Помоги проекту - поделись книгой:
Смутное время заканчивалось. Русь пережила как бы новое крещение и как бы родилась вновь. Вторая половина XIV и весь XV в. дали Руси множество святых – мистиков, созерцателей, наставников, преподобных. И устремление некоторых к высокой созерцательной жизни, и умение народа увидеть и оценить своих подвижников – и то и то – знак духовного пробуждения. Это возрождение народа не как стада, но именно как союза личностей, ясно видно из обилия совершенных произведений литературы и искусства, создаваемых в конце XIV–XV вв. на Руси. Лаврентьевская и Троицкая летописи, творения Епифания Премудрого и «Задонщина», живопись Феофана Грека и Андрея Рублева, архитектура соборов в Троицком монастыре, Звенигороде, Коломне, Андрониковом монастыре. Река живой воды, текущая с вершин древней христианской культуры Византии, оживотворила русский народ, напоила и умудрила его. При всей своей тягостности ордынская власть становится теперь только внешними оковами для внутренне освобождающейся души.
4. Русское общество в XV–XVI веках
Духовное возрождение русского народа не ограничилось одним северо-востоком. Оно активно происходило и на Новгородском севере, и в княжествах Юго-Западной Руси. Прекращение усобиц, единство всей Русской земли, освобождение от иноплеменного и иноверного ига, уважение к личности каждого человека, как образа Божьего, – эти чувства становятся основой народного сознания. После Куликовской битвы на какой-то момент все политические аспекты этих чаяний связываются с личностью Московского Великого князя Дмитрия Донского и всероссийского митрополита Киприана. Но постыдное оставление князем Москвы перед нашествием Тохтамыша заставляет современников отвернуться от князя Дмитрия. Взоры русских людей теперь обращены на запад, к Литве. Литву никто тогда не считал иноземным государством, но освобожденной от иноверной власти частью единой Русской земли. Даже оборону брошенной Дмитрием Москвы возглавил внук Ольгерда литовский князь Остей, утвержденный военачальником на Московском вече. Многие владетельные князья пограничья, участвовавшие с Дмитрием в Куликовской битве, теперь переходят под руку литовского князя. Династически Рюриковичи и Гедиминовичи уже давно породнились, и для большинства православных русских людей было совсем не важно, под чьим знаменем осуществятся заветные чаяния объединения и освобождения родной земли.
Объективно освобождение через Литву имело и свои преимущества, и свои опасности. Преимуществом было то, что Западная Русь – Литва через «вечный» союз с Польшей имела непосредственный выход и торговый и политический на Западную Европу, а Европа в то время переживала быстрый культурный, технический и экономический подъем, становилась всё более сильной в военно-политическом отношении. Опасность же состояла в той же близости к Европе. Если возрождение Византии и Руси в XIV в. являлось возрождением сил души в живом богообщении, то возрождение западноевропейское понимало себя и объективно было возрождением дохристианской античной традиции, утверждавшей достоинство человека вне Бога. Возможно, православный духовный опыт Григория Паламы и преп. Сергия, придя через Западную Русь в католическую Европу, изменил бы ее духовный настрой, освободил от крайностей рационализма, вернул живой опыт христианской веры и, тем самым, предотвратил бы откол протестантского мира в начале XVI столетия или хотя бы смягчил его. Но возможен был и встречный ход ренессансной рационалистической культуры на Восток.
Как бы там ни было, конец XIV в. позволял открытие Руси через Литву и Польшу Западу. Властолюбивый Великий князь Литовский Витовт (1384–1430), племянник Ольгерда, пользуясь распрями в Орде, решает окончательно соединить и освободить всю Русскую землю и сделать Орду своим вассальным царством. Свою дочь Софью он выдает в 1391 г. замуж за Великого князя Московского Василия Дмитриевича. Добивается господства в Новгороде, Твери, Рязани. Примиряется со своим двоюродным братом Ягайло – польским королем, покупает поддержку Ливонского ордена, отдав ему часть своих родовых земель в литовской Жмуди. С огромной армией, составленной из русских, польских, литовских, татарских и орденских полков, он двинулся в 1399 г. на Орду, но на реке Ворскле в многочасовой кровавой битве потерпел полное поражение от хана Темир Кутлуя и его визиря опытного военачальника Едигея. Множество христианских воинов погибло, немало князей не вернулось с поля битвы. Едигей с татарскими войсками прошел по всей Западной Руси, сжег много городов. Киев откупился дорогим выкупом.
Разгром на Ворскле заставил Витовта искать союза с католическим Западом для гарантий независимости его владений. В Литве начинается полонизация. Из православного князя (в крещении Александра) Витовт превращается в католического монарха Виганда-Витольда. И хотя Восточная Русь продолжает видеть в Витовте своего главного защитника, а его зять князь Василий даже отдает своего первенца и наследника Василия Васильевича на воспитание и в заложничество деду, надежда на объединение Руси с Запада постепенно уменьшается. В 1444 г. Русь была потрясена известием о тяжелом поражении, которое понесли под Варной от турок войска католической Европы во главе с польским королем Владиславом III, отправившиеся в крестовый поход на неверных, дабы исполнить обещание Папы Римского помочь грекам. Сам король Владислав пал в бою, как и значительная часть его рыцарей. Надеяться на освобождение с Запада после Ворсклы и Варны больше не было оснований.
При Василии II Московском (1425–1462) в религиозной жизни Руси происходят события, ещё более оттолкнувшие восточную часть Русской земли от западной. В 1439 г. на православно-католическом Соборе во Флоренции две части христианской Церкви принимают решение объединиться после почти четырех веков взаимного неприятия. Заключается Флорентийская уния. Русский митрополит Исидор горячо поддержал унию, но в Москве, куда он вернулся с Собора в 1441 г., унию не приняли и Исидора прогнали. Греки так долго учили русских вражде к католическому миру, что в один миг изменить свой подход русские не смогли. Не приняло унию и большинство православных Западной Руси, но сближающееся с католической Польшей Великое княжество Литовское начинает теперь смотреть на своих православных граждан, отвергших унию, как на сторонников Москвы. Между восточной – московской, и западной – литовской Русью вырастает стена.
Константинополь в то время согласился на союз с католиками, и просить нового митрополита у греков, как это было всегда до того, в Москве не стали. Преодолев долгие колебания, в 1448 г. русские сами поставили себе митрополита на местном соборе епископов. Им стал Иона. Вскоре уния с Римом была отвергнута греками. В Константинополе, завоеванном в 1453 г. турецким султаном, патриарх Геннадий Схолирий подтвердил верность православным догматам. Греки и их сторонники на Руси ожидали, что русские вновь попросят константинопольского патриарха поставлять на Русь митрополита. Но Москва не попросила. И князь Василий и большинство епископов восточной части Руси теперь хотели полной церковной независимости от Константинопольской матери-церкви – самовозглавления (автокефалии). Греки не признали такое желание законным и отлучили Великое княжество Московское от церковного общения со Вселенской Церковью. Отлучение это лежало на Русской Церкви более столетия (1448–1561 гг.) и крайне смущало русских людей. Одни утверждали, что теперь безблагодатна Русская Церковь, другие – что Константинопольская. Сторонников Константинополя на Руси теперь строго наказывали. Так, знаменитый подвижник Пафнутий Боровский за отказ признать законным поставление митрополита Ионы «был им бит и закован в железа». А Константинопольского патриарха и Московский митрополит, и великий князь считали теперь «себе чюжа и отреченна». Река, которая текла из просвещенной Византии на Русь, была почти полностью перекрыта дамбой самовольной автокефалии.
В то же время литовские князья не желали видеть возглавителем своего православного народа митрополита, поставленного в Москве, и в результате единая русская митрополия разделилась надвое в 1458 г. Константинополь продолжал ставить митрополитов Киевских и всея Руси, а митрополитов Московских ставил собор восточнорусских епископов, поклявшихся в декабре 1459 г. по настоянию митрополита Ионы «быть неотступными от святой Церкви Московской». Именно тогда, при Василии II, Восточная Русь стала замыкаться в отгороженную от всего мира Московию, а ее духовная культура, столь ярко расцветшая в XIV – начале XV в., – деградировать в самоизоляции.
Княжение Василия II оказалось трагическим и неудачным. Почти четверть века продолжалась династическая война великого князя с его дядей Юрием Дмитриевичем и его сыновьями – Василием и Дмитрием. Народ очень страдал от этой княжеской междоусобицы – соперники разоряли города и села один другого и, занятые своей распрей, плохо защищали Русь от татарских набегов. Многие земли Северо-Восточной Руси были выжжены и разорены самими же русскими людьми, другие – татарами. Летописцев поражали жестокости князей друг к другу. Василий II ослепил своего двоюродного брата Василия Юрьевича, когда тот попал к нему в руки. В отместку, захватив великого князя «у Троицы», Дмитрий «вынул ему очи». Василий II стал прозываться «Темным».
Такого на Руси давно не было, но православные князья постепенно перенимали в отношениях между собой и со своими гражданами жестокие обычаи Орды и умирающей Византии. В 1445 г. Василия II взяли в плен татары и освободили за гигантский выкуп – 200 тысяч рублей, собранных со всех его подданных. Чтобы обеспечить сбор выкупа, Василий привел с собой на Русь татарские отряды и, по мнению современников, сам стал больше ордынцем, чем русским. Возмущение им было повсеместным. Авторитет княжеской власти упал в Московии очень низко.
При Василии II процветает ересь стригольников, хотя до XV в. еретические движения на Руси были малоизвестны. Еретики были возмущены церковной коррупцией (симонией), распространившейся в восточнорусских епархиях особенно после провозглашения автокефалии, и не желали иметь с епископами и священниками-мздоимцами общения в таинствах, а потому вообще переставали ходить в храмы. Разумные монахи и миряне, отвергая ересь, тоже были недовольны порядками в Церкви. Они ясно видели, как в умах многих русских людей православие начинает из богообщения превращаться в обрядоверие, имеющее с христианством не много общего, и старались продолжать традицию преп. Сергия на возрождение в первую очередь духовной жизни, а не внешнего благочиния. Монахи, чтобы чувствовать себя свободней и не соблазнять мирян богатствами, отказывались от излишних имуществ, от опеки со стороны княжеской власти, бескорыстно учили мирян «умному деланью», рекомендовали читать Священное Писание и творения отцов Церкви, продолжали переводить с греческого духовные книги.
Духовным центром Руси в середине XV века становится Кирилло-Белозерский монастырь и расположенные вокруг монастырьки и скиты, в которых жили подвижники, получившие название «заволжских старцев». Наиболее известным из них был знаменитый ученый монах Нил (Майков) (1433–1508), игумен скитов на речке Соре, многие годы проведший в Греции на горе Афон. В заволжские скиты со всех концов Руси и даже из Греции и Балкан шли люди в поисках чистой христианской веры, многие состояли с ними в переписке. Здесь, в Ферапонтовом монастыре, великий русский иконописец Дионисий в 1500 г. великолепно расписал Рождественский собор. «Заволжские старцы», подобно Пафнутию Боровскому, осуждали самовольную автокефалию Русской Церкви, указывали на её духовную опасность и призывали восстановить общение со вселенским православием. Их слышали в народе, на Афоне, в Константинополе, но не всегда – при княжеском дворе.
Иван III (1462–1505) успешно смог осуществить то, что не удавалось его отцу Василию II Тёмному. Орда все более слабела из-за внутренних распрей. С ней теперь соперничали независимые татарские ханства – Казанское и Крымское, которые фактически стали вассалами Москвы, в то время как ханы Золотой Орды находились в антимосковской коалиции с Литвой. Хотя большинство населения и значительная часть князей Литвы оставались православными, Великое княжество все более приобретало, сближаясь с Польшей, вид католического государства. Ведущие государственные посты теперь могли занимать только католики. Православные этим были недовольны, и несколько русских княжеств Чернигово-Северской земли перешли от Литвы к Москве.
В Литве в XV в. окончательно устанавливается сеймовая система – все существенные вопросы великие князья решают в согласии с князьями, боярами, дворянами (шляхтой) и городами. Сеймы действуют и в отдельных княжествах и землях Литвы, в том числе и в западнорусских. С 1413 г. Великий князь Литовский является не наследственным государем, но избираемым на Сейме. С конца XIV века Литва вводит Магдебургское городское право, по которому города приобретают независимость от местных князей и самоуправление. Киев, Минск, Луцк, Кременец, Владимир-Волынский, Полоцк, Брест, Новогрудок становятся самоуправляющимися. Литва в XV столетии превращается в государство аристократическое. Крестьянство к 1447 г. оказывается в суровой крепостной зависимости от князей и шляхты, городские вече заменяются советом старшин купеческих гильдий и цехов. Литовско-русская знать, равно католическая и православная, строит удобное государство не для народа, а для себя, и в этом тоже мало гражданской солидарности.
В Северо-Восточной Руси простой народ в это время пользовался гражданскими правами значительно шире, чем в Литве. Крепостного права здесь не было, вече еще собиралось, хотя повсюду, кроме Новгорода и Пскова, не регулярно, большей частью в чрезвычайных обстоятельствах. Русское боярство предпочитало литовский уклад московскому. Простой же народ видел в Московском Великом князе защитника от боярского произвола и гаранта своих прав и свобод и поэтому доверял ему – устав от бесконечной княжеской распри, татарских набегов и ордынских поборов, он решительно склонялся к единению с Москвой. Князья и бояре, даже и московские, были намного осторожней. Они видели, что Иван III «собирает Русь» вовсе не на литовский манер, как федерацию княжеств и земель, а на манер ордынский – как централизованное монархическое государство, и опасались деспотического произвола «православного хана».
Сам же московский князь, имея честолюбивые планы утвердить свое самодержавие, совсем не желая походить на литовского Великого князя, подконтрольного Сейму, готовил народ Восточной Руси к принятию новых для русских людей принципов, предлагая льстящую национальному самолюбию сумму идей.
При Иване III Литва начинает рассматриваться московской властью не как другое русское государство, но как иноверная страна, захватившая часть «отчин» потомка Рюрика – московского Великого князя – и держащая их «неправдою». С Литвой, несмотря на то, что ее Великий князь Александр женат на дочери Ивана III Елене, идет почти всё время вялотекущая война, в которой Москва постепенно осиливает Литву. Те русские земли, которые заключают союз с литовским князем, теперь объявляются «изменными», желающими податься в латинство и «под ляхов» (поляков). Это – неправда, но Москва использует её для упрочения и расширения власти над своим народом, особенно над боярством, которое продолжает считать Великого князя Московского только одним из тех государей, которым оно может служить: плохо на Москве – можно перейти в Литву или в Новгород, или в Тверь.
Чтобы изжить такие настроения боярства, Москва начинает утверждать себя как единственное в мире независимое православное царство. Константинополь и Балканы были под властью турок-мусульман, Литва превращалась в католическую страну. Другие русские княжества и земли к середине XV в. стали очевидно слабее всё более разрастающегося княжества Московского. При Иване III начинается поток сочинений, убеждающих в том, что Московское государство – единственный законный наследник Рима и Константинополя, Третий Рим, как наименует его чуть позднее Елеазаровский старец Филофей. Авторы сочинений не останавливаются порой в своих доводах перед прямыми подлогами и обманами. В этих сочинениях видно желание, с одной стороны, оправдать самовольную автокефалию московских митрополитов, а с другой – доказать законность единодержавия Московских Великих князей. «Внимай Господа, ради, яко вся христианская царства снидошася в твое царство, посем чаем царства, ему же несть конца». «Един Православный великий русский царь во всей поднебесной, яко же Ной в ковчезе, спасенный от потопа, правя и окормляя Христову Церковь и утверждая православную веру», – пишет старец Филофей Великому князю. Подобные послания и сказания, утверждающие величие и богоизбранность русского народа и московского князя, охотно переписывались и читались и монахами и мирянами.
При Иване III на Руси вводится та государственная идеология, которая в своем существе сохранялась всю последующую её историю. Русь объявляется осажденной крепостью истинной веры, а русский правитель – единственным хранителем святыни православия. Измена князю Московскому начинает рассматриваться как национальное предательство и святотатство (чего никогда ранее не было) и потому жестоко караться. Новая идеология льстила властолюбию правителя и давала ему в руки мощный рычаг управления обществом, если народ верил идеологическим принципам. Но жизнь самого народа новая идеология никак не улучшала. Напротив, за приятные самообольщения национальной уникальностью, величием, святостью надо было расплачиваться вполне реальными вещами – утратой гражданской свободы, бессилием перед произволом деспота, бесконечными войнами, всё повышающимися податями, культурной самоизоляцией и отставанием в развитии.
В 1472 г. претензия Ивана III на царственное преемство от Константинополя подтверждается династическим браком. При содействии пап Павла II и Сикста IV второй женой Ивана III становится племянница последнего Византийского императора Константина XI – Софья Палеолог. Византийские принцессы нередко бывали женами русских князей, но раньше такие браки не имели идеологических последствий. Теперь же Иван III помещает на государственной печати Московского княжества герб византийских императоров – двуглавого орла и начинает именовать себя Царем, как русские называли до того только императора да ордынского хана. Московская знать замечает, что Великий князь стал держать себя величественно, не как раньше, и все более отдаляется от других князей и бояр.
С самого своего вокняжения Иван III начинает присоединение других русских княжеств к своему, переводя их владетельных правителей в положение московских «служебных» князей. Первым было в 1463 г. присоединено княжество Ярославское. Узнав, что Новгород, боясь потерять свою независимость, ведет переговоры с Литвой о переходе под верховную власть её князя, Иван III предпринимает в 1471 г. первый, а в 1478 г. второй поход на Новгород, «как на поганых басурман», разбивает новгородские войска на реке Шелони и, в конце концов, не просто подчиняет Новгородскую землю своей власти, но полностью искореняет всякую ее независимость и самобытность. Он снимает в Новгороде вечевой колокол, казнит 150 лучших новгородских бояр, смещает новгородского архиепископа Феофила, переселяет 18 тысяч новгородских семей, в том числе всё купечество, в московские города и заселяет Новгород московскими людьми. Литва не оказала, да и не могла оказать в тогдашних обстоятельствах Новгороду существенной помощи. Но напуганная новгородским разорением, она еще ближе примыкает к Польше.
Никогда раньше русские князья не совершали таких планомерных жестоких действий в отношении населения других русских городов, никогда не распоряжались гражданами, как скотом, переселяя их тысячами против собственной воли за сотни верст. Массовые казни, тем более по политическим мотивам, были совершенной новостью на Руси. Русское общество было потрясено. Московский князь, объявив себя верховным защитником православного русского народа, вел себя с ним как ордынский хан со своими подданными. Жестокие репрессии Ивана III против новгородцев практически уничтожили это русское сообщество, единственное сохранившееся в целости от домонгольского времени. Новгород стал обычным московским городом. Его простолюдины, сочувствовавшие Москве и не любившие своего боярства, ничего не приобрели от включения Новгорода в Московское государство, но потеряли и вольность и достаток. Через сто лет Иван IV Грозный довершил уничтожение новгородского общества в страшном опричном погроме 1570 года, когда погибли потомки тех, кто пережил 1478 г.
Пример Новгорода заставил тверское боярство не испытывать судьбу, но во главе с архиепископом Вассианом пойти на поклон в Москву. Последний Тверской Великий князь Михаил Борисович убежал в Литву, а Тверь без единого выстрела была включена в Московское государство в 1485 г. В 1489 г. Москва покоряет вольную Вятскую землю.
В 1480 г. ордынский царь Ахмад пытается привести Московского князя к повиновению и отправляется с войском на Москву. Князь Иван встречает его на границе своих владений – на реке Угре. Он отказывается впредь считать себя ордынским вассалом. Ахмад так и не решился вступить в битву с московскими полками. Впрочем, и москвичи не решились перейти реку. Поздней осенью Ахмад увел свои войска назад в Орду, получив известия о беспорядках. В 1502 г. Золотая Орда прекратила своё существование.
Желая заручиться поддержкой сильного христианского правителя и направить его силы против сарацин, император Священной Римской империи Фридрих III в 1489 г. предложил Ивану III королевскую корону, не требуя ни отречения от православия, ни вассальной присяги. Мотивы отказа Ивана поразили императора. «По милости Бога мы и наши предки владели нашей землей с исконных времен, поставление имеем мы от Бога и не нуждаемся в поставлении ни от кого больше». Иван III мыслит себя уже не князем
Претендуя на роль нового всеправославного Царя, Иван III превращает свою столицу в богатый и представительный город. У Царя есть средства – ограблена вся новгородская и тверская казна, хорошо, на татарский манер, поставлена служба по взиманию податей с населения. Но у князя нет специалистов. 20 мая 1474 г. рухнул уже почти завершенный Успенский собор самодельной московской работы, возводившийся на месте обветшавшего храма, заложенного в 1326 г. Иван III посылает в Венецианскую республику сыскать потребного архитектора, и на Москву едет Аристотель Фьораванти. Собор разбирается до фундаментов, и его возводят заново, причем даже простыми каменщиками были вызваны знающие «немецкую работу» псковичи. Итальянцы и немцы строят князю крепости и соборы, служат в войсках как специалисты по артиллерии и саперному делу, работают врачами и переводчиками. Самоизоляция Руси приводит к культурному упадку – русские уже не могут заменить иноземных специалистов, не могут угнаться за быстро развивающейся ренессансной Европой.
С 1470 г. необычайно легко, сначала в Новгороде, а вскоре и на Москве распространяется ересь жидовствующих. Строго говоря, учение это и ересью назвать затруднительно. Здесь не столько инакомыслие в системе христианской веры, сколько полное ее отвержение: неприятие Нового Завета, непризнание Иисуса Мессией, убеждение, что единственно авторитетен Ветхий Завет. Иудаизм, смешанный с астрологией и обрывками проникших с Запада натурфилософских учений, без труда одержал победу в умах многих образованных русских людей – священников, игуменов, высших чиновников, великокняжеского окружения. Сам Иван III каялся незадолго до смерти: «и яз деи ведал их, ересь их». Митрополиты Московские – Геронтий и Зосима не проявляли ревности в борьбе с духовной заразой. Лишь стараниями новгородского епископа Геннадия и Иосифа Волоцкого при Василии III ересь жидовствующих была искоренена.
Примечательно, однако, сколь многие и как легко поддались искушениям заезжих еврейских проповедников. Буквально за несколько месяцев им удалось убедить маститых новгородских протоиереев в лживости евангельской вести о воплотившемся и воскресшем Христе, причем не просто убедить, но и довести до полного фанатизма ветхозаветного благочестия. Процветавшая три десятилетия ересь, поражая главным образом высшее духовенство, монашество, светских интеллектуалов и придворные сферы, вплоть до самого Великого князя, возможна была только среди грубых и богословски необразованных умов, претыкавшихся на азбучных догматических истинах.
Не имея духовных сил в борьбе с ересью, русские пастыри обратились к опыту святой инквизиции и «шпанского короля» Фердинанда II. В послании собору русских епископов Геннадий пишет: «Да еще люди у нас простые, не умеют по обычным книгам говорити, таки бы о вере никаких речей с ними не плодили; токмо того для учинити собор, что б их (еретиков) казнити – жечи да вешати…» Казнь еретиков для русского общества тоже была в новинку. Ни в Греции, ни на Руси с религиозными вольнодумцами так никогда не поступали. Церковное общество разделилось. Последователи Нила Сорского, заволжские старцы, вполне признавая еретический характер учения жидовствующих, считали, что со словом можно бороться только словом. Они даже давали в своих скитах укрытие еретикам, когда преследования могли угрожать жизни. Но значительная часть схизматической тогда Русской Церкви требовала на католический манер жестокостей и казней. И они победили: вожди жидовствующих были сожжены или умучены иными способами по указанию великого князя.
В это время над заволжскими старцами была одержана и другая победа. По мере роста и усиления Москвы все чаще князья и бояре давали богатые вклады селами и ценностями в монастыри. По традиции преп. Сергия монахи не должны были принимать богатств и имуществ, но жить от трудов своих рук в бедности и простоте. Однако в княжение Ивана III в Русской Церкви складывается и иное направление, главным выразителем которого становится игумен Волоколамского монастыря Иосиф, от имени которого оно и получило свое название «иосифлянство». Иосиф доказывал, что монастырям следует принимать земельные пожертвования, создавать крепкие хозяйства, в которых работают не столько монахи, сколько монастырские крестьяне. Иосифлянские монастыри первыми выступают перед великим князем с просьбами о полном закрепощении сидящих на их землях крестьян. Иосифляне были сторонниками и роскошного храмового строительства, дорогой богослужебной утвари, то есть всего того, что отрицали Сергий и заволжцы.
В духовной области Иосиф был приверженцем обрядового, строго регламентированного благочестия, отрицал право людей на критический анализ религиозных текстов, на собственное мнение: «всем страстям мати – мнение. Мнение – второе падение» – утверждал волоцкий игумен. Чтобы свободно распоряжаться огромными имуществами, монастырям иосифлян была необходима сильная государственная власть. Поэтому Иосиф и его сторонники всячески поддерживают Великого князя Ивана III в его притязаниях на православное царство, претензию на Третий Рим. Они защищают и самопровозглашенную автокефалию, презрительно отзываются о патриархе, греках и Афоне. Они сознательно превращают Церковь в государственное учреждение с имущественными правами и карательными функциями.
Заволжские старцы, или, как их называли из-за отрицательного отношения к владению имуществами, «нестяжатели», являют полную противоположность иосифлянам. Они – против автокефалии, против огосударствления Церкви, смеются, как над вздором, над всеми претензиями московских князей на вселенское царство, на Третий Рим и на Мономахов венец. Они – за духовную свободу, за право на духовный поиск и даже – на духовную ошибку. Ради свободы духа они легко отказываются от имущества и богатства. Они – созерцатели божественных откровений. Споры в дичающем русском обществе – как надо ходить вокруг престола – справа налево или слева направо, двоить или троить аллилуйю – им кажутся совершенно незначительными. Заволжские старцы учат иному – как достичь соединения с Богом в Его энергиях, как познать волю Божию о себе и, познав, исполнить. Они готовы исправлять души людей, уверенные в том, что тела и внешняя жизнь тогда исправятся сами.
В XIV столетии преп. Сергий и его ученики возродили на этих принципах всё русское общество. Но теперь «нестяжательство» и «духовное созерцание» отвергаются большинством Русской Церкви и Великим князем при равнодушии простого народа, обольщенного величественной идеей Москвы – Третьего Рима. Нестяжатели остаются в меньшинстве. Собор 1503 г. признает правоту иосифлян. В 1525 г. осуждается виднейший идеолог нестяжателей, греческий ученый монах Михаил Триволис (известный на Руси как Максим Грек). Долгие годы он проводит в заточении в Волоколамском монастыре. В 1531 г. туда же заточается ближайший ученик Нила Сорского князь-инок Вассиан Патрикеев. В 1553–1554 гг. заволжские скиты подвергаются полному разгрому царскими войсками. Иосифлянство побеждает с помощью царской власти, духовная традиция Сергия и нестяжателей – пресекается силой. Но плата за эту победу громадна. Великий князь Московский из покорного сына Церкви, слушающего своего «отца-митрополита», превращается в возглавителя Церкви.
Пока русская митрополия была подчинена Константинополю, независимому от русских князей, и митрополит оставался независимым от князя духовным владыкой. Но, объявив о независимости от константинопольского патриарха, Русская Церковь очень быстро попала под власть Великого князя Московского. Иван III несколько раз пытается, но все же не может решиться низложить нелюбимого им митрополита Геронтия, но сын и преемник Ивана – Василий III (1505–1533) без колебаний низлагает любимого народом митрополита Варлаама, кстати, и поставленного им без участия церковного собора, когда тот отказывается благословить явное беззаконие правителя – в декабре 1521 г. митрополит был по повелению великого князя закован в железа и сослан на Кубенское озеро.
Новый, назначенный Василием III митрополит Даниил благословил новую беззаконную прихоть князя – развод с супругой Соломонией, хотя он и был воспрещен восточными патриархами и афонскими старцами, и повторный брак при живой жене с княжной Еленой Глинской (21 января 1526 г.). Русское общество было возмущено поведением и князя, и митрополита. Даже в одной из официальных летописей брак этот назван прелюбодеянием. В народе говорили, что рожденный от этого сожительства «ублюдок», если Господь попустит ему воцариться, погубит Русскую землю. Через три года царица Елена родила Василию сына Ивана, будущего царя Ивана IV Грозного (1533–1584). Вести из великокняжеских дворцов и митрополичьих палат в то время быстро распространялись до самых маленьких городков и деревень. Царя-прелюбодея и митрополита-«потаковника» общественное мнение строго осуждало, уважение к ним падало.
Внешне княжение Василия III выглядит весьма успешным – присоединен к Москве хитростью и обманом Псков и уничтожена последняя вечевая республика (1510) – вечевой колокол увезен к Москве, а триста богатейших псковских семей переселены на Волгу; присоединено и ликвидировано Рязанское княжество (1517); отвоеван у Литвы Смоленск и упразднено Смоленское княжество (1514); Новгород-Северские князья, добровольно перешедшие при Иване III от Литвы под руку единственного православного Государя, выгнаны из своих княжеств, многие – заключены в темницы, а их родовые земли превращены в провинции княжества Московского (1517–1523).
Но нравственные устои русского общества всё более подрывались. Люди знали, что Василий занимает престол незаконно, что в кремлевской темнице томится венчанный на царство по полному византийскому чину Иваном III его внук Дмитрий Иванович (от старшего, рожденного еще первой женой сына – Ивана Малого), что поэтому сам Василий на царство не венчается. В 1509 г. царь Дмитрий Иванович был замучен насмерть.
Авторитет Церкви и княжеской власти падал, ереси размножались. Участившиеся набеги крымских татар, доходивших до Вологды и Кириллова, свидетельствовали о неспособности Великого князя выполнять главную свою задачу – защищать мирную жизнь и благополучие граждан. Утвердив свое самодержавие, Великий князь Московский не принес мир, процветание и нравственное здоровье Русской земле. Он расширял свою «отчину», но не благополучие граждан. И потому действительные успехи гражданского управления всё более подменял пропагандой национального величия и утверждением деспотического самодержавия. В отличие от своего отца, Василий не любил, когда ему перечили. Своих советников – родовитых князей и сановитых бояр он называл «смердами», прогонял с глаз долой, отбирал имущества. При нём за осуждение Великого князя стали рубить головы и резать языки. Объявляя, что он правит для народа, Василий III княжил для себя.
Если в Москве единодержавие Великого князя укрепилось к началу XVI столетия, то в Западной Руси реальная власть перешла к знати и дворянству (шляхте), осуществлявшей свою волю на сеймах. Постановлениями «привелеев» 1492 и 1506 гг. и Литовского статута 1527 г. Великий князь превращался в пожизненного президента с весьма ограниченными сеймом правами. Полноту прав над крестьянами своих поместий получило шляхетство. Реформа 1557 г. окончательно лишила большую часть крестьян Великого княжества Литовского, как русских, так и литовцев, прав на владение землей. Земля теперь вся принадлежала господам – панам, а крестьяне могли ею только пользоваться, уплачивая владельцам «дань» и неся в их пользу различные «тягла».
И Православная, и Католическая Церкви оставались в Литве намного более свободными от светской власти, чем в Москве. Католическая Церковь в Литве подчинялась папе в Риме, Православная – патриарху в Константинополе, но и Рим, и Константинополь были вне досягаемости князя и сейма. В отличие от духовенства и мирян Московской Руси, православные люди Литвы сохраняли живую и полнокровную связь с центрами духовной культуры Греции и Востока, были намного лучше образованы и имели несравненно более широкий мировоззренческий горизонт, владели греческим языком и латынью. Многие русские люди из Западной Руси, притворившись униатами, получали полное университетское образование в лучших учебных заведениях Западной Европы, а возвращаясь на родину, открывали православные школы по современным западным образцам. Пользуясь условиями Магдебургского права, православные жители западнорусских городов создавали мирянские братства для поддержания храмов, монастырей, школ и противодействия унии и католической пропаганде. На Западной Руси складывался особый тип русско-православного общества, в котором местному самоуправлению, частной инициативе и европейской культуре находилось существенно больше места, чем в обществе Восточной Руси, отсеченном от всего мира никем не признанной автокефалией и претензией московских князей на полноту наследия Рюрика.
Две части Руси к середине XVI в. отличались уже очень значительно:
Кроме самодержавной «великой» и аристократической «малой» Руси, в XV веке складывается и третья Русь – демократическая. Это – казачья вольница. Русские люди, не желавшие быть данниками панов или московского князя, бросали свои села и уходили за пределы Литовского и Московского государств в Дикое Поле и предгорья Кавказа. Здесь, на Нижнем Днепре, на Дону, Тереке и Яике создаются в XV–XVI столетиях казачьи самоуправляющиеся общества. Впервые летописи упоминают казаков в 1444 г., как союзников Московского князя в войне с татарами. Запорожская Сечь была чисто мужским обществом – жены и дети запорожских казаков жили в селах и городах Малой Руси и под страхом смерти не могли являться на днепровский остров Хортицу, где казачий совет решал все дела войска. Казаки Дона, определенно известные с 1549 г., а также казаки Терские и Яицкие жили семьями в своих станицах. Все дела тут решал казачий круг, на котором выбиралось руководство общин – атаман (в Запорожье – гетман) и его заместители. Казаки считали себя православными русскими людьми, но подчинялись они власти великих князей только с большими оговорками. Принимали к себе всех, кто приходил к ним и признавал казачьи законы и веру православную. Беглецов из Руси казаки назад не выдавали: «С Дона выдачи нет» – формула, известная с конца XVI в. Промышляли казаки охотой, рыбалкой, на Дону и Яике – скотоводством и земледелием, но больше всего – набегами и грабежами «неверных» – крымских татар, турок, черкесов. Свободолюбие, высокая способность к самоорганизации, авантюризм и воинская доблесть отличали казаков до того времени, пока советская власть не уничтожила это своеобразное сообщество в жестоком расказачивании 1920—1930-х гг.
После смерти Василия III при малолетнем Царе Иване создается боярский совет. Вдова Василия, западнорусская княжна Елена поддерживает аристократические принципы в организации власти и в то же время с ордынской жестокостью убивает возможных претендентов на московский трон – дядьев малолетнего Царя – Юрия и Андрея Ивановичей. При избрании Великого князя, как в Литве, убийство ближайших родственников воцаряющегося правителя – дело и ненужное и немыслимое, но в Москве, как ранее и в Орде, оно становится страшной нормой.
Незаконная связь Елены с боярином Иваном Телепневым-Оболенским, начавшаяся еще при жизни князя Василия III, вызывает всеобщее осуждение, но пугливый митрополит Даниил никак не пытается навести нравственный порядок. В 1538 г. бояре изводят ядом саму царицу Елену, и начинается разнузданный грабеж Русской земли русским боярством, группирующимся в две соперничающие клики Шуйских и Бельских. Деспотическое самодержавие Василия III замещается хаосом безвластия. Простой народ видит, как ведут себя «лучшие люди» Русской земли, и проникается к князьям и боярам ненавистью. Многие начинают подражать высокопоставленным грабителям: по Русской земле размножаются шайки разбойников и душегубов, мздоимство свирепствует в судах и гражданском управлении. «Мятежи и нестроения в те времена быша в христианской земле, государю младу сущу, а бояре на мзду уклонишася без возбрания, и много кровопролития промеж собою воздвигоша, и в неправду суд держаще… всяк своим печется, а не государским, не земским», – под 1539 г. повествует Никоновский летописец.
Взяв в свои руки власть в 16 лет (Иван IV венчался на царство 16 января 1547 г.), новый Московский Государь вскоре начинает под влиянием своих просвещенных советников – Алексея Адашева и попа Сильвестра – широкие реформы. Подавив жестокими мерами боярский грабеж народа, Иван IV привносит в государственную систему Московии как элементы литовского, так и традиционного русского порядка, чтобы создать массовую основу для своих преобразований. С одной стороны, он в 1550 г. созывает первый собор русской шляхты и на нем обсуждает целый ряд реформ, в том числе и новый судебный устав взамен малоудачного и не получившего распространения Судебника 1497 г. С другой – в 1554–1555 гг. он восстанавливает широкое местное самоуправление на уровне волостей и земель и даже отзывает своих наместников из ряда провинций, заменяя их выбранными народом «излюбленными» судьями и старостами. Вместо наместнических кормлений вводится прямой налог (оброк), уплачиваемый в государственную казну. Церковный собор 1551 г., руководимый митрополитом Макарием, обсуждает и пытается устранить множество церковных злоупотреблений, накопившихся в Русской Церкви за сто лет автокефалии. Он получает название Стоглавого собора, так как его определения были сгруппированы в ста разделах.
В 1552 г. 150-тысячное московское войско штурмом берет Казань и покоряет Казанское ханство, превращая его в московскую провинцию. Через четыре года Москва покоряет и Астраханское ханство. Вся Волга становится теперь «русской рекой», и на плодородные приволжские земли переселяется множество крестьян, до того обрабатывавших скудные суглинки северо-востока. Юный царь находится в зените славы, а Московское царство превращается в мощное европейское государство. И тут происходит слом. Не слушая своих советников, рекомендовавших царю в союзе с Литвой покорить главного грабителя Руси – Крымское ханство и, заняв низовья Днепра, Дона и Кубани, открыть Москве и Литве средиземноморскую торговлю и вновь восстановить союз Западной и Восточной Руси, Иван IV начинает в 1558 г. Ливонскую войну за свои древние «отчины» и Балтийские прибрежья.
И в военном и в политическом отношении решение это было глубоко ошибочным. Европейские войска в XVI в. уже значительно опережали по оснащенности, вооружению и дисциплине московские, которые, как и вся Московия, существенно отстали за предшествующее столетие-полтора. Для ханских войск Казани Москва была передовой страной, для европейских армий московское войско было отсталым азиатским. В политическом же плане нападение Ивана IV на Ливонию тут же привело к формированию коалиции Польши и Швеции, как защитников единоверной им страны (часть Ливонии к тому времени перешла в протестантизм, часть оставалась католической). Великое княжество Литовское, оказавшись под угрозой завоевания Москвой, отказалось от остатков былой независимости и полностью объединилось с Польшей, уравняв одновременно права своих православных дворян с католической шляхтой (Люблинская уния 1569 г.). Земли Киевского княжества, Подолья и Волыни при этом из Литвы были переданы в Польшу.
Западная Русь как государство перестала существовать. Это очень способствовало ополячиванию русского народа, особенно его ведущего слоя. И хотя большая часть жителей Западной Руси оставалась православной по вере и русской по языку, жители Московского царства видели теперь в своих западных соседях не братьев, но врагов и веры и национальности, а русских из Малой Руси, продолжавших служить «ляшскому королю латынскому», к тому же и предателями. Ливонская война завершила откол Западной Руси от Восточной.
Но другим, не менее страшным последствием Ливонской войны, скоро принявшей тяжелый, затяжной и неудачный для Москвы ход, стала опричнина. В совете Адашева и Сильвестра выступить вместе с Литвой против крымского хана, в их реформах русской жизни по литовскому образцу болезненно подозрительный Царь Иван увидел желание знати заменить московское самодержавие выборной монархией литовско-польского типа. Военные неудачи в Ливонии заставляли его подозревать измену. Эти подозрения стали уверенностью, когда в Литву бежал один из самых талантливых воевод Царя – князь Андрей Курбский. В своих посланиях московскому самодержцу князь обвиняет Царя во властном произволе и настаивает на восстановлении в Московском царстве Боярской думы и Соборного народного правления. Отвечая князю, Иван IV объявляет себя сторонником полного, ничем не ограниченного самодержавия. Всех своих граждан он именует уже не смердами, как Василий III, а просто холопами и рабами, в жизни и смерти которых Царь имеет полную власть. Над собой он не признает и церковного авторитета. Это он, Царь, определяет, что православно и что неправославно в его царстве: «Тщуся со усердием люди на истину и на свет наставити, да познают единого истинного Бога, в Троице славимаго, и от Бога данного им Государя». Дело духовенства – осуществлять его повеления. Такого полного абсолютизма Москва еще никогда не знала.
5. Сползание в смуту. 1564—1612
От теории Царь Иван в декабре 1564 г. переходит к практике. Он разделяет Московское царство на земщину, управлявшуюся по-старому, и опричнину, где вводится абсолютное правление. В опричнине ликвидируются боярские вотчины и эти земли передаются новому опричному дворянству, набранному из всех слоев населения от княжат до холопов и от татар до немцев. В стране начинается террор. Уничтожаются целые боярские семьи, с женщинами, детьми, челядью и даже скотом. Разоряются дотла русские города, монастыри, храмы. Опричники буквально до нитки грабят русских граждан и обогащаются в одночасье. В нарушение всех законов войны тысячами убивают военнопленных. Страшные казни и пытки, о которых Русь раньше только слышала из Орды, теперь творятся повсеместно. Достаточно доноса об измене, и оклеветанный погибает со всей родней и домочадцами, а клеветнику переходит его имущество. Из опричнины Иван IV изничтожает земскую часть Московского царства и одновременно разоряет грабежами и деморализует убийствами опричную половину страны. Умело стравливая общественные группы: простонародье на бояр, москвичей – на новгородцев, всех распаляя ненавистью к инородцам и иноверцам; возбуждая в людях самые низменные инстинкты и одновременно нравственно опустошая их бесконечными казнями и пытками, отрывая огромное число людей от родных земель и очагов и перебрасывая их в новые, часто неосвоенные районы страны – царь и его клевреты добиваются полного повиновения. За сто лет только что сложившееся московское самодержавие вырождается в страшную тиранию полубезумного маньяка самовластья. И, что самое страшное, этому кровавому тиранству не находится отпора. Иван III и Василий III подавили, ради утверждения своей неограниченной власти, все источники гражданской независимости и самостояния в Восточной Руси и теперь, когда надо объединяться для сопротивления бесчинствам опричнины, народ пребывает в «безумном молчании».
Единственный голос протеста изнутри страны – голос Московского митрополита Филиппа Колычева – пресекается его убийством по повелению царя в 1569 г. Московская Русь, вместо того, чтобы раздавить кровавого деспота, – соучаствует в грабеже и избиении самой себя. Солидарное гражданское чувство, кажется, полностью утрачивается, подменяясь своекорыстным и безнравственным эгоизмом. В 1572 г. опричнина прекращается, многие опричники теперь ведутся на плаху. В них уже нет необходимости: боярская знать сокрушена, народ деморализован, Церковь приведена в безмолвие и рабское послушание. Иван Грозный добился своей цели. Он завершил строительство в Восточной Руси восточной деспотии, какой никогда не была ни Византия, ни Киевская Русь, ни одно из государств к западу от Московии, разве что царство Дракулы, о котором писали на Руси XVI в. страшные повести, подразумевая под Валашским деспотом собственного кровавого тирана.
Однако цена исполнения царской прихоти была громадной, сравнимой с последствиями татарского разорения XIII столетия. Погибло множество людей. Причем самых честных и порядочных, свободолюбивых и умных среди жертв опричнины было существенно больше, чем среди русского населения в целом – топор опричного палача рубил лучшие головы. Из-за гибели женщин, убитых или ставших жертвами разнузданного насилия и покончивших самоубийством, – не родилось множество детей. Разгром церквей, монастырей, священного и монашеского чина, трусливое молчание священноначалия поколебало доверие к Церкви в народе. Люди потеряли связь с землей предков из-за насильственных переселений, многие разбежались куда глаза глядят, немало ушло в казачьи вольницы, затаив ненависть на московские порядки. Военные силы были подорваны. В 1571 г. крымский хан Девлет Гирей сжег и ограбил Москву и всю южную часть Московского царства и угнал на рабовладельческие рынки множество русских людей.
Ливонская война кончилась военной катастрофой. Польско-литовские войска Стефана Батория, избранного на Литовский престол в 1576 г., разгромили русские полки, и мир пришлось заключать на очень невыгодных условиях. Шведы заняли всё побережье Финского залива, полностью отрезав Восточную Русь от Балтийского моря. Русские из Западной Руси, насмотревшись ужасов опричнины, теперь уже не стремились идти под власть московского самодержца. В Литве они ощущали себя намного спокойней. Разгром самых богатых торговых городов, бегство крестьянства подорвали хозяйственные силы Московского царства. Наконец, основа самодержавия, династия Рюриковичей, была пресечена самим московским Царем – убив своего двоюродного брата Владимира Андреевича Старицкого и всю его семью, убив своего старшего сына Ивана, Царь мог передать престол только слабоумному Федору. Рожденный в седьмом, невенчанном браке сын Дмитрий вряд ли мог считаться законным наследником. Иван IV Грозный умер в марте 1584 г. Через 14 лет, в январе 1598 г. умер бездетным Федор Иванович. Дмитрий погиб еще раньше, в мае 1591 г. Самодержавное царство «природных государей Рюриковичей», столь старательно ими созидавшееся, – прекратилось бесславно и трагически для русского народа.
Впрочем, после смерти Ивана Грозного в Восточной Руси наступила на короткое время давно желанная тишина. Казни больше не совершались, кровь не лилась. Люди приходили в себя после кошмара многолетнего террора, осуществлявшегося с высоты трона. Царь Федор, равнодушный к делам государственного управления, поручил их сначала своему дяде по матери боярину Никите Романовичу Захарьину, а после его смерти в 1586 г. своему шурину – Борису Годунову (сестра Годунова – Ирина была замужем за царем Федором). Фактически с 1586 г. Годунов был правителем Московского государства. Разоренную тиранством Ивана Грозного и бесконечной Ливонской войной страну Годунов старался восстановить. Он пытается открыть Москву Европе, посылает дворянских юношей учиться в Германию, приглашает западных специалистов по строительству, фортификации и военному делу. Успешно закончив короткую войну со Швецией, он вернул Руси южный берег Финского залива.
Русское общество, однако, было совершенно разрушено в предшествовавшие десятилетия: крестьяне разбежались, дворяне, не получая оброков, бедствовали, духовенство культурно деградировало, боярство, пережившее лихолетье, вновь тягалось друг с другом за власть и богатство. Но, главное, нравственные принципы, цена человеческой жизни, уважение к личному достоинству упали в восточнорусском обществе крайне низко. Каждый привык выживать сам, за счет другого, не сообразуя свою жизнь ни с христианскими нравственными нормами, совершенно опороченными в царствование Ивана IV, ни с традиционной моралью, примеров следования которой низшие не видели у высших. Простонародье подражало имморализму знати. Только мощный религиозный подъем, подобный движению, начатому на Руси XIV в. преп. Сергием Радонежским, мог вывести народ из состояния нравственной деградации. Но такого подъёма не было.
Возможно, новый духовный импульс больному великорусскому обществу дало бы перенесение в Москву центра вселенского православия. В 1588 г. патриарх Константинопольский Иеремия II, посетив и Западную и Восточную Русь, неожиданно предложил перемещение своей кафедры с Босфора в Москву. Константинопольская церковь в то время крайне страдала от мусульманских гонений, и греки стремительно теряли высокую религиозную культуру, которой отличались они в прошлые века. Перемещение на Русь центра всемирного православия могло бы помочь собиранию оставшихся культурных греческих сил, воссозданию школы и религиозной жизни. Многие греческие беженцы в Европе, страдая от католического засилья, готовы были бы в таком случае переехать в далекую, но православную Московию. Перенос вселенского патриаршества на Русь восстановил бы также и связь Руси Западной, подчиняющейся патриарху, с Русью Восточной, находившейся с 1448 г. в церковном самовозглавлении. В 1561 г. Константинополь признал автокефалию Московской Церкви, но так она была бы преодолена во Вселенском патриаршестве.
Однако предложение патриарха Иеремии было вежливо отклонено и митрополитом Московским Иовом и Борисом Годуновым. Греческий патриарх, иноязычные архиереи и ученые монахи его свиты, всё это чужеземное православие, сомнительного с точки зрения русского благочестия свойства, казалось тогда на Руси совсем не к месту. Народ уже был научен за 150 лет видеть в греках чужаков, почти еретиков, Московским митрополитам вполне импонировала независимость от заморского патриарха, а царь, легко понукавший своим доморощенным предстоятелем Церкви, боялся и стеснялся поступать так с главой вселенского православия, иностранцем, имеющим связи по всему тогдашнему культурному миру. Иеремию попросили благословить Руси национального патриарха, коим и стал в 1589 г. святитель Иов, и уезжать с миром. Синтеза греческой православной культуры с Восточной Русью вновь не получилось. Духовного подъема деморализованного русского народа, нравственного и культурного его возрождения, которое могли принести с собой греки, не произошло. Греческой Церкви пришлось и дальше страдать в турецкой неволе, а Руси – коснеть в доморощенном невежестве.
В это спокойное время русские люди зализывали раны и наслаждались покоем – не более. Мало кто думал о возрождении отечества. Иностранцы, посещавшие в то время Московию, например Джильс Флетчер, предрекали скорый крах русского общества, не связанного более узами взаимной нравственной ответственности и религиозного долга.
Борис Годунов попытался внешне сплотить распадающееся общество. Он отменил право на переход крестьян от помещика к помещику, обратил свободных слуг, проработавших у хозяина более полугода, в кабальных холопов. Но законы эти плохо соблюдались и вызывали понятное недовольство в простом народе. Из посланных за границу на учебу юношей не вернулся ни один. По стране ходили упорные слухи, что Годунов из неуемного честолюбия, желая расчистить себе путь к престолу, убил царевича Дмитрия Ивановича. После смерти бездетного Федора в январе 1598 г. Борис Годунов действительно согласился на уговоры Собора и взошел на Московский престол, став первым человеком не из Рюриковичей, правившим в Восточной Руси за шестьсот лет.
Царствование его оказалось на редкость несчастливым. С 1601 г. земля в течение трех лет не давала урожая. Начался страшный голод, людоедство, мор. Русское общество, в котором полностью была разрушена гражданская солидарность, не смогло сплоченно противостоять этим бедам. Бояре, чтобы не кормить холопов, прогоняли их со дворов, крестьяне перестали платить подати и оброки царю и дворянам, воины становились грабителями. Размножились разбойные шайки. «Около Москвы начаша ся бытии разбоеве велицыи и человекоубийство на путях и по местам», – писал очевидец.
В народе все были убеждены, что природные несчастья – Божья кара за захват Борисом трона и убийство царевича Дмитрия. И вдруг поползли слухи, что царевич не убит, но жив, что он «обрелся в Литве» и собирает верных людей, чтобы отобрать у честолюбца Бориса «праотеческий престол». Народ переходил к самозванцу бессчетно, воеводы открывали ворота крепостей. Лжедмитрий триумфально въехал в Москву в июне 1605 г. Сам Царь Борис успел умереть за несколько месяцев до того, но его семья была избита и поругана московской толпой: жена отравлена, сын задушен, дочь обесчещена.
Весьма знаменательно, что сын кровавого деспота Ивана не вызывал в великорусском народе никакого отторжения. Да и сам Царь Иван Грозный через двадцать лет после смерти вспоминался с симпатией, как законный и боговенчанный царь, как «царь народолюбец», укротитель жадных бояр. Народ, не пожелавший видеть свою вину в ужасах опричнины, предпочитая забыть свое соглашательство со злом и неправдой в «грозное» время, теперь склонял сердце на сторону Ивана, а не его жертв. О жертвах предпочитали поскорей забыть, а вспоминали только славные дела – «взятие Казани и Астрахани плен», да борьбу Грозного с боярами. Оправдывая и прощая деспота, русские люди оправдывали и прощали свое соучастие в его преступлениях. И это оправдание зла проявилось во всенародном ликовании при встрече Дмитрия Самозванца.
Недовольство боярским грабежом у простого народа порождало не стремление контролировать государственную власть через всенародное вече, но желание вручить свою судьбу новому суровому самодержцу, который укоротит своекорыстных бояр, а простым народом будет править строго, но с любовью. Понятно, что в жизни такие добрые цари-батюшки были редки. Неограниченная власть чаще рождает деспотов, влечёт к себе властолюбцев, но народ, нравственно опустившийся, боялся и не хотел брать на себя ответственность за судьбу и свою и своего отечества. Стирая до основания память о Новгородской и Псковской республиках, о древнем вече, московские самодержцы сознательно насаждали пассивное приятие народом их неограниченной власти. Самые свободолюбивые уходили в казаки, а остальные, замкнувшись в мир частных интересов, терпели произвол.
С Дмитрием и его тайной женой Мариной Мнишек в Москву пришли латинство и Польша. Незадолго до этого, в 1596 г., Православная Церковь в Польско-Литовском государстве заключила союз (унию) с Католической Церковью. Унию заключили епископы, поддержали некоторые православные князья, но большинство западнорусского народа унию отвергло категорически. Однако официально Православная Церковь в Литве считалась объединившейся с Римом, и Церковь, от Рима независимая, более не признавалась законной. Католический мир переживал подъем контрреформации. Взгляды Рима были устремлены на православную Московию, переживавшую тяжелые времена. Иван Грозный, начав Ливонскую войну, объявил ее «крестовым походом» против латинян и протестантов. Теперь католический и протестантский мир готовил ответный удар. Если Московское царство перейдет в унию, уния в Литве утвердится сама собой и при этом Польско-Литовское государство распространится до Сибири – считали в Варшаве и Риме. С этими планами Лжедмитрий пришел в Москву. Его признали все – и мать настоящего Дмитрия Мария Нагая, и бояре, и народ, и большинство епископов. Через 11 месяцев бояре убили Лжедмитрия, народ четыре дня терзал нагое тело самозванца, епископы венчали на царство возглавителя заговора – боярина Василия Ивановича Шуйского.
Резкий поворот отношений был вызван бесчинствами поляков и неприкрытой пропагандой латинства в Москве. Бояре же поняли, что Лжедмитрий править будет не на польский манер, аристократически, но на манер русский – самодержавно – и отошли от него. Но народ перестал быть статистом в этой политической игре. Разворачивалась крестьянская война под предводительством Болотникова – восставшие не жалели ни дворян, ни попов. За ними тянулся страшный шлейф убийств и грабежей, а в бунташное войско переходили целые московские полки. Донские и запорожские казаки стали грабить Русь, как еще недавно грабили крымских татар. Объявился и новый Лжедмитрий, который вновь повел польских авантюристов на Москву.
Царь Василий Шуйский решил заключить союз со шведами, бывшими с поляками в войне. Союз заключили, расплатились русскими землями – Карелией и Ижорой. Но поляки объявили Московскому Царю войну. Король Сигизмунд обложил Смоленск. Тогда польская партия в Москве свергла Василия и предложила корону сыну Сигизмунда Владиславу. В 1510 г. москвичи заочно присягали на верность польскому королевичу при условии перехода его в православие. Присягу принимал патриарх Гермоген. Но для Сигизмунда это был только политический трюк: он задумал просто занять Московское царство и соединить его с королевством Польским. Русь погружалась в хаос, в войну всех против всех. Фактически в стране царило полное безвластье. Ни жизнь, ни честь, ни имущество граждан не могли быть надежно обеспечены. Города, сёла и монастыри грабились до нитки, убитых никто не погребал, бездомных – не укрывал. Летописец составляет в это время «Плач о пленении и о конечном разорении Московского государства».
Суждение мыслителя
«Бедный старец Филофей… отравил русское религиозное сознание хмелем национальной гордыни. Поколение Филофея, гордое даровым, незаработанным наследием Византии, подменило идею Русской Церкви („святой Руси“) идеей православного царства. Оно задушило ростки свободной мистической жизни (традицию преп. Сергия – Нила Сорского) и на крови и обломках (опричнина) старой, свободной Руси построило могучее восточное царство, в котором было больше татарского, чем греческого. А между тем Филофей был объективно прав: Русь была призвана к приятию византийского наследства. Но она должна была сделать себя достойной его. Отрекаясь от византийской культуры (замучили Максима Грека), варварская рука схватилась за двуглавого орла. Величайшая в мире империя была создана. Только наполнялась она уже не христианским культурным содержанием. Трижды отреклась Русь от своего древнего идеала святости, каждый раз обедняя и уродуя свою христианскую личность. Первое отступничество – с поколением Филофея, второе – с Пётром, третье – с Лениным. И всё же она сохраняла подспудно свою верность – тому Христу, в Которого она крестилась вместе с Борисом и Глебом – страстотерпцами, Которому она молилась с кротким Сергием». – Георгий Федотов. О национальном покаянии // Судьба и грехи России. СПб., 1991. Т. 2. – С. 48–49.
6. Возрождение России. От Царства к Империи. 1613–1894 гг.
Спасение пришло не от Царя – его на Руси больше не было, не от иноземцев – они искали только своего интереса, и даже не от Церкви – деморализованной и ослабленной признанием самозванцев и освящением явной лжи. Спасение пришло от русских людей всех сословий и состояний, от тех из них, кто осознал, что своекорыстным эгоизмом и шкурной трусостью и самому спастись невозможно и родину погубить очень просто. Против поляков поднимаются казаки князя Дмитрия Трубецкого и рязанское ополчение Прокопия Ляпунова. В Нижнем Новгороде купец Кузьма Минин начинает созывать земскую рать и приглашает возглавить ее опытного воеводу князя Дмитрия Пожарского. Патриарх Гермоген, убедившись в коварстве короля Сигизмунда и арестованный им, из заключения передает свои воззвания к русским людям и проклинает соглашателей, пошедших на сотрудничество с польскими захватчиками. Троице-Сергиевская лавра 16 месяцев держит осаду от польских и русских грабителей, а ее келарь Авраамий Палицын и игумен архимандрит Дионисий призывают всю Русскую землю к сопротивлению и покаянию за прошлые грехи. В темной ночи всеобщей измены, страха и предательства засветился маленький огонек правды, веры, мужества и верности. И, удивительно, но со всей России люди стали собираться на этот свет.
Россия преодолела Смуту и воссоздала государство только благодаря решимости русских людей покончить с узкими местными и сословными интересами и желанию объединить силы для спасения отечества. 4 ноября – наш новый национальный праздник – это как раз день, когда россияне 400 лет назад, в 1612 г., перед Богом дали клятву
Пока русское общество сохраняло солидарность, страна крепла и развивалась. В 1613 г. на Земском Соборе русский народ избрал на царство Михаила Романова, а в 1649 г. Россия приняла на Соборе новый свод законов, который предусматривал, что все, от царя до простого крестьянина, должны нести обязательство – тягло – в пользу общества. Одни несли тягло своим трудом, другие – воинской службой, третьи – церковным служением. При этом все, за исключением небольшой группы рабов – холопов, оставались лично свободными русскими гражданами.
При Царе Михаиле и его сыне Царе Алексее быстро осваиваются громадные пространства Сибири. Начало покорению Сибири положил поход 1581–1582 гг. небольшого отряда донских казаков под началом Ермака Тимофеевича (погибшего в Сибири в 1584 г.). Тогда, в последние годы царствования Ивана IV, казаки разгромили Сибирское ханство, расположенное по Оби и Иртышу, и принудили местные тюркские и финские племена платить дани не сибирскому хану Кучуму, а Московскому Царю. В 1604 г. казаки закладывают городок на Томи – будущий Томск, в 1632 г. – Якутск. В 1648 г. казак Семён Дежнёв достиг пролива, отделяющего Азию от Америки, который позже получил имя Беринга. В это же время русские проникли в долину Амура и в 1640—1650-х гг. заняли большую часть левобережья этой великой реки. К середине XVII в. русское население Сибири достигало 150 тысяч человек, что вполне соизмеримо с численностью белого населения будущих США в эти годы. При двух первых Романовых Сибирь от Уральских гор до Тихого океана и от полярных льдов до долины Амура становится частью Московского государства.
Политическое и нравственное возрождение Восточной Руси было столь очевидно, что народ Руси Западной впервые за двести лет пожелал быть вместе с ней. Конечно, сказалось и насильственное ополячивание западнорусских дворян, и закрепощение поляками крестьян Малой Руси, но вожди западнорусского восстания 1648 г. стремились к союзу с Московским Царством не только потому, что Польша становилась всё более враждебной русскому и православному строю жизни, но и потому, что Московская Русь более не вызывала опасений. Да, за прошедшие двести лет москвичи очень отстали культурно, очень ожесточились в своей вражде ко всему иноземному, но Цари новой династии Романовых правили не против народа, а вместе с народом, опираясь на всесословный Земский Собор. Всеобщее тягло было более общегражданским учреждением, чем полная личная зависимость крестьян от панов в Польше. Некоторых просвещенных малороссов настораживал воинствующий антикатолицизм первых Романовых. При всей вражде к полякам и католикам русские Западной части Руси привыкли жить с ними бок о бок и видеть в них христиан, пусть и другого закона. Но в горячке национального восстания жители Малой России не усматривали в такой религиозной нетерпимости московского правительства большой беды.
18 января 1654 г. в городе Переславле малорусские казаки единогласно проголосовали за признание над собой суверенитета Московского Царя, правда, не абсолютного. В договоре с Москвой Богдан Хмельницкий добился подтверждения всех тех вольностей и прав, которыми казаки Запорожской Сечи пользовались в Польском государстве. Царь Алексей Михайлович согласился принять в свое подданство жителей Малой Руси и стал титуловаться Царём Великой, Малой и Белой России. Это согласие стоило России возобновления войны с Польшей, опять трудной и долгой, но, в конечном счете, успешной. Всё левобережье Днепра и Киев вошли в Московское государство. После трехсот лет разделения Восточная и Западная Россия вновь соединялись в одно православное, соборно управляемое царство.
Но за три века пребывания в Литовско-Польском государстве западно-русский народ сильно изменился в сравнении с народом восточнорусским. Другим стал говор русского языка, иными – бытовые привычки, гражданское самосознание, тип образованности. Если на восточную часть русского народа неизгладимую печать наложило длившееся четверть тысячелетия пребывание в ордынской неволе, то на западную его половину еще большее влияние оказало трехсотлетнее существование в католической, открытой на Запад Европы, Литве и Польше. Очень большое значение имело и то, что Западная Русь всегда оставалась частью всемирной Православной Церкви, а Русь Восточная с 1448 г. замкнулась в церковной самоизоляции. Царь Алексей Михайлович решил исправить этот недостаток. Формально Русская патриаршая Церковь уже давно была признана всеми Православными Церквями как равночестная сестра. Но фактически строй православного богослужения в Москве и Киеве стал сильно отличаться за века разрыва. Сознавая ошибочность самочинной автокефалии и желая действительно стать всеправославным царем, Алексей Михайлович и его «собинный друг» Патриарх Никон приняли решение выправить богослужебные книги Великой Руси по греческим образцам. В 1666 г. был созван Освященный (т. е. церковный) собор, который однозначно осудил и русское старое благочестие, и его главный памятник – решения Стоглавого собора 1551 г.:
«А собор, иже бысть при благочестивом Великом Государе Царе и Великом князе Иоанне Васильевиче, Всея России Самодержце, от Макария, митрополита Московского, и что писаша о знамении честнаго креста, сиречь о сложении двою перстов и о сугубой аллилуйе и о прочем еже писано нерассудно простотою и невежеством, в книзе Стоглаве; и клятву, юже без рассуждения и неправедно положиша, – мы, православные патриарси… и весь священный собор тую неправедную и безрассудную клятву Макариеву и того собора разрешаем и разрушаем, и той собор не в собор и клятву не в клятву, но ни во что вменяем, яко же и не бысть. Зане той Макарий митрополит и иже с ним мудрствоваша невежеством своим, безрассудно, якоже восхотеша сами собою, несогласяся с греческими и с древними хартейными словенскими книгами, ниже со вселенскими святейшими патриархи о том советоваша и ниже совопросишася с ними».
Если бы русское общество сохраняло уровень общей и церковной культуры и присущую преподобному Сергию и его последователям нестяжателям духовную трезвость, оно вряд ли бы преткнулось на мелких обрядовых различиях и послушало бы увещевания Константинопольского патриарха Паисия: «Не следует думать, будто извращается наша православная вера, если кто-нибудь имеет чинопоследование, несколько отличающееся в вещах несущественных… если только в главном и важном сохраняется согласие со Вселенской Церковью». Но русское общество привыкло видеть существенное в церковных мелочах, а многие существенные моменты веры по слабости образования вообще оставались вне понимания большинства православных русских людей. Сто лет до того от невежества были возведены на уровень непогрешимой святыни мелочи церковного обихода, отличающие Русскую Церковь от Греческой. Теперь, в 1666 г., от того же невежества святыней объявлялись мелочи противоположные, сближающие нас с греками. С точки зрения сегодняшнего учения Церкви новые изменения были несущественны и не нужны. Но Царь и Патриарх объявили «старую веру» государственным преступлением. В ответ приверженцы старого русского обряда (старообрядцы), среди которых было немало образованных священников, монахов и мирян, объявили Царя и Патриарха антихристом.
Сменить в один день благочестивые привычки веры могли или очень мудрые люди, которые обряду не придают самодовлеющего значения, или люди, вовсе к вере равнодушные и готовые следовать воле власти, куда бы она ни указала. Первых на Руси в XVII веке было очень мало, вторых – большинство. И именно такие равнодушные люди составили большинство Русской Церкви нового обряда. Люди же с немудрой, но горячей верой почти все ушли в Раскол, и значительная часть истово верующих русских людей оказалась гонимой и преследуемой русским же государством. Не менее двадцати тысяч человек были убиты или покончили с собой из-за сопротивления царским и Никоновым нововведениям. Раскольники оставались вне государственной Русской Церкви до тех пор, пока существовала государственная Церковь в России, то есть до 1918 г. Эта рана, явившаяся причиной многих болезней, не уврачёвана полностью и до сего дня.
Вторым ударом по солидарности стало крепостное рабство. Восстание донского казака Степана Разина (1667–1671) и поддержка его огромным числом черного люда (крестьян) Южной и Средней России показала, что тяжесть крестьянского тягла становится невыносимой и общественная напряженность, снятая после Смуты, вновь усиливается.
В 1682–1689 гг., в правление царевны Софьи, её первый боярин князь Василий Голицын разрабатывал план отмены крестьянского тягла, передачи земли крестьянам и взимания с них поземельной подати. Эта подать по его расчетам увеличивала доходы государства вполовину и могла служить достаточным финансовым основанием для оплаты трудов дворянства на регулярной военной и гражданской службе. Это позволило бы отказаться от системы тягла вообще.
Уже в конце короткого царствования старшего брата Софьи, Феодора (1676–1682), следуя предложению Земского Собора, была упразднена древняя система «местничества», по которой царь не мог назначать на какой-либо государственный пост человека, если его старший родственник занимал пост ниже. При Голицыне новая система утвердилась окончательно – государственные должности начали замещаться по способностям, а не по знатности. Царевна Софья и князь Голицын являлись горячими приверженцами европейской системы школьного образования. Путь, предлагаемый Голицыным, был путем долгих реформ, медленного приращения богатства и всенародного просвещения. Он требовал мира с соседями. Голицын был сторонником союза с Польшей, с которой он заключил выгодный для России «вечный мир». Семь лет правления Голицына, по словам князя Б. Н. Куракина, «торжествовала довольность народная, какой не было до того на Руси». Но в 1689 г. Софья была лишена престола, и воцарился ее единокровный брат Пётр Алексеевич. Он сослал князя Голицына в Каргополь и резко изменил направление реформ.
Царь Пётр I мечтал сделать Россию великой европейской державой, «прорубить окно в Европу». Россия, однако, была небогатой страной с натуральным в основном хозяйством. Чтобы добыть средства для ведения многолетних войн, для создания новых вооружений, он не отменил старое крестьянское тягло, но, напротив, заменил его рабством. Крестьян, а они составляли более 90 процентов населения, лишили гражданских прав, прав на владение имуществом и полностью подчинили или дворянам, или казне. Вскоре их перестали даже приводить к присяге новому Императору. Из граждан, спасших Россию во время Смуты, крестьяне в XVIII в. превратились в «крещеную собственность» дворян, которые могли отбирать у них имущество, наказывать по своему произволу, женить, разлучать семьи, продавать.
До 1762 г. дворяне тоже считались тяглецами Царя, а крестьяне и их земли формально принадлежали государству, но Пётр III даровал дворянам «вольность», крестьян же и их земли превратил в частную дворянскую собственность. Екатерина II полностью подтвердила этот указ своего супруга и усилила его тем, что запретила крестьянам жаловаться на помещиков в суды. Государственные крестьяне находились почти в таком же положении, как и частновладельческие, и цари, вплоть до Павла I, сотнями тысяч дарили их «за верную службу» дворянам. При Екатерине вновь было закрепощено и население Западной Руси, освободившееся от крепостного рабства во время народного восстания 1648–1654 гг. Так почти всё население России превратилось в бесправных рабов дворян, составлявших ничтожное меньшинство населения (около одного процента). О какой общественной солидарности можно тут говорить?
Крестьяне, понятно, ни на минуту не забывали, что они когда-то были свободными людьми, имели земское самоуправление, земельную собственность, гражданские права – и, как могли, боролись за возвращение себе свободы и имущества. Пугачевский бунт 1773–1775 гг. был самым страшным ответом крестьян на порабощение. Чтобы такие бунты не повторялись, царская власть старалась держать крестьян в полном невежестве, неграмотности, разобщенности и понуждала православное духовенство оправдывать рабство.
После Раскола полностью подчиненная царям, лишенная Пётром патриаршего возглавления, Русская Церковь всецело поддерживала существовавший несправедливый порядок или, в лучшем случае, покорно молчала, видя вопиющие несправедливости в
Третьей бедой русского общества стал монархический абсолютизм. В XVII веке власть на Руси была соборной. Отдавая на царство 16-летнего Михаила Романова, его мать, инокиня Марфа, обязательным условием поставила ему править в согласии с Земским и Освященным Собором. Царь по всем важным вопросам советовался с боярами, с Церковью, с выборными от городов и земель. С Петра I и земские, и церковные соборы перестали созываться. Царь объявил себя абсолютным правителем. Абсолютизм был тогда модной политической идеей, воплощенной во многих странах Европы – Франции, Австрии, Пруссии, Испании. Вера во всемогущество человеческого разума, характерная для эпохи Просвещения, давала основание этому принципу. Разумный правитель может один управлять страной на пользу общества, полагали в XVIII в. – «править для народа, но без народа». Но русский абсолютизм больше напоминал старое московское самодержавие XV–XVI вв., чем режим европейских монархов – Людовика XIV, Марии-Терезии или Фридриха Великого. О благополучии народа русские императоры XVIII в. думали мало: они видели в народе только средство для собственного величия, которое проявлялось зримо для мира в величии
С жестокостью, сравнимой с кровавыми безумствами Ивана Грозного, Пётр подавил всякое политическое инакомыслие в России. Он сам любил участвовать в казнях своих действительных и мнимых врагов, рубить головы, сажать на кол, пытать, соединяя свирепства с безудержным пьянством. «Которого дня Государь и князь Ромодановский крови изопьют, того дня и те часы они веселы, а которого дня не изопьют, и того дня им хлеб не естся», – шептали подданные о молодом Государе Петре Алексеевиче. Прямым насилием Пётр разрушил весь строй старой русской жизни от государственного и церковного устройства до одежды и бытовых привычек, насаждал пьянство и табакокурение, потворствовал разнузданным оргиям. Свое окружение, новый ведущий слой он, как когда-то Иван Грозный опричное «братство», существенно разбавил различными проходимцами и авантюристами как русского, так особенно иноземного происхождения. Пётр открыто глумился над обычаями Православной Церкви, созывал «всешутейшие и всепьянейшие соборы», пародировал христианские таинства, которые для любого верующего человека являются главной святыней. Бросив супругу, Царицу Евдокию, убив сына от неё царевича Алексея (1718 г.), он сошелся с простолюдинкой немкой, с которой венчался в 1712 г., не позаботившись даже о разводе с заточенной в монастырь супругой. На костях русских подневольных людей он возвел новую столицу России – Петербург, который в народе еще долго называли «проклятым городом».
Первый русский Император за четверть века смог создать сильные современные армию и флот, военную промышленность, вернуть России Ижору и Западную Карелию, присоединить Лифляндию, Эстляндию, на несколько лет захватить Азов и Запорожскую область. Но все эти достижения дались огромной кровью, невероятными страданиями и простых людей, и рядового дворянства. И, главное, они не принесли народу ни богатства, ни просвещения, ни нравственного здоровья, ни гражданской свободы. Напротив, нищета, бесправие, безграмотность, упадок веры и нравственности только усилились в низшем сословии, составлявшем во время Петра 95 процентов русского населения. Насильственно превратив дворянство в европейскую шляхту, Император оторвал ведущий слой страны от большинства русских людей, разрушил общественно-бытовое единство народа и положил начало тому культурному конфликту, тому взаимному непониманию высших и низших, которое через двести лет станет причиной национальной катастрофы. Такого разрушения общественно-бытовой солидарности пуще огня боялись абсолютные монархи Европы и потому внедряли в простом народе грамотность, национальную культуру и навыки гражданской самоответственности (местное самоуправление).
После смерти Петра I (январь 1725 г.) Россия оказалась в руках самозваных клик, правивших при малолетних императорах и равнодушных к государственным делам императрицах. С 1730 по 1741 г. в России свирепствовал режим немецких временщиков – Бирона при Анне Иоанновне, Миниха – при Анне Леопольдовне. Дочь Петра I – Елизавета, приведенная к власти французской партией в ноябре 1741 г., правила мягко и почти бескровно. Но дворянство при ней еще более укрепляется и обособляется от иных сословий. Только дворянам дается право владеть землями и людьми – крепостными рабами.
Елизавета Петровна умерла в конце 1761 г. бездетной (официально она не выходила замуж, но тайно была венчана с певчим дворцовой капеллы Разумовским), завещав русский престол своему племяннику герцогу Шлезвиг-Голштинскому Карлу Петру Ульриху, ставшему при переходе в православие Петром III. Жена Пётра III, немецкая Ангальт-Цербстская принцесса София-Августа-Фредерика – при переходе в греческую веру Екатерина – убила с помощью любовника, графа Орлова, своего мужа и узурпировала русский престол на 35 лет (1762–1796), наименовавшись Екатериной Великой. Только после ее смерти сын Петра III Павел смог занять престол, но через неполные пять лет и он был, с благословения собственного сына и наследника Александра, свергнут заговорщиками и убит ими (март 1801 г.). Весь XVIII в. огромная Россия, ее десятки миллионов жителей были заложниками борьбы придворных клик и случайных прихотей властителей, часто не имевших с русским народом ничего общего ни по крови, ни по языку, ни по национальному и религиозному чувству. XVIII в. напоминает этим дохристианские времена варяжского владычества над восточнославянскими землями.
Не имея над собой законных форм контроля, абсолютная монархия контролировалась методами незаконными – дворцовый переворот, цареубийство стали почти нормой для России в XVIII столетии. К тому же при абсолютизме всякая неудача страны понимается как личная неудача монарха. А неудач и недостатков в русской жизни было немало. Очень часто царская власть в XVIII в. превращалась в тяжкий кровавый деспотизм, государственным интересам цари и царицы предпочитали свои прихоти и желания фаворитов, благополучию граждан – богатства придворных. Те же русские граждане, которые хотели ограничить монархическую власть, считались мятежниками и жестоко наказывались. Всё это отнюдь не способствовало авторитету верховной власти. Ослабление веры, вызванное самой же абсолютистской властью, делало в умах людей еще более сомнительной власть царя «милостью Божьей».
Одним из главных оправданий монархического абсолютизма в XVIII и особенно в XIX в. становятся громадные размеры Российской Империи, многоисповедный и многонациональный состав её населения. Такой страной трудно управлять иначе, как неограниченной монархической властью – полагали сторонники абсолютизма. Однако в XIX в. разрастаются Соединенные Штаты Америки – страна огромная, сравнимая с Россией, тоже многонациональная и разноисповедная, но при том – демократическая федеративная республика. Парламентским государством была и Британская Империя. С другой стороны, постоянное раздвигание границ России – насколько оно необходимо? Покорив в XVI в. Казанское и Астраханское ханства, Русь защитила себя от татарских набегов и обезопасила свои восточные границы. То же самое можно сказать и о завоевании Крымского ханства, которое должно было произойти при Иване IV, но осуществилось на 200 лет позже – при Екатерине II (1783 г.). В царствование Екатерины восстановлено было практически полностью единство исконных древнерусских земель, нарушенное монгольским завоеванием XIII столетия и литовским освобождением западнорусских земель в XIV в. Упразднив вместе с Пруссией и Австрией Польское государство, Екатерина присоединила Заднепровскую часть Малой Руси (кроме Галиции) и всю Белую Русь. Несколько раз упустив шанс мирного воссоединения, Россия во второй половине XVIII в. решила вопрос своего единства завоеванием.
Обособленное существование Великой, Малой и Белой Руси в течение 400 лет имело естественным следствием складывание в каждой из территориальных частей когда-то единого древнерусского народа трех различных этносов – великорусского на пространствах Московского государства, украинского – на землях, перешедших после Люблинской унии 1569 г. от Литвы к Польше, и белорусского, оставшегося в пределах Великого княжества Литовского. В 1772–1795 гг. к России были присоединены уже не части одного русского народа, но два восточнославянских этноса, по языку, культуре и строю жизни существенно отличающиеся от великороссов.
Если воссоединение частей православной восточнославянской общности и обеспечение безопасных от татарских набегов границ имело положительный смысл и поддерживалось большей частью восточных славян, то присоединение этнически, религиозно и культурно чуждых русским народов скорее обременяло, нежели обогащало и умиротворяло Россию. Пётр I включил в состав Империи Балтийские земли с лютеранским и католическим населением. Латыши и эстонцы давно были порабощены здесь немецкими (остзейскими) дворянами. Эти дворяне в огромном числе влились в российский ведущий класс, а латыши и эстонцы как были, так и остались под их полной властью. Еще менее органично было включение в состав России лютеранской Финляндии в 1809 г., католических Литвы (1795 г.) и Польши (1815 г.).
Финны, получив широкую автономию, продолжали жить совершенно обособленной жизнью и болезненно воспринимали любые попытки урезать их свободы и теснее связать Финляндию с Россией. Поляки и литовцы, как и русские, имея за плечами древнюю и славную государственность, вовсе не желали подчиняться Российской Империи. Два раза, в 1830 и 1863 гг., поляки поднимали военные восстания, которые подавлялись с большими жертвами. Стоило ли затрачивать столько сил и крови, чтобы держать в Империи народы, которые не желали находиться в ней? Ведь принцип солидарности действует не только во внутринациональных, но и в межнациональных отношениях. Испытав долгое ордынское рабство, нравственно ли было русским порабощать иные народы?
Огромных материальных затрат и бесчисленных жизней стоило покорение мусульманских народов Кавказа, которые тридцать лет (1829–1859) мужественно сражались за свою свободу под предводительством имама Шамиля. Многие десятки тысяч горцев, когда сопротивление стало бесполезным, предпочли бросить родные земли и уйти в единоверную Турцию. При Александре II Российская Империя покорила государства Центральной Азии – Коканд, Бухару и Хиву – страны с глубокой, древней, но совершенно отличной от русских мусульманской тюрко-персидской культурой.
Освоение этих громадных новых пространств, удержание в повиновении народов, их населяющих, разрешение их междоусобных конфликтов требовало от императорской администрации большого напряжения сил и средств, которые черпались главным образом у народа русского. Это приводило к тому, что уровень и благополучие жизни великорусского народа существенно уступали большинству иных народов Империи. За честолюбие императоров, всё шире раздвигавших пределы
Поделиться книгой: