– Мне не страшно.
Зачем-то сказал. Обычно так говорят, когда страшно.
Думай. Что там было в записке? Где она? Вот. 2 метра 45 сантиметров. Хорошо, после этого потолок опустился еще дважды. Получается, сейчас высота 2 метра 35 сантиметров. Я не баскетболист, так что нормально.
Выпускать меня они не собираются, но делать то, что они хотят, тоже нельзя. Это же полный бред, ну какой миллион знаков? Они хоть понимают, сколько это?
– Толстой столько не писал, а я не Толстой.
Или писал? В «Войне и мир» явно больше миллиона знаков. Может, миллионов пять. Но это же «Война и мир». Я-то здесь при чем? Я не писатель, а всего лишь журналист.
Думай, думай. Надо понять, кто меня похитил, если это все-таки похищение. Где я был? Так, надо вспомнить, где был… Что последнее я помню? Какой был день недели? Нет, это слишком сложно, день недели не помню. Число? Нет. Был рабочий день. Да, точно, рабочий день, потому что я поехал в редакцию и зашел к Кудрявцеву. Рассказывал ему, что есть идея поехать в Финляндию на какой-то фестиваль Red Bull. Можно завязать партнерские отношения. На самом деле я просто хотел съездить в Хельсинки за чужой счет, но Кудрявцеву внушал, как это полезно. Он сказал, что подумает и выпроводил меня из кабинета.
Дальше, что было дальше? Дальше я делал вид, что работаю. На самом деле в тот день я ничего не писал, да я вообще редко что-то писал, поскольку тексты о спорте в «Вечерке» были нежелательным элементом. Кудрявцев ненавидел спорт, а я ненавидел Кудрявцева с того момента, как он выключил редакционный телевизор, когда я смотрел финал чемпионата мира по хоккею. Наши играли с канадцами, а этот придурок… Ладно, проехали.
Я ушел раньше. Вспомнил! Думал о том, что надо заглянуть к отцу. Я всегда заходил к нему в день рождения. Сколько ему уже? Не помню, наверное, 65. Исполнилось уже или нет? Был день рождения?
– Какой сегодня день? Дата?
Это важно. Никогда не забуду, что однажды сказал отец. Года три назад, наверное.
– Это очень важно. Какой день?
Никто не отвечал.
– Вы не понимаете, это очень важно. Очень! Дату! Сколько я здесь на самом деле?
Что был за день тогда? Вторник, среда? Не помню. А число? Тоже не помню.
– Это вопрос жизни и смерти. Выпустите!
Снова занервничал и начал долбиться в дверь.
– Да пустите же!
Обмяк и оказался на полу. В глазах слезы. За что мне это? Что за нелепая игра?
– Хорошо, плевать. Я буду писать. Только скажите, какая сегодня дата.
Сказал тихо. Никто не ответил. На часах было 42 минуты 16 секунд.
Кажется, в тот день я не дошел до дома. Тогда меня и похитили. Только где? Точно помню, что зашел в овощную лавку и купил грецких орехов. Что было потом, не знаю.
5
Будем считать, меня похитили. Что делать? Как не хочется выполнять их условия. Что за бред? Они всерьез хотят, чтобы я написал миллион знаков? Но о чем?
Еще раз посмотрел в записку. Первая тема – «Вселенная». Улыбнулся.
– Какая еще Вселенная?
Не хочу я выполнять их условия. Не хочу и все. Если начну делать это, они меня не отпустят.
А в ином случае они меня, конечно, отпустят, как же. Тупик какой-то, как поступать в таких ситуациях, меня не учили. А кого учили? Да никого. Вспомни еще уроки ОБЖ в школе. Смешно. Только улыбаться уже не хочется.
– Ладно, давайте так: я начну писать, только дайте мне сходить в туалет.
Хочется очень.
– Или вы мне тут горшок поставили?
Пошутил, заставил себя улыбнуться. Осмотрел комнату, туалета нет, горшка тоже.
– Я же говорю, напишу я про вашу Вселенную, хорошо, вы победили. Только в туалет дайте сходить нормально.
Молчание. Никакой обратной связи, это очень раздражает. Абсолютная неопределенность.
– Вы понимаете, что я не могу писать текст в таких условиях?
Опять занервничал, повысил голос.
– Вы меня похитили, я не знаю, где я, какой сейчас день и вообще ничего не знаю. Я хочу в туалет, понимаете?
Закричал.
– Да откройте же! Выполню я вашу условия, понятно? Мне что, прямо здесь в туалет ходить?
Опять стал долбиться в дверь.
– Хотите, да? Хорошо, вот вам, пожалуйста.
Достал то, чем был снаряжен для жизни, руки дрожали, трясло, нервы.
– Вот вам, пожалуйста, вот вам текст, все миллион знаков прямо на дверь.
Обильно на дверь.
– Довольны? Я спрашиваю, довольны?
Не поднимая штанов, опять долбился в дверь. Стоял в луже, кажется, плакал.
– Выпустите, слышите. Выпустите.
Тихо повторял «выпустите» много раз. После от изнеможения скатился по двери прямо в лужу.
В этом момент я осознал, что это не игра. Меня действительно похитили и, судя по всему, мне отсюда не выбраться. Не знаю, какие у них цели на самом деле, чего они хотят. Скорее всего, просто убьют меня. Зачем им мои тексты? Это просто смешно.
– Хорошо, я же сказал, что напишу про Вселенную.
Сказал это скорее для себя. Но зачем идти у них на поводу? Ты об этом подумал? Что тебе дадут эти тексты? Оттянут твою смерть? Или что?
Нет, они не будут убивать меня. Хотят, чтобы меня раздавил этот потолок, так? И если я буду выполнять их условия, он меня не раздавит. Но что дальше?
– Если я все-таки напишу миллион знаков, вы меня отпустите, да?
Они не ответят. Где эта записка, черт, прямо в луже. За что мне это, а?
Громко закричал, повторяя про себя «за что, за что, за что».
– Да за что мне это, а?
Встать! Соберись! Поднялся, еще раз перечитал записку. «Дверь откроется, когда вы напишете миллион знаков высококачественного текста». Значит, это их условие.
– И вы правда откроете дверь?
Ответа нет и не будет, смирись с этим. У меня нет другого выбора. Надо писать тексты, иначе не выбраться. Не знаю, откроют или нет, но какая разница? Мне остается только два варианта – или похоронить себя здесь, утонув в собственной продукции, или согласиться играть по их правилам и надеяться, что они выполнят то, что обещают. Напишу, и дверь откроется.
– Хорошо, я согласен, слышите. Согласен.
6
Нет даже стула. Как писать?
– Мне на корточках, что ли, сидеть?
Стул бы хоть дали, им жалко, что ли? Ладно, я и на корточках могу, да и печатную машинку можно на пол поставить, если что. Хорошо, вот стол, вот машинка, вот листы бумаги. Как печатать-то? Помню, когда был молодой, только начинал карьеру, несколько раз писал от руки и приносил машинисткам. Но это когда было? Приходил в редакцию лет в шестнадцать, у меня там дядя работал, давал задания, принес пару статей, написанных от руки. Дядя познакомил меня с машинистками. Помню только, что в их комнате было сильно накурено. Но даже в ту бедную редакцию в том же году завезли компьютеры, потому что без них работать было уже невозможно. К тому же, содержать машинисток дороже, чем один раз закупить компьютеры и пользоваться ими много лет. Это была не «Вечерка», а другая газета, районная, там эти компьютеры потом стояли много лет. Как-то пришел навестить дядю и увидел пузатые древние мониторы, хотя во всех нормальных редакциях уже стояли тоненькие экраны.
Печатать на машинке я тоже пробовал, когда учился в СПбГУ на матмехе. Один профессор, коллекционер всякого старья, как-то принес на пару машинку, он любил развлекать нас такими вещами, чтобы не было скучно. Тогда я чуть-чуть попечатал, понял, как работает механизм.
– Так, надо вспомнить. Вот так, да, лист сюда, потом так.
Что там за тема? Где здесь буква «в»? Как сделать, чтобы она была прописной?
«Вселеная». Первое слово, и сразу с ошибкой. Вторая «н» не нажалась. Как исправить?
– Мне нужно исправлять ошибки?
Ошибки ведь будут. И случайно, и по глупости.
– Может, вы мне справочник дадите?
Пошутил. Уже давно пользуюсь смартфоном, чтобы проверять себя. Раньше на рабочем столе лежал справочник Розенталя. Смартфона у меня нет, проверил. Забрали. Справочника тоже.
– Хорошо, тогда я буду ошибаться, сами виноваты.
Значит, Вселенная. Что можно написать на эту тему? Что за глупость? Какой последний материал я писал для «Вечерки»? Сейчас вспомню. Что-то про трансферы «Зенита». Сейчас это смешно. Как будто тема про «Зенит» менее глупая, чем Вселенная.
Что писать? И как? Сколько лет я в журналистике? Почти двадцать. Если бы Кудрявцев дал мне задание написать про Вселенную, как бы я поступил, с чего бы начал?
«Вселенная – это продукт большого взрыва. Но что такое большой взрыв, никто не знает». Напечатал. Но почему никто не знает? Я не знаю, а какой-нибудь Стивен Хокинг очень даже знает. Наверняка в России тоже есть какой-нибудь эксперт, который мог бы объяснить простым языком, что такое Вселенная. Я бы нашел его телефон, позвонил, поговорил. Потом бы начал искать в интернете, собрал интересные факты, тут даже «Википедия» помогла бы.
Но что делать сейчас? Как писать без интернета, телефона? Это не журналистика, а какая-то ерунда.
– Не знаю я, что писать, понятно? Просто не знаю.
Интернет бы провели. Какая еще печатная машинка, вы что, с ума сошли?
Как же неудобно сидеть на корточках. Встал.
– Мне бы стул и интернет, тогда нормально будет.
Испугался. Вместо ответа потолок снова хрустнул и опустился. 2 метра 30 сантиметров. Поднял руки, почти достаю до потолка. Надо продолжать писать.
7
Есть час, чтобы написать этот текст про Вселенную, тогда потолок не опустится, правильно я понимаю?
– Это так?
Ты уже думаешь, что они читают твои мысли? Не бредь. Снова на корточки, поехали…
На часах было 12 минут 43 секунды, когда текст был написан. Много опечаток, но какая разница, иного выхода нет, не переписывать же.
– Как узнать, что здесь три тысячи знаков? Как узнать, что не меньше?
Молчание. Даже тут ответа нет. Ладно, многолетний опыт подсказывает мне, что тут не меньше трех тысяч.
– Хорошо, я написал текст, вот лист. Что с ним делать дальше? Как его передать?
Молчание. Понятно, значит, это все ерунда. Меня просто разыграли. Оставят здесь умирать, и никакие тексты им не нужны. Это просто розыгрыш. Для меня, видимо, смертельный.
– Я написал текст, понимаете? На-пи-сал. Что делать дальше?
И пустота в ответ. Как же душно в этой комнате, нет окон. Не люблю, когда душно.
– Хорошо, значит, зря я писал, да? Плевать мне на вас, ясно. Делайте, что хотите. Хотите убивать, убивайте, пусть этот потолок сразу меня раздавит, упадет и все, к чему эти игры?
Лег на пол, хоть он прохладный. Поесть, что ли?
– Насколько я понимаю, из еды только консервы, да?
Даже воды нет. На самом деле не хочется ни есть, ни пить. Пошли вы.
– Давай, опускайся уже.
Взгляд в потолок. Как же трудно разговаривать с потолком, особенно если он пытается тебя убить. Это невыносимо. К черту все.
Что-то выпало. Вот оно, да. Хоть что-то. Подполз к трубе, откуда вылетела записка. Значит, так со мной будут общаться. И только так. Понятно.