Помоги проекту - поделись книгой:
На первый взгляд, поведение Джангара здесь крайне нелогично: неясно, почему он оказывается дать Хонгору свое оружие, если сам же предлагает ему выйти на бой. Мы полагаем, что в данном случае ответ на этот вопрос не следует искать в "психологии" героев – поступок Джангара следует признать немотивированным, точнее, его мотивация находится в подтексте сказания. Мы можем предложить два варианта объяснения, дополняющие друг друга. Первый: всевластие структуры – мотив "Едва-не-гибель младшего героя" настолько широко представлен в тюрко-монгольском эпосе, что для вступления Джангара в бой просто необходимо, чтобы кто-то из его богатырей предварительно потерпел поражение, а поскольку этот богатырь могуч, то его необходимо искусственно ослабить (этим ослаблением певец как бы оправдывает поражение Хонгора). Второй вариант объяснения: Хонгор не просто терпит поражение, его утаскивают в преисподнюю и там подвергают пыткам – то есть в пленении Хонгора отчетливо проступают черты
Ту же внешнюю нелогичность (при полном отсутствии враждебности между богатырями) и ту же мотивацию на уровне подтекста обнаруживаем в калмыцком сказании "О том, как Прекраснейший в мире Мингьян пригнал Джангару табун золотистых скакунов Тюрк Алтан-хана" (Овла, VI) [Здесь и далее мы используем следующие сокращения: Овла – Джангар, М., 1990; Малодербет. – Джангар. Малодербетская версия. Элиста, 1999.]: Савар и Хонгор оставляют Мингьяна одного биться с врагом, хотя они обещали помочь, и вступают в бой только после того, как Мингьян попадает в плен. Эксплицитная мотивировка их поступка – они задержались из-за пира!
В калмыцкой "Джангариаде" мотив "Едва-не-гибель младшего героя" является одним их сюжетообразующих, поэтому мы охарактеризуем сказания в общем виде. Самый яркий пример находим в сказании "О победе Джангара над мангасовым Уту-Цаганом", во второй части которого в бой одним за другим вступают всё более сильные богатыри после того, как противник (с каждой стороны) сразил предыдущего, финал боя – поединок предводителей, которые мыслятся сильнейшими из воинов (Малодербет. I, 560-624). Этот сюжет открывает нам не внутреннюю, связанную с мифологическим подтекстом, а внешнюю причину популярности мотива "Едва-не-гибель младшего героя" – эта причина связана не с текстом, не со сказителем, а со
В этом же сказании и Хонгор фигурирует в роли "младшего героя": когда Джангар возвращается с копьем, починенным после поломки в первом бою, он видит, что Хонгор бьется один в окружении, – и спешит к нему на помощь (Малодербет. I, 676-679). Такая ситуация может быть названа типовой, она встречается нам в "Победе Алого Хонгора над Мангна-ханом" (здесь она связана и с Хонгором, и с Саваром) (Овла, IV), "Пленении Алым Хонгором богатыря Аля Монхля" (поражение терпят Савар и Санал, в роли главного героя выступает Хонгор) (Овла, V), "Покорении Саналом Смуглолицым Строгим страны мангасов..." (вовремя прибывший Джангар спасает Санала) (Овла, VIII), "О пленении Хонгором Шара Мангас-хана" (Джангар и Хонгор) (Овла. С. 416-417) [так мы обозначаем пересказы песней "Джангара", не входящих в репертуар Ээлян Овла, но опубликованные в том же издании.], "О поражении свирепого хана мангасов Хара Киняса" (Джангар и Савар) (Овла. С. 418), "О битве Джангара и богатырей с ханом мангасов Аля Монхля" (поражение терпят Хонгор и Алтан Чэджи) (Овла. С. 421), "Об угоне скакуна Зэрде вражеским богатырем Аля Монхля) (Джангар приходит на помощь отцу и сыну заточенного Хонгора) (Овла. С. 422), "Об угоне Хонгором табуна хана мангасов Шара Бирмена" (Джангар и Хонгор) (Овла. С. 424). В этот список мы не включили сказания, где наш третий мотив осложнен мотивом "Заточение героя в подземелье", – иначе на пришлось бы перечислить практические все калмыцкие сказания о Джангаре и его витязях!
Относительно мотива "Бой героя с войском" и говорить нечего – он является общим местом сказаний о Джангаре и его богатырях. Нередко составляющей этого мотива оказывается "боевое исступление", в котором богатырь сражается дубиной (стволом дерева; напр. (Овла, XI, 460-464)) и ее сюжетными аналогами – вплоть до нагайки [Кичиков. С. 187].
Сопоставление версий "Джангара", возможное благодаря фундаментальным исследованиям А.Ш. Кичикова, дает замечательную возможность проследить, какую форму имел один и тот же мотив в тууль-улигере, в архаическом сказании и в эпопее в ее классической форме. Особенно это касается инициатической мотивации едва-не-гибели "младшего героя" – эта мотивация четко выражена в древнейших сказаниях, а в эпопее уходит в подтекст повествования. Говоря словами Б.Н. Путилова, архаическая традиция "давая жизнь новым фольклорным системам... может... быть поглощенной ими и продолжать жить в виде различных следов и элементов, по-разному трансформированных и усвоенных новым" [Путилов. 1976. С. 184-185].
* * *
Кратко коснемся эпоса о Гесере, который по праву именуют "Илиадой" Центральной Азии (Ссылки приводятся по: [Гесериада]). "Младший герой" сильного типа в "Гесериаде" встречается реже, чем в других произведениях тюрко-монгольского эпоса. В нескольких случаях в роли "младшего героя" оказывается сам Гесер при своем старшем брате (изредка – дяде) Дзаса-Шикире. Наиболее ярким примером является монгольское сказание о победе Гесера над черно-пестрым тигром (Это сказание отсутствует в тибетской версии "Гесериады", оно возникло у монголов и от них перешло к бурятам. См.: [Неклюдов С.Ю. Героический эпос... С. 182-184]), где герои выходят против чудовищного тигра, который, "согласно книжной традиции... является "воплощением мангуса Севера"" [Неклюдов.1996. С. 184], он затягивает Гесера себе в пасть, Дзаса разрывает тигра снаружи, а Гесер рассекает его изнутри [О победе над гневно-бешеным черно-пестрым тигром. С. 17-18]. Мы отчетливо видим инициатический сюжет, где брат (племянник) играет роль "младшего героя", что полностью согласуется с мифологическим подтекстом. Еще один пример находим в повествовании о детских подвигах Гесера: Цотон хочет погубить его и отправляет в местность, где бесчинствуют разбойники-демоны; Гесер усмиряет их, а Дзаса, поздно спохватившись, сокрушается о гибели брата, едет мстить за него, но обнаруживает, что тот жив (С. 59-61). Схватка изгнанника с разбойниками подобна аналогичному эпизоду из жесты Гильома Оранжского [Песнь "Монашество Гильома" (1504-1604)] (вспомним и первую из трех поездок Ильи Муромца, но там этот мотив находится в совершенно ином окружении), а сюжет в целом находит параллель в сербской песне о Марко и его брате (см. ниже).
Как мы уже убедились, образ "младшего героя" ярче всего проявляется в характерном для классического эпоса эпизоде боя с войском. Такой битвой предстает центральное сказание "Гесериады" – война с шарайголами, где гибнет всё войско Гесера. Мотивация отсутствия предводителя логически выверена: он опоен напитком забвения и не знает, что творится у него дома.
Временная гибель двух героев – Дзаса-Шикира и Нанцона – стоит особняком. Последний – пятнадцатилетний богатырь – отправляется сразить одного из врагов и угнать табун коней, но этого ему кажется мало, он вступает в бой с другим противником, получает рану, от которой умирает (С. 156-159); впоследствии его оживляют, и он снова гибнет вместе со всеми своими товарищами. Перед нами персонаж, очень близкий к былинному Ермаку – юноша, гибнущий из-за нарушения запрета. Заметим, что типичный для "младшего героя" подсчет вражеских войск (оборачивающийся на деле битвой в отсутствии государя и гибелью) также связан с началом шарайгольской войны – посчитать армию врагов выезжают Дзаса-Шикир, Нанцон и Шумир, гибнут же в итоге все. Решающая роль в принятии решения – ждать Гесера или атаковать самим – принадлежит опять же пылкому Нанцону, так что дерзкого юношу вполне можно сопоставить с Роландом или Вивьеном по типу героя и месту в сюжете.
В связи с сопоставлением "Гесериады" и "Песни о Роланде" нельзя не упомянуть такую деталь, как "громогласный лук Гесера" (С. 79), от звука которого в страхе бежит его дядя, предатель Цотон. Как мы уже отмечали, звуки, подобные крику Ахилла, реву Олифанта и т.п. опасны исключительно для врагов.
Композиционно выделена гибель Дзаса-Шикира (С. 166-169). Одолеть Дзаса-Шикира в обычном бою шарайголам не удается: они отрубают ему голову лишь тогда, когда он невольно напивается крови из реки, хмелеет от крови и падает без чувств. (Отождествление крови с вином и другими хмельными напитками – не редкость в мировой мифологии. Для примера укажем лишь скандинавского Квасира, кровь которого становится медом поэзии, и египетскую богиню Сохмет, принявшую пиво за кровь, напившуюся до бесчувствия и тем прекратившую истребление людей (см.: Матье М.Э. Мифы Древнего Египта. Л., 1940. С. 74-76).)
Отрешившийся от забвения Гесер в несколько этапов одолевает шарайголов (прибегая при этом к различным магическим приемам, основной из которых – пребывание в образе Ольчжибая-найдёныша) и воскрешает своих богатырей. Как мы могли убедиться, воскрешение сильного "младшего героя" – достаточно редкий сюжетный ход. Впрочем, в дальнейшем эти богатыри не ведут боев.
Несмотря на то, что во многих своих версиях "Гесериада" – это книжный эпос, он по своей структуре достаточно архаичен. В первую очередь, это проявляется в моногеройности: кроме Гесера, его "положительного" брата Дзаса-Шикира и "отрицательного" дяди Цотона ярко очерченных персонажей больше нет. К "Гесериаде" можно отнести слова, сказанные о другой эпической традиции, но отражающие общеэпическую ситуацию: "В отличие от архаических сказаний... в которых ни один персонаж кроме главного не имел права на самостоятельную "жизнь", и потому практически ничего нельзя сказать ни о сподвижниках эпического героя, ни о людях, его окружающих, средневековые сказания содержат ряд эпизодов, дающих возможность представить окружение главного героя" [Садокова. С. 228]. Однако, как мы видим, и средневековый эпос может быть архаичен, даже невзирая на книжное происхождение.
* * *
В сравнительно небольших по объему эпических сказаниях казахов [Орлов] встречаем несколько интересующих нас персонажей. Так, например, в одном из сказаний о Кобланды фигурирует Ер-Саин, который по отношению к Кобланды играет роль младшего героя. Ер-Саин – герой, младший не только по месту в сюжете, но и по возрасту: сын стариков, он готов уйти с Кобланды в семилетнем возрасте, но его отец выпрашивает отсрочку на три года, чтобы женить сына. Когда этот срок истекает, богатыри, взяв с собой дружины, отправляются в поход на калмыков.
Дальнейшее чрезвычайно напоминает "Песнь о Роланде". Вместо того, чтобы биться с врагом, Кобланды хочет повернуть назад (ср. отход Карла; в казахской песни это мотивировано дурными предзнаменованиями); Ер-Саин в самых решительных выражениях отказывается отступить, объясняя это, в частности, тем, что иначе он будет навек опозорен. Тогда Кобланды со своей тысячей джигитов отступает, а Ер-Саин со своими сорока – едет в бой (ср. соотношение войск Карла и Роланда). Французского и казахского героев родит и мотив громового крика, хотя сюжетная роль этих кличей различна: Роланд трубит в рог в конце боя, зовя на помощь, Ер-Саин кричит в начале боя, устрашая калмыков (ср. также Ахилла – тот же громовой крик перед боем с врагом). Наконец, оба героя гибнут; Ер-Саина, в одиночку одолевшего всех врагов, сгубила недостаточная набожность (ср. былину "Как перевелись богатыри на Руси"); впрочем, потом его оживляет жена.
Одним из самых популярных среди казахов А.С. Орлов называет сказание о Ер-Тархыне. Эта песнь состоит из многих сюжетных ходов, и в ее начале мы находим интересующий нас эпизод, напоминающий рассмотренный выше. Акша-хан осаждает вражескую крепость, но безуспешно и уже готов снять осаду, когда внезапно прибывает Ер-Тархын, врывается в цитадель врага и обеспечивает победу. Как видим, Ер-Тархын является "младшим героем" сильного типа, способным на "дерзкие" поступки (он независимо атакует врага). В другом эпизоде он ведет себя подобно Ахиллу: на страну Ханзада-хана нападают калмыки, хан и весь народ просят Ер-Тархына о помощи, он колеблется, но потом выходит на бой с исполином и семитысячным войском. Когда герой побеждает, хан обещает отдать ему в жены свою дочь, но затем отказывает, мотивируя это незнатностью Ер-Тархына. Богатырь уезжает в гневе и собирается мстить оскорбителю, так что Ханзада-хану приходится умилостивлять его богатыми дарами. Мы легко распознаем ряд сюжетных ходов "Илиады", причинно-следственные связи между которыми – иные: отказ героя биться, затем бой с войском и исполином-предводителем, нарушенное ханом обещание отдать замуж свою дочь можно сопоставить с уводом Брисеиды, за этим следует гнев и готовность уничтожить тех, кого только что защищал, наконец, примирение сопровождается обильным одариванием. Всё это – составляющие элементы мотива "Ссора эпического государя с лучшим из героев".
* * *
Обращаясь к нартскому эпосу осетин, обнаруживаем его характерную особенность: “младший герой”, как правило, герой-младенец, обладающий чудесным происхождением и другими сверхъестественными качествами, оказывается в ссоре с нартами, и эта ссора очень часто приводит к гибели юного героя. Перед нами чрезвычайно распространенная ситуация – гибель “младшего героя” сильного типа; причина его вольного или невольного убийства – ревность к его воинской силе.
Таков конфликт нартов с рожденным вдалеке Арахдзау: этого героя-малолетку нарты хотят погубить, но он выдерживает испытания, не поддается на хитрости – и всё кончается миром. Дважды примечательно описание скачки Арахдзау: во-первых, тем, что оно дословно совпадает с описанием приближающихся героев ирландского эпоса (только у нартов – всадник, а у ирландцев – колесница); во-вторых, точно также описывается приближение Тотрадза, о котором речь далее. Это описание таково: пар изо рта коня все принимают за туман, комья земли, летящие из-под копыт, – за стаи птиц, блеск оружие – за сверкание солнца и т.д. Подъезжающий подобным образом Тотрадз – это враг (Любопытно, что сходный пример имеется и в былине: таково описание поездки Сокольника (Рыбн. 5, 73-74; Рыбн.177, 45-46; Онч. 1, 65-66; Григ. 308, 25-28; Григ. 417, 119-120; Аст. 2, 37-43; Аст. 11, 40-51; Аст. 87, 32-35)), его шесть братьев и отец убиты Сосланом, и герой-младенец едет мстить за них. Чрезвычайно редкий случай! – “младший герой”, богатырь-младенец, удовлетворяющий всем требованиям героического характера, является врагом. Заметим, что при переходе нартского эпоса к другим кавказским народам Тотрадз (Тотреш) лишается этих черт, присущих герою, но не врагу, и становится обычным богатырем.
Остановимся на сказании о смерти Сослана. Нарты, и в первую очередь Сырдон, настроены враждебно к Сослану, они выведывают его уязвимое место (колени) и подговаривают мифическое существо – Колесо Балсага – убить его, и после нескольких неудачных попыток Колесо перерезает колени Сослана. Мы видим достаточно типичную ссору героического племени с лучшим из богатырей, причем этот богатырь обладает не только сверхъестественной силой, но и чудесным происхождением (Сослан – сын камня; так и переводится его имя). О подобной мотивации ссоры мы уже писали в связи с Ахиллом.
Даже похороненный, Сослан еще не вполне мертв – из могилы он застреливает глумящегося над ним Сырдона. Но главный убийца – Колесо Балсага – недосягаем для героя. И тут в сюжете возникает некий безымянный племянник Сослана (степень родства тем более любопытна, что у Сослана нет не только родных братьев и сестер, но и названных), этот племянник долго преследует Колесо, наконец, настигает и разрубает пополам, установив две его половины у гробницы Сослана как памятник. Мы видим здесь реализацию мотива “месть за отца”, изначальной версией этого мотива было посмертное спасение отца из мира мертвых (в данном сказании вместо отца – дядя, что более архаично). Обратим внимание на специфическую особенность реализации первого мотива в связи с “младшими героями” – как безымянным племянником Сослана, так и Тотрадзом: их отец или дядя
Итак, в нартском эпосе с “младшим героем” сильного типа связаны два не сводящихся друг к другу сюжета: месть за родича и ссора малолетки с богатырским племенем. Оба эти сюжета практически не реализуют триаду мотивов: мститель выходит на битву
* * *
Размеры “Махабхараты” столь грандиозны, а количество вставных историй в ней столь велико, что это дало основание М. Винтерницу назвать ее “литературным чудовищем” [Winternitz. P. 286]. Будучи не в силах проанализировать
Эпизоды, содержащие мотив гибели сильного “младшего героя” присутствуют в изобилии при описании битвы на Курукшетре. В качестве примера гибели “младшего героя” можно привести историю Абхиманью, сына Арджуны от Субхадры. Юноша проникает внутрь построения вражеских колесниц, однако не может выбраться из него, а Юдхиштхира, зная о его бедственном положении, не в силах придти ему на помощь. Обращает на себя внимание, что здесь “младший герой” приходится племянником старшему, губящему его, – а взаимоотношения дяди и племянника в архаических памятниках нередко бывают антагонистическими [Мелетинский. 1993. С. 24]. Соперничество дяди и племянника стадиально старше соперничества отца и сына (первое восходит к матрилокальному браку, второе – к патрилокальному). Здесь же заметим, что следует отличать гибель “младшего героя” (в том числе и племянника) от убийства героем своего сына: если в поединке с сыном главный герой выступает как представитель мира людей, убивающий чужака, невзирая на родство, то в нашем случае главный герой выступает как персонаж, относительно враждебный герою мира людей, хотя и сражающийся против общего врага.
Абхиманью является сильным “младшим героем”, и имплицитной причиной того, что Юдхиштхира допускает его гибель, можно предположить ревность к воинским достоинствам юноши – это роднит его с Ермаком и Патроклом.
Единственный герой “Махабхараты”, вступающий в битву не самого ее начала, – это Карна. Удаление Карны от боя П.А. Гринцер сопоставляет с удалением Ахилла, поскольку ряд обстоятельств совпадает. А именно, перед битвой Карна ссорится с Бхишмой и говорит, что не выйдет на поле, пока предводитель воинства Кауравов жив. Со смертью Бхишмы ссора оказывается исчерпанной, и Карна идет биться, сознательно устремляясь навстречу смерти, почти дословно повторяя речи Ахилла о том, что долгая и бесславная жизнь хуже жизни краткой, но наполненной подвигами [Гринцер. С. 301]. П.А. Гринцер указывает и на такую общую деталь, как плачущие кони [Гринцер. С. 319]; мы к этому можем добавить гибель обоих героев через ноги – в сцене смерти Карны этот общеэпический мотив выражен как обездвиживание: в решающий момент земля поглощает колесо колесницы героя.
На первый взгляд, сходство между Карной и Ахиллом действительно очень сильное. Однако, если всмотреться внимательно, то окажется, что большинство точек соприкосновения являются общими местами героического эпоса. Не говоря о теме ссоры, приводящей к удалению героя-полубога, это и стремление к героической гибели (“саморазрушение” по А.Я. Гуревичу), и смерть через ноги, и даже плачущие кони – вариант вещего коня, предсказывающего герою его скорую гибель. Несомненно, Карну и Ахилла сближает сходный набор общеэпических мотивов, однако, будучи схожи на внешнем уровне, эти герои противоположны на уровне структурном.
Начнем с обстоятельств ссоры. Как мы уже указывали в самом начале этой главы, Ахилл – единственный из героев “Илиады”, кто является полубогом (строго говоря, даже более чем “полу-”, поскольку его отец тоже отчасти божественного происхождения). Все другие герои “Илиады” тоже имеют примесь божественной крови (иначе и быть не может, поскольку
В “Илиаде” роли участников ссоры четко разграничены: эпический государь – Агамемнон, главный герой – Ахилл, младший герой – Патрокл. В “Махабхарате” такой ясной структуры нет – государем и Бхишмы, и Карны является Дурьодхана (строго говоря, даже не он, а его слепой отец Дхритараштра), а оба военачальника выступают по отношению к Дурьодхане как “младшие герои” (см. в следующей главе), при этом у Карны никакого “Патрокла” нет. Из этого вытекает важнейшее отличие Карны от Ахилла – “Илиада” заканчивается победой Ахилла, а Карна гибнет, как и положено “младшему герою”.
Это противопоставление “Илиады” и “Махабхараты” показывает нам чрезвычайно важную вещь: взаимопроникновение выделенных нами мотивов, “вложение” одного из них в другой – в данном случае “Ссора и удаление от битвы” оказывается составной частью “Гибели младшего героя”. На примере “Песни о Роланде” и “Похищения Быка” мы убедились в том, что один и тот же персонаж может в различных сюжетных контекстах выступать то как главный герой, то как младший. То же мы обнаруживаем и в данном примере из “Махабхараты”; кроме того, Бхишма здесь выступает одновременно и в роли “младшего героя” (по отношению к Дурьодхане), и в роли эпического государя – предводителя войска (по отношению к Карне).
Так “вложение мотивов” неизбежно приводит к трансформации одного из них: погибает военачальник, поссорившийся с лучшим героем (обычно он лишь признает свою неправоту).
* * *
В заключение рассмотрим былину о Сухмане. Несмотря на то, что она моногеройна, в ней реализованы уже знакомые нам мотивы. Сюжет былины отличается чрезвычайной устойчивостью, так что представление о нем можно составить по любой полной записи (например, Рыбн. № 148, Гильф. № 63, Марков № 11, Григ. № 332.). Богатырь Сухман обещает князю Владимиру привезти живую лебедь и уезжает за ней к реке. Однако у реки он видит вражеское войско, вступает с ним в бой, убивает всех врагов, но и сам получает три раны. Вернувшись к Владимиру, он рассказывает ему о битве, но князь не верит, бросает Сухмана в погреб и посылает Добрыню проверить его слова. Добрыня подтверждает речи Сухмана, тогда Владимир освобождает богатыря, но тот, оскорбленный неверием князя, вынимает листочки из своих ран и умирает, а из его крови течет река.
Общий трагический колорит былины невольно заставляет сопоставить эту лебедь, охота на которую заканчивается для Сухмана гибелью, с лебедью из “Калевалы”, на которую столь же безуспешно охотился Лемминкяйнен. Финская лебедь однозначно выступает как мифологический персонаж, представитель мира смерти. Относительно лебеди в данной былине можно предположить нечто подобное, поскольку река, к которой приезжает Сухман, имеет признаки границы между мирами (вражеское войско не смеет ее перейти). Относительно русского представления о лебеди как о птице смерти нам уже приходилось писать: Баркова А.Л. Мифология. С. 34.
На первый взгляд странно, почему мы рассматриваем моногеройный сюжет. Однако есть одна тонкость. Хотя внимание сказителя былины сосредоточено на конфликте богатыря и князя, а не на боевом эпизоде, всё же нельзя не заметить, что Сухман уничтожает войско, грозящее Киеву, то есть оказывается в ситуации “младшего героя”, посланного на разведку и вступившего в бой, вместо того, чтобы сообщить главным героям о силах врага. В этом смысле можно сопоставить Сухмана с Ермаком.
Обратим внимание и еще на один момент. С точки зрения триады мотивов тут, на первый взгляд, всё просто – перед нами очень четкие реализации “Ссоры” и “Боя с войском”, с той лишь разницей, что их взаиморасположение – обратное относительно привычного: ссора эпического государя с лучшим из героев является следствием боя с войском. Подобное нам встретится в дальнейшем – таков Ренуар из жесты Гильома Оранжского (см. четвертую главу), который представляет собой другой тип “младшего героя”.
Таким образом, и структура сюжета, и отчасти идейная коллизия былины о Сухмане соответствует сказаниям о “младшем герое”. При этом устойчивость сюжета былины не позволяет предполагать, что из повествования “выпал” какой-либо другой богатырь: здесь клише, связанное с сильным “младшим героем”, служит основой для рассказа о конфликте князя и богатыря.
Глава III
СЛАБЫЙ "МЛАДШИЙ ГЕРОЙ"
Рассмотренные в предыдущей главе "младшие герои" были и силой, и ролью в сюжете соизмеримы с главным. Однако так бывает далеко не всегда. Гораздо чаще в повествование вводится персонаж, сюжетная функция которого - оттенить силу главного героя. Такой персонаж (его иногда даже нельзя назвать собственно "героем") в принципе не способен совершить подвиг, на который выходит главный богатырь. В тех случаях, когда он всё же пытается сделать это и терпит неудачу, мы будем говорить о нем как о ложном герое. В тех случаях, когда он гибнет вместо главного героя, мы будем говорить о нем как о заместительной жертве. Разумеется, ложный герой может быть заместительной жертвой, хотя это и не обязательно. Однако всё многообразие слабых "младших героев" отнюдь не сводится к этим типам.
Начнем с богатырей-неудачников. В этой роли могут выступать как периферийные персонажи эпоса, так и центральные, например, Добрыня. Появление его в столь непривлекательной эпизодической роли не умаляет собственных достоинств богатыря - оно лишь подчеркивает трудность задачи, выпавшей Илье Муромцу. Сюда как нельзя более подходят слова Ю.А. Новикова о былинных богатырях: "В момент исполнения былины для певца словно не существует... других богатырей - всё внимание сконцентрировано на деяниях главного героя данной песни, ему отдан приоритет во всем... Свою задачу он <сказитель> видит в том, чтобы
Ярким примером этого является завязка былины о Сокольнике. В подавляющем большинстве записей песни начинается с того, что на заставе стоят несколько богатырей и, когда ночью границу нарушает неизвестный витязь (Сокольник), Илья Муромец долго выбирает, кого послать вдогон нарушителю. Выбор падает на Добрыню, причем в некоторых вариантах его посылают одолеть незнакомца, а в других - только выяснить, кто он. Практически во всех случаях миссия Добрыни оканчивается неудачно.
Основные варианты этого сюжета таковы. Сокольник требует поединщика, Илья посылает Добрыню, но от крика врага у Добрыни падает конь (Рыбн. № 80, 49-61; Рыбн. № 199, 14-16; Григ. № 2, 44-91). Иногда сказители прямо-таки беспощадны к Добрыне - подробно описывается, как Сокольник отлупил его (Онч. № 1, 163-187; Аст. № 2, 85-150; Аст. № 57, 72-89; Аст. № 70, 47-65; Аст. № 87, 92-103). Иногда, напротив, спасая честь Добрыни, сказители обрекают на позорное поражение Алешу или некоего Микиту (Григ. № 8, 12-40; Аст. №79, 34-54). В большинстве архангельских былин Добрыню (иногда прежде него - Алешу) Илья посылает не биться, а выяснить, кто нарушил границу и с какой целью (Григ. № 288, 200-245; Григ. №299, 125-142; Григ. № 308, 41-138; Григ. № 320; Григ. №336; Григ. № 368, 96-156; Григ. № 392, 62-91; Григ. № 396, 32-100; Григ. № 417, 77-146, то же в Аст. № 40). Однако для нас важнее те варианты, где конь богатыря уцелевает и Добрыня спасается бегством (Рыбн. № 5, 53-76; Гильф. № 77; Гильф. № 246, 13-47; Аст. № 11, 165-177; Аст. № 20, 60-67) - иногда прежде него отступает Алеша. Еще показательнее те записи, когда Добрыня вообще не решается выйти на бой (Рыбн. № 177, 50-63; Гильф. № 219; Гильф. № 226; Гильф. № 233), говоря, что этот богатырь "
К былине близко казахское сказание о Кобланды, который попадает в плен по вине своего спутника Карамана. Тот охранял сон спящего героя (подобно русским богатырям на заставе), вступил в единоборство с прибывшим врагом и проиграл поединок. Бой "младшего героя" во время сна главного - типичный сюжетный ход; здесь мы опять сталкиваемся с тем, что "младший герой" оказывается ложным и терпит поражение. (Кстати, Караман не только в этом эпизоде выступает как ложный герой при Кобланды - так, он претендует на их спасительницу, царевну Карылгу, но легко соглашается сменять ее на двух служанок.)
Итак, для слабого "младшего героя" чрезвычайно характерен страх, причем это не обязательно означает, что богатырь вообще труслив. Так, тот же Добрыня в посвященной ему былине не испытывает ужаса перед Змеем; для того, чтобы здесь оттенить чудовищность врага, некоторые сказители (Гильф. № 59; Гильф. № 64) вводят в повествование слугу Добрыни, бегущего в панике. Введение этого персонажа преследует двоякую цель: не только оттенить героизм Добрыни, но и объяснить, почему богатырь лишен оружия и вынужден сражаться "шапкой земли греческой".
Двойную функцию несет на себе еще один слабый "младший герой" - Старчище Иванище в былине "Илья и Идолище": это не просто струсивший силач, это еще и вестник. Перед нами богатырь совершенно иного типа: обладая архаической силой, он не способен совершить подвиг. Задержимся на этом образе подробнее. Для архаического героя его сила, рост и аппетит - в равной степени показатели героизма (Так, нарт Бадыноко превосходит великанов в обжорстве и потому легко разбивает в бою [Нарты. С. 183]), однако в классическом эпосе возникают сказания о победе как слабейшего над сильнейшим, так и героя со скромным аппетитом над обжорой [Пропп 1955. С. 221];[Шталь. С.208]. И то, и другое реализовано в этой былине: Старчище Иванище сильнее Ильи, Идолище - прожорливее, однако богатырь превосходит обоих. Однако в других былинах сам Муромец предстает как обладатель этих архаических качеств (он способен сокрушить войско, он пьет вино в безмерных количествах). Следовательно, в данной былине мы имеем дело с перенесением характерных черт самого Ильи на его врага и слабого "младшего героя"; при этом можно говорить и об индукции признаков между Старчищем и Идолищем.
На этом примере четко видно, что слабость такого героя - не обязательно слабость физическая. Герои сопоставляются не по мощи рук, а по силе духа. (Забегая вперед, заметим, что у Гомера нет указаний на то, что Одиссей физически сильнее своих спутников, так что причина их гибели - отнюдь не в физической слабости.)
Говоря о страхе как о релевантном признаке слабого "младшего героя", следует отличать его страх от страха, присущего главному герою. Различие очевидно: главный герой, "приужахнувшись", едет биться, "младший герой" - поворачивает назад.
В одной из записей былины о бое с Калином (Аст. № 33) мы встречаемся с ситуацией, зеркальной относительно былины о Ермаке: в роли "младшего героя" оказывается Самсон, крестный отец Ильи. Битва с войском Калина там описана так: оставив богатырей на заставе, Илья Муромец и Самсон вдвоем бьют татар, затем Самсон устает, Илья отправляет его отдохнуть, а сам сражается уже вместе с дружиной. Однако когда богатыри возвращаются с победой, оказывается, что за это время Самсон умер (видимо, следует понимать, что он всё же надорвался в битве). Мы называем Самсона "младшим героем" по статусу, а не по возрасту - его роль в сюжете аналогична роли Ермака, однако он лишен дерзости юноши; Самсон здесь - бесспорно слабый герой.
В своей работе "Южнославянские сказания о Кралевиче Марке в связи с произведениями русского былевого эпоса" М.Г. Халанский приводит большое количество текстов интересующей нас структуры ([Сербский эпос. 1916]; [Сербский эпос. 1933]. Мы будем ссылаться на более раннее издание в тех случаях, когда текст присутствует в обоих сборниках). Мотив гибели "младшего героя" особенно ярко представлен в различных вариантах сербской песни о гибели Андрея, брата Марко Кралевича. В ряде вариантов Андрей - "младший герой" слабого типа, он освобожден своим братом из плена, но не желает признать себя слабейшим и предлагает Марко состязаться. Проиграв состязание, он отправляется в корчму, презрев совет Марко не входить туда, так как там скрываются разбойники. Разбойники убивают Андрея, Марко мстит за брата, убив шестьдесят разбойников [Сербский эпос. 1933. С. 441-445]; [Сербские народные песни и сказки из собрания Вука Стефановича Караджича. С. 228-229], а затем (в некоторых из вариантов) он требует от корчмаря оживить Андрея, что тот и делает. [Халанский. 1893-1895. С. 563-568]. Данный пример чрезвычайно показателен во многих отношениях. Во-первых, мы видим чистый образец "младшего героя" слабого типа, не являющегося при этом заместительной жертвой (Марко легко справляется с разбойниками, погубившими Андрея). Во-вторых, этого героя оживляют в финале - черта, очень существенная именно для этого типа "младшего героя": поскольку он слаб, то он не соперник главному герою и нет необходимости в его гибели (ср. индийского Лакшману). В-третьих, здесь сохранено древнейшее отношение между героями-соперниками: они братья. Можно достаточно уверенно утверждать, что образ "младшего героя" (любого типа) восходит не только к герою, выезжающему на первый подвиг, но и к брату-сопернику, что мотив гибели "младшего героя" есть эпическая трансформация близнечного мифа (вспомним и сказочную трансформацию этого мифа - брат, безуспешно пытающийся повторить деяния главного героя). Наконец, на этом примере хорошо видна тема ревности между братьями, причем здесь ревность заставляет не главного героя погубить своего брата (вспомним Хамдира и Эрпа), а наоборот - толкает "младшего героя" на безрассудство и гибель. (Сопоставление сербского и исландского сказаний служит ярким примером того, как может различаться семантика текстов, обладающих общей сюжетной структурой, архаический источник которой четко прослеживается. Ср. высказывание О.М. Фрейденберг: "Новых форм нет, своеобразие - это сочетание новых содержаний с видоизмененными формами" (Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. Л., 1936. С. 15).) Впрочем, песнь, построенная на ревности Марко к Андрею, тоже существует: братья ссорятся из-за добычи и Марко убивает Андрея, а тот перед смертью великодушно просит брата о двух вещах: не говорить матери о случившемся и выкрикнуть имя Андрея, когда на Марко нападут враги, - те разбегутся в страхе [Халанский. 1893-1895. С. 571]. В этой песне внешняя мотивация братоубийства - добыча, однако слова Андрея о том, что одно его имя способно разогнать врагов, с которыми не сможет справиться Марко, говорит о том, что перед нами "младший герой" сильного типа, убитый братом из ревности к его мощи.
М.Г. Халанский приводит также два изоморфных сюжета, отличающие друг от друга лишь тем, что в одном Марко Кралевич фигурирует в роли главного героя, а в другом - "младшего". Это "Марко и Лютица" и "Милош Обилич". В первом Реля и Милош пленены Лютицей, тогда Марко одолевает двенадцать воевод Лютицы - и следует обмен пленными [Халанский. 1893-1895. С. 161-162]; [Сербский эпос. 1916. С. 170-173]. Во втором Милош сватается к дочери иноземного короля и после ряда сюжетных ходов оказывается в темнице у него; Марко едет его вызволять и попадает туда же. Тогда Милан Топлица берет в плен королевича, следует обмен и свадьба Милоша [Халанский. 1893-1895.С. 533]. Отметим не встречавшийся нам ранее способ освобождения слабых "младших" героев из плена - обмен. Мы обнаружили другой вариант этой песни ("Марко Кралевич и Вуча генерал" // Сербский эпос. 1916. С. 195-204): Милош, Милан Топлица и еще один юнак находятся в темнице Вучи, куда они попали, кажется, пытаясь освободить "старого Топлицу", то есть отца Милана. Марко освобождает всех, взяв в плен Вучу и обменяв его на юнаков.
* * *
В русском эпосе богатыри гибнут крайне редко, поэтому мы не найдем воплощения образа заместительной жертвы. На мировом материале таких примеров мы встретим множество, однако заранее следует оговориться, что мы
* * *
Безусловно, классическим примером заместительной жертвы являются спутники Одиссея. (Сходным образом можно интерпретировать гибель дружины Гунтера в "Песни о Нибелунгах", поскольку во время сражения во дворце Этцеля Гунтер уцелевает (его смерть от руки сестры вынесена за пределы битвы).) Это персонаж групповой: во время столкновения с лестригонами Одиссей бросает одиннадцать кораблей, спасаясь сам на двенадцатом (Х), а при встрече со Скиллой гибнут все остальные спутники (XII). Далее, этот тип героя - пассивный: нередко он погибает случайно; такова смерть не только спутников как единого целого, но и Эльпенора перед спуском Одиссея в Аид (Х). Заметим, что все странствия Одиссея имеют инициатический характер, так что смерть спутников может быть соотнесена как с гибелью некоторых посвящаемых во время обряда [Пропп. 1996. С. 89], так и с ритуальным жертвоприношением, долженствующим заменить посвящаемого. Особенно это относится к Эльпенору, так как в его случае нисхождение в мир смерти выражено эксплицитно.
Несмотря на цитатность "Энеиды" по отношению к "Одиссее", катабасис в ней развернут совершенно иначе. Мотива жертвы перед нисхождением в преисподнюю нет; смерть Анхиза нельзя считать таковой, поскольку эта кончина является мотивацией катабасиса: Эней спускается к умершему отцу. Подробнее этот эпизод мы разберем ниже.
Любопытно, что и другой "цитатный" герой выглядит у Вергилия отличным от его гомеровского прототипа. Речь идет о Палланте. В поединке против Турна он бессилен - его копье едва задевает врага, и Турн поражает его первым же ударом (X, 474 и след.). Следовательно, Паллант, в отличие от Патрокла, "младший герой" не сильного, а слабого типа. Отметим мотивацию отсутствия Энея во время этого боя - он уехал искать союзников (ср. отъезд богатырей в русской былине). Чрезвычайно редкий случай: со слабым "младшим героем" связана триада мотивов, которая, как мы показали, формирует образ сильного "младшего героя". Это, вероятно, объясняется тем, что "Энеида" - эпос авторский, в котором многие традиционные схемы предстают переосмысленными. Паллант - типичный ложный герой, стремящийся совершить подвиг, но не способный на него.
* * *
Возвращаясь к теме заместительной жертвы, обратимся к первой части "Беовульфа" (бой с чудовищем Гренделем и его матерью). Собственно бой предварен гибелью спящего Эскхере в зубах Гренделя (740-746). Вот что писал об этом эпизоде А. Лорд: "У Беовульфа... есть сходство в ряде деталей с сюжетной схемой Ахилла и Патрокла. Есть основание полагать, что Эскхере выступает в роли Патрокла, т.е. близкого друга героя, который гибнет до встречи самого героя с врагом. Действительно, если
Однако мы не можем согласиться с точкой зрения А. Лорда, равно как и П.А. Гринцера [Гринцер. С. 31-233], которые полагают, что Патрокл является заместительной жертвой при Ахилле: во-первых, в тексте "Илиады" Ахиллу гибель не грозит, а во-вторых, герой, имеющий черты заместительной жертвы - это сравнительно пассивный персонаж (забегая вперед, отметим, что пассивное принятие смерти - отличительная черта не только слабого "младшего героя" в роли заместительной жертвы, но и сверхсильного героя-помощника.), смерть которого случайна (Эльпенор падает с крыши, Эскхере убит во сне). Ничего общего с дерзостным Патроклом, готового взять Трою наперекор пророчествам, эти герои не имеют.
Во второй части "Беовульфа" (бой с драконом) в роли группового ложного героя оказывается струсившая дружина Беовульфа. Подобное поведение дружины - не редкость в мировом эпосе. Для примера укажем дружину Ер-Саина в казахском сказании, устремившуюся в бегство при виде врага. Кстати, в этой песни находим и одиночного ложного героя: в бой с калмыками вступают чудесно выросшие сыновья Ер-Саина, и один из них во время штурма калмыцких укреплений падает вместе с конем в ров, но Кобланды вытаскивает его из потока вражьей крови. Все остальные богатыри, включая и Ер-Саина, перескочили ров благополучно. Параллели с былиной об Илье и Калине очевидны. Сын богатыря является "младшим героем" слабого типа.
* * *
В "Похищении Быка из Куальнге" на помощь израненному Кухулину приходят несколько отрядов из Улада. Первым из них предводительствует Фолломайн, сына Конхобара. Хотя в этом отряде трижды пятьдесят юношей, отряд действует как единый персонаж - поражает втрое больше врагов и гибнет. Когда Кухулин приходит в себя, он узнает о гибели юношей и сожалеет о ней (С. 215-216).
Аналогичен групповой образ отрядов Финтана, Менда и возниц - вступив в битву после боя Кухулина с Фер Диадом, они так же одолевают втрое больше противников и гибнут все, за исключением предводителей (С. 280-282). Мы видим образ, аналогичный спутникам Одиссея - групповой "младший герой", являющийся заместительной жертвой (хотя последнее эксплицитно не выражено). Впрочем, здесь есть существенное отличие: ирландские отряды являются еще и групповым ложным героем - они пытаются задержать войска Коннахта, как это делал Кухулин. (Последнее относится и к центральному сказанию в монгольской "Гэсэриаде" - гибели оживлению богатырей Гесэра, павших в войне с шарайголами. Войско Гесэра здесь предстает групповым "младшим героем" слабого типа - несмотря на то, что каждый из тридцати богатырей в своем последнем бою истребляет врагов тысячами и десятками тысяч.)
Последний "младший герой", гибель которого ведет за собой общее наступление Улада, - это Суалтайм, "земной" отец Кухулина. Мы снова (ср. былину (Аст. I № 33), где в роли "младшего героя" оказывается Самсон - крестный отец Ильи Муромца. Также нам это встречалось и в "Энеиде") видим, что отец (пусть номинальный) выступает по отношению к сыну как "младший герой". Гибель его тоже своеобразна: когда Катбад отвечает отказом на призыв Суалтайма придти на помощь Кухулину, то щит Суалтайма падает из его рук и краем отрубает ему голову, мертвая голова повторяет призыв - и Конхобар приказывает войскам выступать (С. 289-291).
* * *
Не только отец может играть роль заместительной жертвы при сыне, но и наоборот. Так, в нартском эпосе осетин существует несколько версий сказания, как в отместку были убиты сыновья Сырдона - в этом случае пассивные сыновья оказываются заместительной жертвой. Сходный эпизод обнаруживается и в эддических сказаниях о богах: когда асы собираются казнить Локи, они убивают одного из его сыновей и связывают отца кишками сына [Старшая Эдда. М., Л. 1963. С. 60]. О сходстве образов Локи и Сырдона написано чрезвычайно много (См., например: [Мелетинский Е.М. Происхождение героического эпоса. С. 173-175]; [Дюмезиль Ж. Скифы и нарты. М., 1990].
* * *
Рассматривая якутские олонхо, мы находим большое количество интересующих нас примеров. Поскольку в нашем распоряжении есть фундаментальный свод сюжетов Н.В. Емельянова, то представляется целесообразным не анализировать каждое олонхо по отдельности, а представить результаты общего анализа.
Однако перед этим следует сделать одну существенную оговорку. Хотя спасение одного богатыря другим является одним из основных сюжетных ходов олонхо, нам подчас трудно определить, к какому типу героя относить спасенного: то ли это слабый "младший герой", которого выручает главный, то ли это главный герой, на помощь которому вовремя прибывает герой-помощник. Другая особенность спасения якутского героя: за его гибелью всегда следует воскрешение - либо другим богатырем, либо небесными шаманками. Поэтому сюжетно нет разницы, отправился богатырь на помощь сражающемуся герою или вступил в бой после его смерти - это совершенно не влияет на счастливый финал. Такое снятие противопоставления жизни и смерти возможно и в рамках текста (временная смерть индийского Лакшманы), и в рамках традиции (судьба былинного Ермака, который у одних сказителей гибнет, а у других - нет) (Об отсутствии противопоставления
Итак, вместо гибели "младшего героя" мы видим то, что П.А. Гринцер назвал "едва-не-смерть" (относя сюда и гибель с последующим воскрешением), а мотив приобретает вид "спасение младшего героя старшим" или "спасение главного героя героем-помощником". Спасение это в олонхо бывает двояким: либо герой нуждается в помощи во время боя, либо его надо вызволять из темницы Нижнего Мира, в последнем случае часто - мертвого. Представляет определенный интерес показать, кто именно спасает героя, поскольку в подавляющем большинстве случаев это различные родственники.
В целом "спасение слабого младшего героя главным" в якутском олонхо выглядит следующим образом. Далее анализируются следующие олонхо: № 3 "Сын лошади Дыырай Бёгё", № 4 "Сын лошади Дыырай Бэргэн", № 5 "Сын лошади Дыырай Богатырь", № 13 "Кыыс Туйгун", № 15 "Кылааннаах Кыыс Туйгун богатырка", № 20 "Эр Соготох", № 24 "Эрэйдээх-Буруйдаах Эр Соготох", № 29 "Кёгюл Бёгё", № 30 "Илэ Хара и Ала Хара", № 32 "Ёлюю Юёдюлбэ богатырь", № 33 "Басымньы Баатыр и Эрбэхтэй Бэргэн", № 36 "Тёбёт Мэник", № 38 "Эрбехчин Мэргэн", № 39 "Кюн Мёнгюрюен старик и Кюн Тэйгэл старуха", № 44 "Джуларытта Дохсун", № 46 "Сююлэлджин Боотур", № 49 "Кюрэстээни Бэргэн", № 50 Тамаллаайы Бэргэн", № 51"Кёнтёстей Бёгё", № 53 "Молуо Даадар", № 54 "Эрэбил Бэргэн", № 55 "Бэрриэт Бэргэн", № 57 "Уол Туралыма богатырь", № 59 "Айыы Дугуйдаах", № 60 "Юёлэн Хардааччы", № 61 "Богатыри Тюмэн Тююрэй и Киндили Хаадыат", № 62 "Алаатыыр Ала Туйгун", № 64 "Джуларыттар Бэргэн", № 66 "Нюргун Боотур Стремительный", № 67 "Нюргун Боотур Стремительный", № 68 "Нюргун Боотур Стремительный", № 69 "Нюргун Боотур", № 70 "Кыыс Нюргустай Куо", № 75 "Мюлджюёт Бёгё".
Специфический для олонхо сюжет - богатырь молит главного героя защитить его от преследования чудища-абаасы, обещая в награду отдать сестру в жены (№ 3, с. 23; № 4, с. 33; № 5, с.36; № 20, с.97; № 30, с. 131; № 33, с. 136; № 38, с. 152-154; № 44, с. 167-170; № 49, с. 189, 190; № 50, с.199; № 51, с.203; № 53, с.212; № 55, с.219-220; №59, с.229-231; №60, с. 236; № 61, с. 237; № 64, с. 250). С подобным мы не встречались: герой сам ставит себя в положение "младшего", признавая свою беспомощность. Такого героя не стоит называть ложным, поскольку он сам сознаётся в своей неспособности одолеть врага. Несколько особняком стоят те случаи, когда главный герой спасает брата будущей жены из темницы Нижнего Мира (№ 36, 149; № 67, 268).
Также и богатырка - невеста главного героя - может признавать свою неспособность освободить героиню (№ 57, с. 223).
Возможна и обратная ситуация: невеста спасает жениха (№ 39, с. 157; № 46, с. 181) или сестра-богатырка спасает брата (№ 13, с. 66; № 15, с. 69).
Часто в роли ложного героя оказывается старший родич: отец (№ 24, с. 112; № 29, с. 129; № 39, с. 157) или брат (№ 30, с. 130; № 54, с. 217). Случай спасения отцом сына - единичен (№ 31, с. 134).
В других олонхо главный герой спасает из Нижнего Мира неродного богатыря (№ 4, с.35; № 32, с. 135; № 49, с. 189; № 51, с. 203; № 53, с. 214; № 59, с.230; № 62, с.240; № 75, с. 293); иногда главный герой спасает слабых героев в бою (№ 53, с. 212-213). Мы акцентируем внимание на том, в какой именно ситуации главный герой спасает "младшего", поскольку, как будет видно в дальнейшем, спасение из Нижнего мира - это самостоятельный мотив, который может накладываться на мотив "Едва-не-гибель младшего героя".
Вереница слабых младших героев предстает в разных вариантах олонхо "Нюргун Боотур Стремительный", сюжет которого сводится к тому, что богатырь разъезжает по свету, спасая и родных и чужих (№ 66, с. 262-263; № 68, с.269; № 69, с. 271). То же мы видим и в олонхо о богатырках-защитницах (№ 70, с. 272).
* * *
Анализируя великую индийскую эпопею "Рамаяна", П.А. Гринцер особо заостряет внимание на образе субститута главного героя, функция которого - "смерть за героя в обстоятельствах, по логике которых смерть в первую очередь угрожает самому герою" [Гринцер. С. 231-232]. Ученый выделяет два основных субститута Рамы - это Лакшмана и Хануман. Самый яркий эпизод, связанный с Лакшманой - его временная смерть в бою с Кумбхакарной. Это чистая реализация мотива "гибель младшего героя". Поскольку на этот бой должен был выйти Рама и яд оружия Кумбхакарны предназначался ему, то Лакшмана выступает здесь как "младший герой" слабого типа и как заместительная жертва - нет и намека на тему ревности старшего брата к силе или славе младшего. Именно слабого "младшего героя" часто оживляют - это и происходит с Лакшманой, которого возвращают к жизни Джамбаван и Хануман. Образ Ханумана мы разберем в следующей главе.
В "Махабхарате" тема заместительной жертвы присутствует неоднократно: это и гибель нищенки и ее сыновей в смоляном доме, и истребление спящего войска Пандавов Ащваттхаманом (в последнем эпизоде особо следует отметить гибель пяти сыновей Пандавов и Драупади - каждый сын гибнет вместо своего отца).
* * *
Сравнительно редкую реализацию образа слабого "младшего героя" обнаруживаем в африканском эпосе - в малийских сказаниях о Сундьяте. В описании его борьбы с Сумаоро интересующие нас персонажи принадлежат к стану врагов - это сам Сумаоро и его сын Сосо Балла. Сундьята (во главе войска) сначала разбивает войско Сосо, а затем сражается с войском Сумаоро и выясняет, что его главный враг неуязвим и к тому же может принимать шестьдесят девять обличий [Котляр. С. 149]. Использование мотива "Едва-не-смерть младшего героя" (потерпев поражение, Сосо не гибнет) здесь обусловлено чисто повествовательными целями: силы противников Сундьяты должны возрастать (ср. сказания о Джангаре). Заметим, что в жертву этому приносится логическая обоснованность поступка Сумаоро: непонятно, зачем отец, будучи неуязвимым, посылает на бой сына.
* * *
Последнее сказание необычно тем, что отец изображен более сильным, чем сын. В подавляющем числе произведений мирового эпоса дело обстоит наоборот. Так, в "Энеиде" родители Энея являются заместительной жертвой по отношению к нему: на мифологическом уровне гибель Креусы дает возможность Энею и его спутникам вырваться из разрушаемой Трои (II, 730-794), а смерть Анхиза обеспечивает благополучное прибытие в Италию (III, 692-718). Кроме того, смерть Анхиза сюжетно оправдывает нисхождение Энея в Аид, где мертвый отец пророчит сыну. Несмотря на цитатность, литературность и политическую тенденциозность этого эпизода, в нем воплощены чрезвычайно архаические моменты. Это "Вызволение сыном отца из преисподней" (сюжет архаического эпоса) и "Видения мира мертвых" (сюжет, возникший еще в Шумере, о чем см. ниже). Эти мотивы мы проанализируем на собственно эпическом, а не литературном материале.
Обращаясь к теме спасения сыном своего отца, мы вновь погружаемся в безбрежное море тюрко-монгольского эпоса, и на сей раз предметом нашего рассмотрения будет "Джангар". Из двенадцати пунктов типовой композиционной структуры тууль-улигера, выделенной А.Ш. Кичиковым, нас будет интересовать одиннадцатый: "Поход в страну мангусов (захватчиков) за угнанными в плен родителями (народом)" [Кичиков. С.12]. Перед нами уже знакомый сюжетный ход, где отец главного персонажа выступает в роли "младшего героя" слабого типа или пассивного персонажа, которого надлежит спасать. Такой пассивный отец фигурирует в тууль-улигерах, реконструированных Г.И. Михайловым [Михайлов. С.156-179; 202-230], состоящих из трех сюжетных ходов - рождение и возмужание героя, брачная поездка, поиск и возвращение угнанных в плен родителей.
Сразу же напрашивается параллель с волшебной сказкой, однако разница очевидна: в сказке "второе вредительство" направлено
Возникший в недрах архаического эпоса, этот сюжетный ход дожил и до стадии классики и встречается не только в монгольском эпосе, но и в таких эпопеях, как "Алпамыш" и "Одиссея" [Кичиков. С. 91]. В "Алпамыше" эта тема дважды выражена во втором ходе повествования: тесть Алпамыша бедствует в стране калмыков (после отъезда оттуда Алпамыша и Барчин), а отъезд Алпамыша ему на помощь приводит к бедствиям родителей, сестры и супруги Алпамыша у него на родине. В "Одиссее" в этом аспекте важны лишения, которые терпит престарелый Лаэрт, отец Одиссея. Оба эти сюжета реализуют мотив "муж на свадьбе своей жены", страдания родителей находятся на периферии повествования, и то же мы можем сказать и о русской былине "Добрыня и Алеша". На фоне приведенных примеров становится ясна архаичность мотивации финального поступка Добрыни: явившись неузнанным на свадьбу своей жены с Алешей Поповичем, он, открывшись, наказывает Алешу не за то, что тот хотел жениться на его жене, а за обман своей матери, которой Алеша принес ложную весть о смерти Добрыни (например, Рыбн. № 26, 304-325). Вспомним, что мать Одиссея в подобной ситуации умерла, не дождавшись возвращения сына. Важно отметить, что в памятниках классического эпоса мы выходим за пределы мотива "Гибель младшего героя"- и мать, и отец в данном случае являются персонажами в равной степени пассивными, к собственно героям их причислить нельзя.
Однако вернемся к эпосу монгольских народов. Мы не будем приводить здесь многочисленные примеры реализации описанного выше мотива, лишь упомянем, что они встречаются в калмыцких сказаниях о Хара-Кюкюле, о Бамбал-хане, Дамбин-Улане, Эрийн-Сайн-Сеняке [Кичиков. С. 72, 77-81].
Сюда же можно отнести и седьмую песнь монгольской "Гесериады" - сказание о том, как Гесер вызволил из преисподней свою земную мать, - оно аналогично другим эпическим произведениям, где герой возвращает к жизни погибшего отца (см. ниже). Основное различие касается описательной, а не сюжетной стороны: в монгольском сказании нет "видений ада", а повествование сильно окрашено буддийскими мотивами. Вероятно, в сфере истории религии (а не истории эпоса) лежит и ответ на вопрос, почему герой освобождает из преисподней мать, а не отца - ведь у Гесера отец есть (даже два - земной и небесный). Мы полагаем, что это объясняется буддийским влиянием - широкой известностью повести о том, как вывел мать из преисподней Будда Шакьямуни (О буддийском влиянии на "Гесериаду" см.:[Рерих]).
* * *
В одном из олонхо (№ 68) мы находим рассказ о судьбе потомков Нюргуна - его дочери-богатырки и ее сына. Далее анализируются следующие олонхо: № 4 "Сын лошади Дыырай Бэргэн", № 14 "Кыйдааннаах Кыыс богатырка", № 24 "Эрэйдээх-Буруйдаах Эр Соготох", № 39 "Кюн Мёнгюрюен старик и Кюн Тэйгэл старуха", № 41 "Бэрт Хара", № 43 "Улкумню Уолан", № 68 "Нюргун Боотур Стремительный", № 69 "Нюргун Боотур ", № 71 "Кыыс Нюргун Туйгун", № 74"Кыыс Джуурайа богатырка". Зять Нюргун Боотура оказывается бледной личностью, он гибнет в бою, и родившийся после его смерти сын добывает его тело, оживляет и вместе с отцом карает убийцу. Отца как "младшего героя" при сыне мы уже встречали в ирландском эпосе (Кухулин и Суалтайм); в олонхо такая ситуация - не редкость. Отца спасают как мертвым (заточение в темнице Нижнего Мира есть временная смерть (№ 4, с. 35; № 14, с. 68; № 41, с. 162; № 43, с. 167; № 69, с. 271; № 74, с. 287)), так и живым, причем некоторые случаи, обозначенные нами как помощь в бою, таковыми являются весьма относительно: сын находит отца изможденным после битвы, отвозит домой, где его выхаживает мать (№ 24, с. 112; № 39, с. 157). На вопрос, почему в олонхо отец и сын почти никогда не бьются спина к спине, ответить несложно: во-первых, спасение сыном отца (точнее, его тела) из преисподней есть реализация общемирового сюжета "месть сына за погибшего отца" - с той разницей, что в олонхо отец всегда воскрешен; во-вторых, в олонхо, как и в других тюрко-монгольских сказаниях, появление сына-богатыря возможно только при уходе отца из сюжета. Отметим, что этот закон не распространяется на специфически якутский образ девы-богатырки: Кыыс Нюргун помогает отцу во время поединка (№ 71, с. 274).
* * *
Продолжая тему спасения сыном тела погибшего отца из преисподней, выйдем за пределы Евразии и обратимся к замечательному памятнику индейцев киче (майя) - "Книге народа" ("Пополь Вух"). В ней собраны разнородные по происхождению мифы, в том числе два цикла о героях-близнецах Хун-Ахпу и Шбаланке. В первом цикле об их происхождении не сообщается ничего, во втором, напротив, история их предков разработана весьма тщательно. Она и будет нас интересовать.
Детьми Создательницы и Творца были Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу - тоже, видимо, близнецы, действующие как один персонаж (неразличение единичности и двоичности в их образах доходит до такой степени, что о них говорят то в единственном, то во множественном числе (II, глава 14)). Они играли в мяч на дороге, ведущей в Шибальбу (преисподнюю), и эта игра была такой, что вся преисподняя сотрясалась (ср. якутских богатырей, которые боем едва ни разрушают мир). Владыки Шибальбы решили завладеть снаряжением для игры в мяч, и для этого они пригласили Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу сыграть с ними (II, глава 1). Спустившись в преисподнюю, Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу нарушили все запреты поведения живых в царстве мертвых [Пропп 1996. С. 67-69], поэтому они проиграли и погибли (II, глава 2). Череп Хун-Хун-Ахпу повесили на дерево, этот череп плюнул в руку девушки из преисподней - Шкик - и она зачала главных героев, которые в дальнейшем будут называться детьми Хун-Хун-Ахпу и Вукуб-Хун-Ахпу (хотя череп был один) (II, глава 3). Шкик поднимается в Средний Мир, рождает Хун-Ахпу и Шбаланке, которые после ряда приключений тоже начинают играть в мяч на дороге в Шибальбу (II, глава 7). Владыки Шибальбы приглашают и их, но в отличие от своих отцов герои не нарушают запретов и побеждают (II, главы 8 - 13). Хун-Ахпу и Шбаланке принуждают владык Шибальбы выдать им тела отцов, разговаривают с ними, воздают почести телу отца (см. выше о неразличении единичности и двоичности) - и затем Хун-Ахпу и Шбаланке возносятся на небо, на Солнце и Луну (II, глава 14).
Поскольку Хун-Ахпу и Шбаланке - главные герои первой и второй частей "Пополь Вух", то нам кажется возможным рассмотреть образ их отцов не только как "младшего героя" слабого типа, но и как заместительную жертву (ср. Эльпенора в "Одиссее") - ведь в центре внимания находится не судьба отцов, а подробный рассказ об испытаниях Хун-Ахпу и Шбаланке в преисподней.
Как видим, архаические сказания о добывании сыном тела погибшего отца из преисподней структурно сходны у народов разных полушарий. Отметим также, что эпос киче более архаичен, чем якутский - в нем всё решают магические поединки, а воинская тематика отсутствует полностью.
Поделиться книгой: