Внучка берендеева. Третий лишний.

Нет, мне расповедывали и про азар, и про царствие.

И про то, как важно, чтоб наследник за царем на престол воступил, взял в руки, что венец драгоценный царский, что скипетру, что иные власти символы. И чтоб бояр приструнил, хватит им промеж собой лаяться. Чтоб людям дал воли чутка... чтоб...

...и потекут тогда по царствию Росскому молочные реки да с кесельными берегами. А в кажном дворе пряничное дерево вырастет.

Вздохнула я.

Не на себя ведь злюся, и не на боярыню, которая мне рассказала - как сумела, так и рассказала - а на тое, что не ведаю, чего с этим рассказом делать.

Царевичам расповедать?

Так они матушку свою паче родной любят. Поверят ли? Я б, скажи мне давече, что бабка моя мертвым духом одержимая, в жизнь не поверила б. И рассказчику оному в ясные оченьки плюнула б, а то б и по лбу дала, для вразумления.

И они чем лучше?

Кирей?

Нет, он тоже царицу чтит.

Ильюшка? Лойко? Этим двоим любить матушку нашую не за что...

- Не знаешь, что тебе делать? - боярыня на небо поглядела. - Ясное какое... тем летом нас с мужем во дворец призвали... принимала нас сестрица ласково, позволила на царевича взглянуть. И потребовала клятву принести кровную, что молчать стану. А нет, так и... казнить нас, конечно, не за что. Но дороги нынче не спокойны, а ну как поедем домой и беда случится? Лихих людей в царстве развелось - тьма тьмущая...

Уж не тех ли лихих, которые наставницу Люцианы Береславовны в ирий до срока спровадили?

- И я клятву дала. Ее и не нарушила, - она улыбнулась мягко, счастлив. А мне подурнело прям. Выходит, клятва клятвою, а любую обойти можно. - Вернулись мы с мужем в земли родовые его... жили... как жилось, так и жили... тихо... он школу построил для деток простого звания... мальчиков грамоте учат. Слову Божинину. И еще, если случается, что дите с даром, то сюда... магика вот, царицей даденого, к делу приставил... Варей уж в годах, а с детьми возиться полюбил... учит, как умеет... да...

На раскрытую ладонь боярыни села бабочка.

Крылышки атласные.

Золотом шитые.

Велика.

Красива. И боярыня замерла, глядя на чудо этакое.

- И забыли бы обо всем... насколько получилось забыть...

Ох, мнится мне, что дурно получилось. Иная память - та еще мука.

- ...а годков этак десять тому дед явился... пришел тайными тропами. Смурной. Худой. Слег в горячке. Я уж думала, он и вовсе отойдет... сидела подле постели. Пусть и дурной у него норов, а все родич... последний...

- Что?

- Я не сказала? - боярыня пальчиком тронуло хрупкое крыльце бабочки. И та дернулася, но не слетела с ладони. - Запамятовала, должно быть... сгинул наш поселок...

- Как?

- Умерли все... от неведомой болезни...

Расповедывала нам Марьяна Ивановна про иные болезни, от которых в поселениях ни малых, ни старых не остается, что идут да люд честной косой выкашивают.

- В один день... в один час... дед тогда у озера был... если долго смотреть в Мертвую воду, то можно увидеть душу...

- Чью?

- А чью покажет... не знаю, кого он искал. Знать, надо было, если сидел. А вернулся - в поселении все мертвые, что люди, что зверье... сказал, ни кошки, ни куры не осталося... и волшбою мертвою тянет. Он думает, что это Беруся вернулась... но зачем ей?

От чего не ведаю, того не ведаю.

Бабочка крылья развернула и поднялась, полетела неровно. Вверх и вниз. И вбок. Будто след путает... вся этая история запутаная - страсть.

- Сказал еще, что волшбу творили темную подле деревни нашей. Там места особые и силу можно пробудить такую, с которой не всякий человек совладает. И пробудили. Эта сила его позвала. Но дед упрямый. А может, Божиня оберегла... получилось уйти...

Она склонила голову и пальцы, щепотью сложенные, к сердцу приложила.

Искренне ли?

Нет, видела я все глазами Красавы, да только... только ныне слышалась мне в речах ее будто бы илжа? Иль тень от нее...

- С того времени дед вовсе странен сделался. Жить жил... муж мой добр, старику в приюте не отказал, пусть и старик этот его безбожником обзывает. Сам-то молился денно и нощно, все просил простить его и тех, кто его виною жизни лишился... верно, будь послабей, ушел бы. А вот зимой нынешнею очнулся точно. Сказал, что открыла она ворота тому, с чем ныне не управится... что только дурак может думать, будто по силам ему бурю оседлать да над весями прокатиться... и ушел... а нас в столицу пригласили. Не хотела я ехать... и ныне не хочу тут оставаться... встречаться с нею... быть может, ей вновь жизнь понадобилась?

Она говорила уже, не глядя на меня, без страха или тоски, но будто бы сама с собой. Голову на бок склонила, пальчиками коснулась тяжеленных заушниц.

- Заберет? Пускай... главное, помолиться... и в баню... а то станут девки обмывать, шептаться будут, что боярыня грязью заросла... в столицах все завистливые. Я-то легко уйду... что тут... а там сынок мой ждет. Знаю, давно ждет... притомился, должно быть... кто ему колыбельку качает? Кто песенки поет? Я хорошие знаю... мне мамка не пела, но я знаю... а дед говорит, что дурная, если поперек судьбы хочу... просто песенки... и одеяльце... вдруг да в ирии сквозит?

Она обернулась.

Уставилась на меня глазищами, в коих разума - ни на каплю. В руки вдруг вцепилась.

- Вдруг да в ирии сквозит? А у него одеяльца нету! Я говорила, что надобно его с одеяльцем... а они - что Божиня позаботится...

- Савушка! - боярин бежал по дорожке, растерявши всякую солидность. Пыхтел, полы шубы подхвативши, боярский малый посох в подмышку сунувши. Шапку - в другую. За ним и девки неслися сенные в сарафанах нарядных, зеленых. Спешили, торопилися, да не могли поперед хозяина скочить, оттого и гляделося это дюже забавно. - Савушка, вот ты где...

- Это он все, - Красава дернула меня. - Он! Он продал наше дитятко... польстился на золото царское. А теперь вот притворяется невинным. Но Божиня все видит! Божиня его накажет!

- Савушка!

Он был высок.

И некогда, должно быть, хорош собою. Ныне же раздался телом, обрюзг. И кафтан, шитый из дорогой ткани, не скрывал этое обрюзглости. Нависал над поясом золотым живот. Блестело испариной красное лицо с чертами крупными.

Из мясистого носа торчали седые волосы.

А борода боярская рыжею была.

На щеках же, скрозь красноту, конопушки виднелись.

- Савушка... - он выдохнул и шапку с головы стянул. - Зачем ты ушла? Простите, сударушка, что она вам тут... наговорила.

- Ничего, - боярыня хитро улыбнулась. - Ничего не сказала. Знаешь же, что сказать не могу. Это тайна.

Она прижала палец к губам.

- А вот показать... все ей показала... как есть показала... и теперь она знает правду!

У меня ажно похолодело все.

А вдруг да... мне сию правду и точно знать не покладено. Глянул на меня боярин, роту открыл, да и закрыл: девки аккурат подбегли. Засуетилися.

- А куда ж вы матушка сгинули... а мы так в волнение пришли... а ну как заблудилися... а если б споткнулися, ноженьку поранили... - гомонили они все разом, боярыню окружая. У меня и то перед глазьями зарябило от зелени да шитья.

Богато живут, ежель и холопки в шелка рядятся.

- Моя жена, - боярин шапкою отер пот со лба. - Говорит, сама не ведает, чего...

- Ой, матушка... солнышко-то припекает, вы перегрелися...

- Кыш пошли, кликуши, - Красава попробовала вырваться из цепких девичьих ручек, но не позволили. А меня ажно замутило.

Вспомнилися иные девицы.

И то, как верещали они, приговаривали...

...нет, не виновная я в их смерти. И бабка не виновная. Хочу так думать, да совесть не угомонится никак, все нашептывает, что, когда б не мы с бабкою, жили б девки долгую жизню. Были б счастливы? Кто знает, может и не были б, да все одно...

- Кыш!

- Красавушка, не надо... выпей вот, - боярин сдернул с пояса флягу чеканную и девкам сунул. - Дайте боярыне отвару...

- Матушка, выпейте... всего глоточку...

- А и выпью, - она остановилась и вырываться перестала. - Почему б не выпить? Я все сказала... все показала... и теперь...

Она вырвала флягу из рук растерянной девки и поднесла к губам.

- Она видела, понимаешь... она видела... и ей ты не скажешь, что я умом повредилась, что несу невесть что... клятва... знаешь, в чем радость безумия, Зослава? Мы не ведаем, чего творим... мы не властны над своим разумом, а значит, ни одна клятва... они слетают, как слетают оковы...

- Савушка, - простонал боярин. - Это у нее... после того, как сыночка нашего потеряла... вот и повредилось, все ей мерещится глупое...

- Мерещится, - Красава сделала глоток. - Никак иначе... а знаете, что обидно? Я потеряла. А он... у него наследник недавно родился... а ведь клялся, что изменять не станет... и она клялась, что мы с нею вдвоем... сестры... до скончания времен сестры. И они тоже безумны, если клятвы их ничего не значат. Как вы думаете?

Ее взгляд вдруг потускнел.

И пальцы разжались, но ловкая девка не позволила фляге упасть. Другая и боярыню подхватила.

- Вы уж извините, - боярин шапку кое-как напялил, лысину прикрывая. - Не думал, что она этакое учинит... хворая она... вроде и здоровая, а как распереживается, то и несет невесть что.

И глянул так, искоса, мол, верю ли...

А я чего? Кивнула. Мол, так и есть.

Хворая

А хворым многое простительно, даже клевета на царицу-матушку.

Глава 4. Про царицу-матушку и ея милости, от коих не откажешься

Глава 4. Про царицу-матушку и ея милости, от коих не откажешься

Арею только и дали время, что помыться.

А может, мылся он слишком долго. Сначала все глядел на купальню, не способный заставить себя переступить порог. Вид воды вызывал тошноту.

Отторжение.

А ну как коснется она кожи, та зашипит, и пламя погаснет.

Это не он - оно, упрятанное под сердцем заветным угольком силы - беспокоилось. И Арею стоило немалого труда беспокойствие унять.

Он сделал шаг.

И другой.

Вдохнул влажный тяжелый воздух. И осознал, насколько грязен. Зарос. Одичал. Одежда и та к телу прилипла. Вон, Хозяин, показавшись, кривится...

- Я ж не сам, - сказал Арей и рубаху стянул.

Ее проще выкинуть, чем отстирать, да только не в его положении одеждою кидаться. Гордость гордостью, а все ж он, Арей, как есть нищий.

- Сюда клади, охламонище, - велел Хозяин, пальчиком на лавку указывая. - Пришлю кого из молодших... а то ж и вовсе закоростишься...

Спину, что характерно, потереть не предложил.

В купальнях по предрассветному часу было тихо. И благостно.

Горячая вода.

Местное мыло, пусть и не духмяное, темное, но едкое. И грязь, казалось, слоями сползала с кожи. И сама эта кожа делалась тоньше.

Мягче.

Боярская, чтоб ее...

...вода, поначалу злая - чуяла стихию иную, враждебную - норовила обжечь, но после смирилась, успокоилась. Она стекала по шее, по плечам, унося усталость.

Арей и не понял, насколько устал.