Помоги проекту - поделись книгой:
Эта часть работы вызывала наибольшие неудобства у Трубецкого. В том же письме Сувчинскому он откровенно признавался: «Есть там одно место, которое все никак не вытанцовывается: это поношение старого режима, которое надо сделать так, чтобы ясно было, что большевизм (в смысле официального курса коммун[истического] правительства) есть продолжение недостатков старого режима и потому является недостаточно революционным, а подлинно революционным является только наше дело. Тут должна быть демагогия. Очень трудно»[196].
Приступая к оценке советской власти с точки зрения евразийства, Трубецкой выделяет положительные черты нового режима; «По отношению к Востоку впервые взят правильный тон, соответствующий исторической сущности России – Евразии: впервые Россия признала себя естественной союзницей азиатских стран в их борьбе с империализмом стран европейской (романо-германской) цивилизации»[197]. Однако в целом он рассматривает новый курс как продолжение старого. Для иллюстрации положения дел Трубецкой возвращается к образу дома. «Как и прежде, власть видит в России только материал для сооружения здания, план которого совершенно не связан с русской почвой, а прямо заимствован из Европы»[198]. Если для Петра I целью было создать из русского материала европейскую державу, то «современное правительство стремится из того же русского материала создать то социалистическое государство, о котором давно уже мечтают европейские социалисты. <…> И в том и в другом случае для осуществления идеала надо все переломать, надо бороться с естественным сопротивлением русского материала, не влезающего в чужой шаблон»[199].
Причина всех бед – коммунизм. Если бы советская власть отказалась от него, то связь с германо-романской цивилизацией прекратилась бы «и началась бы работа по укреплению и развитию национально-исторического бытия России»[200]. Но самое страшное для Трубецкого – разрушение духовных устоев и насаждение в России материалистического мировоззрения, «которое фактически является в Европе и Америке господствующим»[201]. Здесь стоит вспомнить Хантингтона, который утверждал, что с марксистом легче было вести диалог, чем с русским традиционалистом.
Трубецкой предупреждал, что «насаждение во всем мире «общечеловеческой» (то есть романо-германской) культуры превратит все народы мира в европейцев второго и третьего сорта, а европейцами первого сорта останутся природные европейцы, романские, германские и англосаксонские народы, для которых эта «общечеловеческая культура» есть в то же время культура национальная. А это поставит европейцев в господствующее положение над всем миром». Эта мысль является предвосхищением мир-системного анализа И. Валлерстайна, который разделяет мир на три сферы: ядро, полупериферию и периферию.
Также Трубецкого можно назвать провозвестником теории мультикультурализма, в рамках евразийского пространства, естественно. Совокупность культур, составляющих общеевразийскую культуру, он называет радугой евразийских культур. Этот образ по отношению к культуре был использован в ЮАР после крушения режима апартеида в 90-е гг. Чернокожим англиканским епископом Десмондом Туту была придумана метафора – «Радужная страна».
Несмотря на общее критическое отношение к евразийству, этот момент подметил С. С. Хоружий. «В последние десятилетия идеи культурной автономии, сбережения этнокультурного своеобразия всех сколь угодно малых культур с большой силой вспыхнули на Западе и во всем мире. Возникло и целое теоретическое направление «экология культуры», в котором, как и в экологии вообще, один из главных принципов – ценность и важность разнообразия. Именно этот принцип отстаивал Трубецкой, и по праву его надо признать одним из предшественников экологии культуры»[202]. Если быть до конца справедливым, то родоначальником экологии культуры в русской мысли следует признать К. Н. Леонтьева.
Итак, работа Н. С. Трубецкого «Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока» логично построена, не перегружена абстрактными умопостроениями, обладает большим агитационным потенциалом. Однако есть мысль, которая, на наш взгляд, действительно «не вытанцовывается». Трубецкой утверждал, что Чингисхан, сам являясь шаманистом, ценил людей религиозных, какую бы они религию ни исповедовали. Вместе с тем шаманизм в силу его особенностей не мог стать государственной религией. Произошло оправославление татарщины. «Благодаря тому что вместо расплывчатого и демагогически бесформенного шаманизма Чингисхана руководящей религиозной идеей Московского государства стало догматически определенное православие, должны были измениться и некоторые существенные части всей государственно-идеологической системы, которую теперь оказалось возможным теснее связать с религиозной основой»[203]. Так в чем же здесь «великое наследие Чингисхана»? В бытовом исповедничестве? Оно может быть в любой религии, его примеры можно найти в житиях святых Киевской Руси. Если бы речь шла только о политических вопросах, способах управления самой большой в мире континентальной империи, то с подобной постановкой вопроса можно было бы согласиться. Однако Трубецкой все время настаивает на включении в «великое наследие» духовной культуры России. «О родстве с Азией, и кровном и духовном, евразийцы говорят всегда с подъемом и даже упоением, и в этом подъеме тонут и русские, и православные черты»[204], – писал Г. В. Флоровский.
3. Наследие славянофилов и современная социокультурная ситуация в России
Пик научного интереса к наследию славянофилов приходится на 1990-е гг. Мы помним замечательные исследования M. H. Громова, В. А. Кошелева, С. С. Хоружего и многих других. В настоящее время количество публикаций на эту тему несколько снизилось. «„Общественность“ же (насколько таковая имеется) еще по инерции не отказывает этим темам в известной важности, однако больше не проявляет к ним активного интереса – поскольку движения свежей мысли здесь отнюдь не заметно»[205], – писал С. С. Хоружий.
Возникает вопрос, актуально ли наследие славянофилов в современной России, или это пройденный этап развития русской мысли? Ответить на него не так просто, нужно найти конкретные сферы нашей социокультурной реальности, где данная доктрина может быть применима целиком или по частям. В данной главе мы попытаемся проанализировать различные мнения исследователей последних лет.
Новым направлением изучения славянофильства стала интерпретация его в рамках геополитики, или, если точнее сказать, культурной геополитики. Подробнее об этом см. монографию[206] автора, в которой делается вывод, что сравнительный анализ культур Запада и России, поиск начал самобытности православного славянства привели к появлению цивилизационного подхода в изучении общества, без которого не состоялась бы геополитика. В трудах славянофилов выявляются геополитические интуиции и образы, основанные на религиозных исканиях. Культурно-геополитические образы отражают представления славянофилов об одухотворенности пространства России и определяют ее место в мире.
Волгоградский автор Елена Михайловна Дринова разрабатывает новое междисциплинарное направление: конфессиональную геополитику, в рамках которой изучается феномен включенности религии в современный политический процесс, выражающийся, прежде всего, в наличии политических религиозных партий (конфессиональный партогенез), способных лоббировать на государственном уровне свои проекты. Утверждается, что религия имеет мощный мобилизационный потенциал. Религия занимает пространство и стремится к расширению. Ключевыми понятиями данной дисциплины является «религиозное метапространство» и «религиозная экспансия». «Религиозное метапространство было сформировано в результате естественной религиозной экспансии – через распространение политико-религиозными субъектами своей религии как единственно верной и истинной. В современном мире изменились форма и функциональная направленность экспансии, методы, стали иными последствия воздействия ее потенциала, но ее политический заряд остался прежним»[207].
Е. М. Дринова использует понятия «политическая религия» и «политизация религии», что не одно и то же. «…Политизация религии – это процесс, в результате которого политика, воздействуя на религию, направляет ее действие в русло, необходимое для политики. Политическая религия – это одно из состояний традиционной религии, детерминированное политическими процессами в самой религии»[208]. Эта детерминированность проявляется, прежде всего, в сакрализации политической идеологии.
По мысли Е. Дриновой, «метафизический фундамент конфессиональной геополитики был заложен славянофилами»[209]. Славянофилы «верили в особый тип политической культуры, который возникает на духовной почве православия»[210]. Квинтэссенцией политических процессов в православии они считали принцип соборности, который «представляет собой символическое выражение политической миссии России»[211]. Ф. И. Тютчев разработал учение о России как Империи Востока, в которой Православная Церковь – душа, а славянство – тело.
Современный исследователь геокультуры Александр Неклесса в своих работах не касается творчества славянофилов, но его концепция раскрывает природу русской психеи в славянофильском духе. Он отмечает, что формула «Москва – Третьего Рим» изначально осознавалась как опровержение падшей Византии (гибель Второго Рима рассматривалась как божья кара за Флорентийскую унию 1439 г.). «Однако, обретение православного апофатического богословия, развиваемого в Византии, познание мира удивительных энергий, воспринятых и пестуемых в основном в исихастском кругу, а на русских просторах – нестяжателями, заволжскими старцами, каким-то образом, с изменениями, угасаниями, провалами – вплоть до трагического надлома – было все же унаследовано Россией»[212]. Апофатичность произвела ряд отличных от западноевропейских версий христианской культуры производных. Апофатическое богословие предполагает испытание на грани предельности.
Апофатический подход распространяется и на принципы миростроительства. Для русской идентичности характерно самоощущение судьбы как миссии, наполненной дерзновенным содержанием. Чувство запредельности отражается в социальной и политической практике экстатичностью и экстремальностью, порою – свирепостью. В истории это не раз проявлялось в способности народа к предельной мобилизации. Героизм и жертвенность народа часто хищнически использовались властями. С утратой духовных оснований положительные стороны народной психеи могут превратиться в их противоположность: терпение может превратиться в тупую покорность. Безудержная устремленность к идеалу заставляет разрушать и отчасти презирать земное устройство как профаническую копию недостижимого идеала.
Тем не менее тяга к экстремальности порождала дух экспансии, разнообразных форм заселения безбрежного сухопутного океана Северной Евразии. «Это была страна, присутствовавшая в один из периодов истории на трех частях света и первой дотянувшаяся до края неведомого материка – четвертого»[213]. Здесь имеются в виду Русская Америка от Алеутских островов до Калифорнии и Антарктида, открытая русскими мореплавателями. Мечта о дальневосточном Царьграде сохранилась в топонимике Владивостока – бухта Золотой Рог и пролив Восточный Босфор, а северная часть Тихого океана получила на время наименование «Русского моря».
А. И. Неклесса делает вывод, что в современном мире, степень неопределенности которого неуклонно повышается, «плодотворным направлением методологической революции представляется также синергийный подход к миропознанию, миростроительству и пространству операций. <…> Человек в обстоятельствах принятия сложных, критических решений верно избирает и успешно преследует цели, если при этом он непрерывно беседует с Богом»[214]. Таким образом, оказался востребованным и гносеологический аспект учения славянофилов.
Философ В. М. Межуев так видит актуальность наследия ранних славянофилов: «…Россия по своей идее – не просто одна из многих западноевропейских стран, а страна равновеликая Западной Европе, тоже Европа, пусть и Восточная. Она часть большой Европы, которая состоит из двух половин – западной и восточной, одна из которых тяготеет к рационально-правовой организации общества, а другая, не отрицая первое, – к его духовно-нравственной организации. Каждая из них по-своему необходима. Откажись от одной из них, и вся Европа рано или поздно окажется в тупике. На Западе этот тупик переживается как «закат культуры», у нас – как недостаток цивилизации»[215].
4. Геокультурная картина мира неоевразийцев
Александр Дугин, наиболее известный неоевразиец, свое понимание геополитики православия основывает на идеях славянофилов, развивая их с использованием достижений богословской мысли русского зарубежья. «Сверхразумность Божественного действия (примат апофатической мистической теологии), духовная и языковая свобода поместных церквей (восходящая к глоссолалиям апостолов в день Пятидесятницы) и учение о сакральной роли Империи и императоров (теория православной симфонии) – вот основные моменты, определяющие специфику православия в отличие от католицизма, фактически отрицающего эти аспекты христианства»[216].
Дугин выстраивает символическую оппозицию:
После падения Византии православный мир разделился на две части. Первая – оказалась в зоне политического контроля неправославных государств, в нее входили греки, сербы, румыны, болгары, составившие православный миллет. Константинопольский патриархат превратил православие в доктрину индивидуального спасения, где о политике не могло быть и речи. «Установление на Руси Патриаршества и провозглашение Москвы „Третьим Римом“ имеет прямое отношение к мистической судьбе Православия как такового. Русь после падения Константинополя остается единственным геополитическим „большим пространством“, где существовала и православная политика и православная Церковь»[217].
Геополитическая интерпретация византийского религиозного влияния часто встречается в научной литературе. Особое внимание исследователи уделяют распространению исихазма в соседние страны. Здесь можно выделить исследование английского византолога русского происхождения Димитрия Оболенского[218].
В 60-е гг. XX в. историк древнерусской литературы Г. М. Прохоров ввел термин «политический исихазм», понимая под ним процесс «закрепления достигнутых исихастами рубежей – в философии, в догматике, в церковной жизни (монастырской особенно), в борьбе за умы и в политике, внешней и внутренней»[219], который начинается с приходом к власти императора Иоанна VI Кантакузина (1293–1383). Проводником «политического исихазма» на Руси был митрополит Киприан. Знаменитый византолог Иоанн Мейендорф (1926–1992) признал этот термин с некоторыми оговорками[220]. Современный исследователь Владимир Петрунин уточнил это понятие, назвав данное явление «социальным исихазмом»[221], обращая внимание на то, что исихазм в поздневизантийский период охватил все стороны жизни, а не только политику.
Важное место в доктрине неоевразийства занимает проблема цивилизационной идентичности русских и других народов, составляющих евразийское пространство. Вадим Валерианович Кожинов (1930–2001) утверждал, что «евразийским народом является именно и только русский народ; остальные населяющие Россию народы – это в основе своей либо европейские, либо азиатские народы, обретающие евразийские черты лишь в «магнитном поле» России. И если они оказываются за пределами этого поля, они утрачивают евразийский характер и постепенно опять превращаются в собственно европейские или азиатские»[222].
Александр Сергеевич Панарин высказывался против взятия на вооружение принципа «конфликта цивилизаций». «Российская геополитика не может строиться по принципу этноконфессиональных размежеваний и противопоставлений: «чистых» этносов и конфессионально «чистых» ареалов в нашем евразийском пространстве не существует»[223]. А. С. Панарин также отмечал: «По сути, в России был поставлен эксперимент всемирно-исторического значения: он касался возможностей устойчивого синтеза народов, принадлежащих к разным цивилизационным традициям, но обреченных историей и географией на совместное проживание. Этот эксперимент для своего времени в целом удался, что обеспечило цивилизационную и геополитическую стабильность в масштабах шестой части земного шара»[224].
Классические евразийцы выражали надежду на способность православия интегрировать другие вероисповедания. Если В. Кожинов и А. Панарин более тяготели к славянофильству и классическому евразийству, то А. Дугин взял на вооружение доктрину европейских «новых правых». Идею стратегического союза с исламским фундаментализмом против атлантизма и мондиализма А. Дугин находит у итальянского правого геополитика Карло Террачано (1948–2005) и выражает ее формулой «Россия + Ислам = спасение Европы». Террачано рассматривал континентальный Восток как позитив, а атлантический Запад как негатив, что весьма редко для европейца.
Пресечения с идеологией исламизма имеют место в образе врага. Малазийский шейх Имран Назар Хоссейн приводит слова из Корана: «Верующие, не берите близкими к вам иудеев и христиан» (5;51). Современная интерпретация коранических слов шейхом такова: «Мы живем именно в том мире, где впервые в истории можно наблюдать подобный иудо-христианский альянс. Это именно тот альянс, который создал современную западную цивилизацию и который правит миром посредством ООН. Этот альянс породил современную монетарную и экономическую систему, при помощи которой он достиг успеха в несправедливом самообогащении за счет всего мира. И это тот самый иудео-христианский альянс, который создал Международный валютный фонд»[225].
А. Дугин порой сильно увлекается в своем сочувствии радикальному исламу. В интервью интернет-телеканалу «rassia.ru» по поводу фильма «Невинность мусульман» он сетовал на то, что российские адепты пророка отнеслись к оскорблению их веры слишком спокойно и не пришли устроить сожжение американского флага к посольству США в Москве. Также он призывал более активно наступать на Даджаля в лице США (Даджаль – исламский аналог Антихриста). Как знать, может быть, бостонские террористы услышали его призыв?
На наш взгляд, Дугин и его сторонники совершают грубую стратегическую ошибку. Если они действительно в союзе с радикальными мусульманами собираются победить атлантизм, то следует задаться вопросом, что будет дальше? Ответ можно найти в Коране. «Сражайтесь с теми из людей Писания, которые не веруют ни в Аллаха, ни в Судный день, которые не считают запретным то, что запретили Аллах и Его Посланник, кто не следует истинной религии, пока они не станут униженно платить джизйу собственноручно» (9;29). Интересно, собирается ли Дугин платить джизйу, или он считает, что это касается христиан, которые заодно с иудеями, а для антисемитов будет сделано исключение? И это не пустые инсинуации. В настоящее время в России идет процесс исламского «налогообложения» предпринимателей и состоятельных людей.
После убийства шестерых человек в Ставропольском крае в январе 2014 г. была обнародована информация о том, что северо-кавказские боевики собирают закят с таксистов. «С нас регулярно требуют выплаты, – сообщил водитель. – Делается это под видом закята, однако, по сути, мы платим дань. Как говорят ребята из других городов, это распространено по всему региону»[226]. Закят – это один из пяти столпов ислама, налог в пользу бедных, который должен платить каждый мусульманин. В статье не говорится, только ли с мусульман взимают боевики этот «налог». Если с других тоже, то это будет уже не закят, а джизйа – подушная подать с иноверцев. Впрочем, для христиан был способ избежать унизительного налога – служить в исламской армии.
Легкомыслие неоевразийцев непростительно. Россия является ареной столкновения цивилизаций. У всех еще на памяти высказывания адвоката Дагира Хасавова на РЕН-ТВ, сказанные по поводу судов шариата: «А мы считаем, что мы у себя дома. Возможно, вы чужие, а мы у себя дома. И мы будем устанавливать правила, которые нас устраивают, хотите вы этого или нет. Любые попытки изменить это обольются кровью, в Москве будет второе мертвое озеро. Мы зальем город кровью»[227]. В России, пережившей большое количество страшнейших террористических актов, такие слова не могут рассматриваться как пустая бравада. Формально эти высказывания были осуждены политическими и религиозными деятелями, но Хасавов не понес за них никакого наказания.
Меняется стратегия террористов на Северном Кавказе. Вместо сепаратистской Чеченской республики Ичкерия в 2007 г. Доку Умаров провозгласил Кавказский эмират, охватывающий все мусульманские республики этого региона. Цель данного геополитического проекта – изгнание «неверных» и установление законов шариата. Врагом объявляется Россия и страны Запада. Ликвидация главаря бандподполья в январе 2014 г.[228] не устраняет опасности, исходящей от организации, которая покрыла своей сетью всю Россию.
По утверждению главного идеолога «эмирата» Мовлади Удугова: «У этого исламского государства пока отсутствуют границы. Говорить о том, что мы хотим сегодня на территории этих нескольких республик Северного Кавказа построить какой-то анклав, неправильно. Нет, сегодня многие мусульмане, проживающие в Татарстане, Башкортостане, Бурятии, русские, принявшие ислам из самых разных регионов России, приносят присягу Докке как законному руководителю мусульман. И где бы они ни находились – в Москве, Благовещенске, Тюмени, Владивостоке, – когда мусульманин приносит присягу, он становится боевой единицей. Если сегодня этих людей не видно в их городах, они не действуют сейчас, это вовсе не означает, что они не будут действовать в будущем»[229].
О русских, принимающих ислам, здесь сказано неслучайно. Другой представить «огненного ислама», философ, в прошлом соратник Дугина по обществу «Память» Гейдар Джемаль[230] в статье с характерным названием «Россия как колыбель обновленного ислама» видит в Северном Кавказе колыбель исламской революции в России. Идеологией революции должен стать левый исламский эгалитаризм. «Те многие тысячи русских, которые сегодня принимают ислам, мотивированы именно этим»[231].
«Многие тысячи» – еще недавно можно было подумать, что это преувеличение. Однако, по данным Левада-Центра, за 6 лет (с 2007 по 2013 г.) доля мусульман в России увеличилась с 4 до 7 %[232]. Цифры небольшие, но при должной сплоченности религиозное меньшинство может превратиться в значимую геополитическую силу. Согласно исследованиям Ростислава Туровского, известного специалиста по культурной географии, из религиозных сетей (сетями он называет региональные и локальные сообщества социальных активистов разных стран, совместно решающих определенные задачи) наиболее развитыми в нашей стране являются исламские, из этнических – адыгейские, чеченские, азербайджанские[233]. Да и в 7 % вряд ли попали нелегальные мигранты, которые сильно увеличивают количество мусульман в России.
Тема «русского ваххабизма» стала активно обсуждаться после ликвидации боевика Дмитрия Соколова (1992–2013), замешанного в организации теракта в Волгограде 21 октября 2013 г. «Когда на ваххабитском небосклоне появился русский проповедник Александр Тихомиров (он же Саид Бурятский), оказалось, что это лишь странное исключение. Фамилии разыскиваемых за теракты в Самаре, Москве и Пятигорске Павла Косолапова и Виктора Двораковского звучали экзотично. Но когда в Поволжье стали появляться целые «русские джамааты», стало ясно: славяне-ваххабиты – это уже система, которой противопоставить, кроме стволов, нечего. В Ульяновской области была раскрыта банда «Исламский джамаат» под командованием русского парня Сергея и чуваша Валерия Ильмендеева»[234]. По данным МВД, численность «русских ваххабитов» только в городе Астрахань достигает одной тысячи человек.
Таким образом, заигрывание с исламом, тем более радикальным – это игра с огнем. Тут можно вспомнить историю Византии. В борьбе с латинистами внутри страны император Иоанн VI Кантакузин сделал ставку на турок, однако уже при его жизни османы начали захватывать земли империи, а через сто лет Византия потеряла окончательно свою независимость. Так что, выбирайте союзников, господа!
Однако Дугиным неоевразийство не исчерпывается. О своих евразийских предпочтениях заявляют и деятели искусства. В 2010 г. Никита Сергеевич Михалков опубликовал «Манифест Просвещенного Консерватизма». «Россия-Евразия – это не Европа и не Азия, и не механическое сочетание последних. Это самостоятельный культурно-исторический материк, органическое, национальное единство, геополитический и сакральный центр мира»[235].
Новый импульс обсуждениям темы был придан статьей В. В. Путина «Новый интеграционный проект для Евразии – будущее, которое рождается сегодня», где был намечен курс на создание Евразийского Союза. По его мнению, союз способен «стать одним из полюсов современного мира и при этом играть роль эффективной «связки» между Европой и динамичным Азиатско-Тихоокеанским регионом». «Убежден, – заканчивает свою статью Путин, – создание Евразийского Союза, эффективная интеграция – это тот путь, который позволит его участникам занять достойное место в сложном мире XXI века. Только вместе наши страны способны войти в число лидеров глобального роста и цивилизационного прогресса, добиться успеха и процветания»[236].
Предложение заманчивое, однако возникает два вопроса: не станет ли новый союз инструментом выкачивания ресурсов из России в пользу слаборазвитых партнеров (с чем столкнулся Евросоюз), и не приведет ли интеграция к новому потоку трудовых мигрантов из Средней Азии (к союзу собираются присоединиться Киргизия и Таджикистан)?
Вячеслав Кузнецов и его научная школа разработали новую модель мирового порядка и современного национального российского мировоззрения «Проект Россия 2012», альтернативную евро-атлантической либеральной идеологии. Акцент здесь делается на «культуре созидающего национализма». В качестве внешнего контекста для национальной модели незападного мировоззрения рассматривается «глобальная структурная гуманитарная революция», способная противостоять глобальной угрозе внешней среды – мировой ядерной войне. Угроза появилась в 1999 г. с агрессии США и НАТО против народа Сербии и др. народов.
Основная революционная идея школы Кузнецова заключается в том, чтобы средствами геокультуры обратить однополярную Мир – Систему (в смысле употребления этого термина Валлерстайном) в многополярную Культуру – Сеть. «… Геокультура способна придать новое качество общественным наукам – обосновать и развить науку жизнеобеспечения человека, общества и цивилизации как культуру диалога, мира и безопасности; как культуру незападного мировоззрения-2012; как культуру коммуникации»[237].
Со всем можно согласиться, только встает вопрос, а что незападного в тех ценностях, которые пропагандирует В. Н. Кузнецов? Он не предлагает установить, например, идеократию. На наш взгляд, все это либеральные ценности. Другое дело, что он хочет, вооружившись ими, остановить западную экспансию.
Вообще, антизападная (антиатлантическая) и антилиберальная риторика, как это и было завещано классиками, является характерной константой неоевразийства. На 3-м Кавказском форуме российской (евразийской) молодежи, проходившем в июле 2012 г. на Домбае, говорилось, что XXI в. станет противостоянием «атлантистов» (сторонников однополярного глобализма) и евразийцев. Участница форума Алсу Хабибулина сказала следующее: «Политическая философия евразийства предлагает совершенно самобытные оригинальные решения, радикально отличающиеся от либерализма и глобализма, и тут ценно то, что предлагается модель устойчивого общества»[238].
Еще одним обязательным элементом евразийской идеологии является признание русского народа государствообразующим, первым среди равных. Эта мысль стала центральной в предвыборной статье В. В. Путина «Россия: национальный вопрос». Кандидат в президенты писал, что для русского народа является культурным кодом скреплять этносы вокруг себя. «Языком, культурой, „всемирной отзывчивостью“, по определению Федора Достоевского, скреплять русских армян, русских азербайджанцев, русских немцев, русских татар. Скреплять в такой тип государства-цивилизации, где нет „нацменов“, а принцип распознания „свой – чужой“ определяется общей культурой и общими ценностями»[239].
Путин также отметил активность этнических диаспор, что это вещь неоднозначная, и что для русского народа не свойственно объединяться в такие крепкие, сильные диаспоры. Даже, когда русские находятся за рубежом, они все равно в большей степени индивидуалисты. То есть они не продавливают сообща свои интересы.
Тут возникает вопрос: какую, если не привилегию, то защиту может предложить государство за скрепление других народов? Получается так, что русские оказываются в подвешенном состоянии: не имея сильных гражданских организаций, способных их защитить в условиях обостряющейся этнической конкуренции, они являются только скрепляющим материалом, неким цементом, не целью, а средством. И тут Путин не скупится перед выборами на обещания по ликвидации такого рода несправедливости. Это, прежде всего, ограничение миграции, притом не только из-за рубежа, но и внутри государства, путем применения старого испытанного механизма регистрации. Основное средство обеспечения безопасности, по его мнению, заключается в улучшении работы судов и правоохранительных органов.
Тут ничего не скажешь, закон должен быть для всех одинаков. Но после приговора Расулу Мирзаеву это все выглядит как издевательство. Издевательство над здравым смыслом и просто пустые обещания. Потому что в этом приговоре нарушены не только правовые нормы, но и просто законы физики, законы механики: действие равно противодействию, все это знают.
Как сказал адвокат семьи Агафоновых (по данным репортажа «Новой газеты»), приговор суда вызван желанием не портить отношения с влиятельной дагестанской диаспорой, а исходит оно из Администрации Президента. То есть дагестанские диаспоры могут воздействовать не только на суд, прокуратуру (в данном случае это вина прокуратуры), но и на деятельность Администрации Президента. И это в таком резонансном деле, за которым следила вся страна. И это вызывает, мягко говоря, недоумение, а у многих – ужас.
Что же в таких условиях делать? Этот случай не единственный, это только вершина айсберга. Получается так, что сейчас русские вынуждены объединяться в гражданские сети для защиты своего права жить на своей земле. Это, конечно, националистические партии, в частности, сейчас очень активно в протестных действиях участвуют национал-большевистская партия Эдуарда Лимонова, национал-демократическая партия Константина Крылова. Последняя партия предлагает рецепт простой: отделить от России национальные образования, представители которых вызывают наибольшее недовольство русского населения.
В. В. Путин так прокомментировал данную программу: «Стержень, скрепляющая ткань этой уникальной цивилизации – русский народ, русская культура. Вот как раз этот стержень разного рода провокаторы и наши противники всеми силами будут пытаться вырвать из России – под насквозь фальшивые разговоры о праве русских на самоопределение, о “расовой чистоте”, о необходимости “завершить дело 1991 года и окончательно разрушить империю, сидящую на шее у русского народа”. Чтобы в конечном счете – заставить людей своими руками уничтожать собственную Родину»[240].
К словам Путина можно добавить, что отделение ни к чему не приведет. Республики Закавказья уже давно от нас отделены, но тем не менее их сети самые сильные в сегодняшней России. В этих условиях объединение русских в гражданские организации необходимо для давления на руководство страны, которое привыкло решать конфликты в пользу сплоченного меньшинства в ущерб разобщенному большинству. Скрепляющая функция русского народа должна выразиться в том, что он, действуя в рамках закона, может заставить власть выполнять свои предвыборные обещания. В конечном итоге, жить по законам правового государства, а не по законам гор и тайги, предпочтительнее для всех народов России. Принцип территориальной целостности государства должен быть незыблемым. Это не аксиома: опыт существования независимой Ичкерии у нас еще в памяти. Таким образом, именно общественность должна противодействовать диаспорам, которые пытаются навязывать свою волю всей стране.
В конечном итоге, проблема мультикулыурализма заключается не в том, у кого какого цвета волосы или разрез глаз, или какие танцы они танцуют. Вопрос здесь в агрессивном и порой противозаконном поведении некоторых сплоченных религиозных и этнических групп. И проблема эта не только наша. В феврале 2011 г. премьер Великобритании Дэвид Кэмерон сказал, что Англии нужна более крепкая национальная самоидентификация, чтобы предотвращать обращение к экстремизму, которое идет от несгибаемой позиции групп, продвигающих исламский экстремизм. Им нужно ограничить доступ к университетам, к тюрьмам. «Нам нужно отказаться от пассивной толерантности последних лет в пользу гораздо более активного и сильного либерализма»[241]. Верят ли эти группы в права человека, в равенство перед законом? Либерализм должен быть целостным, – говорил Кэмерон.
Вернемся к высказыванию Дагира Хасавова: «Возможно, вы чужие, а мы у себя дома. И мы будем устанавливать правила, которые нас устраивают, хотите вы этого или нет». Сегодня прозвучало – «возможно», а что завтра? Подобные высказывания – не случайность, они стали следствием продвижения «россиянской» идентичности. На наш взгляд, в слове «россиянин» нет ничего плохого, его употреблял еще Карамзин, но, когда некоторые диаспоры используют его для обоснования попыток своего доминирования в России, это не может не вызвать протеста. В поисках ответа на вопрос «что делать», следует задуматься о русской идентичности. Здесь хочется привести пример из книги Александра Сергеевича Панарина «Православная цивилизация в глобальном мире», где он пытается определить основные параметры православной цивилизации в антитезу западному вызову: «Во-первых, противопоставление укорененного архетипа „пахаря“, в поте лица добывающего свой хлеб и обустраивающего свою землю, хищному кочевничеству. Тот факт, что такое кочевничество может являться не только в облике внешней силы, но и в облике внутреннего колониализма, ростовщической диаспоры, дела не меняет…»[242].
В вышеупомянутой статье Путина усилившийся процесс миграции в мире сравнивается с «великим переселением народов». Но чем это все закончилось? Народы, населявшие Римскую империю, либо были уничтожены, либо порабощены, либо ассимилированы, а на их месте образовались варварские государства. Процесс притока мигрантов очень неоднозначен. Можно согласиться с тем, что у нас не хватает людей, что нам нужны свежие силы, готовые работать и рожать детей, но с другой стороны, страна, в которой русские окажутся в меньшинстве, уже не будет называться Россией.
Заключение
В своих взглядах на природу православно-славянской цивилизации каждый из авторов был выразителем духа своего времени. Немецкий философ О. Шпенглер смотрел на русскую культуру как романтик, как представитель философии жизни. В России он видел неиспорченное цивилизацией молодое начало, выраженное в творчестве Достоевского. Подобные настроения были характерны для немецких интеллектуалов до Первой мировой войны, которые были заняты поисками «русской души».
Английский историк А. Тойнби русскую православную цивилизацию делает полноправным субъектом мировой истории. Для раннего Тойнби характерно уважительное и сочувственное отношение к России, которое после Второй мировой войны сменяется резкой критикой за тоталитаризм, уходящий корнями в глубь истории. Даже такие понятия, как «Москва – Третий Рим» и «Святая Русь», начинают нести у него негативную оценку. По всей видимости, это можно объяснить влиянием на Тойнби идеологии холодной войны против СССР.
Американский политолог С. Хантингтон заимствовал у позднего Тойнби название своего основного труда и основные подходы к осознанию роли православия в мировом политическом процессе. Хантингтон был еще более критичен к России как дореволюционной, так советской, так и постперестроечной, что можно объяснить влиянием развитой на Западе на тот момент советологии. Статья «Столкновение цивилизаций?», опубликованная на русском языке в 1994 г., вызвала большой интерес читателей. В отличие от Шпенглера и Тойнби, с которыми широкая аудитория смогла ознакомиться в переводах на русский язык примерно в это же время, Хантингтон был современником и писал о насущной политике. Проблема цивилизационной идентичности в новых условиях стояла тогда очень остро. «Чтение Хантингтона и обсуждение его идей в 1994–1996 гг. приучало Россию к мысли о ее культурной и политической самостоятельности. На самом деле, России была необходима эта болезненная процедура – осознание своего цивилизационного одиночества»[243].
Взгляды Хантингтона стали сразу популярны в России, потому что он своей концепцией поставил под сомнение тезис о безальтернативности вестернизации страны. Несмотря на критику России за неспособность перенять ценности политической культуры Запада, он заявил: «Если же Россия примкнет к Западу, православная цивилизация перестанет существовать»[244].
Работа по осознанию православно-русской цивилизации велась и среди представителей русского зарубежья. Особенно в этом преуспели евразийцы. Самой известной работой по этой теме стала брошюра Н. С. Трубецкого «Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока». Критиковать данную работу Трубецкого можно бесконечно: сам он к ней серьезно не относился и признавался, что она является удобной целью для критики. Однако брошюра имела не только широкий резонанс, но и сформировала определенное мнение не только о евразийцах, но и о русской истории.
«Ни одна страна в мире не окружена такими противоречивыми мифами о ее истории, как Россия, ни один народ в мире так по-разному не оценивается, как русский»[245], – писал Д. С. Лихачев (1906–1999). Евразийцы создали еще один миф о России, который можно интерпретировать по-разному. Гипотеза о монголо-татарском влиянии на этногенез русского народа, если можно так сказать, круглая, то есть ее можно переставлять с ног на голову и, наоборот, в зависимости от того, что нужно доказать.
В XIX в. слово «татарщина» несло негативный смысл: невежество, своеволие, деспотизм, отсутствие правовой и бытовой культуры, в общем, все то, что противостоит цивилизованному образу жизни. В XX в. евразийцы попытались реабилитировать это понятие, превратив его в «великое наследие Чингисхана». Их трудами воспользовались советологи. Диаметрально поменяв оценки, они пытались показать, что Россия принципиально неисправимая тоталитарная страна в любом ее виде: самодержавном, коммунистическом, посткоммунистическом. Российский культуролог И. В. Кондаков так воспроизводит клише советологии: «…Рус. самодержавие как социокультурный феномен – это тип политико-правовой культуры, воплощающий в себе непосредственно и опосредованно комплекс идей вост. деспотизма, унаследованных Русью от Византии (а через нее от Бл. Востока) и кочевой империи Чингисхана и укоренившихся на почве рус. культуры, начиная с крещения Руси (Владимира Святого) и кончая всеми советскими генсеками и президентами (вплоть до Ельцина, уже в посттоталитарный период)»[246].
Идеи евразийцев активно обыгрывают современные украинские националисты, пытающиеся доказать свое превосходство над русскими. «Европа для русских – это „потерянный рай“, откуда их вырвали татарским арканом. Именно конфликт между изначальной европейской природой и навязанным азиатизмом истории и государственности определил русский психотип, все его комплексы и фобии. Все русские неврозы – от пьянства до большевизма – отсюда. Утратив Европу, русские захотели ее не просто забыть – они решили ее возненавидеть, возлюбив при этом свое историческое несчастье, весь этот навязанный им судьбой азиатизм»[247].
Таким образом, евразийцы, тем, что на первый план своей концепции русской культуры поставили туранский элемент, создали благоприятную почву для насмешек и карикатур на Россию. То же касается неуклюжего термина «идеократия», который вызывает отрицательные ассоциации. Славянский элемент в их учении уходит на второй план, а православие превращается в политическую идеологию.
В России конца 80-х – 90-х гг. XX в. наблюдался подъем интереса к наследию славянофилов. Несмотря на некоторое ослабление внимания к славянофильской тематике в наши дни, современные авторы пытаются находить актуальные смыслы идей XIX в. Поиск идет в рамках предметного поля современных социальных дисциплин, в том числе геополитики. Появляются новые междисциплинарные сферы исследования: культурная геополитика (геокультура), конфессиональная геополитика и т. п.
Диапазон мнений по поводу перспектив православно-славянской цивилизации не слишком широк и обусловлен исторически. В консервативных православных кругах еще актуальны идеи «Москвы – Третьего Рима» и панславизма. Современный русский публицист и паломник Юрий Воробьевский пишет о Византии: «Православная империя, удерживающая мировые силы зла, может быть воссоздана только народом, которому Бог дал многочисленность и силу. Русские пока еще способны вернуть себе эту задачу. Грекам она уже давно не по плечу»[248]. Автор не оставляет надежды, что Россия еще может вернуть православному миру Константинополь.
В том же ключе ведутся исследования в Институте русской цивилизации, где осуществляется активная деятельность по изданию наследия православно-славянской мысли и современных авторов. Директор института О. А. Платонов является сторонником теории иудеомасонского заговора против России.
Возрожденный В. В. Путиным в 2011 г. проект Евразийского Союза, который пролежал под спудом семь лет, пробудил интерес общественности к неоевразийству. Некоторые ученые, политики и деятели искусства заявили о своих евразийских предпочтениях, которые включают в себя принципиальное отрицание западничества, мондиализма и либерализма. Многим, как сторонникам, так и противникам, стало казаться, что возрождается СССР. Однако реализация масштабного геополитического проекта стала давать сбои. Авторы идеи Союза, выдвинутой еще в 1994 г., Н. А. Назарбаев и А. Г. Лукашенко дали «задний ход». Они выступили резко против создания Евразийского парламента и единой валюты. Президент Казахстана высказал свою позицию: «Такие направления, как охрана границ, миграционная политика, система обороны и безопасности, а также вопросы здравоохранения, образования, культуры, правовой помощи по гражданским, административным и уголовным делам не относятся к экономической интеграции и не могут быть перенесены в формат экономического союза»[249]. Таким образом, наших партнеров по Союзу интересует только экономическая интеграция, то есть они хотят получать нефть и газ по внутренним ценам и беспошлинно ввозить в Россию товары из Польши и Китая и при этом не иметь никаких политических обязательств перед Россией. Для России же интеграция чревата беспрепятственным ввозом наркотиков из Казахстана (грузы в условиях Таможенного союза на границе не досматриваются) и еще большим притоком мигрантов. А по проекту Назарбаева 1994 г. предполагалось создать ряд наднациональных органов, в том числе Парламент ЕАС и даже Совет по вопросам образования, культуры и науки. Аналитики утверждают, что на фоне дряхлого Ельцина Назарбаев и Лукашенко могли претендовать на лидерство в Евразийском Союзе, а теперь с Путиным они конкурировать не могут.
Идеи славянского единства были подвергнуты серьезному испытанию во время государственного переворота на Украине в феврале 2014 г. К власти пришли националисты, готовые начать полномасштабную дерусификацию своей страны. В это время русское население Крыма смогло мобилизоваться, создать отряды самообороны, взять под контроль территорию полуострова, избрать новое руководство республики и назначить референдум по вопросу большей автономии, а затем, после поддержки В. В. Путина, вопрос был поставлен о присоединении к России. Крымчане показали, что русские способны к самоорганизации, а это – признак зрелости гражданского общества. «Это не реваншизм, не примитивный шовинизм, – писала газета „Взгляд“, – это то настоящее чувство национального единства, которое и вытаскивает нацию из эпохи пессимизма и упаднического настроения»[250].
1 марта 2014 г. Совет Федерации одобрил ходатайство президента о вводе войск в Крым. Тем самым было показано, что Россия является мощной региональной державой и будет защищать свои национальные интересы, несмотря на негативную реакцию Запада. Геополитическое значение полуострова трудно переоценить. Крым – это не только 59 % русского населения, это база Черноморского флота и это город русской славы – Севастополь.
В Донецкой, Харьковской и других областях востока и юга Украины люди выходят на митинги против самопровозглашенных властей Украины, просят помощи у России. Боевики вооружаются и пытаются «навести порядок» силой. Первые жертвы появились в Харькове 15 марта – двое убитых и пятеро раненых противников евромайдана.
Похоже, разыгрывается два сценария по С. Хантингтону: который он предсказывал – разделение Украины, и который он не допускал – война двух славянских государств. Второго сценария нам тоже хотелось бы избежать.
Запад, как того и следовало ожидать, проявил двойные стандарты, поддержав государственный переворот и отказав русским на Украине в возможности самоопределения.
Лицемерие продемонстрировала и либеральная оппозиция, назвав свое шествие 15 марта в Москве «Маршем мира». На деле это мероприятие вылилось в акцию в поддержку майдановских боевиков. «Некоторые „противники воссоединения“, не скрываясь, щеголяли нацистской символикой Третьего рейха, – несколько таких „мирных“ граждан со свастикой на флаге задержала полиция»[251].
Таким образом, перспективы православно-славянской цивилизации в настоящее время туманны. Евромайдан в очередной раз показал правильность слов К. Н. Леонтьева: «Позднее, и даже очень скоро, я понял, что все славяне, южные и западные, именно в этом, столь дорогом для меня культурно-оригинальном смысле, суть для нас, русских, не что иное, как неизбежное политическое зло, ибо народы эти до сих пор в лице „интеллигенции“ своей ничего, кроме самой пошлой и обыкновенной современной буржуазии, миру не дают»[252]. В наше время сказанное относится и к восточным славянам.
Может быть, нам не следует слишком полагаться на братьев по вере и славянству, дабы потом не разочаровываться, а строить православно-русскую цивилизацию, благо, силы, запас патриотизма и политическая воля у нас на это есть.
В передаче «Воскресный вечер с Владимиром Соловьевым» пресс-секретарь Президента России Д. С. Песков сказал: «…Россия – это страна, на которой зиждется русский мир. Президентом страны является Путин, и именно Путин является главным гарантом безопасности русского мира. Путин уже недвусмысленно заявил о своей позиции»[253].
Референдум в Крыму прошел с ошеломляющим успехом: около 97 % крымчан высказались за вхождение в состав Российской Федерации.
На этой оптимистичной ноте хотелось бы закончить свое сочинение. Однако остается проблема крымских татар. Как ее собираются решать на полуострове? «Крымский премьер Сергей Аксенов предложил татарам войти во все органы государственной власти автономии. Им выделят пост вице-премьера и два министерских портфеля, а также посты заместителей министров силовых структур. Аксенов подтвердил взятые ранее обязательства удвоить объем средств, которые будут выделены на обустройство вернувшихся из депортации – речь идет о 22 миллионах долларов. Помимо этого, он гарантировал: в республике точно будет двуязычие (русский и крымско-татарский)»[254].
Смысл политики ясен – задабривание. Может случиться, что после «русской весны» мы получим новый субъект федерации с титульной нацией и всеми известными нам по Кавказу проблемами. В этих условиях желание Севастополя войти в Российскую Федерацию на правах самостоятельного субъекта выглядит более чем разумно. Естественно, крымские татары примут министерские посты и освоят выделенные им денежные субсидии, но сделает ли это их лояльными России? Злоба по отношению к русскому народу у крымских татар велика. Неспособные противостоять государству, эту злобу они будут вымещать на своих русских согражданах.
Глава московского землячества крымских татар Эрнст Кудусов, выступая 14 февраля 2014 г. в программе «ПРАВ?ДА!» на ОТР по поводу депортации крымских татар в 1944 г., заявил: «Сталин привык управлять рабами. Поэтому ему очень нравились русские – бывшие рабы, потомственные рабы. Тысячелетнее рабство, ничего тут не сделаешь». По поводу перспектив воссоединения Крыма с Россией Кудусов добавил: «Ни украинцы, ни крымские татары этого не желают и будут всячески препятствовать этому… И крымских татар будет поддерживать мировая общественность. Поэтому крымские татары в Россию никак не хотят возвращаться»[255].
Примечательно, что Кудусов, как и адвокат Хасавов, не ответил перед законом за оскорбление национальных чувств русского народа. Однако он получил резкую отповедь со стороны русского националиста Е. Холмогорова. Тот напомнил, что основой экономики Крымского ханства в XV–XVIII вв. была работорговля. «Россия, как мы знаем, решила крымскую проблему. В 1572 году воеводы Хворостинин и Воротынский разгромили крымское войско в битве при Молодях – „второй Куликовской битве“. В 1635 была построена Засечная Черта, навсегда покончившая с набегами работорговцев на Россию. В 1783 г. Крым стал русским. Думаю, что и дальше „потомственных работорговцев“ ждут некоторые разочарования. Ведь раб может освободиться. Жертва – дать отпор. А вот работорговец стать человеком – не может»[256].
Поделиться книгой: