Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Семья Берг - Владимир Юльевич Голяховский на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Трехэтажный дом № 21 по Спиридоньевской улице, где жила семья Берг, был построен в начале XIX века и принадлежал генералу Раевскому, герою Отечественной войны 1812 года. В советское время, в 1938 году, к дому пристроили два этажа с так называемой коридорной системой, безнадежно испортив его архитектуру. В ту самую осень был арестован отец Лили, профессор военной истории Академии имени Фрунзе Павел Борисович Берг. До ареста он успел получить трехкомнатную квартиру в новом доме на Каляевской улице, но прожил в ней меньше года. Теперь, через шестнадцать лет, его реабилитировали «за отсутствием состава преступления» и он вернулся из лагеря в семью. Но уже не в ту большую квартиру, а в тесноту маленькой комнатки в коммунальной квартире дома на Спиридоньевке,

Лиля не помнила прежнюю большую квартиру, их выселили оттуда, когда ей было шесть лет. И отца она тоже почти не помнила. Смутно сохранился в памяти ребенка образ крупного мужчины с орденом на груди, и почему-то запомнились стихи-шутка, которые она выучила за ним наизусть:

Жили-были три китайца: Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрак-Цидроне; Жили-были три китайки: Ципа, Ципа-Дрипа, Ципа-Дрипа-Лимпампони; Вот женился Як на Ципе, Як-Цидрак — на Ципе-Дрипе, А Як-Цидрак-Цидрак Цидроне — На Ципе-Дрипе-Лимпампоне.

Она представляла себе отца только по одной его юношеской фотографии и еще — как романтический образ из рассказов матери. Но, конечно, мама не все ей рассказывала, да и сама не все знала. В действительности: Лиля не знала своих корней, как не знали их многие люди. Не потому, что не интересовались ими, а просто время было такое, что люди многое скрывали друг от друга и боялись много вспоминать. Но как в капле воды отражается целое небо, так история жизни ее отца отражала историю преобразования всего русского общества. Это было удивительное превращение провинциального еврейского мальчика в русского интеллигента новой формации.

* * *

Павел Берг, на одиннадцать лет старше своей жены Марии, прожил опасную и тяжелую жизнь революционера и военного, типичную для России начала XX века.

Предки Павла Берга получили в конце XIX века «Высочайшее соизволение» переселиться из литовского городка Ковно в город Рыбинск на Волге. Рыбинск до недавнего времени был небольшой рыбной слободой с главной достопримечательностью — Спасо-Преображенским собором.

Но в 1870 году туда провели железную дорогу — «чугунку», и Рыбинск стал развиваться как большой речной порт, связанный с прибалтийскими городами и Петербургом. Соблазнившись перспективой, подались туда предки Павла и еще несколько еврейских семей: там можно было открыть «дело» (завести «гешефт» — на идиш) и накопить хоть немного денег. А это была их заветная мечта: жить хоть и впроголодь, но копить. Дед Павла Берга, ребе Шлома Гинзбург, главный раввин маленькой синагоги, часто повторял семье: «Богатеет не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто мало тратит».

У двух его сыновей было по несколько детей, и среди них мальчики — Шлома и Пинхас, двоюродные братья. Шлома был на два года старше, невысокий брюнет, полноватый, юркий и смешливый. Он всегда опекал младшего братишку Пинхаса, высокого и худого рыжеватого блондина, сильного, но не очень расторопного.

Жили евреи в нужде, и их снедала обида от чувства национальной отверженности. Русскому населению Рыбинска они были совершенно чужды, поэтому и жили они обособленно, на окраине, среди своих, как в гетто. Община крепко держалась национальных и религиозных традиций: евреи ели только кошерную пищу, освященную раввином, строго соблюдали субботы, молились по много раз в день. Под черными шляпами мужчины носили шапочки-кипы, с висков свисали длинные пейсы, одевались они в длинные черные пиджаки — лапсердаки. Многие женщины стригли волосы наголо и носили самодельные парики, прикрытые темными косынками, рожали множество детей, половина из которых умирала, не дожив до года, но остальных заботливо выхаживали.

Мужчины занимались торговлей и ремеслами, женщины стряпали на большие семьи и обязательно зажигали субботние свечи — в Библии сказано, что Мессия придет только тогда, когда все еврейские женщины во всем мире зажгут свечи. А Мессию надо ждать, он избавитель и принесет искупление. Искупление чего? Во всяком случае, тогда евреи смогут вернуться на свою святую землю, в древний Израиль, из которого их изгнал римский император Адриан почти две тысячи лет назад. И когда они вернутся туда, наступит мир во всем мире.

Шлома и Пинхас тоже носили кипы и пейсы. По-русски они говорили с некоторым трудом, их первым языком был идиш — язык их дальних предков, европейских евреев. Он сформировался в X–XI веках как жаргон немецкого языка с включением многих слов из древнего иврита и языков тех стран, где поселялись евреи. По традиции мальчикам с пяти-шести лет полагалось учиться в начальной еврейской школе «хедер», в доме раввина-учителя — меламеда. Шлома и Пинхас сидели в тесной и душной комнате меламеда, читали только Тору, первую часть Библии и Талмуд. Многое полагалось учить наизусть.

А вокруг все громче бурлила жизнь взбаламученной волнениями и войнами России, и ветры либерализации общества долетали уже до Рыбинска. Все больше нового, нетрадиционного и непривычного внедрялось в еврейский быт. Обоим мальчикам становилось все теснее жить под надоевшим давлением религиозных традиций, они любили читать русские книги, и их не удовлетворяло сугубо религиозное образование.

* * *

Был в рыбинской классической гимназии учитель словесности Александр Адольфович де Боде, происходивший из обрусевшей французской семьи. Начало русской ветви семьи положил когда-то оставшийся в России после наполеоновской войны 1812 года пленный француз. Учитель Боде (так он и подписывался, без частицы «де») принял православие и был большим русским патриотом. Когда в начале Первой мировой войны из Рыбинска отбывали на фронт эшелоны солдат, а на железнодорожной станции оркестр играл гимн «Боже, царя храни» и «Прощание славянки», Боде, в нарядном учительском сюртуке, с орденами Святого Станислава и Святой Анны, приходил с группой гимназистов провожать эшелоны. Он заметил, что на платформе всегда стоят два еврейских подростка. Держались они изолированно, украдкой поглядывали на группу гимназистов и с энтузиазмом махали уезжающим солдатам. Других евреев в толпе не было.

Однажды Боде подошел к этим ребятам и заговорил с ними. Шлома и Пинхас относились ко всему русскому и официальному недоверчиво и настороженно, к тому же им никогда в жизни не приходилось разговаривать с таким важным господином. Они были смущены и, похоже, приготовились к отпору.

— Я вижу, мальчики, вам нравится провожать русских солдат, которые уезжают на войну.

Чернявый, который выглядел постарше и был пониже ростом, сказал, как будто защищаясь:

— А что же, мы с братом хоть и евреи, но тоже считаем себя патриотами России.

Высокий блондин мрачно пробубнил:

— Когда подрастем, и мы пойдем воевать против немцев.

Боде понимал, что тон ответов связан с особенностями отношения к евреям в обществе, и примирительно сказал:

— Конечно, вы такие же граждане России, как все мы. Ваши патриотические чувства очень похвальны. Можно ли у вас спросить, какое вы образование получаете?

Старший опять проявил инициативу, ответив уже спокойней:

— На самом деле никакого настоящего образования мы не получаем.

Младший буркнул, опустив голову:

— В хедере мы читали Тору, а больше ничего не выучили.

Оба мальчика, стесняясь, украдкой разглядывали его мундир с золотыми пуговицами и ордена на груди. Старший осмелился робко спросить:

— Извините, ваше превосходительство, можно вас спросить — вы статский генерал?

Боде улыбнулся:

— Нет, нет, я не генерал, я преподаватель словесности в классической гимназии.

Оба открыли рты от изумления.

— В гимназии? Вы учитель, вы учите гимназистов? Вот бы нам тоже поучиться в гимназии.

Младший с грустью добавил:

— Так ведь не принимают же, потому что мы евреи.

Боде решил их подбодрить:

— Если вам по-настоящему хочется учиться, надо все равно к этому стремиться. Есть много примеров успешных евреев: есть евреи-доктора, есть евреи-адвокаты. В первую очередь, вам самим надо читать побольше.

— Мы читать любим, только не знаем, где книги доставать.

— Если позволите, я вам помогу. Вы приходите в нашу гимназическую библиотеку: я скажу там, чтобы вас записали.

— В гимназическую? Это в самой гимназии? Вот хорошо бы! Спасибо вам, ваше превосходительство.

— Как вас зовут?

— Мы оба Гинзбурги, я Шлома, а он вот — Пинхас.

— Когда придете, скажите, что вас прислал учитель Боде, Александр Адольфович. Запомнили?

* * *

На следующий же день ребята в первый раз робко вошли в большое здание рыбинской классической гимназии, которое они раньше видели только издали. В высоком просторном вестибюле у двери стоял бородатый швейцар в мундире с золотыми галунами. Увидев, как мальчики нерешительно оглядываются по сторонам в поисках библиотеки, швейцар строго спросил:

— Чего изволите?

— Нам в библиотеку.

— Вам не положено, вы не гимназисты.

— Нам учитель Боде разрешил.

— Ага, его превосходительство Александр Адольфович. Сам разрешил?

— Сам.

— Тогда извольте идти в ту дверь.

Они никогда не бывали раньше в таком большом и красивом зале. По стенам на солидных дубовых полках стояли бесчисленные ряды томов в кожаных переплетах. Посреди зала были расставлены освещенные столы, за которыми сидели, занимаясь, несколько гимназистов.

Строгая и чопорная библиотекарша в пенсне, затянутая по шею в серую блузку, была, очевидно, предупреждена. Увидев их, она приложила палец ко рту и сама заговорила шепотом, чтобы не нарушать тишины:

— Да, да, господин Боде говорил мне про вас. Вы Шлома и Пинхас? Я дам вам книги. Но имейте в виду, что книги даются не больше чем на две недели, должны быть возвращены строго в срок и обязательно в таком же состоянии, в каком были выданы. Какие книги вы хотите взять?

Ребята растерялись, глядя по сторонам на полки: выбор был слишком велик. Библиотекарша улыбнулась:

— Вот вам список книг, выбирайте из него. На первый раз дам каждому из вас по одной книге. Если вернете их в срок и в прежнем состоянии, тогда смогу дать каждому по две.

Занимавшиеся за столами гимназисты с любопытством посматривали на двух ребят. Пока они выбирали из списка, водя по нему пальцами и перешептываясь, в библиотеку заходили другие гимназисты и тоже на них косились.

Шлома выбрал книгу по занимательной математике, а Пинхас — историю Древнего Рима. Бережно держа книги под мышками, они вышли в вестибюль, где их сразу окружили несколько гимназистов.

— Мы вас знаем, нам учитель, господин Боде, говорил про вас. Он сказал, что вы любите читать. Не стесняйтесь, приходите почаще.

Гимназисты были настроены дружелюбно, но вид ребят их удивлял:

— А что это такое у вас — волосы пучками висят с висков?

— Это пейсы.

— Зачем они?

— Сами не знаем. Так полагается носить.

— И тюбетейки эти полагаются?

— Это ермолки, кипы. Тоже полагаются.

— А без них вы не будете евреями?

— Почему не будем? Мы и без них останемся евреями.

— Приходите еще. Если что надо, мы вам поможем.

Доступ к книгам открывал ребятам мир знаний, а доступ в гимназию открывал им окружающий мир, который оказался не таким чуждым и враждебным, как им представлялось. Так получилось, что встреча с учителем гимназии Боде дала двум робким еврейским мальчишкам толчок к развитию. Побывав несколько раз в библиотеке, они взбунтовались, первым делом сами отрезали друг другу ножницами пейсы и перестали носить на голове ермолки-кипы. Родители были в ужасе:

— Что вы наделали? Теперь вас не отличить от русских мальчишек.

— Вот и хорошо, мы и не хотим от них отличаться.

* * *

А на городской вокзал Рыбинска теперь стали прибывать поезда с тяжелоранеными солдатами и офицерами. Учитель Боде ходил встречать эти поезда тоже и постоянно видел там двух еврейских подростков, но теперь ему были заметны и изменения в их внешнем виде. Когда он с ними заговорил, они уже не так стеснялись, стали более разговорчивыми.

— Спасибо вам, ваше превосходительство, что разрешили нам книжки читать.

— Что же вы читаете?

— Я люблю читать книжки по физике, химии и математике, — отвечал старший.

— А мне больше нравятся книги по истории. Очень интересные, — вторил ему младший.

Боде время от времени писал стихи и однажды, для поднятия духа русской армии, написал нечто вроде гимна:

Вставай, страна огромная, Вставай на смертный бой, С германской стой темною, С тевтонскою ордой.      Пусть ярость благородная      Вскипает, как волна,      Идет война народная,      Священная война. Пойдем ломить всей силою, Всем сердцем, всей душой, За землю нашу милую, За русский край родной.      Не смеют крылья черные      Над родиной летать,      Поля ее просторные      Не смеет враг топтать! Гнилой тевтонской нечисти Загоним пулю в лоб, Отребью человечества Сколотим крепкий гроб.      Вставай, страна огромная,      Вставай на смертный бой      С германской силой темною,      С тевтонскою ордой.

Учитель музыки в гимназии подобрал для текста мелодию, гимназический хор разучил это сочинение и приходил его петь на платформу вокзала. Боде дирижировал хором. Песня нравилась и солдатам, и публике. Братья Гинзбурги тоже приходили и подпевали хору, стоя в стороне. Как-то раз Боде подозвал их:

— Вы знаете слова?

— Наизусть, ваше превосходительство.

— Тогда становитесь в хор и пойте вместе с нами.

— В хор? С русскими гимназистами?

— Ну да, в наш гимназический хор.

В следующий раз они уже пристроились к линии хора. Многие гимназисты уже были с ними знакомы, ничуть им не удивились, заулыбались, — и еврейские мальчики с гордостью почувствовали себя как бы причастными к гимназии.

Семья раввина Гинзбурга видела, что Шлома и Пинхас все больше отбиваются от рук. И однажды оба они решительно заявили:

— Мы хотим учиться в гимназии.

Для родителей это был новый шок:

— В гимназии? Вы хотите учиться в гимназии, с русскими мальчишками?

— Да, в гимназии, с русскими мальчишками.

Для еврейских семей это было несбыточной фантазией и неслыханной дерзостью. Но отцы обоих мальчишек уже и сами немного отходили от традиций, не всегда ели только кошерную еду, не носили белых шнурков «цицис», висящих из-под пиджаков, иногда даже не надевали шапочки-кипы. Они пошли советоваться со своим отцом, раввином Шломой Гинзбургом.

Седобородый старец был раввин хасидского толка «хабат»[1], одной из самых строгих сект, прозванной «любавической» по местечку Любавичи в Белоруссии, где она зародилась. Хасиды имеют только одну программу — строго придерживаться еврейских традиций. И вот теперь он жил в российской глубинке, окруженный «гоями», то есть неевреями, и видел, как его мир начинает рушиться все больше и больше. Вай, вай! — приходит конец многим еврейским традициям. Сам он не поддастся: он проводит все время в молитвах — молится по шесть раз в день, постоянно читает Талмуд и Тору, которую за всю жизнь выучил наизусть.

Сыновья спросили:

Как мне быть с моим Шломой?

— Как мне быть с моим Пинхасом?

Дед-раввин долго молчал, бормотал что-то про себя, ничего прямо не отвечал. Про себя он думал, что все традиционные еврейские каноны рушатся, что нет никаких сил сдержать напор новых сил. Сыновья ждали его ответа. Он сказал:

— Что бы они ни делали, пусть всегда помнят: богатеет не тот, кто много зарабатывает, а тот, кто мало тратит, — и отмахнулся. Сыновья приняли это за знак согласия, а может быть — отчаяния.



Поделиться книгой:

На главную
Назад