Отворяя двери надежды. Мой опыт преодоления аутизма

Часами я наблюдала, как испуганные и взвинченные до предела животные, почувствовав давление деревянных стенок станка, прекращали мычать и биться. Наконец я попросила тетю Энн позволить испытать станок для скота на себе. Отрегулировав высоту отверстия для головы так, чтобы оно соответствовало моему росту, я встала на четвереньки и забралась в станок. Энн потянула за веревку, сдвигающую панели, и вскоре я ощутила сильное давление стенок. Обычно я избегала подобных ощущений – начиная с далекого детства, когда выскальзывала из объятий доброй толстой, приторно пахнущей тетушки. Но выскользнуть из станка было невозможно. Я не могла избавиться от давления – оставалось только прекратить сопротивление и отдаться своим чувствам. Эффект оказался одновременно стимулирующим и расслабляющим. Но главное – что всегда очень важно в отношении аутизма и чего я не могла добиться в случае с тетушкой, – мои ощущения были под контролем! Я могла отдавать тете Энн указания, и она усиливала или ослабляла натяжение веревки. Так я обнаружила, что станок действительно может мне помочь, и, как того следовало ожидать, со всем пылом отдалась этому новому увлечению.

справа: иллюстрация из книги Temple Grandin, Margaret М. Scariano. Emergence labeled Autistic; слева: кадр из телефильма «Temple Grandin»

По окончании каникул тетя Энн написала маме:

…Как ты знаешь, я ожидала прибытия Темпл на ранчо со смешанными чувствами радости и тревоги. Ты рассказывала мне, что она то и дело «западает» на какую-то идею и в такие моменты не способна говорить ни о чем другом. Слышала я и о том, что на чрезмерно строгие запреты она отвечает бурными вспышками гнева. Последнего мне видеть не пришлось – ведь я не вижу смысла ни в каких запретах, кроме тех, которые диктует нам рассудок и здравый смысл. Ты говорила, что Темпл большая мастерица – вот это точно! Мне поистине с ней повезло: у меня-то, как ты знаешь, вечно все

из рук валится, и ранчо за последние годы пришло просто в плачевное состояние из-за недостатка умелых рук. А Темпл работает охотно и с радостью. По ее просьбе я купила кожу и набор серебряных бусинок; Темпл сделала для лошадей сбрую, украшенную серебром. Наши ребятишки хотели увидеть «настоящее родео» – Темпл бесстрашно взяла на себя роль судьи и распорядителя и отлично с этой ролью справилась. Мы отчаянно нуждались в воротах, таких, которые можно было бы открывать, не выходя из машины; Темпл сконструировала модель из спичек и ниток, затем промерила высоту и ширину, рассчитала вес и построила ворота, открывающиеся из машины с помощью веревки. Если потянуть за веревку, они открываются, держатся открытыми некоторое время, а затем под действием собственной тяжести захлопываются снова.

Чтобы не захвалить совсем твою дочку, скажу, что в одном ты была права: ее действительно невозможно отвлечь от любимой темы. Темпл мыслит символами: найдя символ, на который можно, так сказать, перенести вес своих тревог и сомнений, она говорит уже только об этом. Историю о двери, ведущей на путь новых достижений и открытий, я слышала столько раз, что уже, наверно, выучила наизусть. Несколько раз я пыталась прервать Темпл посреди рассказа. Она безропотно меня выслушивала, а затем продолжала ровно с того места, на котором остановилась. Конечно, слушать ее довольно утомительно; но, право, в остальном Темпл была так умна, понятлива и всегда готова помочь, что ради этого стоило порой потерпеть скуку.

Станок для скота, о котором ты уже, несомненно, слышала, стал для нее символом, примиряющим два противоположных стремления: желание подчиниться тактильному воздействию и наслаждаться им и, в то же время, нежелание принимать такое воздействие от окружающих – даже от тебя, родной матери, а тем более от «толстой тетушки». Я не сразу поняла, почему Темпл так увлеклась этим станком. Скажу честно, мне пришлось пережить немало неприятных минут, когда Темпл забиралась в эту штуку, явно наслаждаясь своими ощущениями, а я стояла рядом и мучительно соображала, что же сказать, если здесь появится кто-нибудь из работников и спросит, чем это мы занимаемся. Но, даже не понимая, что означает для Темпл станок, я видела, что этот символ очень важен для нее и помогает ей найти решение своих проблем. Именно поэтому я – за станок. Если Темпл соорудит такое же устройство для себя – прекрасно. Я не вижу в этом ничего болезненного; это просто один из способов, которыми ее необычный мозг решает свои необычные проблемы.

Я верю в ум и способности Темпл – их нужно просто направить на конструктивный путь – и горжусь тем, что в ее продвижении есть, возможно, и моя небольшая заслуга. Придет день, когда я смогу гордо сказать: «А ведь я знала ее еще ребенком!..»

С любовью,

Энн Бречин

В школу той осенью я вернулась с новым навязчивым увлечением. Мистер Карлок направил его в конструктивное русло. По его совету я сколотила из фанеры первый собственный станок.

Мои труды вызвали озабоченность у школьного психолога. Разговор со мной он начал так:

– Ну, Темпл, я еще не решил, что для тебя символизирует это фанерное чудище – материнское чрево или гроб…

– Ни то, ни другое, – ответила я.

Он поерзал в кресле, затем наклонился ко мне, словно хотел поделиться каким-то секретом.

– Темпл, у нас нет проблем с самоидентификацией, а? Мы ведь не считаем себя коровой или кем-то подобным?

– А вы не считаете себя сумасшедшим или кем-то подобным? Разумеется, я не считаю себя коровой! А вы?

К концу разговора у психолога совсем опустились руки.

– Ты ведешь себя странно, Темпл, очень странно, – заявил он. – Персонал «Горной страны» старается проявлять к тебе терпение и понимание. Но эта фанерная коробка переходит все границы! У меня нет выбора: я обязан поставить твою мать в известность о твоем поведении и сообщить ей, что я думаю по этому поводу.

сверху: иллюстрация из книги Temple Grandin, Margaret М. Scariano. Emergence labeled Autistic; справа: кадр из телефильма «Temple Grandin»

Психиатры также сочли мое увлечение странным, болезненным и недопустимым. В конце концов они попытались отобрать у меня станок – что, естественно, только усилило мои нервные приступы. Объединенными усилиями персонал убедил и маму, что использование станка приносит мне вред. Станок стал для нас предметом постоянных споров; тогда-то я твердо решила доказать, что это приспособление способно оказывать расслабляющее действие не только на меня. Что оно – не фантом моего больного воображения, что это действительно полезная штука, которая может помочь и другим. В первый раз в жизни (если не считать истории с Комнатой Иллюзий) я почувствовала, что должна учиться – учиться ради достижения какой-то реальной цели. Я должна выяснить: почему станок успокаивает испуганных коров и помогает мне снять нервное возбуждение?

Часто, сидя в Вороньем Гнезде, я задавала себе этот вопрос, связывая его со всей своей судьбой. Что бы ни готовило для меня будущее, я знала, что мне предстоит пройти через маленькую деревянную дверцу – символ спасения, радости и любви. Дверь. Дверь. Моя дверь. Что встретит меня за дверью, зависит только от меня самой. Мне нужно поверить в себя – тогда и другие в меня поверят.

Однако меня одолевало немало тревог, и многие из них касались секса. Я пыталась не обращать внимания на подобные проблемы, делать вид, что их не существует, но это не очень-то удавалось.

Находясь в станке, я много раз испытывала приятные, незнакомые ранее ощущения – это наводило меня на размышления о любви. Ребенком я мечтала об уютной норке в три фута длиной и три высотой.

Мой станок, наконец построенный, стал воплощением этой норки из детской мечты. Порой я боялась, что станок обретет надо мной власть, что я уже не смогу без него жить. Но затем поняла, что это всего лишь устройство, сколоченное из обрезков фанеры. Дело не в нем, а в моих мыслях и чувствах. Те же чувства я могу испытать и без станка. Мысли рождаются не в станке, а в моем мозгу.

Станок позволял мне почувствовать себя ближе к родным и друзьям – маме, мистеру Питерсу, мистеру Бруксу, мистеру Карлоку и тете Энн. Разумеется, станок – всего лишь механическое устройство, однако он помог мне преодолеть барьер тактильно-защитного поведения. Благодаря ему я ощутила любовь и заботу этих людей и научилась выражать свои чувства к самой себе и окружающим. Как будто отворилась дверь, за которой все эти долгие годы скрывались мои эмоции!

Первый построенный мною станок был в точности скопирован с устройства, виденного летом на ранчо. Чтобы запереться в нем, а затем выбраться наружу, мне требовалась помощь со стороны. Понятно, что в школе это было не слишком удобно. И тогда я решила построить модель, с которой можно было бы управляться в одиночку. Станок не только помогал мне выражать свои чувства; я не позволяла себе залезать в станок, пока не сделаны все домашние задания, – таким образом, он выступал в роли награды.

Наконец настал день, когда передо мной открылась первая из многочисленных дверей. Последний школьный день! Мне выпала честь произнести речь – одну из речей на торжественном собрании по случаю окончания школы.

Речь на выпускном торжестве 12 июня 1966 г.

В жизни каждого человека наступает время, когда он прощается с детством и открывает дверь, ведущую к самостоятельной жизни. Три года назад я впервые серьезно задумалась о себе и своем будущем. На пятом этаже нашего нового главного здания есть смотровая комната, называемая Вороньим Гнездом: из ее окон открывается вид на окрестности. Однажды, возвращаясь после ужина к себе в комнату, я заметила прислоненную к стене лестницу и, взобравшись по ней, попала в смотровую. Сквозь заледенелое окно я смотрела в снежную, ветреную ночь и понимала, что наконец нашла место, где смогу остаться наедине со своими мыслями и в мире с самой собой. Там я начала думать о своем будущем – о том, что будет со мной после окончания школы. Деревянная дверца, ведущая на крышу, оказалась для меня символом шага в будущее. На крыше, думалось мне, нет ни начальников, ни надзирателей – там я сама отвечаю за себя.

Чтобы открыть свою дверь, человек должен обрести зрелость, т. е. научиться отвечать за себя и принимать вызовы, которые бросает ему окружающий мир. Он должен верить в себя и в других. В жизни много ситуаций, когда без доверия к окружающим не обойдешься. Не стоит жить в страхе, постоянно опасаясь какого-то подвоха с чужой стороны. Вера всегда побеждает страх.

Этим летом я работала на ранчо у тети в Аризоне и встретилась лицом к лицу с природой. Я чувствую, что именно тогда и прошла через свою дверь. На ранчо я была в собственной лишь власти. А через дверь я прошла так. Я попросила тетю, чтобы она помогла мне забраться в станок для скота, где я стану совершенно беспомощна и никак не смогу оттуда выбраться. Мне надо было поверить в нее, поверить, что она – мой друг, что она не уйдет и не оставит меня в станке. Я шла к станку по узкой тропинке, и мне все сильнее хотелось повернуться и убежать, пока его стальные стенки не сдавили меня. Но я должна была спокойно двигаться вперед, не кричать и не пытаться вырваться, даже когда вокруг моей шеи сомкнётся металлическое ярмо. Я знала, что стою на пороге своей двери и повернуться и убежать будет теперь трусостью.

Я шагнула внутрь. Стенки станка сомкнулись, и меня охватило паническое желание вырваться наружу. Однако я подавила страх и не стала кричать или стучать в стенки. Когда я пришла в себя и смогла спокойно попросить, чтобы меня выпустили, тетя Энн потянула за веревку – и я оказалась на свободе. Еще до этого я поняла, что если человек хочет получить нечто действительно стоящее, что бы это ни было, он должен приложить усилие, и оно окупится сторицей.

Кроме того, пройти через ту дверь означало для меня взяться за работу и начать хорошо учиться. Перешагнув тот порог, я смогла двинуться к успешному окончанию школы. Обучение в школе – словно путь вверх по лестнице, ведущей к двери на небеса. Каждая хорошая оценка – еще одна ступень на пути к вершине. Можно сказать, что я поднималась по лестнице, ведущей на пятый этаж. Я стояла внизу и не понимала, как же доберусь до самого верха. Затем-начала подниматься, медленно, шаг за шагом преодолевая ступени, пока наконец не прошла свой путь до конца. Я стояла на пороге перед закрытой дверью – и знала, что смогу сделать это. Я смогу окончить школу и вступить в новую жизнь.

Сегодня я стою на верхней ступеньке лестницы: передо мной новая дверь, которая ведет в будущее. Теперь более, чем когда-либо, я чувствую, что не смогла бы одолеть этот подъем, если бы доброта и любовь мистера и миссис Питере не поддерживали меня на подобном пути. Я знаю, что всегда буду благодарна им и не забуду о них, начиная следующий подъем. Переступая свой символический порог, я вспоминаю слова из прекрасной песни группы «Карусель»: «На своем пути ты никогда не будешь один!»

Сейчас больше, чем когда-либо, я понимаю, что здесь, в школе «Горная страна», никогда не была одна. Я благодарю не только учителей и персонал школы, но и всех моих родных и друзей.

Переступить порог

После окончания школы «Горная страна» я снова отправилась на ранчо к тете Энн. Я вернулась в знакомые места, к знакомым людям, где выполняла знакомую работу, – мне было хорошо и спокойно, и ничто меня не тревожило. Вскоре после прибытия я получила письмо от мамы:

Дорогая Темпл!

Рада узнать, что у кобылы тети Энн родился жеребенок. Погладь его от меня. Должна заметить, клеймение, судя по твоему описанию, – весьма неприятная процедура. Думаю, я бы с этим не справилась.

Знаешь, я много думала о нашем с тобой разговоре о любви, помнишь? Я спрашивала себя, возможно ли вообще объяснить на бумаге, что такое любовь. Мне кажется, любовь проявляется прежде всего в стремлении к развитию и совершенствованию – касается ли это любимого человека или отношения к какому-то предмету. Прежде всего каждый хочет развиваться сам и для этого создает разные символы. Вспомни свой станок. Вначале ты использовала его, потому что скучала и тосковала по ранчо. Затем, когда ты вложила в него собственные силы, он начал восприниматься как символ зрелости, которую ты обрела на Западе, – символ шага за порог. Желание расти – это и есть любовь к себе, к лучшей части себя. Для тебя эта любовь символизируется станком (так как и потребность в физических проявлениях любви). Научившись любить себя, человек распознает тот же инстинкт в других и хочет помочь им, чтобы они тоже научились расти и перешагнули свой порог. Когда человек вкладывает силы в чье-то развитие, этот «кто-то» или это «что-то» начинает отчасти как бы принадлежать ему – так возникает привязанность. Ты чувствуешь ранчо своим, потому что работала на нем. Так же и я чувствую своим наш дом, потому что здесь трудилась. Нам было бы невыносимо видеть, как гибнут эти места, потому что мы их любим. Точно так же в людях возникает привязанность друг к другу. Я люблю тебя, потому что в тебя вложена очень большая часть меня, и хочу, чтобы ты росла и развивалась. Но что ты чувствуешь ко мне?

Здесь есть разница. Люди – существа одушевленные и способные на отклик.

Неодушевленные предметы не могут поговорить с тобой или тебя обнять. Все, что в них есть, – грубая материя, наша энергия и воображение. Единственное их значение – то, которое мы в них вкладываем. А человек – не символ для личного пользования, не воплощение наших стремлений и усилий; он – живой и отвечает нам. И его ответ не всегда нам нравится. Быть может, он реагирует совсем не так, как мы ожидали. Однако у человека есть душа – душа, в которую, как и в нашу душу, заложено стремление к совершенству. Каждый человек уникален, как ты и я. За все эпохи существования мира на свет не появится двух одинаковых людей. То же самое, возразишь ты, можно сказать о снежинках или о котятах; но в уникальности человека кроется нечто большее. Мы умеем мечтать и стремиться к цели. У меня и у тебя есть своя мечта о совершенстве; мы делимся друг с другом своими мечтами и учимся друг у друга, вместе трудимся над исполнением своих желаний – вот так и возникает привязанность. Мы не только любим, но и любимы в ответ. Неодушевленные предметы не могут тебя любить, любовь животных очень ограниченна, но люди способны глубоко привязываться друг к другу. Любовь – не только то особое чувство между мужчиной и женщиной, которое чаще всего именуют этим словом. Бывает, что ты просто интересуешься другим человеком, прислушиваешься к его мнению, учишься у него, и вдруг понимаешь, что он тебе небезразличен и что, случись с ним что-нибудь, тебе станет горько и одиноко…

Милая мама! Добрая, любящая, неизменно деликатная… Но я понимала, что она имеет в виду, говоря о принципиальных различиях между котенком или снежинкой и человеком: мама никак не могла примириться с моим станком. Школьные психологи немало потрудились, убеждая ее, что станок – вредная и опасная штука. Возникшее между нами разногласие еще более побуждало меня искать доказательство того, что станок может помочь и другим людям. Такая помощь возможна, полагала я, это не просто моя болезненная выдумка. Это – реальность!

В начале осени, вскоре после возвращения с ранчо, я поступила в колледж. Вечно буду благодарна тем, кто выбрал для меня маленький колледж! В большом университете, среди множества зданий и тысяч студентов, я бы просто потерялась. Здесь же я скоро заслужила репутацию лучшего в кампусе «взломщика» (не раз мне приходилось открывать двери для друзей, забывших ключи), а со временем у меня появились близкие друзья.

По счастью, колледж находился недалеко от школы «Горная страна». Мистер Карлок, мой вечный спаситель, всегда был рядом и подбадривал меня. Когда я рассказала ему об утомительных спорах с психологами и с мамой из-за моей пресс-машины, он дал мне мудрый совет:

– Сделай так: построй новую модель и проведи серию экспериментов на своих товарищах-студентах. Подобным образом мы и выясним, в самом ли деле эта штука оказывает расслабляющее действие или это тебе только кажется.

– Отлично. С чего начнем? – отозвалась я.

– Начнем с тебя, Темпл, – твердо ответил мистер Карлок и тут же улыбнулся. – Если хочешь доказать свою теорию, тебе придется серьезно заняться математикой, почитать научные статьи в библиотеке и произвести кое-какие исследования.

Я последовала его совету и много дней провела в библиотеке, где копалась в каталогах и ломала голову над сложными

статьями в технических журналах. Каждые субботу и воскресенье мистер Карлок открывал для меня свою мастерскую – там я работала над пресс-машиной.

Он пробудил во мне интерес к науке и направил мое увлечение в конструктивное русло. Теперь я часами сидела в библиотеке, просматривая всё, что могла найти, о том, как воздействие на один сенсорный канал может влиять на восприятие через другие сенсорные каналы. К своему удивлению, я обнаружила, что существует целое научное направление, занимающееся так называемым сенсорным взаимодействием. Разумеется, мои студенческие работы вскоре были посвящены именно сенсорному взаимодействию и описанию экспериментов с пресс-машиной. Результаты экспериментов показали, что стимуляция давлением влияет на слуховой порог.

После долгих трудов и поисков на свет появился АКВОНС: Аппарат Контролируемого Воздействия на Нервную Систему. Это устройство с панелями, обитыми войлоком, выглядело «кадиллаком» по сравнению с моим первым «спартанским» станком. Но преподаватели и психологи в колледже, воспитанные на фрейдистской школе мышления, не видели в моей пресс-машине ничего, кроме отражения неких сексуальных комплексов. Это заставляло меня чувствовать какую-то непонятную вину.

Однако я видела, что на практике моя машина не так уж плоха. В колледже я сделала большой шаг вперед в установлении общения с людьми и полагала, что обязана этим прорывом своей незаслуженно опороченной пресс-машине. Благодаря ей я научилась мягкости и сочувствию, смогла понять, что мягкость и слабость – не одно и то же. Постепенно я обретала навыки чувствования.

Два исследования аутичных взрослых с высоким уровнем развития интеллекта показали, что главным их недостатком была неспособность к сопереживанию. Один из них прямо написал, что окружающие ему не нужны и не интересны. Другие молодые люди, вышедшие из состояния выраженного аутизма, также испытывали трудности в отношениях с людьми. Один из них написал: «Я был тем, что называется "бесчувственный», – не умел ни принимать, ни дарить любовь. Я отталкивал от себя людей и отвергал их симпатию. И сейчас отношения с окружающими остаются для меня проблемой. Вещи нравятся мне больше людей; заботиться же о других людях мне совсем не хочется». Джулз Р. Бемпорад из Медицинской школы в Гарварде так описывает одного аутичного взрослого: «Порой кажется, что Джерри способен интеллектуально осознать, что чувствуют другие, но бессознательно поставить себя на место другого он не может».

Мягкое давление пресс-машины постепенно учило меня сопереживать окружающим. Я писала в дневнике: «Детей следовало бы учить быть мягкими. Меня не научили этому вовремя – приходится наверстывать теперь. Пресс-машина дает мне такое чувство, как будто мама держит меня на руках, ласкает и баюкает… Мне трудно об этом писать, но рассказать о своем чувстве значит признать его существование».

Эксперименты на детенышах обезьян показали, что малыш, не получавший в детстве достаточно ласки, с возрастом оказывается менее способным к привязанности.

Эксперимент, проведенный в 1960 году американским психологом Гарри Харлоу: младенец-обезьяна сидит в клетке с двумя суррогатными матерями. Одна, проволочная, снабжена соском, наполненным обезьяньим молоком. Другая соска не имеет, зато обернута махровой тканью. Первая «мать» привлекала обезьянку, только пока та была голодна; со второй младенец проводил все время, обнимая и лаская ее.

Похоже, любить можно научиться только если любят тебя. Исследования на животных показали также, что приятная тактильная стимуляция вызывает в центральной нервной системе определенные биохимические изменения. Возможно, регулярное использование пресс-машины помогло бы мне избавиться от биохимических нарушений, от которых я страдала, будучи лишена приятной тактильной стимуляции в раннем возрасте. Возможно также, что холодность и сухость аутичных взрослых напрямую связана с тем, что, будучи детьми, они избегали объятий и вообще внешних проявлений любви со стороны взрослых. Однако я подчеркиваю, и готова подчеркивать снова и снова: пресс-машина ни в коем случае не может считаться панацеей для всех аутичных детей!

Новый станок сдавливал меня более мягко, однако сопротивляться ему было невозможно. Мягкое давление оказывало большее воздействие. Благодаря привычке преодолевать первоначальный дискомфорт при использовании станка и еще более благодаря тому, что в станке я всегда контролировала силу давления, я наконец научилась терпеть короткий физический контакт с людьми: пожимать руку или не отшатываться, когда меня хлопали по плечу.

Хотя я и понимала все выгоды станка, но по-прежнему боялась его. Окружающие видели в моей машине какой-то сексуальный подтекст, и это меня смущало. Однако вскоре я поняла, что переношу на машину другие свои страхи – более серьезные и реальные.

Сегодня «пресс-машина» Темпл Грэндин – не только производящееся серийно медицинское оборудование, но и арт-объект (фотография сделана на проходившей в 2010 году выставке «Trouble in Paradise / Medi(t)ation of Survival» в Национальном музее современного искусства в Киото, Япония)

Я поняла, что хотя психологи и ищут в моей машине сексуальный смысл, на самом деле она «никак не виновата» в моих мыслях и фантазиях. Станок просто помогает мне осознать и выразить мои сокровенные стремления: он не более ответствен за мои мысли, чем проигрыватель – за музыку, записанную на пластинке.

Я чувствовала, что если сумею доказать полезность станка другим, то и сама крепче поверю в свои силы. Станок позволял мне заглянуть глубоко внутрь себя; я больше не ощущала необходимости защищаться от него или как-то рационализировать свои чувства. С раннего детства я мечтала о «волшебной» машине, приносящей покой. И даже в том раннем возрасте догадывалась, что моя машина – какой бы она ни была – поможет мне понять себя и мир и достичь неведомых другим сфер бытия. Уже тогда я спрашивала себя: не впаду ли в зависимость от этой машины?

Я поверила в свой станок – и создала его. Я научилась держать себя в руках и не бороться с воздействием станка. Когда я прекращала сопротивление и расслаблялась, станок смягчал и успокаивал меня.

Результаты тестов, проведенных на других людях, показали, что пресс-машина во многих случаях понижает активность обмена веществ в организме. Из 40 обычных студентов колледжа 60 % сообщили, что пресс-машина доставляет им приятные ощущения и помогает расслабиться. Пресс-машина обеспечивает давление на участки тела, наиболее чувствительные для вызова «рефлекса кожного давления». Некоторые замечали, что пресс-машина оказывает расслабляющий эффект в течение 10–15 минут, а затем начинает раздражать. Очевидно, это оптимальный уровень стимуляции. Выяснилось также, что пресс-машина менее эффективна в жаркие дни или, наоборот, когда в комнате холодно.

Итак, увлечение станком помогало не только мне: моя машина способствовала расслаблению 60 % из 40 студентов, принимавших участие в эксперименте. Я ощутила, что мое увлечение вполне оправданно.

В настоящее время пресс-машина постоянно используется в клиниках для коррекционного воздействия на аутичных и гиперактивных детей и взрослых. Лорна Кинг, педагог и директор Центра исследований нервного развития в Финиксе, штат Аризона, полагает, что это устройство способствует устранению гиперактивности. Она сообщает, что на следующий день после 20-минутного сеанса гиперактивный взрослый и чувствует, и ведет себя гораздо спокойнее. Хотя Лорна Кинг добилась немалых успехов, применяя в работе с аутичными детьми метод сенсорной интеграции, тем не менее она никогда не навязывает ребенку стимуляцию. Сильное давление, вестибулярная и тактильная стимуляции призваны помочь поврежденной нервной системе восстановить себя. Сенсорная стимуляция направлена на образование новых нейронных связей. Крысы, растущие среди множества предметов-стимулов – игрушек, лесенок и т. д., -впоследствии показывали более сильное развитие нейронов мозга, чем крысы, выросшие в обычных лабораторных клетках. Вестибулярная стимуляция, кроме того, ускоряет созревание нервной системы. У собак, подвергавшихся вестибулярной и тактильной стимуляции, были обнаружены более крупные, по сравнению с контрольной группой, вестибулярные нейроны.

Другой моей фиксацией, перенесенной из школы в колледж, стала символизация двери. Проходя через дверь, я как бы проигрывала принятое решение: например, решение закончить школу и поступить в колледж. Проход сквозь материальную дверь превращал абстрактное решение в реальное. Мои двери символически обозначали отрезки на пути по коридору времени. Я мыслила визуально и не могла представить себе эту абстрактную идею иначе чем с помощью зримых образов.

После двух лет учебы в колледже я вновь начала задумываться о будущем – об окончании колледжа и поступлении в вуз. Чтобы эмоционально подготовиться к этому и сделать символический шаг в будущее, я снова стала искать подходящую дверь. Дверца, открывающаяся на крышу спального корпуса, означала выход на новую территорию. Разумеется, лазить на крышу было запрещено – но это только придавало действию дополнительный символический смысл. «Ни одно стоящее дело не обходится без риска», – думала я. Если бы на крышу можно было лазить спокойно и не скрываясь, мой символ потерял бы значимость. Этими походами на крышу я в первый раз сознательно нарушила правила колледжа. Меня оправдывало лишь то, что без такого поступка будущее окончание колледжа и высшая школа так и не превратились бы для меня в реальность.

Снова, как в школе, я открыла запретную дверь. Я высунула голову, затем выбралась на крышу целиком. Снаружи было сыро и ветрено. Из разорванных облаков, осветив окрестности, выглянула луна.

До самого окончания колледжа я укрепляла свои решения относительно будущего с помощью этой двери. Дверца на крышу превратилась в удобный символ для сложных идей и труднообъяснимых чувств. В школе, перешагнув порог смотровой комнаты, я начала лучше учиться. Открыть дверь означало для меня как бы подписать контракт, где я обязуюсь стать лучше. Дверь превращала мои решения в реальность.

Я не сомневаюсь, что именно станок и символическая дверь помогали мне в моих научных изысканиях и в отношениях с людьми. А с последним по-прежнему были проблемы. Некоторые студенты называли меня «женщина-ястреб». Многие не хотели со мной общаться, даже когда я модно одевалась. Я не могла понять, что делаю не так. Сделать большой шаг вперед в отношениях с окружающими помогло мне участие в работе над «Вороньим обозрением» – нашим самодеятельным спектаклем. Вспоминая ранние школьные годы, когда мое общение с товарищами ограничивалось стычками и потасовками, я видела, что сделала огромный шаг вперед. Именно я сколотила и раскрасила едва ли не половину всех декораций. Соученики уважали меня за творческие способности. Я узнала, что наладить контакт с человеком легче, когда мы вместе заняты каким-то интересующим нас делом.

Летом своего первого года в колледже я работала в больнице для детей с эмоциональными проблемами. Там я познакомилась с семилетним Джейком. Он заинтересовал меня: в нем я увидела свои черты. Как я в детстве забиралась под покрывало и обкладывала себя подушками, так и он даже в самые жаркие дни ходил, завернувшись в одеяло. Хотя Джейка и не считали аутичным ребенком, определенные аутистические черты у него, безусловно, были. Большую часть времени он не обращал внимания на других людей: не смотрел на них и к ним не прислушивался. Его привлекали только механизмы. Он умел говорить, но в ответ на требования типа: «Сядь, Джейк!» часто кричал или визжал. В то лето я провела с ним много времени. Мы разговаривали о механизмах, и я, открывая дверь в тайный мир Джейка, чувствовала себя в роли мистера Карлока. Иногда мне удавалось привлечь его внимание к людям, но для этого требовалась долгая предварительная беседа о всяких механических приспособлениях. Иначе Джейк вообще отказывался разговаривать.

Как правило, специалисты отказываются поощрять фиксации. Однако многие фиксации у детей аутичного типа необходимы им, чтобы уменьшать излишнее напряжение нервной системы. Концентрация на своем увлечении позволяет заблокировать воздействие других стимулов, с которыми такой ребенок справиться не может. Как известно, монотонная стимуляция способна успокоить при волнении и обычного человека.

К сожалению, многие специалисты и люди, изучавшие психологию, уверены, что потакание фиксациям может нанести ребенку непоправимый вред. Я не думаю, что это всегда верно. Фиксация есть просто увлечение или привычка «в превосходной степени». Пока увлечение не выходит за пределы нормы, его называют упрямством; когда же оно захватывает ребенка целиком, к нему приклеивается ярлык «фиксация». Однако определенные увлечения полезны. А упрямство – оборотная сторона настойчивости, необходимой в достижении целей. Привычки и увлечения аутичных людей те же, что у нормальных, но у первых некоторые привычки и увлечения выходят за рамки обычного.

Помню, что в детстве болезненная стимуляция была мне в каком-то смысле приятна. Очевидно, то же ощущают дети, причиняющие себе боль. Возможно, их аутостимуляцию можно направить в более позитивное, не столь саморазрушительное русло. Не исключено, что таким детям могла бы помочь моя машина. Быть может, научившись получать удовольствие от пресс-машины, ребенок перестанет, например, кусать себя за пальцы. Недавние исследования на животных показали, что аутостимуляция и стереотипное поведение уменьшают у них нездоровое возбуждение.

Стереотипное поведение снижает уровень кортизола (гормона стресса). У аутичных детей сверхактивная нервная система. Симптомы аутизма и сенсорной депривации схожи. Сенсорно депривированные люди и животные также обладают сверхчувствительной нервной системой и как результат – пониженным порогом чувствительности к сенсорным стимулам. При использовании пресс-машины ребенок, возможно, узнает, что существует интенсивная, и вместе с тем приятная стимуляция. Конструкция станка такова, что ощущения при его использовании во многом похожи на ощущения от ласковых объятий – поэтому, привыкнув к машине, ребенок будет легче принимать ласку от людей. Первым шагом станет привязанность к машине, вторым – привязанность к человеку. Этот первый шаг важен, так как станок, в отличие от человека, поддается контролю ребенка.

Если же ребенок наносит себе физический вред, его, конечно, следует остановить. Но другие типы фиксаций не всегда нуждаются в искоренении. Иногда с их помощью можно установить контакт с ребенком, как в случае Джейка. Вполне возможно превратить негативное действие в позитивное. Думаю, моя пресс-машина могла бы оказать Джейку огромную помощь.

Недавно я стала переписываться со взрослой аутичной женщиной, страдающей неконтролируемыми приступами ярости. В ее письмах ясно сквозит жажда тактильной стимуляции. В описаниях она использует «тактильные» выражения: «мягкий», «пушистый» и т. п. Ее привлекла идея пресс-машины. Возможно, моя машина сможет помочь и ей.

Однако в то время использование пресс-машины превратилось в предмет постоянных пререканий с родственниками, друзьями и психотерапевтами. У меня даже пытались ее отобрать.

В конечном счете они причинили мне реальный вред: у меня развился комплекс вины – как будто в моей машине было что-то грязное и недозволенное. Немало лет потребовалось мне, чтобы преодолеть эти чувства и принять свою машину полностью.

С другой стороны, чем больше окружающие возмущались моей машиной, тем сильнее росло мое стремление доказать, что она приносит практическую пользу. Именно их неодобрение заставило меня направить свое увлечение в конструктивное русло.