Помоги проекту - поделись книгой:
При производстве КСППЭ аффекта у обвиняемого в агрессивных действиях методологическая схема психологического исследования включает следующие психодиагностические этапы
Поскольку психологи имеют дело со смешанными текстами, то на первом этапе они должны выделять опорные точки, необходимые для дальнейшего экспертного исследования. Для эксперта-психолога такими опорными точками служат зафиксированные в уголовном деле данные о следующих обстоятельствах: а) особенностях психического развития подэкспертного; б) его устойчивых индивидуально-психологических особенностях; в) его актуальном психическом (эмоциональном) состоянии в криминальной ситуации; г) его структуре отражения и осознания юридически значимой ситуации и регуляции своего поведения в ней; д) о развитии самой ситуации; е) взаимодействии личности подэкспертного с ситуацией.
В то же время психолог наряду с опорными точками должен выделять необходимый для экспертной оценки объем информации, который не содержится в уголовном деле или допускает неоднозначное толкование.
Важная для психодиагностики аффекта информация, не содержащаяся в уголовном деле и приобщенных к нему материалах, может быть восполнена в ходе клинико-психологической беседы, направленного наблюдения, экспериментального обследования подэкспертного, путем запроса дополнительных материалов у следственных органов, участия в допросах в ходе судебного заседания и т. п.
В уголовном деле также содержится важная информация, не содержащая прямых сведений об эмоциональном состоянии обвиняемого в докриминальной, криминальной и посткриминальной ситуациях, но позволяющая получить эти сведения косвенно, путем перевода их на психологический язык. К примеру, важные сведения о психическом состоянии подэкспертного в момент совершения правонарушения можно извлечь из заключения судебно-медицинской экспертизы трупа потерпевшего (сведения о локализации повреждений, их последовательности, временного промежутка их нанесения и т. п.), криминологических и других экспертиз.
Применение вышеназванных методов исследования при проведении КСППЭ аффекта является обязательным (Стандарты судебно-психиатрических исследований ГНЦ ССП им. Сербского, 2001).
При этом обязательным является применение следующего минимального набора экспериментальных методов: исследование умственной работоспособности и внимания – не менее одной методики, памяти – не менее двух методик, мыслительной деятельности – не менее четырех методик, характеризующих операциональную, логическую, смысловую сферы мышления и включающих как наглядный, так и вербальный материал.
а) Классическая словесная апперцепция. От испытуемых требуется дать вербальное описание достаточно неструктурированного неопределенного стимульного материала или составить на его основе рассказ (ТАТ, тест Роршаха, тест руки Вагнера и др.).
б) Проективное предпочтение. Методы, основанные на выборе испытуемым одного или нескольких из предлагаемых стимулов (Цветовой тест Люшера, тест Сцонди, Цветовой тест отношений и др.).
в) Рисуночные тесты. Чаще всего используются рисунки человека, несуществующего животного, семьи. Применяется достаточно унифицированная стандартизированная схема интерпретации.
г) Полупроективные тесты. К ним можно отнести тест Розенцвейга, методы незаконченных предложений, Пиктограмму.
Названные три группы методов направлены на исследование индивидуально-психологических особенностей подэкспертного. При проведении КСППЭ аффекта обязательным является использование нескольких «личностных» методик: минимум двух – в амбулаторных условиях, минимум трех – в стационарных (Стандарты судебно-психиатрических исследований ГНЦ ССП им. Сербского, 2001).
– На основании ретроспективного психологического анализа материалов уголовного дела и экспериментального исследования – диагностика индивидуально-психологических особенностей и типа криминальной ситуации с определением психологического механизма криминальной агрессии.
– Применение судебно-психологических экспертных критериев диагностики судебно-психологического экспертного понятия аффекта (см. раздел 3) на основе исследования динамики возникновения и течения эмоциональной реакции или состояния обвиняемого, его особенностей отражения, осознания, понимания, смыслового восприятия ситуации, произвольной волевой регуляции своих действий, контроля своего поведения, прогностических возможностей, степени опосредованности действий и других регуляторных психологических механизмов – с учетом индивидуально-психологических особенностей, эмоционального и функционального состояния, особенностей уровня психического развития, характера психического расстройства.
8. Структура заключения КСППЭ аффекта
Заключение комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы в целом имеет ту же структуру, что и заключение однородной судебно-психиатрической экспертизы (ст. 25 Федерального закона «О государственной судебно-экспертной деятельности в РФ» и ст. 204 Уголовно-процессуального кодекса РФ).
Во вводной (формальной) части заключения экспертов указывается, что «комплексное судебное психолого-психиатрическое исследование произвела экспертная комиссия в составе…», при этом эксперты-психологи указываются в числе членов комиссии.
В исследовательской части предпочтительным является приведение не только клинического анамнеза, но и сведений о жизни подэкспертного, которые имеют значение для формулирования экспертных выводов, входящих в компетенцию эксперта-психолога (клинико-психологический анамнез). Возможно и выделение определенных анамнестических блоков перед исследовательской частью эксперта-психолога, которые не должны содержать повторов с клинико-психологическим анамнезом. Клинико-психологический анамнез подписывается всеми членами комиссии – психиатрами и психологами.
Раздел, описывающий физическое, неврологическое и психическое состояние подэкспертного (статус), подписывается только экспертами-психиатрами, входящими в комиссию. Далее приводятся полностью данные экспериментально-психологического исследования подэкспертного лица, включающие обязательный перечень использованных методик и описывающие результаты их применения. Этот блок подписывается экспертами-психологами (экспертом-психологом), являющимися членами экспертной комиссии.
Мотивировочная часть экспертного вывода о наличии или отсутствии состояния аффекта у обвиняемого в момент совершения инкриминируемого ему деяния, начинающаяся со слов: «Психологический анализ уголовного дела, приобщенных к нему материалов (указать каких) и данных настоящего клинико-психологического обследования свидетельствует о том, что…», подписывается экспертами-психологами (экспертом-психологом). При этом эксперты-психологи могут при обосновании собственных выводов опираться на данные, полученные в ходе исследования экспертами-психиатрами, или на сформулированные выводы экспертов-психиатров, при условии, что данные обстоятельства будут отмечены ими в экспертном заключении.
В случае возникновения разногласий между экспертами каждый эксперт (эксперты), который не согласен с другими, дает отдельное заключение.
Ответы на вопросы, входящие в компетенцию психиатров, подписываются экспертами-психиатрами.
Литература
Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации / Под ред. Скуратова Ю.И., Лебедева В.М. – М., 1996.
Стандарты судебно-психиатрических экспертных исследований Государственного научного центра социальной и судебной психиатрии им. В.П. Сербского/ Под ред. Т.Б. Дмитриевой, Е.В. Макушкина. – М., 2001.
Часть IV
Практика комплексной судебной психолого-психиатрической экспертизы аффекта
Б.В. Шостакович, О.В. Леонова, И.М. Майорова
К вопросу о патологическом аффекте[14]
Определение патологического аффекта со времени его описания Р. Крафт-Эбингом претерпело мало изменений. Под патологическим аффектом обычно понимают максимально выраженную, приводящую к истощению психических процессов, неадекватную силе и качеству раздражителя эмоциональную реакцию, которая сопровождается бурными двигательными и вазовегетативными проявлениями, резким сужением, а затем помрачением сознания, утратой целесообразности поведения и приобретает характер автоматизированных, нередко агрессивных действий. Эта реакция длится от нескольких минут до 1–2 часов и заканчивается критическим выходом с выраженным психическим истощением с последующей амнезией периода аффективного поведения. В течении патологической реакции обычно выделяют 3 фазы – подготовительную, кульминации (взрыва) и выхода (Морозов, 1977, 1990; Урсова, 1989; Доброгаева, 1990; и др.).
В судебной психиатрии патологический аффект и реакция короткого замыкания отнесены к кратковременным расстройствам психической деятельности – «исключительным состояниям». Им свойственны: крайняя непродолжительность, наличие расстроенного сознания с полным или частичным запамятованием происходивших в этот период событий и «исключительность» в смысле несвойственности для личности подобного типа реакции (Крафт-Эбинг, 1895; Введенский, 1950; Морозов, 1990). Реакция короткого замыкания, клинически и патогенетически близко стоящая к патологическому аффекту и в некоторых случаях трудно от него отличимая, характеризуется тем, что возникает всегда на фоне длительного аффективного напряжения и представляет собой его «разряд, наступающий обычно вслед за каким-либо добавочным впечатлением из той же категории» длительно травмирующих переживаний (Введенский, 1947). И.А. Кудрявцев (1988, 1999) включает в систематику аффектов понятие «аномального аффекта» (аффекта «на патологической почве», по В.П. Сербскому).
Существование «переходных» форм аффектогенных реакций, различающихся как по степени изменения сознания (от сужения до помрачения), так и по патогенетическим механизмам их формирования (под воздействием острой или протрагированной психогении), требует тщательной дифференцированной диагностики аффективных состояний с необходимостью определения вида изменения сознания, с учетом специфичности синдрома и стадии патологической реакции, поскольку от этого напрямую зависит решение об экскульпации.
В возникновении указанных состояний, помимо психогений, большое значение имеют и другие патогенные факторы, в частности, органическая недостаточность. Была выявлена зависимость между выраженностью личностных изменений и особенностями клинической картины исключительного состояния. С.И. Арсеньев (1945) обнаружил, что патологический аффект имеет тенденцию возникать у «травматиков, характерологические изменения у которых развивались по линии астенизации личности», с «астеническим жалом», по Е. Кречмеру. У лиц со стеническими чертами характера чаще отмечались состояния тяжелого, но физиологического аффекта. М.С. Доброгаева и сотр. (1985–1993) выделили среди аффектогенных помрачений сознания в зависимости от выраженности органической почвы аффективно-сумеречный вариант (ближе к органическому) и аффективно-иллюзорный, более «чистый» вариант психогенного изменения сознания.
В клинике такие «сверхострые» реакции с агрессивными действиями, развивающиеся при действии психогении, встречаются редко. Распознавание и оценка их в судебно-психиатрической практике значительно затрудняются ссылками испытуемых на запамятование обстоятельств, отсутствием свидетельских показаний на момент правонарушения или наличием противоречивых сведений, что приводит как к ошибочным заключениям, так и к повторным направлениям на экспертизу.
Подэкспертный В., 1961 года рождения, обвиняется в убийстве своей знакомой Б. По данному делу В. четыре раза проходил СПЭ как амбулаторно, так и стационарно, где ему устанавливались различные диагнозы и соответственно выносились взаимоисключающие заключения – о невменяемости, дважды о вменяемости и, наконец, о его ограниченной вменяемости в отношении содеянного.
Из анамнеза. Мать В. по характеру властная, решительная. Отец злоупотреблял алкоголем. Старший брат испытуемого инвалид с детства, страдает остеомиелитом. В детстве испытуемый был по характеру общительным, неусидчивым, неуравновешенным. Часто болел простудными заболеваниями, наблюдался фтизиатром. В дошкольном возрасте боялся темноты, казалось, что с потолка идет «гул», в комнате «кто-то дышит». Атмосфера в семье была «нервозной» из-за болезни брата. У испытуемого бывали «истерики», от обиды он неудержимо рыдал, уходил из дома, хотел спрыгнуть с веревкой на шее в овощную яму. В школьные годы В. был эмоциональным, впечатлительным, стремился к справедливости, хотел быть лидером. Он часто менял увлечения – рисовал, играл на гитаре, занимался гимнастикой, футболом, боксом (были нокауты). Впоследствии он также переносил ушибы головы с потерей сознания (падал, дрался, бывал избит). В больницах не лежал, мать на дому проводила лечение. После перенесенных травм стали беспокоить головные боли, снижение остроты зрения, утомляемость, «не мог заставить себя учиться и работать», временами становился «диким, не мог себя сдерживать».
Испытуемый успешно окончил 10 классов средней школы, поступил в кулинарное училище, но вскоре учебу оставил. Затем поступил в университет, но был отчислен, т. к. привлекался к уголовной ответственности за хулиганство. Со слов испытуемого, после этого у него «развилось нервное состояние», увидел во сне «себя со стороны». Был приговорен к трем годам работ на стройках народного хозяйства. Вскоре после суда по настоянию матери обратился в ПНД. Мать рассказывала врачу, что сын стал конфликтным, раздражительным, ломал мебель, бросил в брата нож, пытался повеситься, а до этого был замкнутым, слезливым.
Тогда В. впервые поступил в психиатрическую больницу. При госпитализации за него говорила мать, а В. был «угрюм, малодоступен». Настроение его было снижено, он высказывал суицидальные мысли, говорил, что в нем «одна злость, все безразлично». Жаловался на вялость, на то, что «трудно соображать». Был выписан с улучшением с диагнозом «Психопатия, осложненная травмой черепа. Перенес психогенную реакцию». После выписки приступил к работе по решению суда. Он «тяготился уголовным окружением и пьянством в общежитии» и уехал домой. По совету матери в сентябре 1980 г. вновь обратился в ПНД. Его «тревожила» необходимость отбывать наказание, а «лучшие годы уходят». В то же время он ходил на тренировки, вел активный образ жизни. Мать рассказывала врачу, что сын не выходит из дома, выглядывает с опаской через щели в шторах, отказывается от приема лекарств, говорит, что его хотят отравить. На осмотре он был «вял, безынициативен, выражение лица тоскливое». С диагнозом «Психопатия астенического круга, депрессивно-параноидный синдром» был направлен в ПБ. Испытуемый жаловался на кошмарные сновидения, головные боли. Держался высокомерно, с персоналом – заискивающе. Был выписан с диагнозом «Психопатия, компенсация, рентные установки». По решению суда был переведен в ИТК общего режима. Там неоднократно нарушал режим содержания. После отбытия наказания у него был выявлен туберкулез легких, лечился в тубдиспансере.
Впоследствии В. сменил множество мест работы – был стропальщиком на нефтепромыслах в Тюмени, работал приемщиком стеклопосуды, художником-оформителем, строительным рабочим, продавал радиоаппаратуру в Санкт-Петербурге, переправлял автомобили в Пермь из Германии, был посредником в сделках с недвижимостью и т. д. Поступил в политехнический институт и оставил учебу из-за академических задолженностей. В 1991 г. закончил финансово-экономический техникум. Расстался со школьной подругой, т. к. «не мог простить ей очередной измены». Затем имел непродолжительные связи с женщинами, которые были значительно моложе его (на 9—14 лет). С его слов, каждый раз он намеревался создать семью, но одна из женщин «не понравилась маме», другая оказалась замужем, а третья «ушла к соседу-наркоману». В 1993 г. женился на Л. По словам испытуемого, она была «слишком спокойная, замкнутая», хотя «верная и надежная». С 1998 г. В. работал коммерческим директором в агентстве по недвижимости, где зарекомендовал себя «хорошим организатором, добросовестным, тактичным, вежливым». Сослуживцы подчеркивают, что В. заботлив, ведет «здоровый активный образ жизни», «ни разу не видели, чтобы он выходил из себя». На учете у нарколога и психиатра В. не состоял, к административной ответственности не привлекался.
С потерпевшей Б. испытуемый был знаком с 1998 года. Отношения между В. и потерпевшей «развивались на глазах у окружающих». По мнению их общих знакомых, вначале «все у них было нормально», они «любили друг друга». Б. часто приезжала в офис к испытуемому, они отдыхали вместе. В семье же у В. отношения испортились, и его жена «сначала не понимала, в чем дело», пока зимой 1999 г. ей не позвонила Б. и сказала, что она и В. «любят друг друга». После этого Б. «стала звонить и говорить, как ей хорошо с В.», чем жену «сильно доводила». В. стал ночевать дома редко, хотя приезжал каждый день увидеться с ребенком.
Незадолго до случившегося В. заметил, что Б. стала «по-другому» к нему относиться. В ночь на 2 августа она позвонила ему и «дала понять», что он может к ней не приезжать. Тем не менее он поехал, «желая убедиться в ее измене и поставить точку в отношениях». Когда вошел в квартиру, то увидел мужчину, который, «как-то усмехнувшись, быстро ушел». Б. выглядела «пьяненькой и самодовольной», в тоне ее слышалась «неприкрытая издевка». Увидев «пиршество, интимную обстановку», зажженную свечу, коньяк, В. стал упрекать ее в предательстве. Хотел уйти, но Б. не отпускала, просила вернуться, говорила, что «все объяснит». Вернувшись, он «увидел разложенный диван», собрал свои вещи и снова ушел. Б. выходила за ним на улицу, он «выводил ее силой» из своей машины, а когда уже уезжал, она кричала вслед, что он «все равно приползет» к ней, а если «не уйдет от жены, то она заведет себе мужчину» (сведения со слов испытуемого, подтвержденные его показаниями, данными во время следствия). Испытуемый после ссоры долго не мог успокоиться, чувствовал себя плохо, сидел на улице. 3 августа Б. звонила жене В. и заявила, что «все равно заберет его», а если он сам не приедет, то она «покончит жизнь самоубийством», «отравится» (из показаний жены В.).
Как следует из материалов уголовного дела, В. обвиняется в том, что в ночь с 4 на 5 августа 1999 г. он во время ссоры с Б. нанес ей множество ударов руками и ногами, от которых Б. скончалась в больнице через день. 12 августа В. явился с повинной в милицию и в присутствии адвоката дал признательные показания, где подробно рассказал о ссоре 2 августа. Далее пояснил, что 4 августа у него был день рождения и он «весь день нервничал», «не мог найти себе места», «ездил по городу, не мог успокоиться, т. к. знал, что Б. угрожала самоубийством». Приехал к ней около 4 утра. Б. сказала, что он «испугался». Испытуемый «стал нервничать». А после ее слов «как мужчина он ничего не значит» у него «потемнело в глазах, голову сдавило», и «помнит только, что наносил ей удары руками по голове», «она ударила его по лицу», он «поймал ее руку, она вновь ударила», и он «стал бить ее». Затем «пришел в себя, когда сидел у стены». Увидел, что Б. «лежала у стены», он «стал приводить ее в чувство» – «полил водой», «отнес в ванную», «завернул в плед», «повез в больницу». Т. к. находился «на грани нервного срыва», то уехал на дачу. На допросе в тот же день В. «уточнил», что когда он приехал к Б., та сказала, что он «приполз», что «от нее недавно ушел мужчина», а над ним она «просто смеется». При этом «у нее началась истерика, и она начала бить его по лицу». Испытуемый «пытался отстранить ее, толкнул», потом «все слилось» – «голову стиснуло, и я, кажется, начал ударять ее тоже, при этом в моей голове звучало только, что она мне изменила, разбила мою жизнь, мою семью». Он заявил, что дальнейшие свои действия плохо помнит, «потому что что-то помутило разум», «стал терять контроль над собой» и «может только предположить», что его действия могли привести к смерти Б. Он сообщил, что умысла убивать не было, к потерпевшей он приехал по ее просьбе, когда вез ее в больницу, она была жива, и он 3–4 раза останавливался и делал ей искусственное дыхание.
Жена В. сообщила, что 4 августа В. несколько раз уезжал из дома, вернулся около 3 часов ночи, «посидел дома и вновь уехал». Затем звонил в 6 утра и говорил, что «сидит и ждет милицию» в медсанчасти. Около 7 часов он приехал домой и сказал, что «избил Б. и отвез ее в больницу». Позже жена с ним уехала на дачу. В. «все эти дни был подавленным», но она с ним «не общалась». Соседка потерпевшей в ту ночь «проснулась от шума», слышала «женский крик, раза три», «глухие удары», «падали стулья». Затем «включили громко музыку», «музыка играла минут 10, затем все стихло». Врачам МСЧ В. объяснил, что «поссорился с подругой и вышел», а «когда вернулся, обнаружил ее в ванной, подумал, что она отравилась таблетками, завернул ее в одеяло и привез в больницу».
По данному делу В. впервые был освидетельствован АСПЭК 27.08.99 г. Комиссия пришла к заключению, что у В. имеются остаточные явления травматического поражения головного мозга с астеническим синдромом, а в момент инкриминируемого ему деяния он находился в состоянии патологического аффекта.
Повторно был стационарно освидетельствован 06.10.99 г. Был демонстративен, подчеркивал свою жертвенность и упорно акцентировал неблаговидные черты потерпевшей. О случившемся говорил по-разному, уклончиво: то нанес несколько ударов, а остальное не помнит, то «у нее случилась истерика» и она набросилась на него, то «совсем ничего не помню». Испытуемому был установлен диагноз: «Психопатия по смешанному типу без явлений декомпенсации», и дано заключение о вменяемости.
Впоследствии испытуемый был освидетельствован дважды. В марте 2000 г. проходил стационарную комплексную ССПЭ, где он жаловался врачам на «видения приходящей по ночам потерпевшей», «голоса обвиняющие и зовущие». По мнению комиссии, у него имелась психопатия смешанного типа, в отношении содеянного было рекомендовано считать его вменяемым.
Затем испытуемый проходил амбулаторную комплексную СППЭ, где было дано заключение о том, что В. психическим расстройством не страдал и не страдает. Но в период совершения ООД, «в условиях выраженной фрустрации и смыслового барьера на фоне резидуальной органической недостаточности» у В. развилось «состояние эмоционального возбуждения с реактивной агрессией». При этом имеющиеся у него индивидуально-психологические особенности оказали существенное влияние на его сознание и поведение в криминальной ситуации и существенно ограничили его способность в полной мере осознавать значение своих действий и осуществлять их произвольную реализацию и контроль.
При настоящем обследовании в Центре.
Обстоятелен, склонен к детализации, однако анамнестические сведения дает избирательно, стараясь не касаться негативно характеризующих его фактов. Вначале насторожен, но если его не перебивают – переходит на сбивчивый непоследовательный монолог. Постоянно возвращается к теме отношений с потерпевшей, застревает на деталях, описывает в красочных подробностях, с трудом переключается на другие темы, не дает себя перебивать. Сообщает, что она «удивительно быстро изучила его слабые стороны», «обрела власть», «заставила постоянно испытывать вину». Конфликты начались, когда она начала настаивать на его уходе из семьи – она «закатывала истерики», «швыряла сумку на землю и в слезах убегала», в то же время его «переполняла жалость», когда она «как ребенок обхватывала его руками». При этом ее «экстремальные» чувства «пугали и шокировали», «казались нездоровым инстинктом».
О ссоре 2 августа и последующих событиях испытуемый дает сведения, уже изложенные во время показаний и предыдущих экспертиз. После ссоры «колотилось сердце, кипела горькая незаслуженная обида», «унижение». Утверждает, что следующий день совсем не помнит, он словно «вычеркнут из жизни». В отношении 4 августа – воспоминания обрывочные, «все время ждал, что она позвонит». Когда узнал от компаньона и жены, что Б. звонила и угрожала покончить с собой, повеситься или отравиться, то вспомнил, как однажды Б. после ссоры пыталась отравиться газом, и понял, «как это серьезно». Он долго «собирался с мыслями», бесцельно ездил на машине, «не мог найти себе места», «боролись обида и тревога», сомневался, ждал, когда «перестанет колотить». Наконец решился и поехал к ней, приготовив «слова любви и утешения».
Ее первая фраза «Ну что, приполз?» сразу «зазвенела в ушах». Он «пытался ее успокоить», призывал «опомниться». Но та «расходилась все больше», говорила, что если бы он приехал пораньше, то застал бы ее с «настоящим мужиком». Испытуемый детально пересказывает, как она «оскорбляла и унижала» его, «весь мусор выдала», «площадную брань». Утверждает, что после нескольких фраз «почувствовал шум в ушах», «видел, что она кричит, но слов уже не слышал». Ноги «стали ватные», «снизу пошла горячая волна до головы», голову «сдавило тисками, обнаружил, что говорить не может», в глазах «то темнело, то прояснялось». Видел ее лицо – «то приближалось, то удалялось», «мелькали крошечные кулачки», «вдруг перестал узнавать ее», «лицо было то знакомое, то чужое». Недоуменно твердит, что перед ним была «будто дьяволица», последнее, что видел, – «открывающуюся челюсть с кривыми зубами», «кривые клыки» будто «росли, искривлялись».
Дальше помнит, что открыл глаза и обнаружил, что сидит, его нога «неестественно вывернута». Не мог понять, где находится, было ощущение, словно «птица перенесла куда-то и бросила». Перед глазами плыли «темные пятна». Поднялся с трудом, «не было сил», «затылок ломило», «все кружилось», ноги «подламывались», прошел несколько шагов, упал возле лежащей женщины, «узнал ее». Затем «сообразил, что это ее квартира». Первое, что пришло в голову, – «она притворяется», «заигрывает». Говорит, что «щекотал ее кисточкой от пледа», клал то на постель, то в теплую ванну. Решил, что она «слишком долго упрямится», и сообщил, что уходит. На улице «подумал, что она наглоталась таблеток, чтобы его попугать, и поэтому заторможенная». Вернувшись, сразу увидел на столе «гору таблеток». Перекинул Б. через колено, «чтобы вытошнило». Уверяет, что музыки не слышал – «все спрашивают о какой-то музыке, не было ее». Решил ее «отвезти купаться, на свежий воздух». Лишь на реке «растерялся», потому что «она не выходила из машины», «испугался» и «решил искать больницу». Приехав из больницы, лег спать, т. к. чувствовал сильную усталость, болела голова. Днем отвез жену на дачу и там «все время спал». Свои показания в милиции объясняет тем, что уже знал, что Б. скончалась от травмы, и «раз там никого не было, значит, кроме меня, никто ударить не мог».
Охвачен создавшейся ситуацией, растерян, твердит: «Не мог я убить любимую женщину», недоумевает, «что это за затмение нашло», как мог «столько ударов нанести, зачем?», «когда даже говорить не мог, ноги ватные». На будущее конкретных планов нет, декларирует пассивное нежелание жить. Испытуемый эмоционально ригиден, застреваем, демонстративен, эгоцентричен. Фиксирован на сложившейся ситуации. Настроение снижено. Мышление прямолинейное, ближе к конкретно-образному, замедленное по темпу.
Как видно из анамнеза, у В. в пубертатном и постпубертатном периоде вышли на первый план и закрепились свойственные ему с детства патохарактерологические черты реактивной лабильности, эмоциональной неустойчивости с аутохтонными колебаниями настроения и склонностью к застреванию на негативных переживаниях, к их накоплению. В детстве он часто менял увлечения и интересы, затем – места учебы и работы, ему долго не удавалось найти для себя подходящий род занятий, создать семью. Стремление к признанию сочеталось у него с подчиняемостью, несамостоятельностью, неустойчивой самооценкой, чрезмерной боязнью препятствий и чувствительностью к оценкам окружающих. В сложных ситуациях у него легко возникали психогенные реакции с демонстрацией суицидальных намерений и конфликтным поведением, снижением адаптации (госпитализации в психиатрическую больницу, привлечение к уголовной ответственности за хулиганство). Однако приблизительно к 35-летнего возрасту у него наступила достаточно устойчивая компенсация.
При настоящем клиническом психиатрическом обследовании у В. были выявлены неоднородные патохарактерологические черты. В личности В. дисгармонично сочетаются эмоциональная неустойчивость и ригидность, напряженность, застреваемость, склонность к кумуляции аффекта с отставленной его разрядкой; сензитивность, тревожность и эгоцентричность, некоторая внушаемость, зависимость от оценки окружающих с тенденцией перекладывать на них ответственность, а также нерезко выраженная церебрастеническая симптоматика (истощаемость, вегетативная неустойчивость и т. п.). Эти личностные особенности не исключают вменяемости, но дают все основания констатировать у него расстройство личности смешанного типа.
Как же следует расценить состояние испытуемого в момент правонарушения? Этому состоянию, как известно из показаний свидетелей и со слов самого В., предшествовал двухдневный период аффективного напряжения с переживанием фрустрации, обиды, негодования, с присоединившимися затем мучительной тревогой и сомнениями – все это астенизировало и депримировало испытуемого. После нанесенного ему оскорбления у него возникло внезапное чрезвычайное напряжение аффекта, сопровождавшееся вазовегетативной бурей («голову сдавило тисками, в глазах потемнело», волна «ватной слабости, жара пошла с ног, ударила в голову»), на высоте которого наблюдалось кратковременное глубокое расстройство сознания, с явлениями фрагментарного и искаженного восприятия окружающего («лицо отдалялось и приближалось», «искажались клыки», «в глазах то темнело, то прояснялось»), что сопровождалось неадекватными, стереотипными агрессивными действиями с выключением обычных волевых задержек и полной амнезией своих действий. Нелепые последующие действия по отношению к потерпевшей («щекотал», «окунал в ванну», «возил купаться», «делал искусственное дыхание», сообщал о ее самоотравлении) объясняются наблюдавшимся у В. состоянием растерянности с дереализационными переживаниями, дезориентировкой («не понял, где я, кто это») и сужением объема восприятия (бросилась в глаза «гора таблеток» на столе, а «пятен крови не видел, музыки не слышал») наряду с попыткой психологически «домыслить» ситуацию («наверное, пока я был без сознания – наглоталась таблеток, чтобы попугать»). Переживанием растерянности и аффектом недоумения объясняется и неопределенность показаний испытуемого во время следствия («наверное, ударил тоже»). Состояние это вначале сопровождалось недолгим, но резким психофизическим истощением («разламывалась голова, ноги не держали»), которое через несколько часов возобновилось в виде неглубокого, но продолжительного астенического состояния. Таким образом, в момент инкриминируемого ему деяния у испытуемого развилось кратковременное психическое расстройство в ответ на интенсивную психическую травму в форме сумеречного помрачения сознания (патологического аффекта), лишавшее В. возможности осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий и руководить ими.
Указанное расстройство по МКБ-10 можно квалифицировать как тяжелую реакцию на острый стресс (F43.02). Симптомы расстройства возникли в ответ на воздействие стрессора, отвечали критериям генерализованного тревожного расстройства (сердцебиение, дрожь, дереализация, прилив жара, чувство психического напряжения) и сопровождались сужением внимания, дезориентацией, гневом, неадекватной активностью.
При настоящем обследовании у В. были обнаружены признаки клинически выраженной реактивной депрессии: снижение фона настроения, замедление мышления, снижение двигательной, речевой и побудительной активности, утрата личностной позиции с чувством собственной беспомощности и неполноценности, а также пессимистичность, безынициативность, подавленность с фиксацией на ситуации, со стойкими воспоминаниями и «оживлениями» ситуации стресса в навязчивых реминисценциях и повторяющихся сновидениях. Депрессия развертывалась постепенно: от некоторого снижения настроения и тревоги в первые недели после совершения О ОД до подавленности, фиксированное™ на ситуации со снижением темпа мышления, речедвигательной и побудительной активности, с появлением аффекта витальной тоски во время настоящего обследования. Обращает на себя внимание, что «ключевым депрессивным переживанием» здесь является не столько следственная ситуация, сколько само ООД и бесплодные попытки интериоризировать случившееся («как я мог это сделать», «зачем, как я буду с этим жить»), что может косвенно свидетельствовать о пережитом испытуемым состоянии измененного сознания в момент правонарушения.
Т.П. Печерникова, Н.В. Лазько, H.A. Качнова
Патологический аффект в практике судебно-психиатрической экспертизы[15]
Поделиться книгой: