Остаюсь на зимовку (Охота пуще неволи. Трудный сезон)

Но и сегодня мне все-таки пришлось еще попотеть, ведя катамаран по лабиринту прибрежных камней, особенно на первом километре. Потом стало проще, если не считать нескольких новых препятствий в виде лежавших поперек реки деревьев, которые упали в нее с подмываемых водой берегов.

В полдень я подошел к галечной косе, расположившейся почти напротив устья Дялингды. Здесь я намеревался поставить избушку. Оставалось пройти метров 500. Но меня остановил заливчик, подернутый льдом, острым как бритва. Я попытался его разбить, однако он уже был прочным. Пройти по нему тоже нельзя было: не выдерживал меня. Ну, да ладно. Поставлю избушку здесь. Полез наверх выбирать место для избушки. Склон оказался крутым и высоким. Поднялся метров на 40, прежде чем нашел более или менее горизонтальную площадку. Тут же обнаружил источник. Это хорошо, потому что спускаться к реке за водой — одно мучение. Да и тропы не будет, которая могла бы привлечь нежелательных посетителей. Я имею в виду туристов, которые летом будут проплывать здесь.

8 октября

Строительство избушки — ответственный момент. Умение поставить зимовье для профессионального охотника не менее важно, чем умение охотиться. Любой промысловик начинает свою карьеру именно с этого. И от того, насколько изба соответствует климатическим условиям данной местности, зависит не только успех промысла, но и жизнь охотника. Я начинающий охотник и никогда ранее не строил избушек, но, отдавая себе полный отчет в ответственности момента, еще в Москве детально продумал весь процесс строительства. Получилось, что за неделю я смогу спокойно управиться с этим делом.

Работа двигалась быстро, поскольку мне не приходилось гадать после каждого процесса, что делать дальше. Я работал с восхода солнца до заката. На приготовление пищи времени у меня уходило мало, так как я пользовался концентратами. И все-таки мне казалось, что можно было бы строить еще быстрее. Причиной спешки были ночные морозы. В первую ночь температура опустилась до −6°, во вторую — до −12° , в третью — до −15°. Правда, днем солнце восстанавливало положительную температуру, но в студеные ночи под открытым небом нормального отдыха не получалось. От палатки я отказался в первую же ночь, так как в нее не помещалась печка. Пришлось соорудить простой навес — нечто вроде просторного шалаша, поставить там печь и коротать ночи около нее, непрерывно поддерживая огонь. Конечно, я понимал, что обогреваю мировое пространство, но все же часть тепла перепадала и мне. Разумеется, я и не помышлял раздеваться. Влезал в мешок одетым. И странное дело, я высыпался, несмотря ни на что. Подложив в печку очередную партию дров, я мигом засыпал — усталость брала свое — и просыпался как раз к моменту следующей заправки: видно, холод заставлял меня проснуться. Вот так и проходили ночи. Конечно, если бы я спал не на земле, а на нарах, было бы все-таки теплее. Но до них никак руки не доходили. И так я работал на пределе. С утра я принимался за валку леса. Затем распиливал его на бревна, очищал от сучьев и коры, тащил к месту стройки, (я не хотел оголять лес вокруг дома, поэтому валил деревья подальше) наконец водружал на место, предварительно обложив мхом и подгоняя, чтобы не было щелей.

На пятый день я принялся за крышу и впервые после этого поспал по-человечески — в натопленной избе и на нарах.

В последующие дни я делал двери, окна, накрывал крышу дерном. Дерн здесь мощный, сантиметров до 25, и влажный. Куски хочется брать побольше, поэтому я надрывался из последних сил. Помню, даже когда занимался в студенчестве штангой, никогда не поднимал таких тяжестей, как при перетаскивании и подъеме на крышу дерна.

Сегодня я последний раз работал с бензопилой. Изба построена, дрова заготовлены. Я стаскал их к дому и уложил в поленницу, которую сделал в виде буквы П. В середине ее я растянул на каркасе свою палатку. Теперь она у меня будет служить подсобным помещением, где можно сложить все свое барахло, чтобы не загромождать избу. Барахла набралось много: канистры, бензопила, кой-какой плотницкий инструмент, продукты (хлеб в полиэтиленовых больших мешках, сгущенное молоко, крупы, масло, картошка), а также запас расколотых дров. Когда начну охотиться, буду вешать здесь птицу.

Перед входом в избушку также соорудил нечто в виде тамбура, чтобы дверь не выходила сразу на улицу, то бишь в тайгу. Этот тамбур будет предохранять и от снежных заносов, и от холода, поскольку в нем формируется свой микроклимат, промежуточный между открытым воздухом и помещением.

9 октября

Вот теперь, когда изба построена, я могу спокойно переходить к следующему этапу своей охотничьей жизни. До начала пушного сезона осталось совсем немного — 10–15 дней. А мне надо заняться еще заготовкой мяса: без приманки соболь в капкан не пойдет. Да и сам я уже истосковался по свежатине. Эта стройка связывала меня по рукам и ногам. Теперь, слава богу, все позади. Но у меня в устье Хурингды осталось еще много вещей, в том числе и продукты (хлеб, крупы, картошка). Ведь с собой я в прошлый раз взял только самое необходимое. Придется сначала потаскать вещи. Зима на носу, а у меня здесь ни лыж, ни капканов.

Впрочем, зима что-то не торопится. Еще позавчера подул ветер с юга. Снег начал таять. Правда, в основном на солнечной стороне, а у нас он пока еще лежит, но температура неуклонно поднимается вверх, держась все время выше 0°, даже ночью. Сегодня она поднялась до 8°. Немыслимая вещь! Шуга сошла совсем. Только забереги в тихих заводях говорят об октябре. В прошлом году в это время на реке уже устанавливался лед, и по нему можно было ходить. Странная нынче осень: то ранние морозы, то затянувшаяся оттепель. Если так и дальше пойдет, то я смогу ходить за вещами по берегу. Пока же вынужден идти по тайге. Это очень трудно. В лесу мох такой глубокий, что нога тонет в нем почти по колено. Поэтому колени приходится поднимать чуть ли не до подбородка. Шаг получается короткий, а сил затрачивается много. По берегу идти гораздо легче. Но сейчас, пока камни покрыты снегом, это очень опасно: можно поскользнуться. Так что лучше переутомиться, чем поломать ногу или свернуть шею. Конечно, прогулка по тайге имеет и положительные моменты: я могу здесь встретить дичь. В путь я двинулся сразу после завтрака. Не успел отойти и километра, как услышал пересвист рябчиков. При моем появлении выдали себя перепархиванием на другие деревья. Рябчик — плохой летун, далеко не отлетает и летит только по прямой. Так что всегда можно настичь его. Их было всего три, и все три оказались в моем рюкзаке. В приподнятом настроении пошел дальше. Шел вдоль реки у самого обрыва и постоянно встречал следы соболя и белки. Одновременно намечал места, где буду ставить капканы.

Обратно шел почти три часа: измучился вконец. Все-таки при собственном весе 60 килограммов тащить груз в 25 килограммов тяжело. Я и так уже старался равномерно распределить поклажу — взял два рюкзака и один из них повесил на грудь, чтобы не сгибаться в три погибели.

Возвращаясь той же дорогой, вспугнул еще двух рябчиков. За одним пришлось лезть на огромный кедр — он застрял там в ветвях после выстрела. Это ничего. Главное — птица в тайге есть. Значит, голодать не придется. Я и глухарей вспугивал несколько раз. Только замечал их слишком поздно, когда они снимались с деревьев, испугавшись меня. Собака же моя совершенно не умеет охотиться. Носится по лесу, в возбуждении одурманенная новыми запахами, но что делать при виде птицы или зверя, не знает. Для лайки она что-то слишком молчалива. За все время я ни разу не слышал ее лая. Конечно, любую охотничью собаку надо учить охоте, будя в ней природные инстинкты. Лучше всего это делать в своре. Там они быстро перенимают друг у друга нужные навыки. Но у меня этой возможности нет. Придется учить иначе, по методу «кнута и пряника», чтоб выработать в ней целенаправленный поиск.

Вернувшись домой, я сварил себе целую кастрюлю картошки «в мундире» и ел ее с хлебом, который макал в подсолнечное масло. Такого блаженства я давно не испытывал. Картошка замерзла и стала сладкой. Я оставил ее на воле. Так она не испортится.

В этот вечер я уже больше не работал. Лежал и слушал свою «Спидолу», которую повесил на стену у изголовья. Так что стоит лишь протянуть руку — и ты в курсе всех новостей планеты.

10 октября

Погода отличная — тепло и солнечно, просто удивительно. Воздух приносится ветром такой теплый, будто специально где-то по пути прогревается. Я даже решил пофотографировать. Запечатлел избу, заодно и себя.

Затем взял спиннинг, тозовку и направился к реке попытать счастья в рыбалке. Мальчик побежал лесом вдоль обрыва. Не успел я пройти и 100 метров, как неожиданно услышал одиночный лай. Этот молчаливый пес напрасно не лает, тем более что такое пока случилось впервые. Поэтому, бросив спиннинг, я взял направление и осторожно двинулся на лай, внимательно всматриваясь в чащу. Действительно, вскоре я усмотрел на лиственнице силуэт глухарки. Собаки внизу не было. Вот что значит необученный пес. Он должен сидеть и облаивать дичь, пока не подойдет охотник не подстрелит ее. Но этот никогда не охотился и, естественно, не знает, что надо делать, обнаружив в лесу достойную внимания живность. Даже лай его был всего лишь непроизвольной реакцией на недоступность жертвы и выражал бессильную досаду. Только и всего. Надо во что бы то ни стало поощрить в собаке этот лай, чтоб она знала, что я всегда готов, услышав его, прийти ей на помощь и добыть недоступную для нее дичь.

Чтобы не вспугнуть глухарку, я пригнулся и почти на четвереньках начал подходить к лиственнице. Она меня заметила, но не сошла, так как глухари в отличие от рябчиков не боятся собак, а мой вид больше напоминал четвероногое животное. Глухарка даже недовольно закудахтала, когда я подошел слишком близко. Не вставая, я прицелился и выстрелил. Попал, но пуля, видно, прошила лишь крыло, и глухарка не упала, а, кудахча, перешла на другой сук. Я снова выстрелил и явно промазал: птица продолжала сердито ворчать, переминаясь с ноги на ногу. Очевидно, я сильно волновался. Рябчиков мне удается снимать с любого доступного расстояния и с первого выстрела, несмотря на их гораздо меньшие размеры. Я глубоко вздохнул, успокаивая себя, и только с третьего выстрела добился своего — птица, кувыркаясь, полетела вниз.

Наконец, подбежал пес и начал с остервенением душить добычу. Я дал ему эту возможность, зная, что впоследствии он будет готов часами сидеть под деревом, облаивая дичь и зазывая охотника, чтобы ощутить сладость добычи. Правда, Мальчик не совсем правильно понял меня, решив, что я отдаю ему глухарку насовсем. Когда я попытался забрать птицу, он схватил ее и бросился в сторону. Пришлось догонять и внушать ему слово «нельзя». Кажется, он не обиделся на меня. Ведь у собак свои законы, по которым прав всегда бывает сильнейший. Потому и он был вынужден, соблюдая субординацию, отдать мне добычу. Но чтобы поощрить на будущее его поиск, я все-таки отрезал и отдал ему шею. Он проглотил ее, почти не разжевывая. Любят собаки боровую дичь. Отнеся птицу в палатку и подвесив ее вместе с рябчиками, я не отказался от затеи порыбачить и снова направился тем же путем к реке. Прошел 100 метров — и вдруг опять лай.

Ага, значит, пес понял, что к чему. Способный «парень». На огромной лиственнице, что стояла у самого обрыва, я увидел глухаря и глухарку. Редкий случай. Обычно они живут отдельно. Снова я изобразил из себя вторую собаку и устремился к лиственнице. Увлекшись, я не заметил еще двух глухарей, которые расположились на моем пути и сошли только, после того, как я чуть не наступил на них. Но далеко не отлетели, а уселись на ту же лиственницу, под которой, деловито все обнюхивая, шнырял Мальчик в ожидании меня. Я присел, отдышался и только после этого, тщательно прицелившись, выстрелил. Огромный глухарь, ломая сучья, полетел вниз. Пес кубарем скатился с обрыва и стал так рьяно душить и рвать птицу, что я начал опасаться за глухаря. Крикнув собаке «Нельзя!», выстрелил в другого. Он замахал крыльями, отлетел метров на 50, а потом вдруг рухнул вертикально вниз. Новый выстрел отвлек Мальчика. Он уже знал, что после выстрела сверху падает птица, которую позволено трепать. И поэтому, увидев нового глухаря, бросился к нему. Я был доволен собакой. Мальчик вел себя именно так, как нужно. Собака всегда должна бежать на выстрел. Охотники часто этим пользуются, когда хотят отозвать к себе слишком увлекшегося охотой пса. Зов по имени обычно остается в таких случаях безрезультатным, ибо у собаки он рефлекторно связан лишь с получением пищи. Но инстинкт охоты у охотничьих собак развит сильнее всех остальных инстинктов. Поэтому только звук; выстрела, связанный в ее сознании с близкой жертвой, может отвлечь ее от охоты, которая в данном случае нежелательна. С другой стороны, если собака взяла нужный след, тут уж надо воздержаться от нежелательных выстрелов, чтоб не отвлекать ее.

Обратно я решил пойти берегом реки. И тут неожиданно сделал открытие. На осыпном обрыве, подмываемом рекой, виднелись многочисленные следы глухарей. Так вот почему их сюда тянет! Они здесь, оказывается, собирают камешки, чтоб обновить «жернова» в желудках для переваривания грубой зимней пищи. Я много раз слышал, что боровая дичь собирается на береговых отмелях для сбора камешков, но ни разу не видел этих излюбленных ими мест. И вот одно из них передо мной. Да, можно считать, что мне здорово повезло. Жаль только, что слишком поздно я его обнаружил, ибо удачнее всего охота на таких россыпях в основном в сентябре.

В этот день я так и не порыбачил.

15 октября

Погода испортилась неожиданно, за одну ночь. Утром на следующий день после охоты на глухарей пошел обложной дождь.

Температура немного упала, но продолжала оставаться положительной. В дождь, да еще обложной это значит длительный, — из избы можно не выходить. Вся живность в такое время прячется, и на охоту идти бесполезно. Да и что за удовольствие мокнуть? В такую погоду каждая веточка норовит обдать тебя целым каскадом брызг. Промокнешь в одно мгновение. А ведь в лесу уже лежит снег.

И я сидел дома. Сначала думал, что это дня на два, но пришлось томиться целых пять дней. Первые дни у меня еще была работа — чинил лыжи, которые треснули вдоль при транспортировке в самолете, затем делал сумки для приготовления в них пахучей приманки (слово «пахучая» употреблено здесь как эвфемизм; правильнее было бы сказать «вонючая» или, еще лучше, — «зловонная», так как в этих сумах из прорезиненной ткани киснут мясо и потроха). На третий день я уже места себе не находил от безделья. Вышел все-таки, пошатался во лесу. Разумеется, безрезультатно. Промокли оба с Мальчиком до костей. Ходил в лесу с Компасом по азимуту. Но после того сделал вывод больше так не ходить. Я поймал себя на том, что не могу идти по прямой, а постоянно держать компас перед носом неудобно. Если бы был снег, я не опасался бы заблудиться. Но раз есть такая опасность, надо набраться терпения и сидеть дома или же ходить только вдоль реки.

Однажды ночью Мальчик на кого-то залаял. Я выбежал с ружьем и фонарем, но ничего не увидел, а Мальчик остался около дома, не пустившись в чье-либо преследование. Утром по следам я обнаружил, что в 40 метрах от избушки прошел лось. Но глупый пес, вместо того чтобы остановить зверя и держать его, отогнал его от дома и счел свою функцию выполненной. Вот что бывает, когда собака приучена лишь охранять дом, но не знает охотничьего ремесла. А лось был бы сейчас как нельзя кстати. Мяса нам в рационе явно не хватает. Когда я запасался продуктами, то немного не рассчитал и уже здесь понял, что их хватит мне лишь на полтора месяца. Следовательно, придется экономить. Я и так последние полмесяца ем «по-английски»: вставая из-за стола, чувствую, что смогу съесть еще столько же. О собаке и не говорю. Ей вынужден варить манную кашу, крепко посахаренную, — для калорий. Чего у меня достаточно, так это углеводов: кроме сахара есть конфитюр, сгущенка, мед. А вот мясных консервов я никогда не беру. Считаю «неприличным» брать в тайгу мясо или рыбу. Но именно мясо-то здесь является продуктом номер один. При тех затратах энергии, которые требуются от меня в тайге, только мясо может восстановить затраченные силы. Поэтому лось для нас был бы сейчас как нельзя кстати. Но что я могу поделать, если мой помощник не осознал еще своих прямых обязанностей. Он пока еще мыслит деревенскими категориями, где главной заботой собаки является охранять дом хозяина, не подпуская к нему никого. Вот глупыш.

20 октября

Эти дни все хожу по тайге и стараюсь пополнить свои закрома. Здесь ведь прямая зависимость: чем больше ходишь, тем больше добудешь. Конечно, надо еще знать, где ходить. Последние дни я взял за правило перед охотой навещать обнажение — лишенный растительности береговой склон речной долины. В хорошую погоду там всегда сидят один-два глухаря. Мальчик бежит впереди и поднимает их на крыло. Чаще они далеко не улетают, и Мальчик, обнаружив какого-нибудь, облаивает. Так что у меня каждый день бывает добыча. Кроме того, я подстрелил уже двух белок.

Правда, Мальчик тут ни при чем. На мое несчастье, он не реагирует на белку. Добывай их случайно. Мех у белки уже зимний, поэтому пора начинать ловить и соболей. Ставлю капканы. В день получается немного, так как приходится совмещать охоту на глухарей с проложением путиков. Путик — это постоянная дорога, вдоль которой на определенном расстоянии один от другого установлены капканы. Длина путика обычно равна пяти-шести километрам, редко больше, ибо за короткий зимний день только такое расстояние и успеваешь пройти (ведь надо еще и возвращаться). Но пока в тайге неглубокий снег, надо нажимать на заготовку мяса. Это сейчас главное. Ведь с увеличением мощности снежного покрова возможности для этого уменьшаются, потому что собака ходит только по лыжне и широта ее поиска резко сужается. А глухарей я добываю в основном только с ее помощью. В палатке их висит уже полтора десятка. Недавно принес домой сразу три штуки. С трудом дотащил, ведь это 15 килограммов живого веса.

Охочусь я на глухаря теперь немного иначе. На этот счет выработал даже теорию. И теперь, когда услышу призывный лай собаки, не спешу. Иду на зов, давая глухарю привыкнуть к беспокойному соседу, который, если пораскинуть глухариным умом, совсем не опасен. Пусть себе там беснуется внизу, на дерево-то ему не залезть. Меня глухарь тоже видит. Но я и не скрываюсь, наоборот, иду, выбирая открытые места. Пусть тоже привыкает ко мне и пусть тоже убеждается, что я не более опасен, чем собака. Я же тем временем иду без резких движений, спокойно и не по прямой, а будто хочу пройти мимо. Главное — быть все время в поле зрения глухаря. Стоит скрыться за деревьями, птица начнет беспокоиться и может сняться с дерева. Не надо ее поэтому понапрасну волновать. Конечно, можно было бы поступить и иначе, то есть, с самого начала скрываясь за деревьями, незаметно подойти на выстрел. Но в этом случае любое неосторожное движение может обнаружить тебя и глухарь, неожиданно увидев близко незнакомое существо, может испугаться и улететь до выстрела. Поэтому лучше с самого начала вовлечь его в игру и подходить в открытую, не таясь. При этом способе можно без опаски шуметь, разговаривать с собакой и, в общем, вести себя самым непринужденным образом. Очень важно только не суетиться и я не спешить. Тогда и выстрел получается верным, ведь можно выбрать удобную позицию и стрелять не из-за кустов, а с открытой поляны.

Способ свой я уже проверил и пользуюсь теперь только им. На Хурингду я успел сходить уже несколько раз. Последний раз возвращался по заберегам. Шел, как по натертому паркету. Однако больше такого удовольствия испытать не смогу, так как река спала, и припай повис над водой. Ступать на него теперь опасно. На лыжи же становиться еще рано, несмотря на то, что мощность снежного покрова 20–30 сантиметров. В условиях тайги этого слоя явно недостаточно. Надо дождаться, когда снег не только станет глубже, но и уплотнится. В противном случае можно лишиться последних лыж. И, следовательно, надо ждать, когда снег совершенно скроет весь таежный бурелом. Поэтому сейчас ходить еще труднее, чем раньше, и я возвращаюсь с охоты вконец измотанным и со зверским аппетитом. И первое, что делаю, — набрасываюсь на еду. Только утолив голод, начинаю растапливать печь и заниматься домашним хозяйством. Работы вообще сейчас так много, что я просто не успеваю все делать. Ведь кроме добывания мяса надо спешить с установкой капканов. А мои темпы в этом деле явно недостаточны. Мне пока ни разу не удавалось в день поставить больше пяти-шести капканов. Их же у меня около двухсот. Конечно, со временем, когда прекратится погоня за птицей, я буду больше уделять внимания капканам, но тогда могут ударить морозы. А в мороз это делать труднее, так как для установки капкана рукавицы приходится снимать, ибо настораживание — тонкая работа. Да тут еще вонючая приманка, которую надо доставать из сумки тоже голыми руками, а потом, чтобы избавиться от зловонного запаха, мыть их снегом. Так что рукам достается больше всего.

Вечерами, вместо того чтобы отдыхать, я опять вожусь с капканами, потому что многие из них оказались недоброкачественными. Около 20 процентов из имеющихся было просто браком, а остальные пришлось доводить до нормального рабочего состояния.

Я сильно похудел за эти дни. На охоту выхожу теперь каждый день, невзирая на погоду, потому что капканы можно ставить в любое время. Вообще-то мне нравится это занятие. Поэтому даже в самую промозглую стужу я с удовольствием выхожу из дому. Меня привлекает в этом деле возможность проявить творчество. Ведь чтобы соболь пошел в капкан и попался, нужно быть хитрее его.

Способов постановки капканов много. Каждый охотник ставит по-своему. Главное, чтобы капкан не заносился снегом. Для этого придумывают всевозможные сооружения. Здесь, в нашем госпромхозе, чаще пользуются так называемыми «печками», или домиками. Делаются они либо из палок и веток, либо из снега. Важно, чтоб получилось помещение, огражденное сбоку и сверху стенками и потолком и имеющее вход. Внутри домика кладут приманку, а у входа ставят капкан.

Мне этот способ не нравится. Во-первых, он трудоемкий. Во-вторых, уже к середине зимы снегу наваливает столько, что проникнуть в домик для перезарядки капкана или для смены приманки — целая проблема. Надо лезть, как в колодец, становясь чуть ли не на голову. В-третьих, в таких ловушках беспрепятственно орудует мышь, объедая либо приманку, либо самого соболя, когда он попадет в капкан. Поэтому я с первого же сезона отказался от этого способа. Меня лишь удивляет приверженность к нему других охотников. Но видно, в них крепко сидит убеждение, что эксперимент — дело рискованное. Новый способ потребует освоения, которое непременно будет связано с какими-то издержками. Надо о них знать. А от кого о них узнаешь, если никто не хочет первым начинать? Вот и работают по старинке.

Когда в прошлом году я приехал с Андреем и его братом впервые на охоту, то сразу сказал, что считаю этот способ нерентабельным. В ответ мне пришлось выслушать много неприятного. Оба они не новички в охоте, и поэтому мое заявление буквально взорвало их. Разумеется, они и раньше с трудом терпели мои самоуверенные, как они считали, высказывания. Как так? Они, отягощенные многолетним опытом, будут выслушивать советы зеленого новичка, который топора-то насадить как следует не умеет, а тут еще имеет наглость подвергать сомнению опыт, проверенный старыми и уважаемыми охотниками всей округи. «Мы сюда не для экспериментов приехали, — ответили мне на предложение применить новые методы. — Будем ловить так, как делают все местные охотники. И раз мы работаем сообща, придется тебе подчиниться большинству». С последним я никак не мог согласиться. В результате мне пришлось отпочковаться от братьев и охотиться самостоятельно. Зато я делал так, как считал наиболее благоразумным. Следовательно, я начал эксперимент. Капканы я ставил самыми различными способами. В прошлом году их стояло почти 80, и ни один не повторял другого. В результате я пришел к выводу, что лучше всего ставить их на деревья. Для этого выбирается (или же вырубается) наклонная жердь. На конце жерди, прислоненной к дереву или вставленной между двумя деревьями, кладется приманка. Почуяв ее, соболь идет по жерди к ней. Но на пути стоит настороженный капкан, который не обойти. Зверь наступает на него — и повисает (капкан привязан проволокой). При этом способе соболь, во-первых, недоступен мыши, а во-вторых, не надо сгибаться в три погибели, когда работаешь. Чтобы сооружение не заносилось снегом, я делаю над приманкой и капканом крышу.

Эксперимент был не нов. Все эти способы описаны в соответствующей литературе. И тем более непонятно, почему подавляющее большинство охотников пользуются с начала и до конца сезона только одним способом. Впрочем, это их дело. Я буду поступать иначе.

21 октября

Сегодня я добыл первого соболя. Вот как это произошло.

С утра над тайгой нависли мокрые облака. Температура еще вчера поднялась выше 0°, и всю ночь шла морось, которая днем сменилась мокрым снегом. На реке шуга опять поредела и помельчала. Чертыхаясь, я все-таки вышел на охоту. Разумеется, ни о какой добыче я и не мечтал. Моя основная задача теперь — поставить побольше капканов, одновременно прорубая путик. Мальчик тем временем пошел в поиск: у него свои задачи.

Когда я уже заканчивал возню с пятым капканом, услышал лай Мальчика. Лаял он издалека и примерно так же, как облаивает глухаря. Но было и что-то новое в его лае. Поэтому я поспешил к нему. Продираться пришлось около километра, преодолевая долины ручьев и крутые водоразделы. Лаял Мальчик с большими перерывами, поэтому встретились мы с ним неожиданно. Увидев меня, он бросился к одной группе деревьев и залаял, задрав морду кверху. Я стал подкрадываться: может быть, там все-таки глухарь. Однако птицы там не оказалось: глухаря трудно не заметить. Радостная догадка оборачивалась явью, так как Мальчик продолжал азартно облаивать лиственницу. Разумеется, это не белка. Значит… соболь? Ну да! Вон он, сидит на ветке лиственницы, как белка, и смотрит вниз на собаку. Я вышел из-за деревьев и, не раздумывая, выстрелил навскидку, почти не целясь. Соболь комом полетел вниз, на мгновение застрял на нижней ветке и упал прямо в зубы собаке. Опасаясь, что Мальчик в азарте порвет шкуру соболя, который еще бился в предсмертной агонии, я бросился отнимать его. Завязалась драка. Ослепленный азартом, Мальчик забыл все уроки воспитания. Пришлось хорошенько наподдать ему, чтобы привести в чувство. Но потом я все-таки подозвал пса и позволил в качестве поощрения полизать морду соболя, не разрешая его кусать. После этого достал из рюкзака рябчика и дал половину, заодно приласкав. Так что бедный пес в течение одной минуты вынужден был испытать на себе сполна политику «кнута и пряника».

Во всей этой истории меня обрадовала не добыча — в конце концов зверек был одним из нескольких десятков соболей, которые я собирался добыть в этом сезоне, — а то, что собака моя наконец пошла на соболя. Значит, пробудился в ней охотничий инстинкт. И самое главное — она теперь зовет меня на помощь, призывая принять участие в ее охоте. Дикие собаки, например, не лают, потому что им некого звать. Ценность охотничьей собаки в том и заключается, что она не мыслит себе охоты без участия в ней человека, ее хозяина. Вот этот-то инстинкт (вернее, навык) и надо закреплять в ней.

Должен сказать, что для местных охотников хорошая собака — это почти все. Она и мясо добывает, и пушнину. И настоящий охотник никогда не ограничивается только одной собакой. Обычно их у него две-три, а иногда и четыре. Работают собаки много. Но, поскольку сезон охоты с собакой сравнительно невелик — месяц от силы, охотник старается в этот осенне-зимний период использовать каждый день. Период этот считается самым продуктивным. Именно в это время добывается мясо и основное количество соболя. Метеорологические условия для охотника в такой ситуации не существуют, он их просто игнорирует. Разумеется, ему надо иметь железное здоровье, так как погода в это время весьма капризна. Мало того что он ходит по тайге с утра до ночи, он и ест от случая к случаю, одежда его никогда не просыхает до конца и спит он урывками, готовый даже ночью вскочить с постели и бежать на зов собак. Я знаю, что некоторые охотники умудряются, так вот охотясь, добывать до 30 и более соболей, не говоря уж о сохатых, которые добываются почти исключительно только при помощи собак. При этом не надо забывать, что охотнику приходится много работать и после добычи зверя. Особенно много возни с лосем. Ведь мало ободрать шкуру. Надо еще перетащить мясо к реке, что делается тоже не без помощи собак. Их впрягают в нарты и используют как тягловую силу.

Короче говоря, собака для местных охотников — это в потенциале 70 процентов его годового дохода. И хорошую собаку поэтому охотники никогда не продают. Она им служит до конца дней своих, ибо ей нет цены.

Из Мальчика может получиться хорошая собака. Его надо только обучить. У него хорошая наследственность, несмотря на малый рост. Это, прежде всего смелость и агрессивность — качества, которые встречаются у собак не столь уж часто. Остальное — дело наживное. Поэтому я уверен, что он пойдет и на сохатого, и на медведя. Для меня это важнее, чем все остальное, потому что я решил вести охоту не совсем так, как местные охотники. Во-первых, намерен в пушном промысле делать упор не на собаку, а на капканы. Следовательно, собака мне нужна прежде всего для добычи мяса, то есть для охоты на сохатых. Во-вторых, мне нужен и защитник. Шатуны здесь — не редкость; недаром в Туруханском районе, единственном в Союзе, за шкуру убитого медведя дают премию, хотя в остальных местах он находится под охраной государства. В позапрошлом году шатун задрал охотника, но чаще их нападения оказываются роковыми для них самих, и собака, которая способна даже ценой своей жизни хотя бы на секунду задержать нападение зверя, может спасти жизнь своего хозяина; в такие моменты секунды играют огромную роль. А Мальчик, я уже знаю, не задумываясь, бросится на смертельно опасного зверя, защищая меня. Мне известно, что собак, идущих на соболя или белку, много, но медвежатниц — единицы.

Далеко не каждый охотник владеет такой собакой. Преобладающее же большинство собак уже при одном запахе медведя жмутся к ногам охотника, и некоторые дают стрекача. Я, конечно, не проверял еще на деле своего Мальчика, но интуиция мне подсказывает, что это будущий медвежатник.

Между прочим, я ставил свою избушку рядом с недавними следами медведя. Он приходил сюда полакомиться запасами бурундука и вырыл несколько ям. Семью бурундука я все-таки уничтожил, чтобы впредь медведь сюда не приходил. На Мальчика недавнее посещение медведя не произвело никакого впечатления. Уже то, что он не боится никаких неизвестных ему запахов, говорит о его бесстрашии.

Так что я хоть и радовался, что он наконец пошел и на соболя, но главное учение еще впереди. Он должен научиться держать сохатого и идти на медведя.

24 октября

Сегодняшний день еще с утра не обещал быть продуктивным. Сначала моросил дождичек, днем повалил хлопьями мокрый снег, облепив деревья мохнатыми тяжелыми шапками. Но к вечеру он весь сошел в виде капели, так как температура поднялась до +2°. В такую погоду все зверье сидит в норах. Но у меня еще не все капканы перетасканы, поэтому я пошел к устью Хурингды.

Все-таки этот маршрут самый утомительный. По-прежнему приходится идти по глубокому снегу (30–40 сантиметров), тропа каждый раз заносится. А сегодня я еще и промок до нитки. Если такая погода будет держаться до конца месяца, я не смогу добраться до базовой избушки, и тогда придется поголодать, потому что крупы уже на исходе. Правда, есть мясо. Что же, перейдем на мясо. У западных народов есть поговорка, что если человек в жизни не испытал голода, войны и любви, он не может считаться полноценным человеком. Я, конечно, и голод, и смертельную опасность, и тем более любовь не раз испытывал в своей жизни, но все-таки не хотелось бы обновлять эти впечатления (кроме, разве что, любви).

А пока же с блаженным удовольствием, затопив печку и сытно поев, я повалился на нары. До чего же это здорово! Только познав лишения и трудности, можно оценить самые заурядные бытовые удобства. Ведь скажи сейчас какому-нибудь закоренелому горожанину, как хорошо лежать на нарах сытым, в жарко натопленной избе. Он усмехнется. Потому что он до этого не промок до костей, не продрог на ветру и не испытал приступа голода. У него всегда под боком холодильник, со всякими яствами (в крайнем случае — рядом магазин). О топке он тоже не думает — есть центральное отопление. Моя пища, которую я с таким аппетитом уплетаю, у него вызовет только брезгливое недоумение. А я вот счастлив.

28 октября

Все эти дни шел мерзкий дождик. Я уже потерял всякое терпение. Ужасное мучение — знать, что дел по горло, а ты вынужден валяться на нарах и томиться от вынужденного безделья. Однако аппетит от этого не уменьшается, даже наоборот. Эти три дня мы с Мальчиком просто страдаем от неутолимого голода. С утра вынужден был сварить глухарку, а к вечеру еще двух рябчиков. Другого уже больше ничего нет.

Однако освобождение близко. Еще вчера вечером погода резко изменилась. Небо прояснилось и ударил мороз. Сегодня −15°, а температура все падает. Ночью наверняка понизится еще градусов на 10. Река парит, будто воду кто-то подогревает. Шуга пошла так густо, что вот-вот скоро остановится. И тогда я смогу перебраться на другую сторону. Андрей меня уже ждет. Ведь мы договорились встретиться через месяц, а месяц прошел.

В эти дни безделья я все-таки не бездельничал. Сначала окопал избу снегом. Когда он мокрый, то прилипает к стенам, как грязь. Изоляция стала двойной. Затем я оклеил избу изнутри бумагой. Так что получился третий слой изоляции. Теперь у меня только два слабых места — дверь, которая плохо пригнана, и печная труба, из которой тепло выходит беспрепятственно и, что досаднее всего, непрерывно. Но задвижку делать уже поздно.

С сегодняшнего дня у меня прибавилось работы, так как после дождей и последующего мороза все капканы надо заново настораживать, заодно меняя и приманки. Утром попытался, как обычно, пройти пешком, но из этого ничего не вышло. Мокрый снег, схваченный морозом, превратился в пористый лед, по которому идти стало чрезвычайно неудобно: нога продавливается глубоко под ледяную корку. Вынужден был вернуться и впервые надеть лыжи. Они загремели по насту, не оставляя даже чуть заметных следов. Хорошо еще, что у меня приклеен в двух местах камус, и поэтому отдачи не было. Но грохот стоит невообразимый. Несмотря на это, я все-таки умудрился подстрелить глухарку: выручила моя система. Однако после сегодняшней прогулки лыжи сточились так, будто их обработали наждаком. Еще несколько таких походов, и они превратятся в папиросную бумагу. Нужен свежий снег.

29 октября

Сегодня я одержал при помощи Мальчика огромную победу. Чтобы оценить ее, надо вернуться немного назад.

У меня сейчас три путика — два по обе стороны от дома вдоль реки и один поперек ей. Так вот, на прибрежные путики вышел почти неделю назад один соболь. Но, вместе того чтобы попасться в капкан, он сначала их обходил, а потом стал каким-то образом расстораживать и съедать приманку. Я был немало озадачен и даже растерялся. Раза два я проходил заново все путики и каждый раз обнаруживал изощренный разбой. Такого не было не только в моей практике, но даже в рассказах бывалых охотников подобного мне не приходилось слышать. Ведь все капканы установлены по-разному, и к каждому есть свой ключ для разгадки. Но эта бестия отлично изучила всю механику и умудрялась утащить приманку почти из каждой ловушки. И, что поразительнее всего, из некоторых капканов даже человек не вытащил бы приманку, не попав в него. Так в этих случаях соболь уступал. Но видно было, что он не сразу сдавался: все подходы бывали выгрызены и исцарапаны. Он делал это, либо чтоб подкопаться снизу и рассторожить ловушку, либо от бессильной злобы. Я был в отчаянии и уж молил бога, чтоб эта каналья убралась отсюда куда угодно: ведь разоренные путики пропускали и других соболей. Я это отлично видел по следам разбойника. К тому же они были какие-то ненормальные, с дефектом. Сначала я думал, что он трехлапый, но потом рассмотрел и след четвертой лапы. Однако ставил он их как-то не по-соболиному, а скорее по-заячьи. Этот узурпатор упорно не покидал территорию моих путиков, проходя десятикилометровое расстояние то в одну, то в другую сторону и не пропуская при этом ни одного капкана. Он их знал наизусть и, видимо, рассчитывал так прожить всю зиму, кормясь моими приманками.

Я не знал, что придумать. Призвал на помощь Мальчика, показал ему на след. Он, кажется, даже понял меня, но расшифровать следы не смог. Неопытный. С другой собакой я давно поймал бы этого дьявола, но что возьмешь со щенка, у которого на боевом счету всего один соболь да несколько глухарей. И вот сегодня я пошел снова восстанавливать капканы (вчера ходил в другую сторону). Я уже знал, что разбойник однажды в своей жизни побывал в ловушке. При этом изрядно помучился, прежде чем вырвался. Лапы его уцелели, но походка изменилась. Вероятно, ему стало трудно добывать пищу в тайге, что-то у него нарушено. Во всяком случае, координация движений не та. Но зато он отлично расшифровывает хитрость человека и ставит тем его в тупик. Я вынужден был признаться, что в поединке с ним терплю одно поражение за другим. С расшифровкой каждой новой моей уловки этот дьявол становился все опытнее. Если он будет терроризировать меня весь сезон, я не добуду себе соболей даже на пропитание. Вся надежда на Мальчика. И, выходя сегодня на охоту, я дал обет: если пес изловит его, я накормлю своего друга до-отвала (такого уже давно с нами не происходило). А негодяй заходился сейчас именно в этой части путика.

И что же? О чудо! Я слышу лай. Да не такой, как на глухаря, а с повизгиванием. Я не сомневаюсь, что это соболь, и спешу, гремя лыжами и не соблюдая никаких предосторожностей, так как знаю, что если Мальчик загнал его на дерево, тот никуда не уйдет. И действительно, на молодой невысокой лиственнице сидит соболь, а рядом под старой лесиной свежевырытая нора — работа Мальчика. Видно, соболь сначала решил укрыться от преследования в корнях старого дерева, но Мальчик разворотил это убежище. Вот ведь, работал молча; позвал меня, лишь когда убедился, что сам не справится. Хорошо еще, что вовремя заметил, когда соболь выскочил из-под лесины (разумеется, не там, где велся подкоп).

Соболь увидел меня, но устремил все внимание на собаку, своего главного врага. Я сбросил его с ветки одним выстрелом и дал Мальчику вволю потрепать жертву.

А злой гений между тем оказался маленькой соболюшкой, за шкурку которой на приемном пункте вряд ли дадут 20 рублей. Только мне известна истинная цена этого зверька.

За доблестную работу Мальчик тут же получил целого рябчика. Проглотил он его вместе с потрохами.

Вернувшись домой, я немедля содрал шкуру с соболюшки и только тут понял, в чем дело. Оказывается, зверек действительно побывал в капкане, но попался не лапой, а головой, что случается очень редко. Вернее, дужка капкана здорово саданула его по голове. Удар был настолько сильным, что разбил черепную кость. Однако зверек успел ускользнуть из смертельных тисков. Потому-то и остался на свободе. Все это произошло не в текущем сезоне, а в прошлом, потому что рана давно зарубцевалась. Так что соболь почти целый год жил с пробитым черепом. Разумеется, встреча с техникой не могла остаться бесследной. Какие-то двигательные центры у него были все-таки нарушены, но на сообразительность это не повлияло. Этот злосчастный пример еще раз утвердил меня в убеждении, что соболь — умнейший зверь. А попадается он в наши примитивные ловушки из-за своей дерзкой смелости, которая и делает его неосторожным. Но когда он осознает опасность, изощренность его ума не знает границ.

10 ноября

Первая декада месяца промелькнула, как один день. Дни были так насыщены, что я не успевал проанализировать все события, а о записях и говорить не приходится.

1 ноября я пошел на базу. При переходе реки пришлось снять лыжи, так как лед состоял из одних торосов. Только у берегов стали появляться свежие наледи. Приурезовые наледи — обычное явление и наблюдаются вплоть до января. Чтобы не провалиться, я перебрался к берегу по-пластунски. Всего на дорогу затратил четыре часа. Пришел на базу весь мокрый, несмотря на двадцатиградусный мороз. Но это уж от пота.

Надо сказать, я здесь потею больше, чем в пустыне летом. И это не удивительно. Во-первых, ходишь на охоте в хорошем темпе, во-вторых, дома, когда готовишь пищу, печку топишь вовсю. Поэтому температура в избе поднимается до 50–60°. Разумеется, раздеваешься до нижнего белья, но и его хоть выжимай. Короче говоря, постоянно приходится находиться в резко континентальном климате. Переходных промежуточных условий нет. Из жаркой избы выбегаешь раздетый на мороз не только для того, чтоб охладиться, но и по делам: принести дров, воды и так далее.

И что же? Может быть, я хотя бы раз простудился или просто чихнул? Ничуть не бывало! Здесь, в тайге, воздух настолько стерилен, что, даже если и захочешь заболеть, не получится. Да, здесь климат суров, но здоров. И пот, который льется из меня ручьями, тоже здоровый. Жаль только, что у меня нет шерстяного нижнего белья. Оно никогда не бывает влажным, и в любой мороз поэтому в нем не замерзнешь. О бумажном белье этого не скажешь. Достаточно немного постоять — и мороз доходит до мокрого нижнего белья. После этого надо снова бежать, чтобы тепло тела вытеснило холод наружу. Суше от этого не становишься, но и холода уже не чувствуешь. Вот так и ходишь по тайге целый день, все время в постоянном движении, даже при остановках, когда возишься с капканами. Привалов я обычно не делаю. При тяжелом рюкзаке я просто изредка его сбрасываю и разминаю затекшие части тела. Но прекращать движения нельзя. Это опасно. Видимо, поэтому приходится так много тратить энергии на охоте, что в свою очередь и вызывает нечеловеческий аппетит.

Вот и сейчас, за эти четыре часа, я так проголодался, что пожалел об оставленной дома каше: надо было ее все-таки захватить с собой, чтоб не мучиться и не ждать, пока будет готова пища. Однако Андрей оказался предупредительным. Несмотря на то, что его в избе не оказалось, на столе лежала записка, где говорилось, куда надо заглянуть, чтоб утолить голод, и мой, и собаки. Эта чуткость оказалась кстати, и я был благодарен Андрею за нее. Утолив приступ голода, я растопил печь и принялся готовить пищу для Андрея и его собак. Вскоре вернулись с охоты и они.

— До чего же приятно приходить в теплую избу, — сказал, улыбаясь, Андрей после приветствия.

— Не знаю, мне это ощущение пока неизвестно, — пошутил я, — моего возвращения с охоты, к сожалению, никто не ждет и избу не греет.

— Ну, как твои дела?

— Плохи, всего три штуки. А у тебя?

— Двенадцать.

— Отлично. В этот вечер мы о многом переговорили, хотя встретились так, будто расстались только вчера. В основном, конечно, говорили о соболях.

В повадках этого зверя много непонятного. Вернее, мы, люди, слишком мало знаем о нем. Например, нам известно, что соболь — житель оседлый. С другой стороны, известны случаи, когда появляется так называемый ходовой соболь, который мигрирует вдоль рек, и которого в этот период охотники добывают в больших количествах. Говорят, это связано с неурожаем кормов. После такого года численность соболя резко падает. Однако уже через год она почти полностью восстанавливается. Падение численности в неурожайный год, по-видимому, связано не только с промыслом на соболей. Скорее всего, это процесс естественный, при котором в голод выживают сильнейшие и наиболее приспособленные. Зимой 1969/70 года соболь голодал. В этот сезон охотники добыли по сотне и более штук. Зато год спустя, то есть в 1970/71 году, пришлось довольствоваться двумя-тремя десятками на брата. Нынешний сезон должен быть нормальным.

Вот и все, что пока известно о соболе. Может быть, опытным охотникам известно и больше, но они не публикуют свои наблюдения. Так что придется самому до всего доходить. А не ясного очень много. Взять хотя бы нас с Андреем. Мы с ним охотились на разных берегах, и результат налицо. Но и у него не всюду одинаково шло: больше половины соболей попалось на крохотном участке длиной всего полтора километра. Чем объяснить такую неравномерную плотность зверя? Где ставить капканы? Это надо знать, иначе работа будет малопродуктивной. Некоторые охотники ведут путики вдоль рек, другие — поперек. Думаю, что главное не в этом, так как среди тех и других есть рекордсмены, добывающие стабильно до сотни штук в сезон. Значит, что-то другое? А что? Придется провести вести эксперимент. В этом году я смогу охватить территорию порядка 60 квадратных километров. Постараюсь расположить путики как можно разнообразнее. В конце сезона подведу итоги, какой путик сколько дал. Вероятно, составлю несколько таблиц. И вот, когда на руках у меня будут эти данные, попытаюсь объяснить их и выявить закономерность. Конечно, одних моих наблюдений будет маловато. Но есть еще Андрей. Правда, он не верит в мои исследования, но это неважно. Главное — я буду располагать его данными. А вера его мне не нужна. Достаточно того, что я сам в себя верю. И вот там уж посмотрим.

…На базе я провел три дня. Мылись в бане, пекли хлеб. Я отоварился у Андрея продуктами и впервые вдоволь поел каши. Четвертого числа пошел назад. Загрузил продуктам рюкзак и направился по новому пути — начал пробивать путик по правой стороне Вахты. Поставил семь капканов, затем перешел на свою сторону реки и… обнаружил свежие следы соболя. Три дня назад здесь было мертво. Никаких намеков на соболя. А сейчас все исхожено. Мальчик исчез из виду. Но мне было не до поисков. Я шел из последних сил. Стало смеркаться. И вдруг в полутора километрах от дома обнаруживаю разоренную ловушку. Соболь попался, но открутил проволоку и ушел вместе с капканом. Обидно. Но виноват я сам. Надо быть внимательным. Когда обжигал привезенную с собой стальную проволоку, видимо, пережег, потому что Соболь открутил ее в самом мягком месте. На будущее наука — обжигать равномерно и не сильно. Порой и такие незначительные детали решают исход дела. Впрочем, сокрушаться долго не пришлось: недалеко от дома на последнем капкане, я все-таки обнаружил застывшую тушку соболя. Удивительное дело! То нет ничего, то сразу появилось несколько штук. И это не все — по следам я видел, что рядом ходит и третий соболь. Идти за Мальчиком, который явно гонялся именно за ним, я был не в состоянии, но про себя отметил, в каком направлении завтра пойти преследовать его. Поэтому я отозвал Мальчика, чтобы он попусту не тратил силы.

На следующий день я с рассветом устремился к своему поперечному путику, куда, по моим наблюдениям, ушел третий соболь. И сразу убедился, что иду правильно. Этот соболь тоже оказался хитрым. Ни один капкан не обошел, наведался к каждому. В одних случаях он умудрился выкрасть приманку, в других, где это оказалось невозможным, предусмотрительно отступил. Но на пятом все-таки попался. И опять моя оплошность! Зверек раскрутил проволоку и ушел с капканом. Второй случай. Не много ли за два дня? Но если вчера я не мог преследовать соболя, так как следы уходили вниз под обрыв, где оказались заметенными, то сегодня, несмотря на снегопад, они были ясными и говорили, что соболь оставил их всего два-три часа назад. Я бросился распутывать их. Мальчик исчез еще с самого начала, и пришлось действовать без него. Но не успел я пройти и километра, как вдруг услышал лай. Развернулся почти на 180° и побежал на зов. Мальчик лаял азартно, и я не сомневался, что он прихватил ушедшего соболя. Действительно, я увидел их обоих. Соболь подлез под поваленное дерево, а Мальчик норовил схватить его, забегая то с одной, то с другой стороны. Дерево ему мешало, и он начал звать меня на помощь. Я подбежал, сбросил лыжи, но только протянул руку, чтобы схватить зверька, как тот опередил меня и цапнул, отхватив, как бритвой, клок мяса с ладони. Однако Мальчик тоже не зевал. В этот момент он все-таки схватил соболя и вытащил его из-под дерева. Началась свалка: соболь вцепился в ноздрю собаки, и та подняла визг. Не обращая внимания на кровоточащую рану, я схватил за грудь соболя и сильно сдавил. Он отпустил бедную собаку, только когда испустил дух.

На следующий день я пошел по третьему своему путику и опять подобрал соболя. Таким образом, все три моих путика дали по соболю (на считая ушедшего). Причем зверьки ходили недалеко друг от друга и попались в радиусе полутора километров от дома. Этот факт тоже небезынтересен. Но объяснения пока ему нет. Что же, будем терпеливо наблюдать и собирать сведения.

Седьмого числа я снова направился на базу. На этот раз сразу пересек реку, чтоб пробить путик от дома и соединить его с недоконченным, который начал, возвращаясь с базы в прошлый раз. Я поставил восемь капканов и вышел точно туда, куда хотел. По пути все время встречал свежие следы соболя, который шел той же дорогой, что и я, но только опережал меня на час или два. Как видно, он не пропускал ни одного капкана, но в одном приманку склевали птицы, в другом он сам умудрился сбросить ее и съесть, в третьем же что-то ему помешало, и он быстро ушел. Зато когда я приблизился к четвертому капкану, то увидел живого зверька во всей его красе. Я пожалел, что со мной не было фотоаппарата или кинокамеры, и обрадовался, что рядом нет Мальчика: тот порвал бы соболя на части.

На базе я долго не задерживался. Взял порцию продуктов и пошел обратно, пробив по дороге еще один путик. Надо сказать, в эти дни я интенсивно ставил капканы. Каждый день ходил по новым местам, пробивая все новые дороги: надо претворять свой план в реальность. Теперь у меня уже девять путиков. Правда, я еще не довел их до проектных размеров, но главное, обозначил. С каждым обходом буду наращивать их и так доведу число капканов до 150. Стараюсь ставить их пореже — на один километр три штуки. У Андрея они стоят чаще, но у него и капканов в три раза больше.