Пряжа из раскаленных углей

Старик назвался Олеусом Миттой. От рюмочки-другой вишневой наливки, чашки горячего чаю и куска фруктового пирога Олеус подобрел, на его сухоньком остроносом лице проявились пятна румянца и довольная улыбка. Но более открытым от этого он не стал. Добрый час мы воодушевленно играли в «попробуй, выведай» и, надо признать, у него это получалось куда лучше моего. Довольно скоро он уже знал почти все, что о самой себе знала я. Мне же о нем разузнать удалось немногое. Мой собеседник обладал обширными знаниями в столь различных областях, что у меня появилось искушение спрашивать его все больше и больше. Олеус уверенно говорил о звездах или о том, как странные звери обитают в мире; знал о лечебных травах и различных свойствах минералов, без колебаний отвечал на вопросы о том, как устроена Империя… Лишь одной темы он старался не касаться. Магия. Даже малейший намек на магию и магов, а также все, что с этим связано, заставляло старика аккуратно переводить разговор на тему, далекую от моего вопроса. Нет, Олеус не фыркал презрительно, не задирал недовольно нос и не вздрагивал испуганно, он просто отвлекал мое внимание чем-то занимательным, в общем, мастерски пудрил мне мозги так, что я просто-напросто забывала о вопросе, который задавала раньше. Однако слишком рассеянной и забывчивой я все же не была, а потому уклончивость старика показалась мне довольно странной. В здешних местах магов не любили, это правда. Магов вполне обоснованно, как мне объясняли, опасались, ибо были это личности недосягаемые и почти что равные самому Императору, однако явной неприязни к ним я ни у кого не встречала. Их просто боялись. По здравом размышлении я подумала, что господин Олеус когда-то столкнулся с кем-то из магов или с чем-то из магии, и это столкновение имело дурные последствия – вот отчего старик не желал об этом вспоминать. Это казалось тем более странным, что господин Олеус был не из боязливых и перед незнакомым человеком в выражениях вовсе не стеснялся. После того, как он весьма безжалостно высмеял самого господина фельдмаршала и его семейство, нимало не заботясь тем, что я могу оказаться какой-нибудь мерзкой наушницей и донести о его нелестных словах властям, я тем более терялась в догадках, чем же так испугали его маги.

Мне самой маги не мешали, и магии я не боялась. В районе Песчаной улицы мы не встречали ничего подобного – магия была уделом избранных, которые никогда не сходили до внимания к более бедным городским кварталам, и нам, простым смертным, от их щедрот не перепадало ничего. И я не сомневалась, что, случись что-нибудь странное, мы дружно держались бы этого в стороне, не желая вмешиваться.

Однако поведение господина Митты меня раздразнило. Я хотела понять, чем же так досадили ему маги, потому спросила напрямик:

– Реликты – это магические предметы?

Признаться, его оговорка о каких-то реликтах в самом начале нашего знакомства показалась мне странной. Точнее, не оговорка, а то, как поспешно старик пытался уйти от этой темы, едва только поняв, что я ничего об этом не знаю. Но если с предметами, выставленными мною в витрины, что-то нечисто, я должна знать об этом. Даже вопреки нежеланию моего гостя.

Вопрос, разумеется, Олеусу не понравился, но все-таки он ответил.

– Не совсем.

Всем своим видом старик показывал, что разговор на эту тему лучше прикрыть… и все же колебался. Ему явно было что мне рассказать, однако он никак не мог решиться на это.

Тогда я мило подлила масла в огонь.

– Среди вещей старого Коба я находила странные предметы. Они не простые древности, так ведь? Они не похожи ни на что. Я даже не могу понять, для чего они нужны. Когда касаешься их, они холодны как лед, но если подержать их в ладонях несколько минут, они становятся теплыми, словно нагретыми солнцем…

Олеус безумно вытаращил на меня глаза, несколько секунд пялился, вцепившись худыми узловатыми пальцами в край столешницы, и даже слегка приподнялся над стулом, словно собираясь вот-вот дать деру, потом испуганно оглянулся на запертую дверь и удручающую темноту за ней, немного успокоился и присел обратно на стул, не отрывая от меня подозрительного взгляда.

– Теплыми, говоришь?

Я медленно кивнула, тоже глядя ему в глаза.

– Никому об этом не говори, моя любезная барышня.

– Почему? – таким же свистящим, приглушенным шепотом спросила я.

– Это может быть опасно для тебя.

– Почему? – опять спросила я, – Я делаю что-нибудь незаконное?

Олеус долго молчал, по-прежнему испытующе глядя на меня. Уж не знаю, что он себе надумал или что увидел, но постепенно взгляд его смягчился, тонкая щель рта изогнулась в печальной усмешке, а руки перестали напоминать намертво сцепившиеся между собой грабли.

– Лучше бы тебе ни о чем таком не знать, барышня моя, но раз ты уж влипла в дела старого Коба, то будь начеку.

Он еще раз вздохнул, собираясь с мыслями, а потом задал странный вопрос:

– Знаешь ли ты, как появилась магия в нашем мире?

Брови у меня, очевидно, стремительно поползли вверх, поскольку Олеус, удовлетворенно кивнув, начал свой обстоятельный рассказ почти торжественно.

– Существует такая преинтереснейшая легенда. Это случилось в те далекие времена, когда наш мир был невинен как дитя, а человек не знал иных сил, кроме тех, что управляли погодой. Люди жили большей частью как звери, охотясь и собирая то, что даровано было самой природой, однако учась при этом создавать примитивные селения и пытаясь обрабатывать землю. Эти времена были и трудными, и легкими, поскольку простота и невинность были уделом человека, и он не знал других законов, кроме тех, которые естественно писались самой природой. Но однажды покой нашего мира был нарушен. На землю упал огромный небесный камень. Удар был так силен, что от небесного огня сгорело полмира. Или где-то около этого. Одни горные цепи пали, зато появились другие. Многие реки изменили свое течение и многие озера исчезли под землей. И появились новые. Морские берега поменяли свои очертания, рождая из морских пучин неведомые острова. Края, бывшие пышными зелеными долинами, сделались голыми безводными пустынями. Многие люди погибли, но некоторые и выжили. Они-то и пришли узнать, что стало причиной катастрофы. Каково же было их удивление, когда на месте падения небесного камня, разлетевшегося на мириады кусочков, в самом центре кипящего озера огня они нашли живое существо. Во всем внешне похожий на человека, он назвал себя Эрранагом и был очень опечален тем, что его вторжение в этот мир принесло столько бед и разрушений. Пришелец обещал исправить все, на что хватит его сил, а силы у него оказались неизмеримыми. Раньше люди не сталкивались ни с чем подобным: Эрранаг одним движением руки поднимал огромные каменные глыбы или осушал целые озера, одним прикосновением исцелял раны или на расстоянии умерщвлял неугодных ему. Его сила была чудовищной, как и он сам. Никто не сомневался в том, что он бог, спустившийся с небес ими повелевать, и никто не смел ему противиться. По его велению создавались города, каких никто никогда не видывал, а его армиям не с кем было воевать, поскольку никто не желал поднять на него меч. Он покорил весь этот мир и был безраздельным его хозяином…

Олеус вдруг замолчал, вглядываясь куда-то в стену за моей спиной и хмуря брови. Он сидел так несколько минут. Обо мне он, судя по всему забыл, поскольку губы его вдруг сжались в недовольную узкую полоску, а пальцы нервно забарабанили по столешнице.

Потом старик фальшиво улыбнулся и подался вперед:

– Так о чем это я?

– Вы говорили о том, откуда появилась магия. И об Эрранаге.

Олеус посмотрел на меня с подозрением, однако причин отказаться от дальнейшего рассказа, очевидно, не нашел.

– Да, Эрранаг. Впрочем, об Эрранаге не стоит, от его времен остались только жалкие руины. Важно другое. Падение небесного камня разбудило в нашем мире магические силы, о которых люди раньше не знали. Эти силы были во много раз слабее тех, которыми пользовался пришелец, но они были. Эрранаг прожил долгую жизнь. Если легенды говорят правду, то он жил три тысячи лет, но за это время сменились тысячи поколений людей, уроженцев нашего мира. Они учились пользоваться теми малыми магическими силами, что давала им природа, с каждым новым поколением становясь все искуснее и сильнее, и в конце концов смогли тягаться с самим Эрранагом.

– А-а, так его свергли?

– Нет, он умер сам. Там еще была кое-какая война с существами не из нашего мира, но не об этом сейчас речь. К тому времени, как люди подсобрали сил и подготовили заговор, Эрранаг стал слишком слаб, стар и немощен. Он сам передал власть своему преемнику Ордвесу, который и стал основателем империи Удагвай, которая позже стала Дарвазеей.

– Дайте-ка догадаюсь, к чему Вы это ведете… Реликты – вещи времен Эрранага?

– Сообразительная девочка, – хихикнул Олеус, – Так и есть. Но эта не вся правда. Вещь вещи рознь, как ты понимаешь. За крохотную медную статуэтку времен Эрранага можно отгрести немало золотых дукатов, но это еще не реликт.

– Не реликт? Тогда что такое реликт?

Довольный моим обескураженным видом, старик откинулся на спинку стула и принялся постукивать своей палкой по ножке стола.

– Секрет, моя барышня, кроется в том, из чего сделаны реликты.

– Так из чего же? – гостю очевидно нравилось скармливать мне историю крохотными кусочками, и я с удовольствием подыгрывала ему в этом.

– Частица небесного камня – вот что делает реликт реликтом. Без нее любая вещица времен Эрранага всего лишь дорогостоящая безделушка.

– И что же такого ценного в небесном камне?

– Магия, – заговорщическим шепотом поведал Олеус, наклонившись вперед и вновь откинувшись назад. Глаза его горели огнем, – Совсем не похожая на магию нашего мира и с каждым годом все больше исчезающая магия. Когда Эрранаг упал с неба, камень внутри которого он был, раскололся на многие части. Постепенно люди поняли, что эти частички сами по себе несут заряд чужой небесной магии, и научились ее использовать. Этот, например, гребешок, – старик неожиданно вскочил, вприпрыжку добежал до стеллажа, на котором среди украшенных разноцветными бусинами, лежали заколки для волос и гребни, – ты ведь ни разу не расчесалась им, верно?

Заинтригованная, я кивнула.

– А как-нибудь расчешись. А лучше кого другого расчеши.

Я подошла и с подозрением покосилась на медный, как я полагала, украшенный чеканкой небольшой изогнутый гребешок. Незатейливый, не роскошный, но удививший меня изящными формами и тонким рисунком какого-то зверя, гребень не имел пары, а потому я сомневалась, что его кто-нибудь купит, и положила на витрину только для красоты.

– И что будет?

– Он уснет! – с воодушевлением заявил Олеус, – И проспит сутки, не меньше!

– Не может быть.

Довольный моим изумлением Олеус радостно потер руки.

– Нет, не может быть, – громко повторила я и от скепсиса, явно звучавшего в моем голосе, старик нахмурился, – Если все это так ценно, прежний хозяин этой лавки был бы богат. Но я что-то не нашла у него никаких богатств.

– И не найдешь, Коб не из тех, кто жаждал денег. Он продавал реликты только своим, тем, кому они были нужны, кому он доверял. А чаще всего обменивал их на другие полезные и интересные вещички. К сожалению, и в братстве узнали, что у него… э-э…о-о…

Поняв, что сказал нечто лишнее, Олеус отступил назад и беспомощно покрутил головой.

– В общем, в братстве знали, куда обращаться в случае чего, – охотно продолжила я, – А он откуда брал эти самые реликты?

Тут старик стушевался еще больше.

– Послушайте, – вздохнула я и принялась терпеливо уговаривать, – мне совсем не нужны Ваши секреты. Не хочу я знать и о вашем братстве. Я спрашиваю у Вас лишь для того, чтобы знать: нарушаю я какие-нибудь законы или нет? Можно ли мне торговать реликтами или для этого нужно получить разрешение властей? И если ко мне придет кто-нибудь из поставщиков прежнего владельца лавки и предложит выставить на продажу реликт, я могу согласиться? И за какую цену?

К моему удивлению, Олеус оглушительно расхохотался.

– Моя любезная барышня! – патетически сказал он весьма неприятным, скрипучим голосом, – Из всех видов контрабанды торговля реликтами единственная сразу же ведет в серебряные рудники. Если Имперский сыск прознает, что у тебя есть хоть самый незначительный реликт, хоть крошечка реликтового камня, тебя никто и спрашивать не будет, ты и пикнуть не успеешь, как тебя закуют в кандалы и отправят к Одумасскому хребту копаться в шахтах и искать камешки со-о-овсем другого рода. Причем пожизненно!

– Но как же так? – охнула я, обессилено откидываясь на спинку стула, – Откуда мне было знать? И как Кобу удавалось всем этим торговать?

– Вот именно «этим»! Запомни свои же слова! Никогда не смей произносить слово «реликт» в присутствии посторонних, а лучше вообще не произноси. Никогда не знаешь, кто может услышать!

Я жалобно посмотрела на него, потом перевела взгляд на полку, где раньше лежал злосчастный гребешок.

– Да-да, убрать! Немедленно убрать! – сурово сведя брови, рявкнул Олеус, – Коб, хоть и был поганцем, но не дураком, никогда не выставлял товар напоказ. Знаешь, почему никто и никогда его не заподозрил? Просто потому, что никому не приходило в голову, что среди гор хлама, которым он якобы торговал, найдется хоть одна ценная вещь! Он мастерски умел всех водить за нос, мой пренеприятнейший друг Коб. Он даже меня не раз облапошивал, всучая превосходно сработанную подделку, которую даже я, заметь, даже я! – старик воодушевленно выставил худой палец вверх и приосанился, – не смог распознать.

Возможно, Коб и был мастером своего дела, а вот я – точно нет. Я не умею жить в конфликте с законом, я обязательно попадусь, причем на сущей ерунде!

– А Вы не могли бы все это забрать себе? – заискивающе улыбаясь, наклонилась я к старику, – Вам ведь это нужнее?

Олеус громко фыркнул:

– Вот еще! Мне нужна только одна вещичка, одна очень ценная и нужная вещичка, а до прочих мне дела нет. Да и куда я все это дену, по-твоему?

Я опять вздохнула – еще тяжелее и горестнее.

– Раздадите своим… из братства.

Старик еще презрительнее фыркнул.

– Благотворительностью не занимаюсь, а братству не отдам даже мешок гнилых яблок. Это Коб у нас был старьевщиком. Я – исследователь! – гордо заявил он, выпячивая хилую грудь.

– А что за вещичка, которую Вы ищете? – еще настойчивее и еще жалобнее спросила я.

Олеус на это вообще промолчал, многозначительно отведя глаза в сторону.

– А если я вдруг совершенно неожиданно найду ее и выкину, потому что не знаю, что она Вам нужна?

Старик задумался. Его смешные пшеничные брови сошлись у переносицы, а тонкие губы сложились в трубочку.

– Ладно, – смилостивился он, – Найти ты его не найдешь, но вдруг? Коб как-то говорил мне, что купил нечто похожее, но тогда это меня не интересовало.

– А теперь, значит, интересует?

– О да, – скупо кивнул Олеус, – Кое-что изменилось в нашем мире, а дальше будет еще хуже… Н-да… Так вот, вещичка… Это жезл, маленький жезл чуть больше ладони длиной. Сделан он из черного металла, похож на веретено. На концах утолщения с крохотными желобками, а посередине разные значки выгравированы. Вот такие, к примеру.

Говоря это, старик макнул свой худой палец в чашку и нарисовал на столешнице странные закорючки.

От вида которых у меня неожиданно сильно закружилась голова…

…Свет преломляется на золоте и слепит, слепит мне глаза, но я успеваю увидеть излом золотого шнура, выложенного знакомым мне знаком. Я знаю его, да-да, знаю, ибо именно мои руки вышили его… Этот знак обещает защиту, а этот… вот этот – опасен… Руны… Руны темные и светлые… А там за завесой света стоит кто-то темный. Человек. Его лицо во мраке, его глаза как бездонные дыры, его рот раскрывается в крике… Он зовет, он ищет и зовет. Меня зовет… Свет плетет кружева и слепит мне глаза, я не могу рассмотреть того, кто скрыт, но должна, должна! Я до боли вглядываюсь, прикрываю глаза ладонью, но тщетно. Сердце мое обливается кровью. Слезы текут и текут по моим щекам…

– Эй, милочка, с тобой все в порядке?

Я шмыгнула носом, поспешно вытерла тыльной стороной ладони непонятно откуда взявшиеся слезы и решительно заявила:

– Эти значки мне известны. Еще я знаю такие и такие.

По мере того, как мой палец уверенно рисовал линии на столе, глаза Олеуса выпучивались все больше и больше.

– Откуда? – наконец охнул он.

Я равнодушно пожала плечами. Знать бы! Интересно, а кто это был, там за светом в моем странном видении?

Олеус как-то вдруг сгорбился, съежился и незаметно растерял весь свой пыл, став похож на старый гриб. Его сухая ручка осторожно накрыла мою собственную, остановив ее на полпути рисования очередного знака, а потом также осторожно одернулась.

– Вот что, барышня, – как-то очень уж серьезно произнес старик, – Не знаю, кто ты и откуда, но сдается мне, человек ты хороший. Я, конечно, в людях обманывался не раз, но не сейчас, надеюсь. Вот тебе мой стариковский совет: оставь все это. Забудь все, что я тебе тут по дурости наговорил. Спрячь подальше всякие кобовы безделицы и никогда их не доставай, а ежели кто придет сюда и Коба спрашивать будет – гони взашей, будто и не знаешь ничего. И не позволяй никому чужому прикасаться к тебе, вот как я сейчас. Никогда не знаешь, с кем можно случайно столкнуться. Лучше живи тихо. Живи своей жизнью, слюбись с каким-нибудь молодцом, нарожай ему детишек и будь счастлива. Потому что не сделаешь, как я сказал, ничего этого у тебя не будет.

– Почему? – тупо спросила я, ошеломленная такой отповедью.

– Не надо бы мне тебе такое говорить, но лучше узнай, а потом сразу забудь, ладно? Ты магичка, барышня, даже со своим скудненьким даром я это чую. Ты и руны знаешь, и реликты тебя слушают – как есть магичка! Только берегись, что б никто другой этого не понял. В твоем прошлом, которого ты не помнишь, могут скрываться тайны, которых лучше не открывать. И если твою память запечатали магией, может на то были важные причины?

– И как, интересно, я могу теперь это забыть? – пробормотала я в пустоту, ибо входная дверь, тренькнув колокольчиком, захлопнулась.

Три недели спустя в Вельме только и говорили, что о небывало позднем и еще более небывало мягком Йердасе.

Ах да, вы же о Йердасе ничего не знаете! Я уже дважды испытывала на себе его мощь и потому с полной уверенностью могла заявить – удовольствие это сомнительное.

Йердас – это ветер. Да-да, ветер. Не легкий, прохладный ветерок, колышущий занавески. И даже не порывистый задира, сопровождающий грозу. Йердас – это неподконтрольная жестокая стихия. Каждый год он приходит ровно перед тем, как теплое морское течение от далеких южных островов достигает берегов Империи и согревает ее в наступающей зиме. Оттого в Вельме, да и на всем северном побережьи Дарвазеи никогда не бывает холодно. Но Йердас – это расплата людям за тепло, безвозмездно даруемое югом.

Йердас не знает жалости. Он глумлив и злобен, он выбивает последние крохи тепла из жалкого человеческого тела, напрасно взывающего к милости неба. Йердас – это две, а то и три недели холодного, сильного, никак не прекращающегося ветра, частенько с дождем, снегом или ледяными колючками. Две недели нудного свиста в ушах, доводящего до безумия. Две недели шума за окном, который слышен даже сквозь нарочито бодрые разговоры, смех или музыку. Две недели пронизывающего до костей холода, морозящего даже воду, отчего льдом покрывается все: улицы, дома, кареты… В мире становится хмуро и неуютно, в голову лезут отвратительные мысли. Говорят, это время самоубийств. Охотно верю. Если есть на свете время для глухого отчаяния и уныния, то это Йердас. Жизнь становится пуста, сера и бессмысленна, а стоит только опустить руки, как непонятная беспричинная тоска поглотит вас без остатка.

Вас уже впечатлил Йердас? Сомневаюсь, что вы захотите увидеть его воочию, поскольку даже жители северного побережья Дарвазеи предпочитают смотреть на Йердас со стороны, из теплого укрытия. Ведь кто желает, выйдя на улицу, оказаться размазанным по ледяной стене? После того как, разумеется, прокатится (в лучшем случае на ногах, а чаще – на заднице) по обледеневшей мостовой или ломким волнам замерзшей грязи?

К приходу Йердаса готовились загодя. Эти две недели каждый вельмиец пережидал по-своему: кто-то запасался едой, водой и развлечениями, кто-то – работой впрок. Но любой мало-мальски здравомыслящий человек рисковал выйти наружу на растерзание Йердаса только в случае крайней нужды.

Зато когда ветры стихали, начинались буйные празднования. Йердас прошел – считай зима долой, ибо теперь до самой весны, пока не уйдет теплое южное течение, погода будет мягко-осенней, с дождями и туманами, с легким, никогда не прекращающимся сумраком, но ровной, унылой и безопасной…

А в этом году все было не так. Начать с того, что Йердас заметно припоздал. Его ждали раньше; императорские погодники-маги дважды объявили о том, что ветры на подходе, а Йердаса все не было, и лишь неделю спустя ледяной шквал накрыл город. Вельмийцы вздохнули обреченно и принялись подпирать ставни и закрывать двери.

Но уже три дня спустя многие были выдернуты из привычной спячки стуком в дверь. Вот сосед зашел к соседу, вот из лавки примчался приказчик, потому как товар доставили… Город жил, несмотря на Йердас, потому что Йердас отступил! Это оказалось небывалым, по крайней мере, старожилы не могли такого упомнить на своей памяти, хотя когда хорошенько подумали, то, разумеется, вспомнили, что лет эдак двести назад, как говаривали их деды, однажды Ветры пропали, и была тогда великая беда по всей земле… Вроде как мор был. Или пожар… Или нет, очень холодная зима, когда даже выпал настоящий снег и сугробы лежали целый месяц! Или еще чего. Да, жди беды, говорили знающие люди. Ничего хорошего из этого не выйдет, удрученно качали головами записные пессимисты и пророчили взамен неудавшегося Йердаса небывало морозную зиму и неурожай летом.

Имели ли эти предсказания основания или нет, никто не знал, но Ветры прокатились по северному побережью Дарвазеи слабенькие, словно разбавленное мошенником-трактирщиком пиво. Через четыре дня восстановилась обычная погода, если не считать обильного дождя, из-за которого случилось наводнение на восточных окраинах Вельма, а равнина Наррот и вовсе ушла под воду. Ну, да это мелочь, посчитали обыватели и с привычным энтузиазмом принялись готовиться к Гроздянке, послейердасовским празднествам, главным событием которых издавна считался Осенний бал.

Из-за того, что большую часть кропотливой монотонной работы швейные и вышивальные мастерские, вроде моей, всегда оставляли на две недели вынужденного затворничества во время Ветров, подготовка к этому конкретному Осеннему балу была похожа на скачки с препятствиями верхом на хромых кобылах. Вместо двух недель мы получили пару-тройку дней, а одуревшие клиенты немедля требовали свои заказы, словно в ожидании конца света решили наповал сразить друг друга пышностью собственных нарядов и таким образом покончить с этим бренным миром. Но первыми, судя по всему, должны были рухнуть от изнеможения мы, швеи, вышивальщицы, колясочники, шляпники, сапожники, перчаточники… С утра до ночи в моей мастерской крутились, придумывая способ поскорее да поэффектнее украсить женские платья и мужские камзолы, шесть мастериц, включая меня, по такому случаю заваленные работой по уши. Дверной колокольчик звонил не переставая…