Помоги проекту - поделись книгой:
Куда командированных определяют на побывку в селе? В Дом колхозника? В гримёрку Дома культуры? В сарай главного агронома? Мне повезло, оказалось, что в этом далеком заповедном лесистом крае (так и хочется добавить – заснеженном и суровом, но, врать нехорошо – было лето) есть туристическая база, утыканная по берегу мелкой и грязной речушки пирамидками деревянных крыш покосившихся пристанищ путешественников, рыцарей рюкзака и анорака.
При въезде в окультуренный бивак Влад вышел из авто навстречу седобровому крепкому мужичку в трениках и матроске, видимо, хозяину теремковой зоны.
– О, Владик, привет! Это чего за б-ь в твоей машине? – густой, зычный и громкий бас был хорошо слышен в открытые окна «жигулей».
Мне показалось, что зарделось не только лицо, но и затылок Влада. Он пытался зловещим шёпотом что-то разъяснить вопрошавшему. До меня долетали обрывки: …начальство ….проверка …потише…
Но сквернословный вопрос мужичка-лесовичка скинул с меня тяжелый груз начальственной ответственности и развеселил от души. Как я была ему благодарна! Слава Богу! Есть в русских селеньях «наши» люди, которым плевать на чины и звания, которые называют вещи своими истинными именами и не оглядываются воровато по сторонам, беря от жизни своё. Я выскочила из машины, как птица из клетки¸ и схватила мужика за огромную лапу.
– Не знаю, кто вы. Но вы мне уже нравитесь. Я – Ниги. Если дадите компас и карту села, то с меня вечером рюмка чая.
– Во! Владик, а девка-то того… Дело говорит! Езжай-ка ты в сельмаг, все одно компас ей не дам, еще сломает. А мы тут сами поселимся-расстелимся. Много я не выпью – сердчишко пошаливает, но в хорошей компании можно и погутарить, – в глазах мужичка плясали озорные искры, да и лапу свою он из моих рук не вынул.
– Понял, Гаврилыч. Сейчас кое-какие дела доделаю. Часа чрез полтора ждите с самобранкой, – весело откликнулся Влад и укатил.
Лесовичка-матершинника звали Макар Гаврилович. Вот умеют же в глубинке называть людей: вкусно, радостно и с достоинством. Имя ему очень шло. Неспешная вразвалочку походка, основательные жесты, суровое лицо, годами несмываемый загар и бесконечное жизнелюбие в прищуренных глазах. Надо будет не забыть спросить у него, куда же он телят не гонял.
Через два часа мы сидели в моем временном командировочном жилище за небольшим столом, уставленном добротными холодными закусками и ледяными напитками разной градусности, развлекая друг друга байками и историями из жизни. Удивительное дело, продукты на столе были вроде бы все знакомые, но какие-то особенные: мясистые, яркие, объемные, ароматные, свежие. Наверное, потому, что все это рано или поздно росло, созревало и привольно наливалось соками в лесу, на огороде, в саду, на подворье. С любовью и пониманием сажалось, удобрялось, укутывалось, опрыскивалось, окучивалось, кормилось, собиралось, мариновалось, закатывалось не испорченными цивилизацией людьми, бесконечно благодарными природе.
– Мальчики. Извините, я выйду ненадолго, надо носик попудрить, – это я через некоторое время подала сытый голос, выходя из-за стола.
– Ага, – отозвался Гаврилыч, – самое то место носик пудрить. Ты б, девка, лучше под ноги смотрела, удобства-то у нас того, не городские, во всякие сюрпризы, хоть и с напудренным носиком, вляпаться ненароком немудрено. Жар-птица, понимаешь, белоклювая.
С тем я и отправилась по своим девичьим делам. Вечер, воздух сказочный, ароматами напитанный, речушка журчит, ветер шелестит в кронах, бабочки ночные летают, комарики кусают. Хорошо!
– Чего сидим, наливай! – крикнула я прямо с порога, вернувшись, и плюхнулась на прежнее место.
Что-то неуловимо изменилось в атмосфере нашей теплой компании. Нет, не в отношениях друг к другу, а в прямом смысле – в атмосфере. После ароматного запаха леса в комнате явственно чувствовался негасимый налет амбре. Так, кажется, накаркал Гаврилыч. Да вроде же я аккуратно. Под ноги все время смотрела, погуляла после заведения. Беда.
Мужчины продолжали травить байки и анекдоты, как ни в чем не бывало. А я ерзала на кровати, пытаясь под низким столом вывернуть ноги стопами вверх и незаметно скосить взгляд на подошвы. Попутно я поддерживала разговор, вставляла реплики и улыбалась шуткам. Поверь, приходилось мне туго. Вот, когда ненароком пожалеешь, что взгляд не загибается за горизонт, а голеностопный сустав не выворачивается на 180˚. Светлый образ пищи, так пленявший меня всего какой-то час назад, померк в облаке зловония. Да где ж эта проклятая «мина»?
– Девонька, да чего ты там под столом все время ищешь? Обронила чего? – с еле сдерживаемым смехом спросил Гаврилыч.
– Да я того… Не пойму никак. А вы не чувствуете? – мне было стыдно и неудобно признать, что оказалась такой неловкой и неприспособленной к сельской жизни. Испортила ароматный вечер. Деревенский фольклор торжествовал над городским снобизмом.
И тут вдруг оба – Гаврилыч и Влад – разразились таким громогласным и заливистым хохотом, что у одинокого сыча на ближайшей сосне заложило не только уши, но и глаза.
– У-ха-ха-ха! А-гы-гы-гы! Ты того. И-гу-гу-гу! Пошли со мной. И-ху-ху! И-гы-гы! Да не упирайся, пошли. Ха-ха-ха-ха! Сейчас сама увидишь! Ой, не могу! А-га-га-га! – Гаврилыч тянул меня сквозь сотрясаемый звуковыми волнами грозовой воздух как крепкий буксир утлое суденышко.
Мы спустились с крыльца и Гаврилыч, скрюченный от смеха, таким же скрюченным пальцем тыкал во что-то небольшое и блестящее, примостившееся под лестницей. Озадаченная, оробевшая и лишенная понимания происходящего, я в сгустившихся сумерках пыталась разглядеть указанный объект. Потом плюнула и выволокла его на освещенный луной пятачок земли. Через десять секунд я каталась по траве как перевернутый на спину жук-бронзовка, рассекая воздух всеми четырьмя (нет, шестью, коль уж жук) конечностями и оглашая окрестности неподдельным звенящим хохотом.
Пока я совершала свой физиологический моцион, мужики решили подновить ассортимент продуктов на столе и вскрыли очередную банку домашних мясных консервов. Нарушение технологии или дефекты тары сделали свое черной дело. Банку-то они из комнаты вынесли, а вот выпущенный на волю зловещий дух аммиака и сероводорода остался витать. Можно только догадываться, как душили моих собутыльников еле сдерживаемые спазмы смеха, пока я отыгрывала свой акробатический этюд под названием «Пятно позора».
С того памятного веселого вечера мы стали видеться часто, незримые нити приятия тянули меня в райцентр Z с неодолимой силой. И если мои отношения с Гаврилычем больше походили на детско-родительскую безусловную любовь и понимание, то встречи с Владом все больше кренились в сторону глубокого флирта.
Влад был соткан из прочных, надежных, тонких и взаимоисключающих нитей. Легкость и простота в общении скрывала цепкий и развитый ум. Пренебрежение к условностям и социальным нормам служило лишь ширмой честолюбию и карьерной дальновидности. Умение в два счета выходить из самых проблемных ситуаций базировалось на долголетнем и кропотливом фундаменте опыта, нужных знакомств, воли и смекалки. Я никогда не слышала, чтобы Влад кричал или грубил, в самые пиковые моменты он становился суров и сосредоточен, предпочитая дать возможность негодяю самому запутаться в сетях собственных интриг и лжи, а потом сдаться на милость победителя. Самые болезненные душевные раны он прикрывал бинтами сарказма, иронии и юмора. Надежность и преданность он никогда не выносил напоказ, жертвуя многим с легким сердцем. По-детски наивен и необыкновенно мудр. Бережно относясь к вещам и людям, Влад не зацикливался на обладании. Не кичился статусом или достатком. Мог одновременно быть серьезным и откровенно шалить. Говоря словами одного из его подчиненных: «Вот – дурак, а еще директор!». Или его собственными словами: «Шиза пришла и не уходит». Будучи самим собой, он позволяет и другим людям чувствовать себя свободно: жить, дышать и наслаждаться. Рядом с ним мир становился выпуклее, воздух – насыщеннее, а Земля – круглее.
Однажды Влад внезапно и внепланово увез меня отдыхать на озеро. Приехали мы затемно и безмятежно уснули в машине. Рано утром холодная и влажная рука трясла меня за плечо, и голос из невидимой мне головы вещал:
– Ниги! Просыпайся! Посмотри, какая красота кругом! Солнце встает, птицы поют! А вода в озере – просто сказочная. Парное молоко, живительный бальзам. Иди, окунись, а я пока костер разожгу.
Приняв сидячее положение и приоткрыв один глаз, я увидела, что Влад стоит возле горки хвороста в одних плавках.
– Иди, иди, соня! Бери с меня пример: умылся, искупался, взбодрился, готов к приему пищи и наслаждению отдыхом. Вперед!
Вытащив свои бренные телеса из машины, я почувствовала, что снаружи вовсе и не жарко. Но краски и свежесть утра, безусловно, заслуживали пробуждения.
– Владик, так я же без купальника. Я – тут, а он – дома.
– Отговорки не принимаются! Оглянись вокруг – нет ведь ни души. Будешь русалкой, им никакие купальники не положены. И советую сделать это самой, а то искупаю, как и в чем сочту нужным.
– Ладно, пошла.
Отыскав более или менее пологий спуск к небольшому озеру, тщательно сложила на берегу вещи и забрела в воду. Убаюканная рассказом Влада я и подумать не могла, что вода окажется такой холодной. От неожиданности из меня вырвался крик раненного суслика. Он немедленно повторился потому, что с недалекого противоположного берега на меня голую и дрожащую пристально смотрел мужик с ружьем (видимо, местный сторож). С голосовым сигналом, грацией и мощью морской коровы я немедленно погрузилась в воду. Обещанный живительный бальзам был ледяным. Дрожа от холода, я искала укромный островок камыша, чтобы под его прикрытием выползти на берег, не бередя воображение сторожа откровенными видами женского тела.
Минут через десять на поляну с костром вышло жалкое, мокрое и стучащее зубами существо.
– Влад, как ты п-плавал? Я закоч-ч-ченела. И м-мужик к-какой-то на той с-стороне. С-смотрит.
– Кто плавал? Да что же я сумасшедший в такую холодную воду лезть?
Вот когда пришла пора согреться. Влад убегал от меня и ловко уворачивался, бросая на ходу:
– Моржиха!.... Водоплавающая, блин!… Говорил же, не ходи…. Экстремалка…. Еще и мужика заикой оставила…. Пингвиниха! Чаю выпей, я уже заварил, пока ты ванну принимала!
Влад мог безмятежно забыть о моем дне рождения, но засыпать розами «просто так». Месяц не появляться, а потом в обеденный перерыв приехать за 100 километров, чтобы пообедать со мной в ресторане. Устроить романтическую ночь в курятнике или без предупреждения подарить новый холодильник. Привезти ко мне в гости молодую девицу и радостно сообщить, что мадемуазель хочет стать его любовницей, а посему полна решимости выщипать мне реснички по одной. Как-то целую ночь я пасла на своей кухне цыплячий молодняк, пролетавший транзитом с птичьего рынка на подворье Владькиного папы. А в отпуске неделю отдыхала на раскладушке возле пасеки, сопровождаемая своенравной молодой сучкой афганской борзой, потому что беспокойное хозяйство нуждалось в присмотре. Мне давали порулить на тракторе и погрести на лодке. В хлеву я из рук кормила свинью, а в лесу собирала землянику. И на авторынке выбирала резонатор.
– Ниги, мне надо купить новый резонатор. Поехали на рынок заедем, а потом – кататься, куда захочешь.
– Ну, поехали. А я чем тебе помогу?
– Будешь ходить, у продавцов резонатор спрашивать. А то у меня горло болит второй день.
На рынке:
– Скажите, у вас резонатор есть?
– А вам какой?
– На Жигули, синие.
– Синих нет, сами покрасите. А модель какая?
– Модель. А! Одиннадцатая.
– Нет, такого глушака нету…..
– А у вас резонатор на 11 Жигули есть?....
– Резонатор продайте на Жигули!…
У продавцов – видавших виды мужиков – вытягивались лица при виде странной парочки, в которой женщина буквально жестами и на пальцах объясняла, чего ищет, а мужчина с невинным видом младенца стоял рядом.
– Ну, хоть у вас резонатор или, как там, глушитель есть?
И тут вступил Влад:
– Юноша, не обращайте на нее внимания, она вчера фасоли объелась.
Невозможно быть подготовленным и спокойным, невозможно оставаться отстраненным, безучастным и индифферентным рядом с таким человеком как Влад. Человеком, который любит жизнь во всех ее проявлениях и глубоко в душе хранит неиссякаемый запас детского мировосприятия. Жаждущим, жадным на приключения, уверенным, щедрым и ранимым. Он заставил меня поверить в собственные силы, гордо носить голову, не прятаться от проблем, свободно импровизировать, не ждать милостей от людей и природы, а создавать радость собственными руками. Каждый день. Из ничего.
Мария
«Ты шо, с Урала?»
Думаю, в каждом уголке нашей необъятной Родины существует эдакая субкультура: местечковые идиомы, слова и приговорки беспрекословно понятные «своим». Они формируют чувство сопричастности и ограниченности круга посвященных, имеют подтекст и тайный смысл в рамках отдельного регионального менталитета. Так вот там, где я живу, фраза «ты шо (именно так – шо!), с Урала?» призвана уязвить и задеть гордость собеседника, ибо в переводе на общероссийский означает: твоя вменяемость, социальная адаптированность и уровень умственных способностей подвергаются сомнению. Тут ответчик должен немедля привести железные аргументы в пользу своей полной и всесторонней дееспособности. Почему мои земляки выбрали эталоном лузеров именно жителей Урала, я не знаю, но так уж повелось.
Отдельно хочу заметить, что каких-то негативных чувств и мыслей лично я в отношении представителей Екатеринбурга, Челябинска, Перми, Уфы или Магнитогорска не имею. Более того, мой личный опыт общения с людьми, ареал обитания которых ограничен рубежами основной горнорудной и металлургической базы России, доказал отсутствие у них проявлений всякой дезадаптации и, более того, наличие весомой продвинутости в различных областях знаний и умений. Но, местный колорит не отменить.
Итак, представьте мое крайнее изумление, когда в ответ на каверзный и нелицеприятный пресловутый вопрос «ты шо, с Урала?», искренне и тепло прозвучало:
– Да. Из Нижнего Тагила.
Понятно, девушка явно не местная и подвоха не чувствует. Напротив, тепло и дружелюбно улыбается в ответ нахамившему юноше. Сероглазая с молочно-розовой кожей, с пшеничной косой, в простеньком платьице невысокая пухленькая девушка держала в руке большой дермантиновый чемодан.
– А вы по выговору определили?
– Неа, по чемодану.
Мне стало неловко за столь негостеприимный прием. Все равно, что в стране, языка которой не знаешь, нарваться на улыбающихся аборигенов, обзывающих тебя последними словами. И покорно кивать им в ответ, будто они признаются тебе в любви.
– Девушка, извините. А что вы хотели? Может быть, я смогу помочь? – обратилась я к приезжей.
– Мне тут адрес записали, да вот не знаю, как добраться, – наивно и доверчиво сероглазка протягивала мне сложенный вчетверо тетрадный лист в клеточку.
– Как вас зовут? – указанный адрес был мною прочитан, искомое находилось в двух автобусных остановках от нас теперешних.
– Мария….. Маша.
– Прекрасно. Я – Ниги. Пойдемте, мне все равно по пути, провожу вас до места.
По дороге Маша неумолчно щебетала про свое детство, родителей и брата, про Нижний Тагил и приключения в пути, про мечту попасть на стажировку в наш город, при этом постоянно крутя головой и оступаясь на каждой кочке. А по прибытии на место, как-то разом погрустнев, попросила:
– Я вам так благодарна. А-гм…. можно Ваш номер телефона? Вдруг мне понадобится помощь, никого кроме Вас я ведь здесь не знаю.
– Номер можно, – хмыкнула я. – Но что-то мне подсказывает, что скоро кроме меня вы будете здесь знать очень многих. Только Вы аккуратней, что ли, нельзя так слепо доверяться всем подряд, берегите себя, Маша.
Много событий спустя я поняла, что пожелание беречь себя в исполнении Марии просто невыполнимо. Она типичный прототип героини фильма «Невезучие», или в моей интерпретации – «33 несчастья в одном флаконе».
Ровно через два дня Маша воспользовалась знанием номера моего телефона.
– Здравствуйте, Ниги. Это Маша. Вы меня помните? Ну, мы еще вместе…
– Да, Маша. Помню. Что случилось?
– Тут такое дело. Я поселилась у двоюродной сестры моей тетки. А вчера пришла телеграмма, что через два дня, то есть завтра, к ней приезжает из Калининграда дочка с внуками. Потому, что у них там, в Калининграде, племянница мужа, то есть тестя выписывается из роддома, у нее проблемы со свекровью, а ей помощь нужна и обстановка спокойная, она себя неважно чувствует, вот дочка и решила с малыми укатить к маме, – скороговоркой, видимо, от неловкости, тарахтела Маша маловразумительный текст.
– Так, Мария! Подождите. Еще раз вопрос – в чем проблема?
– Я ж и говорю, квартира-то у двоюродной сестры моей тетки маленькая, однокомнатная, мы впятером и не поместимся. Надо искать жильё.
– Теперь понятно. И чем я могу вам помочь?
– Вы ж говорили, что доверять нельзя, надо быть осторожной. Мне коллеги предложили на пару месяцев, пока лето, поселиться в общежитии строительного института. Недорого, и от работы недалеко. Но одна я идти туда не хочу, а больше мне позвать некого.
–Ладно. На какое время назначен «поход»? Где и когда встречаемся?
Через час под проливным дождем мы с Марией месили грязь в сторону общежития, обходя многочисленные лужи и с визгом выпрастывая промокшую обувь из бурных потоков на крутых географических подъемах и спусках. Нижние конечности как ножки циркуля разъезжались в свежезамешанном растворе земли и глины.
Думаю, вряд ли удивлю жителей больших и малых городов нашей Родины, если скажу, что в наших широтах (как, впрочем, и во всех других) обитают многочисленные «кроты». Наши городские «кроты» так же как и биологические представители семейства кротовых приспособлены к роющему образу жизни, легко двигаются под землей в любом направлении вне зависимости от наличия дорог и тротуаров, мест залегания подземных магистралей и особенностей почвы. Всплески активности не связаны никакими узами с временем года, суток, периодами спаривания и особенностями климата. Передние лапы лопатообразно расширены до размеров пятипалого ковша экскаватора. Наличие этих животных на местности легко определяется по характерным углубленным на два метра раскопам и сопровождающим их навалам-кротовинам. Кормовые ходы городских «кротов» узкие и длинные, иногда простираются на несколько сот метров.
Мимо такого «кормового хода» и лежал наш путь. Перекрикивая шум капель, бьющихся о купол зонта, Маша скороговоркой выплескивала на меня переживания и впечатления нескольких прошедших дней. И вдруг, огибая очередной искусственный водоем в выбоине асфальта, я с удивлением обнаружила, что в аудио потоке образовалась брешь – спутница замолчала. Еще большее удивление вызвали визуальные ощущения – дождь, грязь, мокрые дома, коричневые навалы и черные канавы были на месте, а Маша исчезла. Наваждение, фокус, галлюцинация. Вот только что рядом со мной шел человек, а теперь его нет. Гарик Гудини просто отдыхает. Я дернула себя за ухо и ущипнула за руку, пытаясь нащупать почву реальности. Минуты две ничего не происходило, ровным счетом – ничего. А потом я услышала тоненький и робкий шепот:
Поделиться книгой: