Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Приключения знаменитых первопроходцев. Океания - Луи Буссенар на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Семнадцатого марта «Астролябия» вырвалась наконец из плена рифов, опоясывающих Ваникоро. Капитан Дюмон-Дюрвиль намеревался отправиться в Порт-Джексон, чтобы там ослабленная болезнями команда могла отдохнуть и набраться сил. Но состояние экипажа было таково, что корабль вынужден был взять курс на Гуам, куда и прибыл 2 мая, имея на борту сорок больных.

Испанский губернатор оказал французам самый теплый прием. Молодой человек по имени Медиола, подобранный экспедицией на Тонгатабу, смог наконец увидеться со своими родными, давным-давно считавшими его умершим.

«Астролябия» простояла на якоре до 29 мая и отбыла к берегам Амбоины, хотя больным было еще далеко до полного выздоровления. Горячий прием, оказанный членам экспедиции генерал-губернатором Молуккских островов Маркусом, а также другими голландскими чиновниками, обильное питание, состоявшее из свежих овощей, фруктов и мяса, и полный покой совершили чудо, так что вскоре здоровье моряков, людей крепких и выносливых, полностью восстановилось.

В это время Дюмон-Дюрвиль получил известия из Франции. Он питал надежду на то, что работы экспедиции, перенесенные тяготы и отлично исполненный долг будут по достоинству оценены министерством военно-морского флота, но надежды оказались тщетны. Ни труды участников экспедиции, ни те лишения и опасности, коим они подвергались, не были оценены, причем до такой степени, что ни один из офицеров, несмотря на представления Дюмон-Дюрвиля, не получил повышения в чине.

«Астролябия» снялась с якоря и вместе с небольшим судном, на котором находился любезный генерал-губернатор, направилась в гавань Манадо на острове Целебес (Сулавеси), куда оба корабля и прибыли 27 июля. Как всегда предупредительный, губернатор Маркус смог достать для Дюмон-Дюрвиля двух чудесных бабирусс (диких свиней), одного сапиутана (животное, напоминающее небольшую корову с рогами, как у антилопы), змей, птиц, рыб, насекомых, растения, короче говоря, замечательные образцы, значительно пополнившие естественно-научную коллекцию экспедиции.

Климат Манадо не был благоприятен для больных лихорадкой, и Дюмон-Дюрвиль решил сократить время пребывания в этой гавани. 4 августа «Астролябия» снялась с якоря и 27-го прибыла в Батавию, простояла там три дня и пустилась в обратный путь. 29 сентября корабль подошел к берегам Маврикия.

В то время когда «Астролябия» стояла на рейде Порт-Луи, в гавань вошло судно «Байоннез», получившее задание отправиться к Ваникоро и отыскать там следы экспедиции Лаперуза. Капитан Легоаран, командовавший судном, рассказал Дюмон-Дюрвилю, что даже не пытался проникнуть за цепь рифов и ограничился посылкой на разведку шлюпок. Он поведал также, что туземцы сохранили памятник, возведенный Дюмон-Дюрвилем, в целости и сохранности и даже объявили его «табу». Дикари с большим трудом позволили морякам с «Байоннеза» прикрепить к обелиску медную памятную табличку.

Простояв в гавани Порт-Луи 51 день, «Астролябия» снялась с якоря, обогнула мыс Доброй Надежды, прошла к острову Святой Елены, затем совершила остановку у острова Вознесения и 25 марта прибыла в Марсель, проведя в море ровно 35 месяцев.

Дюмон-Дюрвиль привез во Францию 65 новых карт, многие тысячи этнографических зарисовок, 10 тысяч образцов животного мира, 7 тысяч видов растений и бесчисленное множество образцов минералов. Уже по этому можно судить, какое огромное значение для науки имели результаты этой экспедиции, добытые ценой таких тяжких трудов, а иногда и с риском для жизни.

«Это рискованное плавание, — написал в своих мемуарах Дюмон-Дюрвиль, — превзошло все предыдущие не только по количеству опасностей, которым мы подвергались, а также и по серьезности этих опасностей, но и по обилию и глубине полученных результатов по всем областям знаний. Железная воля никогда не позволяла мне отступать перед препятствиями, каковы бы они ни были. Раз навсегда принятое решение погибнуть или добиться успеха не оставило во мне места для каких-либо колебаний и нерешительности. Двадцать раз видел я «Астролябию» на грани гибели, не сохраняя в глубине души никакой надежды на спасение. Тысячу раз рисковал я жизнью моих спутников, чтобы достигнуть цели, поставленной передо мной инструкциями, и я могу утверждать, что в течение двух лет мы ежедневно подвергались большему количеству реальных угроз, чем может возникнуть во время самого длительного перехода при обычном плавании. Офицеры, смелые, исполненные благородства и сознания долга, прекрасно отдавали себе отчет, каким опасностям я подвергал их изо дня в день, но они хранили молчание и выполняли свои обязанности».

Доклад об этом замечательном плавании был опубликован за счет государства, а сам Дюмон-Дюрвиль 8 августа 1829 года получил чин капитана I ранга.

Плавание на «Астролябии» и «Зеле»

Желая пополнить сведения, собранные им самим и другими мореплавателями о недостаточно исследованных районах, Дюмон-Дюрвиль составил грандиозный проект. На сей раз речь шла о том, чтобы пересечь семьдесят четвертую параллель и как можно ближе подойти к Южному полюсу.

Было начало 1837 года. Тогдашний министр, относившийся к знаменитому мореплавателю с гораздо большим пиететом, чем его предшественники, занимавшие министерское кресло во времена реставрации, немедленно одобрил планы Дюмон-Дюрвиля и всячески поддерживал его в дальнейшем.

Сам король Луи-Филипп заинтересовался новой экспедицией, поэтому все приготовления шли очень быстро и безо всяких затруднений. В распоряжение Дюмон-Дюрвиля были предоставлены два корвета: его старушка «Астролябия», верная и отважная спутница, разделившая с ним все тяготы и всю славу, и «Зеле» («Усердный»), где капитаном стал его бывший помощник Жакино, которому он доверял целиком и полностью. На корабли погрузили все запасы, которые были признаны необходимыми в ходе экспедиций последних лет. Запасы эти были очень велики и упакованы со всем тщанием, чтобы избежать порчи. В числе офицеров, тогда почти никому не известных, находились Куван-Дебуа, Дюбузе, Тарди де Монтравель, Периго, впоследствии ставшие адмиралами. Команды, подобранные с большой осторожностью, были достойны своих руководителей, которых неустрашимый глава экспедиции хорошо знал и высоко ценил.

Седьмого сентября 1837 года корветы покинули Тулон и после непродолжительного плавания стали на якорь у берегов острова Тенерифе. Члены экспедиции совершили восхождение на главную вершину острова. 12 октября вышли в море, чтобы как можно скорее достичь полярных областей. 13 ноября оба корабля стали на якорь на рейде Рио-де-Жанейро, но на следующий день продолжили путь и 12 декабря подошли к Магелланову проливу, где Дюмон-Дюрвиль хотел провести детальные гидрографические исследования.

В ходе этого трудного плавания, когда постоянно возникали всякие препятствия и ежечасно требовалось проявлять выдержку, невозмутимость и спокойствие, Дюмон-Дюрвиль проявил себя как несравненный мастер маневра, чьи отвага, хладнокровие и огромные знания изумляли и приводили в восхищение спутников.

Посвятив целый месяц гидрографическим изысканиям, оба корабля, стоявшие на якоре в Пуэрто-Амбре, вышли в море 11 января 1838 года и взяли курс зюйд-ост, к тому району, где англичанин Джеймс Уэдделл в 1823 году сумел достичь самой южной точки, куда до него прежде не доходил ни один мореплаватель.

Восемнадцатого января показались плавучие льды, среди которых кораблям предстояло вскоре лавировать. Одна из ледяных глыб достигала двадцати пяти метров в высоту. На следующий день количество ледяных глыб увеличилось. Наконец 22 января путь кораблям, достигшим 65° южной широты и 47°30′ западной долготы, преградили сплошные льды, простиравшиеся до самого горизонта в направлении с юго-запада на северо-восток. В течение нескольких дней суда следовали вдоль кромки ледяных полей до Оркнейских островов, где устроили недельную стоянку для проведения гидрографических работ.

Второго февраля Дюмон-Дюрвиль решил все же пробиться дальше к югу. Уже 4 февраля, находясь на 62° южной широты, корабли оказались у края сплошных льдов. Заметив впереди нечто вроде узкого прохода, Дюмон-Дюрвиль отдал приказ обоим кораблям следовать туда, но вскоре понял всю опрометчивость своего решения, так как суда оказались зажатыми во льдах, все теснее и теснее смыкавшихся вокруг них. К тому же мороз все усиливался, что грозило морякам гибелью, ибо, смерзаясь в монолит, льды могли раздавить корабли. Только благодаря сверхъестественным усилиям всей команды французские путешественники смогли избежать ужасной опасности. Им пришлось крушить лед при помощи ломов и пешней и прорубать путь на протяжении более двух миль, на что ушло около восьми часов, а затем корветы стали пробивать себе путь корпусами.

Вырвавшись из ледового плена, «Астролябия» и «Зеле» продолжили путь вдоль кромки льдов, следуя с запада на восток, но на протяжении трехсот миль не нашли прохода к югу. 14 февраля, достигнув 33° западной долготы и увидев, что ледяной барьер уходит на север, по направлению к Сандвичевым островам, Дюмон-Дюрвиль счел дальнейшие попытки пробиться на юг бесполезными и приказал взять курс на запад, чтобы уточнить координаты Оркнейских островов и восточной части Шетландского архипелага, а затем еще раз попробовать пройти на юг, к загадочным южным землям с их покрытыми вечными снегами вершинами, склоны которых иногда блестят под слабыми лучами неяркого полярного солнца, к тем самым заветным землям, которым китобои дали название «Земли Палмера» и «Земли Троицы».

Двадцать седьмого февраля, после долгого перехода к югу среди дрейфующих льдов, члены экспедиции сумели нанести на карту точные очертания островов, находящихся между 63–64° южной широты и 58–62° западной долготы. Эти два жалких клочка суши, постоянно покрытые снегами и льдом, получили название Земли Луи-Филиппа и острова Жуэнвиль.

Так, в тяжких трудах, проходило время. К нужде и лишениям прибавилась болезнь. Цинга стала косить офицеров и матросов с такой силой и скоростью, что пришлось как можно скорее покидать эту зловещую ледяную пустыню и добираться до гостеприимных берегов Чили. Корветы стали на якорь сначала в бухте Консепсьон, а затем — в Вальпараисо. Вскоре больные выздоровели, и в начале июня «Астролябия» и «Зеле» уже летели по волнам Тихого океана.

На пути от Вальпараисо до островов Гамбье в Полинезии моряки повстречали всего лишь один остров, прославившийся тем, что на нем долгое время находился в гордом одиночестве матрос Селькирк. То был остров Хуан-Фернандес[193].

На островах Гамбье, принадлежавших Франции, еще пять лет назад царили ужасающие нравы: все жители были каннибалами и влачили жалкое существование. Но за довольно короткий отрезок времени миссионеры-католики сумели преобразить весь архипелаг: нравы жителей смягчились, а вместе с душевным спокойствием сюда пришло и доселе неведомое благополучие.

Корветы стали на якорь у острова Мангарева, главного острова архипелага, где находился центр по распространению католицизма в Океании, то есть резиденция епископа, откуда в разные уголки дикого края отправлялись неустрашимые миссионеры, дабы завоевать души дикарей и обратить их в свою веру.

Экспедиция провела на Мангареве две недели, а 24 августа корветы оказались в виду острова Нукухива из группы Маркизских островов. Никакие другие острова Океании не обладают, пожалуй, таким богатством, даже буйством природы, плодородием, разнообразием и очарованием, как острова этого архипелага. Их еще почти не затронула европейская цивилизация, и туземцы, разгуливающие нагишом, похоже, ведать не ведают о том, что такое стыд. Они и в самом деле не носят никакой одежды, но зато их кожа украшена татуировкой, причем с очень сложными узорами.

Счастливый обладатель самых затейливых и замысловатых узоров является самым почитаемым человеком, его считают как бы наиболее приближенным к местному божеству. У женщин узоров на теле очень мало. Они просты и скромны. У детей, подростков и юношей татуировок нет вообще.

Открыв множество мелких островов, «Астролябия» и «Зеле» подошли к Таити и 9 сентября стали на якорь в бухте Матаваи. Затем они направились к архипелагу Мореплавателей Бугенвиля, обретших печальную славу места, где были злодейски убиты капитан де Лангль и множество матросов. По сведениям, собранным офицерами экспедиции Дюмон-Дюрвиля, выходило, что сие кровавое побоище произошло в результате ужасного недоразумения, а не в результате заговора. Следует добавить, что за все время стоянки ничто в отменно вежливом поведении островитян не говорило об обратном, но все же моряки все время были настороже. Разве можно предугадать, чего следует ожидать от этих коварных океанийцев!

Затем экспедиция направилась к острову Вавау (острова Тонга), где Дюмон-Дюрвиль уже бывал во время предыдущего плавания. Здесь он повстречал старых знакомых, а именно миссионеров-протестантов, англичан, которые предпринимали отчаянные усилия для того, чтобы создать как бы противовес распространению влияния французских миссионеров, ослабить это влияние и даже совсем уничтожить. Причем занимались своим делом эти проповедники мира столь рьяно, что иногда даже не боялись прибегать к насилию, чтобы сделать жизнь миссионеров-католиков невыносимой и чтобы изгнать их с некоторых островов. Дюмон-Дюрвиля ждала здесь еще одна неожиданная встреча: ему на глаза попался матрос Симоне, который остался на Тонгатабу, дезертировав во время нападения туземцев на отряд французов. Жизнь этого бедняги, который мечтал о беззаботном существовании и полнейшем безделье в солнечной стране дикарей, вовсе не была окрашена в розовые тона. Вожди туземцев проклинали его и изгоняли отовсюду, поэтому несчастный скитался с острова на остров и нигде не мог осесть надолго. Симоне, неугомонный, непоседливый и довольно распутный парень, навлек на себя гнев миссионеров-протестантов, которые обвиняли его в том, что он — католик и продает туземцам водку, что наносило ущерб торговле правоверных лютеран, которые не гнушались никаким источником доходов. К тому же Симоне вызвал неудовольствие священников-протестантов еще и тем, что стал переводчиком одного священника-католика. То был французский миссионер, и знакомство с соотечественником пробудило в душе нечестивца Симоне давно забытые воспоминания детства и отрочества. Миссионер-католик стал покровителем и защитником Симоне, и именно это переполнило чашу терпения протестантов, которые объявили им настоящую войну. В результате католический священник был вынужден отступить и покинуть острова. Но перед отъездом он позаботился о том, чтобы дать Симоне письмо, в котором разоблачались все неблаговидные поступки протестантов и которое матрос должен был вручить капитану первого французского военного корабля, что появится в этих водах. Опасаясь, что письмо будет иметь крайне нежелательные последствия, миссионеры-протестанты потребовали, чтобы Симоне либо уничтожил его сам, либо передал им. Симоне наотрез отказался, и участь его была решена. Однажды ночью его похитили и отвезли на маленький пустынный островок, который он мог бы покинуть, уплатив двадцать пиастров[194].

Когда в бухте показались «Астролябия» и «Зеле», Симоне был доставлен на флагманский корабль связанным по рукам и ногам, как какой-нибудь злоумышленник. Представ перед лицом капитана, Симоне хотел было оправдаться, но его не стали слушать, а заковали в кандалы. Сняли их с бедолаги только у берегов Новой Зеландии, и Симоне тотчас же съехал на берег. Англичане избавляют своих соотечественников, даже самых недостойных, от подобных наказаний, дабы не ронять перед островитянами свой престиж и не выставлять себя в глупом и смешном виде. В данном случае, похоже, Дюмон-Дюрвиль затаил злобу, что весьма недостойно столь прославленного человека, и выместил ее на своем беззащитном подчиненном, который, к слову сказать, пострадал за интересы Франции.

У берегов Вавау корветы простояли недолго и отправились на острова Хаапаи. Два английских миссионера оплатили свой проезд и были с почетом препровождены к новому месту службы, где они, разумеется, собирались бороться с французским влиянием и с католицизмом.

Острова Хаапаи принадлежали в то время Финану, самому прославленному воину, который когда-либо рождался на архипелаге Тонга. Финан предчувствовал близкое наступление европейской цивилизации на острова Океании и умел предвидеть свойственные ей пороки. Два вождя с Тонгатабу, проведшие 15 месяцев в Сиднее, рассказали ему однажды о том, что там можно умереть с голоду, находясь у битком набитого едой склада.

— Разве такое возможно? Как же так? — вопрошал Финан.

— Ну да, — отвечал собеседник, — потому что для того, чтобы прокормиться, нужны деньги.

— Деньги?! — изумлялся Финан. — А что это такое? Из чего они сделаны? Что это, железо? Из них можно сделать оружие и другие полезные вещи? А если можно, то почему же каждый не позаботится и не сделает себе деньги, чтобы обменять их на товары, которые ему нужны и которые он хочет иметь?

Как всякий настоящий дикарь, Финан был сторонником самых простых решений, что является уделом людей с трезвым рассудком. Он возмущался и протестовал, а вождь по имени Тонга[195] старался успокоить его и просветить:

— Деньги, — говорил он, — штука гораздо более удобная, чем вещи.

— Но почему?

— Вещи всегда можно обменять на деньги, а именно на серебро или золото, потому что потом, в любую минуту, когда потребуется, можно обменять деньги на вещи. Любая вещь может испортиться, а вот деньги — нет. Они не могут стать хуже!

Несмотря на столь разумное объяснение, Финан упорствовал и возражал:

— Нет! Что-то здесь не так! Не может так быть! Это же полный абсурд: придавать металлу какую-то цену, хотя он сам столько не стоит! Если бы для этих целей употребляли железо, то это было бы очень хорошо, очень правильно, так как из него можно сделать топоры, ножи, ножницы, сабли… Но серебряные деньги? Да зачем кому-то нужно серебро? Если у тебя есть лишний ямс, ты меняешь его на ткани. Хм… хм… Деньги, серебряные деньги… Конечно, деньги — вещь удобная, они не могут испортиться… Но тогда… тогда человек их закопает в землю, а не поделится со своими соседями, как подобает благородному вождю… Да, он станет скупым, злым и будет думать только о себе, что никогда не случится, если у него будут продукты, потому что их надо либо отдать, либо обменять…

Корветы покинули Полинезию и проследовали в Меланезию, к острову Пива в архипелаге Вити. Один из вождей, живших на этом острове, по имени Накалассе, незадолго до этого перебил почти всю команду французского судна «Жозефина», как всегда, заманив моряков в ловушку. Разграбив корабль, этот дикарь приобрел грозное оружие: ружья, пушки, сабли, кинжалы, а также порох и ядра. Теперь он терроризировал своих соседей и держал бедняг в постоянном страхе.

Дюмон-Дюрвиль считал, что для сохранения чести французского флага, а также для обеспечения безопасности французских судов в этом районе преступление должно быть сурово наказано.

Проведение карательной экспедиции затруднялось тем, что остров этот был окружен цепью рифов. Корветы, встав напротив укрепленной деревни Накалассе, были вынуждены бросить якорь на довольно большом расстоянии от крепости, что делало ее еще более неприступной, так как она оставалась недоступной для корабельной артиллерии.

Штурм начался 17 октября. В пять часов утра от кораблей отошли шлюпки с пятьюдесятью матросами под командованием капитан-лейтенанта, а также два баркаса, в которых находились почти все офицеры обоих корветов, добровольно решившие принять участие в этой экспедиции. Моряки были готовы к тому, что дикари окажут упорное сопротивление, тем более что еще накануне Накалассе заявил, что он не сдастся и предпочтет погибнуть под развалинами своей крепости, чем капитулировать. Однако, как оказалось, все его заявления были лишь пустым бахвальством, и вождь трусливо бежал, даже не попытавшись изобразить хотя бы видимость сопротивления. Французские моряки, желая преподать урок, который запомнился бы надолго, разрушили и деревню и крепость до основания, буквально стерли их с лица земли.

Хотя Накалассе и избежал справедливого гнева наших матросов, его ждало возмездие со стороны соплеменников, сгоравших от желания когда-нибудь отомстить злобному низвергнутому вождю за его злодеяния. Бытовавшие среди туземцев предрассудки запрещали Накалассе возвести деревню на прежнем месте, и он нигде не мог найти себе пристанища. Ему оставалось лишь пойти к соседям, но те, разумеется, воспротивились, да Накалассе и сам опасался ступать на территорию бывших друзей, так как его тотчас же взяли бы в плен и съели.

Справедливое наказание надоевшего всем разбойника было очень хорошо воспринято рядовыми островитянами, вождями и самим верховным вождем, которые, в общем, всегда были готовы пасть ниц перед лицом чужого могущества и силы, так как, в сущности, были обычными океанийцами, не признававшими иных аргументов. В ознаменование сего приятного события состоялись визиты вежливости, торжественные обеды и совместные распития кавы, даже артиллерийский салют. И все на этом наименее дурном из всех островов пошло на лад, впрочем, до следующей кровавой бойни и новых репрессий. Следует сказать, что эти дикари были настоящими негодяями, к тому же страстными поклонниками каннибализма! Ни одно празднество не обходилось без поедания себе подобных! В тех случаях, когда для приятного завершения пирушек не хватало пленников, сотрапезники выбирали себе жертву среди беззащитных соплеменников, причем чаще всего — женщину, которую ее сородичи и пожирали с наслаждением. Новый друг французов, старый вождь с острова Пива, приказал однажды убить тридцать несчастных, дабы публичное увеселение состоялось на славу.

Покинув сей благословенный край, корветы последовали мимо многих островов, отмечая их на картах и уточняя координаты: Новые Гебриды, Ваникоро, архипелаг Санта-Крус, острова Нью-Джорджия, Соломоновы острова. 12 ноября корабли во второй раз пересекли экватор и оказались в виду острова Хоголен[196] из Каролинского архипелага. На всем пути обитатели даже пользовавшихся самой дурной славой островов вели себя тихо и мирно, но вот туземцы с Хоголена напали на корветы, за что и были жестоко наказаны.

В начале 1839 года «Астролябия» и «Зеле» стали на якорь у Гуама, главного острова Марианского архипелага. Внезапно множество членов обеих команд стали жертвами дизентерии. Болезнь оказалась коварной и очень долго косила моряков, несмотря на все предпринимаемые меры гигиены и долгие стоянки в местах, считавшихся очень здоровыми.

В течение этого года экспедиция, изрядно поредевшая, посетила Молуккские острова, Филиппины и Зондские острова.

Довольно длительная стоянка в Батавии в октябре 1839 года не способствовала улучшению состояния здоровья членов экипажа, и по прибытии в Хобарт-Таун в Тасмании корветы походили скорее на плавучие госпитали, чем на боевые корабли. К счастью, климат оказался здесь очень здоровый и совершил настоящее чудо: самые безнадежные больные вернулись к жизни, а вместе с отличным самочувствием вернулось и желание приступить к осуществлению новых исследований.

Первого января 1840 года, когда экспедицию уже можно было считать завершенной, Дюмон-Дюрвиль приказал сниматься с якоря и взять курс на Южный полюс. Перед ним лежало обширное пространство между 120 и 170° восточной долготы, где он еще не бывал. Дюмон-Дюрвиль хотел заметить, на каком градусе южной широты ему встретятся крепко спаянные льды, а также он желал обнаружить магнитный полюс.

Шестнадцатого января впередсмотрящий заметил впереди первые льдины. Это были всего лишь маленькие льдинки, но через несколько часов на горизонте показались айсберги и большие ледяные поля, а ведь моряки находились всего лишь на шестидесятой параллели. На 66° южной широты подул западно-северо-западный ветер, а затем море успокоилось. Для опытного моряка это были верные признаки того, что где-то поблизости расположена суша или сплошной лед. Вскоре показались огромные остроконечные айсберги, чья высота достигала сорока — пятидесяти метров, а толщина — до тысячи.

Наконец 20 января 1840 года на широте Полярного круга и неподалеку от магнитного полюса, на 133° восточной долготы была обнаружена суша, протянувшаяся на довольно большое расстояние с юго-востока на северо-запад. Солнце жгло немилосердно, и казалось, что льды разрушаются под воздействием палящих лучей, составлявших разительный контраст с однообразным и скучным пейзажем. По склонам гор бежали многочисленные ручьи, и водные потоки образовывали целые водопады.

Двадцать первого января корабли приблизились к земле, возвышавшейся над уровнем моря примерно на тысячу — тысячу двести метров. Она была плоской, почти безо всяких возвышений. Только где-то в самом центре огромной белой равнины из-под пелены снегов торчали совершенно черные скалы. Оба капитана направили к берегу шлюпки, приказав доставить вещественные доказательства того, что была открыта новая, никому не ведомая земля. Офицер, командовавший шлюпкой с «Астролябии», поднял над заснеженным берегом трехцветное знамя и провозгласил всю территорию острова французским владением. В честь своей жены Дюмон-Дюрвиль нарек открытую землю Берегом Адели.

Двадцать второго и двадцать третьего января экспедиция продолжала исследовать пустынный берег, но ледяной припай заставил корабли повернуть на север. В это время налетел шквальный ветер и повалил такой густой снег, что корабли едва не погибли. «Астролябия» вышла из этого испытания невредимой, а вот паруса «Зеле» были повреждены изрядно. Правда, на следующий день все последствия непогоды моряки устранили.

Исследования Берега Адели были прекращены 29 января, а 30-го впередсмотрящий заметил впереди, на севере, новый ледяной барьер. Дюмон-Дюрвиль посчитал, что за белой стеной скрывается суша, и назвал ее Землей Клари в честь жены капитана Жакино. Было это на 128° восточной долготы.

Семнадцатого февраля корветы еще раз стали на якорь в Хобарт-Тауне, а 25-го вновь вышли в море. По пути Дюмон-Дюрвиль открыл остров Окленд, провел гидрографическую съемку восточного побережья Новой Зеландии, подошел к Новой Гвинее и установил, что архипелаг Луизиада не составляет единого целого с большим островом, а отделен от него проливом. Затем корабли смело вошли в Торресов пролив и принялись лавировать среди коралловых рифов, увлекаемые очень опасными течениями. «Астролябия» даже попала на коралловую отмель и в течение тридцати шести часов оставалась ее пленницей, пока сильный прилив не позволил морякам совершить удачный маневр.

Экспедиция благополучно достигла Тимора, затем Реюньона и прибыла на остров Святой Елены за месяц до эксгумации праха Наполеона. Простояв на якоре весь месяц, вплоть до дня знаменательного события, корабли покинули гавань и пустились в путь к берегам Франции. 6 ноября 1840 года корветы вернулись в Тулон через тридцать восемь месяцев после отплытия. За время плавания они 6 раз пересекли экватор и обошли половину всех морей земного шара.

Экспедиция достигла поразительных результатов: кроме карт, на которых были нанесены около двенадцати тысяч лье береговой линии, а также указаны результаты гидрографических исследований, был собран богатый урожай сведений, имевших огромное значение для естественных наук, таких как зоология, ботаника и минералогия.

Через месяц после возвращения Дюмон-Дюрвиль получил чин контр-адмирала, а в следующем году Географическое общество наградило его большой золотой медалью.

В плодотворных трудах по изданию записок об этом замечательном плавании прошли два года. Потребовалось свести воедино разрозненные заметки, увязать и согласовать кое-какие факты, кое-что вспомнить… Уже была начата публикация капитального труда «Плавание к Южному полюсу и по Океании», когда произошло несчастье: вся семья Дюмон-Дюрвиля погибла в результате страшной железнодорожной катастрофы на линии «Версаль — Левый берег» 8 мая 1842 года. Дюмон-Дюрвиль находился в поезде вместе с женой и сыном. Все трое сгорели заживо и буквально превратились в уголь, так что их тела едва могли опознать.

Так погиб в возрасте пятидесяти двух лет знаменитый мореплаватель, которого морская стихия столько раз щадила.

ГЛАВА 6

ПУТЕШЕСТВИЕ ЛУИ ДЕ ФРЕЙСИНЕ

Английский капитан Джордж Ванкувер[197], еще будучи младшим лейтенантом, принимал участие во втором и третьем плаваниях капитана Кука и был свидетелем открытия Гавайского архипелага. Так же, как и его командир, Ванкувер признавал, что обитатели Гавайев гораздо более ловки, умны и способны к обучению, чем представители всех остальных племен, населяющих острова Океании. Он совершенно утвердился в своем мнении, так как посетил Гавайи в 1792, 1793 и 1794 годах и нашел, что туземцы во многом изменились.

Там появился очень энергичный и чрезвычайно одаренный человек, который заставил о себе говорить и который стал насаждать в этом диком краю определенные законы, что должно было в скором времени привести страну к процветанию, ибо на архипелаге должна была возникнуть новая цивилизация, разумеется, во многом весьма далекая от совершенства, но со всех точек зрения интересная и даже замечательная.

Да, на островах все изменилось до такой степени, что абсолютно голый дикарь, получивший из рук Ванкувера в качестве самого почетного дара плащ из красной ткани и выпрашивавший у английского моряка в качестве бесценнейшего сокровища пару пистолетов, через несколько лет владел батареей из шестнадцати пушек и пороховым погребом. Он отмечал рождение своих сыновей артиллерийским салютом! В его портах стояло более шестидесяти небольших судов, шлюпов и шхун водоизмещением до сорока тонн, а также настоящий корабль водоизмещением в двести тонн с шестнадцатью пушками на борту, который он купил у американцев.

Имя этого островитянина — Камехамеха[198]. Основатель этой маленькой океанийской империи заслужил, чтобы имя его не кануло в Лету[199], так как человек этот, иногда весьма непоследовательный в своих действиях, сумел создать у себя на островах, хотя и странную, но все же цивилизацию, что резко отличало Гавайи от других островов Океании, где проживали люди, сохранившие верность татуировке, набедренной повязке, дротикам и соломенным хижинам.

Французы, занятые ужасной войной, опустошившей как саму Францию, так и многие страны Европы, были вынуждены покинуть эти прекрасные острова, на которые распространили свое влияние американцы, русские и в особенности, англичане. В те времена правительство не имело возможности выделить хотя бы один военный корабль для совершения кругосветного плавания, и, кроме адмирала Бодена, предпринявшего в 1800 году плавание по водам Тихого океана[200], французские мореплаватели не появлялись в этих краях, так что туземцы долгое время не видели нашего флага.

Первым, кто после столь длительного перерыва направился к берегам маленькой Гавайской империи, был блестящий, удачливейший моряк Луи де Солс де Фрейсине[201], уже прославившийся своими открытиями в Южных морях.

Заключенный в 1815 году мирный договор, каким бы тяжелым и унизительным он ни был для Франции, давал все же ее флоту свободу на море, и король Людовик XVIII, бывший большим поклонником науки, приказал снарядить экспедицию под руководством Фрейсине. В задачу экспедиции входило совершить кругосветное плавание, произвести гидрографические работы во многих точках земного шара, уточнить форму земли в Южном полушарии, понаблюдать за такими феноменами, как земной магнетизм, произвести метеорологические наблюдения, заняться изучением растительности и животного мира, а также изучать нравы, обычаи и язык различных племен. Не следовало также забывать о новых географических открытиях…

Фрейсине привлек к участию в экспедиции таких известных и опытных морских офицеров, как Дюперре, Ламарш, Берар и Оде-Пельон, сделавших впоследствии замечательную карьеру. В качестве научных сотрудников выступали Куа, Гемар, Годишо. Первые двое были военными медиками, а третий — фармацевтом[202]. Сто двадцать отборных, опытных матросов составили команду корвета «Урания», избранного для кругосветного плавания.

Семнадцатого сентября 1817 года «Урания», взяв на борт большой запас всего необходимого, покинула Тулон. На борту корвета, кроме команды, находилась и молодая жена капитана, не пожелавшая разлучаться с мужем и не испугавшаяся опасностей и лишений длинного и трудного плавания, которому к тому же предстояло завершиться кораблекрушением.

После коротких стоянок у Гибралтара и у Тенерифе корвет прибыл в гавань Рио-де-Жанейро. От берегов Бразилии, где начались научные наблюдения, до самого мыса Доброй Надежды не произошло ничего примечательного. «Урания» встала на якорь у знаменитого мыса 7 марта, а уже 19 июля прибыла к берегам Реюньона. Затем корабль направился к заливу Морских собак (залив Шарк) в Австралии, расположенному на 111° восточной долготы и 24°40′ южной широты[203]. И за все время пути не было никаких особенных происшествий.

Во время стоянки у берегов Новой Голландии, как называли эту часть Австралии в то время, не было сделано сколько-нибудь значительных научных открытий в животном и растительном мире, так как аборигены вели себя очень недоверчиво и были настроены враждебно. Без сожаления распрощались члены экспедиции с этими негостеприимными краями, после чего корвет взял курс на Тимор и бросил якорь на рейде Купанга[204] 9 октября.

Португальские власти оказали французским морякам исключительно теплый прием, и вплоть до 23 октября ученые и офицеры с огромным рвением занимались научными изысканиями и наблюдениями, хотя температура воздуха доходила до 35° Цельсия в тени.

Столь ревностные занятия наукой не прошли даром и повредили здоровью многих членов экспедиции, так как вызвали ослабление организма, за которым последовала дизентерия, вынудившая капитана поскорее покинуть эту гостеприимную землю, обладавшую, однако, нездоровым и опасным климатом.

Покинув Купанг, члены экспедиции занялись гидрографической съемкой пролива Омбай[205]. Затем корвет проследовал к проливу Буру[206], прошел мимо острова Писанг[207] и 16 декабря бросил якорь у острова Равак. Здесь натуралисты нашли столь пышную растительность, что пришли в восторг. Среди мощных, великолепных деревьев встречались баррингтонии[208], чьи стволы всегда были наклонены в сторону моря, смоковницы, мангровые деревья, казуарины с прямыми негнущимися стволами, напоминавшие каменные колонны, такамахаки (бальзамические тополя) обхватом около семи метров, синометры[209], странные деревья с золотистыми плодами и пурпурно-красными цветами, пальмы, мускатные деревья, ямбозы (вид мирта) и бананы.

Напротив, фауна оказалась здесь очень бедной и была представлена лишь кускусами да дикими собаками овчарками. Из птиц здесь встречались невиданные калао[210] с огромными клювами, попугаи, голуби, горлицы, большие зимородки.

Но если природа этого острова была прекрасна, то человек, населяющий эти места, — ужасен.

«Плоский лоб, — писал о туземцах Оде-Пельон, — выпуклый, шишковатый череп, лицевой угол[211] в 75°, большой рот, маленькие, глубоко посаженные глаза, выступающие скулы, толстый мясистый нос, приплюснутый на конце и нависающий над верхней губой, редкая борода (особенность, уже отмеченная у обитателей этого региона), плечи средней ширины, огромный живот, тонкие нижние конечности — таковы отличительные признаки этого народа (папуасов). Волосы и прически у них очень разнообразны; чаще всего это пышная грива, не менее восьми дюймов толщиной, вьющихся от природы волос, шерстистых или лоснящихся; тщательно причесанные, закрученные, приподнятые со всех сторон кверху, к тому же скрепленные какой-то жирной смазкой, они образуют вокруг головы почти правильную сферу. Часто папуасы втыкают в волосы большой длинный деревянный гребень с пятью-шестью зубцами, который служит скорее для украшения прически, а не для придания ей большей прочности.

Этих несчастных буквально пожирает проказа, причем поражена ею десятая часть населения. На телах у них видны отвратительные язвы и раны, у некоторых члены искривлены и изуродованы болезнью, а у некоторых отсутствуют пальцы на руках и ногах.

Туземцы обитают в жилищах, построенных на сваях, будь это на суше или даже на море, вблизи берега. Состоят эти дома из длинных и толстых свай, вбитых в землю, к которым при помощи сделанных из коры деревьев веревок крепятся поперечные бревна, а уже на них настлан пол из переплетенных и хорошо подогнанных друг к другу жилок пальмовых листьев. Те же пальмовые листья, искусно переплетенные и составляющие нечто отдаленно напоминающее черепицу, образуют крышу жилища, имеющего только одну дверь. Если эти хижины построены над водой, то они соединяются с берегом чем-то вроде мостков на козлах, съемный настил которых может быть быстро убран. Дом обычно бывает со всех сторон окружен подобием балкона с перилами.

Эти обездоленные, несчастные люди, однако, очень изобретательны: они искусно мастерят различные рыболовные снасти, прекрасно обрабатывают дерево, делают красивые глиняные горшки при помощи гончарного круга, кладут печи, чтобы печь лепешки из саго[212], плетут циновки, ковры, корзины и создают статуи идолов».

Шестого января «Урания» покинула Равак, имея на борту сорок человек, страдавших тропической лихорадкой. 12 февраля корабль прошел мимо Анахоретских островов, острова Святого Варфоломея и других островов Каролинского архипелага, таких как Пулухат, Алет, Таматам, Аллап, Фанадик и прочих[213].

Корвет приблизился к Марианским островам, а затем 17 марта 1819 года стал на якорь на рейде городка Умата (Уматак) на берегу Гуама.

Губернатор острова дон Мединилья-и-Пинеда очень радушно принял членов экспедиции. Корвет простоял в бухте до 5 июня, и все это время ученые и офицеры занимались гидрографическими работами и вели астрономические наблюдения, а также занимались изучением геологии побережья. Все больные были помещены на суше в госпиталь, построенный по образцу и подобию местных жилищ, в очень здоровом месте, где воздух был даже целебным. Здесь вместе с превосходным уходом они получили свежие продукты, столь необходимые для их быстрого выздоровления.

Повседневная жизнь, наполненная научной работой, прерывалась роскошными празднествами, которые любезный губернатор и местные власти устраивали в честь гостей, желая их развлечь.

По поводу туземцев, которые в то время, похоже, уже вымирали (и это было заметно), Фрейсине сообщил кое-какие любопытные факты, касающиеся их нравов:

«Жители Марианских островов были разделены на три класса: 1) люди благородного происхождения, 2) люди, так сказать, полублагородные, 3) плебеи. Последние, кажется, относятся к другому народу, чем представители двух других кланов, и отличаются более низким ростом. Они не могут никогда возвыситься до высшей касты, и им запрещено заниматься мореплаванием.

В составе каждой из этих резко разграниченных групп имелись также колдуньи, жрицы, целительницы, занимавшиеся лечением какой-нибудь одной болезни.

Профессия строителя пирог была привилегией людей благородного происхождения, местной знати, точно так же как когда-то в стародавние времена у нас во Франции правом выдувать стекло обладали лишь дворяне. Туземцы благородного происхождения разрешают только полублагородным помогать им в этой работе, имеющей для них чрезвычайно важное значение и являющейся самой ценной из привилегий, так как она вызывает всеобщую зависть».

Уже более двух месяцев «Урания» стояла на якоре и была готова к отплытию. Капитан и офицеры делали прощальные визиты, выражая любезным хозяевам искреннюю признательность за воистину братский прием. Губернатор не только не хотел слышать о благодарности за заботу и внимание, которыми он постоянно окружал французов в течение всего срока стоянки, но отказался, как воистину благородный человек, принять плату за поставки, произведенные им для пополнения запасов корвета. Более того, в трогательном послании, адресованном капитану «Урании», он извинялся за недостаток съестных припасов, обусловленный тем, что в течение шести месяцев страшная засуха опустошила Гуам и помешала ему снабдить дорогих гостей так, как ему хотелось бы.

Вот как описывал сцену прощания сам Фрейсине:

«С глубокой печалью прощались мы с этим любезным человеком, осыпавшим нас столь многочисленными знаками благорасположения. Я был слишком взволнован, чтобы выразить ему чувства, переполнявшие мое сердце и душу. Но слезы, блестевшие на моих ресницах, должны были стать для него гораздо более ярким свидетельством того, какое волнение и какую грусть я испытывал, чем самые возвышенные слова».

С 5 по 16 июня «Урания» продолжала идти вдоль Марианских островов, а затем Фрейсине, желавший побыстрее добраться до Гавайев, воспользовался попутным ветром, давшим ему возможность достичь более северных широт, где он мог рассчитывать на благоприятные ветры.



Поделиться книгой:

На главную
Назад