Амурский плацдарм Ерофея Хабарова

«Так, мол, и так! – помнил пятидесятник наизусть каждую букву своего нехитрого послания. – Велите, государи, меня, холопа своего, в вашу государеву службу поверстать против моей братьи, поляков, во что я, холоп ваш, годен!»

Наделённый изворотливым умом, он надеялся, что его, как и других перешедших на царскую службу поляков, со временем сделают сыном боярским.

В Москве енисейский казак свёл знакомство со стрелецким десятником Ярком Твороговым, квартируясь у него в доме.

– Чаю я для сынов своих службы царской! – доверительно рассказал он новому знакомому. – Может, дойдёт моя челобитная до тех, кто мою судьбу решить может!

Однако или затерялась никифоровская бумага, или специально не дали ей ходу… Да что там зря говорить, сколько уже с той дальней поры воды утекло!

Узнав о неожиданной беде своей старшей дочери, горячий нравом пятидесятник сразу же схватился за саблю. Однако он сумел сдержаться и решил действовать иначе.

«Идти открыто против царского воеводы, – подумал Черниговский, сжав зубы, – это всё равно что сразу голову в петлю засунуть! Нет, всякому овощу своё время! Придёт ещё и мой черёд покуражиться над этим самодуром залётным!»

От своего знакомого из приказной канцелярии он знал, что Обухов походил из Владимирской губернии. Лаврентий был пятым сыном мелкопоместного дворянчика, и лишь благодаря связям его жены всеми правдами и неправдами сумел стать воеводой.

«Ох, не его это дело! – подумал пятидесятник. – Когда сам воевода открыто насильничает да ясак гребёт обеими руками, не доведёт это до добра!»

За окном вдруг заливисто запел соловей, и его чудесные трели на некоторое время развеяли все ночные тревоги из сердца Никифора. Неловко повернувшись, он случайно разбудил свою дражайшую половину.

– Чаво ты маешься? – спросила та со сна, прильнув к его плечу горячей щекой. – И мне покою не даёшь! Что же с нами теперь будет, свет ты мой ясный?

– Спи, Меланья! – ответил пятидесятник, погладив её по голове. – Али сама не знаешь – чему быть, того не миновать!

Перекрестившись на темнеющие в углу образа, он закрыл глаза и попытался забыться хотя бы на время. Где-то за стрехой, как будто в успокоение им, завёл свою вечную песню сверчок, словно не замечавший окружавших его со всех сторон людских несчастий и горестей.

Глава III. На Волге-матушке

Если и есть на свете река, которая может передать всю широту и необузданность русской натуры, то она зовётся Волга. Каких только имён не давали в древности этой красавице! Древние греки почитали её как Оар или Аракс, арабы – Атель или Итиль, индоевропейцы – Ранху или Рангу, скифы и римляне – Ра или Рав.

Никто не знает, из какой тьмы времён появилось на свет божий её нынешнее название… Может быть, оно произошло от саамского Волоньга, вполне вероятно – от марийского Волгыдо, булгарского Булга или славянского Vьlga… Да разве имеет это значение, когда ныне величественная водная артерия стала символом души русского народа, вобравшего в себя тысячелетнюю мудрость предков и многочисленных соседей!

Однако ни о чём подобном не задумывался среднего роста мужчина лет сорока в польском жупане, задумчиво бросавший камешки в глубокие волжские воды.

– Слышь, Стенька, что делать-то будем? – спросил у него казак в драном кафтане с серьгой в ухе. – Ты атаман, тебе и решать!

– Так, говоришь, мой брат убит? – спросил мужчина в жупане. – Как это случилось, Якушка? Да не томи, сказывай всё как есть!

Его собеседник, покусывая длинный ус, неторопливо присел на бревно, выброшенное на волжский берег.

– Пошли мы, стало быть, походом на ляхов! – начал он. – Главным у войска царского был князь Юрий Долгорукий, чтоб ему пропасть! А нашим вожаком был твой брательник, Ванька Разин!

Неожиданно закашлявшись, Якушка болезненно сморщился и сплюнул в воду.

– Дело было под Киевом! – продолжил он. – Осень уже наступила, стало холодать. Жратва в войсках закончилась, жалованья четыре месяца не давали… Кругом всё разорено, казаки стали голодать и на цингу хворать. Собрал нас Иван и сказал, что царю мы хорошо послужили, пора и честь знать! Мол, Киева нам до зимы не взять, а потому расходитесь, братцы, по домам!

– И дальше? – дрогнувшим голосом спросил Степан. – Сказывай, что было дальше?

– Дальше донесли этому змию Долгорукому про слова брата твоего! Тот повелел Ивана схватить и без лишних церемоний на следующее утро вздёрнуть в самом центре лагеря! Пусть, мол, напоминает всем о моей милости княжьей для воев беглых! А с ним рядом ещё семерых наших подвесил за шеи для доброй компании!

Ничего не сказав, Разин лишь побледнел до синевы и заиграл желваками на скулах.

– На бар ополчимся! – решительно сказал он, повернувшись к Якушке. – Нет у меня боле терпения их мерзости сносить! Таперича вся казацкая Волга, а потом и вся Расея за нами пойдёт! Совсем закабалили народ царь-батюшка, воеводы его лихие да бояры-кровопийцы!

На берегу атамана уже ожидал казацкий круг, заранее собранный по приказу старшины.

«Не менее семи сотен пришло! – с удовольствием подумал Степан, расправляя плечи. – Молодцы, казаки, как говорили, так и сделали! Есть с кем в поход отправляться!»

Проходя в центр круга, атаман крепко пожимал протянутые ему руки и хлопал по плечам своих побратимов. Многих из них он знал с самой юности, другие пришли искать свободы совсем недавно, раз и навсегда перечеркнув всю свою прежнюю жизнь.

– Ну что, братцы! – зычно сказал Степан, окружённый со всех сторон плотным кольцом «рыцарей степей». – Переполнилась до краёв чаша нашего терпения, и нет уже мочи сидеть дальше сложа руки! Сегодня же пойдём в поход за златом и славой!

– На кого пойдём? – спросил кто-то в круге. – Может, на басурман-нехристей или ляхов окаянных?

– А на всех и пойдём! – ответил ему Разин, срывая шапку с головы. – Тот нам враг, что свободы русских людей лишить вздумал! Иной наш боярин или князь, что крест православный носит, на самом деле и есть главный кровопивца! Взять хотя бы того самого Юрия Долгорукого, что казаков ни за что вешает!

После этих слов он нашёл взглядом Якушку Телицына, выразительно сведя к переносице брови.

– Так это, братцы! – подтвердил тот, став рядом с атаманом. – Я сам в том походе был и видел, как этот добрый князюшка приказывал наших побратимов позорною смертию казнити! Тех самых, с кем он ляхов воевал и что днём раньше жизни свои за царёво дело клали!

Дружный рёв голосов был ему ответом, многие казаки похватали пистоли да мушкеты и принялись палить в небо. Выждав несколько минут, Степан Разин поднял вверх обе руки, призывая казаков успокоиться.

– Значит, решено, братья! – подвёл он черту сегодняшнему сходу. – Идём на бар кровавых, нехристей и басурман! Идём по Волге, зимуем в Яике, а оттуда – прямым ходом в Каспий, бить персиян клятых!

– А где съестные припасы, порох да свинец найдём? – снова спросил кто-то из толпы. – Чай на этот поход богатые казаки нам взаймы ни копейки не дадут!

Широко улыбнувшись, как будто он давно ждал этого вопроса, лихой атаман засунул свою отороченную соболем шапку за шитый золотом пояс.

– Про то не заботьтесь! – ответил он. – Люд воронежский нам обещал всё необходимое для похода передать! А ещё со Слободской украйны посланцев ждём! Да и яицкие казаки нас в гости давно кличут, с хлебом-солью обещают встретить! Так что, Бог не выдаст, свинья не съест!

Глава IV. Поручик русской службы

Дождь лил стеной, постепенно превращая и без того ужасную дорогу под Смоленском в непроходимое болото. По её колее медленно двигался небольшой возок с крытым верхом, в котором находился всего один пассажир. Ещё немного, и конь, отчаянно косивший глазом на полыхавшие над его головой молнии, обреченно заржал и вовсе остановился.

– Завязли мы, барин! – обратился кучер к своему седоку. – Подсобить бы вам, что ли! Иначе не вывезет родимая, вишь какая грязища кругом!

Чертыхаясь по-немецки, из возка вылез молодой человек лет двадцати семи в одежде прусского офицера. Спрыгнув в жидкое месиво из грязи и воды, он случайно обрызгал свой и без того видавший виды камзол.

– Доннерветтер! – в сердцах плюнул немец себе под ноги. – Это чьорт знаеть что! Я, поручик Альфред Иоганн фон Бейтон, потомок знатного рода, вытягивать карета из грязь!

На самом деле, о знатности рода нашего героя никто не вспоминал последние сто лет. Именно тогда закончилось благополучие прусских дворян Бейтонов, владевших небольшим замком в Померании. Окончательно разорившись, прадед Альфреда продал своё имение соседу, оставив лишь маленький домик для своей семьи.

С этого момента ни он, ни его потомки даже не могли мечтать о сколько-нибудь завидной доле. Все предки Бейтона по мужской линии связали свою жизнь с военной службой, чем он немало гордился. Однако война не приносила им достатка, а лишь обрывала раньше времени самое дорогое, чем они владели, – их собственные жизни.

Не стал исключением из этого правила и Рутгер фон Бейтон, отец молодого поручика. Уходя на Тридцатилетнюю войну[3]под знамёна датского короля Кристиана IV, он крепко обнял на прощание свою молодую жену Сесилию.

– Береги его! – погладил её Рутгер по заметно округлившемуся животу. – Наш ребёнок родится в моё отсутствие, и я уверен, что это будет непременно мальчик! Возможно, мне будет суждено вернуться из этого похода, и я увижу его!

Однако отец Альфреда больше никогда не переступил порог своего родного дома. Провоевав почти семь лет, он пал смертью храбрых при осаде войсками Священной Римской империи города Вольгаста в родном герцогстве.

– Это его жалованье за три года! – передал рыдавшей Сесилии кошелёк с золотыми дукатами однополчанин убитого мужа. – Он был настоящим львом, рыцарем без страха и упрёка! Во время атаки немцев ядро разорвало тело Рутгера на части, и мы так и не смогли найти его голову! Но всё остальное мы предали земле, так что можете не беспокоиться! Единственное, что я сберёг для его сына, так это кавалерийский палаш моего храброго друга!

Время шло, а кровавая и бессмысленная война всё продолжала собирать свою ужасную жатву на европейских полях. Ещё немного – и сам Альфред успел бы принять участие в её битвах! В год подписания Вестфальского мира ему исполнилось десять лет, и мальчик был полон воинского пыла. Частенько он снимал со стены отцовский клинок, вынимал из ножен и принимался фехтовать со старым дворецким Гансом.

– Сейчас я тебе покажу! – кричал мальчуган, яростно нападая на несчастного старика. – Ты у меня получишь, немецкий прихвостень!

Говоря так, Альфред забывал, что он и сам гораздо более немец, чем датчанин. Однако мальчик с детства был верен датской короне, которой всю жизнь служил его отец.

Шанс подтвердить свою преданность выпал молодому барону, когда он только достиг совершеннолетия.

– Настала пора действовать! – в один прекрасный день заявил своим подданным датский король Фредерик III. – Шведы по уши увязли в войне с Польшей и Россией, и мы должны вернуть себе наши исконные территории!

Однако этот прекрасный во всех иных отношениях монарх оказался не только плохим политиком, но и отвратительным военачальником. Имея первоначальный перевес над противником, он упустил стратегическую инициативу. И это было почти неизбежным, ведь ему противостоял решительный шведский король Карл X Густав!

Спустя год десятитысячная шведская армия, решительным броском преодолев воды замёрзшей Балтики, во главе со своим коронованным полководцем оказалась под стенами Копенгагена.

«Это просто уму непостижимо! – думал Альфред, отражая на городских стенах один за другим вражеские приступы. – Как можно было допустить, чтобы шведы оказались у нашей столицы! Нет, за такого бесталанного короля я не собираюсь проливать свою кровь!»

Будучи верным своему слову, после окончания этой войны фон Бейтон поспешил уйти с датской службы. Он поступил так несмотря на то, что за проявленную храбрость получил погоны поручика и удача вроде бы улыбнулась новоиспечённому офицеру.

– Куда ты отправишься? – долго не отпускала его мать, схватив за обшлаг новенького мундира. – Я знаю, ты хочешь бросить меня на старости лет одну-одинёшеньку!

Успокоив мать как смог, Альфред поспешил покинуть свой отчий дом. Тогда он ещё не знал, что покидает его навсегда. Однако у него была своя судьба, и он не хотел променять её ради уюта и покоя родительского гнезда. С собой юноша взял несколько заработанных в датской армии золотых да служивший ему верой и правдой отцовский палаш.

«Будь что будет! – думал он, не оборачиваясь на плач матери. – Я ведь решил избрать для себя карьеру военного! А храброму, как говорят в народе, любая земля – родина!»

В то время одной из самых сильных стран Европы в военном отношении была Франция. Там у Альфреда жил дядя, который пообещал устроить его дальнейшую судьбу. Спустя некоторое время после прибытия молодого Бейтона началась франко-испанская война за Фландрию, в которой юноша поспешил принять участие.

Сражаясь под знамёнами удачливого маршала Тюренна, он с ликованием встретил капитуляцию испанских гарнизонов в Дуэ и Лилле. Отвага недавнего датчанина была замечена командованием, и он получил звание капитана.

Однако вскоре Альфред был тяжело ранен в голову при осаде крепости Алста в Восточной Фландрии. Провалявшись полгода в беспамятстве, молодой офицер был преспокойно уволен из армии за ненадобностью.

Его дальнейшую судьбу предопределило всего одно послание, внезапно полученное от Якоба ван дер Мейдена, бывшего сослуживца. Оно пришло из далёкой России, загадочной страны, о которой молодой капитан имел самое смутное представление.

«Здравствуй, Альфред! – писал Мейден, обрызгав бумагу капельками плохих чернил. – Вот уже год я живу в северном государстве, о существовании которого ещё недавно даже не догадывался. Однажды в Копенгагене ко мне обратился русский посол Барятинский. Он сказал, что его отечеству требуются хорошие пушкари, коим я являюсь. Сейчас я доволен всем и приглашаю тебя присоединиться ко мне. Я на хорошем счету у начальства и сумею составить тебе протекцию!»

Недолго думая, впечатлительный Бейтон принял главное решение в своей жизни. Спустя три месяца он уже стоял на борту корабля, навсегда увозившего его с погрязших в распрях и бесконечных войнах берегов Старого Света.

«Пусть Россия станет моей второй родиной! – с восторгом думал он, подставляя разгорячённое лицо мельчайшим брызгам морской воды. – Почему-то я верю, что именно там взойдёт моя счастливая звезда!»

Глава V. Император Сюанье

Сегодняшнее утро было особенным для молодого императора Поднебесной. Он благополучно вступил на китайский престол семь лет назад под девизом «Канси», что означало «Процветающее и лучезарное». Тогда ни сам Сюанье, ни сановники из его ближайшего окружения даже не догадывались, что это правление для империи действительно будет подобно «золотому веку».

– Теперь вы можете свободно править! – сказал его дядя, князь Сонготу, лицемерно потупив глаза. – Узурпатор князь Обой убит, и ваши права полностью восстановлены!

Несмотря на то что хозяину «трона дракона» лишь недавно исполнилось пятнадцать лет, он сразу же почувствовал фальшь в словах родственника. Впрочем, этот молодой человек был достойным сыном своего отца, императора Фулиня, и потому сделал вид, что ничего не заметил. Ведь ему неспроста при рождении дали имя Сюанье, что означало «синяя молния».

– Спасибо вам, дядя! – сказал правитель Поднебесной, стараясь выглядеть искренним. – Однако я ещё слишком молод, чтобы самостоятельно принимать все важные решения! Поэтому я буду иногда советоваться с вами! Если, конечно, вы решите взвалить на себя тяжкий груз государственных забот!

Хотя Сонготу мечтал услышать именно эти слова, он выждал театральную паузу, словно ему требовалось принять трудное решение.

– Я уже чувствую груз прожитых лет! – наконец произнёс он, склонившись в почтительном поклоне. – Но забота о процветании империи и наших подданных – лучшее, что может пожелать для себя достойный! Поэтому я принимаю ваше предложение, мой император! Отныне все ваши заботы – мои заботы!

Но это было ещё не всё, что хотел получить хитрый придворный от правящего монарха.

– У меня ещё одно дело! – вкрадчивым голосом произнёс он, сузив глаза. – Я говорю о Сяо Чэн, моей родственнице!

– Да, я совсем забыл об этом! – с жаром сказал Сюанье. – Моё намерение заключить с ней брак не только не исчезло, но ещё более окрепло!

На этот раз юноша действительно не лгал своему «благодетелю». Увидев однажды на дворцовой церемонии родственницу Сонготу, он влюбился в неё с первого взгляда. Красивая и умная девушка была старше правителя Поднебесной на два года, но, похоже, отвечала ему полной взаимностью.

– При рождении ей дали имя «Сохраняющая любовь»! – продолжил Сонготу. – Можете не сомневаться, Сяо Чэн подарит море наслаждения мужу и господину! Жаль, что у меня самого нет дочери, чтобы предложить её вам!

Князь действительно готов был многое предложить своему племяннику. Теперь он наконец обретал всё: доступ к государственной казне, безграничную власть и возможность беспрепятственно реализовать самые смелые мечты.

«Я, и только я, буду истинным императором! – думал он, изображая лицемерную улыбку. – Простак Сюанье станет лишь жалкой марионеткой в моих руках! Уже сейчас он предпочитает охоту на тигров всем иным своим обязанностям!»

Правитель Поднебесной и впрямь с малых лет проводил очень много времени в лесах и полях, преследуя с любимыми собаками диких зверей и птиц. Однако Сонготу даже не догадывался об истинной причине такого поведения своего воспитанника. Дело в том, что для него это была единственная возможность остаться наедине со своими мыслями.

«Сейчас мне нужна твёрдая опора при дворе! – снова и снова решал Сюанье, как ему стоит поступить дальше. – Ведь большинство моих придворных – лютые волки, которые прячут клыки под маской внешнего приличия! Если я вдруг объявлю им, что решил следовать самостоятельным курсом, то просто могу не дожить до следующего утра!»

Для таких мыслей у него имелись достаточно веские основания. До сих пор он не знал, от чего именно безвременно скончался его отец. Фулинь очень страдал перед смертью, и никто точно не знал причин внезапно поразившей его болезни.

– Его отравили! – тихонько сказал однажды наследному принцу Мэй Хи, их старый врач. – Я уверен в этом, мой мальчик! Твой отец ни на что не жаловался, и вдруг в один прекрасный день стал терять все жизненные силы! Увы, мне неизвестны противоядия от всех изобретённых людьми смертельных снадобий! Я постараюсь облегчить его страдания, но не смогу спасти императора!

В этот момент Сюанье показалось, что ковёр на стене напротив шевельнулся. Быстро подбежав к нему, он отдёрнул его, но не увидел за тканью ничего, кроме уходящего вдаль бесконечного коридора.

На следующий день наследнику китайского престола вдруг принесли печальную весть. Как и следовало предполагать, её сообщил князь Обой, изобразив на лице притворную печаль.

– Ваш придворный врач скончался! – сказал он. – К сожалению, Мэй Хи был уже слишком стар! Хотя, должен признаться, он очень много знал! Я имею в виду, в медицине!

Сюанье прекрасно понял, что именно хотел сказать ему могущественный вельможа. В его словах принц почувствовал неприкрытую угрозу и опасность, которая угрожала лично ему.

Спустя три дня после этого разговора старый император умер, и на престол империи взошёл его любимый сын. Фулинь не пришёл в сознание и потому ничего не успел сказать своему наследнику.

«Я постараюсь не повторить твою судьбу, отец! – сказал Сюанье, не разжимая губ. – И я обязательно отомщу за тебя, если сумею узнать имена убийц!»

Прошло время, и он расправился с Обоем с помощью своего дяди, князя Сонготу. Перед юным Сыном Неба и по праву принадлежащим ему троном оказался новый узурпатор, не желавший ни с кем делиться властью.

Сюанье снова нужно было соблюдать предельную осторожность, тщательно скрывая свои сокровенные мысли даже от самых близких людей. Потому для всех он превратился в праздного гуляку и страстного любителя охоты.

Владетель Поднебесной не стал отказываться от брака с родственницей Сонготу. Впрочем, юная девушка действительно была очень хороша собой и кротка нравом.

Могущественный князь даже не подозревал, что каждый раз, убивая очередного тигра, его племянник представляет перед собой постепенно ставшего ненавистным ему дядю.

– Я рискну злоупотребить вашим терпением! – вкрадчиво произнёс Сонготу. – Мне хотелось бы услышать мнение императора по поводу наших западных соседей!

– Что вы имеете в виду? – живо обернулся молодой император, с трудом скрывая интерес. – Наверное, дикие джунгарские племена опять беспокоят нас набегами?