Староста. Отпущу ли? Да ведомо ли тебе, сударыня, что рассказал Травинский, как само мужичье об этом манифесте поговаривает? И будто бы в некоторых краковских имениях случалось, что мужичье само дерзало бежать и к Костюшке пробираться. Стало быть, уж дело худо.
Жена старосты. Худо?
Староста. Ничего ты, сударыня, не понимаешь! Когда я сам своего мужика посылаю, то мужик мой и на войну идет, покорствуя моему приказу. Но сейчас их своя воля манит, за равных шляхте почитать себя хотят, самовольно своей жизнью распоряжаться.
Жена старосты. И следственно…
Староста. И следственно, мужиков послать придется. Очень уж близко до Кракова. Всякая весть на крыльях прилетит… Но я тебе, сударыня, скажу, что сие костюшковское восстание слишком революцией попахивает. Благородное оружие грубеет, попадая в руки черни.
Жена старосты. А все же, сударь, рассуждая здраво, лучше уж так, чем когда бы самому пришлось жену с детками по военной надобности покинуть.
Староста. Как знать, что лучше. Все от того зависит, как военные судьбы повернутся. Пан кастелян Дембовский, к примеру, тот открыто на сторону Костюшки становится. Как знать?
Жена старосты. А я, сударь, верю в наших мужиков, что выполнят свой долг. И бог поможет правому делу.
Староста. Долг мужиков работать в поле. Нечего их ради войны от плуга отрывать. Весьма опасаюсь, что и пан Костюшко сказками о братстве, свободе и равенстве отравлен…
Жена старосты. Все мы равны перед богом.
Староста. Перед богом, перед богом… Мужик должен знать свое место. А когда он прокламации Костюшки читать станет, у него легко и в голове перевернуться может.
Жена старосты. Да кто их станет читать! Мужик неграмотен…
Староста. Неграмотен, а черт его знает как все знает. Управляющий говорил мне…
Стук в дверь.
Входите!
Входит управляющий Травинский.
Староста. Ну, вот и он! Что же, Травинский, подумали вы, кого отобрать?
Травинский. Падаю к ногам вашей милости… Целую ручки, ясновельможная пани… Список сделан, соблаговолите кинуть взгляд.
Староста. Козяж… Мотыляк… гм… гм…
Травинский. Козяж, ваша милость, это тот…
Староста. Ага, ага, помню…
Травинский. Грудью болеет.
Староста. Хорошо, хорошо, Травинский… Четыре, пять… Ну, и дело с концом.
Травинский. Ваша милость…
Староста. Ну?
Травинский. Есть еще один.
Староста. Ведь цифра верна — пять штук?
Травинский. Ваша милость, Войцех Бартош…
Жена старосты. Ах, Войцех Бартош! Я носила его жене лекарства, помню.
Староста. И что же этот Бартош?
Травинский. Упорствует идти с другими.
Староста. Да что ты мне, сударь, голову морочишь! Женатый мужик, хороший работник… А? Хороший?
Травинский. Плохого не скажешь.
Староста. Так что же?
Травинский. Второй день покою не дает, просит дозволения идти…
Староста. Ну вот, сударыня, не говорил я? Вот они, идеи пана Костюшки. Не успело еще ко мне письмо дойти, а они уж… Неграмотные! Не беспокойся, сударыня, когда так дела и дальше пойдут, то еще окажется, что они и французские санкюлотские бумажонки читают! Неграмотные!
Травинский. Так как же, ваша милость, послать на барщину и баста?
Староста. Постой-ка, сударь! На барщину…
Травинский. Бартош в сенях ждет решения.
Жена старосты. Позвать его сюда!
Травинский. Сюда, ясновельможная пани?
Староста. Да, вот сюда, сюда, не слышишь? Отчего же… Братство, равенство, свобода…
Бартош
Жена старосты. Во веки веков, голубчик, во веки веков.
Староста. Что надо?
Бартош. Да вот к вашей милости. Сказывали у нас, что по пять человек от каждой деревни пойдут к пану Костюшке.
Староста. По пять, говоришь?.. Ишь ты, ишь ты, по пять?
Жена старосты. Сударь…
Староста. Ничего, ничего… Ну, что же дальше?
Бартош. Так я просил пана управляющего… Падаю к ногам вашей милости… отпустите…
Староста. На войну, а?
Бартош. На войну, с паном Костюшкой.
Жена старосты. Это прекрасно, голубчик, что ты питаешь в сердце столь возвышенный сентимент к отчизне.
Староста. Да, да…
Жена старосты. Мой супруг весьма счастлив, что его крестьянин выказывает такое разумение благородного подвига освобождения отчизны.
Староста. Сударыня, ты бы…
Бартош. Стало быть, ясновельможный пан…
Староста. Можешь завтра отправляться с остальными.
Жена старосты. Не по пяти человек, как сказано, но и сверх того; желает пан староста Шуйский помочь делу отчизны.
Бартош. Кланяюсь в ноги вашей милости, покорно благодарю… За свою землю, за свой край… Под командованием пана Костюшки… За свободу…
Староста. Ну, иди теперь, любезный, иди. Завтра отправишься, как я сказал.
Бартош. От всего сердца, от всей души… Спасибо вашей милости…
Староста. Вот видишь, сударыня, видишь?
Жена старосты. Что же, сударь? Мужичок преисполнен благородными сентиментами и благодарностью к нам.
Староста. Верь, сударыня, его сентиментам, верь. Тут полевые работы, а тут еще парой рук меньше.
Жена старосты. О нашем посеве позаботится бог, и тебе, сударь, отчизна того не забудет. А в благодарной памяти поселян сей день останется…
Староста. Будущее и судьба покажут, чем он кончится, оный день… А вот от полушубка в покоях страсть какой смрад… Сдается мне, Травинский, что люди сейчас больше о Костюшке, чем о работе, помышляют. Надобно присматривать!
Травинский. Уж я присмотрю, ваша милость…
Староста. Кто пойдет, тот пойдет, а остальные пусть свое дело знают.
Жена старосты. А вы, сударь?
Староста. Ну что ж, придется собраться в Краков, поговорить с паном кастеляном Дембовским, не сослепу же кидаться… Всякий день может новое принести.
За окном шум.
Что там еще?
Травинский. Крестьяне пришли… И Бартош с ними. Верно, благодарить вашу милость.
Староста. Это еще что! В будний, рабочий день! Что за порядки!
Жена старосты. Сударь, надо к ним выйти! Сударь!
За окном крики. Жена старосты кивает головой и машет рукой толпе. Староста стоит мрачный.
Староста. Спасибо, спасибо, добрые люди. Весьма похвально, что и в простом человеке любовь к отчизне заговорила. Любовь к той, что всем нам мать, покровительница и благодетельница. Однако отчизна нуждается не только в солдатах, но и в тех, кто сохой и бороной обрабатывает ее пашни. Вернитесь же к труду, и пусть всякий усердно выполняет свой долг.
Шум за окном удаляется, стихает. Издали доносится песня.
ПЕСНЯ КРЕСТЬЯН
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Крестьянская изба. Сбоку окно, прямо — большая печь, двери, под окном скамья.
Роза смотрится в висящее у окна зеркальце, завязывает волосы цветной тесемкой. Тихонько напевает.
Роза.
Входит празднично одетая Бартошиха. Роза умолкает и торопливо отскакивает от зеркала.
Бартошиха. Господи Исусе, это что же? Рехнулась ты, девка, что ли? В избе не подметено, печь не затоплена, а ты…
Роза. Вы так скоро вернулись… И метлы нет, чем же подметать?
Бартошиха. Да ведь Валек хотел вырезать метлу в березняке.
Роза. Вот хотел, а не вырезал. Как с утра убежал, так и до сих пор нет.
Бартошиха
Роза. Отец добрей вас… Валек целый день бегает, а вы только на меня кричите… Сами в костел идете, а я сиди сторожи избу, как, не про нас будь сказано, собака какая.
Бартошиха. Грех так говорить! Человека с собакой ровнять!
Роза. Да ведь я говорю: не про нас будь сказано.