Обхватил ладонью его лицо и изо всей силы вдавил большой палец в то, что осталось от носа. Плюнул в теплое склизкое месиво.
Он завопил.
Затем наступила моя очередь. Тейлор изо всей силы опустил свой громадный башмак на подъем моей правой ступни. Внутри что-то
Как будто в ногу снова попала пуля.
Правая нога подломилась. Гранитного цвета пол бросился прямо мне в лицо, раскрывая объятия.
Надо свернуться в клубок, защитить жизненно важные органы, закрыть голову…
Ноги и кулаки замолотили меня по бедрам, по плечам, по спине. Пинали, били, топтали.
Потом – темнота.
…
– …он не… …с чем?…
– чертов ммм… де, ну…
…
– …от, он вроде приходит в се…
Резкий шлепок по щеке.
Моргнул.
Моргнул.
Кашлянул… Как будто кто-то кувалдой врезал мне по ребрам, и с каждым вздохом все хуже и хуже.
О’Нил стоял, склонившись надо мной, и ухмылялся вымазанным в крови лицом, нос свернут в левую сторону. Голос гнусавый, как будто озвучивает рекламу средства от насморка.
– Просыпайся, принцесса. Ты, наверное, и не надеялся снова меня увидеть, а?
Тейлор поднес к уху мобильный телефон, кивнул, проверяя языком дырки от выбитых зубов.
– Да, сейчас включу голосовую связь…
Нажал на какую-то кнопку, направил экран на меня.
Модный новенький мобильник. В тюрьме явно не разрешалось иметь такие.
Экран мигнул, переходя от размытой яркости к крупному изображению лица с размазанными чертами лица. Затем тот, кто был на экране, отодвинулся назад, и картинка сфокусировалась.
Миссис Керриган. Каштановые волосы собраны в пучок на макушке, на корнях волос кое-где проступает седина. Сморщенная мордочка с ярко-красными губами и острыми маленькими зубками. Надела очки, улыбнулась:
–
Я открыл было рот, но О’Нил снова поставил свою лапу на подъем моей ноги и нажал. В кожу впились осколки раскаленного стекла, превращая слова в визгливое шипение воздуха сквозь стиснутые зубы.
Ухмылка О’Нила стала еще шире, из угла рта зазмеилась струйка кровавой слюны.
– Ага, каждый раз.
–
Полтора года спустя
3
– Как это ни печально, но мы продолжаем наблюдать весьма прискорбный уровень жесткой физической силы, применяемой мистером Хендерсоном. – Доктор Олтрингхэм побарабанил костяшками пальцев по столу, словно это была крышка гроба. Сморгнул серую пленку с глаз. Поправил очки. – Лично я не могу рекомендовать освобождение на эту дату. Он представляет собой очевидную и постоянную угрозу добропорядочным членам нашего общества.
Продолжалось это уже минут двадцать, а я все еще не встал со своего стула, не дохромал до того места, где он сидел, и не вышиб ему мозги своей тростью. Что могло бы считаться весьма хорошим признаком, особенно если принять во внимание то, насколько «опасен» я был. Возможно, все дело было в успокаивающем влиянии, оказываемым офицером Барбарой Кроуфорд? Она стояла за моим правым плечом, возвышаясь надо мной, сидевшем на хлипком оранжевом пластиковом стуле, толстая связка ключей болталась в дюйме от моего уха.
Размерами Бабз была с хороший двухкамерный холодильник. Из-под рукавов рубахи выглядывали татуировки, обвивая запястья и заканчиваясь на тыльной стороне мясистых рук. Колючая проволока, языки огня. На костяшках одной руки – «В.Е.Р.А», на другой – «С.И.Л.А». Коротко остриженные волосы, мелированные на концах, щетинились в разные стороны. Очень стильно.
Мебель была расставлена как обычно. В центре комнаты большой стол, напротив него – стул. Я с Бабз по одну сторону, все остальные – по другую. Два психиатра. Один потрепанный социальный работник в квадратных очках. И заместитель начальника тюрьмы, в прикиде, будто собралась на похороны. И все обсуждали меня – так, будто меня и рядом не стояло. Я мог бы спокойно остаться в камере и не париться.
Все мы прекрасно понимали, что ответ будет один:
Я сидел на стуле, наклонившись вперед, ребра скрипели от вчерашней драки. Раз за разом, с точностью часового механизма. Менялся разве что состав исполнителей и место действия. О’Нила четыре месяца назад пырнули заточкой в душе. Тейлор освободился, отсидев всего половину срока. Потом была еще одна парочка неандертальцев, подловивших меня в укромном месте и передавших «послание» от миссис Керриган. А после них были еще двое.
И, что бы я ни делал, кончалось все одинаково – я оказывался здесь, отметеленный, весь покрытый синяками.
Умудрился отследить парня, который заменил О’Нила. Подловил его в тюремной прачечной. Сломал ему обе руки, левую ногу, выбил все пальцы, которые есть на теле, и челюсть. Но миссис Керриган нашла кого-то ему в за мену, и мне во внеочередной раз, не по графику, надрали задницу.
Заместитель начальника тюрьмы и психиатры могли проводить столько заседаний, сколько им заблагорассудится, – единственным способом покинуть это место был пластиковый мешок для трупов.
Закрыл глаза. Гори оно все синим пламенем.
Никогда мне отсюда не выбраться.
Трость, зажатая в пальцах, становилась все холоднее.
Надо было прикончить миссис Керриган, когда была возможность. Схватить руками за горло и вытрясти ее гнилую душонку. Глаза из орбит выкатываются, язык черный, разбухший, пальцы царапают мне руки, а я все сжимаю руки, сжимаю… А она задыхается, грудь пытается схватить глоток воздуха, а его-то и нет…
Так нет же. Не смог этого сделать. Нужно было играть в хорошего парня. Идиот чертов.
И куда это все меня завело? Так и застряну здесь до тех пор, пока ей все это не надоест и она не наймет кого-нибудь, чтобы перерезал мне горло. Или пырнут меня в почку самодельной заточкой, отшлифованной на стене тюремной камеры и вымазанной в дерьме, чтобы получилась прекрасная инфицированная рана. Вроде как у меня случилась потеря крови.
И никаких тебе больше заседаний – так, небольшое путешествие в тюремную больничку, а оттуда в морг.
И не нужно будет сидеть здесь, слушать вранье Олтрингхэма, который будет рассказывать всем и каждому, какой я жестокий и опасный…
Пробежал пальцами по трости, дошел до рукоятки. Крепко за нее ухватился. Выпрямился.
Пора начать соответствовать ожиданиям и слегка изменить выражение чопорной лживой физиономии. Смогу хорошенько его отделать, пока меня не оттащат. Все равно терять нечего. По крайней мере, получу хоть какое-нибудь удовлетворение от…
Рука Бабз опустилась мне на плечо, и негромкий голос, который можно было принять за шепот, произнес:
– Даже не думай.
Логично.
Снова сгорбился.
– Я не говорю об убийстве его брата. Я говорю вот об этом. – Олтрингхэм взял со стола лист бумаги и помахал им перед собой. – За прошедшие восемнадцать месяцев он избил и серьезно покалечил
– Но ведь это уже закончилось, не так…
– Вот, например, вчера одному сломал нос, а другому выбил челюсть! – Олтрингхэм снова постучал по крышке гроба. – Разве так должен вести себя тот, кого мы собираемся выпустить на свободу, по отношению к ничего не подозревающему обществу?
Ну да, я получил пару хороших ударов, прежде чем они загнали меня в угол. Ржали и ухмылялись. Позволили мне броситься на них, чтобы удобнее было написать официальную жалобу об избиении. А что мне было делать? Тупо стоять и ждать? Даже после такого…
Элис покачала головой:
– Вряд ли вина мистера Хендерсона заключается в том, что на него постоянно нападают. Если бы тюремные власти проводили соответствующую работу по взаимодействию между заключенными, тогда, возможно, ему бы не приходилось все время защищать себя.
Заместитель начальника тюрьмы прищурилась:
– Я отвергаю
Олтрингхэм выдохнул:
– Никто не находится в безопасности, когда это касается мистера Хендерсона. Он патологически неспособен к…
– Речь идет сейчас совсем не об этом, здесь прослеживается явный паттерн нападений
– Да, и этот паттерн – личность, стремящаяся к саморазрушению! И здесь нет ничего более примитивного, чем простейшая необходимость наказать себя из-за чувства вины выжившего. Это не заговор, это элементарная психология, и если бы вы могли отказаться от своих прошлых пристрастий, вы бы прекрасно это поняли.
Элис ткнула Олтрингхэма пальцем в плечо:
– Прошу прощения! Вы намекаете на то, что я не в состоянии…
Заместитель начальника тюрьмы грохнула о стол лежавшей перед ней папкой:
– Хорошо, этого вполне достаточно! – Взглянула на Элис, потом повернулась и посмотрела на Олтрингхэма. – Мы собрались здесь как профессионалы, чтобы обсудить либо освобождение мистера Хендерсона, либо пролонгацию его заключения. А не орать и не ссориться, как дети малые. Итак, продолжим. – Она вытянула вперед руку. – Доктор Макдональд, ваш отчет готов?
Элис протянула ей пачку листов в кожаной папке.
Заместитель начальника тюрьмы хмуро посмотрела на папку и положила перед собой.
– Доктор Олтрингхэм?
Он передал ей свою папку, и она точно так же некоторое время хмуро смотрела на нее.
Офицер Бабз склонилась надо мной, голос тот же самый – почти шепот:
– Как твой артрит?
Сжал в кулак правую руку. Костяшки распухли, в царапинах. Это после того, как они поработали над челюстью бывшего детектива-инспектора Грэхема Ламли.
– Оно того стоило.
– Я тебе все время говорю – работай локтями или бей по мягким местам.
– Да он…
Заместитель начальника тюрьмы положила отчет Олтрингхэма на отчет Элис, подровняла.
– Мистер Хендерсон, после тщательного рассмотрения…
– Не беспокойтесь. – Я еще ниже склонился на своем пластиковом стуле. – Мы все прекрасно знаем, чем это кончится, так почему бы вам не сократить свой монолог в той части, где вы снова отсылаете меня в камеру?
– Итак, после тщательного рассмотрения вашего дела, мистер Хендерсон, а также изучив все свидетельские показания и экспертные заключения, я пришла к выводу, что продолжающееся насилие с вашей стороны ведет к необходимости продлить заключение в нашем пенитенциарном учреждении до тех пор, пока не будет проведено полное расследование случившихся вчера неприятных событий.
Ну что, все как обычно.
Так и застряну здесь до тех пор, пока миссис Керриган не надоест и она не прикончит меня.
Наши дни (шесть месяцев спустя)
Воскресенье
4
Телевизор в комнате отдыха, висевший высоко на стене, был заперт в своей собственной крошечной клетке, как будто тюремное начальство полагало, что он тоже планирует побег, как и все остальные заключенные.
Бывший детектив-суперинтендант Лен Мюррей взял пластиковый стул, поставил его рядом с моим. Устроился на нем, улыбка перекосила робингудовскую седую бородку. Пучки света от флуоресцентных ламп блестели на лысой голове и небольших круглых очках. Большой человек с громким гортанным голосом.
– Надо тебе было ее прикончить. Ты это понимаешь, не так ли?
Заключенная в своей собственной одиночной камере женщина в телевизоре мрачно кивнула.
Я уставился на него:
– Тебе что, делать больше нечего?
– Эш, эта мерзкая сука хочет оставить тебя здесь до тех пор, пока ты не сдохнешь. Пришлет кого-нибудь, чтобы сделать это для нее. Время заставляет тебя работать на опережение. Ты что думаешь, у тебя есть еще четыре года на то, чтобы сидеть здесь? Тогда придумай себе хобби. Займись резьбой по дереву. Или испанский учи.