Мятежники

– Моя Полина прекрасно готовит свиные ребрышки под чесночным соусом…

– Вы из Парижа? – спросил Сергей.

– Оттуда. Вот не повезло, – сосед сокрушенно покачал головой, – а ты откуда, приятель?

– Тоже из Парижа.

– Где ты живешь?

Сергей назвал улицу, где располагался пансион Хикса. Оказалось, что его сосед жил всего в трех кварталах оттуда. Сосед обрадовался.

– Надо же! – воскликнул он, – встретить земляка в таких обстоятельствах! – он наклонился к Сергею и прошептал ему на ухо, – есть хочешь, земляк?

– Да, – вполне искренне ответил Сергей.

– Тогда пошли отсюда. Здесь слишком много голодных ртов…

Они отошли от костра, парижанин быстро нашел укрытие под какой-то разбитой телегой, забрался туда, поманил за собой Сергея. Порылся в лохмотьях, что заменяли ему одежду, вытащил кусок хлеба, разломил пополам.

– Держи. Как тебя зовут?

– Серж.

– А меня Жан-Жак. Мой папаша – поклонник Руссо, хоть и мясник.

– Мясник?

– Ну да, у него мясная лавка. Я ее унаследую…если выберусь отсюда живым, – Жан-Жак печально улыбнулся и Сергей увидел, что он очень молод – может быть всего на несколько лет старше его.

– Сколько тебе лет? – спросил он.

– Двадцать два. А тебе?

– Двадцать, – соврал Сергей.

– Ты женат?

– Нет.

– А я женат. Уже год. Когда я ушел в армию, Полин была беременна… Сейчас, наверное, уже родила. А я даже не знаю – кого… Эх, не повезло нам, Серж. К утру мы все тут сдохнем от мороза. А если не сдохнем – нас прикончат казаки. Бог против нас. Императору не стоило лезть в эту проклятую страну…

– Пожалуй…

Хлеб был съеден.

– Пошли к костру? – предложил Сергей, – здесь мы точно замерзнем.

Жан-Жак покачал головой.

– Иди. Я посижу. Спать хочется…

– Спать нельзя, – Сергей потянул его за рукав, – пошли к костру.

– Отстань, – вяло оттолкнул его парижанин, – иди один. У тебя ни жены, ни ребенка… Тебе еще рано умирать… А я уже все… С меня…хватит… Надоело… Иди… Если доберешься до Парижа… зайди к моему отцу… у него мясная лавка… на улице… улице…

Он прислонился спиной к колесу телеги, закрыл глаза.

– Эй! – окликнул его Сергей, схватил за плечи, встряхнул, – эй, приятель!

Но сын мясника уже не реагировал ни на что. Он спал.

Сонное оцепенение начинало овладевать лагерем. Люди искали укрытия от пронзительного ветра, забирались в любую, даже самую жалкую щель, забивались туда и засыпали, чтобы уже никогда не проснуться. Только самые стойкие продолжали толпиться вокруг костров, понимая, что огонь – их единственный шанс пережить эту страшную ночь. Но пронзительный норд-ост заставлял их жаться все ближе к огню. Пламя надо было поддерживать, кормить его обломками телег и повозок… Постепенно люди теряли силы, костры угасали. Снег заметал угли. Велика была ярость ветра и метели, унесшей в эту ночь тысячи жизней…

Сергей тряс сына парижского мясника, бил по щекам, кричал ему на ухо имя жены: «Полин ждет тебя! Ты должен жить!» Он попытался развести рядом с телегой костер, но ветер сдувал огонь – за полчаса возле их укрытия намело приличный сугроб. Сергей с ужасом понял, что смерть – везде. Умереть было легче, чем жить. Для того, чтобы жить нельзя было спать, надо было что-то делать, двигаться, шевелится. Для того, чтобы умереть надо было всего лишь уснуть…

Из-за возвышенности изредка гремели артиллерийские залпы. Засыпающие от холода люди почти не реагировали на ядра, что падали иногда в самую середину толпы. Сергей вдруг подумал, что те, кто стреляет, тоже делают сие только для того, чтобы согреться, потому что пять минут без движения в эту ночь убивали человека куда успешнее ядер и пуль. Когда он понял, что Жан-Жака уже не разбудишь, он принялся тормошить других; несколько человек проснулись, он перетащил их к почти погасшему костру, набросал туда обломков, кто-то грязный и страшный, но пока еще живой помог ему развести огонь. У разломанной кареты сидела женщина с двумя маленькими детьми: она еще не спала, но уже была равнодушна к окружающему – Сергей силой поднял ее с земли, потащил к огню. Она застонала, попыталась оттолкнуть его, потом очнулась и подхватила детей:

– Благодарю вас, сударь, – сказала женщина, когда он устроил ее возле костра, попыталась улыбнутся ему, и Сергею вдруг показалось, что эта женщина – дама из высшего парижского света, из числа подруг его матери, образованная, остроумная, привыкшая к легкой, беспечной и богатой жизни. Сейчас же она напоминала нищенку – закутанная в грязные лохмотья, с огрубевшей от мороза кожей, грязными руками. В ее глазах не было ничего, кроме голода и страха за детей. Он пожалел, что поторопился съесть свой хлеб.

Несколько часов подряд он метался по лагерю, собирая топливо для костра, подтаскивая к огню засыпающих людей. Это было почти бесполезно – но он двигался, не спал – а значит, жил. Но после полуночи силы начали изменять ему. Закатив в костер колесо от разбитой кареты, он присел на корточки. Уже не было сил тянуть руки к теплу… Хотелось просто сидеть – и смотреть на языки пламени, чувствуя как оттаивает лицо и замерзает спина…

Рядом с ним было еще несколько человек, таких же как он – грязных, полузамерзших, полубезумных. У некоторых еще хватало сил разговаривать…

– Нам надо на ту сторону….

– Утром… когда будет светло и стихнет этот чертов ветер…

– Я мог уйти отсюда еще вчера… когда проезжал император… Не повезло… была такая давка, что я не решился…

Сергей прислушался.

– Император небось, уже в Вильно, я видел, как он проехал…

– Главное – чтобы стих этот чертов ветер… Вы кто?

– Я? Учитель. Школьный учитель.

– Откуда вы?

– Верьер. Это во Франш-Конте. А вы?

– Из Лиона. Вряд ли мы доживем до утра…

– Кто знает? Лично я не хочу умирать… У меня мать во Франции. Я у нее один.

– У меня жена и дети… Какого полка?

– Третьего стрелкового… А вы?

– Я кавалерист. У вас нет еды?

– Ни крошки.

– У меня тоже. Как насчет того, чтобы увести у русских лошадь, пока у нас еще есть силы? Если мы это сделаем, то продержимся…

Учитель из Верьера покачал головой.

– Я не смогу, приятель. Хорошо, если у меня хватит сил еще пару раз сходить за дровами… Возьмите парнишку… Эй! – учитель окликнул Сергея, – молодой человек! Прекратите пялится на огонь и посмотрите на меня!

Сергей вздрогнул и развернулся к своему соседу. С почерневшего на морозе лица, на него глядели ясные карие глаза, под их взглядом Сергею почему-то стало неуютно – казалось, что замерзающий человек видел его насквозь.

– Эти люди не только замерзли, – властно сказал учитель из Верьера, – они голодны. Ты можешь помочь увести у русских лошадь? Тогда они доживут до утра. Я вижу – ты добрый мальчик… Сколько тебе лет?

– Пят… пятнадцать… – пробормотал Сергей.

– Ты можешь идти? – Сергей кивнул, – Тогда иди с этим человеком, он скажет тебе, что делать, – учитель указал на лионца, – а я займусь костром. Даю вам слово, что вашего возвращения он не погаснет…

Сергей послушно встал, чувствуя, как неверное тепло согревает уже не лицо, а окоченевшие ноги.

– Пошли, приятель! – лионец хлопнул его по плечу и, решительно повернувшись спиной к огню, побрел прочь, схватившись за воротник шинели и натянув его как можно выше, чтобы защитить лицо от ветра.

Сергей покорно шел за ним, стараясь ступать по его следам. Метель не давала поднять головы. Несколько раз он чуть не наступал на чьи-то окоченевшие руки или ноги, ему приходилось перешагивать через тела уснувших навеки людей …

Они почти дошли до границы лагеря, когда навстречу им из метели показались всадники, а вслед за ними – воинская колонна, еще сохранявшая порядок. Это был арьергард французской армии, решившийся этой ночью переправиться на западный берег Березины. Генерал, командующий арьергардом, решил, что он должен спасти хотя бы кого-нибудь из тех, кто заживо замерзал сейчас около переправы, и единственное, что может помочь ему в этом деле – огонь.

Сергей слышал, как генерал хриплым сорванным голосом отдал приказ поджечь лагерь. Снег валил настолько густо, что он мог легко ускользнуть. Русские батареи были совсем близко – надо было только вскарабкаться по берегу вверх – там были свои. Он знал главное – Наполеон уже миновал Березину. Но он, почему-то не мог уйти… Его тревожила судьба оставленных у костра людей… Он обернулся. Окраины лагеря уже пылали – ветер быстро раздувал огонь.

Те, у кого не было сил двигаться, предпочли сгореть. Но остальные, вскочив на ноги, поспешили к мосту. Тут же началась давка. Тысячеголосый крик взлетел над толпой, заглушив вой ветра.

Лионец выругался и рванулся к мосту, забыв обо всем, кроме собственной жизни. Русская батарея, словно проснувшись, усилила огонь – ядра в толпу стали падать вдвое чаще.

Колонна арьергарда с криками и ругательствами начала расчищать себе дорогу. Офицеры действовали саблями и шпагами, солдаты – тесаками и штыками. Наконец, колонна пробилась к мосту. Хлипкие сваи колебались под ударами льдин, летящих по черной воде, льда с каждой минутой становилось все больше.

Когда колонна арьергарда оказалась на западном берегу реки, генерал отдал приказ поджечь мост.

Люди толпились на шатком настиле, наскоро сколоченном из досок и бревен, а с той стороны, куда день назад удалился Наполеон солдаты поджигали сваи. У оставшихся в лагере впереди был горящий мост – позади русская артиллерия и казаки. У оставшихся на мосту впереди была только смерть – от огня или от ледяной воды. Те, кто был ближе к западному берегу, успели проскочить сквозь огонь и дым, но таких было мало. Сваи прогорели быстро, настил моста рухнул, люди начали падать в воду.

Сергей отвернулся и бросился по берегу вверх. Он не чувствовал ни рук, ни ног, ни сердца, ни души своей – все заледенело.

На батарее ему влили в рот водки – только после этого он смог говорить, хотя сказать было особо нечего – его шпионская миссия завершилась полным провалом: «маленький капрал» уже подъезжал к Вильно, кутаясь в меховую шубу, насупившись, упрямо глядя на покрытое густым слоем инея стекло кареты.

Правда, он не стал ночевать в городе, где все гошпитали были заполнены ранеными и обмороженными, и свирепствовала моровая язва… Русские шли за ним по пятам.

5

Улочки Вильно были завалены грязным снегом, лошадиным навозом, соломой и трупами.

У генерал-губернаторского дворца горели костры. Около них грелись часовые. Холод стоял такой, что у Матвея перехватило дыхание, когда он вышел из натопленного здания штаба. Пока он нашел дом, пальцы ног разболелись так, что он чуть не упал на обледенелом крыльце.

На его стук долго никто не подходил, он почти отчаялся. Наконец, дверь распахнулась. Офицер моментально впустил его внутрь, где было чуть теплее и можно было дышать. В тесной прихожей, дыхание выходило с паром. Когда Матвей размотал обледеневший шарф, офицер радостно воскликнул: «Матвей Апостол! Какими судьбами?»

– Сегодня пришли, – произнес Матвей, расстегивая шинель непослушными пальцами, – где брат?

– Только с дежурства сменился. Спит.

– Не будите его, поручик. Я не на час. Успеем еще наговориться. Где его комната?

– На втором этаже, от лестницы третья. Позвольте, провожу.

– Благодарю вас.

Поднимаясь по скрипучим ступеням, Матвей поймал себя на том, что ему все еще трудно разговаривать по-русски с «образованными» людьми. Только что с его языка чуть не сорвалось предательское «мерси»… «Неужели и с Сережей по-русски говорить придется? Ведь невыносимо, ничего на этом языке толком не скажешь…»

Комната была крошечная – кровать, стул, умывальник, заиндевевшее окно, белые стены, католическое распятие на стене. Осторожно прикрыв дверь, Матвей склонился над братом. Тот спал глубоко, дыхание еле слышалось… Присев на кровать, Матвей с болезненной гримасой принялся стаскивать с ног сапоги. Спать вдруг захотелось страшно: за последние дни почти не пришлось отдыхать. Расстегнув ворот мундира, он примостился рядом с братом и укрылся шинелью. «Сейчас засну – как провалюсь, – подумал не без удовольствия, – утром поговорим». Но прошла минута, другая – сон не торопился успокоить его смятенную душу, хотя почти невыносимая в последние дни тревога внезапно оставила его. Исчезновение ее было приятным – словно кто-то неведомый вытащил из сердца тупую иглу. «Как хорошо!» – мелькнула мысль – «Почему же не сплю?» Надо было заснуть, но хотелось полнее насладиться блаженным состоянием покоя, которое заслонило боль в ногах.

Сергей повернулся во сне, вздохнул, причмокнул губами. Чуть ли не впервые с оставления Москвы они были вместе. Несколько мимолетных встреч на бивуаках – и все. «Неужели я за него так тревожился? Вот он рядом – и где моя тревога? Ушла, растворилась, сгинула… проклятая…» Матвей улыбнулся в темноте, чувствуя, что размякает все больше…а боль становится все сильнее… «Не расплакаться бы…Спать, спать!»

Но усталый мозг не давал погрузиться в сонное небытие, крутил перед внутренним взором кровавый калейдоскоп последних месяцев, воскрешая в нем войну, тоску, ужас. И даже Сергей был не в силах защитить его от этих видений. Он сам был хрупок и беспомощен пред волей рока, в него тоже целились ружья, пистолеты, пушки… Визг картечи наполнял уши, пороховой дым ел глаза…

Матвей все-таки заплакал – тихо, боясь разбудить брата. Отвернулся, накрыл голову шинелью и затрясся, уткнувшись лицом в тощую подушку. Слезы не вытирал, только всхлипывал, да кусал до крови губы… В последние недели с ним уже случалось такое, но сейчас слезливость разыгралась не на шутку, Матвей вдруг понял, что не в силах совладать с собой, судорожные вздохи и рыдания рвались из груди почти против воли. «Господи, да что же это со мной! Как стыдно! Баба, тряпка!..» – уговаривал себя Матвей, но сердце упорно не желало прислушаться к доводам разума. Слезы душили: выплакать их было необходимо.

Сергей зашевелился рядом, откинул одеяло. Открыл слипающиеся глаза. Прислушался к странным звукам, доносящимся из-под шинели, бросил взгляд на сапоги, валяющиеся рядом с кроватью.

– Матюша, брат, ты?

Матвей откинул с лица шинель, попытался улыбнуться – Прости, разбудил…

– Что плачешь-то? Случилось что?

Матвей покачал головой, протянул руки к Сергею, обнял за шею.

– Все пустяки, дорогой мой, просто нервы не в порядке… Разбудил тебя, прости… Я ведь надолго … сам спать хочу… только сегодня в Вильню пришли, – Я так рад, Сережа, так рад…

– Что, тяжко пришлось?

Матвей кивнул.

– Нам тоже досталось, – сказал Сергей, – Ты бы разделся, как следует… что ты, как на бивуаке… Хочешь выпить? У меня есть.

– Да, надо, наверное…

Сергей встал, зажег свечу, накинул шинель и принялся что-то отыскивать на подоконнике замерзшего окна. Протянул брату солдатскую манерку с водкой.

– Пей. Только осторожно – крепкая очень.

Матвей сделал жадный глоток, задохнулся, закашлялся. Сергей сунул ему кружку с водой.

– Запей, запей…