Экономист на диване. Экономическая наука и повседневная жизнь

Спасибо курению и на том, что не дает повышать страховых тарифов. В этом мире есть два типа людей. На самом деле в этом мире существует столько же типов людей, сколько вообще есть людей в этом мире, но давайте упростим задачу, чтобы выразить главное. Есть люди осторожные и безрассудные. Осторожные занимаются оздоровительной гимнастикой в фитнес-клубах, пьют умеренно, всегда начеку, когда управляют автомобилем, и никогда не курят. Безрассудные же имеют избыточный вес, спать ложатся поздно, ездят на мотоциклах и безостановочно дымят.

Если бы все мы платили по одним тем же страховым ставкам, то осторожные вынуждены были бы финансировать неумеренность своих безрассудных соседей. Но если страховые компании могут установить премии, отдельные для каждого типа клиентов, то безрассудным придется самим нести все бремя расходов в соответствии со своим образом жизни. Для компании главное — определить, кто есть кто.

Курение — быстрый и простой индикатор заботы о собственном здоровье в целом. Оно позволяет обществу определить, к какому типу людей вы относитесь. Страховые компании используют эту информацию, предлагая некурящим более низкую страховую премию. Если вы получаете такое предложение, то ваша скидка отражает не только пользу для здоровья при отказе от курения. Она также отражает, что вы, как некурящий, с большей вероятностью, чем среднестатистический человек, следите за уровнем холестерина в крови.

Страховым компаниям известно, что люди мошенничают, поэтому, устанавливая премию для некурящих, они принимают этот факт в расчет. Если вы действительно не курите, вы платите немного больше, потому что некоторые «некурящие» курят тайком в местах, где страховая компания не может их увидеть. Но не делайте опрометчивого вывода, что, если бы сигареты были запрещены, ваши страховые тарифы снизились бы. Как добровольный некурящий, вы неявно уведомляете свою страховую компанию, что вы, вероятно, осторожны во многом, чего она не может видеть. Как некурящий в мире без сигарет, вы можете быть неотличимы от всех остальных и, соответственно, обременены соответствующими выплатами.

Уберите сигареты — и вы, возможно, лишите компанию ее единственной основы для классификации клиентов. Ко всем будут относиться одинаково. Вы больше не будете оплачивать счета за дополнительные медицинские услуги, которые производят курильщики, но ваше в целом благоразумное поведение не получит дополнительного поощрения. Сторонники законов об обязательном использовании шлема мотоциклистами утверждают, что мотоциклист без шлема увеличивает страховые премии для каждого из нас. Но вполне возможно, что верно обратное. Те, кто предпочитают использовать шлемы, показывают, что их вообще волнуют вопросы безопасности, благодаря чему премии, которые они платят, остаются невысокими. Обязательное использование шлемов лишает осторожных водителей возможности продемонстрировать качества своего характера.

Если страховая компания может предложить более низкие ставки для мотоциклистов в шлемах, то она учитывает в них не только защитные характеристики самого шлема, но и такие дополнительные характеристики безопасности, как тип мотоциклиста, который, с большей вероятностью, решит использовать шлем, — меньшую склонность не соблюдать правила дорожного движения или управлять мотоциклом в нетрезвом состоянии. Если, по закону, все мотоциклисты обязаны пользоваться шлемом, в величине премий по-прежнему будут учитываться преимущества шлема, но особенности личности осторожного мотоциклиста приниматься в расчет уже не будут. Когда шлемы становятся обязательными, премии, выплачиваемые осторожными мотоциклистами, должны расти.

Страховые рынки весьма причудливы, потому что покупатель почти всегда обладает большей информацией, чем продавец. Если вы оплели свою берлогу сетью проводов с удлинителями и прикрыли все это облицовкой, вам наверняка известно, что вы сделали, но ваш страховой агент об этом не имеет понятия. Ему остается только удивляться, почему это вам вдруг захотелось увеличить страховку от пожара втрое. Обычно асимметричная информация дает удивительные результаты из-за попыток одной из сторон догадаться о том, что известно другой стороне.

В некоторых случаях асимметричная информация угрожает полностью вытеснить страховые рынки с лица земли. Выстроим степень риска страхователей по различным уровням от 1 до 10; средний уровень будет равен 5. Если страховая компания устанавливает ставки, отражающие средний уровень риска, то клиенту с 1, 2 и 3 уровнем риска начинают считать ставки для себя слишком высокими и перестают покупать страховку.

Сейчас средний уровень риска составляет уже не 5, а 7. Чтобы компенсировать собственный риск, компания повышает ставки, что создает вынужденное отсеивание клиентов с уровнем риска, равным 4 и 5, что увеличивает средний уровень риска до 8, а это делает необходимым очередное повышение ставки. Порочный круг может продолжаться до тех пор, пока все не окажутся незастрахованными.

Если страховая компания сможет определить индивидуальный уровень риска, то назначит соответствующую премию каждому страхователю, и тогда проблема исчезнет. Если страхователи не смогут определить свой собственный уровень риска, то клиенты с уровнем риска 1, 2 и 3 все равно купят страховку, и проблема опять исчезнет. И асимметрия ситуации, когда страхователям известно о себе больше, чем знает страховая компания, может привести к краху рынка.

Положение осложняется еще и тем, что люди скорее готовы принимать дополнительные риски только потому, что они застрахованы. Застрахованные домовладельцы отказываются от установки систем безопасности, а застрахованные водители автомобилей превышают разрешенную скорость. Имея на руках полную информацию, страховые компании смогли бы запретить такое поведение и прекратить страхование тех, кто не соблюдает требования безопасности. Но поскольку страховщики не всеведущи, они ищут иные возможности.

Одна из таких возможностей для страховой компании — помочь своим клиентам избежать риска. Вполне вероятно, что ваша автомобильная страховая компания готова профинансировать вашу покупку противоугонного устройства; ваша медицинская страховая компания, несомненно, обеспечит вас бесплатной информацией о пользе диеты и физических упражнений; страховая компания, страхующая вас от пожаров, может снабдить вас бесплатным огнетушителем. Но есть пределы всему. Если вы с самого начала не были готовы обзавестись огнетушителем, и если вы получите его бесплатно от своей страховой компании, он может всплыть на гаражной распродаже.

Обычно работодатели не обладают полной информацией о том, чем занимаются их сотрудники. Это осложняет задачу создания верных стимулов. Нельзя вознаграждать производительность, наблюдать которую вы не можете. Рынки труда изобилуют механизмами, призванными решать проблему стимулов. Университет, в котором я преподаю, «дает» мне кабинет, но не позволяет мне продать его тому, кто предложит за него наиболее высокую цену. Во многих случаях это правило неэффективно. Среди моих коллег немало тех, кто всю свою работу выполняет дома и в библиотеке и с радостью бы согласился на более низкую заработную плату в обмен на право обменять свой кабинет на место в ресторане быстрого питания (или, если бы в них было запрещено работать из-за шумной клиентуры, то в туристическом агентстве). Это позволило бы университету сэкономить деньги без ущерба для производительности. Вероятно, такой результат устроил бы всех, если бы не одно «но». Даже среди профессоров есть не слишком щепетильные личности, и некоторые из тех, кто фактически пользуется своими кабинетами, готовы были бы пожертвовать производительностью, чтобы воспользоваться возможностью получения выгоды. Если университет мог бы выявлять и наказывать за снижение производительности, то проблема бы исчезла. Но в реальности информация асимметрична — нам-то известно, производим ли мы или нет, но мы не всегда говорим об этом декану — поэтому в конечном итоге нами принимается несовершенное правило.

Многие фирмы предоставляют своим сотрудникам медицинскую страховку на большую, чем того требует закон, сумму, по сути тратя дополнительные 500 долларов на медицинскую страховку вместо того, чтобы платить своим работникам на 500 долларов больше. На первый взгляд, это кажется загадочным: почему бы не платить деньги своим работникам напрямую, позволив им тратить их по своему усмотрению? Отчасти — а возможно, и полностью — дело в том, что сотрудники предпочитают не облагаемые налогами льготы заработной плате, из которой удерживаются налоги. Но есть и другой возможный ответ: хорошее медицинское обслуживание повышает производительность труда. Если бы производительность труда можно было легко наблюдать и вознаграждать, здесь не было бы никакой проблемы, так как сотрудники имели бы веские стимулы для того, чтобы самостоятельно платить за полноценное медицинское обслуживание. Но в мире несовершенной информации страховые пакеты для работников могут оказаться лучшим способом гарантировать хорошее поведение.

Если вы работаете в корпорации General Motors, не исключено, что рано или поздно вы обнаружите что-то, что поможет сэкономить ей 100 долларов. Если это что-то требует особых усилий с вашей стороны, а ваши усилия незаметны начальству, вы можете предпочесть, чтобы все так и осталось незамеченным. Корпорация хочет правильно вас стимулировать и ищет для этого соответствующие механизмы. Одним из таких механизмов является распределение прибыли между сотрудниками. Но для корпорации со штатом в полмиллиона работников участие в прибылях не очень хороший стимул. Если делят всю прибыль компании поровну, то ваш 100-долларовый вклад увеличит ваш собственный доход всего лишь на цент. Если компания General Motors не может оценить вклад каждого работника, есть только один механизм абсолютно правильного стимулирования работников: каждый сотрудник получает в качестве годового оклада 100% корпоративной прибыли. Если прибыль GM в этом году составляет 1 миллиард долларов, то все, начиная с председателя правления до ночного уборщика, получают ровно 1 миллиард долларов. Теперь каждый доллар, который вы сэкономите для компании, — это доллар в ваш собственный карман. Тогда у вас есть верные стимулы для принятия всех экономически оправданных мер повышения производительности корпорации.

В этой схеме имеется один крохотный изъян: если количество работников больше одного, баланс не сойдется. Одного миллиарда прибыли недостаточно, чтобы заплатить по миллиарду каждому из 500 тыс. сотрудников. Но с этим легко справиться. В начале года каждый работник покупает свою работу, помещая крупную сумму денег в фонд, предназначенный для, восполнения разницы между прибылью компании и ее обязательствами по выплате заработной платы. Цена работы может быть установлена таким образом, чтобы баланс за усредненный год сходился. Со временем доходы от продажи работы просто покрывают разрыв между прибылью и заработной платой.

Такой механизм — идеальное решение очень важной проблемы, хотя и поражает всех, кто слышит об этом, своей совершенной абсурдностью. Непонятно, правда, почему оно кажется нам абсурдным. Тот факт, что ни одна крупная корпорация не внедрила такого механизма, является очевидным доказательством того, что оно не сработает. Но для этого вряд ли достаточно оснований, чтобы перестать размышлять о нем. Если мы собирается разрабатывать в будущем более эффективные механизмы, то нужно задаться вопросом, что в данном случае пошло не так.

Наиболее очевидные ответы совершенно не подходят. Обычно первым возникает возражение: «Где рабочий конвейерной линии собирается взять 1 миллиард долларов, чтобы выкупить себе работу?» Ответом на это будет следующее: он собирается взять взаймы. В ответ мне возразят, что вряд ли рабочий сможет получить такой кредит.

На первый взгляд, такое возражение кажется разгромным, но при ближайшем рассмотрении оказывается совершенно несущественным. Если работники не могут взять взаймы сумму, необходимую для полного финансирования программы, то могут, по крайней мере, занять достаточно, чтобы профинансировать ее частично. Если GM не может продать вам вашу работу за 1 миллиард долларов и предоставить прибыль всей компании в конце года, она может продать вам вашу работу, по крайней мере, за определенную долю от суммы в 1 миллиард долларов и предоставить вам ту же долю прибыли компании в конце года. Это грубое приближение к идеалу, но это лучше, чем вообще без приближения.

Если вы считаете, что программа несостоятельна из-за кредитных ограничений, то ваша теория предполагает, что работники будут участвовать в частичной программе, которая, в свою очередь, будет расширяться до тех пор, покуда каждый из работников не возьмет в кредит столько, сколько только возможно. Но большинство работников не брало в кредит столько, сколько они только могли взять. Ваше предположение неверно, как и сама теория.

Здесь нас подкарауливает еще одна трудность — хотя и менее очевидная, но ее невозможно игнорировать: программа «купи себе работу» рассчитана на стимулирование работников, но никак не стимулирует акционеров. Как только рабочие места выкуплены работниками, акционеры начинают ждать финансовой катастрофы. Каждый доллар дохода порождает 500 тыс. долларов в обязательствах по заработной плате. Если же компания не зарабатывает ничего, то нет необходимости выплачивать и заработную плату.

Поскольку акционеры могут влиять на принятие решений в корпорации, последствия такой структуры стимулирования представляются просто катастрофическими. Наверняка никто бы не захотел покупать себе работу в компании, где заработная плата зависит от прибыли, а руководство фирмы делает все возможное, чтобы удерживать прибыль на невысоком уровне. Предположительно, данную проблему удастся предотвратить с помощью некой новаторской корпоративной структуры, не позволяющей акционерам участвовать в принятии любых управленческих решений на любом уровне. Но у недобросовестных акционеров будут оставаться стимулы для подкупа ключевых работников, чтобы те работали спустя рукава или даже занимались вредительством.

Здесь есть мораль. Та система, которую вы создаете для решения одной задачи, может оказаться источником другой проблемы. Акционеры действительно не могут полностью следить за поведением работников, но работники тоже не могут полностью следить за поведением акционеров. Понимая, что информация распределена неравномерно, нам нужно ожидать непредвиденных последствий. Для программы «купи работу» есть прекрасная аналогия в виде загадки: десять человек зашли поесть в ресторан, где не выдают отдельных счетов. Десерты там дорогие, и все считают, что цена на них завышена. К сожалению, каждый из десяти посетителей рассуждает по отдельности, что если он закажет десерт, го будет платить только одну десятую часть его стоимости, и каждый из них, исходя из этого, заказывает себе десерт. Каждый получает десерт, так что каждый платит долю от десяти десертов. Получается, что стоимость ужина для каждого из десяти посетителей в этом случае равна той высокой цене, которую каждый из них изначально не пожелал платить. Как же можно избежать такого трагического исхода?

Правильным решением для каждого посетителя будет оплата всего счета. Теперь заказ десерта стоимостью в 10 долларов увеличит долю каждого не на 1, а на 10 долларов; и вы уже не сделаете заказ, если на самом деле не готовы платить так много. Ресторан, конечно, зарабатывает огромную прибыль, получая оплату в десятикратном размере. Тогда вам должны платить, чтобы вы пришли в ресторан. Величина этого «подкупа» устанавливается таким образом, чтобы в среднем она «съедала» сверхприбыли. (Если она не будет «съедать» их, конкурирующие рестораны сделают лучшие предложения).

Идеальное решение? Почти, но не совсем. Как только один из вас возвращается из туалета, директор тихонечко отводит его в сторону и предлагает ему 20 долларов, чтобы заказать десерт.

Почему у руководителей такие высокие зарплаты? Почему акционеры утверждают годовые зарплаты примерно в 40 миллионов долларов для некоторых самых высокооплачиваемых руководителей компании?

Гарвардские экономисты Майкл Дженсен и Кевин Мерфи недавно рассмотрели этот вопрос и приняли решение перефразировать вопрос на нечто аналогичное: «Почему у руководителей такие низкие зарплаты?» Если быть точнее, Дженсен и Мерфи нашли доказательства того, что зарплаты руководителей слабо привязаны к успехам компании, так что в среднем руководитель, экономящий для компании 1,000 долларов, получает в качестве вознаграждения лишь 3,25 доллара. Их исследование, о котором было написано в самых различных изданиях, начиная с серьезного Journal of Political Economy и заканчивая Harvard Business Review и Forbes, приводит к заключению, что оплата по результатам является крайне неудовлетворительным механизмом и что большая часть проблемы может быть сведена к недостаточно высоким заработкам руководителей[3]. Они утверждали, что акционеры, возможно, гораздо охотнее выплачивали бы заработную плату, которая была бы в среднем выше, но зато и более тесно связанной с результатами труда. Как поощрения, так и наказания должны быть больше.

Мне кажется, что в этом вопросе двое выдающихся экономистов растеряли свои экономические ориентиры. Теория Дженсена-Мерфи заявляет о том, что, не связывая вознаграждение за труд как можно теснее с его результатами, акционеры допускают ошибку[4]. Даже в мире, где люди постоянно совершают ужасные ошибки, экономист никогда не должен удовлетворяться теорией, что что-то произошло из-за чьей-то ошибки. Мы должны исходить из того, что поведение человека служит его человеческим целям, и пытаться предугадать, какими могут быть эти цели.

Для акционеров исполнительный директор является просто еще одним сотрудником, и, подобно всем другим наемным работникам, его необходимо подстегивать для достижения результатов. Одна из таких областей, где требуется немного больше подстегивания, — это область принятия рисков. В целом акционеры благосклонно относятся к рискованным проектам с высоким потенциалом отдачи. Причина этого заключается в том, что акционеры, как правило, хорошо диверсифицированы. Если проект проваливается, ваши акции могут существенно потерять в цене, но это — тот риск, на который вы можете пойти в случае, если эти акции составляют лишь малую часть всего вашего портфеля ценных бумаг.

Но карьера руководителей, напротив, по большей части зависит от преуспевания какой-то конкретной компании, и потому они, соответственно, склонны относиться настороженно к рискованным проектам. С точки зрения акционера, такое отношение к делу не должно поощряться. Самой прямой формой подобного неодобрения является мониторинг поведения руководителя и вынесение наказания за его чрезмерную осторожность. Но если акционерам придется следить за каждым решением, принимаемым руководителем, то тогда не нужно его и нанимать. На практике же акционеры не обладают достаточной информацией, чтобы выражать и воплощать свои предпочтения напрямую.

Такое наблюдение имеет большое значение для объяснения отделения вознаграждения от результатов труда. Когда президент IBM осуществляет проект по разработке надувных полноразмерных компьютеров, которые можно в сложенном виде носить в кармане рубашки, и когда проект проваливается, а миллионы долларов оказываются выброшенными впустую, то акционеры не в состоянии провести различие между двумя теориями. По одной из теорий, такая идея была изначально глупой. По другой — проект содержал в себе разумный риск, но обернулся провалом. Из-за того что первая теория может оказаться верной, решено будет уволить президента компании. А из-за того, что правильной может оказаться вторая, его не захотят наказывать излишне строго, что явилось бы неверным посланием будущим президентам. В результате потерпевшие провал руководители корпораций выходят в отставку с огромными . пенсиями. Подобная практика часто высмеивается в популярной прессе как простое отсутствие здравого смысла, но настойчивость экономиста в поиске смысла в том, что кажется очевидной бессмыслицей, привносит больше понимания, чем обращение к журналисту, высмеивающему то, чего он сам не в силах сразу понять.

Двойственное отношение к рискованным проектам также может помочь ответить на мой предыдущий вопрос: почему у руководителей такие высокие зарплаты? Вспомним, что акционеры хотят, чтобы руководители шли на больший риск. Один из способов побудить человека рисковать — сделать его богатым. При прочих равных условиях, мультимиллионеры гораздо спокойнее относятся к возможности потерять работу, чем люди, беспокоящиеся о том, как определить своих детей в колледж. Если вы хотите, чтобы президент вашей корпорации откликнулся на идею надувных компьютеров, необходимо поощрять такую выработанную годами снисходительность. При этом высокая зарплата помогает очень сильно.

Общий уровень зарплаты руководителей — такая же тема для презрительного отношения со стороны журналистов, как и «неадекватное» наказание незадачливых управленцев. Меня потрясает такой антиинтеллектуализм, лежащий в основе этого презрения. Все, что отличает нас от животных, — это наша способность задаваться вопросом, почему вещи таковы, как они есть. В экономической науке ответ на все «почему» часто начинается с наблюдения, что информация распределена асимметрично. Руководитель знает, что послужило основанием для принятия им решений, но акционеры могут лишь догадываться об этом. Они вынуждены формировать свое поведение посредством несовершенных стимулов. Имеются веские основания полагать, что высокая зарплата, поощряющая готовность идти на риск, является одним из компонентов схемы оптимального стимулирования. Едва ли этот анализ проблемы можно назвать полным, но он, по крайней мере, указывает на то, что такой анализ возможен и им стоит заниматься.

Существует разряд логических головоломок, в которых рассказчик попадает на остров, где живут лишь исключительно лжецы и те, кто говорит только правду. Лжецы всегда лгут, а те, кто говорит правду, всегда говорят правду. К сожалению, эти типажи внешне неразличимы. Проблема, как правило, заключается в том, чтобы сделать некоторые выводы из высказываний различных островитян или сформулировать вопрос, который способен изобличить некую скрытую информацию. Самая простейшая проблема: когда вы встречаете островитянина, какой один-единственный вопрос позволяет определить, является ли он лжецом? Вопрос: «Ты лжец?» — не работает, потому что и говорящий правду, и лжец ответят на него отрицательно. Распространенное решение —спросить: «Сколько будет два плюс два?» На днях я испробовал эту головоломку на своей четырехлетней дочке. Она придумала сказать: «Я не стану с тобой дружить, если ты не будешь говорить мне правду». Я пришел к выводу, что она пока слишком мала для логических головоломок.

Если человек, с которым вы имеете дело, знает больше, чем вы, улучшить ваше положение можно двумя способами. Первый заключается в разработке механизмов, обеспечивающих соответствующее поведение. Другой — в разработке механизмов извлечения самой информации. В последние годы экономисты установили, что, в отличие от интуитивного познания, существует просто фантастическое количество механизмов, которые часто могут побуждать людей выкладывать все, что они знают.

В романе Джозефа Конрада «Тайфун» несколько матросов хранят золотые монеты в личных ящиках корабельного сейфа. Корабль попадает в шторм, ящики открываются, а монеты безнадежно перемешиваются. Каждый матрос знает, сколько монет он положил с самого начала, но никто не знает, какое количество было положено остальными. Проблема капитана заключается в следующем: вернуть каждому моряку правильное количество монет.

Проблема кажется неразрешимой? Вот простое решение. Пусть каждый матрос напишет на бумаге то количество монет, на которое претендует. Соберите бумаги и распределите монеты. Но перед этим объявите, что если записанные цифры не сложатся в общую правильную сумму, вы выбросите все монеты за борт.

Это решение является простым воплощением сложной теории, а девизом могут быть слова: «Истина доступна». В этом случае у капитана имеется ключевая информация: ему было известно общее количество монет. Оказывается, что даже тогда, когда тот, кто принимает решения, не имеет никакой информации вообще, он может зачастую разработать механизм, позволяющий получить абсолютно точную информацию от всех заинтересованных сторон.

Вчера вечером мы с женой никак не могли решить, какой фильм смотреть. Ей хотелось посмотреть «Шепоты и крики» Бергмана, а мне — «Студенток в кегльбане беса». Мы договорились, что предпочтение будет отдано человеку с более сильными предпочтениями в денежном выражении. Проблема заключалась в том, как определить, чьи предпочтения сильнее. Проблема еще усугублялась тем, что мы оба приготовились солгать, лишь бы заполучить желаемое.

И вот как мы поступили. Каждый из нас написал на листке бумаги свою цену. Тот, кто заявил более высокую сумму, получал право выбора фильма, но был обязан сделать благотворительный взнос, равный ставке проигравшего.

Добиться своего мне стоило ровно 8 долларов. Поскольку победа означала выплату суммы, заявленной моей женой, и я надеялся, что выиграю, если ставка жены окажется меньше 8 долларов, и знал, сколько проиграю в случае ее более высокой ставки. Я был в состоянии обеспечить такой результат, назвав именно 8 долларов. Другими словами, мои собственные чисто корыстные побуждения заставили меня раскрыться. Моя жена поступила точно так же, и человек с более сильными предпочтениями выиграл.

Этот способ так хорошо сработал, что мы собираемся пользоваться им постоянно. Только вместо благотворительных взносов мы собираемся платить паре наших знакомых-экономистов. Они собираются сделать то же самое, платя нам. В среднем мы ожидаем, что со временем платежи в одном направлении будут столь же значительными, что и в другом, так что от нашей договоренности в финансовом отношении никто не пострадает.

Экономист — это тот, кто считает удивительным, почему никто не выбирает фильмы именно таким образом.

Глава 4. Принцип безразличия: какая разница, чист ли воздух?

Где бы вам хотелось жить: в Сан-Франциско или в Линкольне, штат Небраска? Сан-Франциско предлагает замечательные торговые кварталы, музеи мирового класса, умеренный климат и парк «Золотые ворота». Линкольн предлагает великолепные старые дома по цене квартир-студий в Сан-Франциско. К вашим услугам самые превосходные в мире морепродукты или просторное жилье. Ежегодно Places Rated Almanac и The Book of American City Rankings издают отчеты о лучших местах проживания в Америке. Сан-Франциско ставится в заслугу его космополитическое очарование, а Линкольн соблазняет привлекательностью рынка жилья. Принимая во внимание важность образования, климат, автомагистрали, системы автобусного сообщения, безопасность и отдых, исследователи ранжируют города по степени их общей привлекательности. Косвенно предполагается, что исследователи выявляют именно те особенности, которые волнуют большинство людей, и что все мы в значительной степени согласны с оценкой их относительной значимости.

Если это предположение верно и в ваших вкусах нет ничего необычного, вы можете сэкономить на приобретении справочников. Когда все факторы учтены, все населенные города должны быть равно привлекательны. Если бы это было не так, никто не стал бы жить нигде, кроме самого лучшего из городов.

Если Сан-Франциско лучше Линкольна, то линкольнцы перебрались бы жить в Сан-Франциско. Их массовый исход поднял бы цены на жилье в Сан-Франциско и снизил ее в Линкольне, увеличив тем самым относительные преимущества Линкольна. В скором времени либо эти два города стали бы одинаково привлекательными, либо Линкольн совершенно опустел.

Назовем это «принципом безразличия». За исключением тех случаев, когда люди наделены неординарными вкусами или талантами, любая деятельность должна быть в равной степени желательна. В фильме Вуди Аллена «Эпоха радио» главный герой, не обладающий какими-либо особыми навыками, решает сделать карьеру гравера ювелирных изделий, предвкушая большое богатство, так как задумал тайком собирать золотую стружку. Но при отсутствии неординарных вкусов или талантов ни одна карьера не может быть привлекательнее остальных. Если граверы по золоту будут жить лучше дворников, то дворники пойдут работать граверами, вызывая снижение заработной платы и ухудшение условий труда до тех пор, пока обе профессии не станут в равной степени привлекательны.

Я захватил с собой свою семью на уличную ярмарку Renaissance Fair в дождливый день. Людей было много, но не так, как обычно. Чем оказался дождь — проклятьем или благословением? На самом деле ни тем, ни другим. У нас существует множество мероприятий в крытых помещениях, и размеры толпы всегда саморегулируются, и день, проведенный на ярмарке, бывает точно таким же приятным, как и день, проведенный, скажем, в торговом центре. Дождь не делает торговый центр лучше или хуже, как не может он сделать ярмарку лучше или хуже.

Секс-скандалы стали обычным делом современной президентской кампании. Даже те кандидаты, которые еще не подверглись публичному унижению, должны не спать ночами, размышляя о том, какие подробности их частной жизни все-таки останутся частными. Комментаторы говорят — убедительно, но неверно, — что такой ход событий вредит кандидатам. Они упускают из виду, что что-то заставляет потенциальных кандидатов относиться безразлично к вопросу, стоит ли им баллотироваться на пост президента. Без секс-скандалов в гонку вступит еще больше кандидатов в ущерб тем, кто в ней уже участвует. И число кандидатов будет расти до тех пор, пока участие и неучастие в ней не станут одинаково привлекательными, — точно так же, как с этим обстоят дела сегодня[5].

Обозреватель Chicago Tribune Боб Грин рассказал читателям о деятельности Общества поддержки посудомойщиков, которое призывает постоянных посетителей ресторанов отступить от традиции и начать оставлять чаевые помощникам официанта, убирающим грязную посуду со столов. Как думаете, кто выиграет, если данная организация преуспеет в изменении общественного отношения к этому вопросу? Уж, конечно, не помощники официантов. Они никогда не смогут быть счастливее уборщиков, а карьерных шансов у уборщиков нет. Как только помощники официанта станут получать чаевые, уборщики станут идти в помощники официанта. В ответ заработная плата помощников официанта снизится. Уборщики будут переходить в помощники официанта до тех пор, пока все, что они будут получать в качестве чаевых, не будет вычтено из заработной платы вплоть до полной ее отмены.

Ну, и кому это выгодно? Если заработная плата помощников официанта снижается, можно уже догадаться, что в выигрыше — владелец ресторана. Но и это не так, потому что владельцы ресторана никогда не могут стать счастливее владельцев обувного магазина, а судьба владельцев обувного магазина не меняется. Когда заработная плата помощника официанта падает, а прибыль ресторана растет, обувные магазины начинают превращаться в рестораны. Тогда цены в меню начинают падать, а прибыль — сокращаться. Владельцы обувных магазинов продолжают прибывать, покуда все, что владелец экономит на заработной плате помощников официанта, не пропадет из кассы. Если каждый посетитель ресторана оставляет помощнику официанта 5 долларов в качестве чаевых, то заработная плата помощника должна сократиться на 5 долларов за один обед, а затем цена самих блюд должна сократиться на 5 долларов. Если цена упадет еще ниже, то владельцы ресторанов опережают события, а это невозможно, пока есть обувные магазины, ожидающие своего часа, чтобы стать рестораном. Так кому это выгодно? Да никому. Чаевые посетителей ресторана возвращаются к ним обратно в виде более низких цен в меню. Ничье благосостояние не изменилось. Сами посетители ресторана вполне искренне могут проявлять щедрость к помощникам официанта, но тут в дело вступает «принцип безразличия». Только владелец основного ресурса может избежать последствий «принципа безразличия». Повышенный спрос на актеров не дает самим актерам никаких преимуществ, так как профессия постоянно притягивает к себе новичков. Но повышенным спросом на Клинта Иствуда может воспользоваться только сам Клинт Иствуд, так как Клинт Иствуд является постоянным ресурсом: такого, как он, больше нет. Как только гонорары Клинта достигнут нескольких миллионов долларов за фильм, голодные актеры станут стремиться подражать ему, хотя и не слишком успешно. Если ученым удастся добиться возможности превращения одного человека в точную копию другого, то появится достаточное количество клонов Клинта Иствуда, чтобы сам Клинт Иствуд стал невостребованным.

Принцип безразличия гарантирует, что все экономические выгоды достаются владельцам постоянных ресурсов. Странный посетитель ярмарки, которому нравится мокнуть под дождем, либо не обращающий на него внимания, как и большинство людей, может извлечь выгоду из дождливой погоды. Его необычное предпочтение — постоянный ресурс. Помощник официанта, чье нетипичное обаяние помогает ему получать больше чаевых, может выиграть от изменения в привычке посетителей оставлять чаевые. Его личность является постоянным ресурсом. Если бы многие потенциальные помощники официанта были столь же обаятельны, то это не привело бы ни к какому экономическому вознаграждению.

В 1990 году президент Буш подписал новый всесторонний Закон о чистоте воздуха, который, по оценкам экспертов, обойдется бизнесменам (владельцам, поставщикам, сотрудникам и клиентам) примерно в 25 миллиардов долларов в год. Если эта оценка верна, то средней американской семье из четырех человек это будет стоить около 400 долларов в год в форме снижения доходов и заработной платы и повышения цен на потребительские товары. С другой стороны, чистый воздух является большим преимуществом, которым, как предполагают некритически настроенные наблюдатели, могут воспользоваться все, кто дышит, то есть каждый. Но способность дышать не является постоянным ресурсом. То, что умеет делать каждый, обычно не слишком хорошо вознаграждается.

Если от чистоты воздуха не выигрывают те, кто им дышит, кому тогда это выгодно? Теория подсказывает, что нам нужно искать среди владельцев постоянных ресурсов. Наиболее очевидные кандидаты — те, кто владеет недвижимостью в городах, потому что они могут установить более высокую арендную плату после того, как исчезнет смог. Закон о чистом воздухе 1990 года является фантастически сложным законодательным актом, применяемым к фантастически сложной экономике, поэтому тщательное отслеживание всех возможных Последствий его принятия стало бы фантастически сложной задачей. Но, как открыл еще Эзоп какое-то время тому назад, подробности реальности могут скрывать важные истины, которые лучше всего раскрываются в простых вымышленных историях. Эзоп назвал их баснями, а экономисты называют моделями. Вот одна из таких моделей.

Басня 1: Повесть о двух городах

Где-то в самом центре промышленного пояса США есть два небольших городка: Клинстаун и Гримивилл. Все в повседневной жизни обоих городков — посещение магазинов, работа, прогулки в парке — одинаково приятно, за исключением возможности дышать чистым воздухом. Причиной тому — сталелитейная компания Гримивилла. Ни один из жителей Гримивилла не вдыхает легкого свежего воздуха, просыпаясь по утрам, что для обитателей Клинстауна является само собой разумеющимся. Горожанам Гримивилла не только приходится дышать неприятным воздухом, из-за этого они и живут меньше. Средняя продолжительность жизни в Гримивилле на десять лет короче, чем в Клинстауне. Так зачем кому-то жить в Гримивилле? По одной простой причине: это дешевле. Дом, арендованный в Клинстауне за 10,000 долларов в год, в Гримивилле можно приобрести за 5,000 долларов. Эта разница в 5,000 долларов и удерживает людей в Гримивилле. Если бы не это, люди бы покинули Гримивилл, и арендная плата стала бы еще ниже. Для молодежи, выбирающей, где поселиться, нет никакой разницы между двумя городами. Им нравится атмосфера в Клинстауне, но им нравятся и цены на жилье в Гримивилле. На прошлой неделе городской Совет Гримивилла принял Закон о чистом воздухе, требующий от сталелитейной компании Гримивилла принятия масштабных мер по борьбе с загрязнением окружающей среды. В скором времени воздух в Гримивилле будет столь же чистым, как самый чистейший воздух в Клинстауне. И когда это произойдет, арендная плата на жилье в Гримивилле вырастет до того уровня, который мы наблюдаем в Клинстауне.

Со временем арендаторы из Гримивилла будут жить в городе-клоне Клинстауна. Будет ли им от этого лучше? Очевидно, что нет, так как, пожелай они жить в Клинстауне, они бы давным-давно туда перебрались.

Молодежь, решающая, где поселиться, не получает никакой пользы от Закона о чистом воздухе. Раньше у них был выбор между Клинстауном и Гримивиллом, и им было все равно, где жить. Теперь же у них есть выбор между двумя Клинстаунами. От этого им не стало хуже, чем было раньше, хотя и лучше тоже не стало.

В выигрыше от всего этого окажутся только собственники недвижимости в Гримивилле, потому что теперь они смогут устанавливать более высокие цены на аренду жилья. Закон о чистом воздухе — это аналог налога на сталелитейный завод Гримивилла, поступления от которого целиком распределяются между землевладельцами Гримивилла.

Вывод очевиден, но, честно говоря, обсуждение сильно упрощено. Когда мы говорим, что людям безразлично, где жить в Клинстауне и Гримивилле, мы неявно допускаем, что все находятся в схожих обстоятельствах. В действительности мир гораздо сложнее. Могут быть люди, которым не случайно хочется жить в Гримивилле, а среди них могут быть и те, кто готов платить больше за аренду жилья, но дышать чистым воздухом. Такие люди выигрывают от принятия Закона о чистом воздухе. С другой стороны, другие люди могут считать, что жизнь в прежнем Гримивилле была лучше, так как, в отличие от своих соседей, они меньше страдают от загрязненного воздуха. Эти люди проигрывают вчистую, если Гримивилл превращается в Клинстаун. Необычные предпочтения — это постоянный ресурс, из-за которого его владелец может как выигрывать, так и проигрывать.

Итак, если имеются существенные различия между теми, кто не является собственником недвижимости, то Закон о чистом воздухе оказывает на одних из них положительное влияние, а на других — отрицательное, но заранее неизвестно, какое влияние будет сильнее. С другой стороны, если пресса Гримивилла была права, разглагольствуя о том, что «чистый воздух — это нечто такое, что все мы одинаково ценим», то в выигрыше остаются лишь собственники недвижимости. Если чистый воздух стоит 5,000 долларов в год для каждого из нас, то Закон о чистом воздухе повышает арендную плату на 5,000 долларов в год для всех без исключения, кроме собственников недвижимости.

Ожидается, что Закон о чистом воздухе в Гримивилле будет стоить 10 миллионов долларов в год. Это невидимый налог, и в первом приближении поступления от него целиком распределяются между собственниками недвижимости в Гримивилле. Конечно, это довольно странный налог, так как поступления от него распределяются, не будучи даже централизованно собранными. Доходы от сдачи жилья в аренду могут вырасти примерно на 10 миллионов долларов.

Кажется странным, что экономическая политика направлена на обогащение тех людей, которые оказались собственниками недвижимости в загрязненных районах, но в силу почти всеобщего воодушевления, вызванного Законом о чистом воздухе, я приму это как данность. В том случае, если доходы от сдачи жилья в аренду в Гримивилле вырастут более, чем на 10 миллионов долларов, городской совет выполнил свою роль блестяще. Но если же они вырастут, скажем, всего на 8 миллионов долларов, то совет мог бы справиться со своей работой и получше. Вместо того чтобы принимать Закон о чистом воздухе, они могли бы просто конфисковать 9 миллионов долларов у сталелитейного завода в Гримивилле и передать их собственникам недвижимости. Такая политика была бы дешевле сталелитейной компании, предпочтительнее собственникам недвижимости и вопросом безразличия для всех остальных, кто в любом случае ничего не приобретает и не теряет от принятия Закона о чистом воздухе. Она бы также имела в числе своих преимуществ откровенность и честность: никто не смог бы заявить, что это законодательство, отвечающее интересам определенных групп, служит общественности или благородному делу. И это был бы настоящий глоток свежего воздуха.

Собственники недвижимости в Гримивилле воспользовались всеми преимуществами Закона о чистом воздухе, потому что их земля является единственным постоянным ресурсом. Постоянность земли делает ее собственников необычайно восприимчивыми к изменениям в экономической среде и создает для них необычайно сильные стимулы для лоббирования благоприятных для них изменений. Во всем мире фермеры сумели прибрать к рукам непропорционально большую долю льгот, предоставляемых государством. В Соединенных Штатах фермеры обычно платят, чтобы они не занимались возделыванием земли, но никому и в голову не придет платить хозяевам мотеля, чтобы они не сдавали номера. В этом то и загвоздка: откуда берется такая асимметрия? Кто-то скажет, что фермеры успешно нажились на романтических представлениях о семейной ферме. Но разве семейная ферма намного романтичней семейной бакалейной лавки? Почему мы субсидируем исчезающий образ жизни мелких фермеров, забывая о продуктовом магазине на углу? Принцип безразличия может предложить ответ на этот вопрос.

Владельцы мотелей и бакалейщики не прилагают таких лоббистских усилий, как фермеры, так как хорошо понимают, что не слишком выиграют от правительственных дотаций. Если бы мотелям платили за то, чтобы они не сдавали часть номеров, стоимость проживания в мотелях могла бы сначала вырасти, но в качестве ответной реакции вскоре появились бы новые мотели. В ближайшее время мотели не станут более прибыльными, чем раньше. Мотели не относятся к постоянным ресурсам. Но если имеется фиксированное количество сельскохозяйственных угодий, то новые фермы, пытающиеся воспользоваться сельскохозяйственными субсидиями, просто не смогут появиться. Фермеры могут выиграть от изменения экономической ситуации, и им имеет смысл прилагать усилия для того, чтобы предпочтительные для них изменения все же произошли.

Мое рассуждение состоит из трех шагов, и первые два я уже сделал. Первый — это принцип безразличия: когда один вид деятельности предпочтительнее другого, люди переключаются на него, пока он не перестает быть предпочтительным (или пока все не переключатся на него, если это произойдет раньше). Второй — его следствие: только постоянные ресурсы приносят экономическую выгоду. В отсутствие постоянных ресурсов принцип безразличия гарантирует, что все преимущества исчезнут в результате конкуренции. Последний шаг является следствием следствия и моралью моей следующей басни: если постоянный ресурс не принадлежит никому, никакой экономической выгоды от него нет. Если никто не владеет единственным источником выгоды, то и выгоды быть не может.

Басня 2: Спрингфилдский аквариум

Городок Спрингфилд известен прекрасным городским парком, где горожане проводят свои выходные на пикниках, гуляя и играя в софтбол. Хотя парк очень популярен среди жителей, и при хорошей погоде в выходные там отдыхает почти все население города, он очень большой, и в нем никогда не бывает многолюдно. К сожалению, в Спрингфилде нечем особенно заняться, и хотя люди любят парк, всегда идут разговоры о необходимости какого-то разнообразия. Несколько лет назад городской совет ответил на этот общественный запрос, разрешив строительство муниципального аквариума, финансируемого за счет налогов и бесплатного для посетителей.

Спрингфилдский аквариум открыт уже несколько месяцев, и это действительно первоклассное заведение. Выставки в нем прекрасны, зрелищны и информативны. Единственным недостатком аквариума является лишь то, что в нем всегда многолюдно. Ведь в Спрингфилде особо нечем заняться. Все горожане имеют практически одинаковые предпочтения и равные возможности. Поэтому, чтобы понять влияние аквариума на жизнь в Спрингфилде, рассмотрим, как он влияет на типичную спрингфилдскую семью.

Симпсоны — типичная спрингфилдская семья. В прошлую субботу Гомер Симпсон подумал, что посещение аквариума позволит разнообразить семейный досуг. Однако его сын Барт быстро напомнил ему, что посещение аквариума означает долгое и нудное стояние в очереди. Обсудив все это, семья решила прокатиться до аквариума и посмотреть, длинная ли там очередь. Если ждать придется меньше 45 минут, то они останутся в аквариуме, а если больше, то отправятся в парк.

Симпсоны, неопытные в экономической теории, не учли принцип безразличия. Во всем Спрингфилде такие семьи, как Симпсоны, готовы были стоять в очереди в аквариум максимум 45 минут. Всякий раз, когда «хвост» становился чуть короче, очередь пополнялась все новыми семьями. И всякий раз, если из-за непредвиденной задержки на входе очередь немного удлинялась, люди в «хвосте» сдавались и направлялись в парк. Очередь в аквариум всегда занимала ровно 45 минут. Этого обстоятельства Симпсоны не учли. Семейство никак не могло решить, остаться им или уехать, и, в конце концов, они решили бросить монетку.

Иногда стоять в очереди для посещения аквариума приходится не ровно 45 минут. В позапрошлую субботу, например, шел дождь. В дождливые дни в парке не так хорошо, поэтому Симпсоны готовы стоять в очереди вдвое дольше. Когда они пришли к аквариуму, то увидели как раз полуторачасовую очередь. И они снова бросали монетку.

Аквариум Спрингфилда никак не влияет на качество жизни в городе. Когда Симпсоны ждут свои 45 минут в очереди, чтобы попасть в аквариум, эта их «прогулка» не более и не менее приятна, чем посещение парка — возможность, которой можно было воспользоваться задолго до появления аквариума. Выбор между тем, что вы уже имеете, и не менее привлекательной альтернативой ничем не лучше того, что у вас уже есть, но без какой-либо альтернативы.

Симпсоны не могут получить выгоду от существования аквариума, так как они не владеют соответствующими постоянными ресурсами. Единственным постоянным ресурсом является сам аквариум, но аквариум «принадлежит» всему городу, то есть не принадлежит никому. Таким образом, нет никого конкретного, кому бы аквариум приносил выгоду.

Строительство аквариума обошлось жителям Спрингфилда в 10 миллионов долларов. Каждый цент из этой суммы был чистой социальной тратой. Если бы город потратил 10 миллионов долларов на приобретение золотых слитков, а затем выбросил их в океан, горожанам бы не стало бы от этого хуже, чем сегодня.

Мэр Спрингфилда вполне может посочувствовать своему коллеге из соседнего города Гримивилла: пережитые ими недавно события имеют много общего. Принятый в Гримивилле Закон о чистом воздухе возложил издержки на местный бизнес, а спрингфилдский аквариум переложил издержки на местных налогоплательщиков. В каждом случае ожидаемая выгода так и не была получена. Предполагалось, что Закон о чистом воздухе в Гримивилле принесет пользу всем — вместо этого он оказался выгоден только собственникам недвижимости. Предполагалось, что аквариум в Спрингфилде принесет пользу всем его посетителям; вместо этого он не приносит пользы вообще никому.

В этом смысле Спрингфилд совершил куда более серьезную ошибку, чем Гримивилл. В Гримивилле закон оказался выгодным, по крайней мере, для землевладельцев.

Это заставляет задуматься о том, как можно улучшить ситуацию в Спрингфилде: точно так же, как в Гримивилле, землевладельцы имеют право взимать арендную плату за использование своей недвижимости, можно позволить кому-нибудь в Спрингфилде взимать плату за вход в аквариум.

Предположим, например, что город Спрингфилд решает отдать аквариум кузену мэра в знак признательности за некие «заслуги перед городом». Кузен немедленно вводит плату за вход: 10 долларов с семьи. Как эта плата за вход влияет на Симпсонов? Очевидно, что это делает аквариум изначально менее желательным. Максимальное время ожидания для Симпсонов для того, чтобы попасть в аквариум в обычный день, сокращается с 45 до 10 минут. То же самое справедливо и в отношении всех их соседей, и, следовательно, фактическое время ожидания сокращается до 10 минут. Посещение аквариума теперь более затратно в долларовом выражении и менее затратно с точки зрения времени ожидания; в результате же аквариум должен оставаться не более и не менее привлекательным, чем парк. Симпсоны ценят аквариум примерно так же, как и раньше.

С учетом сокращения времени ожидания в очереди вход для Симпсонов ничего не стоит. Ничего не стоит он и для их соседей. Единственный человек, чье благосостояние зависит от платы за вход, — это кузен мэра. Если мы можем выбирать между бесплатной, но бесполезной работой муниципального аквариума и предоставлением кузену мэра возможности управлять им для собственного блага, было бы грубостью отказать ему.

Конечно, в кузене мэра нет ничего особенного; любой собственник, собирающий плату за вход, может получать пользу, не причиняя никому вреда. Возможно, городской совет сам предпочел бы начать взимать плату за вход и использовать полученные средства для развития городских служб или снижения налогов. Это пошло бы на пользу каждому горожанину Спрингфилда, не создавая никаких дополнительных издержек. Вот редкий пример самой желанной и зачастую недостижимой цели в экономической политике —настоящий «бесплатный завтрак».

Кроме того, город может продать аквариум с аукциона за наиболее высокую цену. И мы снова получаем «бесплатный завтрак». Доходы от аукциона могут быть использованы с пользой для горожан, в то время как стремление нового владельца к максимализации прибыли приносит пользу только ему самому.

Постоянные ресурсы — земля в определенном месте, уникальный аквариум, необычный навык или какие-то необычные предпочтения — приносят экономическую выгоду тем, кто владеет ими. Нет собственников — нет выгоды. Принцип безразличия гарантирует, что вся выгода либо переходит к собственнику постоянного ресурса, либо не достается никому. Экономисты склонны считать, что лучше, чтобы хоть кто-то мог извлечь выгоду из ресурсов, чем она не досталась бы вообще никому, и потому склонны считать институт собственности полезной вещью.

Экономисты любят басни. Басня необязательно должна быть правдивой или даже реальной, чтобы иметь важную мораль. Ни одна черепаха на самом деле не бегала наперегонки с зайцем, но поговорка «Тише (то есть медленно и устойчиво) едешь —дальше будешь» остается уроком с глубоким смыслом. И Гримивилл, и Спрингфилд — не что иное, как плод воображения, освобожденный от лишних деталей, которые могли бы существенно затруднить любой анализ реального мира. Но, освобождаясь от лишних деталей, можно обнаружить простые и важные истины. При его практическом применении принцип безразличия может потребовать множества оговорок: например, в определенных обстоятельствах действовать быстро, но переменчиво, может быть, лучше, чем действовать медленно, но постоянно. Тем не менее он дает нам отправную точку. Мы ожидаем, что люди будут безразличными к разным видам деятельности.

Если мы правы, то можем получить замечательные последствия. Если же мы не правы, то нам нужно задать наводящий вопрос: «Чем эта ситуация существенно отличается от жизни в Гримивилле или Спрингфилде?» и продолжить поиски. В хорошей басне —хорошая мораль, а хорошая мораль поучительна независимо от того, верна ли басня во всех мелочах или нет.

Глава 5. Компьютерная игра и жизнь: узнать, что это такое на самом деле

Существует распространенное мнение, что если вы хотите сегодня чему-то обучить студентов, то лучше всего делать это с помощью компьютерной игры. Я только что вернулся с заседания, посвященного разработке игры о финансовых рынках. Пусть каждый студент управляет вымышленным бизнесом, привлекает капитал путем продажи акций или облигаций, как он сам считает нужным, использует капитал для приобретения факторов производства, комбинирует их для производства продукции и зарабатывает прибыль в зависимости от результатов собственной деятельности.

Возникает вопрос: каким образом измеряется успех в этой игре, посвященной экономической жизни? Я предлагаю измерять его точно так же, как экономисты измеряют успех в самой жизни: судить не по сумме активов или производительности, а по тому, как вы ко всему этому приходите.

Пусть компьютер вознаграждает прибыльные сделки, распечатывая купоны, которые студенты могут обменивать на потребительские товары реальной стоимости: билеты в кино, пицца, поцелуй аспирантки, по их выбору. Студенты могут тратить купоны по мере их получения, сберегать на будущее или брать взаймы у других студентов, выразивших готовность дать их взаймы. Рано или поздно в произвольно выбранный день на мониторе каждого студента появляется сообщение, что его персонаж умер; его сбережения передаются указанному наследнику, а его собственные возможности потребления заканчиваются.

Вот так вот. Вы не получаете никаких оценок за участие в этой игре. И рядом нет никакого инструктора, заглядывающего вам через плечо. Никто никогда не скажет, что вы сделали хорошо, а что — плохо. Вы живете и умираете, а если играете хорошо, то получаете вознаграждение. Если же решаете, что хорошая игра не стоит свеч, то и это замечательно.

Студенты могли бы многому научиться в этой игре. Они узнали бы, что наш успех в жизни измеряется не сопоставлением с достижениями других, а ощущением личной удовлетворенности собственной жизнью. Они узнали бы, что в жизни может быть много победителей и триумф одного игрока не исключает возможности победы любого другого. Еще они узнали бы, что упорный труд вознаграждается и что он также отнимает время у других видов деятельности, а разные люди имеют разные представления о том, к чему надо стремиться. И, самое главное, они узнали бы, что потребление и досуг, а не накопление и тяжелая работа — вот что такое жизнь на самом деле.