Реваншист. Часть вторая. (Книга закончена)

- А что заставляет вас за это платить?

Взгляд Байера стал пронзительным. Не прост старичок, ох, не прост. Врать нельзя.

- Гражданину СССР нельзя иметь счет за границей, тем более с такой суммой. Мне уже предложили перечислить марки в советский банк. Их направят в бюджет, затем потратят на закупку какого-нибудь тряпья. Пусть лучше - на благое дело.

Он кивнул.

- Рад, что вы откровенны со мной. У вас кто-нибудь воевал?

- Отец. Дошел до Кенигсберга, где был тяжело ранен. К счастью, не инвалид.

- Что ж, герр Девойно, - сказал Байер, - мне нравится ваш проект. Предлагаю обсудить детали за кружкой пива.

- Не откажусь, - поддержал я.

***

На следующий день я понял, как живется популярным артистам. За автографом писателя Девойно явилась толпа. Хвост очереди струился по залу, выползал из дверей и терялся на площади. Если бы не охрана, меня бы смели. Охранники регулировали движение и не позволяли читателям задерживаться у стола, где сидел автор. Я работал как автомат.

- Наме?

- Лизхен.

"Лизхен от автора". Подпись.

- Наме?

- Фриц.

"Фрицу..."

Через пару часов у меня стала отваливаться рука. Ситуацию спас Циммерман, выглянув из кабинета.

- Майн либен дамен унд херен! - обратился он к читателям. - Герр Девойно устал. Столько желающих... - он провел вдоль очереди рукой. - Позвольте нашему уважаемому гостю передохнуть и пообедать. После этого он продолжит.

К моему удивлению, очередь не взроптала. Никто не крикнул: "Да что это такое? Я тут два часа стоял!" Немцы дисциплинированно разошлись. Я нырнул в кабинет к Циммерману.

- Зачем вы это устроили? - набросился на редактора внутри. - Вы, что, объявление по телевидению давали?

- Нет, - покачал он головой. - О вашей автограф-сессии было сообщено наряду с прочими мероприятиями. Но люди узнали и пришли. Это слава, герр Девойно. Так что примите ее как должное. Тем более что это идет на пользу продажам. Автограф-сессию снимали журналисты, завтра это появится в газетах. Все как нельзя лучше. Идемте в ресторан! Я приглашаю.

За обедом к нам присоединился Байер. Вчера я пообещал свести его с Цимеррманом. Попросил отыскать нас на ярмарке. Он и отыскал. Заглянув в ресторан, Байер направился к нашему столику. Я представил его Циммерману.

- Так вы и есть тот врач, с которым наш гость создает фонд? - обрадовался редактор. - Присаживайтесь, герр Байер! Нам есть, что обсудить.

К моему удивлению разговор не затянулся. К концу обеда мы обо всем договорились. Благотворительный фонд "Дина" (название предложил я) возглавил попечительский совет из трех человек: меня, Циммермана и Байера. Последнего избрали председателем совета - единогласно. Кандидатуру предложил я, Циммерман кивнул. Байер заулыбался и расправил плечи.

- Завтра в одиннадцать пресс-конференция, - сказал Циммерман. - На ней объявим о создании фонда. Вас, герр Байер, прошу присутствовать.

- Натюрлих! - кивнул врач...

Его выступление на конференции сломало ход разговора. Журналисты явились в пресс-холл, чтобы поговорить с модным писателем. Расспросить о книге, поинтересоваться планами. Но Циммерман решил вначале объявить о фонде. Затем дал слово Байеру.

- Было время, когда мы с русскими смотрели друг на друга сквозь прорезь прицела, - сказал тот. - Это были страшные годы. Миллионы погибших, разрушенные города... Русские солдаты, в помощь которым мы создаем фонд, сражались за свою Родину. Не они напали на нас, а мы - на них. В той войне они победили. Но, войдя в Германию, не стали мстить, хотя имели на это право. Они кормили гражданское население и давали ему работу. Я провел в русском плену восемь лет. Меня не били и не унижали, как и других немецких солдат. От нас требовали лишь восстановить нами же разрушенное. Когда мы сделали это, нас отпустили. Я до сих пор помню русских женщин, приходивших к лагерю и приносивших нам хлеб. У многих из них на войне погибли мужья и дети. Но они не испытывали к нам злобы. Наоборот, помогали нам выжить. Теперь мы можем вернуть русским долг. Я призываю всех честных немцев внести свой вклад в дело помощи инвалидам в СССР. Со своей стороны обязуюсь перечислить в фонд "Дина" пятьдесят тысяч марок.

Я едва усидел. Ну, дед! А я думал, что он любви к делу.

- Издательство, в свою очередь, перечислит полмиллиона, - подхватил Циммерман. - Разумеется, частями, по мере продажи книги. Герр Девойно передает в фонд все полученные за нее гонорары. Это около миллиона марок. В дальнейшем сумма возрастет. Могу заверить, что средства фонда будут потрачены строго на уставные цели. Мы будем публиковать отчеты. Желающим предоставим копии банковских документов. Призываю всех честных немцев присоединиться к нашему начинанию.

Новость взбудоражила журналистов, посыпались вопросы. О книге забыли. Лишь один журналист поинтересовался продолжением "Курта". Я сообщил, что оно непременно будет, и получил благодарный кивок. Остальная аудитория спрашивала о фонде. Почему его так назвали? Я рассказал. История русской медсестры, которой немецкий врач сделал протез, аудитории понравилась. Как и тот факт, что большинство голосов в правлении фонда будет принадлежать немцам. Именно они будут решать, как тратить средства. В зале установилась доброжелательная атмосфера. Так продолжалось с полчаса, пока не вылезла эта паскуда. Она только встала, как я почуял тревогу.

- Сусанна Кляйн, - представилась носатая брюнетка. - Корреспондент газеты "Зюддойче цайтунг".

- Очень приятно, - сказал я. - Как поживает герр Бильдерлинг?

Лица журналистов украсили усмешки. Прошлогоднюю пресс-конференцию не забыли.

- Спасибо, хорошо, - сказала Кляйн. - Сразу предупреждаю, я не собираюсь приближаться к вам, герр Девойно. Меня вы не загипнотизируете. Я не хочу крутить головой.

- Зря, - сказал я. - Вашему коллеге понравилось.

Аудитория засмеялась. Брюнетка зло зыркнула.

- Я, как и мой коллега, придерживаюсь мнения, что вы, герр Девойно, проект КГБ. Книги, что выходят в Германии под вашим именем, написали там. Поэтому они так популярны.

- Я передам "кей джи би" ваш комплимент, - кивнул я. - Там оценят. Можете рассчитывать на лучшее место на нарах. Плюс дополнительный сухарь к ужину.

Шутка на грани фола, но аудитория ее оценила. Журналисты заулыбались.

- Вы мне угрожаете? - вскинулась девица.

- Завидую. Мне такого не перепадет.

В зале захохотали. Журналистское сообщество корпоративное. За коллегу, преследуемого властью, горячо вступится. Но над глупостью посмеются. Кляйн топнула ногой.

- Я знаю, что вы мастер вести дискуссию, герр Девойно. Вас этому хорошо обучили. Но я продолжу. Почему я придерживаюсь мнения, что вы проект КГБ? Три года назад СССР выслал писателя Солженицына. На Западе он создал фонд, куда поступают гонорары от издания книги "Архипелаг ГУЛАГ". Эти средства идут в помощь советским гражданам, пострадавшим от политических репрессий. Это удар по имиджу СССР. Не удивительно, что там встревожились. И вот появляетесь вы. Публикуете книгу, которая завоевывает сердца немецких читателей. Создаете фонд, куда направляете гонорары от своих книг. Но Солженицын отказался от гонораров за "Ахипелаг", поскольку написал эту книгу на основе писем и рассказов бывших заключенных. Поэтому счел себя не вправе пользоваться этими деньгами. Вы же утверждаете, что писали сами. Я ни за что не поверю, что автор, положивший много труда на сочинение книги, с легкостью отдаст гонорар в какой-то мутный фонд. Который, по моему мнению, создан с одной целью - дискредитировать Соженицына и его борьбу против тоталитаризма в России.

Девица окинула притихший зал победным взором и села. Млять! Умная, стерва! И что ответить? А надо. Вон как на меня смотрят.

- Во-первых, фрау...

- Фройлян! - поправила журналистка.

- Фройлян Кляйн, ситуация, когда советский писатель жертвует крупные суммы на благотворительные нужды, не редкость. В качестве примера могу привести Шолохова, который свою Нобелевскую премию отдал на строительство школы в станице Вешенская.

- Неудачный пример! - вскочила девица. - Шолохов не писал "Тихий дон". Он его украл.

- Так считает герр Солженицын и подобные ему. Почему, понятно. Их жалкая писанина не идет в сравнение с прозой Шолохова. Насчет "Тихого дона" Шведской академией наук было проведено специальное исследование. Оно убедительно доказало авторство Шолохова. Кстати, еще в 30-е годы в СССР специальная комиссия, созданная правительством, разбирала донос, в котором утверждалось, что Шолохов украл рукопись у покойного писателя Крюкова. Комиссия пришла к аналогичному выводу. Тему закрыли. И вот сейчас вытащили это грязное белье. Почему, ясно. Солженицын использует любой повод для очернения СССР.

- У него на это есть основания! В России он подвергся репрессиям.

- Как и тысячи других, фройлян. В истории моей страны есть черные страницы. Как, впрочем, и в Германии. Здесь тоже существовали лагеря, куда помещали противников режима.

- Послевоенная Германия это осудила!

- Как и моя страна. После смерти Сталина начался пересмотр дел осужденных по политическим мотивом. Подавляющее большинство их реабилитировали. Как и Солженицына.

- Но он перенес тяжелейшие страдания! Когда я читала "Архипелаг", то, не могла сдержать слез.

- Читатели моих книг, фройлян, говорили мне то же.

- Как можно сравнивать?

- Почему нельзя? Вы сами сказали, что "Курт" - ответ Солженицыну. Моя книга - сказка. Следовательно, и "Архипелаг" - тоже.

Аудитория оживилась.

- Солженицын написал "Архипелаг" на основе воспоминаний заключенных!

- В моей стране есть поговорка, фройлян. Она звучит так: "Никто так не врет, как очевидец". Ни один серьезный историк не воспринимает воспоминания как вызывающий доверия источник. Мемуаристам свойственно преувеличивать события и приукрашивать свое участие в них. Обратимся к биографии Солженицына. Его осудили за критику Сталина в письмах к другу. Сегодня это кажется дикостью. Но вспомним обстоятельства того времени. Шла война - тяжелая и кровопролитная. Офицер действующей армии в письме осуждает главнокомандующего. В реалиях того времени - вопиющая нелояльность, от которой до измены один шаг. Хочу обратиться к аудитории. Есть здесь люди, служившие в рядах Вермахта в войну?

- Я! - поднял руку немолодой журналист. - Правда, не воевал. Не успел - американцы наступали быстро. Нас захватили врасплох.

- Но нравы и обычаи того времени знаете?

Немец кивнул.

- Что стало бы с немецким офицером, выскажи он в письме критику в адрес Адольфа Гитлера?

- Штрафной батальон, - ответил журналист, подумав. - Это в лучшем случае. В худшем...

Он вытянул руку и изобразил, как нажимает на спуск пистолета.

- Вот так, майн либен дамен унд херен. Разве Солженицын не знал, что письма военнослужащих просматривает цензура? Знал. Но апломб, который ему свойственен, заставил забыть об опасности. Солженицын считает себя мессией, призванной спасти мир. Это его право. Кто мы, чтобы судить этого великого человека?

По аудитории пробежал смешок.

- А теперь вернемся к его биографии. Солженицына не направили в штрафной батальон. К слову, максимальный срок пребывания в нем в СССР был установлен в три месяца. Штрафник, получивший ранение, освобождался от наказания. А вот в Вермахте было не так. В штрафники оправляли бессрочно, по ранению не освобождали. Это штрих к так называемому "бесчеловечному" советскому режиму, который клеймит "Архипелаг". Пойдем дальше. Наказание Солженицын отбывал в привилегированных условиях так называемой "шарашки". То есть занимался научными исследованиями. Но там он поругался с начальством, которое, по его мнению, не ценило столь ценного работника. В результате был отправлен в обычный лагерь, где заболел раком. И вот этого, с точки зрения советской власти, врага стали лечить и вылечили. Поступили бы так в нацистской Германии?

Я обвел аудиторию взглядом. Ответом было молчание.

- После отбытия заключения Солженицын работал учителем в школе. Врага государства допустили учить детей! Как же так? Наверное, не все в СССР было так плохо. Затем Солженицына освободили от наказания, а впоследствии реабилитировали. Он пишет повесть "Один день Ивана Денисовича" о лагерных временах. Ее принимают к публикации в ведущем журнале страны, а потом и вовсе выдвигают автора на получение Ленинской премии - самой почетной в СССР. Скажу больше: получи Солженицын эту премию, мы бы имели в его лице горячего защитника советской власти. Но вышло иначе. Солженицын обиделся. В результате - "Архипелаг ГУЛАГ".

Я сделал паузу. Закончим.

- В какой-то мере вы правы, фройлян. Мой фонд - ответ Солженицыну. Я считаю, что он, как солдат, должен был позаботиться о камрадах. О тех, с кем ходил в бой, делил последний сухарь и глоток водки. И кому не повезло сохранить руки или ноги после тяжелого ранения. Солженицын выбрал иной путь. Раз так случилось, то я его заменю. Почему, спросите вы? Мой отец воевал. Сначала - в партизанском отряде. После освобождения Белоруссии был призван в Красную Армию. Дошел до Кенигсберга, где был тяжело ранен. Нет, он не инвалид. Но есть тысячи других, которым повезло меньше. В СССР их ценят и уважают. Лечат, делают протезы за счет государства. Но они хуже немецких. В этом отношении мы отстаем от Германии. Разумеется, я мог бы обратиться с письмом к правительству, указав на этот факт. Думаю, меня бы поняли. Но государственная машина крутится медленно, а время уходит. И я буду счастлив, если смогу облегчить нашим ветеранам их последние годы. У меня все.

Некоторое время в зале стояла тишина. Затем раздались хлопки. Я скосил взгляд. Немолодой корреспондент, встав, бил в ладоши. Его поддержали - сначала робко, а потом все живее. Через мгновение аплодировала вся аудитория - стоя. Среди хлопающих я, к своему удивлению, разглядел и Кляйн. Нет, немцы - все же странная нация. Или я плохо ее знаю?

19.

Домой я поехал на машине. Где взял? Купил. У меня, что, денег нету? Для чего машина? А образцы будущей продукции мне на горбу переть? Сначала из Франкфурта в Шереметьево, затем - в Минск? Даже появись такое желание, рук у меня всего две. А надо шесть. Я не человек-паук. Так что я отправился в автохаус и приобрел новенький "Фольксваген Пассат B1" темно-синего цвета в кузове универсал. Модель была рейстайлинговая, с прямоугольными фарами и пластиковыми бамперами. В 1980-й ей на смену придет B2, прозванная в Белоруссии за характерный корпус "крокодилом", а сам "пассат" на долгие годы станет излюбленной иномаркой белорусов, особенно, версия B3 с двигателем "дызель". Почему? Машина простая, как грабли, самому не сложно отремонтировать. К тому же солярки в сельской местности завались - вся колхозная техника на ней ездит. Сунул трактористу пузырь - и заливай полный бак. Качество? Сожрет, немчура! Дизтоплива в 90-х воровали столько, что колхозам его стали отпускать красного цвета. Типа, побоятся красть, а милиция отследит. Ага. Чтобы потомки партизан да побоялись красного? К тому же у милиции свои "дызели". Они, что, не люди? Проблему разрулили сами "пассаты". У них начали выходить из строя топливные насосы. Солярка в колхозах грязная - как ее там хранят? Трактор-то скушает и не подавится, а вот нежный "немец"... Новый топливный насос стоил столько, что впору пить валидол. Так вот и рассосалось.

"Дызель" брать я не стал. В СССР его сложно отремонтировать, да и шумный. Это не BMW из моего времени, у которого мотор "шепчет". "Пассат" - бюджетный автомобиль, в этом времени, конечно. Это потом "Фольксваген" станет мудрить. Я выбрал самый мощный бензиновый движок объемом в 1,6 литра. Пуля! Сарказм, если кто не понял.

В магазине Байера я загрузил "пассат" образцами, за которые честно заплатил. Дед попытался возразить, но я настоял. И без того развел его на пятьдесят тысяч марок. Я-то думал, что Байер возглавит фонд из любви к делу, а вышло вон как.

Затем я проехался по магазинам и взял курс на восток. "Пассат" бодро тащил меня по шоссе. Я не гнал. Во-первых, машина нагружена, во-вторых, новая. Мотор следует обкатать. Полицейских я не боялся - документы в порядке. Купчая на авто, страховка, транзитные номера, даже права есть. Загодя получил, и даже без блата. В 90-х мои друзья гоняли авто, показывая немцам комсомольский билет. Как выглядят советские права, "дойчи" не представляли. В Польше - и того проще. Дал полицаям по пачке "Мальборо" - и хоть танк гони. Вначале прокатывало. Позже немцы поумнели, а поляки стали корыстнее. Меньше 10 марок не брали...

К пограничному КПП Бреста я подкатил ближе к вечеру. Очереди не было - осень, туристский сезон кончился. Пограничник унес мой паспорт, подошел таможенник. Вид "пассата", груженого до потолка, да еще со сложенными задними сиденьями вызвал у него нездоровый азарт.

- Что везем?

- Образцы продукции, - сказал я.

- Какой?

Я поднял заднюю дверь и снял крышку с картонной коробки. У таможенника поползла вниз челюсть.

- Это что? - ткнул он пальцем.

- Протезы.

- Для чего?

- Чтобы ходить.

- Кому?

- Инвалидам. Для них же эти коляски и костыли.

- Я посоветуюсь, - промямлил таможенник и убежал с документами. Обратно явился минут через пять. Перед ним топал пузан в форменном пиджаке и фуражке. Начальник, даже гадать не нужно. Пузан заглянул в ящик, потыкал пальцем в протезы и впал в задумчивость.

- Надо будет досмотреть, - выдал вердикт. - Тщательно.

Я мысленно выругался. Сейчас сломают образцы. Мне их людям показывать. И каким!

- Моя фамилия Девойно, - сказал я, - Сергей Александрович. Вам не сообщили?

- Что? - удивился таможенник.