Помоги проекту - поделись книгой:
В Концепции, адекватно вызовам и угрозам современности для Республики Беларусь, отмечается, что наряду с технико-экономическими факторами роста производительности общественного труда возрастающую роль играет «повышение эффективности секторов, обеспечивающих воспроизводство человеческого капитала (образование, наука, здравоохранение, культура)…», и среди основных индикаторов этого процесса подчеркиваются такие показатели, как: индекс развития человеческого потенциала; затраты на научные исследования и разработки; уровень обеспеченности ресурсами здравоохранения, образования; уровень развития информационных технологий и телекоммуникаций.
В этой связи внимание обращается прежде всего на информационную сферу. «Информационные технологии нашли широкое применение в управлении важнейшими объектами жизнеобеспечения. Основными национальными интересами в научно-технологической сфере являются: формирование экономики, основанной на знаниях, обеспечение развития науки и технологий как базы устойчивого инновационного развития Республики Беларусь;… расширение присутствия Беларуси на мировом рынке интеллектуальных продуктов, наукоемких товаров и услуг». В социальной сфере основными национальными интересами являются: развитие интеллектуального и духовно-нравственного потенциала общества, сохранение и приумножение его культурного наследия, укрепление духа патриотизма… Научные, научно-технические и инновационные разработки переориентируются на конкретные потребности экономической, социальной и иных сфер, растет их результативность».
Вместе с тем в Концепции наряду с констатацией, что «Беларусь достигла высокого уровня развития человеческого потенциала» и «забота о здоровье населения, внедрение здорового образа жизни, доступность и качество образования, сохранение культурного наследия характеризуют высокую социальную ответственность государства», акцентируется внимание и на требующих решения фундаментальных проблемах. Отмечается, что происходит «снижение научно-технологического и образовательного потенциала до уровня, не способного обеспечить инновационное развитие (курсив мой. –
В Концепции подчеркивается проблематичный характер состояния духовных, в том числе нравственных параметров человеческого капитала. Оно выражается в том, что его интеллектуальная составная не во всем соответствует нравственной зрелости части общества, которому присущи «…утрата традиционных нравственных ценностей и ориентиров, попытки разрушения национальных духовно-нравственных традиций и необъективного пересмотра истории, затрагивающие данные ценности и традиции». Во многом это происходит в силу «…широкого распространения в мировом информационном пространстве образцов массовой культуры, противоречащих общечеловеческим и национальным духовно-нравственным ценностям».
Всесторонне взвесив соотношение позитивных и негативных моментов состояния интеллектуального капитала республики, авторы Концепции приходят к выводу, что «…недостаточными остаются качество и популярность белорусского национального контента». Накопленный Беларусью интеллектуальный капитал еще «не в полной мере соответствует ее потенциалу и роли в мире» (курсив мой. –
В положениях Концепции системно представлены как накопленный Беларусью интеллектуальный капитал, так и требующий практической реализации ее интеллектуальный потенциал. Минимизация дистанции между ними – такова сверхзадача современной Беларуси. Она является одним из значимых «игроков» в новой системе взаимосвязей в той мере, которая обусловлена не столько их масштабами и геоэкономическим весом, сколько способностью к творческой адаптации и пассионарностью. «Признаки такой модели, – отмечает российский эксперт, – можно заметить в… практике государств, которые борются за сохранение собственного «Я» в мировой системе, ощущают себя достойными своего будущего. Среди развитых стран это Канада, Норвегия, Япония. Среди развивающихся – Россия, Белоруссия, Китай» [Пономарева 2007, с. 197].
Такая оценка – в русле размышлений одного из ведущих западных экспертов Ханны Параг: «В отличие от прошлых эпох, в наше время военная мощь не имеет решающего значения… Сегодня в расчет надо принимать другие, более весомые факторы, а именно экономическую эффективность, долю в мировом рынке, технологические инновации, запасы природных богатств, численность населения, а также нематериальные факторы… волю нации и дипломатическую искушенность» [Параг 2010, с. 10].
Многие из этих факторов характеризуют Республику Беларусь. Не случайно оппозиционная газета «Белорусы и рынок» в своем юбилейном (тысячном) номере констатировала, что «профессор Левяш писал в журнале «Беларуская думка», что и малая страна может быть великой, если она играет значимую роль в истории» [БР. 24.04.2012, с. 15]. И это вовсе не гипербола. Испанский политолог К. Кастанеда отмечает, что «стратегия – удел сильных игроков, мир слабых обходится без стратегии» [2008, с. 12].
Видимо, речь должна идти не о фатальном роке или «уделе» (судьбе), а о концептуально зрелом, осознанном выборе и реализации адекватной реальности стратегии национальной безопасности Республики Беларусь в современном сложном и динамичном мире, стратегии, которая ориентирует на мобилизацию главного стратегического резерва республики – человеческого капитала и его интеллектуального потенциала.
Осознание такой потребности содержится в Послании Президента А. Лукашенко белорусскому народу и Национальному собранию (2013). Воспроизведем важнейшие методологические положения этого документа: «… мир становится удивительно взаимозависимым… Мы должны учиться жить в новом мире, где все меняется… Человечество продолжает накапливать знания. Стремительно совершенствуются технологии… Убежден, что именно новые научные изобретения, а не хитроумные финансовые схемы запустят «глохнувший мотор» мировой экономики. Глобальный водоворот новых идей, технологий и изобретений затягивает в себя и Беларусь».
Такая метафора – «глобальный водоворот» – это вызов конкурентоспособности Республики Беларусь, мудрости и искусства не просто держаться «на плаву», а целеустремленно и динамично воспроизводить и утверждать свою реальную субъектность. А. Лукашенко отметил, что у нового времени есть три главных требования: скорость, гибкость, творчество. «Современная цивилизация – это цивилизация постоянного ускорения… Чтобы выигрывать в жесткой конкурентной войне на мировом рынке, мы должны постоянно обновлять знания, технологии, оборудование, системы управления. Поэтому сегодня главная, стержневая идея для Беларуси – идея обновления» [Стержневая… 2013, с. 5–13].
1.2. Модернизация как системная трансформация современного общества
Эволюция общества изначально и неразрывно связана с определяющей ролью человеческого интеллекта как точки опоры социокультурных и цивилизационных преобразований. Их именование по сути едино – модернизация. Важно определить укорененность этого смыслотермина в человеческом опыте, его адекватность и интегральную емкость. Те, кто стремится к искомому смыслу, видимо, разделяют убежденность постпозитивиста Л. Витгенштейна в том, что «если мы не знаем точных значений используемых нами слов, мы не можем ожидать какой-либо пользы от наших дискуссий» [Цит. по: Поппер 1992. Т. 2, с. 25]. Иначе мы обречены на «тиранию понятий», от которой предостерегал Ф. Ницше.
Любой термин, введенный в научный оборот, должен быть истинным, т. е. соответствующим «природе вещей», их предметной специфике. Этот принцип адекватного именования характерен как для западной, так и для восточной культуры. Конфуций называл его нарушение «безумием» и писал: «Если имя вещи дано верно, дело ладится. Если имя дано неверно, дело придет в нестроение». Л. Толстой также полагал именование судьбоносным делом: «Слово – дело великое. Великое потому, что словом можно соединить людей, словом можно и разъединить их, словом можно служить любви, словом же можно служить вражде и ненависти. Берегись от такого слова, которое разъединяет людей». Социопсихолог и педагог Л. С. Выготский вообще был убежден, что «мысль не выражается в слове, но совершается в слове» [Цит. по: Коммуникативные… 2007, с. 412].
Если свести к единому вербальному знаменателю многообразные тенденции мировой динамики в XXI столетии, то они выражаются в терминах Модерна. По своему историко-генетическому истоку Модерн гораздо шире нынешних представлений о нем, и изначально он был наделен неожиданным для нас значением. Впервые этот термин (фр. modern – новый, современность) был употреблен в V в. н. э. для различения новизны официального статуса победившего христианства в сравнении с языческим прошлым Рима. С тех пор «модерным» принято считать все новое. Позднее, в более привычном для нас смысле, он стал означать переход в Новое время – от традиционного к индустриальному обществу, или модернизацию, составляющую основное содержание этого процесса.
Однако за этим термином могут скрываться совершенно различные интересы и ценности глобальных, региональных и локальных субъектов. Фактически они, как проницательно заметил Н. Бердяев, «живут в разных веках, на разных планетах». Примеров существования целых общностей людей и государств как будто в наше время, но «на других планетах», т. е. в традиционном состоянии, достаточно много. Это означает, что нашими современниками, строго говоря, являются лишь те субъекты, которые относятся к мировым процессам не как к угрозе, а как к деятельности со специфическим содержанием, структурой и направленностью.
Следует согласиться с видением проблемы, согласно которому «…многие наблюдатели поспешили объявить об «окончании модернити» (или, более того, о конце самой истории, утверждая, что она уже достигла своей цели…). Но все же, говоря словами классика, «слухи о смерти модернити сильно преувеличены… та разновидность социального устройства…, оказалась лишь одной из форм, в которой воплощалось общество модернити. Ее исчезновение не означает окончания модернити… общество, вступающее в ХХI век, не в меньшей мере принадлежит «модернити», чем общество, вступившее в век двадцатый… навязчивая, непрерывная и неостановимая модернизация… Принадлежать модернити – значит… существовать лишь в виде незавершенного проекта» [Бауман 2002, с. 130, 131].
Представляется, что наиболее емкое, интегральное определение модернизации – это современный процесс трансформации общества как целостности. Поскольку эти термины крайне полисемантичны, уточним, что они характеризуют не просто совершенствование тех или иных компонентов общества в пределах уже традиционной парадигмы, а его широкомасштабные, преимущественно эволюционные по формам, но по сути революционные преобразования, которые подчиняются хорошо изученным законам системной взаимообусловленности и синергии своих подсистем и элементов.
Процесс трансформации охватывает все основные структуры общества, предполагает серию взаимосвязанных реформ как «сверху», так и «снизу», и их ход и исход, в конечном счете, зависит от совокупных действий реформаторски ориентированных больших социальных групп и их элит. В этом смысле высота модернизационной пирамиды прямо пропорциональна широте ее социального основания.
Заслуживает внимания смысловая направленность процесса модернизации. Ее следует отличать от так называемого «одноплоскостного развития», т. е. по кругу, наподобие движения часовой стрелки, и нередко подобных контрреформаций – воспроизводства по существу прежних, хотя внешне и в новых формах, отношений и структур. Образное замечание Ф. Достоевского, что «пожар начинается в головах, а не на крышах домов», в данном ракурсе означает, что «головы» еще не созрели для действительных реформ и, пораженные ностальгией по утраченному «золотому веку», склоняются к его возврату. В таких ситуациях обладатели символических «голов» напоминают странное существо – творение немецкого художника П. Клее: птицу с туловищем, устремленным вперед, но с повернутой назад головой. Реформы являются подлинными при условии действительно кардинального «обновления ума» (А. Пушкин) и благодаря этому – всего общества, способа жизнедеятельности его субъектов, их идеологии и ментальности, соответствующих социальных институтов.
Эволюция такого общества – далеко не прямолинейный процесс, и фунда-торы марксизма обращали внимание на то, что, «…вопреки претензиям прогресса постоянно наблюдаются случаи регресса и кругового движения» [Маркс… Т. 2, с. 91]. Отсюда – принципиальная неоднозначность, незаданность характера и исхода процесса. Он включает в себя ряд кризисов – состояний обострения противоречий определенного общества. Сам по себе кризис имеет множество значений, еще не ведущих к «концу света». По классическому определению, «всякий кризис означает (при возможности временной задержки и регресса) а) ускорение развития б) обострение противоречий в) обнаружение их г) крах всего гнилого и т. д.» [Ленин Т. 26, с. 372].
Кризисы, в отличие от исторических тупиков, – это испытания жизненной силы коренных интересов, ценностей и смыслов общества, которое вовлечено в трансформационный процесс. Такая трансформация происходит, когда никакие внутритиповые изменения уже не приводят к эффекту феникса, не обеспечивают выживание отжившего общественного устройства, и происходит межтиповая трансформация – крупномасштабный и системный скачок в развитии определенной модели общества, обновление ее основного качества – смена ценностно-смыслового ядра деятельности и переход к другой модели.
Такие реформы – не просто череда событий, а трансформационный процесс. Он начинается стихийно именно а «головах» под нарастающим влиянием необратимо изменяющихся объективных обстоятельств. В таких условиях господствующий способ бытия утрачивает свою легитимность. С течением времени, как подчеркнул К. Маркс, «идеи, овладевшие массами, становятся материальной силой». Радикальная «смена вех» осуществляется в серии многообразных преобразований духовного, научно-технического и технологического, социально-политического характера.
Еще раз подчеркнем целостный или системно-синергетический характер успешного процесса модернизации. Задолго до него, в XIII веке, последний великий поэт Средневековья и предвестник Модерна Данте Алигьери пророчески писал: «Век обновленья ждет: // Мир первых дней и правда – у порога». В своем первоначальном виде эта правда возникла и развивалась в Западной Европе как каскад взаимосвязанных революций – духовных, промышленных, социально-политических. Но буквально «в начале было Слово», трансформация человеческого интеллекта. Его творцами стала плеяда мыслителей, которые вошли в историю как деятели эпохи Просвещения.
Это было просвещение европейского интеллекта во имя новаторской по тем временам модернизации, в корне изменившей тип общества. Его отныне индустриальный характер был относительной, конкретно-исторической правдой идеократии – всевластия идей, но теперь это были идеи не безличного nus (ум) Анаксагора, который управляет миром. Как отмечал Гегель, «лишь теперь человек признал, что мысль должна управлять… действительностью» [1993, с. 447]. Творческая мощь человеческого разума предстала в новом свете – как способность к управлению миром идей, а с ними – процессов и «вещей». Французский мыслитель Ж. Кондорсэ, один из выдающихся членов Национального института, основанного в 1795 г. для создания «идеологии», утверждал, что человеческие общества представляются величественными геометрическими конструкциями, в которых все определяется «заданными и постоянными причинами; поэтому возможно создать социальную математику, призванную геометрически просчитать все будущие движения человеческих обществ… так же, как вычисляются солнечные затмения или возвращение комет» [Цит. по: Бауман, с. 76].
В современных белорусских реалиях такая жесткая «геометрия» управления подвергается обоснованной критике. По мнению заведующего отделом макроэкономического регулирования Института экономики НАН Беларуси А. Лученка, основная проблема – во внутреннем перманентном кризисе, обусловленном недостаточной эффективностью хозяйствования. В стране предпринимаются энергичные административные меры по преодолению имеющихся проблем, но экономика должна решать свои проблемы в режиме саморегулирования, отметил ученый на заседании круглого стола журнала «Беларуская думка». Поэтому важнейшей задачей на ближайшие годы должно стать создание саморегулирующей системы повышения эффективности хозяйствования на основе максимально полного использования интеллектуального потенциала страны. Некоторое время производительность еще будет отставать, но постепенно выйдет на приемлемый уровень. Согласно индикаторам, намеченным программой развития промышленного комплекса, к 2020 г. Мы должны выйти на показатели 50 % уровня от европейской производительности общественного труда по добавленной стоимости [Прививка… 2013, с. 31–39].
Первостепенно, что подавляющее большинство общества заинтересовано в конструктивном решении отмеченных проблем, но одна из них – и крайне значимая – в том, что курс на модернизацию страны нередко воспринимается по аналогии с былой установкой на первенство республики в строительстве коммунизма. На сей раз – это «нетерпение сердца (С. Цвейг), установка на форсирование темпов модернизации.
Вопрос принципиальный, и о нем шла речь на пресс-конференции А. Лукашенко для белорусских СМИ 30 декабря 2009 г. В центре внимания оказалась дискуссия между Президентом и главным редактором газеты БР В. Хо-досовским. Журналист спросил относительно характера и темпов идуших в стране реформ: «Критики современной белорусской экономической модели одним из базовых ее недостатков называют фрагментарность и малую скорость реформ. Вместе с тем глобальный кризис показал, что наступает время более решительных реформ. Многие экономисты и руководители государств… заявляют о том, что модернизацию нужно ускорить… Нет ли у белорусского руководства планов сделать реформы более последовательными и решительными, как раз пользуясь тем, что кризис подталкивает к этому? В частности, речь, может быть, пойдет о переходе на инновационные технологии, на инновационную организацию. Пока же кажется, что мы больше говорим о валовых показателях, чем о качественных преобразованиях».
В свою очередь, А. Лукашенко сказал: «Дело не во мне… Дело в вас… Вы, как рыночник, может быть и готовы. А кроме вас, вы слышали, какие здесь вопросы звучали? Больше всего на темы социальной защищенности…
Ответ Президента показался редакции, исходя из ее текста, «весьма принципиальным, поэтому мы решили воспроизвести его» [Ходосовский 2010, с. 7]. И правильно поступили – без вольных «интерпретаций», тем более – искажения смысла. Президент страны и ее элиты последовательно реализуют руководство и управление страной в духе французского мыслителя Э. Ренана – следовать реальной степени зрелости общества, курсу на эволюционный темп, постепенность процесса модернизации белорусского общества.
С таких позиций реанимация производственного комплекса Беларуси и его модернизация на основе синтеза суверенизации страны и ее интеграции в мировое сообщество, евразийские структуры в направлении высшей, иннова ционной ступени развития на основе мобилизации человеческого капитала – не только вполне реальная задача, но и для страны, практически лишенной сырьевых «козырей», – единственный шанс к выживанию и самоутверждению своего места в мире.
Таким образом, очевидное преимущество Беларуси в этом процессе в том, что «крепость» модели ее развития уже традиционно обеспечена последовательной социализацией, защитой интересов человека труда. Развитие общества, конечно, предполагает стабильное воспроизводство его устоев, но – и эта «точка опоры» не сводится к нему, а императивно требует непрерывной динамики. Мы находимся не в изолированной «крепости», а на автобане Современности, и, еще раз говоря словами президента Республики Беларусь, «не собираемся оставаться на обочине этого развития». Крепость берегов реки нашей жизни – необходимая и фундаментальная, но все же лишь предпосылка динамичного потока ее модернизации.
1.3. Главное – реализация интеллектуального потенциала
В таком контексте актуализируется концептуальный и практический интерес к разработке понятий «человеческий капитал», «человеческий потенциал», «интеллектуальный потенциал личности».
В этом богатстве, отмечает А. А. Коваленя во вступительной статье к монографии, следует различать капитал и потенциал. Интеллектуальный капитал в научном сообществе понимается как совокупность достигнутых субъектами (государствами, их альянсами, гражданскими и профессиональными структурами, индивидами) результатов развития духовных основ производственной и общественной деятельности. В широком смысле под интеллектуальным капиталом понимают результаты мыслительной деятельности человечества, обусловливающие его поступательное историческое движение (см. вступительную статью монографии).
Понятие потенциала, как известно, было основательно проработано в физике, в контексте изучения динамических систем. Потенциал объекта или системы – это их способность (возможность) совершить некоторую работу. В потенциале, таким образом, содержится информация о величине, которую можно (после проведения соответствующих изысканий) сделать исчислимой и измеримой. Говоря о работе, которую может выполнить данная система, принято определять ее через разность потенциалов. Простейший пример: если система представляет собой Землю и некоторый груз массой m, поднятый над ее поверхностью на высоту h, то работа, которую способен совершить груз при падении на Землю, пропорциональна не только массе, но и высоте, которая и выступает как выражение разности потенциалов.
Видимо, уместна аналогия, что и человеческий потенциал (индивида ли, некоторой социальной группы, населения) будет величиной соотносительной, определяемой как внутренними характеристиками объекта, так и внешними – тем, что его окружает и с чем ему приходится взаимодействовать при совершении некоторой работы, того или иного вида деятельности. Тогда становится ясно, что человеческий потенциал индивида только отчасти представляет собой нечто данное ему от рождения, а в значительной мере он формируется, развивается в процессе социализации личности. Это важно также и в том смысле, что и актуально имеющийся, сформированный у человека потенциал может раскрываться, реализовываться в разной степени. Это свидетельствует о том, что потенциал роста еще не означает наличия роста в каждый данный момент [Ашмарин 2000].
Однако аналогия между физическим смыслом потенциала и его содержанием применительно к социальным системам или к человеку весьма условна. В тех случаях, когда она применяется к физическим системам, осуществление системой работы, т. е. реализация ее потенциала, всегда ведет к его уменьшению. Иначе обстоит дело с человеческим потенциалом, поскольку его продуктивная реализация во многих случаях, к примеру использование человеком своих способностей для приобретения новых знаний или творчества, ведет не к уменьшению, а к развитию, обогащению его потенциала. Среди внешних обстоятельств можно выделить, с одной стороны, те, которые неподвластны нашему влиянию, и нам приходится принимать их как данность, а с другой стороны – то, на что можно воздействовать, имея в виду, помимо всего прочего, и улучшение условий для сохранения, развития и реализации человеческого потенциала. Здесь существенно то, что в понятии человеческого потенциала обнаруживаются не только дескриптивные, но и нормативные составляющие [Человеческий… 1999].
Теория, называемая «Движение человеческого потенциала» (Human Potential Movement – HPM), возникла в социальной и интеллектуальной среде середины 1960-х годов, когда начались поиски ответов на вопросы: каковы способности и интеллектуальные возможности человека, насколько они востребованы в обществе, способствует ли их раскрытию социальная практика?
Сторонники данной теории В. Эрхард, В. Франкл, Д. Леонард, А. Маслоу приняли в качестве предпосылки тезис, что путем социокультурного развития своих сущностных качеств – интеллекта, здоровья, долголетия, энергии и активности – человек может достичь высокого качества жизни: счастья, творчества, духовного наполнения. Движение к максимальной реализации данных качеств (самоактуализации), содействие людям в раскрытии своего потенциала и позволит добиться позитивных социальных перемен в целом [Маслоу 1999; Франкл 2000].
В разработанной А. Маслоу теории человек способен к удовлетворению более высоких уровней потребностей только после того, как удовлетворены более низкие по мере возрастания «пирамиды потребностей»: базовые, дефицитарные А-потребности (органические); потребности в безопасности, потребности в уважении, почитании, эмпатии и любви; потребности в знаниях, умениях, понимании, познании; потребности в гармонии, порядке, красоте. [Маслоу 2003, с. 109]. В своем труде «Мотивация и личность» Маслоу показывает разницу в ощущениях человека от удовлетворения базовых потребностей в зависимости своего качественного состояния, или социальности в момент их удовлетворения. «Предположим, – пишет он, – что некий человек, назовем его А., – оказался в диких джунглях, предположим, что у него нет ни пищи, ни воды, и он несколько недель вынужден был питаться плодами и кореньями. Предположим, что некто В. тоже попал в джунгли, но у него оказалось ружье, и, кроме того, он нашел пещеру, где мог скрываться от хищников. У третьего бедолаги по имени С., кроме ружья и пещеры, было два товарища. У четвертого, D., были не только пища, ружье, пещера и товарищи, и его несчастья разделил с ним и его лучший друг. И наконец, Е. обладал всем тем, что было у D., но, кроме того, он был лидером в своей команде и пользовался уважением своих товарищей. Мы назовем этих пятерых мужчин соответственно выживающим, защищенным, принадлежащим к команде, любимым и уважаемым» [Маслоу, 2003, с. 219].
С базовым удовлетворением потребностей связан ряд феноменов – ощущение благополучия, здоровья, безопасности, личностной автономии, уменьшение зависимости или полная независимость от источников удовлетворения, возникновение потребностей высших уровней и др. В то же время Маслоу задается вопросом, где та грань, которая отличает здоровое удовлетворение от фрустрации? Именно в этом состоит проблема поиска организующих механизмов оптимизации структуры потребностей человека постиндустриального общества, поскольку если мы будем только призывать к разумной скромности в потреблении, экономии ресурсов, бережном отношении к природе во имя будущих поколений, не находя мотивации глубокого психологического удовлетворения, граничащего с самоактуализацией личности, мы не продвинемся вперед.
Конечно, ценностная мотивация должна описываться иначе, чем базовые (А-, дефицитарные) потребности. Это различие между внутренними ценностями и нашим к ним отношением также приводит к иерархии мотивов (в широком и всеобъемлющем понимании этого слова). Помимо этого, само понятие «удовлетворенность» трансцендируется на уровне тех метамотивов, или мотивов развития, где удовлетворение может быть бесконечным.
На низших уровнях (уровнях базовых потребностей) можно говорить о том, что что-то нас влечет, мы чего-то жаждем, в чем-то нуждаемся, как, например, в случае нехватки кислорода или чувства сильной боли. По мере подъема по иерархии базовых потребностей более подходящими становятся такие понятия, как желание, предпочтение, выбор. Но и на базовых уровнях, поскольку содержание самого объекта удовлетворения, как мы уже отмечали, становится артефактным, чувства более успешно описываются такими понятиями, как приверженность, убежденность, стремление, смысл, долг и справедливость.
Австрийский психиатр и психолог В. Э. Франкл в своем основополагающем труде «Человек в поисках смысла», впервые опубликованном в 1946 г., изложил собственный экстремальный опыт выживания в концентрационном нацистском лагере. Этот опыт и послужил философской и эмпирической основой для создания нового метода экзистенциальной психотерапии, основанной на утверждении, что движущей силой человеческого поведения является стремление найти и реализовать инициируемый внешним миром смысл жизни. И одним из ключевых, сугубо человеческих свойств является воля к смыслу. Угнетение же этой потребности, которое он называл экзистенциальной фрустрацией, является частой причиной психических и невротических расстройств личности – так называемых ноогенных расстройств. Быть человеком означает находить смысл, который необходимо осуществить, и ценности, которые нужно реализовать, что возможно только в поле напряжения, рождаемом как разность потенциалов между реальностью и идеалами, которые материализует человек [Франкл 2000, с. 117, 259].
Сейчас содержание человеческого потенциала понимается не столько в психологическом, сколько в социокультурном ключе, не столько в личностном, сколько в социальном контексте. Российские исследования (О. Генисаретский, Н. Носов, Б. Юдин, В. Келле, С. Смирнов, С. Хоружий, И. Фролов, Г. Тульчинский, Н. Авдеева, И. Ашмарин, Г. Степанова) всегда выделяли целостность и интегративность понятия человеческого потенциала в сочетании с его инструментальной ценностью для прогнозирования социокультурной динамики. Последние результаты исследований подчеркивают, что важность сохранения экзистенциального горизонта изучения человеческого потенциала, наряду с социально-организационным, экономическим и культурно-экологическим, не только сохраняется, но и усиливается [Юдин 2006].
Если спроецировать понятие человеческого потенциала на основные сферы жизни общества, то получается, что на уровне социальной организации человеческий потенциал интерпретируется как человеческие ресурсы; в экономике он понимается как человеческий капитал; при социально-экологическом подходе он превращается в жизненный потенциал (общая жизнеспособность, качество жизни); в духовно-практической сфере жизни он становится личностным интеллектуальным потенциалом.
Решающие факторы развития интеллектуального потенциала личности можно определить как следующие: основанная на телесном и душевном здоровье общая жизнеспособность человека, готовность к социализации, семейной жизни и воспитанию детей; постоянное углубление знаний и квалификации; рационализация и экологизация потребления, культурно-ценностная мотивация самореализации.
Отметим, что не только научно-техническое, но и социальное развитие отчетливо демонстрирует сегодня нарастающую интеллектуализацию. Собственно, одним из оснований этого является то, что социальное развитие все чаще реализуется в форме новых технологий и по законам, которые в чем-то существенном весьма сходны с законами создания и распространения технологий. Научно-технологическое развитие последних десятилетий, в свою очередь, все в большей мере концентрируется вокруг человека и его интеллекта. Магистральным направлением становится открытие для человека все новых степеней свободы. Оборотная же сторона научного прогресса – это то, что человек все чаще оказывается критическим звеном многих технологических процессов, а также подвергается опасностям, порождаемым новыми технологиями, которые порой несут угрозу не только его физическому и психическому существованию, но и ставят под вопрос саму его идентичность.
Интеллект человека – это присущая ему способность мышления, рационального познания, которая включает также и способность чувствования, воображения, волю, нравственность и др. Именно в контексте развития интеллекта можно уточнить содержание таких понятий гуманистической психологии (Маслоу, Франкл, Мерфи), как стремление к самовыражению, самоактуализации, личностному росту. Психофизиологический потенциал характеризует не наличные достижения социума, а его возможности повышать качество жизни. Проявление такого потенциала наиболее очевидно в экстремальных условиях жизнедеятельности [Онуприенко 2005, с. 179–180].
Для оценки интеллекта специалистами широко используется комплекс показателей и методик, позволяющий определить коэффициент интеллекта по формуле IQ. Понятие коэффициента интеллекта ввел немецкий ученый В. Штерн в 1912 г., предложив использовать в качестве показателя интеллекта частное от деления умственного возраста на возраст хронологический. В каждом возрасте (по среднестатистическим данным) люди могут решать тестовые задания определенного уровня сложности [Коэффициент… 2008]. До сих пор тесты IQ проводятся по множеству разнообразных и порой необоснованных шкал. Есть известная шутка, что результаты тестов IQ отлично показывают способность к решению тестов IQ. Поэтому само число IQ не обладает информативной полнотой. В настоящее время не существует единых тестов, как и единой точки зрения на их полезность.
Так, выдающийся советский психолог Л. Выготский в своих работах показал, что текущий IQ ребенка мало что говорит о перспективах его дальнейшего обучения и умственного развития [Выготский 2004]. В связи с этим он ввел понятие «зона ближайшего развития». Эта зона показывает влияние, помимо наследственности, культурной и экологической среды. Как правило, любые исследования выявляют, что около половины разницы в IQ среди наблюдаемых детей зависело от их генов, т. е. IQ «значительно» наследственное. Также велико и влияние окружающей среды. Многочисленные исследования подтвердили, что если женщина часто употребляет в пищу рыбу и морепродукты во время беременности и кормления грудью ребенка, это повышает его IQ в среднем на 7 баллов [Lynn, Vankanen 2002].
Это вовсе не означает, что одни «лучше» или «хуже», чем другие, просто все очень разные. Первая научная классификация в этом духе была построена классиком естествознания Карлом Линнеем. Он исходил из триединства проявлений физических, психических и моральных качеств, чем и подготовил основы возникновения классической эволюционной теории. Ибо совершенно очевидно, что в процессе поступательного развития претерпевает изменения не только физическая сущность человека, но также ее ментальное и нравственное наполнение, которое вырабатывается как совокупность приспособительных реакций. Каждый человек от природы является носителем наследуемых эмоциональных, психологических, физиологических, интеллектуальных признаков, которые проявляются в каждом виде его деятельности. Прослеживаются они и в истории каждой цивилизации. Как видно из письменных памятников с глубокой древности и до наших дней, специфика умственной деятельности, степень импульсивности, психологические реакции, желания и интересы людей, живущих в разных частях света, их отношение к базовым этическим ценностям кардинально отличаются.
Профессор психологии Ольстерского университета в Дублине Р. Линн продолжает английские традиции классической эволюционной теории. Согласно его исследованиям, коэффициент интеллекта (IQ) коренных жителей Восточной Азии в среднем на 5 баллов выше, чем у европейцев, причем и у тех представителей европейской расы, кто проживает в этих местах. Линн впервые проследил, первоначально на японской популяции, что во второй половине XX столетия наблюдалось неуклонное повышение результатов оценок IQ. Причиной считается улучшение условий жизни в экономически развитых странах в XX веке.
В книге «Коэффициент интеллекта и богатство народов» Р. Линн и Т. Ванханен рассматривают проблему зависимости различия в показателях благосостояния и экономического роста наций от показателей интеллекта. По результатам анализа данных для 185 современных народов авторы аргументировано показывают вклад коэффициента интеллекта каждой нации в показатели ее экономического благосостояния, приводя таблицу среднего коэффициента интеллекта в странах мира. На первом месте с показателем IQ = 107 находится Гонконг, на втором – Корея [Lynn, Vankanen 2002]. С точки зрения экзогенных, экологических условий не удивительно, что ряд стран Индокитая имеет столь высокий IQ. В пищевом рационе японцев, корейцев и китайцев морепродукты, рыба и соевые являются основными компонентами питания. Для Беларуси же характерно пониженное употребление этих продуктов. Влияющие на умственную деятельность заболевания щитовидной железы в Беларуси носят эндемический характер, ведь пониженная ее функция (гипотериоз) у большинства населения связана именно с экзо-экологическим фактором – дефицитом йода в воде и почве. Гипотериоз влечет за собой недостаточный уровень гормонов, а это может вызывать ослабление умственной деятельности и эмоциональных реакций. В таблице Линна данных IQ по Беларуси нет. В России же он не очень высок: IQ = 96, как в Аргентине, Словакии и Уругвае [Линн 2010, с. 121].
Большинство исследователей напрямую связывают показатель IQ со способностью к обучению и стремлением к самообразованию (хотя тут многое зависит от семейных амбиций и воспитания). Доказано, что 5/6 функциональных возможностей мозга формируется у человека уже после рождения, и поэтому задаваемая генетически длительность периодов детства и юности сопровождается исключительно высокой способностью к обучению, преемственности культурных навыков [Выготский 2004, с. 39].
Как видим, вопреки социологизаторской редукции к «совокупности общественных отношений», биосоциопсихологический по своей природе интеллектуальный потенциал как человеческих общностей, так и личностей – это объективный интегральный инвариант, который одновременно неустраним и вместе с тем претерпевает конкретно-исторические модификации и даже трансформации. В условиях современной глобальной модернизации роль их структурно сложной динамики закономерно возрастает, и многие ее существенные компоненты претерпевают существенную эволюцию.
1.4. На пути к синергии форм собственности
В русле акцентированного во Введении постдисциплинарного подхода назрела ревизия устойчивых представлений о том, что только экономическая наука обладает монополией на понимание проблемы собственности. Нет смысла оспаривать «достижения» господствующей в западном мире так называемой «экономикс». По меткой оценке Д. Белла, она подменяет целостный макроэкономический анализ способа общественного производства анатомированием микропроцессов. Это означает утрату или по меньшей мере – недооценку традиции А. Смита и К. Маркса, которые рассматривали формы собственности с постдисциплинарных или интегральных позиций – не только экономических, но и социально-политических и во многом – моральных.
Современная Европа, да и мир в целом, проходят полный цикл либерального экономцентризма. На стремнине Современности – прощание с рыночным фундаментализмом и поворот к управляемости производственных, в том числе и рыночных отношений. Достаточно заметить, что лауреат Нобелевской премии К. Поланьи в труде «Великая трансформация» показал, что свободный рынок – это миф: он нигде и никогда не существовал и существовать не может. «Поэтому, – предупреждает мыслитель, – общество, где безудержно развивается рыночная экономика, ожидает катастрофа» [Поланьи 2002]. Известный руководитель Высшей школы экономики (Лондон) Э. Гидденс полагает, что современному обществу следует быть выше двух крайностей – «тоталитарного зоопарка» и рыночного фундаментализма. Один из «отцов» американской индустриальной мощи Д. Рокфеллер признал, что ортодоксы капитала смотрят на усилия государства в области планирования как на «левое» направление и видят в нем «призрак социализма». «Сторонники планирования, – говорил он, – имеют репутацию деятелей левого направления. Этим объясняется предубеждение, с которым относятся к планированию. Я работаю здесь, потому что планирование необходимо для любого учреждения, которое находится в состоянии роста… Я полагаю, что при системе предпринимательства мы планируем не ради социализма» [Цит. по: Фурсенко 1970, с. 455–456]. На письменном столе Рокфеллера – одного из лидеров американской экономики – объемистые тома «Капитала» Маркса с выделенными цветом наиболее важными абзацами, привлекающими хозяина кабинета, и его авторскими комментариями.
Во втором десятилетии нашего века G-7 – «Большая семерка» развитых государств и ориентированные на нее государства извлекают горькие уроки забвения декларируемой еще со времен римского права ценности всех ценностей – общественного блага на основе искомого синтеза различных форм собственности и ответственности за нее.
В Конституции Германии подчеркивается: «Собственность обязывает. Ее использование должно одновременно служить общественному благу». Конституция Испании синхронно гласит: «Все виды богатства страны, независимо от собственника, служат общественным интересам». В Конституции Италии отмечается: «Частная собственность признается и гарантируется законом, который определяет способы ее приобретения и пользования, а также ее пределы с целью обеспечения ее социальной функции и доступности для всех». Согласно Конституции Японии, «право собственности определяется законом с тем, чтобы оно не противоречило общественному благу». В Конституции Турции, устремленной в Евросоюз, обращается внимание на то, что «осуществление права собственности не должно противоречить общественным интересам».
Здесь представлены политико-правовые тексты о различных формах собственности как высокоразвитых государств Запада и Востока (Япония), так и так называемого «развивающегося» государства – Турции (с которой, кстати, у Беларуси много общего по степени среднеиндустриальной зрелости). Зная критические этапы развития этих государств и их альянсов (Евросоюз), можно с уверенностью утверждать, что разнообразие форм собственности и прежде всего – социальная ответственность за нее, как результат осознания общих интересов и ценностей вовлеченного в процесс модернизации общества, его интеллектуальной и моральной зрелости, способны обеспечить кардинальную смену политического и экономического курса для выхода из системного кризиса и решения проблем в направлении «общественного блага».
Беларусь 90-х годов прошлого века также прошла «краткий курс» этого судьбоносного выбора. Это был вопрос об исходе соперничества двух основных моделей социально-экономического развития, основанных на различных типах собственности. Адепты каждой из моделей предлагали свою модель в качестве истины в последней инстанции. Одни апеллировали к чудо-свойствам рынка, либеральной экономической стихии, другие – к планово-директивному централизованному началу как панацее от всех проблем.
Между тем суть дела отнюдь не в том или ином символе веры. С позиций интегрального критерия общественной практики формы производительных сил можно определять механически, навязывая их производству командно-административным путем, или органически, формируя и регулируя их в соответствии с объективной логикой – характером и уровнем реального обобществления труда, производства и управления.
Собственность занимает центральное место в социально-экономической системе. Она обусловливает: цель функционирования и развития общественной системы; способ соединения работника со средствами производства; социальную структуру общества; характер стимулов трудовой деятельности; распределение результатов труда; честь и достоинство собственников.
Многообразие форм собственности отражает разную степень развития производительных сил и организационно-экономических отношений, неодинаковую меру обобществления производства в различных областях деятельности. Интеллектуальная и политическая зрелость субъектов управления институтами собственности заключается в способности освоить максиму: чем более производство удовлетворяет индивидуальные потребности, требует автономно функционирующих орудий, кратких циклов создания продуктов труда и их быстротечного потребления, тем настоятельнее производство нуждается в той или иной форме частной собственности. Наоборот, чем более массовые, в предельном случае – общезначимые потребности «общественного блага» удовлетворяет производство, технологически обобществлены его орудия и средства, продолжительнее производственные циклы и замедленнее темпы потребления продуктов труда, чем значимее их социокультурная, а не только потребительская, ценность для жизнедеятельности нации, тем настоятельнее групповая и общественная (государственная) собственность. Вместе с тем частная предприимчивость столь же нуждается в государственном регулировании, как и последнее – в индивидуальной и групповой инициативе.
Таким образом, форма собственности, говоря в терминах П. Сорокина, – это «переменная величина». Испытанный на эффективность «третий путь», по словам немецкого экономиста К. Г. Цинна, проходит на одинаковом расстоянии как от тотальной плановой экономики, так и от ортодоксальной либеральной рыночной экономики. Как отмечает известный эксперт П. А. Игнатовский: «Не форма собственности является решающим фактором производства, а то, что произведенный продукт пользуется спросом на рынке, что персонал обладает достаточной квалификацией и мотивацией, а руководители предприятия имеют должные организационные способности, поставленные на службу одному делу – достижению цели» [Игнатовский 199, с. 65].
На современном этапе нормативна следующая структура форм собственности – государственная, коллективная (кооперативная), частная и индивидуальная. Доля государственной собственности в этой структуре динамична и колеблется по степени эффективности, но всегда занимает в ней заметное место.
В наиболее развитых странах Запада доля государственной собственности приближается к 50 %, сохраняя устойчивую тенденцию роста на протяжении последних 100 лет [см.: Лукьянов 2014, с. 50].
Показательно, что когда в США в 70-х годах прошлого века было принято решение догнать СССР в освоении космоса, сразу было создано Национальное управление для этих целей. Тем не менее, к примеру, эргономически комфортные кресла для космонавтов было доверено выполнить частной фирме. Каков же был шок организаторов, когда эти кресла оказались в восемь раз (!) дороже, чем расходы на государственном предприятии.
Как результат «нового курса» Ф. Рузвельта, в стране широко функционирует коллективная собственность. Это форма собственности, при которой все члены общности имеют в принципе равные права на ее владение и использование, а также на равноправное участие в распоряжении результатами труда. Например, уже в 1974 г. в США более 10 тыс. предприятий с общим числом занятых в 11 млн человек (1/10 всей рабочей силы) перешли полностью или частично в коллективную собственность занятых на производстве работников. Вообще, по данным ООН, членами кооперативных предприятий в самых различных формах являются около миллиарда человек в 100 государствах [см.: Дашичев 2013, с. 26].
Наиболее распространенными формами коллективной собственности являются кооперативная, партнерская и акционерная собственность. Кооперативная собственность – это собственность лиц, объединивших свои средства для ведения совместной деятельности. Она возникает в результате денежных и иных имущественных взносов лиц (членов кооператива), а также доходов, полученных от реализации продукции. Партнерская собственность означает, что право собственности принадлежит двум и более лицам. Акционерная собственность образуется в результате выпуска и реализации акций. Такая собственность – наиболее результативная форма собственности. Она создает широкие возможности для привлечения капитала, расширения социальной базы собственников, привлечения последних к управлению.
Коммунитаризм как идейное обоснование коллективных форм собственности – это далеко не маргинальный феномен на Западе. Уже в 90-х годах прошлого века профессор университета им. Дж. Вашингтона А. Этциони (США) сформировал концепцию и модель коммунитаризма [см.: Этциони 1999], который стал влиятельным направлением в американской социальной теории. Группой интеллектуалов во главе с А. Этциони и В. Галстоном была сформулирована «Коммунитарная платформа», подписанная впоследствии многими общественными деятелями и политиками. Она нашла свое отражение на страницах влиятельного американского журнала «Тайм». Особую роль в этом процессе сыграли Коммунитарная сеть (Communitarian Network) и издаваемый ею журнал «The Responsive Community».
А каково отношение к собственности в Беларуси – вначале Северо-Западного края России, затем советской республики и, наконец, суверенного государства? Для одних типичный белорус – собственник, антиколлективист, и в белорусском языке слово «скарб» звучит уважительно, в отличие от иронического русского отношения к нему. Как замечает А. Цвикевич, «общины как соответствующей формы землепользования на Беларуси никогда не было; тут извечно были развиты индивидуальные, подворные формы крестьянского землепользования» [Цвикевич 1993]. А реальная статистика такова: общий процент общинных владений в Великороссии в начале ХIХ в. колебался в разных районах от 89 до 98 %, почти таким же был он в Восточной Армении – 86 %, относительно высок в Бессарабии – 77 %, зато в Белоруссии и левобережной Украине составлял 35 %, а в Грузии и Литве, у финского населения Российской империи этот показатель был равен нулю [см.: Общественные… 1998, с. 61].
В период становления новой государственности Беларуси в 90-е годы прошлого века социологические исследования на селе в западных регионах страны показали, что большинство респондентов поддерживают частную собственность, но стать фермерами пожелали лишь 7 % из них. Оказалось, что отношение к собственности – это осознание не только признанной ценности «чеканенной свободы» (Достоевский), но и ответственности за нее, и легковесно списывать проблему к недостаточной поддержке государства (хотя здесь были и остаются многие другие нерешенные вопросы – дефицит доверия инвесторов, рациональной меры налогообложения, бюрократизации, пока неискорененной коррупции). Очевидно, необходимо пройти долгий путь для того, чтобы возродить привычную и стойкую ориентацию части производителей к хозяйствованию в таких социоэкономических формах, которые отвечали их потребностям в частной собственности и самоощущению чувства хозяина. Необходимость в такой переориентции потребует не только продуманной экономической политики государства, но и ментальной готовности к ней, перестройки сознания людей труда.
Таким образом, отношение к собственности не сводимо к традициям, хотя значимы и они. На современном этапе всеобщей интеллектуализации деятельности по производству, обмену, распределению и потреблению общественного богатства в эпицентре проблемы оказались не те или иные формы собственности, а их инновационная синергия как основное условие такого повышения производительности обшественного труда, в котором каждый труженик ясно видит меру своего индивидуального вклада. Закономерно на передний план выдвинулся вопрос об интеллектуальной собственности, ее противоречивой природе и все более возрастающей роли в модернизационном процессе.
1.5. «Совокупный интеллект» и проблема его собственности
Вывод о возрастании роли «совокупного интеллекта» в процессе модернизации потребовал нетрадиционной интерпретации его институционального и ценностного отношения к проблеме собственности.
Римский автор II в. Геллий в работе «Аттические ночи» писал: «Выгодность и благодетельность законов меняется сообразно характеру эпохи и государственных дел, равно как и в зависимости от соображений их пользы в данное время, а также смотря по важности тех пороков, которые они должны исправлять, ибо подобно тому, как меняется вид небес и морей, так меняются и обстоятельства времени» [Цит. по: Гегель. Философия права. 1990, с. 491].
«Обстоятельства времени» эпохи Модерна были подготовлены духовной трансформацией европейского общества, прежде всего – серией научных революций. Они привели к коренному преобразованию способа общественного труда, производства и управления, их интеллектуализации. Голландский профессор Г. Казимир, один из авторов международного доклада американскому президенту «Политика США в области науки» (1971), по достоинству оценил этот процесс: «Наука имеет почти такое же отношение к современной цивилизации, какое великие художественные и философские произведения греков имели к цивилизации того времени или крупнейшие соборы к цивилизации средневековой Европы. В определенном смысле наука не только служит целям нашего общества, но и сама является одной из его целей» [Политика… 1971, с. 335].
Определяющая особенность науки как ядра интеллектуальной деятельности заключается в том, что это одна из универсальных форм «идеального и вместе с тем практического богатства», но и наиболее основательная форма «всеобщего труда», «всеобщих производительных сил общественного мозга» [Маркс Т. 46. Ч. 2, с. 33, 205]. В разработанной мыслителем теоретической модели интеллектуальной деятельности есть общекультурная примета – кумулятивная способность к преемственности и кристаллизации общечеловеческих достижений. «Всеобщим трудом является всякий научный труд, всякое открытие, всякое изобретение. Он обусловливается частью кооперацией современников, частью использованием труда предшественников» [Маркс Т. 25. Ч. 1, с. 116].
В этой модели интеллектуальной деятельности можно вычленить три основные функции: познавательная (когнитивная), или «форма идеального богатства»; производительная сила, или «форма практического богатства»; социальный институт, или «кооперация современников».
Триединство функций интеллектуальной деятельности требует конкретно-исторического и прогностического подходов, которые ускользают от ставших «общим местом» представлений.
Изначально наука, шире – духовная культура была не просто производительной, а опосредованной и частичной производительной силой. Опосредованной – в силу многовековой дистанции, которая отделяла научные открытия и изобретения или духовный гений Ренессанса от их практической реализации. Частичной – потому что эти достижения оставались привилегией интеллектуальных элит – «головы» управления производством и культуры общества, а их исполнительскими «руками» в своей массе оставался отчужденный от творчества человек труда.
На современном этапе роль духовного творчества принципиально меняется. Благодаря беспрецедентной динамике информационных и коммуникационных революций все более сложный труд, рациональное производство и управление непосредственно, без длительных временных интервалов, обязаны своим прогрессом всеобщему, прежде всего научному интеллекту, организованному как важный и престижный социальный институт.
Это огромная самостоятельная тема, но, с учетом предмета исследования, она рассмотрена под углом зрения проблемы интеллектуальной собственности. Основное противоречие в этой сфере, с одной стороны, унаследовано, а с другой – является феноменом «общества знания».
Уже Гегель, рассуждая об интеллектуальной собственности, полагал, что «…наипервейшим поощрением наук и искусств является принятие мер, задача которых – защитить тех, кто работает в этой области, от воровства и обеспечить их собственность, подобно тому как наипервейшим и важнейшим поощрением торговли и промышленности была защита их от грабежей на дорогах… Духовные способности, науки, искусства… изобретения и т. д. становятся предметами договора, приравниваются к признанным вещам по способу купли, продажи и т. д. Можно задать вопрос: находится ли художник, ученый и т. п. в юридическом владении своим искусством, своей наукой…, т. е. представляют ли подобные предметы вещи? Затруднительно назвать подобное умение, знание способности и т. д. вещами, так как, с одной стороны, о такого рода владения ведутся переговоры и заключаются договора как о вещах, это владение есть нечто внутреннее, духовное, рассудок может оказаться в сомнении по поводу их юридической квалификации… Знания, науки, таланты и т. д., правда, свойственны свободному духу и представляют собой его внутренние качества, а не нечто внешнее; однако он может также… придать им внешнее существование и отчуждать их, вследствие чего они подводятся под определение вещей» [Гегель. Философия права, с. 102, 125].
Научный труд имеет всеобщий характер, обусловленный «частью кооперацией современников, частью использованием труда предшественников». Это, в терминах М. Вебера, идеал-типический образ интеллектуальной деятельности. Научная среда, пишет белорусский эксперт В. Позняков, «это сообщество людей, интеллектуалов, образующих особое пространство циркуляции мысли. Среда – это диалог, в потоке которого возможен напряженный поиск истины. Это бескорыстный обмен мнениями и идеями, образующий плодоносный гумус, на котором взращиваются не только взгляды, но и таланты. Среда – это место, где складывается постоянное и взаимное стремление к пониманию Другого. Среда предполагает признание Другого, его самоценность и право на соучастие в творческом поиске. Другой признается в его неповторимости и своеобразии. Среда – это особая духовная аура, в которой парит дух благодарности за возможность общения. Это школа интеллекта и выращивания интеллигента, совершенствования интеллигентности и проверка на интеллигентность. Среда имеет свои традиции, т. е. комплекс присущих только ей «ритуалов», формализованность которых допустима постольку, поскольку не превращает общение в серое и обязывающие участие. Разрушение среды ведет к угасанию научных сообществ как живых организмов. Без среды научные сообщества – это тело без души. Сохраняя внешнюю упорядоченность, организацию, она утрачивает дух уважительного и бескорыстного творчества» [Позняков 2000, с. 34].
Во многом воссозданная экспертом картина коллективного («кооперативного») научного, как и любого иного духовного творчества, именно такова. Но не менее заметна и ее противоположность. У нее также множество ипостасей, начиная от апологии «науки для науки», «искусства для искусства», их автаркии от социальных проблем [см.: Т. Кун 1975] и заканчивая заимствованием и присвоением идей, недобросовестными методами конкуренции и патентования результатов труда.
Имя этим и подобным недостаткам и порокам – легион, и, чтобы оценить их деструктивное воздействие, достаточно одного классического прецедента. Российский телеканал «Культура», отмеченный серьезными программами по истории науки, поведал об интеллектуальном «блеске» и моральной нищете Давида Сарнова (в США – Дэвида Сарноффа), потомка эмигрантов «из-под Минска» (родители уехали в Америку в 1910 году), создателя и менеджера американского цветного телевидения. Эмигрант из России В. Зворыкин был его соавтором и ценным сотрудником. Однако когда Сарнофф получил патент на это открытие, он сделал все, чтобы его коллега не получил аналогичный патент.
Драматический характер подобной практики очевиден. Достижения интеллектуальной деятельности действительно, в конечном счете, принадлежат обществу в целом, но они должны быть персонифицированы, и в общих же интересах – надежно оградить их от недоросоветсной конкуренции и защитить правом собственности авторов на свой интеллектуальный продукт. Тем самым создается комплекс благоприятных предпосылок свободной творческой деятельности и условий ее практической реализации.
Одним из главных показателей цивилизованного общества является развитие науки, техники и культуры, а они могут динамично развиваться только при наличии соответствующих условий, включая необходимую правовую защиту и оценку интеллектуальной собственности. Она стала одним из важнейших факторов развития общественного производства. Экономический эффект такого подхода хорошо известен: только авторское право приносит до 7 % ВНП развитых стран.
Интеллектуальная собственность (ИС) в широком понимании означает закрепленное законом временное исключительное право, а также личные неимущественные права авторов на результаты интеллектуальной деятельности или средства индивидуализации. Законодательство, которое определяет права на интеллектуальную собственность, устанавливает монополию авторов на определенные формы использования результатов своей творческой деятельности. Такая собственность – результат интеллектуальной деятельности и приравненные к ним средства индивидуализации юридических лиц, товаров, работ, услуг и предприятий, которым предоставляется правовая охрана. Объектами интеллектуальной собственности являются авторское право и промышленная собственность [Судариков 2009; Дозорцев 2005].
Интеллектуальная собственность включает в себя: авторское право; патентное право; средства индивидуализации; так называемые «нетрадиционные» объекты, в число которых входят топологии интегральных микросхем, селекционные достижения, коммерческую тайну, секреты производства (ноу-хау) и др.
Термин «интеллектуальная собственность» эпизодически употреблялся юристами и экономистами в XVIII и XIX вв., однако стал широко использоваться лишь во второй половине XX века после подписания в 1967 г. в Стокгольме Конвенции об учреждении Всемирной организации интеллектуальной собственности (ВОИС). Согласно учредительным документам ВОИС, «интеллектуальная собственность» включает права, относящиеся к следующим видам деятельности: литературным, художественным и научным произведениям; исполнительской деятельности артистов, звукозаписи, радио и телевизионным передачам; изобретениям во всех областях человеческой деятельности; полезным моделям; промышленным образцам; товарным знакам, знакам обслуживания, фирменным наименованиям и коммерческим обозначениям; другие права, относящиеся к интеллектуальной деятельности в производственной, научной, литературной и художественной областях. Позднее в сферу деятельности ВОИС были включены исключительные права, относящиеся к географическим указаниям, новым сортам растений и породам животных, интегральным микросхемам, радиосигналам, базам данных, доменным именам.
ВОИС занимается развитием и защитой интеллектуальной собственности во всем мире. Это специализированное учреждение ООН по вопросам творчества и интеллектуальной собственности. ВОИС осуществляет управление рядом соглашений, которые охватывают основные аспекты интеллектуальной собственности. Ключевыми соглашениями являются Парижская конвенция об охране промышленной собственности (1883), Бернская конвенция об охране литературных и художественных произведений (1986), Лиссабонское соглашение об охране наименований мест происхождения и их международной регистрации (1958), Гаагское соглашение о международном депонировании промышленных образцов (1934).
Право ИС – сложная, многокомпонентная структура. Исходное в ней – авторское право. Им регулируются отношения, возникающие в связи с созданием и использованием достижений науки, литературы и искусства. В основе авторского права лежит понятие «произведения», означающее оригинальный результат творческой деятельности, существующий в какой-либо объективированной форме. Именно эта форма является предметом охраны в авторском праве.
Смежные права – это группа исключительных прав, созданная во второй половине XX – начале XXI в. по образцу авторского права для видов деятельности, которые являются недостаточно творческими для того, чтобы на их результаты можно было распространить авторское право. Содержание смежных прав существенно отличается в разных странах. Наиболее распространенными примерами являются исключительное право музыкантов-исполнителей, изготовителей фонограмм, организаций эфирного вещания.
Патентное право – это система правовых норм, которыми определяется порядок охраны изобретений, полезных моделей, промышленных образцов (часто эти три объекта объединяют под единым названием – «промышленная собственность») и селекционных достижений путем выдачи патентов.
Поделиться книгой: