Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Чаша полыни. Любовь и судьбы на фоне эпохальных событий 20 века - Владимир Фромер на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

— А кто же еще? Учитель даже лично встречался в прошлом веке здесь в Германии с одним амбициозным экономистом, которому и вбил в башку идею об особой миссии пролетариата. Он даже помог ему сочинить манифест, а уж потом мы позаботились о его распространении. Теперь учение о классовой борьбе весьма успешно проходит проверку на практике в России.

— Ну а расовая теория?

— Ты еще не понял? — усмехнулся гость. — Это ведь тебе предстоит осуществлять ее на практике.

— Ну а если я откажусь? — спросил он пересохшим вдруг ртом, сам не узнавая своего голоса.

— Тогда нам придется искать другого исполнителя, — пожал плечами гость, — а ты так и останешься прозябать в ничтожестве. Но ты не откажешься.

«Разумеется, не откажусь, — подумал он, чувствуя прилив эйфории, похожей на легкое опьянение, — кто же отказывается от власти. Только власть дает ощущение всемогущества и полноты жизни. Я стану вершителем судеб Германии. Да что там Германии! Всего мира!»

— Ну, положим, не всего мира, а только Европы, — сказал гость. — Разве этого тебе недостаточно?

— Ты читаешь мои мысли?

— Это не так уж трудно. Можешь считать, что период мучительной анонимности у тебя уже позади. Сейчас, когда Германия буквально в осаде кризисов и бед, наступает твое время. Тебя ждет фурор, блеск и аплодисменты. Но все это придет не сразу. Твой поход к власти продлится тринадцать лет.

— Почему так долго? — вырвалось у него.

— Не так уж и долго, если принять во внимание, что тебе придется все начинать с нуля. Кстати, власть будет тебе принадлежать тоже только тринадцать лет.

— А что будет потом?

— На этот вопрос я не могу ответить. Это ведомо только Создателю.

Он молчал, обдумывая услышанное. Эйфория прошла, и он вновь почувствовал себя маленьким и жалким. Ему показалось, что он заглянул в бездну, и от этого кружилась голова.

— Какова цена, которую я должен буду заплатить за все это? — спросил он тихо.

Гость засмеялся, отчего на миг все вокруг дрогнуло, как при землетрясении.

— Неужели ты думаешь, что кому-то нужна твоя душа? Она ведь совсем не похожа на красотку, которой приятно овладеть. И насчет огненной геенны не беспокойся. Ее просто не существует. Я ведь уже говорил, что у тебя примитивное представление о мироздании. За власть и могущество платить, разумеется, придется. Ну а как платить — ты узнаешь, только когда попадешь к нам. Здесь же ты просто выдашь мне вексель, который со временем будет тебе предъявлен. Вот и все.

Он понял, что решающий миг близок, и, чтобы хоть немного отдалить его, неожиданно для себя самого спросил:

— А как твой Учитель относится к евреям?

Гость усмехнулся и ответил сразу, словно ждал этого вопроса:

— Он их ненавидит.

— Почему?

— Да потому, что Создатель даровал им великую Книгу вечности. Тот, кто разгадает ее сокровенный смысл, поймет, в чем цель мироздания. Это единственная книга, которую Учитель постоянно штудирует. Но, несмотря на все усилия, он не в состоянии пока разгадать замысел Творца.

Зато он каким-то образом уговорил Создателя повторить историю Иова — только на сей раз применительно к целому народу. Ты ее помнишь?

— Ну да, — сказал он. — Мы ведь Библию в школе проходили.

— Вот именно. Только теперь важнейшая роль в финале этой истории отводится тебе…

«Значит, я их уничтожу», — подумал он и, окончательно решившись, произнес:

— Я согласен.

Он проснулся, когда слабые отблески красноватых лучей пробились сквозь решетчатое окно и немногочисленные предметы в комнате вновь приобрели конкретные очертания. Рука его затекла, потому что он заснул в неловкой позе, сидя за столом.

«Значит, это был всего лишь сон», — подумал он не без сожаления.

Взгляд его упал на записку на столе. Некий Антон Дрекслер приглашал его сегодня в пивную «Штернэккерброй», в доме номер 54 по улице Имталь на заседание учредительного комитета Национал-социалистической немецкой рабочей партии.

«Как они смешны с этой своей крошечной организацией, рассчитанной на психологию маленьких людей, — подумал он. — Но делать мне все равно нечего. Почему бы и не пойти?»

* * *

В 1946 году в развалинах одного из берлинских домов в обгоревшем сундуке был обнаружен странный документ. Как оказалось, это был договор, заключенный Адольфом Гитлером с Дьяволом. Уникальный текст был отправлен немецкими монахами в Ватикан. Группа из четырех экспертов после тщательного изучения пришла к выводу, что подпись Гитлера под договором, сделанная кровью, подлинная. Архивы Ватикана надежно хранят свои тайны, и сведения о существовании такого документа проникли в печать лишь весной 2009 года.

Чаша полыни

Часть первая


Кануны

Фюрер

30 января 1933 года рейхспрезидент Германии генерал-фельдмаршал Гинденбург принял в своей резиденции фюрера национал-социалистической партии Адольфа Гитлера. Рейхспрезидент стоял, опираясь на палку, очень прямой, очень дряхлый, и взирал с высоты своего роста на коротышку ефрейтора, вспотевшего в наглухо застегнутом черном парадном сюртуке. Президент не предложил ему сесть.

Гитлер, пытаясь выглядеть солидно, выпятил грудь и надменно вскинул треугольный мясистый нос, вызывающе торчавший над черными усиками. Президент стоял неподвижно и был похож на высокое старое дерево. Такие деревья нельзя свалить. Они падают сами, когда приходит срок, и то лишь потому, что гниют изнутри.

И восьми месяцев не прошло с тех пор, как Гитлер оспаривал у Гинденбурга высший пост в государстве. Тогда Гитлер в предвыборную кампанию за одну только неделю посетил двадцать городов, ежедневно выступая на трех-четырех митингах, организованных с военной четкостью. Это он, фюрер, придумал эффектный пропагандистский трюк. Зафрахтовал самолет и парил над Веймарской республикой, поражая воображение избирателя своей жутковатой вездесущностью. Геббельс тут же выдвинул лозунг «Гитлер над Германией», вызвавший ликование и страх у миллионов людей.

«Мимо навозной кучи проносился магнит, а мы потом видели, сколько железа было в этой навозной куче, и сколько его притянул магнит», — записал Геббельс в своем дневнике.

И хотя Гитлер проиграл тогда «старому господину», но все же полученных им тринадцати с половиной миллионов голосов хватило на то, чтобы в относительно короткий срок устранить все преграды на пути к власти.

Фюрер робел перед Гинденбургом, подавлявшим его не только своим прусским аристократизмом. Президент напоминал ему папашу, податного инспектора, поровшего его в детстве. Гитлер робел поротой когда-то задницей. Он пытался, как мог, избежать противоборства с Гинденбургом и даже заявил в разгар предвыборных баталий:

«Старый господин, ваше имя остается для немецкого народа именем вождя великой борьбы. Мы слишком почитаем вас, чтобы позволить людям, которых мы стремимся уничтожить, говорить от вашего имени».

Всем своим плебейским нутром Гитлер понимал, что «старый господин» не может испытывать к нему, выскочке, никакой симпатии.

«А, этот богемский ефрейтор, — говорил обычно Гинденбург, когда разговор заходил о Гитлере, и усмешка раздвигала его ледяные губы, — меня тошнит от его вульгарных манер и напыщенной риторики. Я не верю, что этот субъект был хорошим солдатом. У него вертлявая походка и полное отсутствие выдержки».

Всего полгода назад Гинденбург сказал фон Папену, просившему дать Гитлеру хоть какой-нибудь министерский портфель: «Этого молодчика я назначу почтмейстером, чтобы он лизал марки с изображением моей головы».

С тех пор многое изменилось.

Старый фельдмаршал ничего не понимал в искусстве. Гордился тем, что со школьных лет не прочитал ни одной книги. Зато он разбирался в стратегии и умел правильно оценивать ситуацию. Что поделаешь, если только Гитлер в состоянии покончить со всем этим либеральным дерьмом.

Бесцеремонно перебив фюрера, уже начавшего приличествующую случаю речь, уже опьяненного потоком собственных слов, Гинденбург благожелательно произнес: «Я надеюсь, г-н Гитлер, что на посту рейхсканцлера вы будете осторожно пользоваться своей властью и по-рыцарски относиться к вашим политическим противникам. Не принимайте односторонних решений. Немецкий народ нуждается в сплочении и твердом руководстве».

Гинденбург слегка наклонил голову, давая понять, что аудиенция закончена. Гитлер поблагодарил, откланялся рывком и поспешил к выходу, ощущая приятное жжение в груди.

А вечером началось факельное шествие в честь нацистской победы. Лунный свет прозрачным маревом колебался над огненной лентой, отбрасывавшей тревожные блики на каменные стены. Гитлер с непроницаемым выражением лица шел по коридору из ликующей живой шпалеры.

«Какая изумительная феерия!» — прошептал гаулейтер Берлина доктор Геббельс, ожидавший фюрера у поспешно сооруженной трибуны. Вспыхнули прожекторы, расставленные так, чтобы между их голубоватыми лучами лежал мрак. На трибуну легко взбежал Гитлер. Прожекторы погасли один за другим — кроме тех, которые сфокусировались на фюрере. Его тщедушная фигура вдруг увеличилась и нависла над колыханием масс. Внезапная тишина оборвала вопли.

Гитлер начал говорить, глядя, как вспыхивают в огне прожекторов серебристые наконечники тридцати тысяч партийных знамен:

«Разве можно не почувствовать в этот час то чудо, которое свело нас воедино! Однажды вы услышали голос, который захватил ваши сердца, пробудил вас, и вы пошли за ним. Вы шли целые годы, даже не видя человека, который говорил с вами, вы только слышали голос и шли за ним».

То, о чем Гитлер говорил, не имело значения. Проникал в душу и оставался в памяти только его голос, доносящий весть о существовании какой-то иной жизни, исполненной гордости, борьбы и смысла, — жизни, в которую без этого голоса невозможно было поверить.

«Слова, всего лишь слова, — подумал Геббельс, — ничего, кроме слов, и все же миллионы идут за этим человеком, как за волшебной флейтой музыканта из Гаммельна, и будут идти до самого конца, каким бы он ни был. Это неимоверно. Да полно, человек ли он?»

Была уже глубокая ночь, когда все закончилось. Гитлер, находившийся в состоянии эйфории, хотел праздновать дальше. Сегодня он не испытывал ни опустошенности, ни упадка сил, обычно накатывавших на него после публичных выступлений. Феноменальный успех его речей был, по сути, торжеством раскрепощенной сексуальности, направленной на толпу, которую сам Гитлер считал «воплощением женского начала».

Толпа становилась мягкой и податливой при первых звуках его будоражащего голоса. Семя его подсознательного словоизвержения падало на благодатную почву. В зале создавалась почти неприличная атмосфера экстаза, напоминавшего массовое совокупление. Глубокое дыхание в начале речи становилось все более порывистым, короткие вскрики следовали все чаще, напряжение достигало апогея и спадало с первыми вздохами удовлетворения. Затем следовал новый подъем и истерический восторг, как следствие нахлынувшего наконец речевого оргазма. Толпа и не могла, и не хотела противиться этой тайной сексуальной агрессивности. С годами человеческая масса, именно вследствие своей безликости, стала необходимой ему, как допинг или наркотик.

Что касается женщин, то они никогда не играли в его жизни значительной роли. Если он и любил кого-то из них, так только мертвых. Свою покойную мать. Свою племянницу Гели Раубаль, которую довел до самоубийства. Их портреты он повесил в своем кабинете. Гитлер скептически относился к интеллектуальным возможностям прекрасного пола, но любил появляться в обществе красивых женщин, соответствовавших его эстетике, как картины старых добрых художников-реалистов.

— Мой фюрер, — сказал Геббельс, — позволю себе напомнить, что Магда ждет нас и что она целый день готовила сегодня ваши любимые блюда.

— Мы не омрачим ей этого прекрасного дня, — успокоил его Гитлер.

Впервые он увидел Магду Геббельс три года назад в канцелярии гаулейтера Берлина. Магда — тогда фрау Квандт — была новой секретаршей Геббельса. Она сразу привлекла внимание Гитлера столь ценимым им сочетанием женственности и скромности. Магда блистала красотой, со вкусом одевалась и никогда не перечила. А ее глаза, блестящие, загадочные, поражали выражением легкой, почти неуловимой грусти, и было в них что-то еще, совсем уж непостижимое, колдующее. Фюрер даже пожалел о том, что его сердце отдано Германии и провидение не отмерило ему времени для семейной жизни. Тем не менее ему хотелось видеть эту женщину рядом с собой.

Выход оказался простым. Гитлер содействовал браку Магды Квандт с доктором Геббельсом и даже был свидетелем на их свадьбе. Теперь он мог часто бывать в ее обществе. Она сама готовила для фюрера вегетарианскую еду, сама прислуживала ему за столом, ненавязчивая и преданная.

— Придет время, и вы станете первой дамой Германии, образцом для каждой арийской женщины, — пообещал ей Гитлер.

* * *

В квартире Геббельса на Рейхсканцлерплац Гитлера терпеливо ждали человек пятнадцать. Среди них не было партийных функционеров. Здесь собрались люди, имевшие отношение к искусству. Магда Геббельс знала, что после напряженного дня Гитлер захочет отойти душой. Для него, несостоявшегося художника, политика была грандиозным заменителем художественного таланта. Он считал себя тонким знатоком искусства и любил посетовать на то, что роковое стечение обстоятельств не позволило ему достичь величия на избранном в юности поприще. Показательно, что в ближайшем окружении фюрера было непропорционально много людей, не реализовавшихся как творческие личности. Геббельс сочинял романы, Бальдур фон Ширак и Ганс Франк сочиняли сентиментальные стишки, а Функ мечтал о славе композитора. Исключением, пожалуй, был Альберт Шпеер, по-настоящему талантливый архитектор, респектабельный и преуспевающий, один из тех, кому Гитлер так завидовал в годы своей голодной венской юности.

Шпеер был сегодня здесь, за праздничным столом, вместе со своей очаровательной женой. Была здесь и Лени Рифеншталь, молодая, но уже снискавшая известность актриса и кинорежиссер. Ее фильм «Голубой свет» привел Гитлера в восторг. «Вы, как никто, ощущаете величие арийского духа, и вам суждено запечатлеть в художественных образах деяния созидаемой мной новой Германии», — сказал ей Гитлер.

Стройная брюнетка с узкими бедрами, она выделялась в любом окружении. Самые красивые женщины блекли рядом с ней. Каждый мужчина, входивший в комнату, где была она, видел только ее. Глаза — шалые. Голос тонкий, даже резкий. Она не была членом нацистской партии и поэтому, обращаясь к Гитлеру, не называла его фюрером.

— Господин Гитлер, — сказала Лени, пытаясь смягчить свой голос, — сегодня знаменательный день не только для вас. Вы отказались от своего призвания художника ради спасения Германии. Вы не сожалеете об этом?

— Я никогда не перестану сожалеть об этом, дорогая Лени, — сразу ответил Гитлер. — Многие думают, что я нахожу какое-то удовольствие в политической деятельности. Нет! Я политик поневоле, вернее, полная противоположность политика. Я стал бы самым счастливым человеком на свете, если бы мне удалось сбросить с себя это бремя и всецело посвятить себя искусству. Но провидение избрало меня для спасения немецкого народа. Я должен построить государство высочайшей социальной справедливости. Я призван смирить всех врагов Германии и обеспечить ей жизненное пространство на востоке. И я вынужден спешить, потому что не проживу долго. В моей семье не было долгожителей.

— Мой фюрер, — вмешался Геббельс, — теперь власть в наших руках, и сам дьявол ее у нас не вырвет. Грядут большие перемены, и кое-кому это не понравится. Например, евреям.

— Евреям? — Гитлер пристально посмотрел на Геббельса, и тот отвел глаза. Фюрер знал, почему его гаулейтер проявляет такое рвение, когда речь идет о евреях. До вступления в партию в 1924 году Геббельс охотно якшался с евреями. Более того, влюбившись в какую-то евреечку, охваченную патологической страстью к учебе, он вместе с ней посещал лекции в пяти университетах. Он продолжает встречаться с этой еврейкой и теперь, имея столь замечательную жену. Надо будет положить этому конец. И не в одном Геббельсе дело. Даже в ближайшем окружении его, фюрера, не все понимают, что у евреев нет будущего.

Гитлер начал говорить со страстью, взвинчивая себя:

— Я знаю, что многие немцы, считающие себя убежденными антисемитами, имеют в числе своих знакомых или даже друзей еврея, о котором говорят, что он не такой, как другие. Я и сам убежден, что среди немецких евреев есть люди порядочные, никогда не выступавшие против германской нации. Когда я, уличный художник, бедствовал в Вене, то мои картины скупал еврей Нойман, чтобы спасти меня от голода.

Тут Гитлер сделал паузу, которой воспользовался Геббельс

— Мой фюрер, — поспешно сказал он, — ваши картины будут объявлены национальным достоянием немецкого народа.

Гитлер с неудовольствием взглянул на него и продолжил:

— Но все это не имеет никакого значения. Что с того, что есть евреи, не осознающие деструктивного характера своего бытия? Суть вещей от этого не меняется.

Тот, кто разрушает живой организм других народов, сам обречен на смерть. Единственное, чему нам следовало бы у евреев поучиться, это соблюдению расовой чистоты. Евреи — самая чистая раса на свете, без всяких примесей. Раса, но не люди, ибо они несут гибель человечеству. Мы не знаем, почему еврей губит народы. Может быть, он создан природой для того, чтобы закалить их, побудить волю к борьбе? В таком случае самыми выдающимися евреями следует считать апостола Павла и Троцкого, больше всех способствовавших этому. Своей величайшей заслугой я считаю открытие еврейского вируса. В этом смысле мое имя должно стоять рядом с именами Пастера и Коха. Еврейский вирус уничтожит человечество, если против него не будет применена изобретенная мной вакцина. Рецепт ее предписывает абсолютное исключение евреев из жизни народов. Следует помнить, что речь идет о проблеме биологической, а не моральной. Ведь даже одна еврейская семья, даже один еврей являются источниками заразы. Исключений тут быть не может. Время эмоционального антисемитизма прошло. Отныне антисемитизм становится государственной политикой. Те, кто этого не понимают, не могут служить новой Германии.

Гитлер замолчал и сидел, сгорбившись, машинально теребя пальцами салфетку. Потом резко встал.

— Сожалею, что покидаю столь интересных людей, но я уже давно не могу располагать своим временем, как мне бы этого хотелось. Зиг хайль!

— Хайль Гитлер! — откликнулся хор нестройных голосов.

Геббельс

Когда все разошлись, Геббельс сказал задумчиво:

— В еврейском вопросе фюрер предельно радикален. Евреи обречены.

— На что обречены? — тихо спросила Магда.

Геббельс пожал плечами.

— Это знает только Гитлер. Как-то в беседе со мной фюрер говорил о создании гигантской резервации на Мадагаскаре, где можно было бы поселить пятнадцать миллионов евреев. Впрочем, мне кажется, что он отбросил эту идею, поскольку человечество не доросло до нее.

— Даже немецкий народ и тот не дорос, — заметила Магда.

— Правильно, — согласился Геббельс. — Поэтому фюрер предпочитает не распространяться об уготованной евреям участи. Одно могу сказать — их ждут тяжкие времена. — Геббельс помолчал и добавил: — Недавно фюрер с восхищением отозвался о римлянах за то, что они каленым железом выжгли язву Карфагена и тем самым обеспечили своей империи могущество и процветание на тысячу лет.

Магда неподвижно сидела в глубоком кожаном кресле, ее светлые глаза были, как обычно, спокойны и безмятежны. Геббельс все не мог приступить к объяснению с ней, хотя готовился к этому давно. Наконец решился.

— Я хотел поговорить с тобой вот о чем, — сказал он. — Фюрер знает о твоем еврейском отчиме Рихарде Фридландере, знает, что ты носила его фамилию и с трудом вырвалась из еврейской паутины. Он не придает этому значения. Главное для него, что в твоих жилах нет ни капли еврейской крови. Но фюрер ничего не знает о твоем еврейском дружке Викторе, с которым ты и сейчас поддерживаешь отношения. Если узнает, то не простит ни тебе, ни мне.

Магда молча смотрела на него. Машинально поправила волосы холодными, никогда не дрожавшими руками. Вспомнила, какую гору отчаяния преодолела она, прежде чем решилась на брак с ним.

Хлипкий, тщедушный, почти карлик, с непомерно большой головой на тонкой шее. Он, и достигнув зрелости, весил не более пятидесяти килограммов. Правая нога всегда в шинах из-за врожденной болезни костного мозга. Лицо подвижное, обезьянье. Правда, руки у него красивые — изящные, женственно-нежные. Но кто обращает внимание на такие мелочи? Как только не третировали в детстве и юности его, бедного крошку Цахеса. И уж конечно, женщины не смотрели в экстазе ему в глаза. А как издевались над его литературными опусами. И хорошо, что в его жизни появилась эта еврейка Анка Штальхерм, хоть и измучившая беднягу своими капризами, зато избавившая от комплексов. Геббельс врал, когда клялся, что порвал с ней. Совсем недавно он встречался с Анкой в Мюнхене, куда ездил по партийным делам. Об этом сообщил Магде Карл Генке, секретарь канцелярии Геббельса, безнадежно в нее влюбленный.

С ним она познакомилась, когда стала активисткой нацистского движения. Генке настойчиво за ней ухаживал, но рыхлая фигура, безвольные губы и глаза навыкате лишали беднягу каких-либо шансов добиться взаимности. Магда его не щадила. Беспредельна жестокость женщины к мужчине, гибельно в нее влюбленному, но которого она не любит. Женщину такая любовь раздражает и превращает в тирана, от которого нельзя ждать ни доброты, ни великодушия.

Лишь выйдя замуж за Геббельса, Магда стала относиться к своему поклоннику более терпимо и научилась ценить его бескорыстную слепую преданность.

Магда видела все мелочные и смешные черты мужа, но видела также его силу и способность влиять на людей и события. Как оратор он уступал только фюреру, который ценил своего верного оруженосца и, возможно, стал бы ему другом, если бы у такого человека, как Гитлер, вообще могли быть друзья. Но Гитлер ведь в каком-то смысле не человек — до него не дотянешься. Магда помнила невыносимо сладостное потрясение, которое испытала, впервые услышав Гитлера в 1930 году на митинге в Берлине. Она забыла тогда обо всем на свете, и для нее началась новая жизнь.



Поделиться книгой:

На главную
Назад