто показали полученные письма Никифору. И он был вынужден согласиться на то, чтобы войска провозгласили его императором. Это произошло в Кесарии 2 июля 963 года. После этого Никифор Фока выступил в поход на Константинополь. Весть о его приближении вызвала переполох. Отец узурпатора вместе с другими родственниками скрылся в соборе Святой Софии, в то время как Лев, переодевшись ремесленником, бежал из города, выбравшись через городскую канализацию, и поспешил навстречу брату. Никифор, однако, отправил впереди себя епископа с посланиями к патриарху и горожанам, обещая, что, если они примут его как императора, он будет защищать права молодых представителей Македонской династии. Не только императрица, но и многие при дворе сочли, что лучший выход – признать Никифора императором. Среди дворцовых евнухов был незаконнорожденный сын покойного Романа I Василий Лакапин, которого в детстве кастрировали, чтобы он не мог претендовать на престол. Один из администраторов Большого дворца, он давно уже соперничал с Врингой. Лакапин вооружил 3000 своих слуг и напал на дома Вринги и его сторонников, и теперь для всесильного министра настал черед прятаться в храме. 16 августа на корабле прибыл Никифор и вступил в город через Золотые ворота, сопровождаемый криками: «Встречайте Божьим соизволением императора Никифора!» В то время как его сторонники захватили Врингу и отправили его в изгнание, сам полководец прибыл в собор Святой Софии для венчания на царство как Никифор II (правил в 963–969 гг.). Месяц спустя он узаконил свое положение, женившись на Феофано, и таким образом стал отчимом двоих ее сыновей. Как и при Романе I Лакапине, Никифор II и Василий II изображались на монетах вместе, но бесспорным правителем империи был тот, кто старше.

* * *

Теперь, когда одна из ведущих семей военной аристократии правила империей, осторожная тактика Фотия и Константина Багрянородного была снята с повестки дня. Безжалостная война на Востоке возобновилась. В 965 году был захвачен Тарс. Кипр, несколько веков находившийся в совместном управлении арабов и византийцев, теперь был возвращен под единоличную власть Византии. Хамданидский эмир Алеппо был вынужден признать над собой власть императора, а в 969 году к Византии вернулся и великий город Антиохия, который три столетия назад отошел к арабам. Эти кампании проводились в атмосфере религиозного подъема, что напоминало войну с Персией во времена Ираклия.

Никифор II потребовал даже, чтобы патриарх объявлял воинов, погибших в боях против арабов, мучениками за веру, но своего не добился. Череда побед закрепила почти легендарный статус Никифора в армии, и жители Малой Азии, похоже, тоже были о нем высокого мнения. Во время его правления в церкви в Каппадокии была написана фреска, изображавшая его вместе с Феофано, отцом и братом. Фреску украшала надпись: «Да хранит всегда Господь наших благочестивых правителей». Ни юный Василий II, ни его брат Константин VIII упомянуты не были.

Показательно, однако, что в Константинополе Никифора почитали гораздо меньше, чем в провинциях, особенно после первых бурных дней его воцарения на престоле в 963 году. Образованным придворным конфронтационная политика нового императора казалась опасной, а его манеры – грубыми. Их раздражало отсутствие у него дипломатической тонкости, ибо он обладал даром едких острот, которые свободно обрушивал на послов зарубежных стран, чем-либо ему не угодивших. Посланнику Болгарии пришлось выслушать, как о его царе пренебрежительно отозвались как о «вожде, покрытом шкурами и грызущем сырую кожу». Епископу, который прибыл в Константинополь по поручению германского императора, было сказано, что войска его хозяина не умеют воевать, потому что «им мешает их обжорство, их бог – чрево». Епископ пожаловался, что в его предыдущий визит, когда Византией правил Константин Багрянородный, с ним так не обращались. Тогда он ушел с многочисленными дарами. Царедворцам пришлось объяснять:

«Император Константин – мягкий человек, он всегда жил во дворце и превращал другие народы в дружественные таким способом. А Никифор… предан военному делу и бежит от дворца, как от заразы… С ним трудно ладить, он не подарками привлекает в дружбу, а подчиняет себе страхом и железом».

Император имел, однако, одного убежденного сторонника среди придворных в лице Василия Лакапина, сменившего свергнутого Врингу на должности «паракимомена», главы правительства. Лакапин и его окружение, несомненно, разделяли отношение константинопольцев к Македонской династии, но они понимали значение военных побед Никифора и осознавали, что его несомненным достоинством было отсутствие наследника. Его единственный сын умер несколько лет назад, когда был случайно поражен копьем во время воинских упражнений. Теперь же императору было под 60, и казалось маловероятным, что в браке с Феофано у него может родиться ребенок, – он едва ли мог попытаться сменить Македонскую династию своей собственной. Так что сложившееся на тот момент положение дел устраивало все стороны.

Однако же за пределами дворца и на улицах Константинополя императора-воина люто ненавидели за то, что он ставил нужды своего войска выше нужд всех остальных подданных. Когда в 963 году он вошел в Константинополь, чтобы стать императором, многие солдаты воспользовались этой возможностью, чтобы ограбить дома горожан, и богатых и бедных. Новый император даже не пытался пресечь это или наказать грабителей, мимоходом заметив: «Неудивительно, что при таком множестве людей некоторые своевольничают». Чтобы снабжать свои все возрастающие в численности войска и платить им, Никифор реквизировал продовольствие, когда в этом возникала нужда, и ввел новые налоги. Он даже прибег к манипуляциям при чеканке золотых монет. Несколько веков эталонной византийской золотой монетой была номисма весом 4,55 грамма. Теперь же в обращение ввели новую, более легкую монету, тетартерон. Никифор постановил, чтобы подати вносились номисмами, а сама казна рассчитывалась тетартеронами. Так он получал чистую прибыль в золоте на каждой операции.

Непостоянные жители Константинополя вскоре проявили свои чувства. В один из приездов императора в столицу, когда он ехал верхом по улицам, толпа осмеяла его и забросала грязью и камнями. Две женщины, мать и дочь, забрались на крышу своего дома и стали бросать в Никифора камни. Никифор, однако, продолжал, несмотря ни на что, ехать, не глядя ни налево, ни направо, и с наступлением темноты беспорядки улеглись. Но оскорбление не осталось безнаказанным. Кто-то запомнил дом, в котором жили две женщины. На следующий день их схватили, вывезли за город и сожгли. При всей своей невозмутимости Никифор был обеспокоен. Он приказал возвести вокруг Большого дворца мощные стены, возможно памятуя о том, как народный протест помог свергнуть Лакапина в 945 году. Но отделенный от народа стеной, Никифор все же сохранял дружелюбие и мог принять шутку. Однажды к нему подошел седой старик, который хотел завербоваться в стратиоты – солдаты. Никифор сказал ему, что он слишком стар, чтобы служить. «Нет, сейчас я стал значительно сильнее, чем прежде, когда был юношей! – возразил старик. – Раньше купленный на номисму хлеб я возил, нагрузив его на осла, а в твое царствование хлеб на две номисмы я, не ощущая тяжести, могу носить на плечах». Это был намек на ведущую к инфляции политику Никифора, но, к его чести, император оценил остроту.

По иронии судьбы в конце концов Никифор пал жертвой не константинопольской толпы, а представителей его собственного класса. Военачальники в Малой Азии ожидали, что, взойдя на престол, новый император отменит законы, мешающие им приобретать земельную собственность. Никифор благоволил к ним, но законы оставил. Ведь теперь, когда он благополучно воцарился на престоле, не в его интересах было поощрять обогащение потенциальных соперников. И когда созрел заговор, во главе его оказался бывший верный помощник Никифора, его племянник Иоанн Цимисхий, который сопровождал императора во многих его походах и был потомком прославленного Иоанна Куркуаса. Как и его дядя, Цимисхий был маленького роста, но имел репутацию человека храброго до опрометчивости: несколько раз он в одиночку вступал в бой со множеством противников. Осенью 969 года Цимисхий получил сообщение, призывающее его в Константинополь. Оно было от Никифора, но послал его император по наущению своей жены, которая убедила мужа в том, что недавно овдовевшему Цимисхию необходимо найти подходящую жену. Приехав, Цимисхий обнаружил, что Феофано имела на уме нечто иное. Она стала просить его избавить ее от грубого и чрезмерно набожного мужа и занять его место в качестве императора. Цимисхий охотно согласился, поскольку у него в душе таились свои обиды, и таким образом заговор был составлен.

Якобы тайный план вскоре стал широко известен в дворцовых кругах, и кто-то даже пытался предупредить Никифора. Однажды вечером он нашел в своей спальне записку, в которой потенциальным его убийцей называли Цимисхия. Несколько дней спустя в церкви священник передал ему загадочное послание, в котором говорилось: «Приготовься, о император, ибо немалая опасность готовится…» Но почему-то он не отреагировал на эти предупреждения. Декабрьской ночью Цимисхий и его сообщники приплыли на лодке в гавань Большого дворца, и через окно их подняли на веревках наверх сообщники, находившиеся во дворце. К этому времени Василий Лакапин уже знал о заговоре, но, почуяв, откуда ветер дует, лег в кровать и сказался больным. Даже сам Никифор почувствовал, что что-то затевается, и послал записку своему брату Льву с просьбой прибыть во дворец с группой вооруженных людей. Но Лев был занят: он играл в кости с друзьями, и ему везло. Засунув записку под диванную подушку, он продолжил игру. Таким образом, заговорщики беспрепятственно добрались до спальни Никифора и обнаружили дверь незапертой. Войдя, они, однако же, увидели, что кровать пуста. Обескураженные, они решили, что их заговор раскрыт, и вышли, но тут один из слуг Феофано сообщил им, что все в порядке: Никифор должен быть в комнате, просто у него есть привычка спать на полу. Так он готовился к монашеской жизни, о которой по-прежнему мечтал. Снова ворвавшись всей толпой в спальню, заговорщики нашли спящего императора, причем на кровати, в дальнем ее углу. Они разбудили его яростными пинками, и один из них обрушил меч на его незащищенную голову. Никифор все-таки успел позвать на помощь, так что они отрубили ему голову и держали ее в окне, чтобы те, кто спешил на помощь, могли видеть, что они опоздали. По приказу Цимисхия лишь через сутки тело положили в деревянный ящик, отвезли в храм Святых апостолов и погребли в пустом саркофаге. Только гораздо позже кто-то, хорошо знавший о роли в заговоре Феофано, написал на могиле эпитафию Никифору, который «победил всех, кроме собственной жены».

* * *

Тем временем в Большом дворце еще до наступления рассвета Василий Лакапин чудесным образом исцелился от болезни и предстал перед новым правителем, который наградил его тем, что оставил на прежней должности. Все члены семьи Варды были схвачены, спешно посажены на корабли и отправлены на разные острова Эгейского моря. Лев Фока был сослан на Лесбос, где, без сомнения, потом горько сожалел о том, что так долго играл в кости. А Цимисхий и его сторонники отправились в собор Святой Софии, уверенные в том, что его вступление на престол должно быть подтверждено официальной церемонией. Но они не взяли в расчет престарелого патриарха Полиевкта, который преградил им путь и заявил, что человек, который только что убил своего родственника, не может войти в храм, не говоря уже о том, чтобы венчаться на царство. Началось обсуждение условий. Иоанн возразил, что он не был убийцей, ибо сам не наносил ударов, умертвивших его дядю. Не был он и организатором заговора – во главе его стояла императрица Феофано. Он признал, что должен понести наказание за свое участие в преступлении, и пообещал, что раздаст все, чем владел как частное лицо, бедным. Полиевкт уступил и согласился короновать его, но не дал дозволения на вступление в брак с Феофано. Прежняя союзница Иоанна стала теперь препятствием на пути к власти, и потому ее, как и родственников Никифора, сослали на дальний остров. Но Феофана не ушла тихо. Ее пришлось силой тащить из собора Святой Софии, где она укрылась, и в драке императрица исхитрилась ударить по голове Василия Лакапина. Тех двоих, что убили Никифора, также сослали, что, конечно, было слабым вознаграждением за верность Цимисхию. Иоанн I (правил в 969–976 гг.) был коронован императором на Рождество и принял на себя роль своего предшественника в качестве защитника двоих малолетних законных императоров – Василия и Константина.

Что касается жителей Константинополя, то они приняли переворот, так как недолюбливали Никифора. Иоанн узаконил свое положение, женившись на Феодоре, дочери Константина Багрянородного и тете его подопечных. Этот шаг снискал ему популярность среди жителей Константинополя, так как означал сохранение власти Македонской династии. Роскошное празднество было устроено на ипподроме, и таким образом Иоанн оказался весьма популярен в столице. На улицах распевали скабрезные песни об опальной Феофано и ее «любовях», а в целом жизнь продолжалась, как обычно. Оппозиция Иоанну возникла в провинции. Семья Варды была встревожена свержением и гибелью родственника и вынашивала планы по восстановлению своей власти. В лето после переворота еще один Варда Фока – сын Льва и племянник злополучного Никифора II – сумел сбежать из ссылки в Амасии в феме Армениакон и добраться до владений своей семьи в Кесарии, где войска провозгласили его императором. Не имея возможности оставить Константинополь, Иоанн должен был возложить задачу подавления бунта на кого-то другого. Его покойная жена была из семьи Склир, другого мощного военного клана, и теперь Иоанн поручил ее брату Варде Склиру командовать восточной армией. Вскоре Склир окружил войско Фоки в крепости, заставил бунтовщика сдаться, а затем отправил в более надежную ссылку на остров Хиос.

* * *

Семья Фоки была полностью отстранена от власти, но политику новый император и его союзники Склиры проводили прежнюю. Военная аристократия оставалась на коне, и захватнические войны продолжились. Неожиданная цепь событий привела, однако, к тому, что первые кампании Иоанна как императора велись не только в Малой Азии и Сирии, но и в Болгарии. По договору, заключенному с царем Симеоном в 924 году, византийцы согласились признать его титул и ежегодно производить выплаты золотыми монетами, рассчитывая на то, что, в свою очередь, болгары будут препятствовать набегам тюркских степных народов на византийскую территорию. Сын Симеона Петр уклонился от соблюдения своей части договора, и в 966 году Никифор II прекратил выплаты. Когда вследствие этого началась война, Никифор привел войска к границе и захватил несколько болгарских крепостей, но, памятуя об участи, постигшей его предшественника и тезку в 811 году, не захотел идти дальше. К тому же его внимания требовали военные действия на Востоке против арабов. Вместо этого Никифор решил отступить, прибегнув к тактике, от которой военная аристократия отказывалась, предпочитая прямое военное противостояние. Он решил заплатить кому-нибудь еще, кто мог бы поставить болгар на место. Посланник с 680 килограммами золота был отправлен в Киев к русскому князю Святославу.

Святослав был сыном Игоря и Ольги и отцом Владимира, который позже обратит Русь в христианство, хотя сам Святослав до конца своих дней оставался язычником. Он был грозным воином, недавно разгромил старых союзников Византии, хазар, и летом 968 года по просьбе Никифора повел свою дружину в Болгарию. Вторжение было настолько разрушительным, что царь Петр поспешил помириться с византийцами и даже отрекся от престола в пользу своего сына Бориса II. Но уже на следующий год то, что казалось триумфом византийской хитрости и дипломатии, стало оборачиваться совсем другой стороной. Во время своего набега Святослав обратил внимание, насколько богаты и плодородны земли между Дунаем и Балканскими горами и как слабо сопротивляются болгары. На следующее лето он снова вторгся в Болгарию, теперь уже по собственной инициативе и с гораздо большими силами. Войско русов, не встречая сопротивления, переправилось через Дунай и двинулось на старую столицу Симеона город Преслав. Болгары укрылись за городскими стенами, а затем совершили небезуспешную вылазку против нападавших. Русы, однако, ответили полномасштабным штурмом города, в результате которого им удалось сломить оборону и ворваться внутрь. С падением Преслава сопротивление болгар было сломлено. Царь Борис попал в плен к Святославу, и русы быстро захватили всю страну. Лишь Филиппополь держался дольше других, но когда он все-таки пал, мстительный Святослав посадил множество его защитников на кол. За какие-то несколько месяцев византийцы получили вместо слабого и неопасного христианского соседа сильного и языческого.

Этот исход, видимо, убедил Иоанна Цимисхия в том, что ни дипломатия, ни другие подобные средства тут не помогут, и он начал готовиться к полномасштабной войне, как против Симеона в 917-м. Всю зиму 970–971 годов он делал запасы оружия и продовольствия в Адрианополе и готовил флот, который мог бы поддерживать армию в Черном море и на Дунае. В апреле он собрал 5000 лучших воинов и перешел с ними Балканские горы, в то время как основная часть армии под командованием Василия Лакапина последовала за ними. Передовой отряд двигался так быстро, что русы были захвачены врасплох, и о походе императора они узнали, только когда он был уже почти у стен Преслава. Около 8000 русских находились за городскими стенами, участвуя в учениях, и, когда подошла византийская армия, они бесславно бежали за укрепления. Вскоре после этого прибыла основная часть византийской армии и начался штурм Преслава. Тринадцатого апреля византийцы ворвались в город, но многие русы не захотели смириться с поражением и забаррикадировались внутри укрепленного дворца царя Симеона. Император Иоанн решил, что самым простым решением будет выкурить их оттуда. Византийцы выпустили горящие стрелы, те влетели в окна, и по всему зданию вспыхнули пожары. Некоторые русы выбежали, остальные погибли в огне. Но пожары опустошили великолепную столицу Симеона, уничтожив Золотую церковь и прекрасные здания, которые, как он надеялся, могли соперничать красотой с константинопольскими. Пасху Цимисхий встречал среди руин.

Когда город пал, Святослава в Преславе не было, и теперь он шел туда с основными силами, надеясь отбить болгарскую столицу. Серия военных столкновений произошла у города Доростола, и византийцы в конечном счете вышли победителями. К тому времени погибли уже тысячи русов, и Святослав вынужден был признать, что ему надо выпутываться из болгарской кампании. Он отправил к императору Иоанну посланника с сообщением, что готов отказаться от Доростола и покинуть Болгарию. Стремясь завершить дело, Иоанн принял условия. Эта возможность была также использована, чтобы возобновить старый торговый договор, позволявший русам привозить свои товары в Константинополь. А затем русы пустились в долгий обратный путь. Но большинство их так и не достигли Киева: они попали в засаду, устроенную на Днепре печенегами. Среди убитых оказался и князь Святослав.

Одержав безоговорочную победу и захватив всю Болгарию, Иоанн должен был решить, что с нею делать. В ходе кампании он выступал с публичными заявлениями, согласно которым конфликт у него был с русами и он пришел избавить от них болгар. Когда Преслав пал, византийцы освободили Бориса II и его семью. Император отнесся к ним благосклонно и отпустил также всех других болгар, взятых в плен в ходе кампании. Вскоре, однако, стало ясно, что он не собирается возвращать Болгарию ее бывшим правителям. Земли между Балканскими горами и Дунаем были в прошлом византийскими и должны были стать таковыми снова. Было объявлено, что Преслав отныне будет известен как Иоаннополис, «город Иоанна», в честь императора, и там будет править византийский наместник. Несчастный Борис должен был сопровождать императора в Константинополь и принять участие в триумфальном шествии от Золотых ворот к собору Святой Софии. Там он был публично лишен царской короны и регалий, которые затем поместили на алтарь Святой Софии. Бывший царь остался жить в Константинополе и получил титул, позволявший ему принимать участие в церемониях и процессиях.

Иоанн же почти сразу переключил внимание на сирийскую границу, где события быстро развивались. В 969 году Фатимиды, правившие в Северной Африке, двинулись восточнее и захватили Египет, лишив Аббасидов одной из богатейших их территорий и основав собственный шиитский халифат в противовес Багдадскому. Позже в том же году их армии двинулись в Сирию и Палестину, грозя вплотную подойти к границам Византии. Полувеком ранее византийский император и его советники могли бы увидеть в такой ситуации безграничные возможности для того, чтобы добиться уступок, противопоставляя Аббасидов Фатимидам. Но Иоанн Цимисхий использовал ее, чтобы выступить в поход. Его дерзкий рейд начался весной 975 года. Зайдя глубоко на территорию Сирии, византийская армия сжигала и грабила города на своем пути. Так, Гелиополь был захвачен и разграблен после нескольких дней осады. Но Иоанн был готов и просто принимать дань от горожан. Вскоре он подошел к Дамаску, где уже много веков не видели византийскую армию, но не имели ни малейшего желания разделить судьбу Гелиополя. Жители города вышли встречать императора с дарами в виде денег, лошадей и мулов. В обмен на признание владычества Византии и выплату ежегодной дани Дамаск уцелел, а император двинулся дальше. Получив дань с Бейрута, Триполи и других городов, он устремился на юг, в Палестину, и за сентябрь дошел до города Кесария.

Дерзкое присоединение Болгарии и грабительские завоевательные походы Иоанна в Сирию и Палестину резко контрастировали с той политикой, которую византийцы проводили прежде. При этом он поддерживал ту же атмосферу праведной войны за веру, которая царила в войсках при Никифоре II. Когда в 971 году Иоанн с победой вернулся в Константинополь из Болгарии, во главе шествия на колеснице везли икону Пресвятой Богородицы «Одигитрия», а сам император ехал сзади верхом, таким образом скромно приписывая победу Божьей помощи. Вскоре после этого Иоанн распорядился вместо изображения императора чеканить на бронзовых монетах образ Христа. На Востоке военные кампании Иоанна сопровождались поиском священных предметов и реликвий. Так были обретены сандалии Христа и несколько волос Иоанна Крестителя. В Бейруте была найдена чудотворная икона распятия Христа: она якобы истекала когда-то настоящей кровью, после того как иудей проткнул ее копьем. А когда в 975 году армия подошла к Иерусалиму, Иоанн даже начал мечтать об освобождении Гроба Господня, который с 638 года находился в руках мусульман.

Но сколько бы побед ни одерживал император, он вынужден был постоянно следить за тем, что происходило в Константинополе, центре политической власти. Что могло прийти на ум Василию Лакапину теперь, когда молодой Василий II повзрослел и был готов вступить в свои права? Император обеспокоился, когда его войска проходили через плодородные сельскохозяйственные земли, недавно отвоеванные у арабов, и он узнал, что большинство из них уже стали собственностью Лакапина. Все деньги, потраченные на военные кампании, и все тяготы, которые пришлось перенести его воинам, нужны были лишь для того, чтобы сделать человека, который имел все возможности свергнуть императора, еще богаче и могущественнее. Именно такие соображения, вероятно, заставили Иоанна отказаться от мысли захватить Иерусалим (и он был возвращен лишь во время Первого крестового похода в 1099 г.). Вместо этого осенью 975 года Иоанн вернулся в Антиохию, а оттуда направился в Константинополь. Когда его армия достигла окрестностей города Пруса на западе Малой Азии, император на несколько дней остановился в доме видного сановника. Ему предложили чашу вина, и он неосторожно выпил его, чувствуя себя в доме своего верноподданного в безопасности. На следующий день император почувствовал недомогание: у него началось онемение в конечностях, причину которого врачи установить не смогли. Вместо того чтобы остаться на месте, Иоанн решил любой ценой добраться до столицы, и его телохранитель отправился вместе с ним в сторону Босфора. Было начало января, дули сильные ветры. Когда корабль Иоанна причалил у Большого дворца, императора сразу же перенесли в спальню. Он тревожно спрашивал, готова ли его могила. 10 января 976 года Иоанн умер, и многие считали, что он был отравлен по приказу Лакапина. Однако не менее вероятно и то, что император пал жертвой бича средневековых армий – дизентерии.

Неожиданная кончина Иоанна I создала ситуацию неопределенности, ибо никто не знал, кто будет править империей после его смерти. Возьмет ли власть в свои руки другой военачальник, который также будет действовать от имени законных императоров Василия и Константина? Или на его месте окажется Василий Лакапин и получит таким образом доступ к власти, путь к которой для него закрыла кастрация? Или же представители Македонской династии сами восстановят свои права, как произошло в 945 году? Но, пожалуй, самым животрепещущим вопросом был следующий: продолжит ли Византия агрессивные войны против соседних государств или вернется к прежней тактике защиты своих границ, которая так хорошо показала себя в прошлом?

Глава 7

Долгая тень

[Семья Варда] господствовала беспредельно, я полагаю, пока не появились мы.

Земельный закон Василия II (996 г.)

Среди трех групп, боровшихся за власть в 976 году, казалось бы, меньше всего шансов на победу было у Македонян. Прошло уже много лет с тех пор, как император из этой династии реально и эффективно управлял государством, и наблюдатели предполагали, что в скором времени она прекратит свое существование или будет вновь отодвинута в сторону. Но они ошиблись. Македонской династии предстояло решать судьбу Византии еще 80 лет. Она должна была добиться дальнейшего расширения империи и периода относительного мира и процветания, но также и углубить пропасть между Константинополем и провинциями. И это привело к очередному серьезному кризису, на которые так богата история Византии. Сохранение династии, расширение границ, мир, процветание, а также, в какой-то мере, и кризис – за всем этим стоял человек, который управлял империей в течение полувека и определял ее судьбу еще 50 лет после своей смерти. Имя этого угрюмого тирана – Василий II (правил в 976–1025 гг.), и также он известен как Булгароктон (Болгаробойца).

* * *

В 976 году наиболее вероятным сценарием развития событий, особенно в представлении военных в Малой Азии, был такой: место, освободившееся после смерти Иоанна Цимисхия, займет другой полководец или кто-то еще, кто возьмет на себя роль императора и защитника законных наследников, Василия II и его младшего брата Константина VIII. Самым очевидным кандидатом был Варда Склир, шурин покойного императора Иоанна. Он имел поистине выдающийся послужной список.

Особенно Склир отличился в бою против войск Святослава, когда лично разрубил до пояса одного из военачальников русского князя. И именно он не дал Варде Фоке Младшему захватить престол в 970 году. Должность доместика схол была разделена, Склир стал доместиком восточных схол и был достаточно могуществен, чтобы встать на место Цимисхия.

Но в Константинополе, где городское население было предано Македонянам, многие думали иначе. Они ненавидели Никифора II и приняли Иоанна I, только когда он женился на представительнице Македонской династии. Многие придворные были согласны с этими настроениями народа и считали, что пришло время положить конец доминированию военных. Но что особенно важно, так же считал и самый влиятельный человек при дворе, Василий Лакапин, двоюродный дед двух молодых императоров. Хотя именно он сыграл важную роль в том, что в 963 году Никифор Фока был призван в Константинополь, теперь Лакапин решил положить конец правлению полководцев. Действуя якобы от имени молодых императоров, он отстранил Склира от командования схолами и отправил его к восточной границе командовать несколькими пограничными полками. Правителями империи были провозглашены 18-летний Василий и его младший брат Константин, но фактически всей полнотой власти обладал Лакапин.

Однако сколь проницателен ни был этот человек, он недооценил поддержку, которую Склир имел в Малой Азии. Разгневанный бывший доместик отправился на Восток, и, как только он убедился в том, что все его близкие родственники благополучно покинули Константинополь, войско провозгласило его василевсом. Это произошло в крепости Харпут. Под его знамя стекались добровольцы. Склир изъял деньги у всех местных сборщиков налогов и таким образом обеспечил достаточно средств для финансирования своей кампании. Кроме того, у него были налажены связи с соседними арабскими эмирами, живущими по ту сторону границы, и они также дали ему людей в войско. Против него бросали армии, и у него ушел почти год на то, чтобы дойти до Константинополя, но, когда он добрался до Никеи и оказался менее чем в 200 километрах от столицы, Лакапин впал в отчаяние. Ему надо было или найти кого-то, кто сумеет остановить Склира, или ждать сокрушительного поражения. Но все, кто мог бы на равных сражаться со Склиром, были не менее опасны, чем сам узурпатор. Нужно было идти на риск, и Лакапин вспомнил о человеке, которого Склир поставил на колени в 970 году, о Варде Фоке, который до сих пор томился в изгнании на острове Хиос. Как и его прославленный дядя, Варда не отличался личным обаянием, был мрачен и суров нравом. Но при этом он был опытным воином и обладал внушительной физической силой. О нем говорили, что его боевой клич приводил в замешательство целую фалангу противника и что он мог одним ударом руки убить человека. На быстроходном судне его доставили с Хиоса во Фракию, он был назначен доместиком и отправлен за Дарданеллы, чтобы сражаться со Склиром.

В течение года два титана бились на равнинах Малой Азии, и Склир в большинстве случаев одерживал верх. Когда в марте 979 года обе стороны в очередной раз встретились на полпути между Анкарой и Кесарией, войско Склира очень скоро стало теснить полки Варды. Решив, что славная смерть лучше, чем позорное поражение, Варда пришпорил коня и поскакал навстречу самому Склиру. В состоявшемся поединке Склир сумел отрубить ухо коню Фоки, но сам получил от Варды мощный удар по голове. Приближенные Склира положили его на землю, чтобы он пришел в себя, но не смогли привязать его лошадь. Конь военачальника поскакал сквозь ряды солдат, без всадника и весь в крови. Увидев его, воины решили, что их командир убит, и побежали с поля боя. Когда Склир пришел в себя, стало ясно, что все проиграно, и он также бежал на арабскую территорию, добрался до Багдада, а там сдался на милость халифа. Так, почти случайно, Варда Фока спас Лакапина.

Теперь могущественный евнух безраздельно правил в Константинополе, а у восточных границ командовал доместик Варда Фока. В традициях своих предков он совершал регулярные набеги на арабскую территорию, вымогая деньги у незащищенных городов, обогащаясь сам и обогащая своих людей. Это хрупкое равновесие нарушилось только тогда, когда на сцену вышел новый и весьма неожиданный участник: молодой император Василий II. В юности и в возрасте за 20 он, как и его отец Роман II, жил легко и свободно, не интересуясь политикой, наслаждаясь всем тем, что могут дать безграничное богатство и власть, и предоставляя Лакапину управлять империей. И, как и Вринга в случае с Романом II, двоюродный дед Василий Лакапин всячески поощрял его в этом, стараясь держать молодого императора подальше от государственных дел. Однако же со времени разгрома Склира Василий II начал интересоваться происходящими событиями и требовать, чтобы его допустили до его законных обязанностей. В 980 году, когда из Багдада прибыли посланники, чтобы договориться о том, что делать с Вардой Склиром, Василий настоял на том, чтобы принять их лично, хотя Лакапин и вмешивался в их переговоры. Еще несколько лет Василий терпел эту опеку, но в 985 году настал день, когда он сообщил своему двоюродному деду, что тот отстранен, его обширные поместья конфискуются, а сам он отправляется в ссылку. Император постановил даже, что монастырь, основанный Лакапином, должен быть уничтожен, чтобы не осталось никаких следов его былого могущества. Так почти в одну ночь евнух потерял все, и его карьера закончилась.

Ход был смелый, но рискованный. Василий лишился самого опытного и надежного советника, и теперь ему предстояло доказать, что он может править империей самостоятельно. И у него появилась возможность сделать это, так как после смерти Иоанна Цимисхия болгары взбунтовались против их включения в состав империи. В то время как правящие силы Византии были заняты подавлением бунта Склира, правитель болгар Самуил сумел взять Преслав и к 985 году продвинулся на юг до самой Лариссы, центра Фессалии. Летом 986 года Василий II отправился с войском спасать ситуацию, но потерпел поражение, когда попал в классическую болгарскую засаду в одном из ущелий в Балканских горах. Византийцам пришлось пробиваться сквозь заслоны болгар, и они вынуждены были оставить почти все свое снаряжение.

А Варде Фоке только этого и было нужно. Империи, оказавшейся в руках глупого юнца, явно грозило уничтожение. Требовался зрелый и опытный человек, готовый взять власть в свои руки. И на следующее лето, уже второй раз в жизни, Фока был провозглашен в Кесарии императором. Его имя все еще много значило, и немало влиятельных семей поддержали узурпатора. Даже старый соперник Фоки Варда Склир решил вернуться из Багдада и примкнуть к восстанию, получив обещание, что, воцарившись в Константинополе, Фока сделает его доместиком. Тот с радостью встретил бывшего врага в Кесарии, но затем заточил в крепость. Для Фоки Склир был слишком опасен, чтобы оставлять его на свободе.

Шансы на выживание Василия II были теперь очень невысоки, ведь большая часть малоазиатской знати и их последователи выступили против него. Но Василий был византийцем. А что значат для византийца неравные шансы с несметным числом противников, когда он владеет Константинополем? Это значило, что в руках Василия были все ресурсы имперской казны, и он стал искать союзников. Именно тогда он обратился к Владимиру, сыну Святослава, который княжил в Киеве, и предложил ему щедрую плату и руку своей сестры Анны в обмен на военную помощь и соглашение об обращении Владимира в христианство. Ответом на предложение молодого василевса стали 6000 могучих варяжских наемников. С их помощью в 988 году в битве при Хрисополе Василий разбил войско, возглавляемое братом Варды, а следующей весной в Абидосе сошелся в бою с самим узурпатором. Как и тогда, когда был разбит Склир, дело решило не столько военное превосходство, сколько неожиданный поворот судьбы. Варда подумал, что проще и быстрее будет убить или захватить в плен своего соперника, и лично повел лучшие войска туда, где находились Василий и его брат Константин. Мятежник уже почти пробился к ним, но вдруг осадил коня и поскакал обратно. С трудом спешившись, он медленно лег на землю. Когда его люди подбежали к нему, Варда был уже мертв. Никто так и не узнал, что стало причиной его смерти. Некоторые говорили, что он был поражен каким-то метательным оружием: брат Василия Константин даже утверждал, что это было его рук дело. Также ходили слухи, что слугу Варды подкупили, и он отравил своего господина. А некоторые приписывали это вмешательству Богородицы, икону которой Василий прижимал к груди на протяжении всего сражения. Независимо от причины, лишившись своего предводителя, мятеж закончился с минимальными потерями с обеих сторон.

Василий торжественно прошел маршем со своей армией через всю Малую Азию и в ноябре 989 года достиг Антиохии. Брат Фоки Лев сдал город императору. Варда Склир также попал к нему в плен после того, как сбежал из заточения и попытался вновь заявить свои права на престол. В этом случае Василий проявил милосердие, поскольку Склир был уже в преклонных летах. Ему был дарован титул куропалата и дозволено с почетом удалиться в свои поместья в Малой Азии, а его сторонники были избавлены от преследования. Василий настоял также на том, чтобы они встретились, дабы обсудить соглашение, и в назначенный день Склир появился в лагере Василия. Они сидели и пили вино в шатре императора, и Василий сделал глоток из чаши Склира, прежде чем передать ее своему гостю: оба еще помнили о судьбе, постигшей Фоку. Молодой василевс обратился к старому полководцу с просьбой дать ему совет: как в будущем предотвратить раздоры, терзающие империю с 976 года? На это Склир откровенно ответил императору, что надо держать в узде людей знатного происхождения: «Искореняй чрезмерно возгордившихся наместников. Не давай слишком много военным. Истощи их несправедливыми поборами, чтобы они были заняты своими собственными делами».

На этом разговор подошел к концу. Несостоявшийся император уехал, и Василий больше никогда не видел его. Однако же совет, данный Склиром, запомнился василевсу. Почти с самого начала между величественной столицей Византии и ее провинциями существовало некое противоречие. Политическая доктрина, согласно которой тот, кто не обладал Константинополем, не мог быть императором, заставляла правителей оставаться в столице и препоручать защиту границ кому-то другому. А это, в свою очередь, угрожало тем, что популярный и победоносный полководец придет в столицу со своим войском, чтобы свергнуть государя или сделать его своей марионеткой, как и поступили Роман I, Никифор II и Иоанн I. Чтобы разрешить эту дилемму, Василий II выработал собственный уникальный стиль управления. С одной стороны, он решил взять на себя командование армиями, став первым императором-полководцем из Македонской династии со времен своего прапрадеда Василия I, и таким образом побить военачальников Малой Азии в их собственной игре. Он даже перенял их воинственный облик и презрительное отношение ко двору в Константинополе и его церемониям. Давая аудиенции, он надевал простое пурпурное одеяние и избегал украшений, в отличие от своих предшественников, носивших шелка и множество драгоценностей. Интеллектуалы, вроде Фотия, не были желанными гостями при его дворе, и он настаивал на том, чтобы все прошения и приказы были написаны простым и доходчивым языком. Но это была только одна сторона медали. С другой стороны, он жестко настаивал на своей легитимности в качестве порфирородного, точно так же яростно, как его предки. Именно это вкупе с захватом военного руководства обосновывало и поддерживало решительные действия императора против военной аристократии, ее власти и привилегий.

Что касается командования византийской армией, то после поражения 986 года Василий оказался неожиданно успешным полководцем, хотя вел свои кампании совсем не так, как военная аристократия, и преследовал иные цели. На границе с Сирией он прекратил нападения на арабские города и нисколько не стремился воевать против неверных, что было так важно для Никифора II и Иоанна I. Вместо этого Василий довольствовался тем, что отстаивал уже достигнутые позиции и, в частности, боролся с угрозой, исходившей от режима египетской династии Фатимидов, которые стремились вытеснить византийцев из Северной Сирии. В 995 году во время военного похода на Балканы Василий получил известие о том, что Фатимиды осаждают старую столицу Хамданидов, город Алеппо. Вместе с 17 000 воинов Василий стремительно двинулся на Восток и прибыл в Антиохию на несколько недель раньше, чем могли ожидать его враги. После целого ряда сражений в 1001 году фатимидский халиф аль-Хаким согласился на перемирие, и широкие боевые действия прекратились. Экспансия на Востоке во время правления Василия происходила за счет христиан, а не мусульман и во многом достигалась не завоеваниями, а путем договоров. Соседние армянские государства становились все более раздробленными из-за внутренних междоусобиц и турецких набегов на востоке, и их правители все чаще обращали свои взоры на византийского императора, ожидая от него помощи и защиты. Одним из таких правителей был Давид, царь Тао-Кларджети, государства, расположенного на берегу Черного моря между Арменией и Грузией. Он помог Василию II подавить восстание Варды Склира, а в 990 году, не имея наследника, составил завещание, согласно которому его земли должны были отойти византийскому императору. Когда в 1000 году он умер, Василий II сделал Тао-Кларджети византийской фемой Ивирия. Другие правители последовали примеру Давида, иногда обменивая свои армянские земли на поместья в Малой Азии и византийские придворные титулы. К концу правления Василия границы империи простирались далеко на восток, как никогда раньше, – за озеро Ван.

Если на Востоке Василий вел только оборонительные войны, то на Западе он пошел на все, чтобы вернуть территории, утраченные Византией в 976 году после восстания в Болгарии. Но и здесь его тактика отличалась от той, что придерживались два его предшественника. В то время как Иоанн Цимисхий завоевал Болгарию в ходе молниеносной кампании всего за несколько месяцев, Василий решал эту задачу много лет, ведя непримиримую войну на истощение противника. Каждый год, когда ситуация на Востоке позволяла это, он вел свое войско вглубь болгарской территории, сжигая и грабя все на своем пути. Потомки приписали ему победу над болгарским войском и ослепление всех 15 000 взятых в плен, кроме тех немногих, кому оставили один глаз, чтобы они могли отвести своих незрячих товарищей домой. История эта почти наверняка миф: ослепление 15 000 человек лишило бы Болгарию значительной части трудоспособного населения, но современники тех событий никак об этом не упоминают. Но даже если и так, миф свидетельствует о той мрачной решимости, с которой Василий подчинял себе Болгарию. Затяжное противостояние подошло к концу летом 1018 года, когда болгарские полководцы сложили оружие и земли к югу от Дуная вновь перешли под власть Византии.

Василий доказал, что может сравниться с военной аристократией на поле боя, даже если действовал другими методами, но этого было недостаточно. Угроза, которую знать Малой Азии представляла для династии в Константинополе, должна была быть нейтрализована навсегда. Император подождал, пока его позиции достаточно укрепятся, и приступил к выполнению тех рекомендаций, который дал ему Склир. Летом 995 года, когда Василий шел обратно в Константинополь через Малую Азию после кампании в Сирии, к нему прибыла делегация из маленькой деревни. Пришедшие жаловались на неких Филокалов, которые благодаря своему богатству скупили все земли в деревне и окрестностях, превратив их в свое поместье. По приказу Василия все земли были тут же конфискованы и возвращены жителям села, а большой загородный дом Филокалов снесен до основания. Император и его свита двинулись дальше и в Кесарии были радушно приняты в доме Евстафия Малеина, одного из богатейших людей Малой Азии. Василий принял приглашение хозяина, но он хорошо помнил, что именно в этом доме девять лет назад был провозглашен императором Варда Фока. И в конце своего пребывания император предложил Малеину отправиться вместе с ним в столицу, притом облек свою просьбу в такую форму, что отказаться было невозможно. А по прибытии в Константинополь Малеин был заключен под домашний арест и так, в заточении, но во вполне комфортных условиях, оставался до самой смерти. После нее все его имущество было конфисковано.

Однако Василий повел борьбу не с отдельными людьми, а с целым классом. Вернувшись в Константинополь, зимой император издал новый закон, получивший зловещее название «Новый закон благочестивого императора Василия Младшего, направленный против тех богатых людей, которые накопили свое богатство за счет бедных». Введенный с 1 января 996 года, он расширил прежнюю политику строгих ограничений на приобретение крестьянской земли. Согласно ему, все земельные участки, незаконно приобретенные начиная с 922 года, теперь подлежали возвращению прежним владельцам. А дополнительно введенный закон от 1004 года изменил способ сбора основного налога, уплачиваемого крестьянами, – аллиленгия. Прежде любая недоимка со стороны одного человека должна была восполняться за счет других членов сельской общины, но теперь налог обязан был выплатить кто-либо из крупных землевладельцев этого района. Цель закона была достаточно ясна: он наносил финансовый удар по крупным землевладельцам и в то же время гарантировал императору сбор налога. Кроме того, переложив бремя выплаты недостачи с крестьянства, он снижал риск того, что обедневшие крестьяне попадут в зависимость от могущественного патрона.

Столь агрессивная политика в отношении самых влиятельных фигур империи не могла не вызвать протест. Делегация духовенства и монахов во главе с патриархом Константинополя умоляли императора смягчиться, но безрезультатно. Бунт случился не сразу, но, когда он начался, его возглавила семья Фоки. Потерпев поражение в борьбе за престол в 989 году, она, однако, сохранила богатство и влияние. Василий не скрывал своей неприязни к Фокам и в своем законе от 996 года назвал их в числе самых злостных стяжателей богатства и земель. В 1021 году, в то время как Василий находился с военным походом в Армении, Никифор Фока, сын злосчастного Варды Фоки, объединился с другим крупным феодалом из Малой Азии, Никифором Ксифием, и провозгласил себя императором. Этот Фока обладал характерной для всей семьи непривлекательной внешностью и носил прозвище Кривошеий, но его имени было достаточно, чтобы привлечь широкую поддержку по всей Малой Азии. Однако его борьба за власть продлилась недолго: он был убит в лагере, когда поссорился со своим сообщником Ксифием. Без Варды мятеж сошел на нет, а Василий получил возможность конфисковать имущество у всех, кто в нем участвовал.

Каким бы краткосрочным и неудачным ни было это восстание, оно показывает, что даже к концу своей жизни Василий II сталкивался с серьезными вызовами со стороны малоазиатской знати и никогда не чувствовал себя в полной безопасности в этой части империи. Его политической опорой был Константинополь, где он как представитель Македонской династии мог рассчитывать на поддержку населения. Не то чтобы он искал популярности. Нет, Василий II никогда не опускался до разбрасывания щедрых пожертвований, с помощью чего императоры до и после него приобретали любовь толпы, и все добытое в походах и в результате конфискаций оседало в подвалах Большого дворца. Он не пытался культивировать образ добродетельного христианского правителя и, видимо, предпочитал, чтобы его не столько любили, сколько боялись. Не старался Василий и снискать расположение чиновников Большого дворца. Он не слушал их советов и жестоко карал любого, кого подозревал в нелояльности. О Василии говорили, что он лично обезглавил одного из своих чиновников, а китонита – охранника императорских покоев, который пытался отравить его, скормил дворцовым львам. Василий II был багрянородным, и этого казалось достаточно, чтобы поступать так, как он считал нужным.

Но не только успехи на военном поприще и поддержка народа позволили Василию править безраздельно. Было кое-что, на что он охотно тратил деньги, и именно это стало, пожалуй, главной его опорой. Еще в 989 году Василий призвал на помощь русов в борьбе против Варды Фоки и после прибегал к услугам иностранных наемников. Они нужны были ему на тот случай, если кто-то из его военачальников поднимет мятеж и привлечет армию на свою сторону. Предпочтение он отдавал армянам и русам – христианам из стран, входивших в орбиту византийского культурного влияния. Именно они составляли значительную часть его армии. В этом смысле Василий действовал точно так же, как до него поступали Константин I, Юстиниан I и Константин V, которые обращали себе на пользу обширные человеческие ресурсы территорий, граничащих с империей.

Вскоре после назначения нового патриарха Константинопольского, декабрьским вечером 1025 года Василий II скончался. Он правил так долго, что уже почти не осталось в живых тех, кто помнил времена, когда не он сидел на престоле. Похоронили Василия, по его собственному распоряжению, не в храме Святых апостолов в Константинополе, где покоилось большинство его предшественников, а в деревне Эбдомон за городскими стенами, где расположены были небольшой дворец и церковь в честь Святого Иоанна Богослова. Как будто и в смерти Василий хотел быть подальше не только от феодалов из провинций, но и от чиновников Большого дворца. Эпитафия, которую Василий II написал сам, гласила, что он «всю жизнь неусыпно оберегал детей Нового Рима». И это не было пустым бахвальством. Однако наследие, которое он оставил, оказалось противоречивым: на одной чаше весов – полная казна и расширившиеся границы империи, на другой – враждебная, озлобленная провинциальная аристократия.

* * *

Наследовал Василию II его брат Константин VIII. Теоретически он стал императором после смерти своего отца еще в 963 году, совместно с Василием, но был полностью отстранен от правления сначала Никифором Фокой и Иоанном Цимисхием, а позже братом, который не желал делиться властью. Василий предоставил Константину возможность предаваться охоте, купанию в банях и его любимому увлечению – чревоугодничеству, но не отвел ему никакой политической роли и назначил лишь небольшой почетный караул. Тот факт, что теперь, на 70-м году жизни, Константин стал правителем империи, было большим упущением со стороны Василия II. Всю жизнь он стремился к тому, чтобы Македонская династия правила из Константинополя без вмешательства военных феодалов Малой Азии, но так никогда и не женился и не произвел на свет наследника, который мог бы занять его место. У Константина, в отличие от него, была жена, женщина по имени Елена Алипина, и у них родилось трое детей, все девочки. Совершенно очевидно, что нужно было найти им подходящие партии, чтобы династия продолжилась. Одна из них, Зоя, была помолвлена с немецким императором Оттоном III, но, отправившись на собственную свадьбу, по прибытии в Италию она узнала, что жених умер, и сразу отплыла обратно в Константинополь. Больше ничего в этом отношении предпринято не было, и к 1025 году все три женщины были не замужем и уже в летах. При этом старшая, Евдокия, ушла в монастырь и приняла постриг.

Однако то, что Василий не постарался выдать племянниц замуж, вполне объяснимо. Если бы они сочетались браком с кем-то из византийцев, это должны были быть люди богатые и с положением, а как раз таких император опасался.

Но к осени 1028 года вопрос обеспечения преемственности встал как никогда остро. Константин VIII заболел. Тревожась о будущем, он сделал то, чего Василий всегда избегал, – спросил совета своих придворных. Нужно было подобрать кого-то на роль преемника – как Маврикия в 582 году. При этом царедворцы должны были подыскать кандидата, который не станет жертвовать их интересами и интересами Македонской династии в пользу армии и отдаленных провинций. Конечно же, они не хотели видеть в этой роли успешного полководца, который при поддержке армии мог создать им большие проблемы. Потому, обсудив кандидатуру Константина Далассина, опытного воина, владевшего к тому же большим поместьем в феме Армениакон, придворные решили, что он похож на Никифора Фоку, и отвергли его. В конце концов остановились на более безопасной кандидатуре Романа Аргира, дальнего родственника Македонян, занимавшего должность эпарха Константинополя. На престол его возвели поспешно и не слишком ловко. Он был вызван во дворец, гдеему сообщили, что он должен развестись с женой и жениться на младшей дочери императора Константина, Феодоре. Честолюбивый Аргир с радостью согласился, его жену благополучно отправили в монастырь, патриарха принудили дать благословение на этот брак, но тут Феодора наотрез отказалась идти под венец. Пришлось срочно убеждать среднюю дочь, Зою, занять ее место. Константин VIII умер через три дня после свадьбы, и Аргир был провозглашен императором как Роман III (правил в 1028–1034 гг.).

Это бракосочетание положило начало почти 30-летнему периоду, когда несколько императоров поочередно правили благодаря браку с племянницей Василия II. Сама Зоя политикой не интересовалась. В то время как ее очередной муж вершил дела империи, она занимала себя тем, что создавала новые экзотические благовония. Для этого в ее спальне стояла жаровня, и императрица была настолько одержима своим увлечением, что нимало не смущалась удушающей жарой, царившей в покоях в летние месяцы. До наших дней дошло очень немного портретов византийцев, и один из них – Зоин. Она изображена на мозаике в соборе Святой Софии. Портрет выглядит весьма лестным для женщины, которой на момент его создания было за 60, но его реалистичность подтверждается описанием, оставленным тем, кто хорошо ее знал, – царедворцем Михаилом Пселлом:

«У нее были большие, широко расставленные глаза с густыми бровями. Нос с маленькой горбинкой. Волосы золотистые, а тело ослепительной белизны. Кто не знал ее лет, подумал бы, что перед ним совсем молоденькая девушка».

Когда в 1034 году Роман утонул в собственной ванне при загадочных обстоятельствах, Зоя сразу же вышла замуж снова – на этот раз сделав выбор сама – за одного из командиров дворцовой стражи, человека на несколько десятков лет моложе ее, с которым она, возможно, состояла в связи еще до смерти Романа. Новый император правил как Михаил IV в 1034–1041 годах, пока не умер от эпилепсии, от которой страдал всю жизнь. Затем последовал короткий период, когда племянник покойного императора, принятый Зоей как сын, правил под именем Михаила V (1041–1042 гг.). Но стоило ему попытаться отставить свою приемную мать в сторону и утвердиться в качестве самостоятельного императора, как его правление резко закончилось. Преданность жителей Константинополя Македонской династии ничуть не поубавилась, и на улицах столицы вспыхнули беспорядки. Михаил V был вынужден бежать из дворца, а Зоя с триумфом вернулась туда. Через несколько месяцев совместного с сестрой Феодорой правления, летом 1042 года, Зоя вышла замуж в третий и последний раз – за Константина Мономаха, который стал Константином IX (правил в 1042–1055 гг.).

Хотя за период с 1028 по 1055 год сменилось четыре императора, преемственность власти обеспечивалась чиновниками Большого дворца. Если Василий II после падения Василия Лакапина в 985 году предпочитал править единолично, не прислушиваясь ни к чьим советам, то в эти несколько десятилетий после его смерти все пошло по-старому, и за троном обязательно стояла какая-то влиятельная фигура. Сначала это был евнух, пришедший с малоазиатского побережья Черного моря и известный под именем Иоанна Орфанотрофа, поскольку занимал должность смотрителя сиротского приюта в Константинополе. Он служил в Большом дворце при Василии II, и преемники великого императора сочли, что Иоанн слишком полезен, чтобы обходиться без него. Ему можно было спокойно передать все повседневные административные дела, поскольку он отличался исключительным усердием и вниманием к мелочам. В любой момент Иоанн мог оказаться там, где его меньше всего ожидали, прискакав верхом из Большого дворца. И горе нерадивому чиновнику, который пренебрег своими обязанностями, если евнух решил проверить счета. К тому же он умел во время шумных пирушек оставаться настороже и вслушиваться в каждое слово, произнесенное его подчиненными. А на следующий день напоминать им, похмельным и смущенным, об их неблаговидных высказываниях и поступках. При этом на нем самом бурно проведенная ночь никак не сказывалась. Звезда Иоанна поднялась еще выше, когда в 1034 году его брат, дворцовый стражник Михаил, женился на Зое и стал императором Михаилом IV. Когда же болезнь Михаила стала усиливаться, управление империей фактически перешло в руки Иоанна. Но в конце концов и Орфанотроф соскользнул с намыленного столба византийской политики: юный и недолго правивший Михаил V отстранил его от должности и сослал в монастырь. Когда же в 1042 году императором стал Константин IX, Иоанна ослепили: это был жестокий, но эффективный способ лишить его шанса возвыситься вновь. Вскоре после этого некогда могущественный евнух умер.

А во дворце появился новый могущественный серый кардинал. Михаил Пселл не был евнухом, он проложил себе путь к дворцовой карьере хорошо подвешенным языком. Как утверждал Пселл, во время первого его разговора с Константином IX император был «охвачен странным чувством удовольствия» и испытал сильное желание обнять молодого человека. Маловероятно, что это влечение было любовным, поскольку у императора имелись многочисленные наложницы, но так или иначе Константин решил, что Пселл может быть ему очень полезен. Он сделал его своим главным советником. Пселл вел официальную переписку, писал публичные выступления, обосновывая политику Константина, – в общем, ему, по его же словам, «была доверена самая почетная обязанность». Столь значимую роль он играл до 1075 года и имел на политику почти столько же влияния, сколько и император. Пселл оставил отчет о своей жизни и работе в виде воспоминаний, которые, хотя и пристрастны, дают очень точное представление о жизни в Большом дворце.

В этот период правления часто сменяющихся императоров и могущественных царедворцев положение дел вновь стало таким, как при Константине VII, и политика формировалась людьми, для которых в центре всего стоял Константинополь, были ли они аристократами, как Роман III и Константин IX, или людьми скромного происхождения, как Михаил IV и Михаил Пселл. Они питали глубокое недоверие к открытой войне как политическому инструменту и очень скоро отказались от агрессивной экспансии прошлых десятилетий. Военные действия за пределами границ империи теперь велись редко. В 1030 году, когда эмир Алеппо отказался подчиняться Византии, Роман III отправился в Сирию, но его поход не увенчался успехом. Арабы напали на византийское войско и рассеяли его, и Роман вынужден был спешно отступить обратно в Антиохию. В 1030-е была также предпринята попытка захватить Сицилию, а в 1045 году Византия включила в свой состав армянский город Ани, который был завещан императору его правителем. После этого, однако, режим взял власть на консолидацию. Войны, как правило, были оборонительными, как в 1041 году, когда византийцы подавили восстание в Болгарии, и в 1043 году, когда русы напали на Константинополь с моря и были отбиты. Вместо того чтобы воевать, с потенциальными врагами предпочитали договариваться. С 1001 года Византия не воевала с сильным мусульманским государством, с которым соседствовала на востоке, – египетским халифатом Фатимидов, а в 1027 году перемирие было закреплено формальным договором. В 1045 году был также заключен мир с русами. Сын князя Ярослава, Всеволод, женился на дочери Константина IX от предыдущего брака, и нападения на Константинополь из Киева прекратились.

Параллельно с сокращением военных действий шла реорганизация провинций, чтобы столица могла более эффективно контролировать наместников фем. Первоначально стратиг ведал и гражданскими, и военными делами, но в течение Х века его роль постепенно свелась к решению лишь военных вопросов. Гражданские дела, в том числе судебные иски, были передоверены местным судьям. В 1040-е годы в Константинополе было создано своего рода министерство юстиции, чтобы контролировать деятельность этих местных судей. Переосмысливалось и военное значение фем. Созданные, чтобы отражать набеги арабов вглубь Малой Азии, войска фем стали в значительной степени ненужными, так как эти нападения прекратились, а основу византийской армии составляла теперь наемная тагмата. В середине своего правления Константин IX решил распустить армию фемы Ивирия в Армении и потребовать от ее 50 000 солдат-крестьян вместо военной службы платить денежные налоги, которые обеспечили хорошее пополнение казны.

Одним словом, правящие круги Константинополя вернулись к старым византийским методам обеспечения безопасности, не связанным с военными действиями, в частности к разумному использованию денег. Богатые дипломатические дары вновь вошли в обращение. Иностранные гости, посещавшие Константинополь, получали подарки в виде золота, серебра и шелковых одежд и предложение стать союзниками императора. Свойственные Василию II бережливость и нелюбовь к эффектным церемониям были забыты. И Роман III, и Константин IX строили в Константинополе новые крупные монастыри, расходуя на их украшение деньги из казны. Но это была не просто расточительность. И Роман, и Константин повышали таким образом престиж империи, используя тактику, которая так хорошо сработала, когда удалось обратить в христианство русов. И она продолжала работать. В 1045 году вождь печенегов Кеген посетил Константинополь и принял крещение. Ему даровали титул патриция и три крепости вдоль Дунайской границы. Вместе с ним туда отправился монах, чтобы окрестить в реке 20 000 подданных Кегена. И точно так же, как Василий II, новые властители охотно брали на службу наемников, которых можно было держать под своим командованием, хотя теперь среди них было все больше западных европейцев, особенно норманнов, а не русских и армян.

Эти политика была не только не нова, но и вполне разумна, но малоазиатская военная аристократия, которая с 989 года оказалась в значительной степени отстранена от принятия решений, по-прежнему встречала ее в штыки. В ее глазах грандиозные строительные проекты в Константинополе были чистой воды расточительностью, а мирные договоры с иностранными державами – не более чем трусостью. Кроме того, эти люди прекрасно понимали, что реформа управления провинциями преследовала, помимо повышения эффективности, и другие цели. С тех пор как местные судьи стали более подконтрольны Константинополю, чиновники Большого дворца могли быть уверены, что тех не прибрали к рукам стратиги. Возмущала аристократов и вербовка иностранных наемников. Один из них предупреждал императора:

«Если иностранцы не имели царского происхождения в своей стране, не одаряйте их большими почестями и не доверяйте им высоких постов. Ведь поступая так, вы не поможете себе и не доставите удовольствия своим военачальникам, которые имеют римское происхождение».

Словом, все, кто правил Византией в тени покойного Василия II, разделяли его глубокое недоверие к военачальникам и хорошо понимали, как опасно может быть появление нового Фоки, который решит бросить им вызов. Именно поэтому Константин VIII окончательно расправился с этой семьей: внук Варды Фоки был арестован по ложному обвинению и ослеплен. Однако преемники Василия II понимали и другое: не менее опасно было полностью отворачиваться от военных феодалов. Поэтому они пошли на некоторые уступки. Взойдя на престол в 1028 году, Роман III отменил принятый Василием II в 1004 году закон об аллиленгии, который делал богатых собственников земли ответственными за недобор налоговых поступлений в их округе. Едва ли это был радикальный шаг, так как и Василий II, и Константин VIII думали над тем же, но Роман хотел таким образом продемонстрировать свои намерения. Кроме того, он освободил людей, которые были заключены в тюрьму за неуплату аллиленгия, и вернул из ссылки Никифора Ксифия, который участвовал в восстании 1021–1022 годов. Однако в долгосрочной перспективе разрыв между провинциями и Константинополем преодолеть не удалось. Последовали новые заговоры и наказания. В 1029 году стратиг Фракиссийской фемы Константин Диоген был арестован за измену и покончил жизнь самоубийством, бросившись с башни. К 1040-м годам напряженность достигла опасной отметки.

* * *

Вспышка произошла, когда власть в Константинополе обошлась с одним из самых успешных полководцев империи примерно так же, как Василий II поступил с Филокалом и Малеином в 995 году. Георгий Маниак по рождению не принадлежал к военной аристократии, но вошел в ее ряды, тем более что выглядел он как настоящий полководец. Как и Варда Фока, он был огромного роста, с громовым голосом, хорошо слышным даже в разгар битвы. Прославился Маниак в 1030 году после того, как арабы разгромили войско под командованием Романа III и заставили его удирать назад в Антиохию. Бывший в то время стратигом фемы Телух, Маниак напал на арабское войско, возвращавшееся домой с победой, и захватил 280 верблюдов, навьюченных трофеями. В следующем году он взял Эдессу, а в 1038 году его отправили в Южную Италию, чтобы он вернул из-под власти арабов Сицилию. На следующий год ему удалось отвоевать большую часть восточного побережья острова, включая город Сиракузы.

Известия об этих успехах вызвали в Константинополе неоднозначную реакцию. Маниак вернул империи утраченные территории, но Иоанн Орфанотроф едва ли забыл, что за завоеванием Никифором Фокой Крита последовали его поход на Константинополь и захват престола. И когда ему пришло письмо от родственника, который служил в войске Маниака, предупреждавшее, что генерал задумал захватить престол, Иоанн не стал долго раздумывать. Он отстранил Маниака от командования и распорядился доставить его в Константинополь и бросить в темницу. Но Маниаку повезло. После того, как семья Иоанна Орфанотрофа утратила власть в результате беспорядков 1042 года, императрица Зоя освободила полководца и отправила обратно в Италию командовать войсками. Однако семена недоверия и раздора были посеяны, и, когда Маниак узнал, что его владения в Малой Азии были безнаказанно разграблены одним из соседей, имевшим связи при дворе, он замыслил мятеж. Константин IX, новый император, узнал о заговоре и отправил чиновника по имени Пард вновь отстранить Маниака от командования. Но тот опоздал. К тому времени, когда Пард прибыл, Маниак уже был провозглашен императором, и его солдаты, фанатично преданные своему командиру, набросились на Парда, как только он въехал в лагерь, и убили его. Теперь пути назад не было. Маниак пошел с армией к морю, пересек Адриатику и двинулся на Константинополь.

Казалось, ничто не помешает Маниаку достичь своей цели, как это сделал в 963 году Никифор Фока. Но этого не произошло, и виной тому стала случайность, такая же, как внезапная гибель Варды Фоки в 989 году. В феврале 1043 года шедшая на восток армия Маниака встретилась с войском, посланным из Константинополя, чтобы остановить ее. У императорской армии было мало надежды на успех, ведь одно только имя Маниака вселяло в солдат ужас, и после короткой стычки они начали спешно отступать. Маниак преследовал противника, когда его внезапно поразила стрела, попавшая ему в правый бок. Он упал с лошади и испустил дух, прежде чем кто-либо успел прийти ему на помощь. Без Маниака мятеж тут же прекратился. А Константину IX за время его правления повезло столь же крупно еще один раз. В 1047 году другие военные мятежники достигли стен Константинополя, и, когда император стоял на крепостной стене, оценивая оборону города, стрела просвистела у самой его головы. Но и эта попытка захватить престол также выдохлась, когда мятежникам стало ясно, что никто из находящихся в городе не впустит их за стену. До поры до времени военной аристократии пришлось сойти со сцены.

* * *

Вернуться к власти преемникам Никифора Фоки помогли два обстоятельства. Первым стали новые угрозы безопасности на границах. Отчасти это также было наследием правления Василия II. Присоединив Болгарию, он лишил империю государства, отделявшего ее от печенегов на Дунае. В прошлом печенеги были полезными союзниками в борьбе против болгар и русов, но теперь на пути их набегов лежали византийские земли. Набеги начались в 1027 году, а в 1040-е стали настолько частыми, что Константин IX и его советники вынуждены были прибегнуть к старому испытанному методу: они разрешили печенегам селиться на территории империи, в бывшей Болгарии, в обмен на военную службу. К несчастью, печенегам не понравились предоставленные земли, и в 1048 году они двинулись на юг, через Балканские горы, на территорию, которую византийцы вовсе не собирались отдавать им. Противостояние затянулось на несколько лет, причем все это время византийская армия преследовала печенегов на Балканах, но безрезультатно. Поняв, что победить в этой войне не удастся, в 1053 году Константин заключил с печенегами 30-летний мир на крайне невыгодных условиях и разрешил им селиться к югу от Балканских гор.

Обострение ситуации на Балканах сопровождалось угрозами в других местах от врагов, с которыми византийцы прежде не сталкивались. На юге Италии отбытие Георгия Маниака в 1043 году открыло путь викингам. Родичи тех викингов, которые позже захватили Англию, они прибыли в Южную Италию в 1018 году, чтобы воевать в качестве наемников византийских мятежников. Но вскоре рассорились со своими нанимателями и начали захватывать территории для себя. В другой части империи, в недавно присоединенной Армении, такая же опасность исходила от турок-сельджуков. Как и печенеги, сельджуки были кочевым народом из азиатских степей, который мигрировал в Северо-Восточную Персию. Они приняли ислам и к середине XI века стали главной силой в мусульманском мире. В 1040 году под предводительством Тогрул-бека сельджуки одержали победу в битве при Данданакане, после чего к ним отошла значительная часть Средней Азии и Персии. Этот регион граничил с Византией как раз в Армении, и во времена правления Константина IX турки начали совершать набеги на византийскую территорию через эту границу.

В этой новой ситуации, когда экспансия внезапно сменилась оборонительной тактикой, феодалы из провинций больше не выглядели потенциальными бунтарями и стали, скорее, героями, отвечающими на вызовы, в то время как правительство в Константинополе демонстрировало свою неэффективность. В 1048 году, разорив армянский город Арзни, сельджуки напали на византийскую армию, которая спешила на помощь горожанам. Ее командующий, грузинский князь Липарит, отправленный Константином IX на борьбу с турками, был окружен и попал в плен. На правом фланге, однако, византийцы оказались гораздо успешнее. Катакалон Кекавмен, губернатор города Ани и ветеран сицилийской кампании Георгия Маниака, разгромил сельджуков и преследовал их до наступления темноты. Похожий случай произошел несколько лет спустя, когда печенеги устроили засаду на отступающую византийскую колонну в Балканских горах. В то время как большинство византийских войск были рассеяны и стали для противника легкой добычей, один офицер, Никифор Вотаниат, сохранил свое подразделение. Целых 11 дней его солдаты отбивали атаки печенегов, как утверждалось, без пищи и сна, пока наконец не добрались до Адрианополя и не вошли в город.

Пока храбрые воины, такие как Катакалон и Вотаниат, проявляли доблесть на поле боя, режим в Константинополе окончательно лишился своей легитимности. Второе обстоятельство заключалось в том, что Македонская династия угасала. Зоя умерла в 1050 году, и, когда пять лет спустя скончался ее муж Константин IX, возник вопрос, кто станет преемником. Многие придворные считали, что на престол нужно возвести высокопоставленного чиновника, но остальные все еще сохраняли приверженность Македонской династии. Последняя племянница Василия II, Феодора, была жива, и многим казалось естественным, что она должна воспользоваться своим законным правом и взойти на престол. В результате еще полтора года старая императорская династия наслаждалась последними днями во власти, пока, наконец, Феодора не умерла от болезни пищеварительного тракта. А несколько дней спустя евнухи и чиновники Большого дворца объявили, что новым императором станет придворный из семьи Вринга, человек в уже весьма преклонных летах, получивший при восшествии на престол имя Михаила VI (правил в 1056–1057 гг.). Царедворцы без стеснения возвели на престол человека из своей среды, и этот выбор едва ли мог показаться другим бесспорным.

* * *

Кризис наступил на Страстной неделе следующего, 1057-го, года. Это было время, когда император традиционно раздавал ежегодные награды своим чиновникам и советникам. Он сидел за длинным столом в одном из залов Большого дворца, а должностных лиц вызывали в порядке убывания ранга. Им выплачивали золотые монеты, да так, что некоторые из высших чиновников брали с собой слуг, чтобы те помогли унести тяжелые мешки. А поскольку в списке гражданских должностных лиц было несколько сотен имен, церемония длилась несколько дней. Новый император Михаил VI не стал отступать от заведенного обычая, но на этот раз, как все заметили, выплаты были даже более щедрыми, чем обычно. В конце концов, своим восшествием на престол Михаил был обязан исключительно придворным, и он не хотел показаться неблагодарным.

Затем наступил черед военных получить свое вознаграждение. Ряд видных военачальников прибыли в столицу в надежде, что им воздадут должное. Одним из них был Катакалон Кекавмен, отразивший нападение сельджуков в 1048 году. Иоанн и Константин Дука представляли одну из самых старых и заслуженных династий полководцев, и кроме них там был и Исаак Комнин, который владел землями вокруг города Кастамон в Малой Азии. Михаил Пселл присутствовал при том, как они вошли в зал для награждений. Он стоял позади императора и позже описал все, что произошло дальше. Щедрость, проявленная по отношению к дворцовым чиновникам, на военных не распространилась. Они не только не получили ни чинов, ни денег, но были обвинены императором в том, что не справляются с отражением набегов сельджуков и печенегов и используют свое положение для личного продвижения.

Ошеломленные и оскорбленные, генералы покинули зал. Разыскав главного советника Михаила VI, Льва Параспондила, они потребовали от него повлиять на императора, но и тут не встретили понимания. Выйдя из дворца, они отправились через Августеон к собору Святой Софии, обсуждая, что им теперь следует предпринять. Так составился заговор, и единственный пункт, по которому возникли разногласия, касался того, кто должен возглавить бунт. Очевидным кандидатом на пост императора казался Катакалон, но он отказался. В конце концов сошлись на кандидатуре Исаака Комнина и без дальнейших проволочек покинули город. Около месяца спустя в Гунарии, в его владениях в Малой Азии, Исаак был провозглашен императором.

Так Михаил VI ускорил то, чего больше всего боялись правящие круги в Константинополе, и если он надеялся, что Исаак Комнин внезапно и очень кстати умрет, как это произошло с Вардой Фокой и Георгием Маниаком, то его ждало разочарование. Комнин и его войско двинулись на запад в Никею, обратили в бегство высланную им навстречу армию императора и вошли в Никомедию. Михаил VI попытался договориться с Комнином, отправив к нему посланников во главе с Пселлом и предложив Комнину стать наследником престола. Мятежник уже готов был согласиться, но ему не пришлось этого делать. В Константинополе на улицах собрались толпы народа, бунт против Михаила VI возглавил сам патриарх. Поняв, что даже его собственные советники уже не поддерживают его, Михаил отрекся от престола. Два дня спустя Исаак Комнин торжественно въехал в Константинополь, бурно приветствуемый толпами на улицах. Теперь, когда никого из Македонян не осталось, жители Константинополя готовы были увидеть на престоле полководца из провинции.

Закрепив за собой столицу, Исаак стал действовать мудро, чтобы избежать нападок, которые обрушивались на Никифора Фоку. Он быстро расплатился со своими солдатами, чтобы у них не возникло соблазна грабить дома горожан, и отправил их обратно в Малую Азию. Не стал он преследовать и сторонников прежнего режима, которые так долго и упорно старались отстранить военачальников от власти. Пселл, который ожидал, что его арестуют, был принят новым императором очень дружелюбно и получил очередной титул. Но никто не сомневался в том, что перемены неизбежны. И первым о них возвестил новый выпуск золотых монет. Вопреки прежней практике, император приказал выбить себя стоящим с обнаженным мечом в руке: новый властитель собирался действовать решительно.

* * *

Как многие из тех, кто очень долго находился в оппозиции власти, император Исаак и его сторонники недооценивали, насколько трудно будет поменять политику прежнего режима. Первоочередная задача была очевидна: восстановление обороноспособности империи, слабость которой показали последние набеги сельджуков, норманнов и печенегов. На это требовались деньги, а казна была истощена. В считаные недели после восшествия на престол Исаак принял жесткую программу сокращения расходов, в числе прочего отменив все то, на что тратились его предшественники: награды и пенсии, назначенные Михаилом VI, богатые подношения церкви, крупные строительные проекты. Больше всех пострадали от этого курса на экономию придворные и служащие дворца, но даже Михаил Пселл, входивший в их число, не мог не признать, что сокращать расходы необходимо. Проблема заключалась лишь в том, что Исаак действовал слишком быстро и потому быстро восстановил против себя своими реформами и духовенство, и жителей Константинополя, как в свое время и Никифор Фока. Но если Фоку, по крайней мере, обожали его солдаты, то Исаак в своем стремлении к справедливости сократил выплаты и военным, чем вызвал и их недовольство.

Если бы Исааку удалось в этот период одержать впечатляющую победу, все было бы хорошо, но в первые месяцы после его воцарения на престоле дела шли все хуже и хуже. Весной 1059 года сельджуки осадили город Мелитену, который прежде уже был яблоком раздора в приграничных войнах с арабами. Большинство мирного населения покинуло город загодя, но те, кто остались, через несколько недель, когда Мелитена все-таки пала, были преданы мечу. Византийская армия преследовала противника, ушедшего с добычей, но не только не остановила его, а позволила благополучно вернуться на свою территорию. Разве это обещал обнаженный меч Исаака?! Несколько месяцев спустя Комнин попытался вернуть свой авторитет, когда печенеги, перейдя Дунай, вторглись в Болгарию. Он сам повел на них войско, подобно Василию II, но, к сожалению, едва император появился на горизонте, нарушители границ тут же скрылись. Возвращаясь в Константинополь, византийская армия попала под проливной дождь. Река разлилась, и при попытке переправиться через нее многие утонули. Уже в столице удрученный и подавленный Исаак свалился в лихорадке, и казалось, что надежды на выздоровление нет. Его смерть вызвала бы борьбу за престол между всеми видными военачальниками империи. Чтобы избежать этого, придворные уговорили Исаака отречься от престола в пользу другого заговорщика 1057 года, Константина Дуки.

Взойдя на престол как Константин Х (правил в 1059–1067 гг.), Дука предпочел действовать не так прямолинейно, как Исаак. Хотя он и был отпрыском одной из старейших военных фамилий, но вовсе не производил впечатления императора-солдафона. Желая добиться популярности при дворе, он не только восстановил многие из наград и пенсий, отмененных Исааком, но и назначил новые. Объявив, что придает огромное значение отправлению правосудия, он тратил много времени на слушания по гражданским делам. Что же касалось положения на границах, Константин избегал конфронтации и ни разу не повел свое войско в поход. Вместо этого он прибегал к дипломатии и в 1063 году продлил мирный договор с Фатимидами, отлично зная, что власть в Каире опасалась сельджуков не меньше, чем он. Но бедствия продолжались. В 1060 году сельджуки в течение восьми дней грабили город Севастию, а четыре года спустя сельджукский султан Алп-Арслан вторгся в византийскую Армению и разорил город Ани, который византийцы получили во владение всего за 20 лет до того. При этом Константин сознательно держал армию на мели. Севастия пала так легко, потому что в ней не было гарнизона. Поначалу турки не решались напасть на нее, поскольку издалека купола церквей напоминали войсковые шатры, но, когда им стало ясно, что город совершенно беззащитен, они попросту беспрепятственно вошли в него.

Дело в том, что, несмотря на свое военное прошлое, став императором, Константин Х стал видеть все в ином свете. Он прекрасно сознавал, что теперь, когда общепризнанной законной династии не стало, ничто не мешало любому успешному полководцу совершить государственный переворот и свергнуть его, как он в свое время сверг Михаила VI. И на этот раз жертвами станут Константин и его семья. Поэтому он, сознательно или бессознательно, следовал совету, который Варда Склир дал когда-то Василию II: «Не давай слишком много военным». Но в конечном счете противоречия существовали не между мирными жителями и военными, а между потребностями столичного центра и отдаленных и недавно присоединенных провинций. Эти противоречия неминуемо должны были привести к катастрофе.

* * *

В декабре 1067 года Михаил Пселл был приглашен на беседу с императрицей. Константин Х умер в мае, и с той поры империей правил регентский совет, который состоял из вдовы Константина, Евдокии, его брата Иоанна Дуки и Пселла и опекал сына покойного императора, Михаила VII, который был еще мальчиком. «Тебе и невдомек, – сказала императрица Евдокия, – в каком упадке и расстройстве находятся государственные дела. Войны вспыхивают одна за другой». Этого Пселл не мог отрицать: недавно сельджуки напали на Кесарию, город, расположенный не на территории Армении, а в глубине Малой Азии, далеко от границы. Тем не менее, опасаясь, что решение, которое предложит императрица, окажется не самым приятным, он сказал, что все это следует хорошо обдумать. В ответ на его слова императрица усмехнулась и объявила, что решение уже найдено: она намерена снова выйти замуж. Ее выбор пал на Романа Диогена, каппадокийского аристократа и сына Константина Диогена, покончившего с собой в 1029 году, когда его обвинили в измене. Послужной список Романа был безупречен, а во времена прежнего императора, будучи губернатором фракийского города Сердика, он нанес несколько поражений печенегам. Таким образом, Евдокия надеялась вручить власть в руки сильного правителя-полководца – каким явно не были ни Исаак I, ни Константин Х, – чтобы он царствовал совместно с законным императором Михаилом VII, как Никифор II Фока с Василием II и Константином VIII. Брак заключили в первый день 1068 года, и Диоген был провозглашен императором Романом IV (правил в 1068–1071 гг.).