Музыкант (СИ)

12 Июня 1943

В районе Белгорода разведывательный отряд Н-ской части, действуя под прикрытием артиллерийского огня, выбил немцев из небольшого населённого пункта.

А потом к бараку пришел грузовик, и Маша с Шурой, и еще какие-то чужие дети поехали в сказку.

Санаторий, белые палаты, отдельные кровати, большие окна за которыми днем и ночью шумит лес, поют птицы, и огромное небо.

Детей очень много, в основном малыши, подростки летом перебиралась в деревню на заработки, и к еде поближе.

Но Маша все равно одна. Сидит в песке и грустит.

У нее горе. Перед самым отъездом и кто-то увидел, что скатерть в красном уголке попорчена.

Баба Валя куда — то исчезла, а мама не только платье, но и куклу выкинула.

— Ну что Машенька, пойдем заниматься, — это Любовь Николаевна. У нее теплые мягкие руки и добрый голос. Она ведет Машу в кабинет, и дает замечательные цветные карандаши, и лист оберточной бумаги.

Маша рада показать, не дурочка она вовсе. И рисует: и дом, и лес, а в углу, свою бедную куклу.

— Это наш дом, да Маша, вон какие окна большие. Это речка, скоро будет тепло, и мы будем учиться плавать. А почему Маша ты в углу? Разве тебе здесь плохо?

Маша не может сказать, что это не она, Маша, а кукла Лиза, что выбросили из страха, и она не поехала в этот светлый дом.

Девочка только отчаянно машет руками, и кажется, ее поняли.

— Ах, это не ты? Шура? Нет, может это кукла?

Маша кивает.

— У тебя нет куклы? А была? Ну, хорошо не плачь. Закрой глазки.

Доктор открывает шкаф, достает что — то и говорит: «Все открывай!»

Перед Машей на столе сидит чудо-кукла. Настоящая, не тряпичная. Совсем, как девочка. С огромными синими глазами, с ресницами. Руки кукла тянет к ней.

— Вот смотри, что она умеет, — и Любовь Николаевна уложила куклу на спину.

Кукла закрывает глаза.

«Умерла, умерла» — кричит в страхе Маша, и рыдая, пытается вырваться из рук ошарашенного врача.

— Маша, девочка, кукла просто уснула, открой глазки смотри.

Маша нерешительно открывает один глаз.

Кукла смотрит на нее, живая и невредимая.

Было длинное лето.

А потом Кукла Лиза ехала вместе с ней домой в грузовике, к маме.

Мама. Вот эта, с серым, изможденным лицом старушка? С опухшими ногами.

— Дождалась, теперь бы еще Борю дождаться.

— Мама, Мама, а Маша говорить научилась! — кричит Шура, а Маша молчит, она не узнает маму.

Шура, взахлеб рассказывает об этом славном лете.

Глядя на эти загорелые лица, выгоревшие брови мама улыбается. И Маша, наконец то перестает дичиться, и узнает свою дорогую, свою мамочку.

70-летию прорыва блокады города-героя Ленинграда

Белым пленом зимы этот город объят Только сердце стучит — Ленинград, Ленинград! День сегодня счастливый, добавленный грамм, К пайке детского хлеба и вдовьим слезам. Это черные дни в белом аду, Метронома отсчет предрекает судьбу. Ты идешь, нет, плывешь, белым облаком, Пар изо рта все слабей, И сугроба постель, для тебя все милей. В белый саван, тебя, нарядить, был бы рад, За блокадным кольцом, стервенеющий враг. А тебе по дороге спасительный круг, Чей- то черный, уже остывающий труп, И последние силы теряя, поймешь, Что карманы пусты, не донес, не донес, На синеющем лике из крошек кутья, Не донес и не выжил, а ты вот должна! И опухшие ноги, со стоном влача, Считая шаги, ты дойдешь до гнезда, Где тепло потерялось, в эти дни навсегда. Ленинградка моя, ты дошла, ты пришла! Там навстречу, тебе, не глаза, а лишь рты, На кровати озябшие дети твои. И когда, ты по крошке, будешь хлеб им давать, В полусне понимая, что могут жевать, Скрипнет дверь, и сосед вам подарит «бревно» Понял дед, что выжить ему, не дано, И последние силы потратив, сломал, Старомодное кресло — последний причал. И кулечек крупы, и в бутылочке жир, Чтоб детей не пугать, и тебе, чтоб помочь Он отдаст это все, и уйдет, молча в ночь. И когда затрещат в скромной печке дрова, Ты поверишь опять, что скоро весна. Холод белого плена, на руку врагу, Но не выстудить смерти душу твою. И читает стихи — этот город Живых, И симфония жизни в эфире звучит. И молюсь я о прошлом, что не вернуть, Чтоб молитвой своей растопить этот круг, И мне хочется верить, что выживешь ты, И окрепнут, твои, ленинградцы-птенцы! Белым пленом зимы этот город объят, Только сердце стучит — Ленинград, Ленинград!

Украинским наци всех мастей

Короткая память, длинные биты, в Одессе наци стреляют, как в тире. Пылают сожженные хаты Славянска, Правому сектору — Ярош указка. Но помните, пепел сожженного сердца, Зажжет пламя ненависти и отмщенья. И если вы ультрас, так рветесь в Европу, Нюрнберг отправит вас к деду Адольфу. Прах вам и тлен, и удавка на шею Кончите, так же как дед ваш, Бандера.