Реваншист. Часть вторая

– И вам доброго здоровья, Анатолий Петрович! Работаете?

– Как и вы.

– Да уж! – пожаловался собеседник. – Ни выходных, ни проходных.

– Найдете для меня пару минут?

– Разумеется, – сказал собеседник. – Приезжайте. Мне тут еще долго сидеть.

Александров вызвал дежурную машину. До Старой площади его довезли быстро. В здание № 4 пропустили сразу, академик поднялся на нужный этаж. Приемная секретаря ЦК была пуста – выходной день, и Александров прошел в кабинет. Увидев его, Долгих встал из-за стола и шагнул на встречу.

– Рад видеть вас, Анатолий Петрович!

Он пожал руку ученому.

– А я вас, – сказал академик, возвращая рукопожатие.

– Присаживайтесь!

Они разместились за приставным столом.

– Про аварию на Чернобыльской АЭС слышали? – перешел к делу академик.

– Было утренней в сводке, – кивнул Долгих. – Но там, вроде, ничего особо страшного?

– Да, – подтвердил Александров. – Но могло быть. Взгляните!

Он достал из сумки папку и передал Долгих. Тот взял, раскрыл и некоторое время сосредоточенно читал. Затем отложил листки.

– Это прогноз вашего института?

– Нет, – сказал Александров. – Эти листки принес мне писатель Девойно. Слышали о таком?

Долгих покрутил головой.

– А я слышал. Мои сотрудники его книгами зачитываются. Упросили принять автора. Девойно принес эти листки мне 10 апреля. Попросил сделать все, чтобы предупредить аварию.

– Он физик-ядерщик?

– У него даже высшего образования нет.

– Хм, – Долгих взял листок. – Я не специалист, но, по-моему, написано со знанием дела.

– По-моему – тоже, – кивнул Александров. – А я, знаете ли, академик. Скажу сразу: не отправься я в Чернобыль, вот это, – он ткнул пальцем в листки, – непременно бы произошло. И с описанными здесь последствиями.

– Не приведи бог! – Долгих изменился в лице. – Вы уверены?

– Да.

– Тогда откуда…

Долгих не договорил фразы, но Александров понял.

– Я задавал Девойно этот вопрос. Он ответил, что получил откровение свыше.

Долгих хмыкнул.

– Я ученый, физик, поэтому не верю в откровения, – кивнул Александров. – Но факт остается фактом: Девойно знал об аварии. Причем, все. Время – с точностью до минуты, обстоятельства происшедшего, механизм поведения реактора. Это говорит о том, что ему доступно знание из будущего.

– Фантастика какая-то, – покрутил головой Долгих.

– Увы, реальность, – не согласился Александров. – Хотя Девойно известен именно как автор фантастических романов. Почему я к вам пришел, Владимир Иванович? Чернобыльская АЭС не единственная в СССР. Есть гидростанции и масса других опасных объектов. В случае аварии на них могут погибнуть люди, страна – понести экономический ущерб. А теперь представьте, что есть человек, который об этих авариях знает наперед. И их можно предупредить.

– Хм, – сказал Долгих. – Резонно. Он согласится помочь?

– Сам искал со мной встречи.

– Спасибо, Анатолий Петрович! Я это оставлю? – Долгих указал на листки.

Академик кивнул и они распрощались. Долгих собрал листки, сложил их в папку, снял трубку телефона и набрал номер.

– Здравствуй, Костя! – сказал ответившему абоненту. – На месте? Можешь зайти? Жду!

Спустя полчаса в его кабинет вошел высокий, подтянутый мужчина в строгом сером костюме. Долгих встал из-за стола и направился к гостю. Где-то посередине кабинета они встретились и обнялись.

– Целую жизнь не виделись! – сказал Долгих, отступая.

– В прошлом году, – уточнил гость.

– Так это мельком, – махнул рукой Долгих. – Все в работе. Не заметил, как шестьдесят один стукнул. Жизнь, считай, прошла.

– Рано печалишься, – хмыкнул гость. – Сам крепкий, как молодой огурец. И седины почти нет.

– Порода такая, – согласился Долгих. – Сибирская. Присаживайся, Константин! Кое-что расскажу.

Гость выслушал его, не прерывая.

– Что скажешь? – спросил Долгих, закончив.

– Похоже Оракул объявился, – сказал Константин.

– Какой оракул?

– У нас его так кличут. Разреши? – он потянулся к телефону. Долгих кивнул. Гость снял трубку и набрал номер. – Дима? Наведи справку об одном человеке. Фамилия Девойно, имени и отечества не знаю. Но он писатель, известный, живет в Минске. Как выяснишь, позвони мне по номеру, – он продиктовал цифры.

– Телефон знаешь, а не звонишь! – упрекнул его Долгих, когда гость положил трубку.

– Не хочу отрывать от дел секретаря ЦК, – сказал Константин. Долгих покачал головой. – Хотя ты прав, Владимир Иванович. Не хочу звонить из нашего гадючника. Заинтересуются, почему? О наших отношениях там не знают. Пронюхают, начнут делать расклады: кто и под кем. Ну, их!

Долгих согласно кивнул.

– Так что с Оракулом? – спросил нетерпеливо.

– Это случилось в 1978 году, – начал гость. – Я тогда еще в подполковниках бегал. Позвонили из Ростова, попросили помощи. В городе Шахты коммунист повесился. Расследование показало, что, вроде, доведение до самоубийства. Этот Чикатило получил письмо, прочел его и сунул голову в петельку.

– А что в письме?

– Всего два предложения. «Мы о тебе знаем все. Посмеешь тронуть хоть одного ребенка, повесим на собственных кишках!»

– Однако! – покачал головой Долгих.

– Стали разбираться. Чикатило работал воспитателем в профессионально-техническом училище. На адрес училища, к слову, и пришло письмо. Выяснилось, что этот «воспитатель» лип к мальчикам, а в городе имел второй дом, куда водил проституток. Тут местный горком и увял. А до этого кулаком стучали, требовали: «Найти и наказать!», – Константин усмехнулся. – Письмо было отправлено из Москвы, поэтому я привез с собой: вдруг были похожие?

– И?

– Выяснилось, что были. Отпечатаны на той же машинке «Эрика» и, как и в шахтинском случае, но никаких отпечатков пальцев отправителя. Отправлены из московского почтамта к нам на Лубянку. Ты про маньяков слышал?

– Убийцы? «Мосгаз»?

– Не только. За последние годы их разоблачили тринадцать человек. И всех с помощью Оракула.

– Даже так?

– Именно. Представляешь, приходит в адрес Комитета письмо. В нем имя, фамилия, иногда, и отчество серийного убийцы. Указано, где живет, и где, предположительно, прячет улики. Остается арестовать и раскрутить.

– Пытались выяснить, кто писал письма?

– Нет. Во-первых, он предупредил: начнем искать – ляжет на дно. И хрен что больше от него что получим. Во-вторых, зачем? Добровольный агент, поставляет ценнейшую информацию… В управлении, которое этими убийцами занималось, на него буквально молились. Знаешь, сколько людей, благодаря Оракулу, получили досрочные звания или были повышены в должности? Кое-кто даже орденок схватил. А начальник управления в заместители председателя пробился, – Константин усмехнулся. – Так что письмо у меня забрали и велели о нем забыть. Но я запомнил.

Он помолчал.

– Единственное, чего Оракул просил, так это сообщать о задержании и осуждении маньяков. И даже указал, где – в журнале «Советская милиция». Очень грамотно: в общедоступной печати писать о маньяках нам бы не позволили. А «Советскую милицию» разрешено выписывать только сотрудникам МВД и их помощникам. Партийные, советские и комсомольские органы – само собой. Эти болтать не будут.

– Так он из милиции? – удивился Долгих.

– Кое-кто у нас тоже поначалу так думал, – усмехнулся гость. – Но потом сообразили. Во-первых, если из милиции, то почему сливает информацию смежникам? Во-вторых, стиль писем. Не пишут так милиционеры. Другие слова, обороты речи. Чувствовалось, что за письмами стоит очень умный человек с большим жизненным опытом.

Зазвонил телефон. Долгих снял трубку, послушал и протянул ее гостю.

– Ага! – сказал тот невидимому собеседнику и некоторое время сосредоточенно слушал. – Понял, – сказал, наконец. – Дальше не копай. Отбой! – он положил трубку и повернулся к Долгих. – Писателей Девойно в Минске два. Одного зовут Сергей Александрович, второго, вернее, вторую – Лилия Вацловавна. Муж и жена. Наш, соответственно, Сергей. Дима позвонил коллегам в Минск, выяснилось, что Девойно они знают.

– С чего?

– За границу часто ездит. Такие под присмотром.

– А что он делает за границей?

– Книги издает. Целых шесть штук в Германии напечатали. А гонорары за эти книги Девойно отдал в фонд помощи инвалидам. На эти деньги был полностью реконструирован Минский протезный завод. Это начинание еще покойный Машеров благословил. А еще, благодаря Девойно, в СССР стали делать легкие и удобные инвалидные коляски, костыли под локти. Меня на такой коляске, кстати, в госпитале на процедуры возили. А потом и костыли взял, когда раны затянулись. Помню, порадовался: наконец сделали что-то путное! А это, оказывается, наш фигурант посодействовал.

– Это ж какие у него гонорары? – удивился Долгих.

– Миллионы марок. И все отдал.

– Наш человек! – сказал Долгих. – Советский. Ты, Костя, его не трогай.

– И не собирался! – хмыкнул Константин. – Обидеть писателя? Сейчас? У нас же гласность и перестройка, мать их! Вони будет – не отмоешься. Да и зачем? Человек он, по всему видно, хороший, людям старается помочь. Аварию вон предотвратил. Да с него пылинки сдувать нужно! Его только за маньяков орденами следовало обвешать, как новогоднюю елку. Нет, Владимир, я к нему даже не подойду. Говорить будешь ты.

– Как?

– Позвони и пригласи на беседу. Сам. Телефон его я запомнил. Приемной не доверяй. Не то начнут гадать: с чего это секретарь по тяжелой промышленности ищет писателя? Что может их связывать? Сам знаешь, какие времена.

Долгих кивнул.

– А как приедет, маякни мне. Очень хочу познакомиться с этим человеком!

– Думаешь, сообщит что-то важное? – спросил Долгих.

– Сомневаешься? А это что? – Константин двинул по столу папку. – Человек со средним образованием мало того, что знает об аварии наперед, так еще описывает ее так, что академик удивляется. За этим парнем что-то стоит. Или кто-то. Я даже представить не могу, как он прозревает будущее. Но от мыслей по этому поводу дух захватывает…

22.

Ночь на 26 апреля я провел без сна. Сидел у транзистора, ловя «голоса». В том времени, насколько я помнил, об аварии на ЧАЭС они сообщили еще до утра. Вернее, не о самой аварии, а о выпадении радиоактивных осадков в Европе. Первыми тревогу забили шведы. Их там не хило приложило, прямо из штанов выскакивали. По этому поводу в СССР даже анекдот появился: «Слышали? В Чернобыле памятник Петру I устанавливают. С надписью: «Отсель грозить мы будем шведу»…

Мне было не анекдотов. Предстояло понять: помогло мое обращение к Александрову, или я пролетел мимо? Ведь академик мог мне не поверить или не суметь предотвратить катастрофу. Он не главный человек в СССР, да и лет ему много…

«Голоса» молчали. Нет, трындеть они-то трындели, но все о своем, демократическом. О радиации – ни слова. С рассветом я взял ДП-5 и спустился во двор. Откуда у меня армейский дозиметр? Военные подогнали. Я выступал перед солдатами в одной из минских частей и попросил одолжить на время. Дескать, пишу роман о ядерном апокалипсисе на другой планете, поэтому прибор нужен для изучения правдоподобности поведения героев. Дали без звука. В армии меня любят. Мало кто в СССР пишет военно-исторические приключения. И пусть сюжеты моих книг фантастические, но главные герои – военные. А армию здесь пропагандируют. Пишут книги, снимают фильмы – например, «В зоне особого внимания», «Ответный ход». Фильмы получаются неплохие, а вот книги… Авторы их скованы сонмом дебильных ограничений. То нельзя, это не моги. Зато в фантастическом сюжете преград нет. Резвись – не хочу. Поэтому и читают.

Снаружи моросил дождь – все как в моем времени. Я это хорошо помнил. В свою новую квартиру в том времени мы въехали 25 апреля 1986 года. Стоял теплый весенний день. Мы отворили окна, наслаждаясь погодой. А назавтра пошел дождь. Была суббота, но я отправился в редакцию. Мы проводили «прямую линию» с министром связи. Позже мне рассказали, что в этот день радиационный фон в Минске скакнул до полутора миллирентгенов. Если учесть, что ДП-5, несмотря на его кондовость, десятую долю миллирентгена ловит, представление я получу.

Собрав прибор, я нацепил наушники и двинулся вдоль дома, поводя щупом над землей. Дозиметр молчал. Нет, время от времени в наушниках щелкало, но на это не стоило обращать внимания. Обычный фон. Я помнил, как в них трещало на зараженной земле. В том времени я несколько раз ездил в командировки в «зону». Писал репортажи, брал интервью. Естественно, опробовал дозиметр. Мне за те поездки даже удостоверение ликвидатора выдали. А спустя тридцать лет вычеркнули из списков. Их периодически сверяли, каждый раз требуя заново предоставить документы. В последний раз мне заявили, что сведения о моих командировка утеряны. Из-за этого у меня отобрали добавку к пенсии. Мизерную, но все же… Еще ранее белорусских ликвидаторов лишили практически всех льгот. Заявили, что, дескать, жирно живут, народу это не нравится. А что мешало «народу» в 1986–1987 годах проявить сознательность и, так сказать, грудью встать на защиту страны? В военкоматах добровольцев встречали с распростертыми объятиями. Только их не было – «народ» тихарился по углам. Зато после стал возмущаться. Самым тяжким для моих друзей-ликвидаторов стало лишение их бесплатных лекарств. К тому времени многие были на пенсии и тяжко болели. Лекарств требовалось много, и стоили они дорого…

– Что гэта ты робишь, Александрович?

Я оглянулся. Сосед. И вот не спится человеку в выходной день! Деревня, привыкли рано вставать.

– Радиацию замеряю, Иванович.

– Чаму?

– Да вот говорят: при строительстве домов в бетон добавляют гранитный щебень. А тот, дескать, радиоактивный.

А что? Ходила в моем времени такая мулька. После Чернобыля радиацию где только не искали. Паниковал «народ».

– И як? – заинтересовался сосед.