«В какой-то миг мне стала ясной…»
В какой-то миг мне стала ясной Вся неизбежность этих встреч, И воля в ярости напрасной Нас не могла предостеречь. Сад, хрупким золотом пронизан, Горел последнею листвой. Закаты плыли по карнизам И умирали над Невой. И звезды крупные смотрели В разбег медлительной волны, Как будто в мире в самом деле Нет больше мира и войны. 1944
«Какая нива встанет на местах…»
Какая нива встанет на местах, Где вся земля в могилах и крестах, Где солнце поднимается во мгле? Но мы живем на зависть всей земле! И дерзости в простых сердцах у нас Огонь неистребимый не угас. Хочу, чтоб мысль и кровь друзей моих Вошли в суровый откровенный стих, Чтоб он неправдою не оскорбил Торжественную тишину могил, Чтоб он вошел как равный в честный круг Моих друзей. 1945
«Мне все здесь дорого и свято…»
Мне все здесь дорого и свято, У черных Пулковских высот: Могила русского солдата, На желтом бруствере осот, Мать-мачехой и повиликой С боков обросший капонир, Перевороченный и дикий, — Какой-то первозданный мир. Кирпичная щербатая стена, Моих друзей простые имена. Мне хочется, чтоб девушки и дети Пришли сюда на утреннем рассвете, Чтоб день был светел, чтобы ветер тих, Чтоб солнце золотилось на дороге. …Забудь свои печали и тревоги, Здесь мертвые спокойны за живых. 1945
«Есть мудрый смысл в непостоянстве…»
Б. Семенову
Есть мудрый смысл в непостоянстве Природы чистой и простой. Мой вечный спутник, ветер странствий, Еще неистовее вой. Клубясь, лети в дорожной пыли, Чтоб только свист по сторонам. Мы, знаю, слишком быстро жили, И твой порыв по сердцу нам. 1945
«Печаль. Она приходит после…»
Печаль. Она приходит после. Еще размах, еще бросок… В последний раз ударят весла, И лодка врежется в песок. За ней волна, как гром, накатит, И камыши прохватит дрожь. И может быть, совсем некстати Ты засмеешься и замрешь. Волна сойдет. Дрожа от зноя, Качнется тонкая лоза. Заглянет солнце золотое В твои лукавые глаза. Я ждал тебя совсем иную В обманчивой моей судьбе. Прости меня, что я ревную Весь мир сверкающий к тебе. 1945
«Не потому, что женщина любила…»
Не потому, что женщина любила, Не потому, что женщина ждала, Нет, сердце, опаленное дотла, Уберегла в бою другая сила. И пусть сейчас тебя не оскорбит Мое признанье. Так душа хотела. И, слепо вырываясь из орбит, Я сам не знаю, где она летела, Куда неслась, чтоб защитить меня, Весь мир вставал, и глох поток огня. И я пришел, я весь в глазах твоих. Мне так светло, так хорошо — ты видишь? …Как взмах ресниц медлителен и тих. Ты все простишь и словом не обидишь. А завтра? Видимо, судьба У нас одна. И мы в нее поверим. …Какая ночью протрубит труба, Какая буря разворотит двери? 1945
«А знаешь, ты была права…»
А знаешь, ты была права, Когда мы шли вдвоем с тобою И нас встречали острова Еще нехоженой травою. От клевера и повилик Летели золотые пчелы. Парк был прозрачен и велик, И море — синим и веселым. А знаешь, ты была права, Что все пройдет. И в самом деле, Другая выросла трава, Другие пчелы прилетели. В ленивой музыке воды Они звенят среди ромашек. И на сыром песке следы Почти такие же, как наши. 1945
«По лопухам и повилике…»
По лопухам и повилике, В листве зеленой и резной Дробился свет, плясали блики, И мир кружился предо мной. Цветной: зеленый, синий, белый, В кипенье света и тепла. И ты, как музыка, влетела, И ты, как музыка, втекла. Вошла в горячий запах лета, В сиянье яркого огня. И ливни хлынули. И где-то Ломались молнии, звеня. 1945
Сфинкс
Нева под лунным светом стынет, И, сердце страхом леденя, Глазами каменной пустыни Загадка смотрит на меня. Какой творец ее увидел И, проклиная бытие, На всю вселенную в обиде, Из камня вырубил ее? За веком век. Холодный идол С надменной строгостью лица Остался верен и не выдал И бред, и вымысел творца. А я люблю тебя простую, Ты мне не идол и не бог. Не требую, не протестую — Ты вне загадок и тревог. Я тоже умирал от жажды, Бродил по улицам пустым. Ты обожгла меня однажды Палящим холодом пустынь. 1945
«Поет метель. В дубленые тулупы…»
Поет метель. В дубленые тулупы Сама зима окутывает трупы. Последний сон… Последняя постель. Отголосит отходную метель. Ни холода не надо, ни тепла. И только память о друзьях светла. Исходит кровью рваная заря. И от смертей тупеют писаря. 1946
А. Блоку
Его поэзия жива. Ей все отдать душа готова. Мелькают мысли и слова, И наконец приходит слово — Основа жизни и души. Возьми его и не дыши. Остановись. Не без опаски Застынь над чудом. И постой. И снова вымыслы и сказки Начнут соперничать с тоской. Опять кудлатые метели Сплетутся в яростный клубок. И ты поймешь, что в самом деле Ты в этот миг не одинок. Что ты сейчас один хозяин, — Позвал вселенную на пир. Еще пока неузнаваем, Ты миру отдал этот мир Взаймы. Да что там! Без возврата Душа по слову отдана. На бледной площади Сената Трагическая тишина. Есть удивительное свойство У сказок, скрытое во мгле, — То золотое беспокойство За все живое на земле. Пусть жизнь прошла и песня спета — Густа могильная трава. Но в чистом голосе поэта Душа широкая жива. Приникни к темному надгробью, Завороженный и немой, И ты поймешь, как пахнет кровью Родник поэзии самой. 1946
«В моей беспокойной и трудной судьбе…»
И. Т.
В моей беспокойной и трудной судьбе Останешься ты навсегда. Меня поезда привозили к тебе, И я полюбил поезда. Петляли дороги, и ветер трубил В разливе сигнальных огней. Я милую землю навек полюбил За то, что ты ходишь по ней. Была ты со мной в непроглядном дыму, Надежда моя и броня, Я, может, себя полюбил потому, Что ты полюбила меня. 1947
На берегу
Здесь чайки в белые буруны Роняют крик. И продолженьем волн уходят дюны На материк. И ты бежишь воде навстречу, Во всем вольна. И вновь тебе окатывает плечи Ее волна. Что хочешь делай. Чем угодно жалуй. Хоть плачь, хоть пой. Весь мир сейчас без горьких слез и жалоб Перед тобой. Он пред тобой и для тебя назначен — Бери, дари. Он весь промыт, он светел и прозрачен, Как янтари. Он пред тобой, и радостный, и громкий, Во весь простор. …У горизонта на дрожащей кромке Стоит линкор. 1953
«Посмотри, как тихо позолоту…»
Посмотри, как тихо позолоту Август рассыпает на полях. Аисты готовятся к отлету. Ласточки сидят на проводах. Созреванья легкая усталость У самой природы — погляди. Милая, нам многое досталось, Многое осталось впереди. Небо выше и просторы — шире. Наше поле в скирдах золотых. Самая большая радость в мире — Это делать счастье для других. От всего, что в этом мире скрыто, Против нас готовится в тиши, Самая надежная защита — Ясное спокойствие души. Я тебя за тыщу верст услышу, Звонкой песней отзовусь в ответ. Ласточки воротятся под крышу, Аистов придумает поэт. 1953
Янтарь
Кусок промытый янтаря, Веселый, как заря, Вчерашний выбросил прибой В подарок нам с тобой. Прозрачный, как цветочный мед, Он весь сквозит на свет. Он к нам дошел, к другим дойдет Сквозь сотни тысяч лет. Он выплыл к нам с морского дна, Где тоже жизнь цвела, А в глубине его видна Застывшая пчела. И я сквозь тысячи годов За ней готов в полет: Узнать, с каких она цветов Свой собирала мед. Я жизнь люблю. Она рассказ Развертывает свой. И как мы счастливы сейчас, Лишь знаем мы с тобой. Теперь уже не наугад, Наш опыт разберет — И что такое в жизни яд, И что такое мед. Любовь. Ее не взять годам И силой не сломать. Я сам, я сам ее раздам, Чтобы опять, опять Она на радость молодым В прожилках янтаря Сквозь сотни лет пришла к другим, Живым огнем горя. 1953
«Я воевал, и, знать, недаром…»
Я воевал, и, знать, недаром Война вошла в мои глаза. Закат мне кажется пожаром, Артподготовкою — гроза. На взгорье спелая брусника Горячей кровью налилась. Поди попробуй улови-ка И объясни мне эту связь. Года идут, и дни мелькают, Но до сих пор в пустой ночи Меня с постели поднимают Страды военной трубачи. Походным маршем дышат ямбы, Солдатским запахом дорог. Я от сравнений этих сам бы Освободился, если б мог, И позабыл, во имя мира, Как мерз в подтаявшем снегу, Как слушал голос командира, Но что поделать — не могу! Подходят тучи, как пехота, От моря серою волной, И шпарит, как из пулемета, По крышке дождик проливной. 1955
«Нынче осень, как поздняя слава…»
Нынче осень, как поздняя слава, Ненадежна и так хороша! Светит солнце весеннего сплава, За холмы уходить не спеша. А по кромке зеленой у леса Зеленеют в воде камыши. И под тенью густого навеса Тишина и покой. Ни души. У опушки сухого болота Вырастает вторая трава. Красота! И стрелять неохота — Поднимаются тетерева. Я нарочно оставил двустволку, Чтоб не трогать внимательных птиц. А по лесу звенит без умолку Комариная песня синиц. В рыжей хвое лесные дороги. Листья падают, тихо шурша. И душа забывает тревоги, И обиды прощает душа. Видно, лето не кончило повесть, И запас у природы богат. Бронзовея, прямые, как совесть, Смотрят старые сосны в закат. 1955
«По щебню пулковских расщелин…»
По щебню пулковских расщелин Окоп взбирался на окоп. …Опять зениткою нацелен В ночное небо телескоп. Там солнца плавятся в пожарах. И там, загадочна досель, Как на прицеле, в окулярах Дрожит космическая цель. Астроном мыслью путь проделал В необозримый мир планет. И, как вселенной нет предела, Мечте его предела нет. И за мечтою этой смело, Опережая чудеса, Ракеты трепетное тело С земли рванется в небеса. Она пройдет потоком света, Меж звезд сияя горячо. …Снежинка — малая планета — Ему садится на плечо. 1955
«Здесь сосны, ветер и зима…»
Здесь сосны, ветер и зима, Приди сейчас сюда сама, И будет май и юг. Засмейся громко иль заплачь, Но только все переиначь, Как ты умеешь вдруг. Здесь день и ночь трубит трубой По мерзлым отмелям прибой В кипенье белых пен. И льда налет, и брызг полет Весь день до ночи — напролет, Всю ночь — без перемен. И любо мне на берегу У всех ветров стоять в кругу, Глотать морской настой И знать, что ты идешь сама Сюда, где сосны и зима, Что можно вновь сойти с ума, Сказав мгновенью — стой! 1956–1957
Сосны на берегу
А. Пунчонку
Неправда! Есть еще в пороховницах Запас хороший пороха сухого. И есть еще на глубине души Святая нерастраченная совесть. Она-то и дает, наверно, право Глядеть в глаза, и верить, и любить, И обнимать с надеждою за плечи Редеющих, как зимний лес, друзей. Я каждый день хожу сосновой рощей По берегу янтарного залива, Где ветер, набегающий со взморья, Гудит в вершинах и несет по склону Сыпучий снег с песком сыпучих дюн, Где грозно замерзающее море Кувалдами тяжелыми колотит В береговой белеющий припай. Давно я знаю, что покоя нету, Что счастье человека вне покоя, Что время выдувает из души Всю накипь, неудачи и сомненья, Как ветер, набегающий со взморья, Сдувает пену с бесконечных волн. «Пройдет и это» — мудрость Соломона Не нашему характеру сродни. Мы любим землю. Мы земные люди. Мы жили больше в помыслах грядущим И очень мало для себя самих. Гремел Октябрь над нашей колыбелью Раскатами «Авроры». Резал уши В два пальца свист метели продувной. Походные костры и бивуаки, Забытые могильные курганы И серый пепел страсти и раздумий На рано поседевших волосах. Мы не сдались. Мы, словно эти сосны По берегу, все в ссадинах и шрамах, Корявые, высокие, прямые, Ломаемся, но не умеем гнуться. Мы глубоко в земле сплелись корнями, Мы в небесах вершинами сплелись И бурю, налетающую с моря, Встречаем грудью, как всегда, в упор. Редеем мы. Но выстоять нам надо. Уже встает, уже шумит подлесок, Поддерживая нас и подпирая, Вершинами вытягиваясь к солнцу, По-своему шумит… 1956–1957
Иван-чай
Он розов, он лилов, он фиолетов, Метельчатый, высокий иван-чай. …Не спрашивай, не жди моих ответов, Моей глухой тоски не примечай. Он пахнет медом, сенокосным зноем. Войди в него, слегка пошевели — И зашумят над иван-чаем роем Встревоженные пчелы и шмели. Кукушка закукует на опушке, Надеждой вечной сердце веселя. Здесь в капонирах били наши пушки, Горели камни, плавилась земля. Душа моя, в тоске не будь немою. У памяти прощенья не моли! Окопы зарастают над Невою — Здесь полегли товарищи мои. Давно истлели звезды из фанеры, Осыпались могильные холмы. Живые — мертвым, верные без меры, Своею жизнью присягаем мы. А жизнь летит? И ветерок, качая, Сдувает вниз, к сплетенью корневищ, Лиловые метели иван-чая, Печального растенья пепелищ.