Клинический случай Василия Карловича

Облегчаясь, воришка смотрел с улыбкой вверх на звездное небо, краем уха слыша хруст дверного засова, побрякивание побежденного замка, скрип двери и… Раздался взрыв.

От неожиданного грохота справляющий нужду одновременно сходил и по-большому, не обратив на это внимания. Спешно натянув штаны, будто не слыша лая собак с соседних жилых участков, фигура в камуфляже побежала на звук. Оказавшись рядом с домом, вор увидел, что крыльцо разлетелось на ошметки. Крыша, покосившись до крайности, чудом еще держалась, а вместо двери зияла черная дыра с торчащими из нее ногами.

– Сань, Санек, Санек! – толкал своего друга сообщник, пытаясь привести его в чувство. В темноте приятелю не сразу удалось разглядеть, что у Санька не было головы.

Непонятно почему, Павел Иванович, установив растяжку за дверью, подвесил завалявшуюся у него старую гранату чуть выше головы посетителей. Да он и сам, наверное, это не совсем понимал.

По округе начали раздаваться голоса деревенских, зажигались огни в домах. Народ, кучкуясь, потихоньку двинулся к дому Павла Ивановича. Оставшийся в живых воришка понимал, что через несколько минут здесь будут люди, однако, в память о погибшем друге, он перешагнул через его тело и кинулся к погребу, во тьме сбивая мешающуюся мебель.

– Хоть в шапку насыплю, хоть по карманам распихаю! – обезумев от ужаса и отчаяния кричал воришка, отдирая крышку погреба, – никогда еще не было, никогда не было!..

Он спрыгнул в погреб, приземлившись одной ногой во взведенный медвежий капкан, пристегнутый большой тяжелой цепью, торчащей из стены. Как голодный крокодил, с характерным клацаньем, капкан накрепко схватил свою добычу, разорвав не только кирзовый сапог грабителя, но и все, что в нем было.

Прибежавшие на звуки деревенские не сразу прочувствовали представшую перед ними картину. Как ни странно, безголовое тело, смердящее возле дверного проема, не вызвало у них такого любопытства, как ползающее в погребе существо. Во тьме, по холодному кафельному полу погреба, скуля и громыхая цепью, ползала тень, напоминающая существо из потустороннего мира. Один и деревенских не выдержал и произнес: «Картофельный призрак!..» Суеверные жители продолжали вглядываться во тьму, подсвечивая сверху свечками, до приезда полиции стараясь не спускаться вниз, пропуская крики мимо ушей.

Правоохранительные органы беседовали с Павлом Ивановичем долго и основательно. Во время допроса пенсионер то и дело теребил в руках старую картофелину, которая уже заметно проросла, периодически прикладывая корнеплод к уху, слушая его нашептывания. В конце концов Павел Иванович раззевался, устав от постоянной болтовни следователя, не понимая до конца, что от него хотят. Задумавшись, пенсионер поднял голову и посмотрел на свисающую с потолка лампочку, после чего улыбнулся-таки, поняв для себя, что прожил свою жизнь не зря.

МЕРТВЫЙ ТИГР

Всю ночь участковому Савельеву снились кошмары: мертвые бабушки, гробики, утопленники без определенного места жительства, немытые лестничные пролеты с ушедшими в мир иной наркоманами, усопшие алкоголики с грязными облезлыми волосами и так далее и тому подобное. Особенно Савельева испугал сон, будто в отношении него написали заявление в прокуратуру о том, что он берет взятки. Самое же страшное ночное переживание было впереди. Под утро, где-то около восьми часов, участковому приснилось, что в его квартире поселилась какая-то тень. Поначалу тень просто следила за Савельевым: когда он в туалете, когда моется, ест, пьет, занимается сексом с самим собой, смотрит телевизор, подслушивает разговоры соседей через стенку… Тень всегда была рядом! Но в один прекрасный момент тень вдруг стала приобретать отчетливые очертания человеческой фигуры. В результате перед Савельевым возник черный человек в полный рост. Одежду из-за всепоглощающей черноты различить было невозможно, лишь глаза черного человека поблескивали во тьме, наряду с исходившим от него запахом смерти.

– А ну получи, мразь! – крикнул Савельев, и ударил тень ножом в грудь.

Нож глубоко вошел в темное очертание фигуры где-то на уровне грудной клетки, и застрял в ней. Савельев сделал пару шагов назад, и черный человек исчез, как будто и не было ничего. Находясь во сне, участковый вдруг почувствовал себя плохо, ноги его ослабели и начали подкашиваться. Участковый на мгновение опустил голову и обнаружил, что нож, который он всадил в черного человека, торчит из его собственной груди. Савельев запаниковал! На мгновение ему показалось, что у него повреждено легкое и он задыхается. Схватившись двумя руками за рукоятку ножа, он изо всех сил потянул ее от себя и, учащенно дыша, вытащил лезвие. Однако, к его удивлению, крови не было. Как будто внутри его тела была лишь ужасающая пустота и ничего больше. От осознания этого участковому стало еще страшнее. Продолжая держать нож двумя руками, Савельев пошел вперед по коридору, пытаясь понять, что ему делать дальше. Вдруг во мраке на одной из стен своей квартиры он увидел огоньки. Подойдя ближе, он начал различать символы. Светящийся текст, будто прорезанный изнутри стены, состоял из неведомых ему языческих знаков, которые складывались во что-то наподобие послания. Савельев уже начал было пытаться его расшифровать, но тут зазвонил телефон, и участковый проснулся.

По телефону знакомый женский голос сообщил, что на его участке в жилом доме (назвала адрес) произошло убийство.

– Удачи тебе, – засмеялась женщина и повесила трубку.

Савельев полежал еще минут десять в кровати, глядя в потолок, а потом протяжно и задумчиво произнес:

– Убииийство…

В злополучном адресе было многолюдно. Около подъезда стояло полно машин, собрались зеваки и репортеры. Савельев, пользуясь своим должностным положением, беспрепятственно проник внутрь. То, что он там увидел, сильно озадачивало: в большой шикарной квартире на пятом этаже лежали три окровавленных трупа в неестественных позах, обезображенные донельзя. У одного отсутствовали некоторые части тела, а пятнадцатилетний мальчик был будто разорван пополам. Повсюду бродили следователи, криминалисты, медики, несколько журналистов и почему-то пожарные. Савельев робко прошелся вглубь квартиры, как животворящий крест, держа перед собой личное удостоверение, будто пытаясь отогнать от себя злых духов. Войдя в большую гостиную, он увидел лежащего на дорогом персидском ковре огромного тигра. Голова животного была разбита увесистым топором, который лежал рядом с его приоткрытой пастью. Напротив зверя на корточках сидел здоровый мужик, обхватив голову руками и бубня что-то себе под нос. Это был Иван Карпов, большой друг семьи знаменитых дрессировщиков и сосед по лестничной клетке. Он как раз успел зарубить взбесившегося тигра за несколько мгновений до того, как зверь собирался наброситься на последнего члена семьи – сорокапятилетнюю дрессировщицу Маргариту Павловну Акимову.

Быть может, потому, что Маргарита Павловна растила зверя с младенчества, он оставил ее напоследок, разделавшись сначала с ее мужем и двумя детьми. Карпов выломал топором входную дверь, когда услышал возню и крики. Тигр уже готовился к прыжку на Маргариту Павловну, когда сосед с двух рук нанес ему топором удар по голове. Потом Карпов, как и все остальные, еще долго гадал, что же могло послужить такой лютой агрессией четвероногого по отношению к его близким? Быть может, в голове тигра отложилась какая-нибудь обида, которую он хранил в себе до настоящего момента, или животное начало испытывать страх за свое дальнейшее будущее, а может, было просто нецелесообразно держать у себя в квартире дикого хищника и есть с ним из одних тарелок…

– Ой, горе, горе-то какое! – плакала сидя на кухне Акимова. Медбрат то и дело подливал ей в чай какое-то ноу-хау из мира седативных препаратов, на всякий случай держа наготове ватный тампон и нашатырь. – Мы ж его малюсеньким взяли, он есть-то еще сам не умел, – всхлипывая, причитала женщина, – а он во негодяй какой, всех разорвал, всех разорвал! И меня еще хотел разорвать, паразит этакий!

Маргарита Павловна еще долго рассказывала историю про взросление своего мохнатого любимца. Она в красках описывала памятные воспоминания из жизни: как тигренок, будучи юным, пугал назойливых ворон во время загородных прогулок, с каким интересом лопал воздушные шарики на цирковом манеже, как смешно гонял мячик по дому и рычал, видя свое отражение в большом напольном зеркале. А тем временем санитары потихонечку собирали фрагменты тел убитых Акимовых, чтобы скорее запаковать их в большие черные пакеты и вывезти из квартиры прочь.

– А не попить ли нам кофейку? – вытирая платочком с щек слезы, обратилась Маргарита Павловна к оказывающему ей помощь медбрату. Тот одобрительно закивал головой и, угостив даму папироской, закопошился в кухонном буфете, предварительно запалив конфорку газовой плиты.

Паническое беспокойство Савельева нарастало. Ему даже пришлось снять фуражку, которая стала больно врезаться в голову, распухшую от одной бешеной мысли, поселившейся в мозгу участкового: «С меня спросят!» Савельев очень дорожил своей работой. И посему переход на новое место службы, а еще пуще отстранение его от должности из-за инцидента, к которому он, по сути, не имел никакого отношения, было для него сродни приговору. Савельев туда-сюда ходил по комнатам. Опера его старались не замечать, а сам он вступать с кем-либо в беседу не решался. Он чувствовал себя чужим и брошенным, будто маленький мальчик, заблудившийся в парке аттракционов среди палаток с сахарной ватой и наблюдающими исподтишка клоунами.

Вскоре Савельев заскучал. Ему почему-то захотелось оказаться где-нибудь далеко-далеко отсюда, на необитаемом острове, где он мог бы целыми днями лежать, греясь на солнышке, пить кокосовое молоко и посасывать крабовое мясо. Помечтав таким образом несколько минут, участковый вернулся назад в комнату с мертвым тигром, а также сидящим на корточках Карповым, продолжающим рвать на себе волосы.

– Гражданин, выйдите отсюда и закройте за собой дверь! – повелительно заговорил Савельев, – не мешайте мне работать!

– Да-да, я-то что, иду уже, уже ухожу, – извиняясь непонятно за что, бормотал Карпов, уходя задом на полусогнутых ногах, бессознательно кланяясь в сторону участкового, не вынимая рук из своих волос.

Савельев остался один в такой большой и красивой комнате. Ему даже начало казаться, что комната слишком хороша для него, что он недостоин находиться в ней. Ступая по мягкому персидскому ковру, Савельев с интересом смотрел на картины, висящие на стенах комнаты, на потрясающую мебель из красного дерева, на старинные часы с кукушкой… Все было дорого и интересно. Подойдя к большому книжному шкафу, Савельев начал разглядывать книги незнакомых ему авторов. Но уже через несколько минут раззевался, потеряв всякий интерес к искусству в целом. Участковый подошел к тигру.

– Вот ты какой, а!? – заулыбался Савельев. – Лежишь тут себе, понимаешь! – продолжил участковый, одновременно доставая из штанов китайский смартфон. Участковый прилег рядом с убитым животным и начал фотографироваться. Держа телефон на вытянутой руке, Савельев строил немыслимые рожи, прижимаясь щекой к тигриной морде. Потом, лежа на полосатой спине зверя и положив одну руку под голову, изображал себя спящим, делая несколько щелчков камерой, стараясь поймать самый удачный ракурс. Но вдруг, сев на тигра верхом, участковый машинально запустил руки в мягкую шерсть животного и, уткнувшись носом в его шкуру, жадно вдохнул. Пахло кровью и кошкой. Одурманенный сумасшедшим запахом, Савельев сполз со спины тигра и, свернувшись клубочком, улегся спать, прижавшись к животному, положив голову на его могучие лапы. Сверху участковый накрылся фуражкой, представляя себя Дюймовочкой, и захрапел.

Маргарита Павловна курила сигареты, запивая сладким эспрессо, положив ногу на ногу. Ее грустные заплаканные глаза смотрели в никуда. Медбрат то и дело подливал ей кофе, одновременно опасаясь, что сердце ее не выдержит.

– А знаете что, молодой человек? – озвучила риторический вопрос Акимова, обращаясь к медику, – я всегда считала, что как бы плохо ни было, всегда можно найти время для хорошей шутки.

После этого женщина, эмоционально жестикулируя, начала рассказывать какой-то анекдот своему собеседнику. Медбрат внимательно ее выслушал, а потом они вместе засмеялись.

– Вот ведь как бывает! Все мы под богом ходим, – проговорила Акимова и опять заплакала.

Глядя на ревущую женщину, медбрат, боясь показаться бестактным, все же спросил:

– А вот скажите мне, Маргарита Павловна, несмотря на то, что тигр загрыз всю вашу семью, если была бы возможность опять все это повторить, вы бы согласились? Вы согласились бы вновь жить с тигром, заведомо зная такой вот исход?

Акимова уставилась круглыми заплаканными глазами на медбрата и, на мгновение задумавшись, с улыбкой сквозь слезы ответила:

– Да.

Савельев спал, как младенец. Создавалось ощущение, что про него забыли все, а он про всех забыл и подавно. В этот момент участкового не беспокоили мысли о будущем, страшные сны отступили. Подрагивая ногой, Савельев путешествовал по разноцветным фантастическим мирам, где было в изобилии все то, чего он так страстно и трепетно желал все эти годы. Плохое было там, позади, в другой жизни. А в мире грез он был абсолютно счастлив, как никогда раньше. И как никогда раньше, именно сегодня, именно здесь, в этой квартире, лежа на дорогом персидском ковре, около мягкого большого тигра, ему наконец-таки удалось как следует выспаться назло прожитым дням его странной и непонятной жизни.

АРТИСТ

Всеволод Бесовский обладал талантом от бога, по крайней мере, он всегда так о себе говорил. Всю свою тридцатисемилетнюю жизнь он мечтал о роли шекспировского Ромео, но в основном Бесовский играл на сценах провинциальных театров второстепенные роли: отвергнутых всеми стариков, колдунов, представителей нечистой силы – упырей, леших и вурдалаков, злых спившихся клоунов, а также животных на детских утренниках. Всеволод по привычке носил везде с собой в рюкзаке старый потрепанный костюм волка, чтобы в случае необходимости можно было незамедлительно переодеться и немного подхалтурить:

Я очень злой и очень серый,Меня вы слышите – иду!И кровью на сугробе беломЯ имя ваше напишу!..

После озвучивания этих строк Бесовский, облаченный в шкуру волка, с торчащими бутафорскими клыками, начинал бегать кругами по сцене и рычать, вводя маленьких детей в состояние панического ужаса. Как человек глубоко творческий, Всеволод если уж вживался в роль, то делал это до конца и с максимальной отдачей. Нередко детей уводили с праздника жизни со слезами на глазах, а администрация театра лишний раз намекала заигравшемуся артисту о том, что ему больше не следует появляться в городе, а не только на сцене. Обычно после подобных неудач Всеволод гулял ночами по пустынным улицам и придумывал стихи:

Я бит судьбою, как галоша,Что просит каши – не воды.На что теперь же я похожий?Черны ль ли помыслы мои?..

Чем больше в душу Бесовского проникало запутанного, тем более философичными выходили его произведения. После ночных бдений, под утро, Бесовский находил дешевые круглосуточные кабаки и заливал вином мелкие жизненные неурядицы, ведя заумные разговоры с близкими по духу новыми знакомыми. Знакомиться же с персонажами в кабаках для Бесовского никогда не составляло особой проблемы, особенно под звук бурлящего портвейна.

Идти не покладая ног,Вперед, вперед, а как иначе!?Читайте все! Да между строк:Я был, я есть, я что-то значу!..

Кабак разрывался от аплодисментов и пьяных выкриков «Браво!».

– Даешь еще! – заорал какой-то спившийся интеллигент в клетчатых штанах. Публика незамедлительно поддержала бурными аплодисментами. Бесовский залпом осушил очередной граненый стакан портвейна, вытер рукавом рот, вскочил ногами на стол и начал вещать, дико пританцовывая:

А вы все неужто ль подумали,Что ваши мирские грехиЗамолены!?.. Будете выРасстреляны ржавыми пулямиВ аду! Ваши дни сочтены!..

– Ой-йо!!! – зааплодировал спившийся интеллигент и тут же выпил за здоровье автора.

Уже был полдень, а Всеволод продолжал веселить народ и веселился сам.

– Давай, Сева, жги! – орал кто-то диким голосом с дальних заблеванных столиков. Денег в кармане Бесовского оставалось совсем немного, да и у угощавших его собутыльников их становилось все меньше и меньше. Вдруг Всеволод ощутил на себе пристальный взгляд незнакомца. Бородатый опрятный мужчина выше среднего возраста в черном пальто, обернутый алым шарфом, в шляпе и с трубкой в зубах, сидя за дальним столиком, улыбаясь, неотрывно смотрел на героя сегодняшнего утра. Пьяненький Сева, пошатываясь, подошел к нему вплотную и, склонившись рыбацким крючком, навис над незнакомцем со словами: «Чего смотришь?»

– Присаживайтесь, Сева, – любезно пригласил мужчина в шляпе, – позвольте вас угостить, – сказал бородач, наполняя бокал самым дорогим вином этой оставленной богами пивнушки. Бесовский ни слова не говоря схватил бокал за тонкую ножку и вылакал все до капли, так и не успев распробовать те самые неповторимые нотки с округлыми шелковистыми танинами, создающими богатое послевкусие…

– Вот сколько уже лет я все гляжу, наблюдаю за такими, как вы, а вы все не меняетесь, – с грустью в глазах проговорил человек в шляпе, обращаясь к Бесовскому. Пьяная пелена практически совсем накрыла Всеволода, оставив лишь небольшой открытый уголок здравого смысла.

– А вы, собственно, кто, гражданин? – икая, спросил Всеволод, стараясь выглядеть умным и трезвым.

– Можете звать меня Марк Николаевич, я продюсер и театральный режиссер. Иногда я вот так хожу по всяким злачным местам в поисках людей, обладающих скрытыми от обывательского взора талантами, и, представляете, они находятся. Только, увы, талант их, как правило, мимолетен и посредственен. Его получается использовать только единожды, а потом он отмирает так же, как и его законный носитель.

– Да? Да что ты говоришь? – пьяно возмутился Бесовский. – Мой талант… Мой талант вечен! Во у меня какой талант!!! – закричал под аплодисменты алкоголиков Всеволод, широко расставив руки, дабы показать всю свою многогранность.

– Эх, Сева, Сева, да не в ширине рук бессмертие таланта измеряется, – промолвил Марк Николаевич, раскурив трубку. – Сила внутренняя необходима, чтобы благодаря таланту на плаву удержаться. А если человек слаб, душой нищ, то пусть он трижды талантлив, – ничего у него не получится.

После этих слов Бесовский взъерепенился. Вскочив из-за стола, он схватил свой потасканный рюкзак и вытащил из него на всеобщее обозрение старенький волчий костюм. На вытянутой руке Бесовский тряс «шкурой» и кричал на весь кабак:

– Аааа!!! Вот он талант-то, вот она сила-то его!!! Аааа!!!.. Марк Николаевич, убрав трубку изо рта, начал громко хохотать.

– Сядь, Севушка, сядь, голубчик ты мой, – сквозь смех говорил продюсер. – Иди, я тебе налью, иди сюда, скорее…

Время шло, к изумлению окружающих Всеволод начинал потихоньку трезветь.

– Сева, ну я же тебя вижу как облупленного, – продолжал Марк Николаевич. – Ну выполню я твое желание, а что потом? Не сможешь ты такого груза выдержать, не дорос ты еще.

– Да что вы знаете обо мне?! Ишь вы все какие! Не доросли мы, видите ли!.. А вот дайте мне миллион – я вам тогда такого исполню!

– Да пропьешь ты его, Сева, пропьешь ведь, – смеялся Марк Николаевич.

– Вы в простом человеке никогда увидеть великое не захотите, и за это мы вас всех и презираем, – сказал Всеволод и уже собирался было выпасть из-за стола, как Марк Николаевич заговорил серьезным тоном:

– Сева, а не хочешь ли ты попробовать сыграть Ромео?

После этих слов Бесовский вмиг стал трезвым и добрым.

– Марк Николаевич, да вы мне только дайте роль эту, дайте! Я вам так сыграю, так сыграю! – кричал Всеволод, демонстративно тряся кулаками.

– Через два месяца премьера на большой сцене! Послезавтра начинаем ставить. Теперь ты Ромео, Сева, – опустив глаза, промолвил Марк Николаевич и оставил кабак.

В театре было многолюдно. То там, то здесь слышались перешептывания: «Сегодня сам Марк Николаевич на премьеру придет… Представляете? Говорят, его лучшая постановка…»

Тут в зале между рядов, показалась знакомая фигура с алым шарфом, в шляпе, которая не спеша направилась к первым рядам партера. Погас свет. Открылся занавес. Представление началось…

ГОЛОС:«Верона – территория войны.Два клана – Капулетти и Монтекки —Богатством, родовитостью равныВо времена глубокой стариныРассорились…»

…Актеры начали друг за другом показываться на сцене, блистая великолепными нарядами и изумительно живым исполнением. И вот должен был появиться сам Ромео… Но его не было. Ненадолго образовалось гробовое молчание, музыка стихла, актеры остановились, а публика… Публика продолжала думать, что так и надо. Вдруг из-за кулис послышался вой. То, что стало происходить далее, не ожидал абсолютно никто:

– Я очень злой и очень серый, – громко донесся из-за кулис грубый хриплый голос. – Меня вы слышите – иду! – на сцену выбежал Бесовский в знакомом стареньком волчьем костюме с бутафорскими клыками. – И кровью на сугробе белом, – Бесовский начал привычно накручивать круги по сцене, высоко подпрыгивая и размахивая руками. – Я имя ваше напишу! Рррррр!!!! – зарычал Всеволод, ссутулившись, бегая налившимися кровью глазами по зрителям, будто вотвот готовясь на них наброситься.

Половина публики в зале одурела, а остальные все также пытались вдумчиво и серьезно вникнуть в суть происходящего на сцене. Сидящий в первом ряду Марк Николаевич медленно и невозмутимо достал из кармана свою трубку, закурив прямо в помещении театра. В растерянности актеры на сцене начали изображать что-то наподобие танца. Бесовский продолжал рычать и мотать головой. Занавес закрылся.

СТИХОТВОРЕНИЯ

ПРО ЭТО…

2013 годС люминесцентной лампой не сыскатьПисаку-смельчака, того, кто сможетОткрыто о себе самом сказать,Оставив ложных идолов, быть может:«Я не поэт, и образ мой простужен,И лопнул трос – лечу в небытие…Смеется надо мной из грязной лужи,Кривляясь, отражение мое».

ДОЖДЛИВОЕ ЛЕТО

Не видать долгожданного лета,Лишь дожди запугают безбожно —Как убийца с душою поэта,Подкрадутся они осторожно.Ощетинившись, вздыбим мы очиБлиже к небу, откуда все каплет.Рвет нас сырость тоскливая в клочья,Мы терзаемы, будто бы Гамлет.До ларька добежим с красным носом,И возьмем не «grand cru», просто пойло.Запыхтим без зонта паровозом,Разъярившись от выпивки больно.Донесут ли промокшие ногиЗахмелевшую душу до дома?Мастерит дождь нам грязью дорогиВ унисон мерным отзвукам грома.

МЕРТВЕЦ

Через горы, через лес,Через топь и стужуПриходи ко мне, мертвец,Погостить на ужин.На столе ножом стихиВырезаю спьяну…Поскорее приходи,Мне тебя так надо.Расскажи про то, как жил,И про то, как умер.Ты когда-то тоже был,Как и я – безумен.Ветер воет за окном,Дверь скрипит чуть слышно —Знаю, что вошел в мой дом,Но пока не вижу…На меня, мертвец, не злись,Сядь за стол со мною.Ты секретом поделись,Я же свой открою.Но куда зовешь меня?Почему так скоро?Разве нет во мне огняБольше никакого?Ничего не говори.Дай семь капель яда.Дверь закрой и уходи, —Мне тебя не надо.

НАТЯНУ Я ПАЛЬТО НА ГОЛОВУ

Натяну я пальто на головуИ сбегу по ступенькам шустро,Смотрят вслед мне глазища холодноИ перила в наклон до хруста.Убегу ото всех вприпрыжку,Спрячусь дерзко в секретном месте,Рот прикрою, чтоб скрыть одышку —Мой протест хуже всякой мести.В новогоднюю выйду ночь,Буду снег ухмыляясь кушать.Но до этого, ровно в полночь,Сяду радио в метро слушать…

ВОЛКИ

2014 годИ тишина. Ни шепота, ни звука…В полубреду настукивает пульсМашинка Морзе, из-под кожи будто,Я ощущаю – больше не вернусь.Парящие, как в небе над Берлином,Повсюду чьи-то ангелы летят.Но вой волков, так ласково и мило,В тиши укажет путь мне, как маяк.Пойду я на него, вокруг не глядя,Пусть ангелы трубят мне «ПОДОЖДИ» —Мне больше ничего от них не надо.Лишь волчий вой… так близко… впереди!

LEGEND

Даже ломая границы закрытых дорог,Так неотступно тревога идет по пятам…Светом небесной луны озарит горизонтФеникс, летящий навстречу свободным ветрам.Ты напиши теплотой своих сладостных губЯркий этюд, на белесом холсте из души,И ничего, что так грустно становится вдруг,Ты напиши для меня его, ты напиши…Сонные мысли как порох сжигают висок,Книппелем на сокрушенных висят парусах…Боль превратится в легенду бескрайних широт,Призрачным судном в туманных уснет островах.Нет, не уйти от недуга, не переболеть…Образы так безмятежно блуждают в стихах.Как же мне хочется жить, чтоб потом умереть,Но умереть с поцелуем твоим на устах!

ТАИНСТВЕННЫЕ ЦВЕТЫ

Тук-тук! —Кто стучится вдруг?От мороза белесые лотосы…Мы уже им, увы, не поможем иНе согреем теплом своих рук…Раз, два! —Кто-то ждет тебяНа цветами усыпанной улице…Бродят тени, и боль, что в твоем лице,Разрывает на части, любя…Дон-дон! —Колокольный доносится звон.На окне позабытые розыПромолчат про иссохшие слезы,Что, как миро, стекали с икон…

FAITH

Не просто так,Не весело, не грустно,Не дарит дождьРазводы на стекле…И лишь они —Грохочущие чувства,Как призраки, со мной наедине.Придя ко мне,ХладнЫм погладят ветром,Не выдадут ответа на вопрос…Не хоть чуть-чуть,Не вскользь, не сантиметраНе прочертят о том, чтобы сбылось…Не выслушавПотрепанную фразу«Я так устал»,Прошепчут в полусне:«Не перечеркивайСлучившееся сразу,Коль вера есть,Живущая в тебе…»

ГОРОДА

Не дослушав античную оду,Под прощальные звуки дождяУхожу в форт мечты и свободы,Оставляя твои города.Растворились песочные замкиВ ледяной и соленой волне.Для себя мы придумали рамки,Но довольны ли ими вполне?Странно жить и не быть безграничным,Разделять на два цвета себя…Кто-то должен остаться обычным,Извини, это буду не я.Ни к чему эти глупые речи,Да аморфные сны наяву.В моем форте я буду жить вечно!А в твоих городах я умру.