Сборник рассказов

Егор Фомин

СБОРНИК РАССКАЗОВ

Легенды о ночном небе

Говорят, что звезды — это пары влюбленных, которые нашли друг друга, и даже после смерти их души остались вместе, давая жизнь звезде.

Каждая звезда светит своим светом, неповторимым. Одни пылают иссушающим светом, другие переливается многими цветами, а какие и вовсе трудно рассмотреть. И так же разняться судьбы тех, что дали им жизнь.

Кто-то из них шел друг к другу через многие миры и жизни, преодолевая многие препятствия которые есть лишь тлен по сравнению с настоящим чувством. У их ног лежали бескрайние пески и неодолимые скалы, возникали и рушились королевства на их пути, но они нашли друг друга. И целые миры, и даже сама Смерть были бессильны.

А кто-то из них родились в соседних дворах, и для них никогда не существовало большого мира, были лишь они. Их жизнь была тиха и спокойна, но даже после смерти они не смогли расстаться.

Но есть на ночном небе светила, сродни звездам, но с совершенно иной судьбой…

Легенда о полярной звезде

Были Он, Она и Другой. Он и Другой любили Ее, а Она любила Его. Так случилось, однажды, что в их мире не стало света. А Ей нужен был свет, и она стала чахнуть. Он прижимал Ее к груди, утешал, но не было света в их мире. И тогда Другой отправился в путь. Он обошел весь их мир. Он переворачивал горы и просеивал пески, но когда он вернулся, то показал лишь пустые руки. Вновь застонала Она и в мольбе запрокинула голову. И тогда Другой сказал Ей только: «Тебе нужен свет? Что же, смотри».

Развернулся, побежал и прыгнул. Он взмыл в небо грудью вверх, раскинув руки. И высоко-высоко на черном непроницаемом бархате загорелась серебром маленькая звезда. «Смотри, теперь у тебя есть свет!»: сказал Ей Он, целуя ее. Но Она оставила Его, прошла несколько шагов к звезде, и упала в плаче на колени.

Легенда о Небесном мастере и Луне

Их глаза встретились посреди людной дороги. Он шел из города в город. Она шла с городского рынка домой. И еще долго не могли они оторвать взгляда от глаз друг друга. И еще долго недвижимо стояли они среди людной дороги, одни в целом мире.

Корзина с яблоками выпала из ее рук и румяные плоды покатились по дороге. И с тех пор все катятся они по свету. Встретив яблоко на дороге не спеши его поднимать. Если думаешь, что уже нашел свое счастье, оставь его, ибо дороги и по сию пору переполнены ищущими. Если же ты думаешь, что еще не обрел, то, что искал, раздели этот плод со своей избранницей, и небо подарит земле ночь только для вас.

Тогда, в тот краткий, но бесконечный миг на дороге, они были счастливы, но не могло это продолжаться вечно, ибо был он Небесным Мастером, великим зодчим. И боги призвали его к себе, чтобы строил он для них небесные чертоги, прекраснее которых не может родить земля. Только одну ночь в месяц мог он быть с ней, и потому он выстроил для нее замок в небе, и приходил, когда отпускали его боги.

А она меряла время, открывая штору на окне, понемногу каждую ночь, а после того, как окно было полностью открыто, закрывая. И когда тяжелая штора полностью закрывала большое окно ее дворца, приходил он, и они были счастливы. Одну ночь в месяц.

И сидя у окна в ожидании, смотрит она на землю и стремится помогать парам внизу, тем, чьи чувства заслуживают лучшей доли.

И лишь одну ночь в месяц влюбленные остаются предоставлены сами себе.

Легенда о влюбленном

Правду говорят, или пустое бают, а только постучался однажды в дверь лесной хижины юноша. Ему открыл дверь древний, как мир, старик-отшельник. Впустил в дом, и разделил с ним скудную трапезу. Рассказал юноша старику о своем путешествии. Говорил долго и горячо. О красоте своих гор, о гордости своего народа. И о красавице своего сердца. Той, что отвергла его, той, что посмеялась над ним. Той, ради которой отправился он в путь, чтобы доказать силу своего чувства.

— Ты сильно ее любишь? — спросил старик.

— Ты на все готов ради нее? — Да! — тряхнул тот буйной гривой своих волос.

— А любишь ли ты ее настолько, чтобы оставить ее, и никогда больше не увидеть? Если бы это нужно было для ее счастья и для счастья еще многих людей.

— А ты? — запальчиво спросил юноша.

Старик ничего не ответил, только обвел взглядом, полным неизбывной тоски, свою хижину, словно стены тюрьмы, построенной своими руками…

Легенда о мастере

Когда она просыпалась, он уже уходил по делам, ибо ему нужно было содержать ее, дом, поместье.

Она томно потягивалась, лениво позволяла себя одеть, капризно ела и выходила на балкон. В поместье царила невыразимая скука, и все что ей оставалось, это сидеть на балконе и разглядывать проходящих внизу по дороге. Этого она заметила издали, он шел, опустив голову, размеренно шагая привыкшими к пути ногами, пропыленными больше, чем сама дорога.

Сильные его широкие ладони уверенно сжимали посох. Он подошел ближе, поднял голову, и их глаза встретились. И она с головой окунулась в его взгляд. Она увидела лунные ночи, услышала серенады, что пелись только для нее, теплоту ласки широкой ладони. Она видела, как однажды она шагнула с балкона в его объятья. И в серой дымке горизонта долго еще видны были двое влюбленных, идущих рука об руку.

И были дороги, и были города и веси. Его песни о ней пели даже там, куда они еще не приходили, а слава о его изваяниях в ее честь летела впереди них. Он любил ее и мог положить весь мир к ее ногам. Сильнейшие тех миров, через которые они проходили жаждали его вдохновения и дорого давали, чтобы задержать его у себя. Но каждый раз он уходил.

Поначалу, она была счастлива, а после поняла что в этом и есть ее несчастье. Он мог принести к ее ногам горы, реки и моря, посвятить ей миры и звезды, но не мог подарить ей даже маленькой хижины на опушке леса. Она не могла идти с ним всегда.

Она стояла на балконе, глядя в его глаза, и не никак могла выбрать. А он не мог ждать, он опустил взгляд, и в серой дымке горизонта долго еще была видна его одинокая фигура.

Принц

Мимо окна все время кто-то проходил. Довольно часто — мужчины. Она видала их много, самых разных. Кто-то останавливался, шутил, и она смеялась. Кто-то, робко пряча глаза, проходил мимо. Кто-то был здесь только один раз, а кто-то появлялся каждый день. Таких было немало, и другие невесты приходили сюда искать женихов, уж тут-то их хватало вдоволь.

Ей дарили подарки. Разные: дорогие и просто красивые. Но всем им нужно было одного… И она все сидела у окна, ждала.

Этот же день с утра был особенным. И, когда на дороге у горизонта появилось облачко пыли, она сразу почувствовала — Он.

Он ехал на белом коне, непритязательно и надежно убранном. Сам он был статный, молодой, сильный, складный, весь сияющий белизной и аккуратностью, несмотря на долгую дорогу.

Плащ его и черные волнистые волосы развевались по ветру. Он словно летел — летел к ней.

Она выбежала на встречу из дома к воротам двора, впервые с тех пор, как заневестилась. Подъехав, он остановился и внимательно оглядел ее своими лучистыми серыми глазами.

Он взглянул на несмело толпящихся вокруг отвергнутых женихов, рукоделье, свешивающееся из открытого окна и затеянное для него. Он все понял.

— Ждешь Принца, — сказал он мягким, бархатным, глубоким голосом.

— Да, — выдохнула она, берясь своими изнеженными руками за поводья коня.

Он божественно улыбнулся и, промолвив:

— Что же, жди, — взвил коня на дыбы и устремился к горизонту.

Бард

Как только курган показался из-за деревьев, Игорь благоговейно прошептал:

— Это он…

— Уверен? — с усмешкой усомнился Владимир, — битую неделю мы колесим по всему Уэльсу, и ничего, а тут, вдруг, ты так уверен.

— Я нутром чую — он!

Между тем, машина выехала на открытое пространство, и курган открылся во всей своей красе. Как и в легенде, окруженный двумя кольцами дольменов — камней, поставленных на манер дверного проема, он ничем другим не выделялся.

Обычный, не очень то высокий бугор, поросший кое-где кустарником на склонах, с начисто лысой верхушкой он мало восхищал Владимира, уставшего от бесконечных поисков. Однако, что действительно впечатляло, так это каменные кольца. Кое-где упавшие, камни в большинстве своем все же стояли, и чувствовалось, простоят долго. Они словно силились сказать что-то, но…

— Ты представляешь, та самая легендарная могила Талесина — величайшего из бардов древнего Уэльса, да это не то слово, да что там… — слова радости от близости цели заплетались на языке Игоря.

Они сидели у костра, рядом с внешним кольцом камней, в ожидании ночи. Владимир не слушал друга.

Потому, что слышал все это уже по несколько раз, потому, что все это неинтересно, особенно при том, что одному народу никогда не понять другого, и еще потому, что уже думал о дороге домой, так как дело они уже сделали, а остались здесь, поскольку справились раньше, чем планировали, и Игорь уговорил задержаться, чтобы исполнить мечту своей жизни. Уже завтра они поедут домой. А дом это дом, во-первых, а во-вторых, дома Светка.

Согласно легенде, тот, кто поднимется на этот, а может быть и другой курган, и проведет на вершине ночь, к утру либо лишится остатков мозгов, либо станет лучшим из бардов, в древнем понимании этого слова, своего мира. «Блажен, кто верит»: подумал Владимир, провожая взглядом Игоря, нетерпеливо скрывшегося во мраке наступившей ночи. Ночь эта была темная, но на удивление теплая.

Утренние лучи солнца легко разбудили Владимира, а через несколько мгновений из-за камней вышел глубоко опечаленный Игорь.

— Нет на свете человека, несчастнее меня, — простонал он, опережая вопросы, — я был удостоен великой чести. Я чувствую в себе силу, способную создать величайшие песни и стихи, но будь я проклят, если понимаю хоть слово языка, на котором могу творить — древневаллийском!

Дракон

— Так, эта вы… э-э-э… к Дракону чевой ли? — старательно выковыривал дюжий мужик из довольно обильной щетины, по которой, усердно стараясь не заблудиться, разгуливали домашние насекомые, остатки скудных мыслей.

Видя такие усилия, благородный рыцарь решил вознаградить мужика, поднапрягся и со скрежетом доспехов произнес:

— Так, э-э-э… ага.

Воодушевленный, мужик раздухарился:

— А-а-а! Ну, дело-то ясное, даже оченно понятное. Чего же не понять? Дракона идете бить, значиться. А че? Все ходили и они идуть. Ага. Штука обычная. Вон Тристан сам недавнось оттеда. Эй, Триста-ан! — звучно гаркнул он.

Невысокий плечистый мужичок, с завидной выправкой, однако старательно копавшийся в соседнем огороде, с охоткой откликнулся, безуспешно пытаясь отряхнуть руки от жирной земли:

— Чевось?

— Ты, эта… — вопросил первый, — давно от Дракона-то?

— Ну… с месячишко, — неуверенно сказал тот, — наверна…

— Во! — повернулся первый мужик к благородному рыцарю. Вновь поместил пятерню на подбородок и вдумчиво добавил, — Ну, скорась значит, тово… ждать вас… а тут и домишко, как раз ослобонился… а вам-то эта… туда, значиться… потом туда, оттеда так… и там тут и, значиться, будет вам эта… ага!..

Дракон…

Сказав, сам потрясенный своим красноречием, мужик замолк и надолго. Благородный рыцарь, даже не заикнувшись о благодарности, гордо тронул коня и ринулся на подвиг, щедро обдав пылью из-под копыт осчастливленных крестьян.

Дракон был огромен. Нет, действительно огромен, ну прямо — гора! Черная его туша, сплошь покрытая неодолимой броней простиралась в небо сколько хватало глаз.

По самому верху шел то ли гребень, то ли горный хребет. Исполинская морда по-хозяйски возлежала на груде золота. Написано было на этой самой морде райское, почти, блаженство. Судя по всему, дракон спал. И ему было хорошо.

Подробно рассмотрев данный пейзаж, благородный рыцарь понял, что подвиг ему не свершить, однако, возвращаться он тоже спешить не стал, это же всем дворцовым курам будет на смех. Потому он безрадостно и даже обречено, тронул коня в галоп, без тени надежды целясь копьем в дракона, надеясь лишь промахнуться.

Услышав лязг и грохот, дракон вяло открыл глаз, пробормотал:

— Опять меня убивать будут. Ну как надоели! — и отвернул морду на другую сторону.

Конь, заслышав голос, отдаленно напоминающий человеческий, обрадовано встал, как вкопанный.

Благородный рыцарь незамедлительно пролетел меж его ушей и грянулся оземь. Копье, конечно, преломил. Дракон остался недвижим. Понимая, что что-то нужно все-таки делать, благородный рыцарь погрузился в раздумья. Скрежет неохотно ворочающихся мыслей, в голове, занятой непривычным делом, всполошил всю округу. Но дракон оказался стоек и к такому оружию. В конце концов, благородный рыцарь решил представиться, на всякий случай:

— Эй! — речь его была связна в связи с накатаностью процесса, — Тебя приветствует и призывает выйти на честный бой Теодорих Зильбершнадтский, владыка Эртойля, Закройля, Верхнего Турейна…

— А также властелин всея курятника, половины большого сарая и всех земель до забора справа от дома, потому, что землями слева владеет старший брат, — закончил за него дракон, внезапно обернувшись.

Конь от испуга прянул и скрылся за горизонтом. Теодорих нерешительно замер, боясь пробудить остатки мозгов.

— Чего стоишь-то, — обратился к нему дракон, положив лапу на лапу, — поговорил бы, что ли. А то убивать-то вы все мастера. Иной раз приедет, начнет ковыряться, даже приятно поначалу, один бок подставишь, другой. А потом всю ночь заснуть не можешь — зудит, собака. Вон они, где теперь-то, убивцы. Убить не сумели, уйти не смогли, живут, ждут чего-то.

Он махнул мордой в сторону деревеньки под горой, что отсюда была видна как на ладони. Полыхнул для острастки. В деревеньке люди заученно забегали, заметались.

— Вот ты говоришь: чудовище, дракон, — продолжил он, не взирая на безнадежно мелькнувшую в голове рыцаря мысль, причем так глубоко, что хозяин сам о ней не догадывался, о том, что он, дескать, ничего такого не говорил. — А ты думаешь легко быть драконом? Сиди тут, сторожи. Принцесс этих опять же, умыкать и есть положено. А они все костлявые, да еще у иных и железо какое-то на поясе. Снова всю ночь мучаюсь, уже животом. Вот и ешь их после этого!

Он, демонстрируя негодование, грохнул когтистой лапой по сокровищам. Во все стороны брызнуло золотом, смятыми кубками, коронами, венцами. Посмотрев на это, изображая влюбленность в дело, он все подгреб.

— А как все мирно начиналось, — закатил он мечтательно глаза, — Был себе тихим казначеем. Ну, приворовывал помаленьку, понятное дело. Потом тащил по крупному. Потом перестал украденное выносить из сокровищницы, все равно дома не осталось места. Потом перестал отличать королевское от своего. Потом подумал, что все это — мое. А там и чешуя стала появляться… Слушай! Ты же за золотом сюда пришел?!

— Э-э-э… — тяжело проскрежетал рыцарь.

— Вот и бери его себе! А я пока погуляю…

Бывший дракон хлопнул по плечу рыцаря, тот осел на груду драгоценностей, и зрелый мужчина среднего роста, нормального телосложения, закинул свою серую куртку на плечо и облегченно зашагал вдаль.

Рыцарь обвел взглядом нежданно свалившееся на него богатство, в его голове вслух ошалело мелькнуло:

— Теперь это все мое, — и он почувствовал, как начинает покрываться чешуей.

Вдали раздался лязг и грохот. «Ну вот, опять убивать будут»: вяло подумал он.

Чтобы знал весь мир

Вовочка откинулся назад и полюбовался проделанной работой. Надпись заметно выделялась среди других на парте. «Да не восхрапи на лекции, ибо разбудишь ближнего своего!» Определенно, Вовочка мог гордиться собой. За ради приличия, он краем уха поинтересовался речью лектора:

— …таким образом, из уравнений Граева можно сделать вывод о темпоральных связях пространственно-временного континуума: «Любой воздействующий на относительное прошлое объект, не может этим воздействовать на настоящее или будущее, ибо в прошлом для относительного настоящего уже было совершено воздействие, что вошло в структуру временного поля и тоже привело, среди прочего, к ситуации относительного настоящего или приведет к ситуации относительного будущего» эта взаимосвязь и называется зако…

Да, Вовочка ненавидел «Основы теории времени» и вполне не без оснований. Хотя, о чем это он там столь вдохновенно вещает?

— … так, например, путешественник во времени не может сделать что либо, что изменило бы настоящее, ибо он уже был в прошлом и уже совершал попытку изменить историю. Так что, дети, вы можете смело…

«А ведь это действительно наводит на мысль»: пронеслось в голове Вовочки. И, воодушевленный, он вновь принялся за работу. Все-таки, лектор сам по себе, а аудитория сама по себе.

Творческий процесс был прерван концом лекции. Но Вовочка многое успел. Он окинул взглядом результат своего труда и удовлетворенно улыбнулся. На парте чрезвычайно живо была изображена кнопка, под которой имелась аккуратная надпись: «Кнопка аварийного удаления лектора». День обещал быть удачным.

Вовочка поудобнее устроился за терминалом учебной машины времени «МВУ М-405», «ходячим калькулятором», как пренебрежительно называли ее студенты, при этом добавляя: «Хотя, калькулятор умнее», поглядывая на преподавательские «Орион ПРО-КСИ-8700». Он не спеша и наплевательски грубо вскрыл блокирующую программу по ограничению параметров перемещения машины.

После чего ввел данные, выходящие далеко за рамки учебной программы, включил режим перехода и сделал ручкой своему «любимому» преподавателю. «Видно судьба тебе обо всем узнавать после того, как это случилось»: подумал Вовочка о преподавателе, который сейчас бессильно бесился. «Уроки пилотажа…» он тоже «любил», безмерно, как и лабораторные работы вообще, которые пренебрежительно именовал «научным онанизмом».

По завершении перехода он оказался в кромешной тьме.