Помоги проекту - поделись книгой:
— Кка… Как такое возможно? — Выдохнул он. — Я понятия не имел, что у нас могли быть такие запасы нефти. Даже не в Персидском заливе!
— Генерал, многие нефтяные месторождения в прикаспии еще даже не открыты — возможно, общие запасы в сто раз больше, чем мы открыли за последние двадцать лет, — сказал Казаков. — Они могут быть эквивалентны запасам нефти в Сибири или Южно-Китайском море. Проблема состоит в том, что не все они принадлежал России. Россия владеет лишь пятой частью разведанных запасов. Остальное принадлежит Азербайджану, Казахстану, Туркменистану и Ирану. Но русские рабочие на русские деньги создали большую часть нефтяной промышленности в этих странах, генерал. Теперь мы платим бешеные деньги за ограниченную аренду месторождений в этих же странах — пока они используют наше оборудование и наши знания для перекачки открытой Россией нефти. Мы должны платить миллионы сборами и взятками, а также пошлины за каждый баррель нефти, добываемой в этих странах. Мы платим огромные зарплаты неквалифицированным иностранным рабочим, пока ниши образованные нефтяники здесь, дома, голодают. Так происходит потому, что Россия не имеет смелости взять то, что ей принадлежит по праву — бывшие советские республики.
— Сто пятьдесят миллионов долларов… в сутки, — только и смог выдавить из себя Журбенко.
— И это не считая того, что мы будем добывать нефть, перерабатывать ее, а затем поставлять на жадный запад, занимая свое законное место величайшей нации на земле, — сказал Казаков, осушая бокал. — А вместо этого, мы встречаем наших героев в задрапированных флагами гробах, погибших из-за безволия правительства. Неудивительно, что моя мать не захотела видеть этот флаг на гробе своего мужа. Это позор. Скажите это президенту, когда уведите его.
Несколько следующих минут прошли в молчании. Журбенко лишь обменялся несколькими словами шепотом со своей помощницей, а Казаков выпил еще пару рюмок виски, пока бутылка не опустела. Лимузин, тем временем, подъехал к многоквартирному дому всего в десяти кварталах от Кремля, перед которым было припарковано множество машин охраны без маркировки. Сквозь стеклянные входные двери в пустом холле виднелись охранник и консьерж.
Журбенко легко проскользнул вокруг Казакова и вышел из машины.
— Мой водитель отвезет вас, куда скажете, Павел, — сказал командующий сухопутными войсками Российской Федерации[18]. Он протянул руку, Казаков поджал ее. — Еще раз, примите мой глубочайшие соболезнования. Я навещу вашу мать утром, если она согласиться принять меня.
— Я прослежу за этим, генерал-полковник.
— Хорошо, — он положил левую руку на правое плечо Казакова, подтягивая того к себе, словно, чтобы сказать что-то по секрету.
— Имейте в виду, Павел. Ваши идеи крайне интересны. Я хотел бы услышать больше.
— Быть может, генерал.
Лимузин тронулся с места, но только через пару кварталов Павел понял, что помощница генерала все еще осталась в машине.
— Итак — сказал Казаков. — Как же вас зовут… полковник?
— Майор, — ответила она. — Майор Ивана Васильев[19], заместитель начальника штаба генерала Журбенко. — Она пересела на бывшее место генерала, достав еще одну бутылку «Джима Бима» и бокалы. — Могу ли я предложить вам еще?
— Не надо. Но я полагаю, что в настоящее время вы официально не на службе.
— Я никогда не нахожусь не на службе, но сегодня генерал-полковник отпустил меня, — она отложила бутылку и бокалы в сторону, а затем повернулась к нему лицом. — Могу ли я что-либо предложить вам, господин Казаков? — Он откровенно обвел ее взглядом. Она ответила тем же. Васильев призывно улыбнулась. — Ну хоть что-нибудь?
Казаков покачал головой и усмехнулся:
— Старому козлу точно что-то от меня надо, да, майор?
Васильев расстегнула форменный китель, открывая круглые и упругие груди под белой форменной блузкой.
— Мне приказано сопроводить вас домой и проследить, чтобы все ваши потребности исполнялись незамедлительно, господин Казаков, — сказала она, снимая галстук-бант и расстегивая блузку. Казаков заметил, что на ней был совершенно невоенный черный кружевной лифчик. — Генерал очень заинтересовался вашим предложением и приказал мне выступить посредником. Мне приказано предоставлять вам все, что вы захотите — данные, сведения, ресурсы — все. — Она опустилась на колени на дорогое синее ковровое покрытие салона и подвинулась к нему и начала поглаживать через брюки. — Если же он хочет чего-то от вас, мне он не сказал.
— То есть, он приказал вам раздеться в машине перед незнакомым мужчиной и вы выполняете такой приказ без вопросов?
— Это была моя идея, господин Казаков, — сказала она с лукавой улыбкой. — Генерал дал мне полную свободу в том, как выполнять его приказ.
Казаков улыбнулся, потянулся к ней и умелым движением расстегнул переднюю застежку бюстгальтера.
— Я понял, — сказал он.
Она улыбнулась в ответ, закрыв глаза, пока его руки скользили по ее груди, а затем сказала, взявшись за застежку.
— Я нахожу это одной из приятных сторон моих обязанностей.
— Господин президент, я понимаю, что вы хорошенько встряхнули весь Вашингтон, но боюсь, эта бомба взорвется снова, вам же в лицо, когда вы уйдете отсюда.
Президент Томас Торн оторвался от экрана компьютера и подняла глаза на свеженазначенного министра обороны Роберта Дж. Гоффа, едва ли не бегом вошедшего в Овальный кабинет. За Гоффом виднелись госсекретарь Эдвард Ф. Кершвель, вице-президент Лестер Р. Базик и директор центрального разведывательного управления Дуглас Р.Морган.
— Прочитали окончательный проект, Боб?
Гофф поднял документ так, словно тот был заляпан кровью.
— Это? Да я ничего другого не мог делать последние восемнадцать часов! Я не спал всю ночь и задержал весь персонал на то же время, пытаясь понять, Томас, это вообще законно или, скажу прямо, просто возможно. Это совершенно поразительно.
Роберт Гофф был известен на весь Вашингтон своей прямотой и серьезностью. Бывший военный, три срока бывший конгрессменом от Аризоны и признанным военным экспертом, в свои пятьдесят один он был одним из молодых Вашингтонских львов, не боящихся ничего и никого. Но даже его планы президента привели в прострацию. Рядом с Гоффом находился Председатель Объединенного комитета начальников штабов генерал ВВС Ричард У. Венти. Высокий, худой и моложавый четырехзвездый генерал до этого назначения прошел путь от летчика-истребителя до командующего ВВС США в Европе. В отличие от Гоффа, он предпочитал держать свои мысли и чувства при себе.
Заметным было отсутствие специального советника президента по вопросам национальной безопасности — потому что Томас Н.Торн не назначил никого на эту должность. Это было частью затеянной им крупной перетряски органов исполнительной власти с резкими сокращениями, направленными на то, чтобы заставить чиновников Кабинета быть более ответственными и отзывчивыми, как к президенту, так и к общественности. Пока что из администрации Торна было сокращено более трехсот человек из числа персонала Белого дома и органов исполнительной власти, просто потому, что президент отказался утверждать их. Некоторые комитеты Белого дома, например, по контролю за оборотом наркотиков, административным вопросам и бюджетной политике, а также несколько политических представительств были слиты с другими управлениями или просто расформированы.
— Я знаю, мы говорили об этом, что мы могли бы так сделать, чтобы изменить положение вещей в Министерстве Обороны и в правительстве вообще, — нервно продолжил Гофф. — Но… это? Вы же не можете серьезно планировать сделать это?
— Я собираюсь сделать это, и намерен завершить до конца года, — ответил президент с легкой улыбкой.
— Изменение приоритетов, вплоть до миротворческих операций — здесь я не думаю, что вы встретите сильно сопротивление, — сказал Гофф. — Так, несколько баз… я полагаю, имущество будет распродано. — Он указал на проект указа и поправки, сделанные сотрудниками президентского штаба. — Но это…
— Боб, вспомните, когда мы впервые завели об этом речь, — спросил Торн со своей вечной теплой улыбкой, уже наводящей на воспоминания. Роберт Гофф был одним из самых старых и сильных сторонников кандидата от Джефферсоновской партии Томаса Торна, покинувшим свое место в конгрессе во время его кампании, чтобы поддержать его. С тех пор они стали друзьями.
— Конечно, я помню, — сказал Гофф, улыбаясь против воли. Томас Торн имел бесившую всех способность разрядить почти любую ситуацию и успокоить самого взвинченного человека. — Но тогда, черт побери, мы были молодыми и глупыми.
— Это было меньше года назад, странный вы человек, — сказал Торн с улыбкой. — Мы тогда были в Алелине в Техасе, на одном из первых съездов Джефферсоновской партии. Было холодно, всю ночь шел снег. Вы и три ваших добровольца спали в одной комнате в «Холидей», потому что мы не знали, будут ли у нас деньги на следующий месяц. У меня и Амелии было трое детей, клеивших марки за просмотром мультфильмов. Мы даже не нашли места для партийного съезда в Айове, и не расчитывали пройти предварительные выборы в Нью-Хэмпшире, так что решили поставить все на Великий Вторник. Вы тогда надеялись, что придет человек сто. Нам дали открытый подиум у военной части, и мы были рады и этому…
— Да, стопку ящиков из-под стирального порошка, накрытую скатертью из столовой.
Торн кивнул.
— Но пришли две тысячи, и нам пришлось забраться на крышу автобуса, и использовать самые больше громкоговорители на полигоне, чтобы самим себя слышать.
— Я помню это, Томас, — сказал Гофф. — Это было начало. Поворотный момент. Великий день. Мы в итоге, победили в Нью-Хэмпшире, выйдя на государственный уровень не с пустыми руками.
— Но вспомни, когда нас пригласили на экскурсию на базу и увидели все эти сотни танков М1 «Абрамс», стоящих громадной линией? — Продолжил Торн. — Ряды и ряды, насколько хватало глаз, и земля на полигоне была покрыта их свежими следами. И они сказали, что ни один из этих танков ни разу не произвел боевого выстрела. Там были танки второго и третьего поколений, которые никогда не покидали этой базы иначе, как на учения. Мы видели все эти артиллерийские орудия, бронетранспортеры, мостоукладчики, палатки, грузовики, радарные установки и зенитно-ракетные комплексы — и все это не использовалось со времен «Бури в пустыне», если даже использовалось тогда.
— Я знаю, Томас, — сказал Гофф. — Но со времен «Бури в пустыне» был мир. Это не значит, что это никогда не пригодиться…
— Мы тогда говорили о том, что это просто невероятная трата средств и ресурсов, — повел дальше Торн. — Безработица в США многие годы находиться на рекордном уровне. Компании требуют квалифицированных и обученных работников. И, тем не менее, мы тратим миллиарды долларов на вооружения, которые никогда не будут использованы в бою, вооружения, которые были разработаны для войны вчерашнего дня. Кто-то должен управлять всем этим, обучать других, поддерживать все это в готовности, обучать тех, кто будет поддерживать все это в готовности, кто-то должен следить за тем, чтобы вся эта работа проходила, как положено. Это огромная инфраструктура, огромные затраты средств и живой силы, и ради чего? Какой цели все это служит? Мы тогда решили, что это бессмысленно и начали думать, что с этим делать. — Президент обратился к генералу Венти. — А вы что думаете, генерал?
Венти быстро обдумал ответил, а затем сказал:
— Цифры говорят сами за себя, сэр, — ответил он. — Армия тратит пять целых три десятых миллиарда долларов в год на поддержание в готовности и обучение личного состава обращению с оружием и техникой, которая никогда не была использована в войне. Военно-морской флот тратит десять миллиардов в год на личный состав, снаряжение и поддержание в готовности флота атомных ударных подводных лодок, которые ни разу не принимали участия в боевых действиях. Еще двадцать миллиардов в год расходуется на силы ядерного сдерживания, которые ни разу не использовались, и, господи помоги, надеюсь, никогда не будут использованы, несмотря на угрозу со стороны Китая и, возможно, России.
— Есть еще эмоциональный фактор, которому будут трудно противостоять, господин президент, — вмешался Гофф. — еще живы множество ветеранов Вьетнамской, Корейской, даже Второй Мировой, которые воспримут ваш план как предательство. Ваши политические противники воспользуются этим. После нескольких радикальных сокращений бюджета, проведенных предшествующими администрациями, то, что вы намерены сделать, неизбежно, но именно вас будут обвинять в этом.
— Существуют еще большие угрозы, мистер президент, — продолжил Гофф. — Китай уже нападал на американские территории с применением ядерного оружия, и мы полагаем, что они сделают это снова. Хотя все модели прогнозирования и все аналитики полагают, что вряд ли такие бывшие империи, как Япония, Германия и Россия смогут подняться и угрожать американским интересам, это может случиться. Неприсоединившиеся и теократические режимы, страны-изгои могут угрожать американским интересам всеми средствами, начиная от компьютерного шпионажа до ядерного оружия. Распространение оружия массового поражения усилилось в десять раз после распада Советского Союза.
— Я хотел бы услышать мнение генерала, Боб, — сказал президент, кивком дав тому знак говорить. Гофф посмотрел на него разочарованное и несколько зло, но сдержался.
— Честно говоря, сэр, я думаю, что к сему моменту мы можем определять облик войн будущего, — ответил генерал ВВС. — Этот момент относительного мира, есть время для того, чтобы подготовиться в войне двадцать первого, или даже двадцать второго века. Мы должны разобраться со старой техникой, старой тактикой, старыми страхами и старыми предрассудками.
— Кроме того, народ тоже несколько превратно начал понимать роль военных, — подытожил Венти. — Вооруженные силы всегда были местом, куда следовало сдавать детей, которым не хватало дисциплины, но в последние годы вооруженные силы стали рассматриваться как элемент государства всеобщего благоденствия. Сражаться, возможно, умереть за свою страну — все это отошло на второй план по сравнению с занятием торговлей, получением образования, возможностью устроиться куда-то после школы. Мы тратим миллионы долларов в год на то, чтобы набрать личный состав, но большая его часть идет в армию по неправильным причинам. Наша проблема в том, что вооруженным силам не хватает квалифицированных специалистов, и они становятся слишком раздутыми и слишком мягкими. Мы мечтаем об уменьшении численности вооруженных сил до минимально необходимой для обеспечения национальной безопасности и переакцентовке на политические методы. Я думаю, пришло время сделать это.
— Вы говорите, как истинный офицер военно-воздушных сил, которому отставка точно не угрожает, — сказал президент с улыбкой инквизитора.
— И ВВС согласно плану будут в шоколаде, я замечу, — добавил Гофф. — ВВС и флот просто в восторге от своего грядущего статуса.
— Я говорю как председатель Объединенного комитета начальников штабов, а не только как офицер ВВС, сэр, — ответил Венти Гоффу. — Я нахожу этот план хорошим началом. Он свидетельствует о позитивных изменениях в военной стратегии, применительно к двадцать первому веку. Эти изменения, я считаю, просто необходимы. Поэтому я полностью поддерживаю президента.
— Но как этому отнесутся ваши люди? Что скажут представители других родов войск?
— Настоящий солдат будет делать то, что приказано, — честно ответил Венти. — Остальные поднимут крик. Они будут называть вас предателем. Будут призывать к вашей отставке, возможно, попытаются объявить импичмент. Вот когда вам нужно будет показать силу ваших убеждений. Будет ли общественный резонанс громче, чем голос вашего сердца? Если вы сможете услышать голос своего сердца за бурей общественного и мирового мнения, все будет хорошо. Но это ваша задача, сэр, а не моя. — Венти вздохнул, на миг отвернулся, и добавил: — А что касается моей службы и выхода на пенсию, то я за них не переживаю. Я все равно навеки останусь в истории как человек, бывший председателем во время самой большой встряски во всей военной истории США.
— По крайней мере, ты за меня, — сказал Торн. Венти продолжал по-уставному смотреть на своего главнокомандующего, даже после того, как президент ему подмигнул. Затем президент повернулся к госсекретарю Эдварду Кершвелю.
— Ладно, Эд, я вижу, у тебя на меня зуб. Ну что, давай, стреляй.
— Сэр, вы знаете, что я думаю об этом плане, — зловеще сказал Кершвель. В отличие от Гоффа и большей части администрации Торна, Эдвард Кершвель, бывший посол в России, сделавший карьеру в Госдепартаменте во времена Мартиндэйла, не был его близким другом. Но президент настаивал на прямом и открытом диалоге между своими подчиненными, и Кершвель сразу же ясно дал понять, что будет пользоваться этим по полной.
— Я опасаюсь, что этот план подорвет всю структуру нашей внешней политики. Сотни, если не тысячи программ, соглашений и меморандумов о взаимодействии по сотням вопросов, дипломатические соглашения по авиации, разведке и материальному обеспечению, все, что было заключено за несколько десятков лет. Ваш план угрожает полностью разрушить все это.
— То есть мы обязаны следовать этим соглашениям, — сказал президент. — Даже если это вредит нашей стране?
— Все эти соглашения являются договорами, господин президент, — сказал Кершвель. — Расторжение договора в одностороннем порядке имеет последствия — правовые санкции, потеря престижа, потеря доверия, разрыв взаимного сотрудничества. Возможны и более тяжелые последствия.
— Таким образом, я связан соглашениями и обязательствами, которых никогда не давал и не заключал, и никто в Вашингтоне мне этого не объяснил.
— При всем уважении, господин президент, ваша и наша работа заключается в том, чтобы ознакомиться со всеми этими договорами и соглашениями, — настаивал Кершвель. — Именно за этим у нас имеется правительство и бюрократия, чтобы отслеживать все, что нужно знать правительству. Просто взять и сделать — это неверный подход. Вы просто повалите первую кость домино, и они начнут падать одна за другой, и тогда вы уже не сможете это остановить. Вам придется или спешно убирать какие-то костяшки, или перекладывать их по-другому, или как-то укреплять их так, чтобы они не посыпались от любого удара с любого направления.
— Вы забываете о другом пути, Эд: встать из-за стола и пойти домой.
— Тогда никто больше не придет к вам домой, — ответил Кершвель, неохотно начиная играть с неудобным сравнением.
— Я думаю, что придут, — ответил президент. — Потому что когда какой-нибудь хулиган придет, чтобы сбить им все это домино, а они окажутся недостаточно сильны, чтобы остановить его, они придут к нам.
— Итак, вы хотите строить отношения с остальным миром на шантаже? — Спросил Кершвель. — Или по нашему, или идите к черту? Это, с моей точки зрения, не есть слова ответственного руководителя, сэр. При всем уважении. — Было очевидно, что Кершвель выражал очень мало уважения, произнося фразу «при всем уважении».
— Ответственный руководитель начинает с того, что принимает на себя ответственность, и именно это я намерен сделать, — сказал президент. — Я дал американскому народу клятву хранить и защищать конституцию. Я точно знаю, что это значит.
— Господин президент, я не ставлю под сомнение ваши мотивы или вашу искренность, иначе я бы никогда не согласиться работать в вашем кабинете министров, — сказал Кершвель. — Я просто пытаюсь донести до вас и вашего правительства то, что случиться в случае принятия этого плана. Множество стран, учреждений и отдельных людей по всему миру обязаны своим образом жизни — и, возможно, самому своему существованию — защитой мира и безопасности Соединенными Штатами Америки. То, что вы предлагаете, просто смоет это все. Это может спровоцировать волновой эффект, который смоет весь мир.
— Я хорошо это понимаю, Эд…
— Я так не думаю, господин президент, — перебил его Кершвель.
Все собравшиеся резко обернулись, переводя взгляды с Кершвеля на президента. Даже Кершвель ожидал взрыва. Хотя Торн был известен на весь мир как тихий, спокойный, держащийся с непринужденным достоинством человек, все знали, что президент когда-то был профессиональным убийцей. Просто что-то было убрано подальше.
— Эдвард, Соединенные Штаты были одержимы борьбой с небольшими странами-изгоями со времен Войны в Персидском заливе, — сказал президент. — Сомали, Гаити, дважды Ирак[20], Босния, Косово, Северная Корея — у нас есть миротворческие силы в каждом уголке планеты. Но когда вспыхнул полномасштабный конфликт с Китаем, у нас не нашлось сил, чтобы сплотиться и противостоять. Нам пришлось полагаться на ядерные средства, чтобы сделать то, что должны были сделать наши обычные войска, и мне это совершенно не нравиться.
— Проблема, как мне представляется, имеет две плоскости: наши вооруженные силы слишком большие и громоздкие, чтобы реагировать достаточно быстро, и мы тратим слишком много времени, ресурсов и внимания на этих мелких региональных нарушителей спокойствия. Ни одна из проведенных нами миротворческих операций, за исключением, возможно, Гаити, не была успешной. Мы потратили миллиарды долларов и своего международного авторитета на операции, которые не продвинули вопросы мира и защиты Соединенных Штатов ни на йоту. Я устал от этого, я полагаю, что американские вооруженные силы устали от этого, и американский народ устал от этого.
— Эти «нарушители спокойствия», как вы выразились, могли вызвать гораздо больший конфликт, сэр, — настаивал Кершвель. — Насчет Ирака никогда не было никаких сомнений — он угрожал основному для Запада источнику нефти. Что касается других регионов, таких, как Балканы, все не так ясно, но все равно важно. Этническое насилие на Балканах стало непосредственной причиной одной мировой войны и косвенно спровоцировало другую. Вмешиваясь в мелкие конфликты, мы не дали им перерасти в гораздо более масштабные, способные охватить целый континент.
— Я не был убежден в этом как в ходе операций, так и не убежден сейчас, — сказал президент. — Предыдущая администрация убедила нас, что вмешательство в Боснии и Косово находится в наших национальных интересах. Теперь, получив те же сведения, что получили наши предыдущие верховные главнокомандующие, я не вижу этого. Либо я не так умен, как они, или чего-то не хватает, или там не было ничего, что бы угрожало нашему миру и безопасности. Что скажете, Эдвард?
— Я полагаю, важно уметь смотреть дальше текущего момента и изучать геополитику в регионе, — сказал Кершвель. — Россия подавляет инакомыслие в пределах собственных границ. Она хочет восстановить отношения с Сербией и угрожает любой восточноевропейской нации, желающие присоединиться к ЕС или НАТО. Для меня это достаточная провокация, господин президент. Для меня это предельно очевидно. Как я могу объяснить вам это?
На последнюю фразу обратили внимание все в кабинете, включая президента. Но, вместо того, чтобы рыкнуть в ответ, президент кивнул, вежливо завершая дискуссию.
— Я ценю вашу откровенность, Эд, — сказал он без следа злобы. Судя по всему, именно так все и было, подумал госсекретарь. Президент повернулся к Дугласу Моргану, главе Центрального Разведывательного управления. — Дуг? Что скажете?
— Как это повлияет на текущие разведывательные операции? — Спросил Морган. — У нас производятся несколько десятков разрешенных разведывательных операций, в основном, на Балканах, Ближнем Востоке и в Азии. Вы же не собираетесь просто махнуть на них рукой, сэр?
— Конечно нет, — ответил президент. — На самом деле, я не вижу оснований для каких-либо изменений разведывательной деятельности. Я полагаю, крайне важно поддерживать эффективные разведывательные и контрразведывательные операции, возможно, даже усилить их, если мой план будет реализован.
— Быть может, это потому, что весь мир увидит в этом плане проявление трусости, и будет думать, что американское правительство развалилось? — Вставил Кершвель.
Если государственный секретарь хотел представить президенту еще один аргумент, то это не сработало. Торн просто посмотрел на Кершвеля, кивнул и сказал с улыбкой:
— Что-то вроде этого, Эд. Что-то вроде этого. — Когда никто не ответил, Торн повернулся прямо к Кершвелю, развел руки, пристально посмотрел на него, как бы говоря: «ну ладно, Эд, если хочешь попытаться снова, давай, вперед».
Кершвель покачал головой. Все, что он мог сделать, уже было сделано. Он высказывал свои возражения несколько недель, используя все, что можно и даже больше, и даже теперь пытался переубедить президента. Но, очевидно, тот уже принял решение.
— Тогда приступим, — решительно сказал президент. Гофф и Венти явно помрачнели. Торн добавил: — Давай уже начинать, Боб, — он протянул руку, открыл папку перед собой и поставил свою подпись на титульном листе. — Итак, господа. Давайте сделаем это.
Гофф взял документ и посмотрел на него так, словно это было свидетельство о его же смерти.
— Я уверен, что это самый исторический документ, который я когда-либо держал в руках, — он посмотрел на Торна со смесью благоговения и шока. — Начнем исполнение немедленно, господин президент. Что до меня, то у меня будет первая закрытая дверь на слушаниях в Конгрессе на следующей неделе, но когда об этом узнают, я уверен, что пройду их. Портом назначат новые слушания, еще больше, а некоторые даже будут не секретными. Я буду обязательно иметь в виду, что правила устанавливают Белый дом и пентагон.
— Удачи, Боб. Я буду следить.
— И даже вспомните об этом на ежегодном президентском докладе Конгрессу?
— Я не буду делать ежегодного президентского доклада Конгрессу, — сказал Торн.
— Что?! — Практически в унисон воскликнули все собравшиеся.
— Мистер президент, вы не можете говорить серьезно, — сказал Кершвель. Его голос едва не срывался. — Пропустить инаугурацию уже было плохой…
— Я не пропускал инаугурацию, Эд. Я просто решил на ней не присутствовать.
— Это было политическое самоубийство, господин президент, — настаивал Кершвель. — Это выставило вас на посмешище перед всем миром!
— Я утвердил весь кабинет в течение двух недель, а к концу этого месяца утвержу всех федеральных судей, — сказал президент. — Меня не волнует, если весь мир будет думать, что это дурость, меня не волнуют политические самоубийства, потому что за мной практически не стоит никакой политической партии.
Поделиться книгой: