Помоги проекту - поделись книгой:
Современные студенты жалуются, что чувствуют себя загнанными в угол. Им кажется, что между сном и социальной жизнью необходимо выбрать что-то одно. Как говорится в рекламе музыкального сервиса Spotify, «университет учит нас принимать ответственные решения: спать или… не спать?»{214}. Сара Хеджкок в своей статье «Бессонница в Лиге плюща» рассказывает нам подробности: «Такое ощущение, что в общежитии Принстона спать не считается нужным. Все повторяют одну и ту же фразу: „Сон, учеба, тусовка: выбери два“. Предполагается, что выбор очевиден – поспим, когда умрем (или получим диплом)»{215}.
Анжела Делла Кроче описала аналогичную проблему в своей статье для газеты
«Когда мы были маленькими, у нас был тихий час, большая перемена и обед. Когда мы стали старше, тихий час отменили, а за ним исчезла и большая перемена. В университете у нас отняли и обеденный перерыв – и вот у нас нет времени даже перевести дух, не говоря уже про сон и отдых. Скажите, если сон настолько важен, что у детей он официально вписан в распорядок дня, то почему взрослые люди с готовностью жертвуют им? ‹…› Социальные нормы предполагают, что мы должны скрывать свою потребность в сне. ‹…› Считается, что все веселье происходит поздно вечером, над учебниками нужно „сидеть до утра“, а люди со всего мира стекаются в город, „который никогда не спит“. ‹…› То есть у нас есть время на сон, но, вместо того чтобы высыпаться, мы занимаемся чем-то другим»{216}.
Вот что вспомнили колумнисты раздела
Насколько я помню, недосыпание считалось почетным. Иногда мы называли библиотеку отелем, потому что некоторые студенты буквально жили там.
Для того чтобы выспаться, у нас есть летние каникулы.
Здесь сон на последнем месте. Все привыкли к тому, что в окнах общежития свет горит до утра.
Кому нужен сон, если есть кофе?
Во время сессии все выкладывали свои фотографии в Snapchat, хвастаясь тем, сколько просидели в библиотеке, как будто это какое-то соревнование.
В последнее время много внимания было уделено проблеме пьянства и наркомании среди студентов. Однако, судя по результатам исследования, проведенного Университетом святого Томаса в штате Миннесота, недосыпание влияет на успеваемость не меньше, чем алкоголь и наркотики{222}. Роксана Причард, профессор психологии Университета святого Томаса, говорит: «Анкеты о состоянии здоровья при поступлении в университет редко содержат вопросы о качестве сна. Это могло бы объяснить, откуда возникает множество других распространенных проблем, включая частую заболеваемость»{223}.
Главной причиной недосыпания среди студентов является страх пропустить что-то интересное. Из-за него они становятся очень зависимыми от смартфонов и круглосуточно проверяют сообщения, SMS, обновления, уведомления. Исследователи Калифорнийского университета Домингез Хиллс опросили более 700 студентов и обнаружили, что студенты, которые испытывали тревогу, оказавшись без смартфона, пялятся в экран до последнего, пока не уснут{224}. Кроме того, они чаще просыпаются ночью, чтобы проверить телефон.
Мало того что бессонные ночи вредят успеваемости студентов не меньше, чем алкоголь, – часто два этих фактора идут в комплекте. По результатам исследования, проведенного Университетом штата Айдахо в 2015 г., подростки, имеющие проблемы со сном, на 47 % чаще имеют проблемы с алкоголем, чем их высыпающиеся одноклассники{225}. Кроме того, через год они чаще сталкиваются с проблемами с алкоголем и водят машину в нетрезвом состоянии. Эта взаимосвязь сохраняется даже через пять лет: молодые люди, недосыпавшие в старших классах, чаще садятся за руль нетрезвыми. А каждый дополнительный час сна в старших классах снижает склонность к алкоголизму на 10 % – весьма занятная статистика.
Недосыпающие студенты часто используют стимуляторы{226}. На данный момент долгосрочные последствия приема стимуляторов подростками и молодыми людьми (и детьми) изучены недостаточно, но некоторые данные уже появились. «Периодическое применение может привести к потере сна, а также к развитию стимуляторного психоза, который сопровождается паранойей и галлюцинациями», – рассказывает Джош Херш, психиатр Университета Майами.
Исследователи Флоридского университета обнаружили, что почти 15 % опрошенных в возрасте 10–18 лет использовали рецептурные стимуляторы минимум один раз и обменивались ими со своими друзьями{227}, как дети обмениваются фотографиями и музыкой. По результатам исследования Партнерства «Детство без наркотиков», почти треть опрошенных в возрасте 18–25 лет делились лекарствами с друзьями и приблизительно столько же опрошенных преувеличивали свои симптомы, чтобы врач прописал им более высокую дозу лекарства{228}. Более половины сказали, что раздобыть лекарство было нетрудно. То есть получается, что студенты искусственно поддерживают себя во взвинченном состоянии днем, а затем искусственно заставляют себя уснуть ночью.
Хорошая новость заключается в том, что если ситуация обстоит именно так, то из нее есть очевидный выход: если не принимать снотворное на ночь, то днем не придется пить Red Bull и Adderall. Нельзя выйти из замкнутого круга наполовину. Честно говоря, остановить этот порочный цикл непросто. Бесконечные знаки и мигающие огни сигнализируют нам о том, что перед нами серьезная проблема. Но производителям лекарств невыгодно, чтобы правда стала известна, – миллиарды долларов делаются на вере людей в то, что лекарства – хороший способ справиться с бессонницей{229}. В действительности эта проблема решается не приемом лекарств, а изменением режима. Просто об этом не рассказывают в рекламе.
3. Сон в истории человечества
В длинной истории человечества тема сна то исчезает, то появляется вновь, и наше представление о сне и отношение к нему меняется. За последние 40 лет наука подтвердила большую часть древней мудрости о важности сна. Мы сделали удивительные открытия о процессах, протекающих в мозге и теле во время сна, и благодаря этим открытиям для сна настала эпоха Возрождения. Пока ученые продолжают приводить убедительные доводы в пользу важности сна для физического здоровья, когнитивной деятельности, спортивных достижений и общей работоспособности, давайте вспомним, почему наши предки так ценили сон. Они считали, что сон задает ритм жизни и является способом почувствовать себя частью чего-то большего, чем мы сами, покинуть сферу ежедневных дел, побед и разочарований.
Портал в божественное: сон в Древнем мире
Древнейшие письменные источники поведали нам, что практически все мировые религии и духовные традиции уделяли большое внимание сну и сновидениям. Сон был настолько почитаем, что считался роскошью, доступной лишь богачам и любимчикам богов, или наградой за достойную жизнь. «Люди преследовали мирный сон, как охотники выслеживают зверя, как собиратели выискивают орехи и коренья, чтобы пережить голодные времена, – пишет Кэт Дафф в книге «Тайная жизнь сна» (The Secret Life of Sleep). – Сон был таким же необходимым ресурсом, как и пища, ценностью и редкостью одновременно, средством выживания физического и духовного»{230}.
В Древнем Египте и Древней Греции люди часто проводили ночь в «храмах сна», чтобы получить толкование своих сновидений и попросить богов послать ответ на вопросы или исцелить болезнь{231}. Сон и сновидения не считались легким способом убежать от земных проблем, это был священный мост между человеческим и божественным, средством выйти за пределы обыденного. В Упанишадах, древнеиндийских трактатах, написанных в VII в. до н. э., встречается весьма поэтичное описание сновидений:
Мы видим, какое значение придается сновидениям в Ветхом Завете, читая стих, в котором Иосиф, сына Иакова и Рахили, поразил самого фараона редким даром толкования снов: «И сказал фараон Иосифу: так как Бог открыл тебе все сие, то нет столь разумного и мудрого, как ты; ты будешь над домом моим, и твоего слова держаться будет весь народ мой; только престолом я буду больше тебя»{233}.
Даже душа, погруженная в сон, продолжает усердно трудиться и помогает творить мир.
В мифологии античных культур существовали боги сна – Гипнос у древних греков и Сомнус у древних римлян{235}. Как пишет Дэвид Ренделл в книге «Страна грез» (Dreamland), греки считали, что сон – промежуточное состояние между жизнью и смертью{236}. Это выражалось в том, что у Гипноса был брат-близнец Танатос, бог смерти. Через пещеру, в которой жил Гипнос, текла Лета, река забвения, воды которой помогали людям уснуть, забыв свои земные личины и мирские проблемы. Мне нравится, что слово «алетия» – «истина» на древнегреческом – является производным от слова «Лета»{237}. Как писал древнегреческий философ Гераклит Эфесский, живший в V в. до н. э., «только для субъектов, находящихся в бодрствующем состоянии, мир один и тот же. Каждый же спящий человек вращается в своем собственном мире»{238}.
Приблизительно в то же время древнегреческий врач и философ Алкмеон Кротонский придумал первую в мире теорию сна{239}. Он предположил, что люди засыпают из-за того, что кровь отливает от поверхности тела к внутренним органам. Век спустя Аристотель в своем трактате «О сне и бодрствовании» описал сон как «[эпилептический] припадок первичного органа чувств, делающий невозможным актуализацию сил и вызванный необходимостью… сохранения сил организма»{240}. Сон, конечно, не припадок, Аристотель верно передал то, что современные ученые называют восстановительной функцией сна.
В древнекитайской литературе, как пишет Кэт Дафф, ссылаясь на даосский текст «Ле-Цзы», написанный в IV в. н. э., «дневной мир и ночной мир рассматриваются как две части единого целого, как день и ночь, зима и лето, инь и ян»{241}.
В исламе сон считается одним из знамений, указывающих на существование и могущество Аллаха{242}. Пророк Мухаммед подчеркивает важность четкого перехода от дневных дел к ночному отдыху: «Перед тем как лечь в постель, совершите омовение, как перед молитвой». Пророк Мухаммед также одобряет короткий дневной сон: «Спите немного днем, ибо проклятые дьяволы не спят»[10].
В XVII в. Рене Декарт, как и Аристотель, интересовался восстановительной функцией сна. В «Трактате о человеке» он пишет: «Во время сна мозг пребывает в покое, восстанавливаясь и обогащаясь, и омывается кровью, содержащейся в мелких венах или артериях, которые видны на его внешней поверхности»{243}. Опять-таки не совсем точное описание процесса, однако по сути верное.
Сон в доиндустриальные времена
До индустриальной революции люди не только относились ко сну по-другому, но и спали совершенно иначе. Во многих культурах не было принято спать один раз в сутки, как мы спим теперь. Большую часть человеческой истории ночной сон состоял из двух частей, между которыми был небольшой период бодрствования. Такой двухфазный сон был впервые упомянут в «Одиссее» Гомера, содержащей указание на «первый сон»{244}. Период бодрствования между двумя фазами мог длиться до нескольких часов. Отношение к этому времени было особенное, его ценили и чтили. Грег Джейкобс, специалист по изучению бессонницы из Массачусетского университета, сказал мне: «Такой сегментированный сон присущ практически всем млекопитающим, а также человеческим детям и старикам»{245}.
Роджер Экерч, автор книги «На исходе дня: История ночи» (At Day's Close), так описал это особое состояние между двумя частями сна: «Нужно было тушить пожары или варить эль в бочонке. Впрочем, большинство оставалось в постели и размышляло над сновидениями, увиденными перед пробуждением. В любое другое время суток не было такого уединенного периода темноты для того, чтобы обдумать свои свежие видения, для успокоения, одухотворенности и непреднамеренного обнаружения своих чувств»{246}. Это было время также и молитвы. В молитвенниках той эпохи имелся даже специальный раздел «Для проснувшихся ночью»{247}. Как отмечает Экерч, это считалось лучшим временем для зачатия ребенка: «В XVI в. один французский лекарь приписывал плодородие крестьян тому, что они занимаются сексом после „первого сна“, он считал, в это время они получают „больше удовольствия“ и „лучше получается“ зачать ребенка»{248}. Занимались ли неугомонные крестьяне сексом после варения эля или после чтения молитв и очищения души, история, к сожалению, умалчивает.
Итак, промежуток между двумя частями ночного сна был посвящен сексу, молитвам, чтению книг и ведению записей. Однако самым важным занятием на границе «между дневным и невидимым миром», по выражению Экерча, является осмысление сновидений: «Трудно вообразить, как сильно влияют сновидения на людей и их личные взаимоотношения. Их отголосок тает в считаные минуты, но иной раз запоминается на всю жизнь»{249}.
Тихое расслабление в эти особенные часы, лишенные отвлекающих дневных забот, позволяло людям осознавать тонкие материи и осмыслять те удивительные озарения, которые часто приходят в промежуточном состоянии между сном и бодрствованием. Эдгар Аллан По называл их «хрупкими изящными феями, которые не являются мыслями и которые, как я обнаружил, совершенно невозможно описать словами. ‹…› они возникают в душе ‹…› только когда она достигает абсолютного спокойствия ‹…› и когда границы мира бодрствования и мира сна размываются. Я могу видеть их только в последнюю секунду перед самым сном»{250}. Похожие феи вдохновляли многих писателей, в том числе и Роберта Льюиса Стивенсона, который описал волшебство этого короткого периода так: «Мне казалось, что жизнь началась заново, и во всей вселенной я не видел никого, кроме всемогущего Творца»{251}.
Глубокое уважение, с которым наши предки относились ко сну и сновидениям, особенно поражает, если задуматься, насколько тяжело было спать в те времена! Сегодня нам мешает спать техника, работа, хаос и суета современной жизни. Предкам досаждали более приземленные вещи: шорохи, запахи и суета. Кроме того, в те времена было не редкостью на ночь загонять скот и птицу в дом – то есть люди спали с ними в одной комнате (все еще полагаете, что ваш партнер мешает вам ночью?). Еще никто не изобрел ни плотных штор, ни светонепроницаемых жалюзи, ни генераторов белого шума, ни даже лавандовых саше. Экерч описывает условия жизни на границе XVII–XVIII вв. так: «В некоторых домах ‹…› жило столько мышей и крыс, что стены и стропила, казалось, вот-вот рухнут под их весом ‹…› Некачественно построенные дома представляли собой какофонию различных звуков: ссохшиеся доски, скрипящие половицы, хлопающие на сквозняке двери, разбитые окна и завывание ветра в дымоходах»{252}.
И хотя современные консультанты по сну не упоминают этот факт в своих рекомендациях, но коллективный сон выполняет важную социальную функцию{253}. Сон был, по сути, совместным мероприятием, способом семейного единения. Как рассказала мне Кэрол Уорсман, профессор антропологии Университета Эмори, «совместный сон дает чувство безопасности, защищенности и близости, которое нужно человеку в любом возрасте»{254}.
Иногда совместный сон – вынужденная мера. Например, если вы бедный студент и экономите. Или если вы два парня, решившие основать государство: в течение нескольких месяцев после того как американские колонии объявили о своей независимости от Англии, Бенджамин Франклин и Джон Адамс делили одну кровать в трактире в Нью-Брансуике{255}. Они спорили о том, открыть или закрыть маленькое окошко, и Адамс уснул под рассуждения Франклина о «теории простуды» – еще одно доказательство того, что из великих мужей государства не всегда получаются хорошие соседи по комнате.
Двухфазный сон не прижился в нынешние времена по многим причинам, хотя есть несколько доказательств, что, возможно, это наш естественный способ спать. Национальный институт психического здоровья США провел исследование, в ходе которого испытуемых поместили в такие условия, где в течение 14 часов подряд не было искусственного освещения, и они перешли на двухфазный сон, как люди в доиндустриальные времена{256}. По словам доктора Томаса Вера, автора исследования, «однофазный сон – это искажение, вызванное современной технологией искусственного освещения».
Из этого следует вывод, что некоторые расстройства сна могут быть лишь проявлением того, на что был изначально рассчитан человеческий организм. По словам Экерча, «непрерывный сон, к которому мы стремимся, является аномалией, продуктом современного мира»{257}. И тем не менее люди, просыпающиеся посреди ночи, «считают это ненормальным, что только усугубляет их беспокойство и еще больше не дает заснуть»{258}.
Основная причина исчезновения двухфазного сна – распространение искусственного освещения. Оно навсегда изменило наше отношение ко сну. Первый уличный фонарь, лампа со свечой внутри, был повешен в замке Гран-Шатле в Париже в 1318 г.{259} В 1667 г. во время правления короля Людовика XIV, «короля-солнца», Париж стал первым городом в мире, в котором появилось масштабное уличное освещение{260}. Вскоре его примеру последовали многие другие города{261}.
В те времена в фонарях использовали свечи и иногда масло – материалы, доступные и раньше{262}. Почему же в таком случае освещение городов не появилось до XVII в.? Профессор истории Крэйг Кослофски из Иллинойсского университета утверждает, что причиной тому послужило изменение восприятия ночного времени: «Ночь ассоциировалась с опасностями, которые исходили от естественных и сверхъестественных причин. Однако начиная с XVII в. европейцы все больше осознавали, что способны распространить свою власть на весь мир. ‹…› До этого мы считали темноту опасностью, которой стоит избегать, но постепенно начали воспринимать ее как нечто выборочно полезное»{263}. Ночь стала очередным рубежом, который был завоеван во времена экспансии.
К концу XVII в. ночное освещение улиц появилось в более чем 50 городах Европы{264}. В 1807 г. Пэлл-Мэлл в Лондоне стала первой городской улицей, освещенной газовыми фонарями{265}. К концу ХIХ в. в Париже насчитывалось более 50 000 газовых фонарей{266}. В 1815 г. в Балтиморе была основана первая газовая компания США, и уже через год все улицы города были освещены газовыми фонарями{267}. В Юго-Восточной Азии первые газовые фонари были установлены в Сингапуре в 1864 г.{268} Однако все это предыстория отношения современного общества ко сну. Современная история сна начинается со времен индустриальной революции.
Индустриальная революция и сон: бесполезная святыня
Промышленный переворот коренным образом изменил отношение ко сну. Искусственное освещение позволило подчинить ночь, а автоматизация позволила зарабатывать на этом деньги. Для капиталистов сон не представлял собой никакой практической ценности. В XIX в. сон вместе с фабриками, оборудованием и даже рабочими стал всего лишь ресурсом, из которого нужно было выжать по максимуму. Сон не просто перестали ценить – его принялись осуждать. Именно тогда зародилась точка зрения, что время, потраченное на сон, – это время, потраченное впустую (могли бы и поработать!). В своей книге «Индустриальная революция в Америке» (The Industrial Revolution in America) Кевин и Лори Коллиер Хиллстром писали: «Все больше владельцев и руководителей относятся к человеческому труду как товару в производственном цикле, который нужно приобрести по минимальной цене и использовать с максимальной эффективностью»{269}.
В зарождающейся культуре работа без отдыха считалась признаком мужественности и силы – то, что Алан Дериксон в своей книге «Опасное недосыпание» (Dangerously Sleepy) назвал «героическим бодрствованием» и «мужественной выносливостью». Сон стал признаком «немужественной слабости», и таким образ его сохранился до наших дней – способ измерить мужественность без линейки. «Сверхурочная работа – это конкуренция между мужчинами, возможность выяснить, "у кого больше", – написала мне в письме Джоан Уильямс, профессор права из Колледжа права Хейстингса. – А мы точно имеем в виду только количество рабочих часов?»{270}
Стремясь к максимальной эффективности, фабрики перешли на круглосуточное производство и ввели ночные смены. Больше всех от этого пострадали женщины, потому что, несмотря на увеличение рабочего времени, домашних обязанностей у них не убавилось. По мере того как правительствам штатов становилось известно о нечеловеческих условиях труда, начали появляться законы, защищающие женщин. Суды, законодательные органы и чиновники долго не могли прийти к общему решению по поводу необходимости реформы рабочих условий, и одним из главных камней преткновения был сон{271}. Луис Брандейс, позже ставший верховным судьей, подготовил записку на рассмотрение суда, в которой он собрал все последние данные по медицинским последствиям недостатка сна у женщин: «С точки зрения медицины сон настолько важен, что, пожалуй, нет другой функции, к которой стоило бы относиться с равным уважением»{272}. Одним из результатов последовавших судебных процессов по поводу законодательства стало сопротивление этой новой идее о том, что человеческий труд и сон трудящихся – это продукт, который должен быть максимально монетизирован.
Несмотря на все усилия активистов рабочего движения, разрозненные правовые реформы не смогли противостоять распространению мнения, что «сон для слабаков». «Предприятия, которые поддерживали традиционный взгляд на сон, воспринимались как место для людей, которые не умеют вписаться в индустриализированный мир», – пишет Дэвид Рендалл{273}.
«Восемь часов на труд, восемь часов на отдых, восемь часов на сон»
Сталелитейная промышленность стала одной из отраслей, где ситуация со сном была особенно напряженной. В 1919 г. рабочие-сталелитейщики по всей Америке вышли на забастовку, требуя сокращения рабочего дня, однако это ни к чему не привело, и рабочий день остался таким же длинным{274}. В начале 1920-х гг. раз в две недели им приходилось отрабатывать двойную смену, что позволяло компаниям не нанимать дополнительную смену рабочих{275}. Постоянный недостаток сна, вызванный таким рабочим графиком, сказывался на жизни целых социальных групп. Чарльз Рамфорд Уокер, написавший книгу «Сталь: Дневник доменщика» (Steename = "note" The Diary of a Furnace Worker), описал происходящее в 1922 г. следующим образом: «По моим наблюдениям, 24-часовые смены приводят к тому, что полноценно отдыхать и участвовать в жизни семьи, церкви или других социальных групп, которые считаются важной частью американской культуры, становится чрезвычайно сложно или даже невозможно»{276}.
Еще одна проблема заключалась в том, что хронически недосыпающие работники имели дело с опасным оборудованием. В книге «Индустриализация в современном мире» (Industrialization in the Modern World) Джон Хиншоу и Питер Стирнс написали: «Рабочие постоянно пытались найти укромное место для сна, и зачастую это приводило к ужасным последствиям. Пик несчастных случаев на производстве приходился на последние часы долгой смены либо на время между дневной и ночной сменами»{277}. Алан Дериксон цитирует слова рабочего Альфреда Кифера, который жаловался: «Я с грустью смотрел на мужчин, выстраивающихся у ворот Сталелитейного завода в ожидании своих родных, которые приносят им еду, чтобы простоять еще 12 часов у станка. Безобразие! Заставь лошадь работать 24 часа подряд – и тебя упекут за решетку!»{278} Сам Кифер был уволен за то, что уснул на рабочем месте, не выдержав 21-часовой смены.
Рабочее движение выступало за введение восьмичасового рабочего дня. В 1889 г. прошел марш членов профсоюзов в Вустере под лозунгом: «Восемь часов на труд, восемь часов на отдых, восемь часов на сон»{279}. Однако впервые 40-часовая рабочая неделя была введена только в 1926 г. на одной из фабрик ведущей американской компании Ford{280}.
Недостаток сна был распространен также среди проводников, которые работали в спальных вагонах компании Pullman{281}. Их борьба за изменение условий труда привела к появлению первого афроамериканского профсоюза в США, Братства проводников спальных вагонов. В 1935 г. вышла статья, описывавшая нечеловеческие условия, в которых они обязаны были работать: «Проводникам вагонов Pullman ‹…› приходится спать в купе для курящих, если только в соседнем купе случайно не окажется свободной верхней полки. Они не могут лечь спать, пока посетители „курилки“ не разойдутся. Кроме того, их могут вызвать в любой момент дня и ночи ‹…› Рабочий день слишком продолжительный»{282}.
Постоянная переработка и недосыпание – не только у проводников, но и машинистов, сигналистов и других работников железной дороги – имели предсказуемые последствия: поломки, крушения поездов, человеческие жертвы. На рубеже столетий Эдвард Мосли, секретарь Междуштатной транспортной комиссии, написал: «Мы вынуждены признать, что многие из произошедших катастроф связаны – а точнее сказать, вызваны – чрезмерной продолжительностью рабочего дня»{283}. Кроме того, он описывает крушение поезда, которое произошло в штате Иллинойс, и приводит выдержку одной из чикагских газет: «С тем же успехом железнодорожные компании могли бы накачивать своих машинистов и кочегаров виски или опиумом, отправлять в таком состоянии на 15– и 17-часовые смены и требовать, чтобы они принимали взвешенные решения и соблюдали все правила железной дороги». То же самое можно сказать о многих современных компаниях.
Америка в борьбе со сном
Хотя отношение ко сну полностью изменилось во всех промышленно развитых странах, есть что-то типично американское в том, как современное общество смотрит на соотношение работы и сна. Склонность американцев к мышлению в стиле «помоги-себе-сам» в сочетании с глубоко укоренившейся пуританской трудовой дисциплиной сделало Новый Свет плодородной почвой для появления культуры, которая не делает различия между сном и ленью. В книге «Рабочая этика в индустриальной Америке, 1850–1920 гг.» Дэниел Роджерс пишет: «По-настоящему нравственный человек должен был быть сильной личностью и одновременно вечным двигателем», чьи дни, по выражению епископа Генри Поттера, «были настолько заполнены добродетельными и добропорядочными делами, что времени на сон не оставалось»{284}. Такой точки зрения во время колонизации придерживался не кто иной, как молодой предприимчивый Бенджамин Франклин, который писал в «Альманахе простака Ричарда»: «Вставай, лежебока, не трать времени зря – выспишься в могиле!»{285}
Подобный образ мышления распространился среди предпринимательского класса Америки, преклонявшегося перед Чарльзом Дарвином, чья концепция о выживании сильнейших отлично прижилась в кабинетах и офисах{286}. Роджерс отмечает, что постоянную занятость стало принято связывать с высоким социальным статусом и успешностью, и цитирует слова Хораса Берта, президента Объединенной Тихоокеанской железной дороги, который сформулировал секрет успеха так: «Найти работу. Работать, работать, работать, работать, работать, работать»{287}.
Учитывая такие исторические и культурные предпосылки, неудивительно, что в самосознании американцев прочно укоренилась установка как можно больше работать и как можно меньше спать. Это один из основных национальных мифов о сотворении Америки. Человек, идеально иллюстрирующий эту мысль, – Томас Эдисон, который утверждал, что вообще не нуждается во сне{288}. Он любил подчеркивать, что ему достаточно четырех-пяти часов сна, и считал, что все люди должны последовать его примеру ради развития и самосовершенствования.
Действительно, практически невозможно найти упоминание Эдисона, в котором не было бы подчеркнуто, как самоотверженно он просиживал ночь за ночью в своих бесконечных – и почти всегда неудачных – попытках создать лампу накаливания. При этом подразумевается, что его готовность отречься от сна напрямую связана с его талантом, преданностью и феноменальным успехом, которым в итоге увенчались его труды.
В октябре 1914 г. Эдисон дал интервью
Я заметил, как мало спят люди вокруг меня, и подумал, что сон, похоже, устарел. Тогда я решил, что нужно срочно снять фильм о спящем человеке.
Итак, Эдисон полагал, что, выведя сон из моды, он наконец-то дал нам счастливую возможность эффективно использовать ночные часы. Так, героическое самоотречение от сна было еще надежнее вплетено в канву американской истории. Когда в 1927 г. Чарльз Линдберг, другой национальный герой Америки, первым перелетел Атлантический океан в одиночку, самым сложным препятствием на пути к подвигу снова оказался злосчастный сон. В автобиографии «Дух Сент-Луиса» Чарльз Линдберг описал свою борьбу со сном следующим образом:
«Нельзя думать о сне. Я должен пересечь океан и найти Париж. Сон настолько не значим ‹…› ему не удастся меня сейчас отвлечь. Он помешает моей рассудительности, управлению, точности полета. ‹…› Самое сложное в борьбе со сном – это то, что чем сильнее ты сопротивляешься ему, тем сильнее становится враг, и твое сопротивление слабеет»{292}.
Линдбергу удалось победить своего «врага». Президент Кальвин Кулидж, вручая летчику награду, назвал его «отважным человеком, которым движет несгибаемая воля и дух предков-викингов»{293}. Другими словами, чтобы стать великим человеком, помимо отважного характера и духа викинга вам также понадобится забыть о сне и вкалывать как ломовая лошадь.
Восприятие сна как бесполезного занятия наглядно отражено в литературе. Например, в новелле Rip Van Winkle{294} Вашингтон Ирвинг описывает историю человека, который любит вздремнуть днем, рассказывать истории и гулять один по лесу. Все эти занятия рассматриваются как противоположность напряженному труду, поэтому в конце главного героя ждет наказание. Однажды во время прогулки в горах ван Винкль встречает странных незнакомцев, напивается с ними и в беспамятстве засыпает. Проснувшись, обнаруживает, что прошло 20 лет и он проспал смерть жены и Войну за независимость. Сон предстает как в высшей степени непатриотичный акт: ван Винкль проспал не только собственную жизнь, но и рождение своей страны. Это произведение написано как поучительная история для новой страны, которая старается сформировать себя и свои ценности. Сон, послеобеденный или ночной, рассматривается как безынициативность и отказ от участия в жизни общества.
Примечательно, что своим рождением новая страна была обязана Полю Ревиру{295}, герою Войны за независимость, которой всю ночь скакал верхом, не смыкая глаз, чтобы предупредить патриотов о приближении британских войск.
Разумеется, такой героический отказ от сна, как скачка Поля Ревира, перелет через Атлантический океан Чарльза Линдберга или (куда более распространенный подвиг) бессонная ночь у кроватки больного ребенка, – это исключение. Собственно, поэтому они и восхищают. Очевидно, что Линдберг не долетел бы до Парижа, если бы заснул за штурвалом, а Поль Ревир никого бы не предупредил, если бы уснул той ночью. А кому-то нужно следить за ребенком. Проблема заключается в том, что в современной культуре почему-то считается, что такой подвиг каждый гражданин обязан совершать ежедневно.
Всемирное движение против сна
Желание одержать сокрушительную победу над сном присуще не только американцам. Одно из самых красноречивых осуждений сна принадлежит перу писателя Владимира Набокова, который в своих мемуарах пишет: «Сон – самый идиотический из существующих на свете союзов, с тяжелейшими обязанностями и жесточайшими ритуалами. Это духовная пытка, которую я нахожу унизительной… но я просто не могу привыкнуть к этой еженощной измене рассудку, человеческому началу, духу. Как бы я ни устал, разрыв с сознанием представляется мне отвратительным. Мне ненавистен Сомнус, палач в черной маске, тянущий меня на плаху»{296}.
Когда Наполеона спросили, сколько часов нужно спать, он ответил так: «Шесть – для мужчины, семь – для женщины, восемь – для глупца»{297}. Для него самого сон был очередным врагом, подлежащим уничтожению. Как пишет Уильям Генри Хадсон в книге «Человек Наполеон» (The Man Napoleon), «даже физическая усталость не влияет на энергичность и гибкость его ума. Сон для него стал рабом, который приходит и уходит по приказу»{298}.
Великий полководец требовал того же от своих солдат. Дэвид Дингес, руководитель Отделения сна и хронобиологии Пенсильванского университета, говорит: «Наполеон всегда называл усталость основным ограничением. Если бы войска могли дольше обходиться без сна, вы бы получили огромное тактическое преимущество при условии, что они сохраняли бы эффективность действий и ясность мышления»{299}.
Разумеется, это слишком большое допущение. Возможно, битва при Ватерлоо имела бы другой исход, спи Наполеон не меньше, чем глупец. Однако же, как пишет об этом Дингес, режим сна Наполеона – это «блестящий пример того, как выдающиеся люди, могущие управлять деятельностью префронтальной коры, думают, что могут управлять своим сном. Похоже, "комплекс Наполеона" был у него самого»{300}. Дингес даже провел масштабное исследование, чтобы проверить эту гипотезу. Он обнаружил, что регулярное недосыпание приводит к «кумулятивным дефектам когнитивной деятельности». Выражаясь проще, неважно, кто вы: блестящий генерал, гениальный изобретатель или молодой и успешный бизнесмен из списка Forbes, недосыпание – это не символ доблести и не доказательство воли. Более того, судя по последним научным открытиям, это признак самонадеянности и безрассудства.
И тем не менее новое понимание сна, появившееся благодаря индустриальной революции, поразило все общество. В XIX в. сон стал нежелательным напоминанием о человеческой уязвимости, которую раньше предпочитали скрывать{301}. Это заметно по тому, как изменилось отношение людей к спальням. На самом деле до промышленного переворота спальня была местом для общения и приема гостей, что говорит о том, что сон и удовольствие от сна чтились в обществе. Например, известно, что король Людовик XIV устраивал приемы и принимал официальных гостей прямо в своем монаршем ложе{302}. Однако вместе с концом Викторианской эпохи закончилась и эпоха восхищения сном – сон стали скрывать, а спальню убрали подальше от чужих глаз{303}.
Пробуждение наукой
Ближе к концу XIX в. врачи и ученые стали уделять все больше внимания изучению сна. Описание многих из открытий тех времена хранятся в архиве Отделения сомнологии Гарвардского университета и доступны в онлайн-библиотеке на хабе «Здоровый сон» (Healthy Sleep). В 1827 г. вышла книга шотландского врача Роберта Макниша под названием «Философия сна» (The Philosophy of Sleep){304}, первое известное исследование сна Новейшего времени. В 1869 г. Уильям Хэммонд, военный врач и невролог, бывший начальник медицинской службы США до Гражданской войны, опубликовал книгу «Сон и его нарушения» (Sleep and Its Derangements){305}. В 1885 г. вышла книга Генри Лаймана «Бессонница и прочие расстройства сна» (Insomnia, and Other Disorders of Sleep){306}, и, пока ученые пытались понять, что представляет собой сон, распространялась идея о том, что «расстройство сна» – это болезнь, которую следует лечить медицинскими способами. В 1903 г. был разработан первый снотворный препарат барбитал{307} (синтетический барбитурат, который выпускался под названием Veronal). Его популярность быстро набирала обороты – и не менее быстро росло количество случаев злоупотребления и смертей от передозировки. На рынке стали появляться другие снотворные, и уже к концу 1930-х гг. количество доз барбитуратов, ежегодно принимаемых в США, приблизилось к миллиарду{308}.
Важной вехой был 1913 г., когда вышла книга «Физиологическая проблема сна» (The Physiological Problem of Sleep) французского исследователя Анри Пьерона, широко известная как первая работа, в которой сон рассматривается исключительно с точки зрения физиологии{309}. Немецкий психиатр Ханс Бергер изобрел первый электроэнцефалограф (ЭЭГ), с помощью которого регистрируется биоэлектрическая активность головного мозга, и в 1929 г. опубликовал результаты своих исследований{310}. Он обнаружил, что волны, которые излучает человеческий мозг во время сна и бодрствования, отличаются друг от друга. В 1935 г. немецкий биолог и ботаник Эрвин Бюннинг ввел термин «биологические часы», чтобы описать принцип действия суточных ритмов{311}.
По мере того как все больше университетов взялись изучать сон, сомнология превратилась в официально признанную науку и стремительно набирала силу. В 1925 г. известный исследователь сна Натаниэл Клейтман открыл первую в мире лабораторию по изучению сна при Чикагском университете, где занимался исследованием физиологии сна и человеческого сознания{312}. В 1939 г. он опубликовал свою основополагающую работу «Сон и бодрствование» (Sleep and Wakefulness). А в 1953 г. Юджин Асерински, аспирант Клейтмана, открыл фазу сна, которой свойственны быстрые движения глазных яблок (фаза быстрого сна или БДГ-сон), о чем я более подробно расскажу в следующей главе.
В 1975 г. была основана Ассоциация сомнологических центров (теперь Американская академия сомнологии){313}, первая аккредитованная организация сомнологов (как я уже писала во введении, на данный момент в США действует около 2500 аккредитованных сомнологических центров). Тремя годами позже увидел свет первый выпуск реферируемого медицинского журнала
В 1982 г. когнитивный психолог Карлайл Смит открыл взаимосвязь между сном, обучением и запоминанием{315}. В следующем году исследование сна, проведенное Алланом Рехтшаффеном из Чикагского университета, доказало фатальные последствия длительного лишения сна{316}.
И вот, столько веков спустя после трудов Аристотеля, Гераклита и их античных коллег, мы наконец снова учимся ценить сон. Теперь у нас имеются широкие научные и технологические возможности, чтобы собрать революционные данные. Если на сайте PubMed, онлайн-базе данных по науке, созданной Национальной медицинской библиотекой США, ввести в поиск «sleep», вы получите более 150 000 результатов. В 2007 г. мы запустили раздел в
Переутомление на работе – самый опасный статусный символ в послевоенной Америке
Начало холодной войны было заметно не только по замедлению послевоенного подъема среднего класса и усилению мировой конкуренции, но и по напряжению и неуверенности, которые буквально витали в воздухе{317}. Американцам казалось, что они отстают от Советского Союза в гонке вооружений и исследовании космоса, и это вызвало безжалостную концентрацию трудовых усилий на экономическом росте. Короткий рабочий день ассоциировался с коммунистическими идеями, а профсоюзам было все сложнее противостоять напору антикоммунистических настроений. Как заметила Джульет Шор в книге «Утомленные американцы: Неожиданный кризис отдыха» (Overworked American: The Unexpected Decline of Leisure), в 1987 г. люди работали на 163 часа в год больше, чем в 1969 г.{318} Сон отошел на второй план. Сэм Уолтон, основатель Walmart, писал в автобиографии о том, как его беспощадный рабочий график захватил выходные: «Я приходил в 2-3 часа ночи с пятницы на субботу и проходился по всем цифрам за неделю. На утреннем субботнем совещании я опережал всех. ‹…› Я делаю так со статистикой по каждому магазину каждую субботу»{319}.
Стремительное развитие финансовой отрасли нанесло сну еще один серьезный удар. Царящее среди финансистов отношение ко сну хорошо иллюстрирует слоган, который использовал Citibank в 1978 г.: «Citi никогда не спит»{320}. В 2008 г. новая реклама банка имела следующий текст: «Возможности никогда не спят. Мир никогда не спит. ‹…› Мы работаем круглосуточно, чтобы воплощать ваши мечты в реальность. Вот почему Citi никогда не спит». Возможно, если бы они иногда все же спали, позднее в том же году правительству США не пришлось бы тратить на спасение банка более $300 млрд. (Учитывая то, что мы уже знаем про влияние недосыпания на сообразительность, «мы работаем круглосуточно» – это последнее, что вы хотите услышать от финансового консультанта.) Идеальным воплощением этих идей стал стильный и алчный Гордон Гекко, главный герой фильма «Уолл-стрит»{321}, который сообщил нам, что «деньги никогда не спят». И хотя образ Гекко, в котором сочетаются черты реальных финансовых магнатов и королей биржевых спекуляций, – это очевидный пример того, каким человеком не нужно быть, топ-менеджеры по всему миру продолжают жить (а иногда и умирать) в соответствии с этими вымученными девизами.
Не менее трагичный пример такого отношения ко сну и успешности – это распространенная в Японии корпоративная культура саларимен{322}. Этим словом называют офисного работника, которого характеризует безграничная преданность своей компании, зачастую за счет отказа от любой личной жизни. Саларимен будет сидеть на рабочем месте, пока не уйдет руководство, даже если он выполнил все свои задачи, и развлекать клиентов до поздней ночи, а потом встанет с рассветом, чтобы ни в коем случае не опоздать на работу{323}. Награда за его безупречную верность заранее встроена в патерналистские отношения с компанией вместе с культурным одобрением и щедрыми бонусами, которые выплачивают только после нескольких десятков лет работы.
Как ни странно, время показало, что культура саларимен очень неустойчива{324}. Стресс и нервное истощение работников стали национальной эпидемией, а глобализация разрушила «связь длиной в жизнь» между работником и компанией. И хотя современные молодые японцы уже не так охотно готовы отдать жизнь за свою компанию, принципы саларимен еще существуют. В 2015 г. популярный блогер Stu in Tokyo, работающий в консалтинговой компании, снял и выложил на YouTube видеоролик про типичную рабочую неделю в Токио во время высокого сезона (78 рабочих часов и 35 часов сна){325}. Ролик моментально разлетелся по интернету и набрал миллион просмотров.
По словам Джоан Уильямс, усталость настолько ассоциируется с успехом, что превратилась в культурный символ: «Переработка стала статусным признаком: сказать "Я устал" – другой способ заявить о себе "Я очень важен". Это говорит об окончании культурной эпохи, когда показателем высокого статуса были праздность и возможность не работать… В США произошел интересный переворот в сознании: раньше только элита могла позволить себе много отдыхать, а теперь, наоборот, бедняки не могут найти себе работу даже на 40 часов в неделю»{326}.
Женщины особенно страдают от распространения культуры сверхзанятости. Им значительно тяжелее подниматься по карьерной лестнице, и, чтобы «пробить стеклянный потолок»[11], приходится пожертвовать многим – в первую очередь сном. «Женщины, как правило, имеют очень неустойчивое положение на подобных рабочих местах, – пишет Уильямс, – и единственный способ добиться успеха – стать „своим парнем“, то есть работать усерднее, чем мужчины»{327}.
Итак, за прошлый век наука сна сделала рывок вперед, но массовое сознание за ней не поспевает. Пока я пишу эти строки, культурные нормы и ежедневные привычки современных людей неумолимо меняются навстречу прогрессу. Мы стоим на распутье. Новые открытия, сделанные учеными о сне и его влиянии на работоспособность и мышление (о них вы больше узнаете из главы «Наука сна»), публикуются каждую неделю. Люди знают намного больше о том, как полноценный сон влияет на физическую и когнитивную деятельность, на способность быстрее обучаться, иметь хорошую память и быть более здоровыми в целом. Недосыпание влияет на все это крайне негативно. Но этих знаний пока недостаточно, чтобы противостоять соблазну постоянно оставаться на связи с внешним миром. Это привело к появлению напряжения, с которым нам предстоит научиться справляться. В мире, где тишина и покой стали редкостью, сон стал своеобразным видом культурного сопротивления{328}. В своей книге «24/7: Поздний капитализм и сон» (24/7: Late Capitalism and the Ends of Sleep) Джонатан Крэри пишет: «Сон представляет собой человеческую потребность и отрезок времени, который невозможно подчинить и заставить служить на гигантский локомотив прибыльности, и таким образом остается раздражающим отклонением от „нормы“».
В ответ на кризис сна появилось новое восприятие сна. Я вижу множество статей о пользе сна, которые стали появляться не только в медицинских, но и спортивных и деловых изданиях:
Вот почему я утверждаю, что революция сна в самом разгаре. Тем, кто следит за достижениями современной науки, сон больше не кажется неразумной тратой времени. Полноценный сон – это основа высокой работоспособности, физического здоровья, хорошего ментального состояния и спортивных достижений. И хотя еще так много предстоит сделать, это уже огромный шаг в верном направлении.
Хорошая новость заключается в том, что – несмотря на нашу круглосуточную гипердоступность и сверхзанятость, постоянный цейтнот и различные соблазны цивилизации, которые проникают в нашу жизнь через навязчиво звенящие, жужжащие и мигающие смартфоны, – на данный момент у нас есть все необходимые знания и инструменты, чтобы XXI в. стал Золотым веком сна. Мы должны защитить и сохранить царство грез – не только ради той пользы, которую сон приносит работоспособности и мышлению, но и ради того, что он дает возможность отключиться от внешнего мира и обратиться к глубинам своей души.
4. Наука сна
Физика поет: «Засыпай, малыш.
Геология поет: «
Астрономия поет: «
Зоология поет: «
Психология поет: «
Биология поет: «
История поет: «
Почему мы спим
Стремительное развитие науки сна в последние несколько десятилетий полностью перевернуло представление о потребности спать, которое оставалось неизменным веками. Каждый день публикуются новые исследования, и, хотя предмет изучения отличается, все они подводят нас к одному выводу: нам может показаться, что во время сна тело и мозг бездействуют, как будто кто-то нажал на кнопку «Выкл.», но это очень далеко от правды.
Хотя сон по-прежнему остается загадкой, ученые сделали множество удивительных открытий о том, что в действительности происходит в человеческом теле во время сна. Сомнологи развеяли массу вредных и неверных заблуждений о сне. Зная о процессах, которые происходят в мозге, пока мы спим, трудно поверить, что отдыхающий организм и вправду так неимоверно занят.
Вопрос, который главным образом волнует большинство людей, звучит так: «Почему мы вообще спим? Какой смысл проводить треть своей жизни в состоянии бездействия, неразумно тратя кучу времени?» Говоря о базовых потребностях и желаниях людей, мы, как правило, подразумеваем питание и размножение. Тем не менее сон не менее важен для выживания. Эрин Хэнлон, доцент Центра по изучению сна, метаболизма и здоровья Чикагского университета, подчеркивает, что сон важнее: «Потребность в сне может превалировать даже над потребностью в пище. Если вы будете сознательно пытаться не спать – мозг просто отключит вас»{336}.
По результатам многих исследований известно, что произойдет, если мы не будем спать, а вот одна история, которая произошла на самом деле. В 1959 г. нью-йоркский радиоведущий Питер Трипп не спал на протяжении 201 часа подряд (более восьми дней) в поддержку Благотворительного фонда «Марш гривенников» и ежедневно вел радиопередачи из стеклянной будки на Таймс-сквер{337}. Афиши окрестили эту акцию «бессонным марафоном». На четвертый день Трипп стал грубым и язвительным, а еще через два дня у него появились сильные галлюцинации и развилась паранойя{338}. Температура тела сильно снизилась, и, хотя ведущий все еще бодрствовал, приборы показывали, что головной мозг спит. На последний день «бессонного марафона» Триппу показалось, что наблюдавший его врач – сотрудник похоронного бюро, который пришел забрать его тело{339}.
Каждый из нас знаком (надеюсь, не так близко) с нервным истощением, которое случается, когда мы сопротивляемся сну. (Разве есть что-то, что может сравниться с чувством уюта и спокойствия, которое испытываешь, когда наконец ложишься в постель в конце трудного дня?) Но откуда берет начало желание спать? Существует множество гипотез, почему мы нуждаемся в сне. Вот четыре основные теории.
Согласно теории бездействия{340}, сон – это адаптивная реакция организма, выработанная в ходе эволюции. Животные, которые спали по ночам, реже попадались хищникам на глаза. Очевидный недостаток этой теории заключается в том, что, несмотря на то что неподвижность может быть отличным защитным механизмом, в сочетании с невозможностью активно сканировать пространство эта теория не похожа на эффективную стратегию укрытия от хищников (кроме того, где гарантия, что навык передается детям генетически?). Согласно второй теории – теории сохранения энергии{341} – сон появился как способ снизить количество килокалорий (то есть энергии), которое мы должны потреблять и тратить ежедневно, так как во время сна замедляется скорость метаболических процессов. (Это как сократить свои ежемесячные расходы, чтобы поправить финансовое здоровье.) Третья теория называется теорией восстановления{342}, так как сон – это способ восстановить ресурсы, потраченные за день. И, наконец, последняя теория – теория нейропластичности{343}, согласно которой сон – это функция поддержания и развития головного мозга.
Все эти теории имеют много общего, особенно две последние. Это подтверждают слова Патрика Фуллера из Гарвардского университета: «Спать полезно для бодрствования»{344}, или, как сказал его коллега Аллан Хобсон: «Мозг спит, мозг вызывает сон, мозг нуждается в сне»{345}.
Я знаю только одно: когда я сплю, я не знаю ни страха, ни надежд, ни трудов, ни блаженства. Спасибо тому, кто изобрел сон. Это единая для всех монета, это единые весы, равняющие пастуха и короля, дуралея и мудреца.
Поделиться книгой: