Помоги проекту - поделись книгой:
– Здравствуйте, Йохана, – улыбнулась я ей, спустившись в зал.
– Здравствуйте, мадам.
– Я могу попросить вас об услуге?
– Да. Это по поводу уборки?
Каждая вторая ее фраза начиналась со слов «Это по поводу».
– Нет. Меня не будет несколько дней, и я не знаю, когда вернется Луи. Я насыпала Фелисите полную миску корма, до краев, но она это довольно быстро съест. Не могли бы вы кормить ее, пока нас не будет?
– Да, конечно.
Урегулировав этот момент, я поспешно набросала записку для Луи, краткую и информативную, поскольку была не в состоянии выражать свою любовь к нему в момент, когда охвачена сомнениями:
Все было на своих местах, маленькое, немного грязное, плохо расположенное, но такое родное, и это доставляло мне удовольствие. Весь этот беспорядок походил на саму жизнь, нестабильную и привычную.
«“Риву” направили на скалистую отмель преднамеренно». Это заявление Маршадо не давало мне покоя. Можно ли было, в самом деле, доверять воспоминаниям старого озлобленного моряка-алкоголика? Если Ивон из Кельмера говорил правду, почему он не рассказал об этом мне? Я долго искала в Гугле сведения, подкрепляющие его версию событий. Но все результаты чуть ли не слово в слово повторяли статьи, найденные мною в «Рош брюне»: Луи за штурвалом – неопытный рулевой – трагическая катастрофа.
Так как это ничего не дало, я предприняла другую попытку и запустила поиск наугад:
На что я тогда надеялась? Что Аврора откроет мне дверь нараспашку, предложит чашечку чая с жасмином, как это сделала бы Ребекка, затем доверится с искренностью стародавней подруги?
Конечно, нет. Я знала заранее, что это очередное вторжение в ее мир будет таким же оскорбительным, как и безрезультатным.
Я сначала прогулялась возле Новых Афин, слегка ностальгируя, так как мой путь повторял путь Луи, когда тот посвятил меня в таинственное очарование этого квартала. Перед домом номер 5 на площади я терпеливо дождалась, когда кто-нибудь из местных жителей выйдет, чтобы я смогла войти. На этот раз я без колебаний подошла к двери слева на втором этаже и решительно нажала на кнопку звонка. Один раз. Затем еще и еще. После полудюжины попыток мне пришлось признать очевидное: дома она или нет, дверь ее квартиры мне не откроется.
Расстроенная, я уже собиралась уходить, когда приоткрылась соседняя дверь и древняя бабуля, которую, наверное, вывел из забытья настойчивый звук колокольчика, показалась на пороге.
– Вы ищете мадемуазель Дельбар?
Наконец появился хоть кто-то, кто ее знает. Наконец хоть одна живая душа из плоти и крови привнесла реальности в эту ускользающую тень.
– Да, я… Меня интересуют ее уроки игры на фортепиано.
– В таком случае вам следует вернуться попозже, – сообщила пожилая дама, фото которой прекрасно бы смотрелось на этикетке банки с вареньем, приготовленным по старинному рецепту.
– Вы знаете, когда я смогу застать ее?
– Нет. Она ушла из дома спустя некоторое время после вашего последнего визита.
Ее поспешный отъезд походил на бегство. Возможно, причиной тому была я. Ушла ли она по своей инициативе? Или подчинилась Дэвиду?
Бабушка-с‑варенья не смогла бы ничего сказать мне по этому поводу, и я удалилась, поблагодарив ее и натянув на лицо улыбку, дабы скрыть свое разочарование.
По дороге назад я сделала крюк, чтобы пройти по улице Севинье перед галереей Барле-Соважа, закрытой по решению суда уже почти месяц. Экраны, установленные в витринах, оставались безнадежно темными и немыми. Ни один лучик света не освещал больше ее интерьер. Безусловно, Альбан заботился о том, чтобы поддерживать галерею в приличном состоянии, поскольку ни граффити на стенах, ни самовольно расклеенных объявлений или следов разрушения не наблюдалось. Галерея просто была мертва. И ничто не предвещало, что она оживет снова.
Оказавшись дома, я машинально включила телевизор и по иронии судьбы попала на телепередачу дебатов, тема которых была обозначена очень своевременно: «Секс и искусство, докуда дойдут они?» Ошибка оказалась допущена намеренно, призывая зрителей не оставаться равнодушными к предполагаемым злоупотреблениям. Естественно, в центре обсуждения было дело Барле-Соваж-Гобэр, и Луи как идейный вдохновитель выставок галереи вызывал самые резкие и суровые нападки критиков. Прошло несколько недель, и клеветническая кампания, объектом которой он являлся, в связи с отсутствием новых подробностей слегка поутихла. Но в преддверии судебных слушаний вновь ожила, набрала силу, став еще более резкой и язвительной, чем раньше.
Спустя несколько минут этой неперевариваемой желчи я выключила телевизор и схватила трубку телефона. Пришла пора опросить еще одного ключевого свидетеля.
Старый мажордом, несмотря на привычную вежливость, казалось, не слишком горел желанием встречаться со мной. Но ведь именно он месяц назад выразил свое расположение ко мне, прежде чем обнять меня почти по-отечески. Я все-таки настояла на встрече, довольно мягко, и он в конце концов уступил.
Мы встретились на следующий день в полдень в переполненном кафе неподалеку от вокзала Сен-Лазар. Зал оказался битком набит путешественниками, и приходилось повышать голос, чтобы услышать друг друга.
Арман был одет в свои вечные вельветовые брюки и жилет на пуговицах.
– Я счастлив видеть вас, Эль.
Несмотря на его нерешительность накануне, он казался искренним. Я положила свою ладонь на руку Армана.
– Я тоже.
Он убрал свою сухую морщинистую ладонь смущенным жестом. Я не знала, с чего начать разговор, и задала вопрос, который казался мне вполне безобидным:
– Вы часто разговариваете с Луи?
– Почти каждый день, – тут же ответил он.
– Правда? Каждый день?
– Да… Вы знаете, Дэвид и Луи выросли на моих глазах. За Луи я присматривал чуть дольше, чем за его братом, – добавил он, чтобы объяснить свою особую привязанность.
Если они общались друг с другом каждый день, то мой муж был вынужден рассказать ему о…
– Вы еще долго намерены оставаться в студии?
– Пока не знаю, – ответила я, немного смущенная тем, что он вмешивается в наши супружеские проблемы.
– Если бы вы не вернулись… Луи бы этого не пережил.
– Знаю, – сдержанно подтвердила я. – Об этом не может быть и речи.
– Если вам кажется, что он от вас что-то скрывает, вы заблуждаетесь. Луи ничего не скрывает. Он просто пытается вас защитить. И в придачу не усугубить свое дело в суде.
Официант принял наш заказ, и я, желая, чтобы мое волнение улеглось, была рада, что он прервал нашу беседу. Сразу после его ухода я возобновила разговор, решительно настроенная теперь задать ему
– А Аврора? Вы ее тоже часто видите?
Он практически не вышел из своего обычного флегматичного состояния.
– Я своего рода связующее звено между улицей Тур де Дам и Орлеанской площадью.
Очень завуалированный способ сказать о том, что все эти годы он очень часто виделся с Авророй. Я хотела продолжить расспрашивать его об этом, но он сделал решительный жест старой дрожащей рукой, прекратив мои попытки.
– Я больше не скажу вам ничего об Авроре, Анабель… Не я должен рассказывать о ней. Дэвид или Луи сделают это, без сомнения, когда придет время.
– Когда придет время? – чуть не закричала я.
Да никогда не наступит время угасания той страсти и ревности, которую эти двое испытывают уже два десятка лет к моему двойнику. Я проглотила свою ярость, задержала взгляд на его сморщенном лице, задавая себе вопрос о происхождении каждой складки, каждой морщины, затем снова мягко заговорила:
– Почему у меня складывается впечатление, что вы больше склоняетесь на сторону Луи, а не на сторону его брата?
– Я вам уже сказал, я знаю его очень давно.
– Однако… Как долго вы уже на службе у Дэвида?
– Около двадцати лет.
С того момента, как Дэвид поселился в особняке Дюшенуа, прикинула я.
– Значит, все это время именно он был вашим работодателем…
– Нет, – возразил он с удивительной живостью.
– Как так? Очевидно, что именно он вас…
– Я вам говорю, что нет, – резко оборвал он меня. – Я работаю на Гортензию.
У него старческий маразм?
– Не смотрите на меня так, – сказал он, скрывая улыбку в уголках губ, очевидно, довольный моей реакцией. – У меня пока все в порядке с головой. Именно Гортензия платит мне зарплату в течение последних двадцати лет. За несколько месяцев до своей смерти она выразила желание обеспечить мое будущее. Гортензия открыла отдельный счет, предназначенный только для этой цели. Если не случится никакой глобальной катастрофы, он обеспечит меня до самой смерти.
Арман мог ликовать: впечатление, которое он хотел произвести на меня, было достигнуто. Несколько минут я не могла вымолвить ни слова.
– Она обозначила какие-нибудь условия?
– Никаких, кроме того, чтобы я продолжал смотреть за ее сыновьями.
Одна деталь огорчала меня в его откровениях.
– В таком случае… поскольку вы сами признали, что ваши предпочтения на стороне Луи, почему же вы согласились жить в доме Дэвида?
– Их мать попросила меня об этом. Как раз когда открыла этот пресловутый заблокированный счет. Она сказала мне, что если их с Андре однажды не станет, я должен буду пойти на службу к Дэвиду.
– Почему? – закричала я так громко, что люди, сидящие за соседними столиками, начали оборачиваться.
– Она всегда полагала, что Дэвида стоит держать возле себя…
Арман говорил о нем как о диком животном, которого следует посадить в клетку и дрессировать. Он тут же закончил мысль:
– …А Луи… защищать от брата.
4
15 июня 2010
Еще одно из журналистских размышлений, которому меня научили: всегда сразу же собирать все имеющиеся доказательства. Особенно важно: никогда нельзя откладывать или сокращать то драгоценное мгновение, которое позволяет нам в первый раз вступить во взаимодействие с первоисточником. Поскольку повторно такая возможность не представится.
Я была рада тому, что воспользовалась возможностью восстановить большинство своих записей в дневнике «Сто раз на дню», скопировав их из блога «Эль&Луи», когда у меня было на это время, потому что, зайдя в блог сегодня утром, я озадачилась – поисковик мне выдал:
Я предположила, что Жак Боффор стал инициатором этого превентивного закрытия. Понятно, что после неудачной попытки взлома пароля Дэвида Фред и Фрэнки не смогли доказать наличие связи между ним и этим блогом. Но его юрист, наверное, счел, что будет более благоразумно удалить доказательство того, что мой деверь пытался оклеветать Луи.
Однако блог за короткий срок стал настолько популярен, что многочисленные подписчики и другие пользователи Интернета копировали оттуда целые эпизоды на свои личные странички. Некоторые были настолько захвачены темой, что даже писали собственную фан-прозу с участием главных героев, Эль и Луи. Так мои отношения оказались разбросаны по Сети в сотнях экземпляров. Мы стали, сами того не желая, чувственными иконами всего интернет-поколения распутников.
Анонимный фан-фикшн от 13/06/2010
Как можно догадаться, мы с Луи никогда не составляли подобную галерею. К тому же, если даже я в высшей степени и ценила те моменты, когда он позволял вольности подобного рода, мы, безусловно, не ограничивали наши отношения орально-генитальными ласками, какими бы страстными и изощренными они ни были.
Уходя от этих интимных размышлений, я спрашивала себя о том, что из этой похотливой галиматьи учтет суд, который будет выносить приговор Луи. Примет ли он все за чистую монету? Будет ли рассматривать подобную информацию наравне с другими отягчающими обстоятельствами, указывающими на якобы распущенный нрав моего супруга? Или судьям хватит мудрости увидеть в этом всего лишь игру, начатую другими, от которой Луи очень далек? Я уже говорила и готова повторить столько раз, сколько потребуется: Луи никогда не рассматривал секс, тем более наш, как товар, предлагаемый направо и налево. Он, напротив, был для него нашим самым ценным достоянием, которое должно стать объектом тайного и ревностного культа. Ему бы никогда не пришло в голову сделать его публичным и общедоступным в Интернете.
Несмотря на патетическую защитную речь Армана в пользу Луи, я так и не позвонила своему мужу в последующие два дня и не отвечала на его сообщения.
Он доводил меня ими до возбуждения, и много раз я порывалась набрать его номер или поехать на улицу Тур де Дам, чтобы заменить наконец менее постоянную логику трезвого разума на столь совершенную логику наших сплетенных тел. Противясь своему желанию, я думала только о нем и о решающем его дальнейшую судьбу событии, которое неумолимо приближалось. Я не хотела становиться паразитирующим элементом, ослабляющим его защиту, даже мои поцелуи не должны были сейчас мешать Луи. Я хотела, чтобы он на сто процентов сосредоточился на своем деле, как, очевидно, это сделал Зерки. Тот обратился ко мне с кратким, как обычно, сообщением утром перед заседанием:
На самом деле мое появление там было бы не слишком разумным. А если какой-нибудь папарацци заметит меня, наделает снимков и передаст фотографии газетчикам, которые тут же ими воспользуются? Факт, что женщина, которая делит с Луи его такую непристойную интимную жизнь, осмеливается присутствовать на заседании, наверняка будет воспринят как отягчающее обстоятельство. Можно подумать, я собиралась наброситься на него на выходе после слушания и заняться с ним любовью в туалете Дворца правосудия!
Луи взял Эль за руку и увлек за собой в узкую кабинку. Им нравилась эта теснота, эта атмосфера скабрезных надписей на стенах и запах мочи. На сей раз она позволила сделать то, о чем Луи мечтал. Эль была одета в мини-юбку, под которую он засунул свою бесстыдную руку. Ее трусиками оказалась лишь тонкая полоска кружев, врезавшаяся во влажную щель вагины. Ее половые губы уже набухли от желания. Он скользнул пальцем в трусики, гладя изгибы губ и вход во влагалище. Затем вынул палец на секунду и поднес его к носу, затем к губам. Пряный вкус опьянил его, и на этот раз он погрузил в нее средний палец до самого основания, до последней фаланги, а его ладонь накрыла пульсирующее лоно партнерши. Луи почувствовал, как стенки влагалища сжимаются вокруг его пальца.
Когда кто-то зашел в соседнюю кабинку, Эль сдержала крик, который в мышечном рефлексе заставлял влагалище еще сильнее сжимать палец, обшаривавший ее нутро.
Анонимный фан-фикшн от 15/06/2010
Пройдя под многочисленными камерами наблюдения, охраняющими вход, я практически не обратила внимания на величественность корпуса центрального здания с четырьмя гигантскими колоннами и грандиозным лестничным пролетом. Здание было символом жажды крови эпохи Террора якобинской диктатуры, но я надеялась, что Луи не закончит свои дни на гильотине подобно противникам Французской революции.
Внутри, в холле, богато отделанном мрамором, я последовала указаниям адвоката в мантии, который, кстати, не упустил возможности попялиться на мой зад. Наверное, это был своего рода местный ритуал, поскольку я заметила, что все его коллеги поступили так же.
Через десять минут ходьбы в лабиринтах галерей я наконец очутилась в вестибюле Рене Пароди, под стеклянным куполом в стиле Эйфелевой башни. Заметив микрофоны и фотоаппараты, я тотчас же поспешила спрятаться за солнцезащитными очками.
– Он здесь! Парни, Барле приехал!
Подобно рассеянному рою, который вдруг объединился, чтобы броситься на цель, все накинулись на Луи и Зерки, появившихся на лестнице. Подойти к ним было невозможно, и мне пришлось довольствоваться тем, что я увидела их краем глаза сквозь частокол микрофонов и камер. Толпа сомкнулась еще плотнее, когда журналисты окликнули Луи:
Поделиться книгой: