Помоги проекту - поделись книгой:
Уже в том же году Филипп IV настоял, чтобы папа отозвал с Кипра, из штаб-квартиры ордена, великого магистра тамплиеров Жака де Моле и направил его во Францию. Здесь старый рыцарь был схвачен и отдан в руки заплечных дел мастеров, которым было поручено любой ценой добыть компрометирующие орден сведения для предстоящего судебного процесса. 13 октября 1307 года замок тамплиеров в Париже был захвачен по указу короля, а 140 человек, оказавшихся в здании, отправлены в пыточные для допросов. Беспрецедентный процесс длился семь страшных лет. За это время выжившие жертвы королевской алчности не раз завидовали умершим. Только за 1309 год 54 монаха ордена были заживо сожжены как вероотступники. Вообще же тамплиерам предъявили обвинение, вполне соответствующее духу времени и королевскому суеверию: их пытались уличить в контактах с нечистой силой. В 1312 году орден прекратил свое существование, будучи распущен Климентом V во всех странах.
А 18 марта 1313 года наступил последний акт этой трагедии: в Париже на медленном огне были сожжены великий магистр ордена Жак де Моле и приор Нормандии Жоффруа де Шарнэ. Еще двое высокопоставленных лиц ордена были приговорены к вечному заключению. Трое из этих искалеченных, убеленных сединами старцев на площади перед костром обвинили королевский суд во лжи и утверждали, что все признания вырывались у них под пыткой. Четвертый из приговоренных, но не сломленных муками стариков, незадолго до этого сошел с ума и, видимо, уже не осознавал, где находится… Во время казни великий магистр (который, по одним сведениям, являлся некоторое время воспитателем Филиппа, а по другим – его крестным отцом) произнес проклятие своим палачам. Он сказал, что папа Климент, Гийом Ногаре и Филипп Красивый умрут в течение года. Он же, Жак де Моле, назначает им встречу на Божьем суде. Голос магистра, звучавший из пламени, перекрыл гул толпы и гудение огня. Его последние слова слышали все, собравшиеся поглазеть на казнь. И до тех пор, пока не погас костер, из него грозно вздымалась рука монаха-рыцаря, указывавшая в небо. Французов проклятие старца поразило, а когда 20 апреля 1314 года внезапно скончался Климент V, страх перешел в тоскливое ожидание новой трагедии. Ждать пришлось недолго – Ногаре, отравленный бывшим рыцарем-тамплиером, отправился следом за папой уже через четыре недели.
Королевская казна получила от разгрома ордена всего 250 000 ливров, что не решало финансовых затруднений монарха. Воистину, ни одно неблаговидное действие правителя не пошло на пользу государству! Судите сами: полученная от войны с Фландрией контрибуция перекрыла едва ли десятую часть расходов кампании, невозвращенные займы подорвали доверие знати, фальшивые деньги приводили к обнищанию подданных, изгнание евреев прекратило ежегодные крупные поступления в казну, а ликвидация ордена тамплиеров лишила короля единственного действительно надежного финансиста и кредитора. Вот уж, действительно, «добрыми намерениями выстлана дорога в ад»!
Уход с политической арены тамплиеров, одной из задач которых было присматривать за соблюдением положенной валютной пробы, окончательно развязал руки венценосному фальшивомонетчику. Филипп IV делает еще одну судорожную попытку наполнить вечно пустующую казну и решается на крайнюю меру – ухудшение качества золотых монет, до сих пор бывших неприкосновенными. Он отдал распоряжение вместо монет достоинством в 44 ливра, имевших хождение в зажиточных кругах, чеканить из того же веса золота 55 ливров, 10 солей и 4 денье. Кроме того, Парижскому монетному двору было отдано распоряжение обтачивать с торца золотые, поступающие в казну, и из опилок отливать новые монеты. В этом случае из 100 монет получалось 110–115. Естественно, цены сразу же были взвинчены торговцами на невероятную высоту, что свело на нет королевские усилия. И что интересно: испорченными золотыми монарх отдавал долги, в то время как по его распоряжению платежи в казну принимались только хорошей, полновесной монетой.
Вскоре Филипп предпринял свою последнюю попытку пополнить казну за счет махинаций с фальшивыми ливрами. Он объявил о равенстве достоинств монет по новой и старой парижской системе обращения. Ранее соотношение между ними составляло 5 к 4, так что теперь французы вынуждены были платить при расчетах на 20 % больше. Эта новая афера вызвала серьезный взрыв негодования, перед которым король, испугавшийся мятежа, поспешил отступить. Продолжить свою деятельность фальшивомонетчика Филипп IV уже не успел: 29 ноября 1314 года он скончался после серии апоплексических ударов. Так сбылась последняя часть проклятия, провозглашенного Жаком де Моле 18 марта 1313 года из пламени костра. Перелистывая страницы истории, невольно убеждаешься в том, что деяния этого правителя исчерпали терпение и благосклонность Судьбы: после его кончины над домом Капетингов простерся покров трагедий, неудач, неожиданных смертей и глупых, но фатальных неожиданностей. Потомков Филиппа Красивого сначала народ, помнивший слова великого магистра ордена тамплиеров, а затем и историки, следившие за развитием событий, назвали Проклятыми королями…
ЛОУ ДЖОН
Джон Лоу – это имя благоговейно должны произносить все создатели финансовых «пирамид»: и МММ, и «торговых домов», и «быстрых денег», и прочих. Именно он триста лет тому назад заложил их фундамент. К сожалению, Лоу остался в истории как мошенник, авантюрист, шарлатан и игрок. К сожалению! Нет, не потому, что люди, подверженные азарту быстрого обогащения, продолжают попадать в ловушки, расставленные Лоу еще в XVIII веке, а потому, что итоги его эксперимента оказались настолько масштабными, что и по сей день все человечество продолжает жить по его системе, а кредит и биржевая игра продолжают оставаться основным двигателем мировой экономики. Более всего, в результате выиграли государства, которые время от времени обращают свои финансовые обязательства в простую бумагу. Так, может, он гений?
Лoy верил, что только деньги являются решающим фактором богатства нации. По его мнению, увеличение денежной массы в обороте могло привести к всеобщему благоденствию, а выпуск кредитных денег вовлечет в деятельность производительные силы общества и приведет к росту национального богатства. Что для этого нужно? Лоу считал: «Хорошие законы могут довести денежное обращение до той полноты, к какой оно способно, и направить деньги в те отрасли, которые наиболее выгодны для страны…» И нужны не металлические, а кредитные деньги, создаваемые банком в соответствии с нуждами хозяйства. «Использование банков – лучший способ, какой до сих пор применялся для увеличения количества денег». Здесь все правильно, просто и гениально – и никакого шарлатанства. Но отрицать наличие у Лоу авантюрной жилки и азарта игрока нельзя. Он рискнул и проиграл, правда, не без помощи власть предержащих, похоронив при этом на долгие десятилетия свое изобретение.
Несмотря на то, что первая биография Джона Лоу вышла еще при его жизни, известно о нем не так много. Родился он в 1671 году в Шотландии, в г. Эдинбурге, в семье ювелира и ростовщика. От своего отца он унаследовал состояние, которое позволяло ему довольно безбедно жить. Джон был всегда весел, изысканно одет, сверкал драгоценностями и не выходил из дома без сотен фунтов стерлингов в кармане. Правда, без громкого титула путь в высший свет был для Лоу закрыт. Дорогу туда ему проложили карты. Он научился превосходно играть и вскоре приобрел массу знакомств среди аристократической молодежи. Провинциальный Эдинбург быстро стал тесен для молодого человека с амбициями и замашками игрока и бретера. Он перебрался в Лондон. Трехлетнее пребывание здесь Лоу во многом изменило не только его мировоззрение, но и жизненный путь. В Лондоне Джон не ограничился кругом игроков, кутил и женщин сомнительного поведения. Он познакомился с финансистами, и тогда же стал страстным проповедником банковского дела.
Все изменил 1694 год. Карточные долги вынудили Лоу расстаться к этому времени с большой частью отцовского наследства, а в апреле 1694 года он за игорным столом поссорился со своим товарищем по игре. В результате – дуэль и убийство противника. Суд приговорил Лоу к смертной казни, которую потом заменили тюремным заключением. Друзья помогли ему бежать. Несмотря на то, что после прыжка с 10-метровой высоты Джон повредил ногу, ему все же удалось скрыться.
В 1695 году Лоу оказался в процветающей Голландии, где его весьма заинтересовала основанная на кредите финансовая система. Поскольку Джон был человеком азартным, а азарт требовал выхода, то нет ничего удивительного в том, что он увлекся биржевой игрой. Первые же крупные спекуляции едва не разорили его. Тогда-то Лоу понял, что ему не хватает опыта, и он начал учиться, перечитав всю имеющуюся тогда литературу по экономике. Мало того, Джон стал пристально изучать работу крупнейшего в Европе Амстердамского банка. Он даже некоторое время работал в конторе одного банкира.
Несмотря на то, что значительная часть его средств осела в кармане английских судей, а еще большую «съели» неудачные биржевые операции, деньги у него еще оставались, и в 1699 году Лоу отправился в Париж, а оттуда в Италию. Его сопровождала молодая англичанка Кэтрин Сейнер, которая, бросив мужа, осталась с Джоном. Она пережила с ним и триумф, и крах, родила от него дочь, но венчанной женой так и не стала. Путешествуя по Италии, Лоу жил в Венеции, Генуе, Флоренции, Неаполе, Риме. Средства на жизнь он добывал спекуляцией ценными бумагами и карточной игрой. Ему настолько везло в карты, что итальянские власти, заподозрив его в шулерстве, выслали из страны. Но к этому времени Лоу, как он сам говорил, стал «арбитром» в области денежного обмена, который может поднимать и опускать обменные курсы, и приобрел некоторый научный авторитет: в 1700 и в 1705 годах он издал два трактата, где впервые описал возможности бумажных денег. Лоу утверждал, что деньги имеют самостоятельную ценность, и если заменить золото дешевым материалом, например бумагой, государство сможет бесконечно приращивать свои богатства с помощью обычной эмиссии. Власти и прежде в кризисных ситуациях, когда ощущалась острая нехватка в средствах, прибегали к подобным рецептам, но тогда монетные дворы начинили чеканить деньги из серебра и золота более низкой пробы или уменьшали вес монет, а когда дела начинали идти вообще из рук вон плохо, то выпускали откровенно фальшивые деньги. Обычно все это заканчивалось резким удорожанием товаров, народными волнениями и падением авторитета самой власти.
После появления на свет ученых трудов имя Лоу стало приобретать широкую известность, хотя в высшем свете его считали утопистом и фантазером, а купцы и банкиры при упоминании о нем презрительно усмехались. В течение 12 лет Лоу пришлось безуспешно разъезжать по Европе, предлагая свою систему монархам и парламентам различных стран. В 1705 году он предложил свой проект финансовых реформ правительству Шотландии, но после недолгого совещания шотландский парламент отказался даже обсуждать его проект. Парламентариям не нравился ни сам Лоу, ни то, что он предлагал. Джон был слишком молод и богат, а происхождение и источники его доходов – сомнительны. Кроме того, он уже имел неприятности с законом, а то, что он предлагал, тоже попахивало судом, на сей раз за фальшивомонетничество. Решение парламента Лоу воспринял спокойно. Он уже привык к отказам. Ему отказали правительства Англии и Голландии, Людовика XIV и Флорентийской республики, а герцог Савойский, даже не дослушав, воскликнул: «Я не так богат, чтобы добровольно разориться!». Но Лоу верил, что его час придет, что его идеи принесут ему славу. Поэтому он решил не останавливаться на полпути.
Наступил 1716 год. Лоу вновь в Париже. На сей раз он очутился там в нужное время. За год до этого умер Людовик XIV, Король-Солнце, правивший страной более 72 лет. Его правление – дорогостоящие военные предприятия, роскошный двор – этот «вечный праздник жизни» довели страну до полного разорения. Только личный долг монарха превышал 2 млрд ливров. Заметно упала в цене национальная валюта – содержание в ливре серебра уменьшилось в 6 раз. Но денег в стране катастрофически не хватало. В некоторых провинциях перешли к натуральному обмену. Промышленность и международная торговля полностью остановились. Армии и государственным служащим жалованье не выплачивалось несколько лет. Лишь одна десятая населения – аристократия, высшее дворянство и чиновничество, крупные купцы и рантье – процветала. Остальные были доведены до нищеты. Невиданных масштабов достигло воровство. Дело дошло до того, что не хватало средств даже на содержание королевского двора, а эта статья расходов по указу Людовика XIV секвестру не подлежала.
Положение в стране усугублялось тем, что над династией Бурбонов нависла реальная угроза вымирания. Единственным прямым наследником трона оказался двухлетний младший сын второго дофина – будущий Людовик XV. Людовик XIV назначил опекуном маленького короля одного их своих незаконных сыновей, герцога Бурбонского, одновременно предоставив ему, впрочем, как и другим своим незаконным сыновьям, статус принца крови. Однако его племянник, Филипп Орлеанский, добился у Парижского парламента изменения завещания в свою пользу и стал регентом при малолетнем короле. Положение его было незавидным, поскольку финансовый крах страны означал бы автоматическую смену регента. А дефицит бюджета Франции между тем уже достиг 140 млн ливров. В поисках средств правительство попыталось потрясти богачей, создав комиссию для проверки происхождения нажитых ими капиталов и имущества. Проработав полгода, комиссия изыскала всего 70 млн ливров, из которых 1 млн пошел на ее содержание. Ее коррумпированность вызвала всеобщее негодование, окончательно привела экономику в упадок и способствовала увеличению доходов ростовщиков. Тут-то на горизонте и возник Лоу. Для его экономического эксперимента лучшей страны, чем Франция, трудно было представить.
К покорению Парижа Лоу на сей раз подготовился основательно, заручившись поддержкой фаворитки регента мадам де Парабер и банкира Носэ, имевшего большое влияние на Филиппа Орлеанского. Они и рекомендовали Джона регенту, как волшебника, способного с помощью бумажных денег решить все финансовые проблемы. При первой встрече шотландец Филиппу не понравился: щуплый, невзрачный, во всем черном. Он даже решил, что перед ним обычный проходимец. Но когда автор финансовой системы на превосходном французском языке, легко, изящно и доходчиво растолковал суть своих идей, сделав упор на то, что армия, не получая жалованья, ропщет, что герцог Бурбонский времени зря не теряет и что в случае неудачи реформ он готов выделить на компенсацию убытков полмиллиона ливров из личных средств, Филипп Орлеанский подписал заранее составленный Лоу и Носэ документ.
В чем же состояла суть его системы? Лоу предложил не просто заменить деньги из золота и серебра на бумажные (банкноты), а наряду с ними использовать банкноты при торговых расчетах. А чтобы банкноты завоевали доверие людей, необходимо поручительство очень влиятельного лица, каковым являлся сам Филипп Орлеанский. Для этого Лоу предложил создать Королевский банк – главный банк государства, который мог бы принимать платежные поручения, выдавая взамен им же, банком, выпущенные банкноты. При этом любой человек, предъявив такие банкноты, может потребовать, чтобы ему было заплачено банком за них золотом или серебром. Тогда постепенно доверие к банкнотам будет расти, они станут настоящими деньгами, и государство сможет расплатиться со своими кредиторами.
В мае 1716 года Лоу создал в Париже частное (так захотел регент) акционерное кредитное учреждение – Всеобщий банк, который в невероятно короткий срок завоевал огромную популярность. Банкноты настолько быстро и широко внедрились в обращение, что на некоторое время оказались предпочтительнее серебряных и даже золотых монет. Правда, Всеобщий банк выпускал банкноты на сумму, гораздо превышавшую размеры той наличности, которой сам располагал. Однако Лоу считал такие операции вполне оправданным и необходимым риском, вплоть до вынужденного, на какое-то время, прекращения платежей предъявителям банкнот. По сути, он первым использовал так называемый, принцип частного резерва. Чтобы упрочить могущество и кредитоспособность банка, Лоу в августе 1717 года создал Западную торговую компанию, получившую от регента монополию на торговлю оружием, табаком и рядом других товаров с Луизианой, Канадой, Китаем, Индией, а затем и с Африкой. Вскоре в руках Лоу сосредоточилась вся внешняя торговля Франции. С декабря 1718 года частный банк Лоу стал государственным банком – Королевским, который должен был обеспечить выпускаемые банкноты золотом и другими активами. Для этого казна предоставила Лоу невиданные привилегии: в Королевский банк перешли все казенные откупы и монополии на торговлю важнейшими товарами, а его дочерняя компания «Компания всех Индий» (так теперь стала называться Западная торговая компания) получила подряд на торговлю со всеми французскими колониями. С объединением банка и «Компании всех Индий» осуществилась еще одна идея Лоу – централизация и ассоциация капиталов – идея, опередившая свое время. Теперь в дело пошли акции, на которые тут же началась охота. Тысячи представителей всех социальных слоев ежедневно скупали все акции банка. За несколько месяцев было выпущено 600 тыс. акций, цена которых в 40 раз превышала номинал. В казну теперь пошло золото, разом ставшее не самой выгодной формой помещения капитала, а вскоре акции стали продавать только за банкноты, вокруг которых тут же возник ажиотаж. Все хотели менять золото на бумагу. Тогда пришлось снова включать печатный станок. Для обеспечения новой эмиссии банку были переданы большие участки королевских земель. Так появились новые, уже земельные акции. Они также пошли нарасхват, а банк выпустил банкнот на 1,5 млрд ливров и еще на столько же – акций. Курс их немедленно увеличился в 5 раз.
С большой энергией и размахом Лоу вел и расширял дела компании. Он начал колонизацию долины Миссисипи и основал город, названный в честь регента Новым Орлеаном. Из-за недостатка добровольных переселенцев в Америку ссылались воры, бродяги, проститутки. Туда же отправлялись иезуиты – для обращения индейцев в католичество. В 1719 году Лоу получил право на чеканку монет и на сбор всех французских налогов – и косвенных, и прямых. Он также выкупил французский государственный долг по рыночным (ниже номинала) ценам. Тогда Франция из нищего полуразрушенного королевства в одно мгновение превратилась в страну с неограниченными возможностями. Акциями и банкнотами спекулировали даже уличные мальчишки. Париж купался в деньгах. Королевский банк инвестировал значительные суммы в торговлю, колонизацию и промышленность. А в Версале возобновились грандиозные балы и приемы. Сам же Лоу купил половину особняков на Вандомской площади, славившейся роскошью и богатством с самого начала своей истории.
В результате этих успехов власть регента окрепла, и он отбросил всяческую осторожность и постоянно поторапливал Лоу. Отныне все решения об эмиссиях исходили непосредственно от Филиппа Орлеанского и, как правило, предшествовали масштабным и очень дорогим увеселениям или строительству новых дворцов, но обеспечивать эти эмиссии уже было нечем. Тогда, чтобы поддерживать оживление на биржах, периодически приходилось организовывать «утечки информации» о наделении банка и «Компании всех Индий» несуществующими привилегиями. Так, в начале 1720 года, как раз накануне биржевого краха, Филипп Орлеанский и Лоу распустили слухи о том, что в Луизиане нашли огромное месторождение золота и на их разработку Королевский банк выделит 25 млн ливров банкнотами. Парижский обыватель клюнул на это. За проведение этой операции Лоу был назначен генеральным контролером (министром) финансов. Но, несмотря на то, что стоимость акций за несколько дней резко возросла, опытные биржевики, владеющие информацией, начали тайно обменивать бумаги на золото. Однако финансовый крах организовали не они, а герцог Бурбонский, отстранив, таким образом, от власти Филиппа Орлеанского. Имея достаточно шпионов в Версале, он после первых же необеспеченных эмиссий принялся скупать банкноты и в феврале 1720 года в сопровождении гвардейцев явился в Королевский банк и потребовал обменять все его банкноты на золото. Под угрозой ему отдали 60 млн ливров золотом, которые он увез в трех каретах на виду у изумленной публики. Больше золота в банке не было. Сразу же началась паника. В банк выстроились огромные очереди, чтобы обменять банкноты на золото. Все попытки Лоу остановить панику успехом не увенчались. По ночам в окрестностях Парижа чиновники жгли огромные костры из банкнот, конфискованных у лиц, подозреваемых в организации паники.
Акционеры требовали суда над Лоу. Мадам Парабер потребовала у регента ликвидации «Компании всех Индий». В тот день, когда постановление об этом было подписано, бумажные деньги и акции превратились в обычную бумагу. По Франции прокатилась волна самоубийств, а затем начались массовые беспорядки, умело направляемые рукой герцога Бурбонского. Лоу, оставив в Париже жену, дочь и брата, вместе с сыном тайно выехал в Брюссель. Его имущество конфисковали для удовлетворения кредиторов. Правда, из всего, что осталось от капитала банка и компании, по всем обязательствам нельзя было уплатить и 1 %.
Сам же Лоу вскоре обосновался в Венеции и предложил свой проект правительству республики. Но там знали, что произошло во Франции, и отказали ему. Он попробовал увеличить свои капиталы карточной игрой, но удача и на сей раз отвернулась от него: Лоу полностью разорился. Ему не удалось больше увидеть жену и дочь: их не выпускали из Франции. В марте 1729 года Джон Лоу умер от воспаления легких, оставив семье лишь несколько картин и бриллиант стоимостью в 40 тыс. ливров.
Эксперимент Лоу закончился провалом, сотни тысяч людей разорились, страну поразил государственный кризис, а доверие ко всякого рода государственным бумагам и бумажным деньгам во Франции было подорвано почти на столетие. Между тем, в том, что случилось, в немалой степени повинны и власти, которые попустительствовали Лоу, переоценивая кредит доверия подданных.
ДОЛГОПОЛОВ АСТАФИЙ ТРИФОНОВИЧ
В одной народной сказке рассказывается, что захотелось как-то царю улучшить свое материальное положение. Решил он сыграть с народом в азартную игру. Что поделаешь – и царям свойственна жадность. Игра называлась просто: «Верю – не верю». Приходи, рассказывай, что хочешь. Если царь поверит – отдавай, что имеешь, ежели нет – получай полцарства. Ясное дело, что монарх не собирался ни с кем делиться. В общем, очень легковерным оказался правитель, всему верил. И все у него шло прекрасно, пока, как говорится, не нашла коса на камень. Как это обычно в сказках бывает, перехитрил царя простой мужик. Он просто взял и придумал беспроигрышную байку. Мол, занял ты у меня, царь, …надцать лет назад бочонок золота. Ежели веришь, то долг гони, а если нет – меня и полцарства устроит. Сказка сказкой, но в земле Русской она стала былью.
Разнообразные смуты и народные волнения всегда как магнитом притягивали к себе различных искателей приключений, мошенников и просто темных личностей. Короче, всех тех, кто любит половить рыбку в мутной воде. Восстание Емельяна Пугачева не было исключением. Просто и незатейливо титуловав себя царем-батюшкой Петром III, он собирал возле себя таких же неугомонных и предприимчивых людей, каким был сам.
Одним из них оказался и наш герой, ржевский купец Астафий Трифонович Долгополов. Его история могла бы быть забавной, когда бы не закончилась печально. Инициативный купец, по меткому выражению Валентина Пикуля, «сумел обдурить саму императрицу Екатерину II, которая, как известно, не была деревенской дурочкой. Согласитесь, что даже для XVIII века, и без того насыщенного аферами и авантюрами, подобная история все-таки не совсем обычна».
А начиналось все весьма просто и незатейливо. Астафий Долгополов был купцом средней руки. Ради прибыли брался за различные подряды, а однажды ему действительно повезло. Подрядился он с компаньонами поставлять овес в Ораниенбаум, ко двору Великого князя Петра Федоровича, а затем уже императора Петра III, для его голштинской кавалерии. Но дело оказалось на самом деле не таким уж и прибыльным. Овес купеческое товарищество завозило большими партиями, и расплачивались за него не сразу. После смерти императора канцелярия отказалась выплатить причитавшиеся Долгополову 700 рублей за поставку 500 четвертей овса. Сумма по тем временам – довольно внушительная, а надежды на ее возврат не было практически никакой. Едва не разорившись, он покинул Санкт-Петербург и своих компаньонов и стал помаленьку приторговывать в небольших городках Российской империи. Так бы и дальше жил он со своей семьей потихонечку во Ржеве, но тут узнал о «возрождении» императора Петра III.
Предприимчивый купец точно знал, что «возродился» вовсе не император. Сам он с императором знаком, конечно, не был, но не раз видел его на конюшнях. Поэтому точно смог бы опознать самозванца. А в том, что это самозванец, Долгополов нисколько не сомневался. Ведь Петр III умер еще в 1762 году, и если сам купец не ходил смотреть на усопшего, то это сделали его компаньоны. Они, как поставщики, не могли не явиться к телу на прощание – такова была традиция.
По здравому размышлению у Долгополова вызрел гениальный план – пробраться в стан к смутьяну, признать в нем при всем народе царя-батюшку и, бухаясь ему в ноги, спросить с него давний долг (который, кстати, за годы прирос процентами и теперь уже составлял 1500 рублей).
Переждав зиму, весной 1774 года Долгополов решил отправиться на поиски Емельяна Пугачева. Он продал себе в убыток бывшую у него на руках партию краски и на все деньги купил реквизит для будущего представления. Шляпа с золотым позументом, богатые сапоги, лайковые перчатки – все это, по его мнению, должно было выдавать в нем богатого купца, приехавшего к императору с приветом от малолетнего сына Павла. А два полудрагоценных камня, которые он прихватил из шкатулки жены, должны были изображать подарки, которые цесаревич посылает отцу. С такими далеко идущими планами Астафий Долгополов и отправился в Казань.
Тем временем продолжалась война между крестьянской армией Емельяна Пугачева и регулярным войском Екатерины Великой, начавшаяся еще осенью 1773 года. В народе уже давно ходили упорные слухи, что бесчинства, которые творятся местными властями, происходят по воле царицы, наущаемой дворянами. И вот если был бы жив Петр Федорович, то он всех защитил бы от ее злой воли. Народная фантазия пошла еще дальше, и уже появился слух, что царь жив, он спасся от смерти и скоро поведет на борьбу против угнетателей. Оренбургская губерния тогда включала в себя современные Западно-Казахстанскую, Актюбинскую, Кустанайскую, Оренбургскую, Челябинскую области, часть Самарской и Екатеринбургской областей, территорию Башкирии. И вся эта огромная территория готова была взорваться от малейшего толчка. Стоило появиться смельчаку и бросить призыв к восстанию, как его поддержали бы тысячи людей. И такой человек нашелся. Это был донской казак Емельян Пугачев – личность сильная, смелая и не без авантюрной жилки. Александр Сергеевич Пушкин, характеризуя его в своей «Истории Пугачева», говорил о нем как о «славном мятежнике», с «дерзостью необыкновенной», отмечал его незаурядный ум, большой жизненный опыт и хорошее знание военного дела. Вместе с этим Пушкин упоминал и о коварстве, жестокости, мстительности мятежника (материал о Пугачеве поэт брал не только из архивов, а использовал песни и народные сказания того времени, рассказы очевидцев).
В конце августа и первой половине сентября 1773 года вокруг Емельяна собрался первый отряд яицких казаков. Его речи о том, что он – чудом спасшийся император Петр III, упали на благодатную почву. Пугачев обещал своим сторонникам справедливое казацко-крестьянское государство, управляемое «мужицким царем», в котором все делается для простого народа, а не для господ. И подтверждая свои обещания, 17 сентября торжественно провозгласил свой первый манифест яицким казакам, жаловавший их рекой Яиком «с вершин и до устья, и землею, и травами, и денежным жалованьем, и свинцом, и порохом, и хлебным провиантом». С этого момента и началось победное шествие по губернии армии казаков под предводительством Емельяна Пугачева.
Мятежникам нужен был Оренбург, главная крепость на юго-востоке империи, который мог дать оружие и различное снаряжение со своих складов. Взятие центральной крепости также должно было поднять авторитет повстанцев среди населения. Его осада продолжалась полгода, с октября 1773 по март 1774 года, но закончилась неудачей. Тем временем огромный край пылал восстанием. Казань опустела. Местные дворяне в страхе бежали в центральную Россию, дорога на Москву была забита обозами ошалевших помещиков с имуществом и семьями.
Укрощать строптивых бунтарей были высланы правительственные войска. Хотя с повстанцами пытались бороться не только оружием. Комендант Оренбурга Рейнсдорп обещал за взятие Пугачева живым 500 рублей, а за мертвого – 250. Но подобные посулы должного эффекта не возымели, своего вождя казаки не выдали. В феврале-марте 1774 года численность крестьянской армии настолько выросла, что составила 20 000 человек. Это были бедные казаки и крестьяне, беглые каторжники и множество инородцев – татар, башкиров, мордвы.
Правительственные войска по пятам преследовали бунтовщиков. 22 марта произошла решительная битва между бунтовщиками и регулярными частями. Сражение под Татищевой крепостью выиграли войска Екатерины II, затем 24 марта была разбита крестьянская армия под Уфой. Остатки повстанческих отрядов спешно отступали, но царские войска продолжали их преследовать. У городка Сакмар 1 апреля 1774 года отряды Пугачева снова потерпели поражение.
В это время предприимчивый Долгополов находит в Казани себе товарища – такого же искателя приключений башкира Канзафара Усаева и в его компании отправляется дальше, к своей заветной цели. Здесь он уже вовсю репетирует и обкатывает свою легенду о посланце малолетнего царевича. Хотя вокруг было неспокойно, 21 июня авантюристы добрались до прикамского городка Оса, недалеко от которого расположился в степи отряд Пугачева.
В это время положение мятежников было не самое лучшее. Потерпев поражение от правительственных войск, армия бунтовщиков заметно уменьшилась, припасы, как продовольственные, так и военные, заканчивались. Люди начали роптать, что их ведет не царь-батюшка, а «беглая шаромыга» из казаков. В общем, приезд богатого купца Ивана Ивановича Иванова (так незамысловато окрестил себя Долгополов) с дарами от цесаревича пришелся очень кстати, ибо подыгрывал самому Пугачеву.
Вот как описал встречу двух авантюристов – самозванца и махинатора – В. Пикуль в рассказе «Прибыль купца Долгополова». «Емельян Иванович сидел посреди шатра на шелковых подушках, с ножом у пояса, по бокам держал заряженные пистоли. Долгополов сразу понял, что подушки – это еще не трон. Царь он или не царь, а прибыль с него купцу содрать надобно. “Великий государь! – бухнулся он в ноги Пугачеву. – А я твоему величеству подарки от Павлика привез”. Пугачев даже обомлел. Но “игру” принял».
После взаимного узнавания, рассказа о жизни малолетнего сына Павлика и подношения от него подарков купец приступил ко второй части разработанного им плана. Жалуясь на возрастающие тяготы жизни, он завел речь о царском долге за овес. Но пока Долгополов искал Пугачева, ему стало понятно, какая идет охота за предводителем бунтовщиков и как рискованно находиться рядом с ним. Оборотистый махинатор тут же решил увеличить сумму долга вдвое. «Петру III» был предъявлен счет на 3000 рублей.
Пугачев верно понял, что этим хотел сказать «богатый купец Иванов». Это была плата за прилюдное опознание в нем царя-батюшки Петра III доверенным человеком цесаревича. Деньги, правда, выдавать Емельян не спешил, приглашая немного погостить в его отряде, «чтобы было что потом рассказать сыну». Пребывая в лагере повстанцев, Долгополов все явственнее слышал ропот недовольства соратников своим лидером. 12 июля 1774 года крестьянская армия снова потерпела поражение, теперь под Казанью. Понимая, что денег из Пугачева ему не вытянуть, а опасность быть убитым постоянно возрастает, авантюрист все настойчивее стал проситься в Петербург. В середине июля он наконец вырвался из стана мятежников, практически без денег, но живой, и что самое главное, с новым замечательным планом. Если Долгополов не сумел добыть денег у «императора», то, может быть, ему удастся добыть их у самой Екатерины Великой.
В длинной дороге до Петербурга купец придумывает историю о целом заговоре, который якобы подготавливают яицкие казаки во главе с А. А. Овчинниковым и А. П. Перфильевым. Они-де, опираясь на многих своих соратников, готовы схватить и выдать властям самозванца, если царица за это им пожалует по сто рублей каждому. Для убедительности он к тому же сочиняет «из своей головы» для генерал-адъютанта князя Григория Орлова, теперешнего фаворита Екатерины, и послание от яицких казаков. В письме от 324 казаков, полностью вымышленным Долгополовым – от замыслов до подписей под фамилиями, – был изложен план поимки Пугачева.
В столицу купец прибыл 16 июля 1774 года и уже 18 июля явился к Григорию Орлову. Для того чтобы придать рассказу достоверности и «чтобы больше поверили письму», он назвался яицким казаком Астафием Трифоновым. Доклад получился очень достоверным, и Орлов немедля доставил мошенника в Царское Село, где в это время находилась Екатерина Великая.
Императрица безоговорочно поверила рассказу липового казака и одобрила предложенный план. Уж очень ей хотелось поскорее расправиться с наглым самозванцем, который компрометировал ее в глазах просвещенной Европы. Ей, «матери Отечества», необходима была безоговорочная любовь своих чад, чтобы слыть просвещенным монархом. Была создана «Секретная комиссия» по поимке Пугачева во главе с гвардии капитаном А. П. Галаховым и майором Руничем. Их снабдили 32 тысячами рублей золотом, и небольшой отряд отправился к низовьям Волги искать Пугачева.
Конец августа 1774 года был для Пугачева особенно неудачным. В ночь с 24 на 25 августа его настиг один из царских отрядов. У Черного Яра произошло последнее большое сражение противников. Здесь повстанческая армия была окончательно разбита, потеряв более 10 тысяч человек, а сам предводитель с небольшим отрядом приближенных успел скрыться на левом берегу Волги.
А 1 сентября «Секретная комиссия» добралась до Царицына, где и узнала, что остатки мятежников с предводителем бежали в заволжскую степь. После нескольких дней безрезультатных розысков неугомонный Долгополов стал убеждать Галахова выдать ему из отпущенных денег 3100 рублей и разрешить самостоятельный поиск. Командир решил отпустить купца, но только под присмотром надежного человека. Этим человеком оказался молодой поручик Дидрих. Поиск не успел даже толком начаться, как пришло известие, что Пугачева и его отряд выдали властям свои же казаки. Надо было сворачиваться и «Секретной комиссии», что очень не устраивало Долгополова. Возвращаясь из неудачного рейда, купец и поручик решили заночевать в деревушке недалеко от Симбирска. Дидрих после в рапорте писал: «Мы провели вечер со всем порядком и друг ко другу приличным обхождением». Но несмотря на все приличия, утром Дидрих Долгополова в пределах видимости не обнаружил. «Секретная комиссия» по розыску и поимке Пугачева теперь занималась активным розыском и поимкой Долгополова.
2 октября 1774 года купец Астафий Трифонович Долгополов был обнаружен у себя дома в Ржеве, арестован и в колодках доставлен в Санкт-Петербург. Здесь, в Тайной экспедиции Сената, Долгополову пришлось выдержать восемь допросов с пристрастием. Екатерина II лично следила за допросами мошенника, ей хотелось узнать, не связан ли он со ржевскими раскольниками, которые могли, по ее мнению, стать инициаторами и финансистами выступления Пугачева. Но даже дыба не принудила купца говорить правду. Показания он давал уклончивые, противоречивые, а некоторые эпизоды из своих авантюр и вовсе выдумывал.
Затем его перевели в Москву, куда также был доставлен в железной клетке Емельян Пугачев и другие уцелевшие повстанцы. Следственная комиссия на пытки не скупилась, здесь ломались и не такие устойчивые личности. Именно на московских допросах Долгополов дал о себе наиболее правдивые показания. Причастность к ржевским раскольникам отрицал, он «злого умысла против государства и Ея Величества никакого не имел и действовал совершенно самостоятельно». Просто бедный, полуразорившийся купец хотел немного поправить свое благосостояние.
Но бывший попутчик Долгополова к стану Пугачева, башкир Канзафар Усаев, на допросах красок не жалел, а чтобы себя обелить, решил очернить других. Он поведал, что всегда являлся надежным человеком и верным слугой «царю и Отечеству», но только «смущенный речами Долгополова» признал в Пугачеве Петра III. Может быть, Екатерина II и помиловала бы Долгополова, но она не смогла простить ему своей доверчивости. Поэтому жизнь он себе выторговал, а свободу – нет.
29 декабря начался судебный процесс, а через несколько дней была вынесена «Сентенция о наказании смертною казнью изменника, бунтовщика и самозванца Пугачева и его сообщников». Своему кровному врагу – Емельяну Пугачеву – просвещеннейшая из монархов выдумала страшное, воистину средневековое, наказание: «…учинить смертную казнь, а именно: четвертовать, голову взоткнуть на кол, части тела разнести по четырем частям города и положить на колеса, а после на тех же местах сжечь».
Долгополова ждала несколько другая участь. «Сентенция» об этом гласит: «Яицких казаков: Василья Плотникова, Дениса Караваева, Григорья Закладнова, мещерякского сотника Канзафара Усаева и ржевского купца Долгополова, за то, что оные злодейские сообщники… Канзафар Усаев был двоекратно в толпе злодейской, в разные ездил места, для возмущения башкирцев, и находился при злодеях Белобородове и Чике, разные тиранства производивших. Он в первый раз захвачен верными войсками под предводительством полковника Михельсона, при разбитии злодейской шайки под городом Уфою, и отпущен с билетом на прежнее жительство; но не чувствуя оказанного ему милосердия, опять обратился к самозванцу и привез к нему купца Долгополова. Ржевский же купец Долгополов разными лжесоставленными вымыслами приводил простых и легкомысленных людей в вящее ослепление, так, что и Канзафар Усаев, утвердясь больше на его уверениях, прилепился вторично к злодею. Всех пятерых высечь кнутом, поставить знаки и, вырвав ноздри, сослать на каторгу, и из них Долгополова, сверх того, содержать в оковах».
Долгополову еще раз пришлось увидеться с Емельяном Пугачевым. Это случилось в день казни мятежников, 10 января 1775 года. Болотная площадь в Москве, где проходила казнь, была запружена народом. Пугачев попросил перед казнью у народа прощения, и палачи начали исполнять приговор. Е. Пугачева и А. Перфильева четвертовали, еще трех помощников казацкого «царя» – М. Шигаева, Т. Подурова, В. Торнова повесили. Потом настала очередь для экзекуции Долгополова. С клеймом на лбу «В.О.Р.» купец был сослан вместе с другими осужденными на каторгу, в Эстляндскую губернию, в приморский город Балтийский Порт (сейчас г. Палдиски, Эстония). Дата смерти его неизвестна, но последнее прижизненное документальное упоминание о нем датируется 1797 годом.
САВИН НИКОЛАЙ ГЕРАСИМОВИЧ
Впервые этот аферист привлек к себе внимание полиции еще в годы царствования императора Александра III. Тогда в Мраморном дворце обнаружили кражу: кто-то похитил из спальни Великой княгини золотые и серебряные ризы икон, украшенные драгоценными камнями. Правда, полиция Санкт-Петербурга оказалась на высоте, и вскоре вор был найден. Им оказался корнет лейб-гвардии Гродненского гусарского полка Савин. В Мраморном дворце он находился как адъютант сына хозяйки ценностей, Великого князя Николая Константиновича. На допросе Савин сознался и в краже, и в том, что заложил похищенное за полмиллиона рублей. Но полный раскаяния мошенник стал доказывать полиции, что действовал не по своей воле, а был лишь исполнителем приказа Николая Константиновича, которому и передал вырученные деньги. Они, мол, срочно понадобились хозяину, чтобы содержать английскую танцовщицу. Вскоре подробности кражи стали достоянием всего города, несмотря на строжайшую секретность расследования. Скандал нужно было срочно замять. Великого князя объявили душевнобольным и выслали «для лечения» в Ташкент, а Савина выгнали из полка, предложив как можно скорее убраться подальше из России.
Сначала изгнанник отправился в Париж, где объявил себя политэмигрантом. Вначале к его личности был проявлен горячий интерес, он давал многочисленные интервью. Савин расписывал подробности дворцовой кражи, заявляя, что деньги, мол, потребовались его хозяину для благородных целей. Корнет утверждал, что сам Великий князь является членом революционной партии и передавал средства на дело революции. А история с английской танцовщицей – не более чем дешевый вымысел, необходимый, чтобы сбить с толку полицию и жандармерию. В Париже Савин успел быстро наделать долгов и вскоре, спасаясь от кредиторов, сбежал в Америку. Он объявился в Сан-Франциско, где именовал себя графом де Тулуз-Лотреком. Живя в самых дорогих отелях, он охотно общался с прессой, сообщая, что российское правительство поручило ему разместить крупные заказы для строительства Транссибирской магистрали. Для этого ему необходимо ознакомиться с деятельностью наиболее известных машиностроительных корпораций. После такого заявления виднейшие промышленники и финансисты стремились во что бы то ни стало быть представленными «графу». Крупные авансы за посредничество сыпались как из рога изобилия. Но вскоре корнет исчез со всеми деньгами. Он вернулся в Европу. Американцы кинулись в полицию, только взывать к справедливости было уже поздно.
А авантюрист снова решил попытать счастья на родине, вернувшись к военной службе. Тут ему удалось провернуть аферу, ставшую известной всей эмиграции.
Отличительной чертой корнета Савина была располагающая внешность, прекрасное воспитание и великолепное владение несколькими иностранными языками: английским, французским, немецким, итальянским. Когда началась революция, он со своей частью приступил к охране Зимнего дворца. В один из дней, когда корнет исполнял обязанности начальника караула, к порогу здания подошел богатый американский турист. Внутрь дежурные иностранца не пустили и вызвали своего начальника – Савина. Естественно, при виде его солдаты взяли на караул, звякнув шпорами. Турист же, по-видимому, в русских знаках отличия не разбирался совершенно. Американец выразил желание поговорить с хозяином дворца. Корнет, состряпав соответствующее моменту «величественное» выражение физиономии, дал понять пришедшему, что тот обратился как раз по адресу. Далее состоялся диалог, позднее ставший основой популярного анекдота: западный делец выражал желание купить Зимний, в разобранном виде переправить к себе на родину и уже там собрать здание заново. Савин ответил, что американец – отнюдь не первый, кто обратился к нему с подобным предложением. При этом пройдоха выразил удивление, как быстро распространяются новости. Мол, только что к нему с подобным предложением приезжал персидский шах, и договор о покупке здания практически заключен, восточный владыка должен привезти требуемую сумму (кстати, совершенно астрономическую) в шесть часов вечера. Американец сразу же предложил заплатить больше и привезти деньги в пять часов… Тогда Савин, изобразив для большей правдоподобности тягостное раздумье, согласился на предложение настойчивого американца и пообещал приготовить к пяти часам расписку.
После ухода обрадованного иностранца Савин отправился в архив, где ему ничего не стоило отыскать старый документ с гербовой печатью, исписанный не полностью. Отрезав заполненную часть, мошенник написал расписку и пометил ее завтрашним днем. Здесь же стоял и тяжеленный сундук с огромными ключами, не использующимися уже более века. Корнет отобрал 60 наиболее старых и замысловатых и связал их веревкой. Для придания большей солидности состряпанному им «документу» Савин украсил его оттисками монет разного достоинства (на них изображались имперские двуглавые орлы). Вид у расписки, украшенной многими «печатями», был весьма представительный. К пяти часам явился с деньгами, упакованными в два чемодана, американский бизнесмен. Корнет отдал ему расписку и ключи, однако деньги пересчитывать не стал, величественно сообщив, что в этом нет необходимости, ибо покупатель – настоящий джентльмен. Когда новоявленный «владелец» Зимнего прятал купчую, свет в здании неожиданно погас. Савин, позаботившийся об этом заранее, чтобы американец не стал разгуливать по дворцу, поспешил пояснить, что он звонил на станцию, чтобы со следующего дня счет за электричество посылали новому владельцу. Когда иностранец ушел, корнет приказал часовому поднять рубильник. С этого дня он в карауле больше не появлялся.
Самое интересное произошло на следующий день: к Зимнему подъехал грузовик с рабочими, и американец попытался по-хозяйски обследовать дворец. Естественно, охрана его не пустила, позвав нового начальника караула. Осмотрев «купчую», тот едва не умер со смеху: перед ним было долговое обязательство американского подданного мистера Джонса на сумму с внушительным количеством нулей. А внизу, после подписи, украшенной витиеватым росчерком, бесподобное примечание: «Дураков не сеют, не жнут!» И начались скитания обманутого покупателя по инстанциям. В конце концов кто-то перевел ему содержание «купчей».
Новоявленный «Бендер», прихватив деньги, полученные от американского промышленника, отправился на Балканы и вскоре объявился в Софии. Здесь он зарегистрировался в одном из больших отелей как Великий князь Константин Николаевич (так звали отца его бывшего патрона). В это время русский посланник, лично знавший князя, был болен, так что самозванца отправился приветствовать один из работников посольства. Наглый мошенник сообщил членам болгарского правительства, что готов устроить для Болгарии заем в парижских банках на сумму в 30 миллионов. Финансовое положение страны на тот момент было плачевным, так что от подобных перспектив в правящих кругах начался настоящий ажиотаж. А корнет тем временем демонстрировал всем желающим старинные документы с сургучными печатями и всеми необходимыми атрибутами, весьма искусно подделанные, которые доказывали… его право на болгарский престол! Среди местного населения у него неожиданно появилось много сторонников, которые были уверены, что «князь», наконец, наведет у них порядки. Ведь трон-то в ту пору действительно был вакантным.
В последний момент вся затея рухнула: для оказания услуг высокому гостю вызвали лучшего парикмахера Софии, ранее работавшего в Петербурге и хорошо знавшего Константина Николаевича. Но авантюрист успел сбежать из гостиницы за полчаса до того, как туда пожаловала полиция. Позднее получила огласку история о том, как Савин в это же время умудрился облапошить какого-то англичанина. Английская разведка проявила глубокий интерес к новоявленному претенденту на престол. В результате всплыла история с продажей Зимнего. Чтобы не раздувать скандал, Савину дали приказ оставить Болгарию в 24 часа. В случае неповиновения его обещали выслать в Советский Союз. От денег американца к тому времени не осталось ничего, и мошеннику пришлось срочно продавать какому-то коллекционеру бумаги, доказывающие его право на болгарский трон.
После исчезновения из Софии корнет надолго пропал из поля зрения эмигрантов. Некоторые пессимисты утверждают, что он несколько лет провел в европейских тюрьмах.
Но вот Савин вновь появляется в крупнейших столицах Европы. Каждый раз, возникая на новом месте и в новом обличье, он прокручивал лихие аферы и исчезал прежде, чем одураченные им люди успевали поднять шум. Изобретательность афериста была поистине безграничной, его уловки всегда носили оттенок дерзости и анекдотичности. Савин обладал также редкой способностью всякий раз ускользать из рук закона.
«Гастроль» жулика в Ницце ознаменовалась, например, такими событиями. Корнет принял вид представительного господина с седой бородой, хорошо одетого, с орденской розеткой в петлице. Никто не знал его имени, но окружающие, тем не менее, были уверены, что это богатый и солидный человек. Когда в полицию обратился нефтепромышленник из Батуми с заявлением, что он стал жертвой вымогательства со стороны «благообразного» господина, ему просто не поверили. Но пострадавший продолжал настаивать, что человек с орденской розеткой подошел к нему на набережной и выманил 1000 франков, угрожая в противном случае отхлестать нефтяного короля по щекам. Жертва, убежденная, что перед ней – вымогатель либо сумасшедший, и боясь быть втянутой в скандал с публичным мордобоем, заплатила требуемую сумму. Мошенник, которого разыскала полиция, пришел в негодование и грозил подать жалобу министру внутренних дел. Его спешно отпустили, извинившись. Но уже через несколько дней в полицию обратился владелец отеля, где остановился «граф»: постоялец внезапно исчез, не заплатив по счету. Хозяин, не желавший огласки, поначалу хотел взять в счет погашения долга имущество уехавшего аристократа – содержимое двух увесистых чемоданов, оставшихся в номере. Но они оказались набиты камнями. Когда же беглец был обнаружен, он снова умудрился до такой степени заморочить голову полицейским, что заставил хозяина гостиницы взять назад свои обвинения и прямо в комиссариате занял у него деньги!
Когда средств на жизнь и вправду не было, ловкач прибегал к совсем уж нахальным трюкам. Он являлся в дорогой ресторан, заказывал роскошный обед. Когда подавался десерт, корнет подкладывал в него… засахаренного таракана! После этого подзывал метрдотеля, указывал на насекомое и начинал первый акт грандиозного скандала. Бедняга служащий был просто счастлив, когда разгневанный посетитель покидал заведение, при этом, естественно, не заплатив ни гроша. Ему просто боялись напомнить об этом. Аферист любил также заказывать обувь у двух хороших мастеров: две пары одного фасона, качества кожи и цвета. После изготовления заказа сообщал каждому хозяину мастерской, что один ботинок жмет. Те, которые якобы нуждались в растяжке, он оставлял на доработку, а хорошие забирал. При этом он договаривался, что деньги заплатит потом, когда все будет готово. Сапожник, естественно, соглашался: ведь заказчику-то нужен и второй ботинок! А ловкий мошенник не возвращался: ведь он забирал у одного мастера правый, а у другого – левый ботинок…
Неоднократно Савину удавалось «нагреть» и казино в Монте-Карло. То он, побродив по залам казино, решительно требовал от администрации «виатик» – ссуду на отъезд, которая выдавалась вконец проигравшимся клиентам (взявший ссуду не мог посещать казино до ее погашения) и уходил с 1000 франков в кармане. То, явившись в ином обличье через две недели, одурачивал крупье, утверждая, что поставил именно на выигрышный номер. На самом деле он негромко и не совсем разборчиво бормотал что-то по-русски, чего крупье не понимал. Предприимчивый махинатор устраивал в заведении скандал и все-таки забирал деньги. А еще через месяц, нахально заявившись в помещение администрации, угрожал раздеться догола, выйти в зал и показать всем игрокам, как здесь обирают людей. За отказ от этой «грандиозной» идеи он требовал выплаты еще 1000 франков. И администрация дрогнула. Деньги были выплачены, но надоевшего авантюриста провели до самого вокзала и посадили на поезд двое в штатском.
Через несколько лет следы Савина обнаруживаются в Маньчжурии. В Харбине корнет явился к владельцу громадного универсама «Чурин», предложив ему приобрести большую партию золотых часов. В доказательство он показал накладную на вагон, свидетельство крупной страховой компании и оплаченный счет за товар. Савин сразу же стал договариваться, куда, в случае договоренности, сгружать товар. При этом цену за часы запросил смехотворно малую. Но посетитель назвался своей настоящей фамилией, а дело о продаже дворца к тому времени давно уже перешло в разряд анекдотов. Директор, стреляный воробей, сразу же заподозрил, что наглый мошенник и его посетитель – одно и то же лицо. Вероятный покупатель быстро организовал чаепитие и под шумок отправил мальчишку-рассыльного с запиской на станцию. А пока занялся изучением образца предложенного ему «товара». Часы действительно были хороши: золотые, с клеймом знаменитой фабрики Павла Буре. Через три часа директору сообщили по телефону, что рассказ о вагоне с золотыми часами – полный бред, что товарные вагоны, отведенные на запасные пути, стоят открытыми, в них – кирпичи, уголь и камни. Попутно работник станции сообщил, что страховая компания, указанная в бумагах продавца товара, прекратила свое существование восемь лет тому назад. Савину было предложено незамедлительно убраться вон из дома. Директор сказал ему: «Я мыльных пузырей не покупаю! Я не американец!» Чтобы оградить местных жителей от афериста, один из журналистов опубликовал статью в газете, в которой напомнил историю продажи дворца и сообщил, что мошенник, замысливший очередное надувательство, в городе. При этом в газете рисовался довольно точный портрет Савина. Корнету пришлось питаться в столовой при местном монастыре, а спать в ночлежке. К тому же он подвергался насмешкам со стороны даже самых отъявленных пьяниц. «Великому комбинатору» пришлось срочно покидать город.
Последние годы своей жизни Савин, превратившийся в жалкого старика, прожил в Шанхае. Там он зарабатывал продажей поддельных манускриптов иностранцам, сбором денег на издание какой-то газеты и многим другим. Но Шанхай в то время был переполнен жульем всех национальностей. Поначалу корнет выискивал в порту иностранных моряков, водил их по кабачкам и рассказывал историю о том, как утонула его яхта, а его самого ограбили китайцы. К фальшивой розетке ордена Почетного легиона в петлице его пиджака добавились какие-то ленточки, а к графскому званию – титулы барона и князя. Благодаря совершенно виртуозному владению иностранными языками, без какого-либо акцента, англичане, французы, немцы и итальянцы действительно считали его земляком и выделяли Савину немного денег и выпивки. В кабачках же, куда он приводил иностранцев, ему тоже платили – водкой. Бывший статный красавец с военной выправкой ссутулился, полысел, при ходьбе шаркал ногами в стоптанных туфлях. Мутные глаза, постоянно слезящиеся, огромные мешки под глазами, серое, небритое лицо – корнет превращался в законченного алкоголика. Он все чаще жаловался на здоровье. Временами появлялось ощущение помутнения сознания, тяжелая дурнота. Однажды вечером ему стало плохо на улице. Перед большой гостиницей, куда он, почти ничего не соображая, каким-то образом вышел, Савин упал в обморок. Хозяин, ожидавший клиентов, был не слишком обрадован, увидав у своих дверей упавшего бродягу. Он быстро подозвал такси и, заплатив двойную цену, закинул корнета на заднее сиденье. Водителю было отдано распоряжение отвезти пассажира как можно подальше. Шофер, зная, что недалеко находится больница для бедных, которую содержит французская католическая миссия, отвез больного туда, оставил его перед дверью, позвонил и уехал.
Но другой водитель, русский, видел, как хорошо знакомого ему Савина увезло такси. Вечером того же дня он позвонил священнику своего прихода. Таксист рассказал, что позднее поинтересовался у коллеги, куда делся его больной пассажир, и тот ответил, что он находится в больнице католической миссии. Монах, выслушавший сообщение, был известен тем, что ходил по больницам и тюрьмам Шанхая, навещая тех, о ком все забыли. Наутро он отправился в путь, прошагав без остановки более двух часов (ввиду крайней бедности, святой отец передвигался по огромному городу пешком). В больнице поначалу не поняли, о каком русском идет речь. Когда священник упомянул фамилию «Савин», ему ответили, что такой больной действительно поступил вчера, но он – чистокровный француз. Сиделка, сама француженка, даже утверждала, будто корнет – парижанин. Монах поинтересовался, можно ли навестить больного. Ему дали разрешение, предупредив, что пациент временами лежит без сознания. У него цирроз печени, это неизлечимо, и кончина корнета – дело нескольких дней. Его поместили в палате № 13, считавшейся преддверием морга.
Савин очень обрадовался и удивился, увидев священника. Монах с жалостью смотрел на одутловатое, искаженное муками желтое лицо, огромный раздувшийся живот и многочисленные синяки – следы побоев – на обритой голове корнета. Прерывисто, еле слышно, продавец Зимнего и несостоявшийся болгарский царь стал говорить о том, что его… мучает совесть! Он попросил монаха об исповеди. Святой отец вытащил старенькую, пахнущую ладаном епитрахиль, литографическую иконку. Корнет принялся вспоминать свои грехи. Говорил он шепотом, с большим трудом, останавливаясь и задыхаясь. В конце исповеди больной сказал, что его «художества» требуют наложения строгого взыскания, но он сам успел страшно наказать себя. Савин утверждал, что чувствует скорую смерть. Помолчав, он вспомнил еще одно событие, мучившее его больше остальных. Однажды корнет получил письмо без подписи, в котором сообщалось, что его недавняя любовница, дочь кавалерийского офицера, ждет от него ребенка. Автор письма призывал Савина поступить так, как подскажет ему совесть честного человека. Если же ему безразлична судьба девушки, пусть пожалеет хотя бы ребенка, который может вырасти без отца. Корнет тогда пробормотал: «Сама виновата», и забыл о досадном известии. Через 20 лет, сидя в харбинском кабачке, он увидел, как двое людей, вышедших с толпой прихожан из церкви, остановились поговорить неподалеку. Один из мужчин оказался почти точной копией его самого в молодости. Даже родимое пятно ниже правого локтя было таким же точно. Тогда Савин решил срочно раздобыть денег, разыскать сына, дать ему свое имя и уехать с ним вместе куда-нибудь в Европу. Но афера с золотыми часами не выгорела… Что же касается матери ребенка, то он даже не помнил, как ее звали. Помнил только, что имя было редкое, он впервые в жизни его слышал. Тогда священник сказал, что на следующий день обязательно придет опять и принесет с собой святцы: может быть, услышав в перечне имен давно забытое, Савин его вспомнит. Монах отпустил грехи несчастному больному, но тот снова потерял сознание. Священник, предупредив монахиню-сиделку, что дело плохо, оставил ей телефон церкви и попросил записать слова умирающего, если тот скажет что-нибудь не по-французски.
Сиделка позвонила утром и сообщила, что в два часа ночи пациент умер, не приходя в сознание. В тот день старенький священник скромной шанхайской церкви сказал монаху, что за обедней надо помянуть усопшего. Но на вопрос, как его звали, монах ответил, что этого, похоже, не знает никто. После обедни отслужили панихиду, собрали деньги на скромный гроб. На коляске рикши привезли к кладбищу останки «великого комбинатора». В такси следом приехали монах, русский таксист и еще двое прихожан. Из русского цветочного магазина привезли небольшой венок, перевязанный национальным флагом. Священнику явно было жаль мошенника-виртуоза, прожившего бестолковую яркую жизнь и нашедшего вечный покой под чужим небом. После проведения необходимого обряда он вдруг задумался, затем вытащил мешочек с русской землей и высыпал его в могилу.
КРЮГЕР ИВАР
Родился Ивар 2 марта 1880 года в провинциальном шведском городе Кальмар. И дед, и отец его, и дядя были владельцами спичечных фабрик. С детства мальчишка отличался умом, хитростью, сообразительностью. Еще в начальной школе он предложил своим одноклассникам, так сказать, «научную организацию труда». Каждый сосредотачивался только на одном предмете и, досконально изучив его, делился добытыми знаниями с остальными, давал списывать. По окончании школы Ивар не захотел продолжать семейную династию, а поступил в Стокгольмский технический колледж. Там юный потомок фабрикантов тоже постоянно проявлял свои предпринимательско-авантюристские наклонности. Например, на экзамене по минералогии Крюгер, словно фокусник, спрятал образцы неизвестных ему пород в карман, чтобы обмануть преподавателя. А однажды украл и продал информацию об экзаменах. По окончании колледжа в 1899 году Ивар получил степень магистра и диплом инженера-строителя, после чего уехал работать в США.
В Чикаго вчерашний выпускник устроился для начала агентом по недвижимости. О его деловой хватке и умении пользоваться случайно выпавшим шансом говорит хотя бы такой эпизод. Сняв квартиру в этом городе, он нашел почти законченные чертежи дома, оставленные прежним хозяином. Крюгер дождался, пока позвонит клиент, и объяснил ему, что архитектор, выполнявший этот заказ, вынужден был срочно уехать. Но он, как его коллега, завершит работу. «Коллеге» хватило чертежных навыков строителя, и он заработал на этом 50 долларов.
Позже Ивару в числе других специалистов предложили выгодный контракт и пригласили в Мексику строить мосты. Там в тропиках молодой швед, в числе многих, заболел желтой лихорадкой и чуть не умер.
После выздоровления скандинавский инженер нанялся работать в нью-йоркскую строительную компанию, путешествовал по Индии и Европе. В Южной Африке Ивар монтировал строительные конструкции и одновременно держал небольшой ресторанчик. В Париже изучал юриспруденцию, французский язык и историю.
В 1907 году «блудный сын» возвратился в Швецию. Дома Крюгер с коллегой-инженером Паулем Толлем учредил строительную компанию «Крюгер энд Толл», которая занималась возведением зданий с помощью железобетонных конструкций. Эту новейшую в то время технологию предприимчивый швед позаимствовал у своего американского работодателя еще в Нью-Йорке. Железобетон позволял в рекордно короткие сроки строить различные сооружения, в том числе громадные высотные здания различного предназначения. Но это было потом, а поначалу капитал компаньонов рос медленно, несмотря на постоянные заказы. Чтобы увеличить прибыль, они пошли на такую хитрость. При заключении контракта бизнесмены ввели новый пункт, в котором было оговорено: за каждый день опережения графика заказчик выплачивает подрядчику по 5 тыс. шведских крон (по тем временам – примерно одна тысяча долларов США). Первый же построенный на новых условиях объект компания сдала раньше срока на два месяца, и премия превысила сумму самого контракта в шесть раз! В дальнейшем они возводили объекты как минимум на два месяца раньше оговоренного времени, и предприятие процветало. С 1911 года компания «Крюгер энд Толл» в Швеции стала по праву считаться акулой большого бизнеса, продолжая расширяться. Открылись ее филиалы в России и Финляндии, на очереди были и другие страны. Но Ивар не мог делить власть и сферу влияния с кем бы то ни было. Он стремился быть первым и единственным. Для этого преуспевающий инженер-строитель, не переставая получать дивиденды в прежней компании, резко переключился на… спички.
Шведы еще в 1855 году придумали безопасные спички, в которых ядовитый белый фосфор заменили безвредным, красным. До того времени это производство считалось очень вредным и опасным. Да и в повседневной жизни при неосторожном обращении с такими предметами первой необходимости многие люди получали сильнейшие ожоги, были даже смертельные случаи. Братья Лундстремы придумали спички, которые зажигались лишь от трения о специальную смесь. Но даже с возникновением в Швеции «спичечного» бума и появлением многочисленных фабрик по их производству мировые потребности не были удовлетворены полностью. Спрос превышал предложение, заниматься спичками было выгодно. Скажем, в России они были доступны не каждому, поскольку стоили дорого. Ведь их возили «аж из Швеции!».
Молодой Крюгер обладал огромной работоспособностью, постоянно пополняя багаж технических и экономических знаний. Он хорошо усвоил законы рынка и умело всем этим пользовался для достижения поставленных перед собой целей.
Для начала будущий «финансовый император» скупил в родном городе Кальмаре все семь спичечных фабрик, в том числе предприятия отца и дяди, и основал акционерное общество. Таким образом, на всем шведском рынке у него остался только один конкурент – «Йёнчёпинг-Вулкен». Это предприятие было в три раза крупнее и мощнее крюгеровского. Но сын потомственных фабрикантов уже через 11 месяцев работы сумел добиться двукратного увеличения чистой прибыли на своем детище. На следующий год он опять удвоил капитал акционерного общества, удачно разместив ценные бумаги на биржах. Через пять лет, в 1917 году, Крюгер перегнал соперников и безжалостно «съел» их. Для этого бизнесмен сначала купил заводы, производящие серу и фосфор, после чего йёнчёпингские фабрики остановились без сырья и разорились. Далее он без труда приобрел предприятия-банкроты и соединил обе компании в одну под названием «Шведская спичка» (если помните, у Чехова есть одноименный детективный рассказ). В 37 лет Крюгер стал ведущим предпринимателем и спичечным монополистом своей страны.
После этого новоявленный миллионер планомерно начал завоевывать мировой рынок. Он поставлял дешевые спички сначала в соседние страны, а затем и по всей Европе, заставляя местные спичечные фабрики испытывать огромные трудности с реализацией своей продукции. Параллельно владелец «Шведской спички» скупил все предприятия континента по производству фосфора и серы и тем самым оставил своих конкурентов без очень важных составляющих «огнедобывающего» производства. Таким образом, предприимчивый скандинав постепенно задушил местных производителей. Далее агенты Крюгера приезжали на стесненные финансовыми обстоятельствами фабрики и предлагали владельцам за их бизнес небольшие деньги. Те, естественно, не продавали свои предприятия почти задаром. Тогда «на выручку» попавшему в беду фабриканту приходил шведский монополист. И давал в два раза большую цену, чем предыдущие «покупатели». Конечно, хозяин с радостью соглашался на сделку. При этом сумма все равно в итоге получалась неадекватно низкой. Так скандинавский бизнесмен скупил за бесценок предприятия вчерашних конкурентов и присоединил их к своей «спичечной империи». После Европы то же самое он проделал на Дальнем Востоке, в Японии и других странах: сначала завалил местный рынок дешевыми спичками и купил поставщиков сырья, затем с помощью подставных «покупателей» сбил цену на обанкротившиеся фабрики и приобрел их за смехотворную сумму.
Несколько еще не до конца разорившихся владельцев попытались организовать антикрюгеровскую коалицию. Они ни за какие деньги не соглашались продавать свои спичечные фабрики «шведу». Кому угодно, только не ему! И продавали, хоть и за меньшую цену, зато не Крюгеру, а другим предпринимателям. Но на самом деле «другие предприниматели» были подставными фигурами «короля спичек».
Во многих странах существовала государственная монополия на производство и продажу товаров первой необходимости, в том числе и на спички. Однако шведский бизнесмен и тут нашел лазейку. Страны Европы, разоренные Первой мировой войной, остро нуждались в деньгах. И Крюгер начал предоставлять им займы. Он брал от имени своего спичечного концерна кредиты в американских банках и давал их под небольшие проценты (5 % годовых) европейским державам. Взамен миллионер требовал у правительств этих стран монопольного присутствия своих предприятий на местном рынке. Стараясь залатать дыры в бюджете, правители шли на такую сделку, зачастую в ущерб собственной промышленности. Одной из первых стран, воспользовавшихся «добротой» бизнесмена, была Польша, которая получила заем в 6 млн долларов. Уже к 1930 году магнат стал одним из крупнейших кредиторов в мире. Его заемщиками на то время числились 19 государств, а общая сумма их долга составляла 387 млн долларов. Почти все европейские страны «побывали в руках» скандинава.
Только французы упорно сопротивлялись и два года не хотели брать его деньги. Поэтому Крюгер выторговал себе потом «всего лишь» монопольное право поставлять на рынок оборудование, серу и лесоматериалы для спичечного производства Франции.
В начале 1930-х годов Ивар был в зените славы и могущества, он научился «делать» огромные деньги. Почти половина всего мирового спичечного производства принадлежала шведу. Около 250 фабрик и заводов его империи располагались во всех европейских странах, за исключением Испании, СССР и Франции, а еще около двух десятков размещались на других континентах. В 15 странах Крюгер обладал монопольным правом на производство и продажу спичек, а в десяти – просто доминировал на рынке. Правда, с Советским Союзом ему не везло. Когда большевики национализировали его производство в Советской России, скандинавский миллионер потерял большие деньги. В 1931 году сотрудники разведки Слуцкий и Фельдбин (псевдонимы Орлов и Никольский) шантажировали магната поставками дешевых спичек из СССР на Запад. Чтобы не потерять монополию, он, не торгуясь, выплатил Кремлю 300 тыс. долларов отступного. Возможно, Сталин и дальше «доил» бы шведского капиталиста.
Его финансовое положение к тому времени достигло апогея. Многие знаменитые женщины мира мечтали выйти за него замуж. Крюгер окружил себя невероятной роскошью. В Стокгольме он построил себе грандиозный «спичечный дворец», походя покупал недвижимость по всему свету. Приобретал антиквариат, уникальные книги, автомобили «роллс-ройс», картины знаменитых художников. Регулярно пополнял личные банковские счета в Швейцарии, Лихтенштейне, Швеции, Австрии и многих других странах. Продолжая управлять «спичечным королевством», Крюгер купил очень прибыльные месторождения золота и железной руды в Европе, планировал также захватить целлюлозное производство и рынок телекоммуникаций. Но в 1929 году случился небывалый обвал акций, повлекший в последующем разоблачение многочисленных авантюр магната.
Именно ему принадлежала честь если не изобретения финансовой системы «пирамида», то вынесения ее на международный уровень. Интересно, что тогда такая финансовая схема не считалась зазорным или тем более преступлением.
Ключевые посты на своих предприятиях хозяин спичечной империи укомплектовывал людьми, умеющими держать язык за зубами, не задающими лишних вопросов и всегда готовыми подписывать нужные ему документы. С их помощью фабриковались бухгалтерские книги, где значительно преувеличивались активы предприятия, куда вносились ссылки на несуществующие соглашения, воображаемые лицензии. Искажались финансовые отчеты, заключались фиктивные сделки, денежные средства с успехом перемещались из одной компании Крюгера в другую. Словом, он мошенничал, как хотел.
Магнат бросил свои взоры на США – неограниченный источник денег. Если в Европе в 1920-х годах был заметен экономический спад и рост безработицы, то Соединенные Штаты процветали. Американские инвесторы, которые стремились любой ценой «делать деньги», часто уклоняясь от уплаты налогов, с радостью делали вклады во впечатляющую финансовую империю Крюгера. Своим акционерам он обещал дивиденды до 30 %. Для этого ловкач под высокие проценты брал крупные суммы в американских банках и использовал их для выплаты премий по обыкновенным акциям своих компаний. Когда стоимость его ценных бумаг на биржах увеличивалась, магнат выпускал в обращение и продавал новые акции и так далее по кругу. Акционеры даже не подозревали, что дивиденды им платят их собственными деньгами, которые прокручивались между подконтрольными Крюгеру дочерними компаниями. Средствами, полученными от выпусков облигаций, предприимчивый швед кредитовал правительства Европы, не забывая и свой карман. Только за 1923 год международная корпорация по производству спичек продала на американских рынках акций на сумму 150 млн долларов. Через два года ее дочерние предприятия в Польше перевели из своих прибылей на личные счета шведского бизнесмена 25 млн. В 1927 году он выдал большой заем Франции для стабилизации франка и заодно вложил деньги в расширение собственного производства. В духе того времени авантюрист не афишировал финансовые отчеты своих предприятий, предпочитая полагаться на свою, на первый взгляд безупречную, репутацию. Бизнесмена такого уровня не принято было в деловых кругах рассматривать под лупой.
Поделиться книгой: