Приключения знаменитых первопроходцев. Океания

Празднества и пиршества продолжались бы, наверное, до конца стоянки, но вдруг, совершенно неожиданно, 23 мая Финау явился к Куку с прощальным визитом и заявил, что должен немедленно отбыть на соседний остров Вавау. Столь поспешный отъезд походил на бегство…

Это и в самом деле было бегство, ибо Финау, очаровательный и любезный самозванец, узнал о том, что прибыл настоящий король, маленький толстенький человечек, похожий на мячик. Он весь так и лоснился от жира, и звали его Палахо.

Сначала Кук, увидев вновь прибывшего монарха, не знал, следует ли ему рассматривать Палахо в качестве настоящего повелителя местных жителей, так как на его глазах весь клан выказывал знаки почтения веселому обманщику Финау. Так не был ли и второй посетитель таким же самозванцем? Однако пришлось признать очевидное, ибо доказательством того, что сей персонаж на самом деле обладает реальной властью, явилось поведение туземцев, поклонявшихся ему словно божеству.

Да, Палахо, огромный, необъятный Палахо, действительно король. В отличие от весельчака Финау он был очень серьезен и степенен, как и полагается пастырю и предводителю целого народа, вне зависимости от того, цивилизованный это народ или племя каннибалов.

Палахо внимательно и с большим интересом осмотрел корабли, выразил свое восхищение невиданными диковинками, поразившими «его дикарское величество», удивлялся, расспрашивал, непременно хотел побольше узнать и задавал весьма неглупые вопросы, а под конец согласился пообедать.

Внезапно возник вопрос этикета, который едва не нарушил идиллию, так что монарх чуть было не остался без обеда. Все дело было в том, что приближенные Палахо, узнав, что кают-компания находится на нижней палубе, объявили, что их король — «табу»[80] и что никто не смеет ходить у него над головой. Таким образом, вопрос об участии монарха в торжественном обеде вместе с начальником экспедиции и членами его штаба повис в воздухе.

Но хитроумный Кук нашел весьма оригинальный выход из положения. При посредничестве Омаи он дал понять туземцам, что объявляет часть верхней палубы, расположенной над кают-компанией, запретной территорией и что, таким образом, ничья святотатственная нога не пройдет над головой монарха, пока он будет находиться в обозначенном месте. Итак, ко всеобщему удовольствию, все устроилось. Король дикарей отобедал за одним столом с отважным мореплавателем, продемонстрировал отменные манеры и оказался столь умерен в еде и питье, что все англичане пришли в восхищение.

Двадцать девятого мая Кук вернулся к острову Аннамока, а затем и к Тонгатабу. Он почтил своим присутствием празднество, устроенное островитянами в его честь. Празднество это было столь пышным, что намного превзошло все предыдущие. Он оставался в этом райском уголке до 10 июля и покинул столь полюбившиеся ему острова с явным сожалением, не переставая восхищаться добродушием, веселым нравом и сердечностью островитян. Прославленный мореплаватель был очень доверчив и честен. Он даже не мог предположить, насколько коварны эти мерзавцы и какими завзятыми мастерами всяких хитрых проделок они являются. Да и кто бы мог заподозрить, что эти негодяи, то ли подкупленные весельчаком Финау, то ли тайно понуждаемые строгим и сдержанным толстяком Палахо, а вернее всего, с одобрения всех вождей, задумали перебить англичан во время ночного празднества Хапай и захватить корабли. Однако все это было чистой правдой, и тщательно разработанный план, державшийся в строгом секрете, провалился только по причинам, не зависевшим от воли подлых предателей и обманщиков.

Если бы не были общеизвестны величайшая честность капитана Кука, его отвращение ко всяким преувеличениям и шуткам дурного тона, мореплаватели, шедшие по его стопам, могли бы подумать, что название «Острова Дружбы» было дано им этим клочкам суши, населенным жестокими и коварными туземцами, в насмешку. Ведь у всех исследователей Южных морей были веские причины жаловаться на местных жителей.

Следует сказать еще несколько слов, чтобы объяснить значение выражения «табу». Как писал в своих заметках Кук, «…слово это, играющее столь важную роль в жизни данного народа, имеет множество значений. К примеру, когда хотят сказать, что какого-то предмета касаться запрещено, то говорят, что он «табу». Если король входит в жилище своего подданного, то это жилище становится «табу» на все то время, что монарх почтит его своим присутствием. К тому же оно остается «табу» и после того, как правитель его покинет, и хозяин не имеет права больше жить в нем и должен искать себе другое пристанище».

Семнадцатого июля Кук покинул острова Тонга, а 8 августа оба корабля прошли мимо острова Табуаи и прибыли 12 августа на Таити, в бухту Матаваи.

«Как только мы встали на якорь, — писал Кук, — тотчас же со всех сторон к кораблям устремились десятки пирог, где на веслах сидело по два-три таитянина. Но так как эти люди стояли на низших ступенях таитянского общества, то Омаи не обращал на них ни малейшего внимания. Туземцы тоже взирали на него с полнейшим равнодушием и даже, казалось, не замечали, что на борту английского судна находится их соплеменник, разодетый в пух и прах по последней английской моде.

Наконец на корабль прибыл вождь по имени Ути, с которым я был знаком прежде, оказавшийся шурином Омаи. Его сопровождали несколько человек, знававших Омаи до того, как он уплыл на корабле капитана Фюрно. Встреча старых знакомых была довольно прохладной. Островитяне не выказывали ни радости, ни восхищения при виде своего повидавшего Европу соплеменника. Напротив, они выказывали путешественнику даже некоторое презрение. Так продолжалось до тех пор, пока задетый за живое Омаи не привел шурина в свою каюту. Там он открыл сундук, где хранил разные безделушки, и подарил любимому родственнику несколько красных перьев. Находившиеся на палубе туземцы, услышав сие потрясающее известие, тотчас же изменили свое отношение к Омаи.

Всего лишь несколько минут назад Ути явно не желал разговаривать со своим родственником и едва-едва цедил слова сквозь зубы. Теперь же он униженно умолял Омаи стать его другом и поменяться с ним именами. Омаи великодушно согласился (ибо обмен именами с вождем считается у таитян большой честью) и в знак признательности подарил шурину еще несколько красных перьев, а тот сейчас же послал своих приближенных на берег за свиньей для своего нового друга. Все мы, разумеется, поняли, что островитяне высоко оценили не самого Омаи, а его богатства.

Вот так прошла первая встреча таитянина-путешественника с соплеменниками. Признаюсь, я подозревал, что все произойдет именно так, как оно и случилось. Омаи нашел себе в Англии могущественных друзей и покровителей, и они щедро одарили его перед возвращением на родину. Я надеялся, что разбогатевший Омаи станет важной персоной и что самые влиятельные вожди с островов Общества будут оказывать ему почести и добиваться его дружбы. Так бы все и случилось, если бы Омаи был чуть более осторожен. Но его поведение никак нельзя было назвать благоразумным. Я с горечью должен признать, что он не последовал советам тех, кто желал ему добра, и давал себя обманывать всем самым отъявленным проходимцам из числа своих соплеменников».

Эксперимент с Омаи, посетившим Англию и вернувшимся на родину, окончился полной неудачей. Жалкий и никчемный человечишка, этот дикарь оказался совершенно невосприимчив к добродетелям цивилизации. И кто знает, не стал ли он еще хуже, чем был от природы, после контакта с миром белых?

Получивший богатейшие дары от своих покровителей, не пожалевших ничего для того, чтобы обеспечить Омаи роскошную, беззаботную жизнь на родном острове, этот молодой человек оказался отменным идиотом, да еще и грубой скотиной в придачу. Англичане рассчитывали, что Омаи станет помогать распространению британского влияния на Таити, но этот законченный негодяй вел себя ужасно, просто отвратительно и компрометировал своих покровителей дурацкими проделками.

В конце концов Омаи высадился на острове Хуахине со всем своим барахлом, бывшим в глазах дикарей несметным богатством: двумя лошадьми, козами, гусями и утками, кольчугой, делавшей его совершенно неуязвимым для вражеских копий, ружьями, запасами пороха и пуль, пистолетами и целыми тюками разноцветных тканей. Король острова Хуахине тотчас же начал обхаживать новоявленного богача, желая прибрать к рукам его сокровища. В конце концов он предложил Омаи жениться на своей дочери, на что тот ответил согласием, сочтя подобное предложение большой честью. Король сделал Омаи своим «alter ego»[81] и пообещал, что в будущем зять унаследует трон. Голова бедного дикаря, столь быстро достигшего вершины почестей и славы, а также опьяненного неограниченной властью, закружилась от успеха, о котором он не смел и мечтать. Все кончилось очень печально: Омаи превратился в некое подобие свирепого животного, для коего жестокие, кровавые деяния стали естественной необходимостью.

Я приведу всего лишь один пример такой бессмысленной, внезапной, необъяснимой жестокости Омаи, жертвами которой становились пленные и даже его соплеменники: Омаи никогда не ходил без огнестрельного оружия, и его излюбленным развлечением была беспричинная стрельба по людям, которых он подстреливал просто так, ради того, чтобы тренироваться в меткости!

Итак, этот странный посланец цивилизации жестоко обманул надежды своих покровителей. Мало того, он, совершая свои безумства, нисколько не способствовал распространению влияния англичан на Таити, а напротив, вольно или невольно содействовал тому, что недовольство, вызванное его поступками, превратилось в глухую ненависть, распространившуюся на англичан. Причем ненависть эта не исчезла со смертью Омаи, а давала о себе знать еще довольно долго.

Английская экспедиция покинула Таити 30 сентября, провела почти два месяца у острова Хуахине, отходя от его берегов только для того, чтобы исследовать весь регион, затем дошла до Болаболы[82], а 24 декабря открыла остров Рождества[83], названный так в честь приближавшегося праздника.

Прошло уже почти полтора года с тех пор, как «Резолюшн» и «Дискавери» покинули прибрежные воды Британии. Теперь Кук собирался заняться выполнением поставленной перед ним задачи по исследованию северной части Тихого океана и поиску прохода в Атлантику.

Корабли Кука снялись с якоря 2 января 1778 года и взяли курс на север. Вскоре впереди возникли очертания островов, которые Кук назвал Гавайскими[84].

Вот что писал он в своем дневнике:

«Мы не знали, обитаема ли лежащая впереди земля, но очень скоро убедились в том, что это так и есть, потому что от берега отчалили пироги и устремились к кораблям. В каждом из этих суденышек сидело от трех до шести человек, и мы были приятно удивлены, когда они заговорили на том же языке, что и обитатели Таити и других островов, на которых мы уже побывали. Туземцы охотно согласились расположиться рядом с нашими кораблями и сопровождать нас, но никакие уговоры и подарки так и не смогли заставить их подняться на борт.

Я привязал к веревке несколько медных пластинок, от которых дикари на других островах всегда приходили в дикий восторг, и спустил в одну из лодок. Аборигены с благодарностью приняли мой дар и привязали к той же веревке крупную макрель, прося принять ее в обмен. Тогда, при помощи все той же веревки, я спустил в пирогу маленькие гвоздики и кусочки железа, которые островитяне Южных морей ценят больше всего на свете. Они же в ответ прислали мне довольно большое количество рыбы и сладкого батата, и это явно свидетельствовало о том, что местным жителям знаком принцип обмена товара на товар или, по крайней мере, о том, что они умеют быть благодарными.

На дне туземных пирог мы заметили только круглые тыквы и нечто, отдаленно напоминавшее рыболовные сети, но один из островитян вдруг предложил нам купить что-то, похожее на ткань. Этой тканью были обернуты его бедра, так же, как у жителей островов Общества.

Кожа у островитян была темно-коричневого цвета, роста они все были среднего, но казались очень крепкими и сильными. Кожа у всех туземцев была почти одинакового оттенка, но вот в чертах лиц наблюдалось большое разнообразие, причем некоторые лица явно походили на европейские. Волосы у большинства были коротко подстрижены, у некоторых они ниспадали на плечи, а у очень небольшого числа они были зачесаны наверх и образовывали пучок на макушке. От природы волосы у них были черные, как у обитателей островов Дружбы, и были выкрашены соком каких-то растений, что придавало им коричневатый и даже рыжеватый оттенок. Мужчины в основном носили бороду. На телах у них не было никаких украшений в виде красочных полос или татуировки, и мы не заметили, чтобы у них были проколоты уши. Но у некоторых мы видели какие-то черные точки на руках и около паха. Куски ткани, служившие им набедренными повязками, выделялись на общем коричневом фоне яркими красными, черными и белыми пятнами и имели довольно интересный рисунок.

Мы посчитали, что характер у островитян довольно хороший, ибо они приветливы и мягки. К тому же все туземцы были безоружны, если не считать небольших камешков, лежавших в лодках. Они захватили их явно с целью самозащиты и побросали в море, когда увидели, что мы не собираемся нападать на них».

На следующий день островитяне уже совершенно освоились и безо всякого страха поднялись на борт кораблей, где все вызывало у них безмерное удивление и восхищение. Они уже были знакомы с железом и высоко ценили его, называя «тое» или «хамайте».

При виде такого богатства у островитян проснулась алчность, и эти славные люди, склонные к воровству, как и все жители островов Океании, безо всяких угрызений совести стали присваивать себе разные мелкие предметы, причем крали они их столь ловко, что им могли бы позавидовать наши современные воры-карманники.

Англичанам стоило большого труда уберечь свое имущество, так как посетители тащили все подряд, причем делали это с такой изобретательностью и наглостью, что приводили моряков в полное замешательство. Один из островитян стянул огромный тесак, которым кок резал мясо, бросился в воду, перелетев через релинги[85], добрался до своей пироги и был таков. В погоню за ним устремились матросы под руководством лейтенанта Уильямсона.

Вскоре отряд лейтенанта вернулся несолоно хлебавши. Однако Уильямсон принес и добрую весть: он видел за полосой пляжа, неподалеку от деревни, большое озеро с очень прозрачной водой. Кук тотчас же послал лейтенанта обратно, чтобы тот обследовал берег, промерил глубину прибрежных вод и выяснил, можно ли здесь стать на якорь, так как место для стоянки казалось весьма подходящим.

Вопреки всем ожиданиям, туземцы встретили Уильямсона и его отряд очень плохо, а ведь совсем недавно они были такими приветливыми и гостеприимными! Они окружили приставшую к берегу шлюпку плотной стеной и попытались отнять у матросов весла и ружья, да и вообще хватали все, что попадалось под руку. Туземцы так яростно атаковали англичан, что те были вынуждены открыть огонь, чтобы вырваться из плена. Один из туземцев упал, сраженный пулей.

Этот кровавый урок оказался полезным, и на следующий день, когда Кук сам лично направился осматривать озеро, все жители деревни простерлись перед ним ниц и преподнесли ему в знак уважения бананы и маленьких поросят. Матросы притащили к озеру большие бочки, и туземцы, охваченные священным ужасом, помогли их наполнить и прикатить на берег. Одним словом, островитяне добровольно оказывали англичанам всяческие услуги.

Так как наполнение бочек пресной водой происходило вполне благополучно и личное присутствие Кука больше не требовалось, он передал бразды правления господину Уильямсону, а сам вместе с господином Андерсоном и господином Веббером отправился в расположенную рядом чудесную долину. Встречавшиеся на пути туземцы при виде англичан падали ниц и оказывали им почести, которые было принято оказывать великим вождям.

Идя вдоль берега, Кук и его спутники подошли к каким-то странным белым сооружениям, напоминавшим своей формой обелиски, высотой примерно в 40 футов. Они увидели их еще издалека, но никак не могли угадать, что это такое. Как оказалось, то действительно были своеобразные обелиски, возведенные на кладбище, которое туземцы именовали «мораэ»[86]. Это были четырехугольные сооружения из переплетенных ветвей. Находились они в весьма плачевном состоянии, и было видно, что островитяне совершенно за ними не следят.

Вид одного из погребальных сооружений, достаточно хорошо сохранившегося, позволял сделать вывод, что первоначально грубый деревянный каркас был обтянут тонкой легкой сероватой тканью. Вообще, казалось, что островитяне используют эту ткань для своих религиозных отправлений, так как в мораэ там и сям виднелись изодранные в клочья куски. Кроме того, в знак почтения островитяне набросили на плечи капитана Кука несколько больших серых полотнищ. С такими же полотнищами на плечах расхаживали и местные вожди.

Странные надгробные памятники на местном наречии назывались «хенану» и возводились на месте захоронения влиятельных лиц. Внимательно осмотрев несколько погребений, Кук сказал, что останки людей явно свидетельствуют о том, что среди гавайцев распространен обычай человеческих жертвоприношений.

Из всего огромного количества островов, относящихся к Гавайскому архипелагу, Кук исследовал только большой остров, Оаху, и еще четыре малых. Следует сказать, что во время своей первой стоянки у Гавайских островов Кук, наверное, не осознал всю важность своего открытия.

Затем экспедиция открыла остров Атоуи (сегодня называемый Кауаи) и соседствующие с ним острова Ниихау и Тахора. Кук не заметил ни довольно большую группу островов Мауаи, ни главный остров архипелага — Гаваи, своими размерами в три раза превосходящий Оаху.

Кук отметил, что климат там очень здоровый и нет удушающей жары, а также то, что земли этих островов очень плодородны: везде в изобилии росли бананы, сладкий батат, кокосы, таро, ямс, тыквы, но вот хлебное дерево встречалось здесь гораздо реже, чем на Таити. Правда, на Гавайских островах встречались и растения, которых на Таити англичане не видели, например ароматные гардении, достигающие просто гигантских размеров. Островитяне показали Куку и еще одно полезное дерево, называемое на местном наречии «дуидуи», на котором растут содержащие много жиров орехи. Аборигены накалывали эти плоды на пики и поджигали, так что получалось нечто вроде подсвечников со свечой или факела.

Единственными животными, которых заметил на Гавайях Кук, оказались свиньи и собаки, причем, как выяснилось, туземцы явно отдавали предпочтение при приготовлении пищи собакам. Бродила около жалких хижин и кое-какая птица.

В подавляющем большинстве местные жители были среднего роста, крепкие и мускулистые, но вот стройными их, пожалуй, назвать было нельзя. Круглолицые, добродушные и честные с виду, они производили очень приятное впечатление. Кожа у них в основном темно-коричневого цвета. У обитателей Гавайских островов не в моде натираться прогорклым жиром, как это делают туземцы островов, лежащих южнее. Зубы у них белые и очень хорошие, волосы густые, прямые или слегка вьющиеся, но никак не курчавые. Они прекрасно плавают и чувствуют себя в воде как рыбы. Вода для них столь же привычная стихия, как и воздух. Нередко морякам доводилось видеть, как женщины, кормящие младенцев грудью, бросались в волны, если прибой был слишком сильным и пироги не могли подойти к берегу. Эти смуглые русалки преспокойно преодолевали бурное море и добирались до суши, не причинив своим детишкам ни малейшего вреда.

Кук писал в своем докладе:

«Характер у туземцев очень хороший. Они честны, добродушны и жизнерадостны. Мы пришли к выводу, что они прекрасно ладят между собой и живут очень мирно. Нас они встретили очень радушно, однако мы имели возможность заметить, что обитатели этих островов столь же склонны к воровству, как и большинство жителей Океании. У нас создалось впечатление, что аборигены очень умны, доказательством чему является тот факт, что, когда они увидели различные предметы, созданные на европейских фабриках, они выразили свое неподдельное восхищение и удивление, а также стали жалобно сетовать на несовершенство собственных изделий.

В любой ситуации местные жители давали нам понять, как высоко ставят нас и как низко — самих себя, признавая наше превосходство во всем. Такое поведение и такая самооценка тем более заслуживают похвалы и уважения, что всем известна гордость, граничащая с чванством, столь свойственная как цивилизованным японцам, так и обитающим в Гренландии дикарям.

С превеликим удовольствием мы наблюдали, как заботливо и ласково обращаются женщины со своими малышами и с каким усердием мужчины помогают им. В этом отношении они гораздо выше тех племен, где мужчина взирает на женщину и ребенка скорее как на нечто необходимое, а не желанное и достойное внимания и любви.

Излюбленным оружием местных жителей являются копья, палицы, луки и кинжалы, заточенные с двух сторон, которые они прикрепляют к рукам с помощью веревок и применяют во время рукопашных схваток. Они используют также нечто вроде пращей, при помощи которых обстреливают врагов большими кусками красного железняка, имеющими по бокам специальные выемки, чтобы лучше держалась веревка».

Второго февраля Кук покинул острова, названные им Сандвичевыми в честь первого лорда Адмиралтейства (это название, к счастью, не сохранилось и его заменило гораздо более благозвучное — Гавайи). На земном шаре существует множество других английских названий, и не стоит украшать карту Океании именем этого лорда, навечно связанного в сознании современных людей с двумя ломтиками намазанного маслом хлеба с кусочком ветчины посредине.

Утром 10 марта Кук оказался в виду берегов Америки. Он нашел довольно удобную и хорошо защищенную бухту, соединенную с морем узким проходом, и стал там на якорь, чтобы дать отдых команде и провести необходимые ремонтные работы на судах. Тотчас же показались три пироги.

В докладе Кука написано следующее:

«Один из дикарей встал во весь рост и произнес длинную речь, сопровождая ее бурной жестикуляцией. Мы приняли сие действо за приглашение сойти на берег. Туземец стал бросать в нашу сторону какие-то перья, его же собратья принялись швырять в нашу сторону пригоршни красноватой пыли. Странный оратор носил на плечах шкуру какого-то крупного зверя, а в каждой руке держал нечто непонятное и извлекал из этих предметов звуки, похожие на те, что издают детские погремушки. Когда он устал произносить свою длиннейшую торжественную речь, из коей мы не поняли ни слова, он умолк. Но тотчас же два других туземца взяли слово, правда, их речи не были столь долгими, да и говорили они не столь напыщенно.

Поднялся легкий бриз, и наши корабли приблизились к берегу. Пироги все прибывали и прибывали. У борта моего корабля их уже собралось более тридцати, и в каждой сидело от трех до семи человек, мужчин и женщин. Многие стояли, гордо выпрямившись во весь рост; они произносили речи и все время отчаянно жестикулировали, как те, что появились первыми. На одной из лодок была нарисована огромная голова неведомого животного, с одним глазом и острым, загнутым птичьим клювом. В этой лодке, по-видимому, находился вождь племени. Он отличался от всех прочих диковинным украшением: у него над головой колыхалось целое облако разноцветных перьев. Лицо вождя было ярко раскрашено, и узоры эти были просто поразительны».

Между англичанами и американскими индейцами завязался товарообмен. Следует отдать местным жителям должное: во время первого контакта они вели себя наилучшим образом. Они явно отдавали предпочтение изделиям из металла и в качестве товара, предназначенного на обмен, притащили нечто такое, что заставило моряков задрожать от ужаса и отвращения: человеческие головы и руки, которые они предлагали как самое изысканное лакомство. Эти жуткие останки были уже сварены, и индейцы жестами объяснили, что они уже съели недостающие части тел.

Но честность индейцев оказалась всего лишь видимостью, и демонстрировали ее они очень недолго. Очень скоро их естество вышло наружу, и индейцы показали, кем они являются на самом деле, то есть законченными ворами. Причем крали индейцы не только пустяковые безделушки, как это делали обитатели многочисленных островов Океании, а воровали различные инструменты и прочие весьма нужные морякам вещи. Индейцы имели железные ножи и без стеснения перерезали веревки, которыми крепились различные приглянувшиеся им снасти и части оснастки корабля, что иногда даже наносило вред безопасности судна. Они были очень хитры и упрямы и ради достижения своих целей дьявольски умело и ловко обманывали бдительность часовых, приводя тех в неописуемое изумление своей наглостью.

Однако, несмотря на все неприятности, стоянка оказалась очень полезной, так как моряки смогли восполнить припасы и запастись пресной водой. Кук назвал залив именем короля Георга, хотя и знал, что индейцы называют это место заливом Нутка[87]. История рассудила по-своему и сохранила на географических картах индейское название.

Кук оставался в удобной гавани до 26 апреля 1778 года. Едва корабли вышли в открытое море, как на них всей своей мощью обрушился ужасный шторм. Сильнейший ветер понес их к северу. Во время шторма уже изрядно потрепанный «Резолюшн» получил довольно серьезную пробоину, но ее, к счастью, удалось заделать.

Держась на небольшом удалении от берегов Американского континента, Кук заметил вдающуюся в море часть суши и назвал это место мысом Саклинг[88]. Затем он увидел небольшие острова и еще один мыс, нареченный им мысом Хинчинбрук, и наконец вошел в залив Принс-Вильям.

Тотчас же навстречу английским кораблям устремились суденышки, напоминавшие лодки эскимосов, где сидели еще более горделивые и надутые спесью туземцы, чем в заливе Нутка. Их лодки были сделаны не из дерева, а из натянутых на легкий деревянный каркас шкур каких-то животных, и отличались эти суденышки большой маневренностью. Местные жители были одеты в одежду, сшитую из шкур морской выдры[89], а на головах у них красовались меховые шапки, украшенные стеклянными бусами. Они, похоже, явно ничего не знали об убойной силе огнестрельного оружия, так как захотели захватить «Резолюшн», когда моряки сильно накренили его, чтобы дать возможность плотникам заделать пробоину. И напали они на корабль, видя перед собой добрую сотню вооруженных ружьями матросов и пушки «Дискавери»! Англичане сохранили выдержку и хладнокровие, и до кровопролития дело на этот раз не дошло: матросы отбили в рукопашной схватке атаки туземцев, угрожавших им острыми ножами.

В течение двух дней плотники работали не покладая рук и наконец-таки заделали пробоину, после чего Кук снялся с якоря и продолжил путь к Берингову проливу. Во время этого перехода случилось несчастье, надолго опечалившее капитана. Вообще плавание было довольно спокойным и проходило без особых треволнений. Дни следовали за днями, принося с собой новые открытия. Корабли миновали мыс Елизаветы, косу Бэнкса, мыс Дуглас[90]. Затем Кук посетил гору Святого Августина[91] и дал ей название, прошел в залив, получивший впоследствии название залива Кука[92], обнаружил остров Кадьяк[93] и остров Тринити[94], нанес на карту Бристольский залив[95]. Далее англичане прошли вдоль берегов Круглого острова[96], обогнули большую косу Спокойствия[97] и мыс Ньюэнхем. Как раз в это время натуралист Андерсон[98], давно страдавший от болезни легких, почувствовал себя хуже, так как погода резко испортилась и очень похолодало. Состояние ученого с каждым днем ухудшалось, и через несколько дней наступила агония. Он умер как раз в то время, когда корабли проходили мимо какого-то неведомого острова. Останки Андерсона были препровождены на остров с военными почестями и захоронены в глубокой могиле, выдолбленной в мерзлой земле. Кук назвал открытый им остров именем своего умершего соотечественника[99].

После вынужденной стоянки Кук открыл еще один остров, а затем подошел к западной оконечности Америки, к мысу Принца Уэльского, который находится как раз напротив восточной оконечности Азии, и разделяет два материка в этом месте Берингов пролив. Капитан Кук решительно вошел в пролив после краткой стоянки у берега, во время которой англичане совершили взаимовыгодный обмен с чукчами, и вышел в открытое море 11 августа 1778 года. Через неделю показалось огромное ледяное поле. Корабли долго шли вдоль кромки льда, пытаясь найти проход. 17 августа экспедиция оказалась на 70°41′ северной широты[100].

В течение последующего месяца Кук со свойственным ему упрямством предпринимал попытку за попыткой пробиться к северу, даже пытался пробить проход корпусом корабля, но ледяные поля оказались непреодолимой преградой, так как представляли собой толстый, крепкий, смерзшийся в монолит лед, всего лишь чуть подтаявший сверху под робкими лучами арктического солнца.

В своем дневнике Кук записал:

«Я считаю, что это смерзшийся снег и что образовался он в самом море, так как такие горы не могут плавать по рекам, где едва хватает воды для того, чтобы проплыть там на лодке. К тому же, исследуя эти льды, мы не заметили среди абсолютно белого безмолвия никаких останков животных и растений, никаких следов камней или земли, которые непременно должны были бы там оказаться, если бы льдины образовывались в руслах больших или малых рек».

Лето заканчивалось, и приходилось признать, что кампания 1778 года оказалась неудачной. Капитан Кук, не желая застрять во льдах и видя, что зима неумолимо приближается, принял решение вернуться в теплые моря и в следующем году сделать еще одну попытку найти столь желанный проход из Тихого океана в Атлантику. Он надеялся, что сезон 1779 года принесет ему удачу.

Кук принял весьма благоразумное решение: отправиться зимовать под гораздо более гостеприимными небесами на Сандвичевых (Гавайских) островах, чем рисковать судами и командой в краю вечных льдов.

Двадцать шестого октября экспедиция покинула остров Уналашку и ровно через месяц оказалась в виду острова Мауи, который был еще незнаком англичанам. А вскоре показались и покрытые снегами вершины гор самого большого острова Гавайского архипелага, получившего название острова Гавайи[101].

Корабли встали на якорь в большой удобной бухте, называемой туземцами Каракакуа[102], где капитан Кук надеялся капитально отремонтировать «Резолюшн» и «Дискавери».

Тотчас же на берег явились туземцы, желавшие засвидетельствовать свое почтение гостям. Они бурно выражали свою радость песнями, криками, странными жестами и смешными гримасами. Они нисколько не робели и чувствовали себя столь непринужденно, что вскоре буквально облепили борта кораблей. Множество женщин и мальчишек, не сумевших раздобыть пирогу, добирались до заветных судов вплавь, и в море было черно от кудрявых голов. Большинство туземцев, не сумев подняться на борт, так как там было слишком много посетителей, провели целый день, играя и кувыркаясь среди волн.

Среди вождей, поднявшихся на борт «Резолюшн», англичане заметили молодого человека по имени Пареа[103]. Он, видимо, пользовался среди своих соплеменников большим влиянием и, представ перед капитаном Куком, заявил, что он является «якане». Слово это уже было известно англичанам, так как некоторые жители других островов того же архипелага называли себя именно так, но моряки не могли понять, обозначает ли это слово титул, чин или степень родства с королем. Пареа, казалось, испытывал к англичанам дружеские чувства и оказал им множество весьма полезных услуг, в том числе когда помог очистить от любопытных борт «Дискавери», сильно накренившегося от перегрузки.

Едва «Резолюшн» приблизился к берегу и бросил якорь, как Пареа и еще один вождь, Канеена, привели пользовавшегося непререкаемым авторитетом вождя Коаху[104]. Это был очень заслуженный воин, который, состарившись, стал жрецом. Маленький, дряхлый, очень худой, покрытый лишаями, с зубами, испорченными неумеренным употреблением кавы, он не производил благоприятного впечатления. Старика провели в кают-компанию, и он приблизился к капитану Куку и выразил тому свое почтение, набросив ему на плечи кусок ярко-красной ткани. Затем он сделал несколько шагов назад и с поклоном преподнес англичанину маленького поросенка, сопроводив свой дар довольно длинной торжественной речью.

Эта церемония не раз повторялась во время пребывания англичан на Гавайях, и моряки сделали вывод, что таким образом туземцы выказывали нечто вроде религиозного поклонения новым богам. Они заметили, что все идолы островитян всегда окутаны той же красной тканью, которую жрец набросил на плечи капитана Кука, и что в дар богам приносили все тех же маленьких поросят. К тому же туземцы, обращаясь к англичанам с какой-либо просьбой или вознося свои молитвы к небесам, говорили скороговоркой, словно заранее затвердили некий образец.

Каждый раз, когда Кук, обладавший воистину неистощимым запасом терпения, ступал на сушу, он становился объектом поклонения, и всякий раз церемония была одной и той же, хотя и с некоторыми вариациями.

Доброе согласие продолжалось до 24 января. Жрецы выказывали Куку особое почтение и воздавали ему почести, как божеству. Однако некоторые воинственно настроенные вожди начали подговаривать своих подданных против англичан и подстрекать их к кражам, к чему те и так проявляли большую склонность. Произошло несколько неприятных инцидентов, свидетельствовавших о том, что настроение островитян изменилось, и с каждым днем их отношение к англичанам все ухудшалось. Обмен с туземцами происходил в обстановке всеобщего недоверия, а кражи постоянно множились. Выведенные из себя англичане ответили в конце концов преследованием и наказанием наглых воришек. Обстановка резко обострилась.

Однако официальный визит на корабли короля Торреобу, верховного правителя Гавайев[105], послужил, казалось, знаком ко всеобщему умиротворению и немного утихомирил страсти. После взаимного обмена подарками все внезапно ощутили некий спад напряженности и вздохнули с облегчением. И напрасно. Ибо Торреобу был ничуть не лучше своих подданных, таких же коварных и хитрых, как и прочие их сородичи-океанийцы.

Корабли покинули бухту 4 февраля, но во время урагана «Резолюшн» получил значительные повреждения, и англичане были вынуждены вернуться обратно к месту стоянки. Бросив якорь, моряки обнаружили, что туземцы настроены крайне враждебно. 13 февраля вожди попытались помешать матросам наполнить бочки пресной водой из источника. Там произошла первая стычка, в ходе которой англичан забросали камнями. Почти одновременно произошла еще одна крупная неприятность: большой отряд туземцев похитил плоскодонку, принадлежавшую «Дискавери», разграбив все, что в ней находилось, и крепко побив матросов.

«Я очень опасаюсь, что туземцы вынудят меня прибегнуть к насильственным мерам, — сказал Кук, узнав о фактах грабежа и разбоя, — ибо мы не можем позволить им думать, что они одержали над нами верх».

В ночь с 13 на 14 февраля случилась беда: был похищен большой ялик с «Дискавери». Нужно было его непременно вернуть и строго наказать виновных. Кук приказал взять в заложники короля Торреобу и еще четырех высокопоставленных островитян и удерживать их до тех пор, пока не будет возвращено все украденное. Начальник экспедиции лично возглавил отряд солдат морской пехоты.

Найдя на берегу Торреобу и его сыновей, Кук рассказал им о похищении ялика и попытался склонить к тому, чтобы они сами добровольно поднялись на борт английского флагмана. Сначала король согласился было выполнить просьбу Кука. Его сыновья уселись в плоскодонку и направились к «Резолюшн». Торреобу уже собирался последовать их примеру, как вдруг появилась толпа туземцев, ведомая воинственными вождями и одной из жен короля. Дикари не позволили своему монарху сесть в лодку и силой увели его с собой.

Капитан Кук понял, что не сможет осуществить свой план без большого кровопролития, и предпочел отказаться от него. Он спокойно шел по берегу, чтобы сесть в лодку и вернуться на корабль, когда один из самых высокопоставленных вождей туземцев был убит выстрелом, произведенным одним из солдат, на которых была возложена обязанность не подпускать местных жителей к пирогам, чтобы англичане не лишились возможности добраться до корабля. Весть об убийстве вождя мгновенно распространилась среди воинов. Они надели боевые доспехи и примчались к берегу, потрясая дротиками, копьями и палицами.

В эту минуту Кук находился в нескольких шагах от лодки. Один из туземцев, вооруженный заточенным с двух сторон кинжалом, называемым на местном наречии «пахуа»[106], принялся угрожать капитану. Желая оградить себя от грозного оружия, Кук выстрелил в дикаря из пистолета, заряженного дробью. Туземец, защищенный доспехами, сделанными из подвергнутых специальной обработке толстых кусков то ли листьев, то ли коры дерева, называемого «тапой», даже не был ранен. Он впал в еще большую ярость и присоединился к группе нападавших. Поняв, что его жизни грозит смертельная опасность, Кук выстрелил в туземца, оказавшегося прямо перед ним, и убил его, так как на сей раз пистолет был заряжен пулей. Началось кровавое побоище.

Первым от рук туземцев пал лейтенант[107], сопровождавший капитана Кука. По свидетельствам очевидцев этой ужасной драмы, в последний раз они видели Кука, когда он стоял у самой кромки воды и кричал находившимся в шлюпке солдатам морской пехоты, чтобы они прекратили огонь[108]. Если это на самом деле было так, то Кук, видимо, желая предотвратить еще большее кровопролитие, пал жертвой своего человеколюбия. Авторитет капитана среди дикарей был столь велик, что ни один из них не осмелился причинить ему вред, пока он стоял к ним лицом, но как только Кук повернулся к ним спиной, чтобы отдать приказ сидящим в шлюпке солдатам прекратить огонь, так тотчас же был сражен ударом в спину и упал на песок, лицом в воду.

При виде поверженного божества островитяне разразились радостными криками, похожими на рычание диких зверей. Затем они вытащили тело Кука на берег и принялись с дикой яростью осыпать мертвеца ударами. Не удовлетворившись этим, туземцы стали рвать труп на куски.

Ошеломленные произошедшим несчастьем, англичане возвратились на корабли и, опасаясь нападения, приняли особые меры предосторожности. В особенности моряки опасались, что туземцы атакуют «Резолюшн», так как флагман не мог в данный момент выйти в море из-за производившихся на нем ремонтных работ. К тому же перед англичанами стояла трудная задача: они непременно хотели получить останки своего несчастного руководителя, чтобы воздать ему последние почести. Хотя моряки испытывали непреодолимое отвращение при мысли о необходимости вновь вступить в переговоры с коварными негодяями-островитянами, приходилось делать над собой усилие и преодолевать отвращение ради достижения благородной цели.

Два жреца, по-прежнему питавшие к англичанам добрые чувства, доставили им тайком от вождей кусок человеческой плоти весом в восемь — десять фунтов[109]. По их словам, это было все, что осталось от трупа капитана Кука. Вид этих печальных останков вызвал среди команды ужасающий взрыв ярости, тем более понятный и объяснимый, что члены команды буквально боготворили Кука. Они жаждали мести.

В то же время и туземцы, обозленные гибелью пяти вождей и двух десятков воинов, тоже не думали ни о чем ином, кроме как упиться кровью чужаков. Всякий раз, когда моряки отправлялись на берег, чтобы наполнить бочки пресной водой, вспыхивали ожесточенные схватки.

После смерти капитана Кука командование принял на себя капитан «Дискавери» Чарлз Клерк. Он счел своим долгом дать туземцам хороший урок и повелел сжечь расположенную у берега деревню, где находились жрецы, а также приказал перебить всех, кто попытается оказать сопротивление.

Узнав о том, что англичане снаряжают карательную экспедицию, объятые ужасом жрецы поняли, что пощады им не будет[110]. Они приняли решение выдать англичанам другие части тела Кука, хотя прежде утверждали, что больше от него ничего не осталось. 19 февраля жрецы поднялись на борт «Дискавери», неся на куске очень чистой и красивой материи жалкие останки великого мореплавателя: руку, легко узнаваемую по имевшемуся на ней шраму, голову с наполовину содранной кожей и другие изрубленные, изрезанные на мелкие кусочки части тела[111].

Останки знаменитого первооткрывателя множества островов были положены в гроб и опущены в воду посреди залива со всеми положенными воинскими почестями.

Капитан Клерк перешел на «Резолюшн» и поднял на нем свой флаг, а капитаном «Дискавери» был назначен лейтенант Джон Гор[112], первый помощник Кука.

Капитан Клерк взялся за выполнение задач, поставленных перед экспедицией лордами Адмиралтейства, так как приближалось лето. К сожалению, Клерк был тяжело болен и страдал от той же болезни, что свела в могилу натуралиста Андерсона. Клерк знал, что обречен, и все же исполнил свой долг до конца. Он завершил исследование Гавайского архипелага и двинулся в край вечных льдов. Клерк дошел до Камчатки, прошел через Берингов пролив и достиг 69°50′ северной широты[113], но здесь путь на север преградили огромные ледовые поля, как уже было в прошлом году.

Двадцать второго августа капитан Чарлз Клерк скончался в возрасте 38 лет, сраженный болезнью легких, от которой он страдал с того самого времени, как корабли покинули Англию. Перед смертью он выразил желание быть похороненным на суше. Его тело было доставлено в Петропавловск и нашло свой последний приют под большим деревом, напротив церкви, где местные жители, русские, воздали ему последние почести со всем благородством, свойственным этому народу[114].

После смерти Клерка экспедицию возглавил Джон Гор. Он еще раз встал на якорь у берегов Камчатки, затем дошел до Кантона, где был вынужден дать отдых команде. Следующим местом стоянки двух кораблей стал мыс Доброй Надежды. Наконец 1 октября 1780 года, после более чем четырехлетнего плавания, корабли возвратились к родным берегам.

ГЛАВА 4

ЭКСПЕДИЦИЯ ЛАПЕРУЗА

Жажда великих открытий и приключений, казалось, навсегда угасшая в начале XVIII века, вспыхнула с новой силой в конце этого столетия, где мы встречаем так много прославленных имен. И предприимчивые, неутомимые исследователи морей, англичане нашли во французах не только упорных учеников и последователей, но и опасных соперников.

После удачного кругосветного путешествия, совершенного коммодором[115] Байроном[116], французское правительство возложило на капитана Бугенвиля довольно сложную миссию по исследованию новых земель. Бугенвиль успешно справился с поставленной перед ним задачей и стал первым французским путешественником, совершившим кругосветное плавание[117].

После бессмертных подвигов капитана Кука капитан Лаперуз тоже совершил длительное тяжелое плавание в Южных морях и обошел весь земной шар, что поставило его имя в один ряд с именем прославленного английского мореплавателя.

Имя Кука гремело по всей Европе, и по прочтении его захватывающе интересного доклада о драматических событиях во время плавания Людовик XVI, обладавший весьма обширными познаниями в области географии, загорелся идеей прославить свое правление значительными географическими открытиями и расширением колониальных владений Франции. Почему бы какому-нибудь французу не составить достойную конкуренцию капитану Куку?