Помоги проекту - поделись книгой:
У Христа были братья (а может быть, и сестры). Но о них очень мало упоминаний в источниках, как и о матери его и о ее муже. Это тоже вполне понятно. У меня тоже есть два брата и сестра, но они не стоят упоминания, как и моя мать. Официального мужа, повторяю, у нее не было, а неофициальных сожителей она сама всех не помнит. В детстве мы с матерью с трудом умещались в одной комнатушке. Когда ее посещали представители отнюдь не Святого Духа, нас выгоняли погулять. Иногда эти прогулки затягивались допоздна, и нас выручали соседи. Они нас иногда и подкармливали. Как только я поступил в институт, я получил койку в общежитии и покинул дом. С тех пор мои связи с родственниками оборвались. Тем фактом, что меня лишили городской прописки, я обязан прежде всего моим ближайшим родственникам: они боялись, что я женюсь и приведу и в без того тесное жилье свою «шлюху». «Враги человека, — говорил Христос, — суть ближние его». Я его хорошо понимаю.
Затем в биографии Христа следует провал, если не считать бегства в Египет и возвращения. Появляется он на арене истории уже в районе тридцати лет, крестится и начинает проповедовать, учить в синагогах и исцелять болезни. И это понятно: я тоже мало что могу сказать о своей прошлой жизни, я тоже как бы вдруг возник близко к тридцати и сразу начал проповедовать и лечить. О Христе прошел слух по всей стране. И обо мне тоже прошел слух по всему городу и даже в других городах. Обо мне даже писали в статьях и книгах, правда, не называя полного имени («эффект Л», «феномен Л.»). О Христе же никаких упоминаний в документах своего времени вообще нет.
Хотя никто не знает, как выглядел Христос внешне, все находят, что я поразительно похож на него. Особенно — блеск в глазах. Появился этот блеск, по всей вероятности, от голода и отчаяния. Но люди придали ему иной смысл, и он приобрел этот смысл. Увидев меня, известный в городе психолог, занимавшийся полузапретными модными экспериментами, заподозрил во мне способность поднимать и сдвигать предметы без прикосновения к ним. И такая способность во мне действительно обнаружилась. Но психолог, как говорится, перегнул палку. Ему мало было, что я поднимал и сдвигал бумажки, спички, маленькие иголки, — это умели делать многие другие. Он решил научить меня гнуть и поднимать вилки, ложки, ключи. Покусился даже на водопроводную трубу. Сначала это принесло психологу славу («эффект Л», открытый таким-то), а кончилось погромной статьей в Энской газете («Мошенники с дипломами ученых»). Когда Христос начал проповедовать свое учение, книжники удивлялись: откуда он знает Писание, ничему не учившись?! Я не верю, что Он ничему не учился. Он учился, как и я. И довольно долго, если только в тридцать лет начал проповедовать нечто свое. Мне тоже было около тридцати, когда я вдруг ощутил в себе способность говорить нечто свое. Он учился так, что его учителям казалось, будто он совсем не учился. Он превзошел учителей, и потому они считали его невеждой. Так же было и у меня. Я учился как-то незаметно, в стороне от отличников, как-то по-своему. Потом я вдруг сразу постиг все. Не могу объяснить, как это произошло. Только я почувствовал, что на любые темы могу высказываться лучше, чем другие. Причем — говорить так, будто я изучал эту проблему не один десяток лет. Порой я и о проблеме-то узнавал за минуту до того, как начинал импровизировать свое решение. Мудрость приходит сразу и во всем. Я начал высказываться где попало — на обсуждениях чужих книг, на заседаниях всякого рода групп и советов, в гостях, в забегаловках, в транспорте, в коридорах учреждений… Слух обо мне, как о Христе, распространился с поразительной быстротой. Одновременно я начал лечить. Причем я выступал так, что после моего выступления все прочие ораторы забывались немедленно. И потому было дано указание не пускать меня в учреждения, где была возможность выступить, или не давать мне слова, если я просочусь. Руководствовались при этом «интересами науки». А на самом деле — обычная зависть. И в Евангелии сказано, что Христа погубили из зависти, а не из каких-то соображений.
Третий источник
Теперь я могу открыть вам третий источник иванианства: это — христианство. Правда, христианство стало третьим источником иванианства лишь после того, как я сформулировал основные идеи и принципы последнего. И если бы я случайно не наткнулся на Евангелие, мое учение могло бы остаться лишь с двумя источниками. Не знаю, было бы оно полнее при этом или нет.
Богиня
На сей раз я успел первым отскочить в сторону и освободить ей путь, согнулся в изящном поклоне, пробормотав вроде «Ваше Высочество» или «Принцесса». Она милостиво улыбнулась, поблагодарила и исчезла как чудное виденье. Весь день я сходил с ума. Отменил все свои визиты и консультации. Не выпил ни грамма алкоголя.
Сроки
Христос открыто и активно действовал всего несколько лет. Может быть, три года. Значит, у меня еще есть несколько лет в запасе. Тоже года три, не больше. Надо успеть за это время изложить людям свое учение, завоевать признание, быть отвергнутым и заслужить казнь. Умирать от геморроя в лагере особого режима не хочу: оскорбительно. Представляете, если бы Христа просто посадили в лагерь особого режима, вроде наших советских, и он там умер бы от дистрофии?! Что было бы? Ничего! И всей западной цивилизации не было бы! В начале истории должна быть Великая Жертва — должна быть казнь. Странно, геморрой есть болезнь стариков, а меня она мучает с юности. Я ее прогоняю, а она снова заявляется. В чем дело? — А в том, — прогремел Голос Неба, — что ты с рождения был Велик и Мудр. Это — признак твоей исключительности. Это — знак твоей божественности. Не прогоняй болезнь твою, ибо ты должен постоянно страдать, но страдать самым унизительным образом. Ты думаешь, Христос не болел? Ничего подобного. У него были гнилые зубы, катар желудка, поносы и геморрой. Да, геморрой! Геморрой есть болезнь богов, как подагра была дворянской болезнью.
Мой метод врачевания
Есть разница в подходе нашем к делу.
Болезни духа ты и те приписываешь телу.
Я же всему иду наперекор.
И как болезнь души лечу даже запор.
Христос скитался, питаясь и ночуя где попало. Я тоже скитаюсь, как бездомный бродяга. Городской прописки меня как тунеядца лишили. И паспорт на всякий случай отобрали. Но до сих пор не выслали из города: у меня есть высокие покровители — я лечу начальство от неизлечимых болезней и облегчаю жизнь их женам. Под моим руководством жены городского начальства в совокупности похудели на полтонны по крайней мере. Недавно самого секретаря Областного комитета партии товарища Сусликова вылечил от рака. Я не вру. Факт этот зафиксирован в медицинских документах поликлиники Обкома. Секретарь сказал мне, что пока он здесь, меня из города никто не выселит. Лишь бы слух обо мне не дошел до Центра и оттуда не поступило указание расправиться со мною здесь или отправить в распоряжение Центра. Всякого рода язвы, гастриты, грыжу, аппендицит и прочие мелочи я лечу (впрочем, как и рак) прикосновением пальцев и заклинаниями. Главное — надо знать, где прикасаться пальцами к телу, в какой последовательности прикасаться и что думать про себя и говорить вслух. Никаких секретов у меня тут нет: все зависит от индивидуального случая, и я каждый раз угадываю процедуру лечения заново. Мне достаточно взглянуть на человека, как я сразу знаю, чем он болен, можно ли его излечить и как излечить, если это возможно. Если болезнь неизлечима, я заглушаю боли и облегчаю психическое состояние — это для меня пустяки. Обычно это происходит само собой — достаточно моего появления. Пальцы у меня длинные, тонкие и гибкие, как змеи. Один хирург, наблюдавший мои манипуляции, умолял меня ассистировать ему во время операций, уверял меня, что я — прирожденный хирург. Но представитель профессии иного рода уверял меня, что я мог бы быть выдающимся карманником. Жаль только, что теперь люди носят в карманах лишь ничего не значащую мелочь. Самая интересная особенность моих пальцев — из них иногда выскакивают электрические искры, когда я прикасаюсь к телу других людей. В детстве мать однажды попросила соседа, чтобы он меня выпорол за какую-то проделку. Я схватил соседа за руку, и его ударило током. Он бросил ремень и после этого боялся прикасаться ко мне. А совсем недавно ко мне прицепился милиционер на улице. Я коснулся пальцем его лба, и его так сильно тряхануло током, что он потерял сознание. В милиции решили, что у меня есть сильные электрические батареи, провода от которых выведены в перчатки. Но у меня перчаток никогда в жизни не было. В поисках батарей, которых на мне, естественно, не обнаружили в милиции, перерыли все мусорные урны и помойки в округе. Как я уже сказал, болезни я лечу своим присутствием, прикосновением и заклинаниями. Что это такое? Объясню на примере Секретаря. Оказавшись перед ним, я ощутил сильное внутреннее напряжение и увидел… именно увидел!., его болезнь. Я протянул к ней мои пальцы. Она вздрогнула и попятилась от них. И я понял, что я смогу ее победить. Я начал манипулировать пальцами, отыскивая наиболее уязвимые места болезни, — я начал свое сражение с ней. Одновременно я стал мысленно и отчасти вслух разговаривать с ней. «Ты, — сказал я ей, — очевидно, по недоразумению проникла в тело этого человека. Это — большой человек, самый большой человек в нашем городе и в области. Он даже будет очень большим человеком в Центре, а может быть — самым большим в стране. От него зависит жизнь многих миллионов людей. Он должен быть совершенно здоров и бодр, чтобы отдавать все свои силы заботе о людях. А ты! Что делаешь? И тебе не совестно? Неужели тебе мало простых работяг и крестьян, рядовых чиновников бесчисленных контор? Посмотри, сколько у нас в городе контор и сколько в них бездельников! Сколько у нас писателей, художников, ученых! И почти все они бездельники и паразиты. Неужели тебе надо непременно разрушать тело самого важного человека в городе? Сожри хотя бы одного из упомянутых мною паразитов! В крайнем случае сожри начальника областного отдела КГБ или начальника областного управления МВД! Ну, хотя бы начальника отделения милиции, который готов в любую минуту выслать меня из города и оставить первого человека города беззащитным перед тобою!»
Вот в таком духе я повторял свои заклинания многократно с разными вариациями. Не думайте, что я использовал ситуацию в своих корыстных целях. Во-первых, рак у нас тоже явление вполне советское, и разговаривать с ним надо было на доступном ему языке. Тем более это был высокопоставленный и политически грамотный рак. Во-вторых, мне надо было поддерживать в себе энергию, чтобы из пальцев моих она переходила в Секретаря и поражала Болезнь, а в этот период у меня как раз отобрали в милиции паспорт и велели приготовиться к высылке из города.
Я на сто процентов уверен в том, что и Христос обладал такой же способностью лечить людей, как и я. И метод у него был такой же. И я творю иногда чудеса, не хуже его. Вот, к примеру, ведущий тенор городского оперного театра потерял голос — перепил накануне и простудился. А сегодня ему нужно во что бы то ни стало петь: важная заграничная делегация будет слушать. Он сотни людей привел в движение, чтобы разыскать меня. Заплатил им огромные деньги. Они нашли меня в милиции: мне хотели дать пятнадцать суток за хулиганство. Певец дал большую взятку милиции, чтобы отпустили меня на несколько часов. Меня доставили к певцу под конвоем. Взглянув на него, я сказал, что такой пустяк я мог бы вылечить даже по телефону. Протянув руки в его сторону, я сказал: «Пой!» И голос вернулся к нему. Певец был так рад этому, что позабыл вознаградить меня хотя бы стаканом чая: мне так хотелось пить!
Моя основная специализация — болезни духа, а болезни тела я лечу постольку, поскольку они суть лишь проявления болезней духа. Как опытный врач видит в теле людей скрытые болезни, так я читаю в душах людей многое такое, что они скрывают от других и часто от самих себя. Вот я бреду по улице. Бреду без цели. Мимо меня пробегают люди. Им кажется, что их душевные состояния скрыты в их телах. А для меня они суть обнаженные души.
Принципы целителей
Все прочие целители руководствуются такими принципами. Надо уметь выбирать больного и болезнь. Не тебя выбирают жаждущие исцеления, а ты их. Выбирай легко излечимых или мнимых больных, а также таких, которые выздоровеют и без тебя. Сумей приписывать себе то, что сделалось само собой или сделано другими. Если болезнь тяжелая или вообще неизлечимая, уклонись. Предлог найти — пустяк. Если нельзя уклониться или допустил ошибку в выборе больного (в диагнозе), старайся избежать огласки и свалить вину на обстоятельства, на других, на самого больного. Давай больному такие советы, чтобы он обязательно в чем-то уклонился от них, нарушил твои предписания, — такая уловка всегда даст тебе оправдание неудачи. Старайся вести лечение так, чтобы пациенты сами боялись огласки. С этой точки зрения очень выгодно иметь дело с ответственными лицами. Сказанного достаточно, чтобы сделать вывод: главное в профессии целителя — диагноз. Тут дело обстоит так: нужно иметь на пять процентов опыта и интуиции и на девяносто пять — агентурных сведений. Диагностика целителей — это, прежде всего и главным образом, сбор сведений о состоянии здоровья населения. Затем — надо побуждать выгодных и удобных «больных» и больных обращаться к целителю. Для этой цели наш ведущий целитель имеет картотеку на десять тысяч человек — он ухитрился как-то заставить все городские больницы давать ему информацию о здоровье населения. Кроме того, он содержит десяток агентов, которые приводят к нему пациентов. Я, однако, к числу таких целителей не принадлежу. Я лечу, но сам не знаю, как и почему получается излечение. Я даже не столько лечу, сколько присутствую при излечении и своим присутствием облегчаю излечение.
Божественные страдания
Христос был распят. А как погибну я? Умру от геморроя в глуши или в тюрьме. Мысль об этом приводит меня в уныние. Если моя религия со временем завоюет мир, то что будут целовать верующие на моих изображениях? Думая о таком ужасном конце, я выжимаю слезу: обидно, что создатель великой религии кончил свою жизнь таким комическим образом. Но что поделаешь? Теперь люди научились убивать своих гениев так, что после этого их за гениев не хотят признать даже самые низкие твари из рода человеческого.
Богиня и другие
Встретил Богиню. Она шла с двумя сытыми и самоуверенными парнями. Я кивнул ей. Она ответила тем же. Парни настороженно уставились на меня. О чем-то оживленно заговорили. Послышался смех. И она смеялась тоже. Потом один из парней вернулся обратно.
— Эй ты, борода, — сказал он мне, — не приставай к девчонке, а не то руки и ноги переломаем!
— Вам, молодой человек, — сказал я, взглянув на его лицо, — надо срочно обратиться к врачу и резко изменить образ жизни, иначе Вы через год станете неизлечимым импотентом.
Он побледнел. Я отвернулся от него и ушел своей дорогой. Установить диагноз болезни этого шалопая было нетрудно. Такие случаи все чаще возникают в городе: очень ранняя, чрезмерная, с искусственными возбудителями половая жизнь и половые извращения имеют неизбежным следствием раннюю импотенцию. Я подумал о том, что ждет в этом отношении мою Богиню, и почувствовал себя глубоко несчастным. Стремление людей развратить себя и других неудержимо. Только религия могла бы его сдержать. Но ее нет. Недавно я встретил хронического наркомана. Молодой способный кинорежиссер. Говорит, что лучше ярко сгореть в несколько лет, чем тлеть десятилетиями. Не так ли?
— Если действительно сгореть, — сказал я, — то так. Но так ли это на самом деле?
Он не ответил.
Откровенный разговор
После того как Секретарь вылечился, у меня состоялся с ним такой откровенный разговор.
— У меня есть идея, как тебе помочь, — сказал он. — Только не пугайся. Тебе дадут койку в психиатрической больнице, трехразовое питание и полную свободу передвижения. Идет?
— Как только Вы уедете в Москву, меня лишат свободы передвижения и уж никогда не выпустят оттуда.
— Ты прав. Но можно устроить тебе инвалидность и пенсию по инвалидности.
— Результат будет тот же.
— Верно, тот же. Почему ты думаешь, что я уеду в Москву?
— Я вижу это.
— Чем же я могу тебе помочь?
— Решайте сами. Я придерживаюсь правила — не насилуй свою судьбу.
— А я придерживаюсь другого — не позволяй судьбе насиловать тебя.
— Вы — активное начало в обществе, я — пассивное.
— Похоже, что так. Но, в общем, спасибо тебе. Если что нужно будет, обращайся прямо ко мне.
— Меня к Вам не допустят.
— Тоже верно. Врачи считают, что мое выздоровление есть чудо. Скажи откровенно, ты сам верил в это?
— Если бы я не верил, Вы не выздоровели бы. Если Вам что нужно будет, обращайтесь прямо ко мне.
— Спасибо. Я непременно разыщу тебя в случае чего. Ну, прощай.
Чудо
— Чудес не бывает, — говорит внук.
— Как же так?! — возмущается дед. — Вот если я спрыгнул с колокольни и не разбился, — что это такое?
— Случай, — спокойно ответил внук.
— Ну, я второй раз прыгнул и не разбился, что это?
— Удача.
— Ну, а если я третий раз спрыгнул и не разбился, что это такое?!
— Привычка.
Этот анекдотичный разговор отражает отношение к чуду в прошлом и теперь. Что такое чудо? Согласно общепринятому пониманию, чудо есть событие, которое не должно было произойти вообще, но произошло. В обиходе это понимание несколько ослабили: иногда чудом называют событие, вероятность которого ничтожно мала (близка к нулю), и потому о возможности которого вообще не думают, но которое все же происходит. Например, считается невозможным усилием мысли перемещать тяжелые предметы в пространстве и влиять на поведение других людей на больших расстояниях. И если вы сделаете это невозможное, вы совершите чудо. Но поскольку оно считается невозможным согласно законам природы, то считается, что тут имело место мошенничество или фокус. Чудо во втором (ослабленном) смысле допускается согласно законам природы. Но тут понятие чуда употребляется уже как нечто двусмысленное: вероятность события вроде бы допускается как большая нуля, но осуществление события психологически воспринимается как осуществление невозможного. Я же предлагаю такое понимание чуда. Если событие невозможно, оно не произойдет. Если событие произошло, оно возможно. Чудо есть возможное событие. Причем произойдет оно или нет, зависит от воли какого-то сознающего и волевого существа. Чудеса не происходят сами по себе. Их творят. Но чудо есть результат неповторимого стечения обстоятельств и само неповторимо, — вот в чем дело. Потому невозможно высчитать его вероятность, невозможно дать ему общее объяснение. Если даже происходят сходные события, являющиеся чудом, каждое из них все равно есть стечение неповторимых обстоятельств. Так, например, мне не раз приходилось усилием мысли сдвигать и изгибать предметы, поднимать предметы без прикосновения, угадывать адрес незнакомых людей и многое другое. Но каждый раз я это делал по-разному, никакое обобщение тут невозможно. Причем невозможно произвольно выбрать место и время для чудесного действия. Я лишь перед тем, как совершить такое действие, вдруг ощущал в себе способность на это. Я вылечил многих неизлечимо больных с точки зрения медицины людей. Но каждый раз по-разному. И сам я не могу объяснить, как я это делал. Чудеса, повторяю, не фокусы и не мошенничество. Это — возможные, но принципиально необъяснимые, не вызываемые по произволу, экспериментально не воспроизводимые события. Чудеса так и останутся чудесами на веки веков. В отношении их допустимо лишь одно: признать, что они иногда случаются.
Христос прекрасно понимал природу чудес и умел их делать, вернее — умел угадывать момент, когда они были в его власти. Потому он не злоупотреблял чудесами, не очень охотно шел на них, не прибегал к ним тогда, когда они были бы ему полезны. Он творил настоящие чудеса, а не фокусы. Я ему верю, ибо знаю это из своего опыта. Когда я вижу бутылку с водкой, я заранее знаю, смогу я выбить из нее пробку моим методом или нет. И затем я строю поведение свое и других людей соответственно своему предвидению. Если я чувствую, что я «не в форме», я исключаю саму возможность такой ситуации, чтобы мне предложили продемонстрировать свое чудо. Это верно. Но ведь случаи, когда я бываю способен на такое чудо, бывают на самом деле. В чем их природа? Почему они бывают?
Проблема номер один
Отгадайте, какая проблема является самой главной для нашего областного руководства и руководимого им народа на данном отрезке истории? Ни за что не отгадаете! И потому я советую вам обратиться с этим вопросом, допустим, к самому начальнику Областного управления КГБ товарищу Горбаню. «Э-э-э-э, — скажет вам товарищ Горбань, отведя в сторону свои проницательные и властные в прочих случаях очи, — с молодежью нынче трудно стало. А этот „балбес“ у меня вот тут сидит». И товарищ Горбань постучит ребром ладони левой руки по своей могучей шее. Кто такой «балбес», объясню ниже, потерпите немного. Обратимся теперь к самому первому секретарю Областного комитета КПСС товарищу Сусликову. «Э-э-э-э, — скажет вам товарищ Сусликов, и его маленькие хитрющие глазки начнут метаться из стороны в сторону, что бывает с ним в минуты наивысшего волнения, — с молодежью нынче трудно стало. А этот „балбес“ у меня вот тут сидит». И товарищ Сусликов укажет пухлым пальчиком на то место своего могучего живота, где помещается печенка, и без того подпорченная водочкой, настоянной на лимонной корочке. К директору школы, в коей обучается упомянутый «балбес», обращаться не советую: его может хватить инфаркт. Не советую обращаться и к первому секретарю Областного комитета комсомола товарищу Петрову: он разразится такой площадной бранью, какую вам редко посчастливится услышать в «Клубе» — в притоне алкоголиков в Новых Липках. Вы уже догадались, очевидно, что Балбес — юноша школьного возраста. Но это есть его родовой признак, и не в нем дело. Все дело в его дифференции специфике: он — единственное чадо заведующего трестом «Плодовощфруктягодторга» товарища Гробыки. Причем чадо не очень-то любимое. Товарищ Гробыко при всяком удобном случае заявляет, что он, будь его власть, «вот этими своими собственными руками задушил бы этого балбеса; как говорил товарищ Пушкин (?), чем породил, тем и убил бы этого мерзавца». Употребляя выражение «будь моя власть», товарищ Гробыко имеет в виду отнюдь не областное высшее руководство, а свою собственную супругу, при одном упоминании имени которой он в ужасе хватается… нет, не за сердце и не за валерьянку (товарищ Гробыко не из того теста сделан), а за поллитровку.
— Всего лишь сын заведующего трестом! — воскликнете вы. — Причем какого треста! В городских магазинах уже больше тридцати лет не бывало ни плодов, ни овощей (чем овощи, кстати, отличаются от плодов?), ни фруктов, ни ягод. Но не спешите с умозаключениями. Как утверждает сам товарищ Гробыко, спешка нужна только при ловле блох. Товарищ Гробыко есть на самом деле фигура номер один в системе областной власти. Почему так? Как это случилось? На этот вопрос вам мог бы ответить товарищ Горбань, но он никогда этого не сделает, — иначе он в двадцать четыре часа не то что сойдет, а испарится с арены областной истории. Одним словом, так уж сложилось исторически, что товарищ Гробыко стал могущественнейшим человеком в области, и богатейшим, само собой разумеется.
Балбес, повторяю, есть нелюбимое чадо товарища Гробыки. Чадо глупое, бездарное, развратное и наглое. А товарищу Гробыке втемяшилась в голову, как он сам выражается, «идея фикса»: сделать из Балбеса дипломата («пустить его по дипломатической линии»), И теперь главная задача, стоящая перед областью, — добиться того, чтобы Балбес закончил школу с медалью, чтобы получил отличную комсомольскую характеристику и справку о том, что он без отрыва от учебы два года проработал на Химическом комбинате (в пятидесяти километрах от города), и чтобы поступил в ИМО (Институт международных отношений) в Москве. Конечно, стоит товарищу Гробыке только намекнуть, как все сделается само собой и без всяких усилий. И в Москве есть мощная поддержка — сам Митрофан Лукич. Он не даст в обиду сына своего старого фронтового друга. Но товарищ Гробыко хочет, чтобы «все было по-честному», чтобы «он там лицом в грязь не ударил», «чтобы Родина получила первосортного дипломата». Слово «первосортный» товарищ Гробыко употребляет не в силу своей образованности (в этом его обвинить нельзя), а сугубо профессионально, — как он говорит о первосортной картошке, капусте и прочих плодах, которые, повторяю, больше тридцати лет не украшают полки городских магазинов.
Тунеядец
Христос был, судя по всему, человеком без определенных занятий, по-нашему — тунеядец. Как и я. Тунеядец — это существо, которое на вопрос «На какие средства ты существуешь?» не может предъявить справку с места работы с указанием зарплаты. Это не значит, что тунеядец не работает вообще. Я работаю не меньше других. Просто у меня нет и не может быть такой справки. Раньше я предъявлял в милицию поддельные справки. Теперь они мне не верят, если даже я предъявляю настоящую справку (бывает, что я на короткий срок устраиваюсь на работу). Основные средства я зарабатываю за счет врачевания и консультаций. Это не очень много. Один из источников моих заработков — случайные работы, которые приносят мне сразу сумму денег, достаточную прожить иногда полгода, а то и более. Прожить, конечно, на моем (минимальном) уровне… В прошлом году, например, я завербовался красить мосты через сибирские реки. Платили огромные деньги, поскольку мы работали без всякой техники безопасности. Нас просто спускали на веревке. Что это такое? Вообразите себя висящим на веревке над могучим Енисеем. Холодный ветер пронизывает вас насквозь. И вы мечтаете о том, чтобы скорее оборвалась эта веревка, и вы наконец-то покончите счеты с этой проклятой жизнью. Формально мы получали огромные деньги (расписывались в ведомости). Фактически на руки нам доставалось процентов тридцать: остальное забирали бригадиры, прорабы, инженеры, мастера и прочие. Сколько там было этих паразитов! Я болтался на веревке над страшным, безбрежным Енисеем, а надо мною было по крайней мере десяток таких паразитов. Зато они мне выдавали справку на огромную якобы заработанную сумму, которая гарантировала мне право шесть месяцев «искать новую работу». Такие случайные работы, однако, не часто бывают. Наконец, «подарки», главным образом — от женщин, главным образом — поношенная одежда и обувь, постельное белье.
Бог
Я спросил людей: «Чего вы хотите?» — «Счастья», — ответили они. — «Хорошо, — сказал я, — будьте счастливы». И я устремил на Землю изобилие счастья. Я заполнил счастьем все живые существа и все мертвое пространство. Довольный содеянным, я погрузился в высшее счастье — в самодовольство. Устав от него, я решил взглянуть на осчастливленный мною род людской. И я был поражен: люди были несчастны! «Чего вы хотите теперь?!» — воскликнул я в гневе. — «Верни нам наши страдания!» — в гневе же кричали они. — «Хорошо, — покорился я их воле, — страдайте!»
Сделав это, я погрузился в высшее страдание — в неудовлетворенность самим собой. Устав от него, я решил взглянуть на удовлетворенный мною род людской. И я увидел: люди по-прежнему были несчастны. «Так в чем же дело?» — воскликнул я, пораженный. — «А в том, — со смехом и бранью ответили они, — что теперь наше состояние несчастности обоснованно и оправданно».
Мой быт
Как я уже говорил, Христос не имел где приклонить голову, и У меня тоже нет постоянного жилья. Обычно снимаю угол в комнате или койку, изредка — отдельную комнатушку. В чем разница — снимать угол или койку? Разница существенная. Снимать угол — значит снимать часть комнаты, в которой стоит твое ложе и, возможно, некое сооружение, временно исполняющее функции столика. Эта часть комнаты может быть отделена от остальной шкафом или ширмой. Снимать койку — значит приходить ночевать в данную комнату, где ты раскладываешь койку, которую рано утром убираешь. И покидаешь комнату. Если снимаешь угол, то можешь в нем находиться и днем. Если снимаешь койку, должен покинуть комнату и не появляться тут до позднего вечера. За угол приходится платить пятнадцать, а то и все двадцать рублей в месяц, за койку — не более десяти. Хозяевами комнат, в которых сдаются угол или койка, бывают обычно старые одинокие женщины, получающие мизерную пенсию. Но иногда это бывают и молодые одинокие женщины (иногда — с внебрачным ребенком), приобретающие вместе с жильцом удобного любовника, или мужчины, приобретающие даровых любовниц. Однажды я снял угол у молодой женщины. И сбежал, оставив ей месячную плату (они плату берут вперед). Избежать этого проклятия (снимания угла или койки) невозможно: у нас лето длится всего три месяца, остальное время — холодная зима и слякотные весна и осень. Летом я сплю на скамейках, на траве, в сене, на вокзале — это дает существенную экономию средств (можно обновить брюки, носки, рубашки). Когда я вербуюсь на временную работу, я сплю в бараке: тоже экономия. Можно было бы, конечно, податься в теплые края. Но мне там с моей профессией делать нечего. Вернее, делать-то там есть что: лечить импотентов и ожиревших паразитов. Но не это мое главное дело. Мое главное дело — проповедь моего учения. А интерес к нему сейчас проявляют только в условиях сурового климата. Кроме того, существенную часть моего учения составляют правила жизни на пределе бытовых удобств и даже немного ниже. С этой точки зрения моя жизнь есть эксперимент, а мое учение есть обобщение и осмысление этого эксперимента. Однажды я пришел «домой» слишком поздно. Жильцы квартиры (с целью наказания и воспитания меня) не открыли мне дверь. Пришлось коротать ночь на лестничной площадке. В эту ночь я сделал важный вклад в свое учение. Вот он в двух словах. Спишь ли ты в хрустящих белоснежных простынях на пуховой перине с прекрасной женщиной или одинокий дрожишь от холода на грязной лестничной площадке, время все равно неумолимо уносится в прошлое. Есть, конечно, некоторые неудобства в переживании полета времени в таком положении, как мое. Но в нем есть и достоинство: время тянется при этом бесконечно долго. За одну эту ночь я передумал больше, чем иные передумывают за всю свою жизнь.
Утром сосед похихикал над моим плачевным положением. «Я слышал звонок, — сказал он, — но подумал, что это какой-нибудь пьяница ломится в квартиру. А это, оказывается, наш „йогаист-эгоист“!»... (он считает меня йогом и всячески изощряется на этот счет).
Проповедник
Я — проповедник, т. е. по-русски говоря — трепач. И как таковой я должен видеть лица людей и переживать с ними общую ситуацию. Моя проповедь есть лишь часть общего разговора. Потому я должен быть в толпе. Я дурачусь вместе со всеми, выдумываю чепуху, «обрабатываю» для разговора реальные факты. Но при этом во мне накапливается материал для какой-то важной проповеди. Мне нужно время, чтобы совершить скачок в это новое качество. Христос тоже спешил. Он тоже боялся не успеть. Он кое-что успел сделать. Этого «кое-что» хватило на великую историю. Теперь надо сделать в тысячу раз больше, чтобы произвести хотя бы в тысячу раз меньший эффект и хотя бы на несколько десятилетий. Человек теперь уже не тот. И условия не те. Вот, например, я сейчас подхожу к гастроному. Разумеется, с заднего хода: официально в это время продажа спиртных запрещена, а практически идет самая бойкая торговля. Работникам магазина это выгодно — они в это время продают всякую бурду, которую в обычное время никто не покупает: разбавленную водку и самую скверную водку с наклейками от более дорогих сортов. Тут уже собралась толпа жаждущих похмелиться. Глядите-ка, никак Иисус Лаптев объявился! — слышатся восклицания.
— Слух был, что ты в «Атом» подался реакторы чистить. Сбежал, что ли? Или большую деньгу заработал?
— Там за час тысячу платят. Если заработал — угощай! Все равно скоро загнешься. Пропить не успеешь. Я помалкиваю, нахожу партнеров, с которыми объединяю свои гроши на бутылку, и привожу себя в божеский вид. В «Атоме» я на самом деле был. Но не для чистки реакторов: для этого моя анкета и морально-политический облик не подходят. У директора жена уродца родила без ручек и без глазок. Она мне ноги целовала, умоляла что-нибудь сделать. Этого ребенка ей с трудом удалось сохранить, а другой не предвидится. Если ничего не получится, она руки на себя наложит. Роскошная по нашим условиям квартира. Ковры. Картины. Посуда. Книги. Изобилие. И вот — такое горе. Что смог бы на моем месте Христос? А ведь эта образованная женщина, инженер, атеистка, бывшая комсомольская активистка, а верит в мою чудодейственную силу в тысячу раз сильнее, чем самые беззаветно верующие верили в Христа. Христос не знал о таких цветах цивилизации, как наш «Атом». Эти мысли промелькнули в моем сознании.
— Живем мы, ребята, один лишь раз, — начинаю я свой вклад в общую бессмысленную болтовню. — Когда бы и где бы мы ни появились на свет, нам надо по праву живого испытать основные элементы бытия. Быть ребенком, играть в игрушки, слушать сказки. Быть юными, испытать первую беззаветную дружбу и первую чистую любовь…
— …выпить первую поллитровку, — говорит кто-то.
— Первая поллитровка самая противная, — говорит другой. — Вторая идет лучше…
— Поллитровка хороша, когда им счет потеряешь, — замечает третий.
— И бабы тоже! — смеется четвертый. — Их нужно десятка два перепробовать, пока поймешь, что к чему.
— Я лично предпочитаю замужних женщин, — говорит молодой, но уже потрепанный и лысый мужчина. — Тратиться не надо. Ответственности никакой.
Эти насмешки меня не обижают. Наоборот, я в них чувствую страх того, что они что-то очень важное теряют, скоро наступает перелом.
— Все в этом мире ненадежно, — говорит старый алкоголик. — В начале войны наша рота попала в окружение. Мы решили стоять насмерть. Мы поклялись в вечной преданности друг другу. Мы выстояли. А когда опасность миновала, переругались и написали друг на друга доносы.
— За все надо платить, — говорит опустившийся интеллигент. — Нужны усилия, чтобы сохранить любовь и дружбу. Вот я вам расскажу про себя…
Так начинает разворачиваться разговор, в котором то тонет, то всплывает на поверхность моя наивная проповедь.
Легальное и нелегальное
В стране много всяких нелегальных профессий и групп. Но все они живут, так или иначе, по тем же правилам, что и легальные. Я предпринимал не раз попытки создать нелегальные объединения людей на основе принципов праведной жизни — честности, отзывчивости, доброты… Но ничего путного не вышло. У властей такие группы почему-то вызывают большую злобу, чем группы жуликов и бандитов. Внутри моих «чистых» групп сразу же возникали все виды «нечистых» людских отношений. В чем дело?
Видимость и сущность
Бог есть противоречие
Что мир есть противоречие, об этом знает каждый студент, сдавший экзамен по философии. Никто не знает того, что Бог есть тоже противоречие. Это мое открытие. У Бога нет определенного дома: его дом везде и нигде. У него нет конкретных друзей: Бог не знает дружбы, ибо у него все друзья и все враги. Бог конкретно никого не любит: Бог не знает любви, ибо он любит всех. И всех презирает. У него нет ничего и все вокруг принадлежит ему. Он не знает, что такое труд, ибо вся его жизнь есть труд. Он не существует для людей, но внимание всех сосредоточено на нем. Бог есть крайность всего и выход за пределы разумного, потому он есть живое противоречие. Бог есть претензия смертного ничтожества на вечное величие. Бог есть, и одновременно его нет. В него верят и не верят, причем — сразу. Достигнув высот веры, мы впадаем в сомнение. Упав на дно неверия, мы начинаем подозревать о его существовании. Я мечусь между этими крайностями — абсолютной верой и абсолютным неверием. Вознесясь на Небеса, я оказываюсь в грязи. Опустившись в житейскую помойку, я воспаряю к высотам чистоты. Где решение? В людях? Они проходят сквозь меня и мимо меня, оставляя в душе только раны. И я говорю себе: Бог есть надежда, доведенная до отчаяния, и отчаяние, доведенное до такого уровня, где ничего другого не остается, кроме надежды.
Бог есть участие во всем и безразличие ко всему. И это очень мучительно. Бог есть твоя, т. е. человеческая потенция, которая кажется легко осуществимой, но которая на самом деле неосуществима вообще.
Функция Бога
Люди мечтают о приходе гениев. А когда те приходят, люди делают вид, что не узнают их, и прилагают неимоверные усилия, чтобы уничтожить их. Люди не любят живых гениев. Они предпочитают мертвых гениев, ставших их жертвами. Причем люди сразу узнают гениев. В человеке есть нечто, с самого начала его жизненного пути выражающее его генеральную претензию. Моя претензия стать Богом написана, как выразился один из членов административной комиссии, у меня на морде.
— Ты, Лаптев, — сказал он, — чего не стрижешься и не бреешься? Иисусиком стать хочешь, да? Тоже мне гений нашелся!
Почему почти ничего не известно о жизни Христа до тридцати лет и почему о нем почти ничего не было слышно после его смерти? Объяснение этому очень простое. Христос был очень способный человек, и его учителя и конкуренты поняли это сразу. Они всячески мешали ему пробиться — стать известным и официально учить людей. Он сумел перешагнуть через это препятствие — обошел своих коллег и наставников и непосредственно обратился к простым людям, т. е. к самим потребителям религии. И имел успех. Это напугало его коллег. Появилась зависть. Появилась угроза их авторитету и благополучию. И они приняли меры, чтобы остановить успех Христа и устранить его. Его убили. Потом началось активное замалчивание его идей. От его учения сохранилось мало, да и то в чужой записи и по воспоминаниям. Его признали, когда это стало безопасно и даже полезно признающим. Причем основательно отредактировали.
Антипод
— Я, как и ты, принимаю нашу социальную систему (т. е. коммунистический строй жизни) как данность, как факт, — говорит Антипод. — Я не собираюсь выдумывать программу ее изменения, улучшения, ослабления или уничтожения. Я исхожу из нее как из предпосылки. Моя проблема — как жить в этой системе более или менее терпимо, как защитить себя от ее недостатков и как использовать ее достоинства. Такова же и твоя проблема. Только ты ищешь решения ее на пути изобретения некоей религии, а я — на пути идеологии. Мое положение предпочтительнее.
— Добродетельный человек, — продолжает Антипод, — обречен на неудачи и страдания. Верно, наше время разрушает самые Фундаментальные человеческие отношения — любовь и дружбу, замещая их сексом и расчетом. Но ведь любовь и дружба суть зависимость. Их отсутствие есть свобода. Человек, способный предать дружбу и любовь, легче живет. И удобнее с точки зрения интересов целого.
— Твоя религия, — говорит Антипод, — требует самоограничения, дисциплины духа, карабканья вверх, постоянных усилий сдерживать себя. Это не под силу рядовым людям. Людям легче плыть по течению и падать, чем идти против течения и карабкаться вверх. Падание есть тоже полет, — вот в чем дело. Время падения достаточно велико, чтобы прожить целую жизнь.
Дав день — дай пищу
Как тунеядец я мог бы отсыпаться до полудня. Но я встаю рано, собираю свою койку и прячу за шкаф. Бесшумно крадусь в туалет, дабы не привлечь внимание соседей. Но тщетно. Соседи все равно как-то узнают о моих движениях и выражают свое негодование по поводу моего незаконного присутствия в квартире. Они не доносят об этом в милицию отнюдь не из человеколюбия, а потому что уже донесли. Но я дал взятку участковому милиционеру. Взятка мизерная. А так как таких, как я, в участке набирается порядочно, участковый имеет от нас на хорошую выпивку раз в неделю. По этой причине милиция желаемых для соседей действий пока не предпринимает. Соседи же ежедневно напоминают хозяйке, что они могли бы донести на нее, но не делают этого из человеколюбия. Они же русские люди! Они же понимают, что на одну жалкую пенсию по старости не проживешь! Деловая часть моего дня начинается обычно после обеда, а чаще — вообще вечером, когда у граждан кончается их рабочий день. Первую же часть дня можно рассматривать как чисто светскую. Сейчас я направляюсь к ящикам, наваленным к тыловой стене продуктового магазина: вдруг встречу раннего пропойцу, и он пригласит разделить с ним свою жалкую, но щедрую трапезу. Так оно и есть! Еще издали мне машет рукой знакомый забулдыга. Он — мой бывший пациент. В прошлом году я снизил ему степень пьянства. Он был хроническим алкоголиком, а теперь — лишь горький пьяница. Не смейтесь! Для него и его семьи это — великое благо. Спросите у его жены. Да и у него самого. Как хронический алкоголик он не мог работать и подвергался принудительному лечению. Безрезультатно, конечно. А как горький пьяница он работает, получает приличную зарплату, на хорошем счету в учреждении. Его там даже приводят как пример бывшего пьяницы, который «осознал и сумел взять себя в руки». Как хронический алкоголик он валялся где попало и часто попадал в вытрезвитель. Как горький пьяница он всегда добирается до дому на своих двоих. И таким он теперь будет до пенсии. Я его вылечил от алкоголизма в три сеанса. Наша медицина безрезультатно лечила его пятнадцать лет. Как мне это удалось? Дело в том, что алкоголизм — есть явление в сфере физиологии, а горькое пьянство — в области духа. Я просто слегка изменил «разворот его мозгов». Услыхав это мое объяснение, врачи больницы, лечащей от алкоголизма, только посмеялись. Ну что же, это их дело. Но десятки бывших алкоголиков, ныне — горьких пьяниц, бродят по городу как неопровержимые аргументы правоты моих методов. Потом я иду на детскую площадку и занимаю позицию, удобную для наблюдения за подъездом, из которого должна появиться моя Богиня. На колени ко мне забирается чья-то или ничья кошка. Я ее глажу. Она блаженно мурлычет. Я начинаю клевать носом. Ничего страшного в этом нет, появление Богини я замечу в любом состоянии… Вот Она! Я аккуратно беру кошку на руки и делаю несколько шагов по направлению к Ней, чтобы Она заметила мое присутствие и мое внимание к Ней.
Поделиться книгой: