Не родись болтливой

– Зачем тебе? Ты что, сама не знаешь?

– Дело в том, – голос мой предательски дрогнул, – что я ничего не помню.

– Что-о? – Он повысил голос. – Ты думаешь, я тебе поверю?

– А мне и не надо, чтобы ты мне верил, – разозлилась я, – мне надо, чтобы ты рассказал мне по возможности подробно, что здесь произошло, какого черта ты держал меня в своей квартире больше суток и какой гадостью напоил, выдавая это за кофе.

Он смотрел на меня абсолютно дикими глазами, но меня уже понесло.

– Что смотришь – стыдно? Как в постель затащить женщину без сознания, так ему не стыдно, а в глаза смотреть стыдно?

– Что ты несешь? – Он громко сглотнул. – Ты сама ко мне пришла.

– Правильно, пришла, по телефону позвонить и плащ зашить, потом выпила кофе и потеряла сознание, а дальше что было? Говори, говори, не стесняйся.

– Да не подсыпал я тебе ничего в кофе! Вот, нормальный кофе, «Паула», я сам его пил.

– Ну-ну, – прищурилась я, – с чего бы мне тогда в обморок грохаться, за мной такого никогда не водилось!

– Я и сам удивился, испугался даже.

– Вот и вызвал бы «Скорую», отправил в больницу, все лучше, чем в постель укладывать.

– Я Генке позвонил, тут на третьем этаже приятель мой живет, он спустился, тебя посмотрел.

– Еще и Генка! – вскипела я, – Мало мне одного, еще и Генка тут ошивался!

– Да ты что? Он хирург, в больнице Эрисмана работает. Правда, тебе, как я вижу, психиатр бы не помешал, ты женщина со странностями.

Я хотела было обозвать его тоже по-всякому, но взяла себя в руки. Надо скорее все выяснить и уходить, а то мы поругаемся.

– Продолжай.

– Вот, он посмотрел, сердце послушал, пульс, зрачки, говорит, все нормально, она спит. Это, говорит, у женщин бывает.

– Классный специалист!

– Да, говорит, пойду в восемь утра на дежурство, загляну, посмотрю еще раз. Звонит ко мне в восемь, а тебя уже и след простыл.

– Что-что? А ты где был?

– Что слышала! Я спал тут в маминой бывшей комнате, а ты вон там, на том диване.

– Так я тебе и поверила!

– А это уж как хочешь, – сухо сказал он, – но только так и было, и в кофе я тебе ничего не подсыпал, надо больно.

Я поняла его намек – раз я ему не верю, то и он мне тоже.

– Ну хорошо, допустим, но потом-то что было? Ведь я же помню, где очухалась в понедельник, ты же не будешь утверждать, что ничего не было?

– Зачем тебе это надо знать, раз ты все равно ничего не помнишь? – Он нервничал.

– Рассказывай уж, – устало проговорила я.

– Ты пришла ко мне вечером в воскресенье, часов в одиннадцать. Сама пришла, сказала, что хочешь у меня остаться.

– А что еще я говорила?

– Не помню.

– Потом? – машинально спросила я.

– Потом пошла в ванную, затем вернулась. Подошла ко мне. Слушай, я же не извращенец все в подробностях пересказывать! – возмутился он.

– Не надо, – глухо сказала я и отошла к окну.

Мне не хотелось, чтобы он видел мое лицо. По всему выходило, что он не врет, что я действительно отсутствовала где-то все воскресенье, но что, черт побери, со мной случилось и почему я ничего не помню? Из кучи нечистот за окном кухни выскочила здоровенная крыса и уселась, глядя мне прямо в глаза и шевеля усами. Мне стало совсем тошно.

– Ты сама ко мне пришла, – повторил Кирилл.

– Сама пришла, а ты и рад! – не выдержала я. – Все вы одинаковые – любая к тебе в дверь постучится, ты ее примешь.

– Не любая… – усмехнулся он.

С первой встречной он бы не стал. Просто эта девушка ему очень понравилась еще там, в комнате у Марии Михайловны. Он увидел ее, как тогда, – красивая женщина с серо-голубыми глазами, глазами цвета балтийской волны, с восторженным изумлением рассматривает старинный фарфор у себя в руках. Когда в воскресенье утром она исчезла, он смирился и не стал бы ее разыскивать. Но когда вечером она пришла к нему сама, он поверил в чудо. Не может же человеку все время быть плохо, должна же судьба преподнести когда-нибудь неожиданный подарок! Он ошибся, чудес не бывает. Принцессы не стучатся в дверь к бедным трубочистам в реальной жизни.

Похоже, он свалял дурака, когда с ней связался. Девушка явно со странностями, может, у нее шизофрения, раздвоение личности? Не может быть, чтобы она ничего не помнила! Он оглядел всю ее поникшую фигуру – нет, правда, она очень расстроена. И не верит ему, считает его чудовищем.

– Как ты себя чувствуешь? – помимо воли спросил он.

Я вскочила на ноги.

– Считаешь меня ненормальной? Раньше надо было думать. Тогда, небось, был уверен, что это ты такой необыкновенный, что к тебе женщины на дом приходят!

Он помрачнел и отвернулся.

– Да, думал, один раз в жизни повезло, а она оказалась не то больная, не то уколотая.

– Вот и поговорили. Я пойду. – Я кинулась к двери, чтобы он не видел моих злых слез.

Господи, зачем я притащилась тогда к нему, что я в нем нашла?!

– Подожди, я провожу, оденусь только.

– Обойдусь! – Я уже была на лестнице.

Во дворе было темно. Я кое-как доковыляла до подворотни и в следующем дворе, увидев огоньки на Зверинской, приободрилась. Сейчас дойду до метро и пойду домой к Аське, а то совершенно забросила ребенка. Я уже подбегала к подворотне, как вдруг из темного угла выскочил мужик, и потная волосатая лапа схватила меня за плечо. От неожиданности я вскрикнула, мужик радостно заржал. От него несло перегаром, вообще он был здорово пьян, но не настолько, чтобы была нарушена координация движений. Он начал меня лапать, я – молча вырывалась.

– Витек, кто там у тебя? – из дальнего конца подгребали к нам еще двое.

Я уже открыла рот, чтобы заорать, не надеясь, впрочем, на успех, когда услышала спокойный голос Кирилла:

– Витек, отпусти девочку.

– Кирюха! – восхищенно завопил Витек. – Дак это твоя, что ли? А чего же она тогда одна бегает?

– Да вот, такая нетерпеливая, все ей надо скорее.

Кирилл обнял меня за плечи и привлек к себе.

– Ну, привет тогда, гуляйте, – и Витек нетвердыми шагами удалился.

Его приятели наблюдали за нами со стороны. Я прижалась к Кириллу, и мы не спеша побрели по Зверинской улице. Не то чтобы мне очень хотелось это делать, просто, похоже, у меня не было выбора. Мы молча дошли до Кронверкского, там он первый убрал руку. На станции метро я сказала ему на прощанье:

– Ну и знакомые у тебя!

– Я здесь вырос, – ответил он, не вдаваясь в подробности.

– Много шляешься! – приветствовала меня Галка дома.

Насмерть разобиженная Аська уже спала в обнимку с медведем.

Пока я ужинала, Галка тоже соблазнилась выпить чаю, тем более, ей хотелось узнать, где же я пропадала допоздна.

– Скажи, Галка, вот живет человек совсем один, но не старый, сорока нет, в квартире полная нищета, – что бы ты подумала?

– Пьющий, – без колебаний ответила Галка.

– Да? – усомнилась я, – Вроде не похоже, сам чистенький, бедный только. И бутылок пустых нигде не видно.

– Тогда запойный, – спокойно ответила Галка.

– Как это?

– Ну ты, Танька, как палкой с неба сшибленная. Не знаешь, что у людей запои бывают?

– Знаю, конечно, но… я думала, это у стариков каких-нибудь, опустившихся совсем.

– И вовсе нет. Вот человек живет полгода спокойно, работает, все у него хорошо, потом вдруг – раз! – запой, все продаст и пропьет, его лечат.

– Снятие запоев на дому?

– Это все фигня! – Галка с пониманием махнула рукой, – Пока организм сам не остановится, запой не пройдет. Этот твой знакомый женат когда-нибудь был?

– Вроде говорили, жена его бросила, – неуверенно вспомнила я.

– Вот видишь, все сходится! – обрадовалась Галка. – С запойным долго никто не выдерживает. У меня в детстве сосед такой был, дядя Леша. Когда трезвый – чудо-человек, добрый, руки золотые, а как запьет – всем двором от него прятались. Так что не сомневайся, запойный он!

Я вспомнила про сегодняшнего пьяного Витька и с неохотой согласилась.

Я еще повозилась немного на кухне, простирнула кое-что, чтобы не ложиться спать, потому что не хотелось оставаться наедине с плохими мыслями, потом вошла в комнату и села на диван. Все вокруг было таким привычным, у Галки тихонько бормотал телевизор, Аська посапывала во сне так уютно. Неужели мир дал трещину? У меня было такое ощущение, что я иду по краю пропасти и все равно не смогу удержаться и скоро упаду. Что за провал в памяти? Неужели я больна? Не может быть, я просто не могу себе этого позволить, ведь у меня Аська. Я внезапно осознала, что несмотря на то, что мы с ней живем в большом цивилизованном городе, что у меня есть муж, хоть и бывший, свекровь и родители, у нее никого нет, кроме меня, а у меня – кроме нее. Если со мной что-то случится, что будет с ребенком? Она никому не нужна, это только разговоры, как все они любят внучку. Нет уж, шутки в сторону, я не дам так просто с собой расправиться. Надо взять себя в руки и постепенно вспомнить все, как Шварценеггер в моем любимом фильме. А как я буду это вспоминать? С помощью карандаша и бумаги.

Помню, еще давно, когда мы жили с бабушкой, была в доме соседка Зоя Семеновна, которая постепенно впадала в маразм. Сначала она все забывала, все время жаловалась, что ее обокрали, потом перестала узнавать соседей, ее дочка очень с ней мучилась. «Склероз, – говорили в доме, – у всех стариков бывает». Мне было семь лет, и я спросила бабушку, почему у нее нет склероза.

– Есть, – вздохнула бабушка, – только я все записываю, не надеюсь на память.

Действительно, вся стенка платяного шкафа изнутри у нее была обклеена записками. Там была куча полезных сведений – о работе химчистки и прачечной, когда надо размораживать холодильник, когда идти на почту и так далее.

– Видишь ли, – говорила бабушка, – конечно, людям, которые не привыкли иметь дело с карандашом и бумагой, тяжело. А я смогу так просуществовать, а то, когда ничего не можешь вспомнить, чувствуешь себя беспомощной.

Вспомнив бабушкины объяснения, я достала листок бумаги и ручку.

Значит, если допустить, а мне ничего больше не остается, что все эти люди, включая Кирилла, ничего не врут и не путают, что все они в воскресенье в разное время видели меня в разных местах, то можем восстановить картину этого треклятого воскресенья.

Ушла я от Кирилла, по его словам, в восемь или чуть раньше, и куда же, интересно, направилась? Я вспомнила свой сон, в котором я бегу по улице и идет дождь, почему-то у меня было такое ощущение, что это было утром. Допустим, тогда, значит, утром я отправилась в какую-то квартиру, где на лестнице скульптура ангела с отбитым крылом. Хорошо, это мы пока оставим, пойдем дальше. В полдвенадцатого Лилька видела меня на переезде у Репина, меня вез туда интересный блондин, и в машине находились еще двое. Можно предположить, что ехали мы в Учительский поселок, в тот самый дом, что потом сгорел, раз по телевизору я узнала это место. Пожар начался через три часа, сказала Лиля, значит, около трех, да пока горело, а уже в восемь меня засекли на разборке в Удельной. И этот Братец Кролик то же самое говорил. Стало быть, я успела там быстренько разобраться, чему подтверждением служит сломанная золотая цепь, и к одиннадцати поспеть к Кириллу.

В общих чертах картину восстановили, остаются частности – моя найденная сумка и запах того типа, которого я встретила утром в понедельник. Лилька, конечно, не вспомнит, с сумкой я была в машине или без сумки, но по всему выходит, что с сумкой. Потому что по логике вещей, если это выражение можно применить ко всей этой безумной истории, выходит, что про сумку я вспомнила сразу же с утра в воскресенье и поехала за ней к Вадиму, только куда?

Я еще немного подумала и вспомнила, куда. Валентина тогда в подслушанном мной разговоре спросила Вадима:

– Ты ее куда повезешь?

– На Некрасова, шесть, – ответил он.

Значит, я поехала на Некрасова, шесть. Хорошо бы это проверить, но сейчас ночь и надо спать.

Наутро погода была прекрасная, светило солнышко, осень и не напоминала о себе. Я, легко одетая, вышла из дома пораньше, чтобы не спеша пройтись пешком до метро и подумать. В последнее время я только и делаю, что думаю и вспоминаю. От усиленной работы мысли на лбу появляются морщины, так утверждает Галка, может, она и права. Я шла тихонечко, думы мои были безрадостны. Если все-таки поверить Кириллу, что он ничего мне в кофе не подсыпал, то получается, что я сбрендила просто так, ни с того ни с сего. Ведь там, у Валентины, я ела все самое обычное – деликатесы, конечно, но от икры и креветок в самом худшем случае может возникнуть кожная аллергия, как у Аськи от апельсинов, но уж никак не потеря памяти. Я еще раз перебрала все события того вечера. Вот я пришла, Валентина напоила меня ликером, – всего один глоточек, потом дала таблетку. И усиленно пыталась впихнуть вторую. Я тогда отнесла это на счет ее активного характера, ей ведь всегда все нужно сделать по-своему, но если посмотреть на дело с другой стороны…

Ей было нужно напичкать меня таблетками и с помощью Вадима увезти куда-то. Но куда? Как она сказала? «Ты увезешь ее на дачу?» «Нет, – ответил он, – туда далеко, мы будем на Некрасова, шесть». Итак, все сходится на Некрасова, шесть.

Но что он должен был сделать со мной на Некрасова, шесть? Затащить в постель? Тьфу, я уже помешалась на этой постели, тоже мне, секс-бомба, все, видите ли, хотят со мной переспать! Правду Галка говорит, одинокой женщине нужен мужчина, пусть не муж, но кто-то постоянный. Тогда исчезнет неуверенность в себе и восстановится цикл. Нет, интерес у Вадима ко мне был абсолютно иной, деловой. Недаром он так разозлился, когда все сорвалось, тащил меня силой. Я вспомнила, как Кирилл шмякнул Вадима носом об асфальт, и настроение отчего-то улучшилось.

В задумчивости я налетела на какую-то женщину, сделала попытку обойти ее, но она шагнула в ту же сторону, тогда я подняла голову и с изумлением узнала Валентину. Она смотрела с такой злобой, что мне стало нехорошо. Впрочем, я быстро опомнилась и поглядела ей в глаза с не меньшей ненавистью.

– Отдай то, что ты у меня взяла! – прошипела Валентина, – Отдай, а то хуже будет.

– Что? Ты мне еще и угрожаешь? Да как ты смеешь? Ты втянула меня в историю, хахаль твой ненормальный чуть руку не выломал тогда. И зачем это, интересно знать, ты мне его подсунула? Приличный человек, увидишь – из рук не выпустишь! – передразнила я Валентину. – Хватит из меня дуру делать, он твой любовник! Я вас видела, как вы целовались! Невтерпеж тебе было, домой его привела, а мной прикрываешься!

Тут я сообразила, что говорю ерунду, потому что Валентина привела его домой с определенной целью, и мне надо узнать, с какой, чтобы вспомнить все про воскресенье.

– Видела, говоришь? Правильно я догадалась, значит, это ты ее взяла, кроме тебя некому, – Валентина уже не шипела, а как-то странно выдыхала слова, – отдай мне ее! Куда ты ее дела?