Помоги проекту - поделись книгой:
Есть нечто в истории будущего, и Освоенного Космоса в частности, что по-настоящему увлекает читателей. Они разрабатывают подробные карты, хронологические таблицы или программируют свои компьютеры для расчетов близких орбит вокруг точечных масс. Они посылают мне всевозможные карты, динамические анализы Мира-Кольцо и советы по решению проблемы Грог. Спасибо тем, кто хочет подобным образом развлечь меня.
Спасибо и Тиму Кайгеру за его помощь в составлении Библиографии, и Спайку Макфи и Джерри Бойаджайну за их помощь с хронологией. Они оказали мне неоценимую услугу.
Самое холодное место[2]
«Ну же, вперед, искатель приключений, — сам-то хоть знаешь, зачем ты сюда притащился!» — так я преодолевал желание оставаться ближе к кораблю. Ведь неуклюже-громоздкая груда остывающего металла хранила в себе тепло Земли! Мне так будет не хватать этого тепла здесь, в самом холодном месте Солнечной системы.
— Видишь что-нибудь? — поинтересовался у меня в наушниках голос Эрика.
— Разумеется, нет. Тут слишком жарко — из-за корабля. Помнишь, как они бросились врассыпную от зонда?
— Да. Хочешь, чтобы я тебя за руку держал или уговорами занимался? Ступай!
Я вздохнул и сделал несколько шагов, тяжелый коллектор подпрыгивал у меня за плечами.
Во время приземления вокруг корабля образовался неглубокий кратер из почти мгновенно превратившегося в лед газа, и теперь я карабкался по его скользкому склону. Шипы на ботинках не давали мне упасть.
Наконец подъем закончился, и теперь вокруг вздымались утесы — огромные массы замерзшего газа с гладкими округлыми краями. Они отливали мягкой белизной там, где свет от моего нашлемного прожектора касался их. Все остальное было пугающе-черным, как вечность. Яркие звезды сияли над плавными очертаниями утесов, но этот свет был недосягаем для черной поверхности. Я несколько раз оглядывался, не желая расставаться с привычным силуэтом корабля, но он становился все меньше и темнее, пока не исчез из виду.
Предполагалось, что здесь есть жизнь, но и только. Два года назад зонд «Посланника-6» приземлился где-то поблизости отсюда, и на Землю были переданы кадры с изображением поверхности планеты. Какие-то черные загогулины извивались на снегу, на границе света и тени. Должен сказать, столь четкое изображение получается крайне редко. Естественно, некоторые мудрецы предположили, что это были всего лишь… дефекты съемки!
Мне лучше знать. Это была жизнь. Что-то огромное, ненавидящее свет.
— Эрик, ты здесь?
— А куда ж я денусь? — насмешливо ответил он.
— Послушай, — сказал я, — если я буду следить за каждым словом, которое произношу, то скоро замолчу навсегда.
Все равно я был бестактен. Эрик попал в аварию, очень серьезную. И теперь он никуда не сможет уйти, потому что он — это корабль, или корабль — это Эрик — выберите сами, что вам больше нравится.
— Ладно, проехали, — миролюбиво произнес мой приятель. — Кстати, у тебя большая утечка тепла из скафандра?
— Очень маленькая. — И действительно, замерзший воздух даже не таял под моими подошвами.
— Наверное, для
Эрик знал, что я ничего не вижу. Ему было проще, потому что он смотрел через объектив на моем шлеме.
— Ладно. Поднимусь выше, вот на эту гору, и отключу ненадолго свет.
Я повернул голову, чтобы Эрик смог увидеть упомянутый мною холм, и затем запрыгнул на него. Совсем несложное физическое упражнение — можно прыгнуть практически так же высоко, как на Луне, не боясь, что какой-нибудь острый камень повредит скафандр: вокруг был лишь слежавшийся снег.
Достигнув вершины холма, я выключил свет — и мир исчез. Мое воображение снова разыгралось, населяя окружавшую меня темноту чудовищами, которые протягивали ко мне жадные щупальца… Почему-то темнота и этот холод рождают самые отвратительные и страшные образы. Неужели нельзя представить себе более дружелюбных существ?
Я надавил кнопку на своем шлеме, и во рту оказался черенок трубки. Потрясающие теперь делают скафандры! Обновитель воздуха сдувал с моего подбородка выдохнутый воздух и дым. Я курил и ждал, дрожа от осознания холода, пока наконец не понял, что потею. Скафандр был, пожалуй, даже слишком хорошо изолирован.
Над горизонтом взошла наша секция с ионной тягой — блестящая звезда, которая катилась по небу слишком быстро и исчезла, войдя в тень планеты. Шло время; запас табака в трубке выгорел.
— Попробуй свет, — сказал Эрик.
Я включил прожектор — и вокруг мгновенно возникла волшебная зимняя страна. Медленно поворачиваясь кругом, я пристально вглядывался в сказочно-белый, оживший под лучом света пейзаж… и увидел!
Даже на таком близком расстоянии это походило на тень. А еще — на плоскую, чудовищно большую амебу… или на лужицу нефти.
— Коллектор! — скомандовал Эрик.
Я поднял коллектор над головой и нацелил его, как телескоп, на убегающую загадку, чтобы Эрик мог найти ее объективом. Коллектор прыгнул вверх и в сторону, плюнув огнем в оба конца. Теперь его контролировал Эрик.
Через секунду-другую я спросил:
— Мне возвращаться?
— Конечно же, нет! Оставайся там, где стоишь. Я же не могу принести коллектор на корабль. Тебе придется подождать и забрать его с собой.
Лужица-тень скользнула через край холма. Пламя, вырывавшееся из дюз коллектора, преследовало ее, взлетая все выше. Коллектор, уменьшаясь в размерах, скрылся за гребнем. Через секунду я услышал бормотанье Эрика:
— …Готово!
Яркое пламя снова появилось, его скорость стремительно росла. Изгибаясь, оно направлялось ко мне, и когда коллектор опустился передо мной на две горизонтальные дюзы, я поднял его за «хвост» и понес на корабль.
— Да ты не беспокойся, — по голосу приятеля чувствовалось, что он доволен. — Я только отделю ложечкой кусочек от его бока, если можно так выразиться.
Осторожно неся в руке коллектор, я поднялся по посадочной опоре к воздушному шлюзу. Эрик совсем недолго изображал дотошного привратника. Наконец-то можно стянуть с себя заиндевелый скафандр в благословенном искусственном свете бортового дня!
— Неси в лабораторию и не вздумай трогать его!
Все-таки Эрик иногда сильно действует на нервы.
— У меня мозги есть, — прорычал я. — Пусть даже ты их и не видишь.
Наступила звенящая тишина, пока мы оба пытались придумать извинения. Эрика осенило первым.
— Прости.
— И ты меня.
Едва я оказался в лаборатории, как Эрик принялся руководить:
— Клади контейнер вот сюда. Нет, не закрывай. Поворачивай, пока вот эти линии не совпадут с линиями на коллекторе. Хорошо. Подвинь чуть-чуть. А теперь затвори дверь… Дальше я сам. Иди выпей кофе.
— Лучше проверю твое оборудование.
— Идет. Смажь мои протезы.
— «Протезы»? Здорово. Жаль, что не я сам это придумал.
Я нажал на кнопку «Кофе», чтобы он уже был готов к моему приходу, и открыл дверь в передней стенке кабины. Эрик очень похож на электрическую сеть, за исключением его мозга — серой массы в сосуде в верхней части отсека. Во всех направлениях от позвоночника, также помещенного в сложной формы сосуд из стекла и мягкой пластмассы, нервы Эрика протянулись повсюду и управляют кораблем. Что касается приборов, с помощью которых можно управлять моим приятелем, — правда, к этому делу он относится очень болезненно, — то они размещены по бокам сосуда. Насос ритмически качает кровь, семьдесят ударов в минуту…
— Как я выгляжу? — поинтересовался Эрик.
— Превосходно. Напрашиваешься на комплимент?
— Придурок! Я еще жив?
— Приборы считают, что да. Но я лучше немного понижу температуру твоей жидкости. — С тех пор как мы приземлились, я держал температуру достаточно высокой. — Все остальное в норме… кстати, пищи в резервуаре маловато.
— Ничего, до конца экспедиции я протяну.
— Эрик! Кофе готов.
Единственная вещь, которая меня всегда беспокоила, это его «потроха». Они слишком сложные, поэтому их Очень просто повредить. А если, он умрет, участь приятеля придется разделить и мне, потому что Эрик — это корабль. Если же в ящик сыграю я — Эрику грозит смерть из-за потери рассудка: он не сможет спать, если некому будет проверять его «протезы».
Я почти допил кофе, когда услышал:
— Эй!
— Что случилось? — Я был готов бежать в любом направлении.
— Это всего лишь гелий!
В голосе Эрика явно чувствовалось удивление и возмущение.
— Я его расшифровал, Хоуи. Это гелий-два. Вот каковы наши монстры. Чушь собачья!
Гелий-два — супержидкость, текущая в гору. Дважды чушь!
— Эрик, проверь на примеси.
— На что?
— На примеси. Мое тело — окись водорода плюс куча всяких примесей. Если имеются примеси достаточно сложного состава, то это организм.
— Разумеется, тут уйма других веществ, — ответил Эрик, — но я не могу их проанализировать достаточно точно. Ладно, придется везти эту гадость на Землю, пока наши холодильники смогут хранить ее замороженной.
— Стартуем сейчас?
— Думаю, да. Можно воспользоваться другим образцом, но с таким же успехом ждать здесь, пока испортится этот.
— Ладно, тогда я пристегиваюсь. Эрик!
— Что?
— Отправление через пятнадцать минут — ждем ионно-двигательную секцию. Можешь готовиться.
И все же я не мог не поделиться своими мыслями с приятелем.
— Эрик, надеюсь, что он все-таки не живой. По мне, гелий-два должен вести себя так, как полагается гелию-два — и не более того.
— Почему? Не хочешь стать знаменитым?
— Отчего бы нет? Но меня, скажу честно, пугает сама мысль о том, что здесь есть жизнь. Она слишком чужеродна, слишком холодна. Эта тень, амеба… словом, кто угодно — кочует, перебирается на ночную сторону перед появлением предрассветного полумесяца… Хотя ты прав, тут не может быть холоднее, чем где-либо между звезд.
— К счастью, у меня недостаточно воображения, по сравнению с тобой.
Через пятнадцать минут мы стартовали. Под нами была кромешная темнота, и только Эрик, подключенный к радару, мог видеть, как ледяной купол становится все меньше, пока от него не осталась только большая многослойная ледяная шапка, которая покрывала самое холодное место в Солнечной системе.
Штиль в аду[3]
Хотя в кабине было освежающе прохладно, как в каком-нибудь офисе в разгар лета, я всей шкурой ощущал страшный жар, царивший за пределами корабля. Этого жара с лихвой хватило бы, чтобы мгновенно превратить свинец в булькающую жидкость.
— Смотри-ка, вон опять рыба плывет, — заметил я, уставившись на маленький иллюминатор, словно оклеенный снаружи черной бумагой — такая за ним была темнота.
— Какая на этот раз? — заинтересованно отозвался Эрик. — Жареная или копченая?
— Трудно сказать, она проплыла слишком быстро. Может, камбала, может, лосось, но, скорее всего, ставрида. Да, думаю, ставрида… Запеченная под томатным соусом. Представляешь?
— Послушай, тебе обязательно нужно то и дело упражнять свою фантазию?
— Обязательно. Единственный способ не свихнуться, бултыхаясь день за днем в этом… этом… Пюре? Смоге? Кипящем сиропе?
— Испепеляющем черном штиле.
— Точно! Эрик, я и не знал, что ты поэт! Как тебе удалось завернуть такую меткую фразу?
— Услышал ее давным-давно, когда пришло сообщение от зонда «Маринер-II». Я был тогда мальчишкой и глотал известия из космоса так же жадно, как фруктовое мороженое. Кое-что могу процитировать хоть сейчас: «Бесконечный испепеляющий черный штиль, раскаленный, как печь для обжига, — его никогда не нарушит дуновение даже легкого ветерка»…
Я вздрогнул.
— Интересно, какая сейчас снаружи температура?
— Лучше тебе не знать, мистер Почемучка. С твоим богатым воображением…
— Ничего, я постараюсь держать себя в руках, док.
— Шестьсот двадцать градусов.
— Шестьсот два… Док, беру свое обещание назад!
Я всегда обожал горячих красоток, но Венера, любимица стародавних писателей-фантастов, была для меня чересчур горяча! Наш корабль висел над ней на высоте двадцати миль, завязнув в раскаленном воздухе, как муха в кленовом сиропе. Бак с водородным топливом, теперь почти пустой, должен удерживать нас в подвешенном состоянии до тех пор, пока давление внутри него будет уравновешивать внешнее. Эрику полагалось регулировать давление в баке, управляя температурой газообразного водорода; к тому же через каждые десять минут мы брали пробы воздуха и регистрировали его температуру. Данные время от времени менялись, но пока не принесли ничего сенсационного.
Похоже, наш рейс подтвердит с десяток официальных версий о Венере как самой горячей планете в Солнечной системе, но славы нам не принесет.
— Температура только что поднялась до шестисот тридцати, — злорадно возвестил Эрик. — Ты уже пришел в себя?
— Кажется, да.
Поделиться книгой: