Хрущев. От пастуха до секретаря ЦК

На июньском пленуме 1937 года Ежов потребовал санкции на арест 11 членов и 14 кандидатов в члены ЦК, которые, по сведениям НКВД, оказались замешанными в деле о военных заговорщиках. Значительная часть ЦК во главе с И.А.Пятницким воспротивились этому и выступили против продления чрезвычайных полномочий НКВД. Этому предшествовала тайная встреча ряда членов ЦК на квартире Пятницкого. Лишь один из участников этой встречи секретарь Московского областного Совета Филатов проинформировал об этом Сталину. Это свидетельствовало о широкой оппозиции Сталину и его сторонникам в руководстве страны. Сталин и другие члены Политбюро могли придти к выводу, что оппозиционные им члены ЦК замышляют действия, подобные тем, которые готовили Тухачевский и другие.

В то же время немало членов ЦК активно поддерживали НКВД и действия Ежова. Одним из них был Н.С.Хрущев. Он призывал партийный актив к тесному сотрудничеству с органами НКВД в разоблачении "врагов народа". Между тем Ежов и его новые сотрудники НКВД в своих действиях полагались больше на подозрения, чем доказательства вины, на преувеличенное недоверие и страхи перед тайным врагом, чем на реальную информацию об антигосударственной деятельности. Преувеличенные подозрения заставляли подчиненных Ежова выбивать показания у арестованных, которые признавались в невероятных заговорах и сотрудничестве с разведками всех стран мира. Подстрекателем в разжигании подозрительности органов НКВД стал и Троцкий. В своих зарубежных публикациях он преувеличивал масштабы оппозиции и уверял, что органы НКВД не сумели обнаружить его сторонников. Эти сообщения лишь подстегивали сотрудников НКВД и их ретивых добровольных помощников к поиску "тайных врагов".

По мере того, как Ежов сообщал о новых раскрытых заговорах, руководство страны открыло ему "зеленую улицу". Разгулу репрессий способствовала и позиция многих партийных руководителей, стремившихся расправиться с возможными конкурентами и укрепить собственное положение. Юрий Жуков предполагает, что в конце июня 1937 года в руководство страны была направлена записка Р.И.Эйхе, который призывал санкционировать создание в областях "троек", наделенных "правом выносить смертные приговоры". Жуков пишет: "Инициативная записка Р.И.Эйхе оказалась тем камушком, который вызвал страшную горную лавину. Три дня спустя, 2 июля, последовало еще одно решение Политбюро, распространившее экстраординарные права, предоставленные поначалу лишь Эйхе, уже на всех без исключения первых секретарей ЦК нацкомпартий, обкомов и крайкомов". В решении говорилось: "ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих высылке". На основе этого решения Ежов издал приказы N 00446 и N 00447, в которых предписывалось "раз и навсегда покончить с подлой подрывной деятельностью против основ Советского государства".

Откликаясь на решение Политбюро от 2 июля 1937 года, местные партийные руководители в течение недели представили квоты людей, подлежащих высылке или расстрелу по решениям "троек". Ю.Жуков отмечает, что "численность намеченных жертв свыше пяти тысяч определили семеро… сочли, что число жертв "троек" должно превысить 10 тысяч, уже только трое… Самыми же кровожадными оказались Р.И.Эйхе, заявивший о желании только расстрелять 10 800 жителей Западно-Сибирского края, не говоря о еще не определенном числе тех, кого он намеревался отправить в ссылку; и Н.С.Хрущев, который сумел подозрительно быстро разыскать и "учесть" в Московской области, а затем и настаивать на приговоре к расстрелу либо к высылке 41 305 "бывших кулаков" и "уголовников".

Вскоре репрессии распространились и на членов партии. Если в марте 1937 года Сталин решительно осуждал огульные исключения из партии и расстрелы, то с лета 1937 года подобные методы подавления противников стали обычными. И это свидетельствовало, что руководство страны во главе со Сталиным в известной степени утрачивало контроль над происходившими событиями. Совершенно очевидно, что события пошли не так, как они должны были происходить по плану Сталина, собиравшегося устроить конкурс среди партийных работников и поднять их уровень общей и политической подготовки на курсах разных ступеней. Анализируя материалы Смоленского архива, вывезенного немцами во время войны, а затем захваченного американцами, историк Г.Т.Риттерспорн пришел к выводу, что Сталин "не всегда был способен управлять ходом событий" и даже утверждал, что в эти годы он потерпел "политическое поражение".

В определенной степени утрата контроля над репрессиями руководством страны была связана с тем, что сталинская система управления исходила из доверия руководителям ведомств. Бенедиктов вспоминал: "При Сталине наркомам предоставлялась достаточно большая свобода рук". Визы Сталина и других членов Политбюро, которые потом обнаруживали на "расстрельных" списках Ежова, свидетельствовали, прежде всего, о том, что Ежов, как и другие наркомы, получил свободу действий. Между тем после чистки в НКВД, устроенной Ежовым, туда пришли люди, не имевшие ни малейшего представления о правовых нормах, но руководствовавшиеся "революционной совестью".

Всецело доверяя обвинениям работников НКВД и поощряя "маленьких людей" в партии к разоблачениям вышестоящего начальства, Сталин и другие советские руководители вольно или невольно открыли путь для развертывания массовой кампании шпиономании. По мере того, как в процесс "разоблачения" "тайных врагов" вовлекалось все большее число людей, количество обвиненных в антигосударственной деятельности быстро росло и, главным образом, за счет невиновных. Многие люди использовали репрессии для сведения счетов со своими врагами. Множились доносы и клеветнические доносы, а число арестованных и расстрелянных возрастало.

Свою немалую лепту в определении конкретных жертв внес и Хрущев.

Арестованный в 1937 году Р.Ульяновский вспоминал: "Ордер на арест был подписан заместителем народного комиссара внутренних дел Прокофьевым..

Но внизу ордера стояла знакомая подпись – Н.Хрущев. Мой арест был согласован с Московским комитетом партии… Это меня удивило: Хрущев меня знал. Я был одним из лучших и наиболее популярных пропагандистов Бауманского района и МК". "Удивительного" в действиях Хрущев ничего не было. С середины 20-х годов он привык к беспощадной политической игре, в ходе которой он выдвигал быть выдвинуты самые суровые и, нередко, клеветнические обвинения против ближайших сотрудников. Хрущев выдвинулся в столичные руководители, постоянно разоблачая "уклоны" и призывая к полному уничтожению "уклонистов". Сейчас он был в своей стихии смуты, клеветнических доносов и распрей.

На состоявшемся в начале июля 1937 года в Москве партактиве, посвященном новой избирательной системы в соответствии с только что принятой конституции СССР, Хрущев подчеркивал необходимость борьбы с возможными классовыми врагами, которые попытаются воспользоваться выборами в Верховный совет, чтобы провести своих туда своих кандидатов. В принятой резолюции партактива говорилось: "Каждый партийный и непартийный большевик должен помнить, что враги народа, подонки эксплуататорских классов – японо-германские фашистские агенты, троцкисты, зиновьевцы, правые, эти шпионы, диверсанты и убийцы, будут всячески пытаться использовать выборы для своих вражеских контрреволюционных целей… Разоблачение, выкорчевывание и разгром всех врагов народа являются важнейшим условием успешного проведения выборов в советы, осуществления сталинской конституции и дальнейшего продвижения нашей страны к коммунизму".

Летом 1937 года Хрущев непрестанно призывал к беспощадной расправе с "разоблаченными врагами". Он нажимал на работников НКВД, чтобы те были активнее в осуществлении репрессий. По словам Ю.В.Качановского, В.М.Поляков, секретарь Военной коллегии Верховного суда СССР, рассказал, что "в 1937 году Хрущев ежедневно звонил в московское управление НКВД и спрашивал, как идут аресты. "Москва – столица, – по-отечески напоминал Никита Сергеевич, – ей негоже отставать от Калуги или от Рязани".

14 августа 1937 года Хрущев говорил: "Нужно уничтожить этих негодяев. Уничтожая одного, двух, десяток, мы делаем дело миллионов. Поэтому нужно, чтобы не дрогнула рука, нужно переступить через трупы врагов во благо народа!" Сумев оказаться в передовых рядах тех, кто выступал за самые жестокие репрессии, и сблизившись с Ежовым, Хрущев обеспечивал себе возможность уцелеть, когда по ложным наветам арестовывались многие видные члены партии.

Таумбэн утверждает, что Хрущев ничего не делал или делал очень мало, чтобы спасти своих друзей и коллег. Между тем такие возможности имелись у любого партийного руководителя высокого ранга. Оправдываясь за репрессии 1937 – 38 годов, Каганович напоминал членам Комиссии партийного контроля, что он и руководство возглавлявшегося им наркомата путей сообщения "не соглашались со многими обвинениям, предъявлявшимися многим работникам транспорта, основанными на оговорах арестованных врагов. По многим и многим работниками транспорта я опротестовывал представлявшиеся материалы и требования органов на аресты, и во многих случаях ЦК и лично Сталина соглашались с ними. Я мог бы назвать большое количество работников, занимавших тогда и потом руководящее место в НКПС и на дорогах, которые по нашему настоянию остались нетронутыми вопреки предъявленным материалам соответствующих органов".

Неизвестно, насколько Каганович был искренен, говоря о спасенных им людях, но он был прав, говоря, что и в ту пору можно было защитить людей от несправедливых обвинений. Несмотря на жестокость тогдашних репрессий можно привести немало примеров того, руководящие деятели партии, знакомясь с делами арестованных, добивались их освобождения из-под стражи. Такая возможность, например, возникала во время встреч подследственных с высоким начальством. В своих мемуарах Н.С.Хрущев писал, как он вместе с начальником управления НКВД по Московской области С.Реденсом проверял московские тюрьмы. В ходе проверки он встретил нескольких своих знакомых, которые жаловались Хрущеву на то, что они были оклеветаны. Среди сидевших был и секретарь Калужского горкома Трейвас, который также отрицал свою вину. Хрущев писал: "Я тут же обратился к Реденсу, а он отвечает: "Товарищ Хрущев, они все так. Они все отрицают. Они просто врут". Судя по всему Хрущев был удовлетворен таким лаконичным объяснением Реденса и не потребовал хотя бы дополнительной информации. Пытаясь же выставить себя в выгодном свете, Хрущев так объяснял свое молчание в ответ на замечание Реденса: "Тогда я понял, что наше положение секретарей обкомов очень тяжелое: физические материалы следствия находятся в руках чекистов, которые и формируют мнение; они допрашивают, пишут протоколы дознания, а мы являемся, собственно говоря, как бы "жертвами" этих чекистских органов и сами начинаем смотреть их глазами". Эти заявления Хрущева, сделанные через много лет после репрессий 1937 – 1938 годов, служили оправданием его нежелания вступиться за невинно оклеветанных людей.

Кстати, Хрущев умалчивал, что Трейвас был не просто его знакомым по работе в Бауманском райкоме партии, а лицом, связанным с ним родственными узами. Его сын, Леонид Хрущев женился на племяннице Трейваса, Розалии Михайловне 11 ноября 1937 года (до этого он в 1935 году вступил в связь с Эсфирь Наумовной Эттингер, которая забеременела от него.) Н.С.Хрущев был настолько против женитьбы сына, что собственноручно разорвал свидетельство о его браке. Под нажимом отца Леонид в январе 1938 года Леонид порвал с Трейвас. Неизвестно, возражал ли Хрущев против этого брака, потому что дядя Розалии оказался "врагом народа", или же Трейвас оказался "врагом народа", потому что неприятная Хрущеву Розалия стала женой его сына.

Трудно поверить и словам Хрущева, что он был "жертвой чекистских органов", так как был якобы в неведении относительно виновности подследственных, подсудимых и осужденных. Судя по размаху репрессий в руководстве Московской городской и областной парторганизации, они не могли совершаться без ведома и согласия Хрущева. По подсчетам Таубмэна в ходе репрессий 1937 – 1938 гг. 38 высших руководителей в Московском горкоме и обкоме уцелело лишь 3 человек. Из 146 партийных секретарей других городов и районов Московской области 136 было репрессировано.

Из 63 человек, избранных в Московский городской партийный комитет 45 исчезло. Из 64 членов Московского обкома – 46 исчезло. Позже оправдываясь перед Комиссией партийного контроля в 1962 году за свое участие в репрессиях 1937 – 38 годов, Л.М.Каганович писал: "Ведь большинство руководящих работников, члены бюро Московского комитета партии, районов и Моссовета, которые при руководстве Кагановича, когда он был секретарем МК, работали и здравствовали, были арестованы при руководстве МК Н.Хрущевым".

В записке комиссии Политбюро ЦК КПСС, составленной в декабре 1988 года, говорилось: "В архиве КГБ хранятся документальные материалы, свидетельствующие о причастности Хрущева к проведении массовых репрессий в Москве, Московской области… Он, в частности, сам направлял документы с предложениями об арестах руководящих работников Моссовета, Московского обкома партии. Всего за 1936-1937 годы органами НКВД Москвы и Московской области было репрессировано 55 тысяч 741 человек",

Судя по всему, Хрущев помогал Ежову и другим работникам НКВД в осуществлении репрессий с присущим ему энтузиазмом. И в то же время не исключено, что эти деяния не оставляли глубокого следа в его душе и он относился к ним, как к очередной политической кампании, которую он должен выполнить с максимальным усердием. Вероятно после того, как необходимость в "разоблачительной" деятельности пропадала, Хрущев переключал свою энергию на другое дело и выбрасывал из головы мысли о людях, которые стали жертвами репрессий не без его помощи. А через 30 с лишним лет под воздействием нового импульса в ходе "разоблачений культа личности" Хрущев мог совсем иначе взирать на лиц, пострадавших от его действий. Вероятно, он даже испытывал импульсивные приливы сострадания к ним. Бенедиктов вспоминал: "Выпив и расчувствовавшись, Хрущев мог пустить искреннюю слезу по поводу душераздирающего рассказа о страданиях в сталинских лагерях – при всей своей черствости по отношению к людям он был человеком эмоциональным, а кое в чем и сентиментальным".

Отношение Хрущева к людям органично вытекало из его беспринципности и субъективного прагматизма. Подобное отношение к людям ярко изобразил русский писатель Н.С.Лесков в романе "Соборяне" на примере авантюриста Измаила Петровича Термосесова, который "не думал, что предстоящая ему в данную минуту личность жила прежде до встречи с ним и хочет жить и после, и что потому у него есть свои исторические оглядки и свои засматривания вперед. Нет, по его, каждый человек выскакивал пред ним, как дождевой пузырь или гриб, именно только в ту минуту, когда Термосесов его видел, и он с ним тотчас же распоряжался и эксплуатировал его самым дерзким и бесцеремонным образом, и немедленно же просто позабывал. На своем циническом языке он простодушно говорил: "Я кого обижу, после на него никогда не сержусь", и это было верно". Убежденность в справедливости своего субъективного взгляда на мир и непризнание объективной реальности других людей и их воззрений позволяли Хрущеву с необыкновенной легкостью называть многих людей в 1937 году "врагами народа", а через 30 лет объявлять их же "жертвами культа личности", не испытывая при этом угрызений совести. Как и для Термосесова люди для Хрущева были чем-то вроде дождевых пузырей или грибов, встретившихся ему на пути.

Хотя Хрущев создавал впоследствии впечатление, что он, как мог боролся против Сталина в ходе репрессий 1937 – 1938 годов, на самом деле в эту пору он пользовался полным доверием Сталина. Не случайно свою известную речь 11 декабря 1937 года перед избирателями Сталинского избирательного округа И.В.Сталин открыл фразой: "Товарищи, признаться я не имел намерения выступать. Но наш уважаемый Никита Сергеевич, можно сказать, силком притащил сюда, на собрание: скажи, говорит, хорошую речь". (Заметную роль в это время играл и член Политбюро А.И.Микоян. Через девять дней после речи Сталина, Микоян с той же трибуны в Большом театре выступил с докладом "Каждый гражданин должен быть чекистом" по случаю ХХ-летия ВЧК. Впоследствии оба руководителя стали главными обличителями "беззаконий 37-го года".)

В обстановке, когда многих партийных руководителей снимали с высоких должностей, а затем арестовывали, сажали в лагеря или расстреливали, Хрущев уверено продвигался вперед. Он сумел оказаться на гребне той волны, которая сметала многих из правящей элиты, и старался удержаться на этом гребне. На январском (1938) пленуме ЦК ВКП(б) П.П.Постышев был освобожден от обязанностей кандидата в члены Политбюро, а на его место был избран Н.С.Хрущев. Теперь фамилию Хрущева перечисляли в списке "вождей" Советской страны следом за кандидатом в члены Политбюро Н.И.Ежовым.

Глава 8. Первый на Украине

Однако, войдя в состав высшего совета партии и страны в качестве кандидата, Хрущев не сохранил свой пост секретаря Московской партийной организации. Он вспоминал: "1938 год. Вызывает меня Сталин и говорит: "Мы хотим послать Вас на Украину, чтобы Вы возглавили там партийную организацию. Косиор перейдет в Москву к Молотову первым заместителем Председателя Совета Народных Комиссаров и председателем Комиссии советского контроля". Я стал отказываться, так как знал Украину и считал, что не справлюсь: слишком велика шапка, не по мне она. Я просил не посылать меня, потому что не подготовлен к тому, чтобы занять такой пост. Сталин начал меня подбадривать. Тогда я ответил: "Кроме того, существует и национальный вопрос. Я человек русский; хотя и понимаю украинский язык, но не так, как нужно руководителю. Говорить на украинском я совсем не могу, а это тоже большой минус. Украинцы, особенно интеллигенция, могут принять меня очень холодно, и я бы не хотел ставить себя в такое положение". Сталин: "Нет, что Вы! Косиор – вообще поляк. Почему поляк для украинцев лучше, чем русский?" Я ответил: "Косиор – поляк, но он знает украинский язык и может выступать на украинском языке, а я не могу. Кроме того, у Косиора больше опыта". Однако Сталин уже принял решение и твердо сказал, что я должен работать на Украине. "Хорошо, – ответил я, – постараюсь все сделать, чтобы оправдать доверие".

Разумеется, Хрущев имел основание настаивать на том, что для руководства Украиной лучше назначить украинца. Долгая жизнь в Донбассе, где у Хрущева было немало друзей украинцев, несколько месяцев пребывания в Киеве, и, самое главное, постоянное общение с женой-украинкой могли убедить Хрущева в необходимости учитывать языковые, культурные, психологические отличия украинского народа от русского, особенно находясь на посту первого лица в этой республике. Хрущев не случайно подчеркивал особые трудности в общении с украинской интеллигенции, прилагавшей усилия по отстаиванию этнокультурной самобытности украинского народа. Но некоторые аргументы, выдвинутые им в разговоре со Сталиным, представляются не слишком убедительными. Почему руководство Москвой и Московской областью не казалось ему "великой шапкой"?

Скорее всего Хрущев опасался занимать столь ответственный пост на Украине, прекрасно понимая особенности тогдашней политической ситуации. В бурные месяцы 1937-1938 годов можно было легко занять престижный пост руководителя области или республики, и не только легко потерять его, но и расстаться с жизнью. Для того, чтобы уцелеть в водовороте интриг, надо было завоевать доверие людей, с которыми предстояло Хрущеву работать. А Хрущев не мог быстро обрести на Украине надежных друзей, особенно во времена, отмеченные тотальным недоверием.

Поэтому Хрущев решил взять на Украину тех, кого рекомендовали ему лица, отвечавшие за проведение "большой чистки" партии. Хрущев решил посоветоваться с Г.М.Маленковым. Роль этого партийного руководителя в течение 1937 года заметно выросла. В январе 1938 года на Пленуме ЦК Маленков по результатам своих инспекционных поездок выступил с докладом "Об ошибках парторганизаций при исключении коммунистов из партии и формально-бюрократическом отношении к аппеляциям исключенных из ВКП(б) и о мерах по устранению этих недостатков". Следствием доклада Маленкова явилось постановление пленума ЦК, в котором приводились критические высказывание Сталина на февральско-мартовском пленуме 1937 года по поводу "бездушного отношения к людям" в ходе огульных исключений из партии. В постановлении осуждались "отдельные карьеристы-коммунисты, старающиеся отличиться и выдвинуться на исключениях из партии, на репрессиях против членов партии, старающиеся застраховать себя от возможных обвинений в недостатке бдительности путем применения огульных репрессий против членов партии". Некоторые примеры такого рода были взяты из практики КП(б) Украины.

Хотя пленум не остановил массовые репрессии, доклад Маленкова и принятая по нему резолюция явились прелюдией к завершению "ежовщины". Хрущев еще не осознал всех последствий пленума, но уже понял возросшую роль Маленкова. Хрущев вспоминал: "Я попросил Маленкова подобрать мне нескольких украинцев из Московской партийной организации (там их было много) или из аппарата Центрального комитета партии. Это было необходимо, потому что мне сказали, что на Украине из-за арестов сейчас нет ни одного председателя облисполкома и даже председателя Совнаркома (есть его первый заместитель), нет заведующих отделами обкомов и горкомов партии, а в ЦК КП(б)У – ни одного заведующего отделом. Стали подбирать второго секретаря. Вторым секретарем Маленков назвал товарища Бурмистенко. Бурмистенко являлся заместителем Маленкова, который руководил тогда кадрами ЦК ВКП(б). Бурмистенко я знал мало. Познакомился. Он произвел на меня очень хорошее впечатление, мы сошлись характерами. Я дал Бурмистенко поручение подобрать людей, которых можно было бы взять с собой, человек 15 – 20". Таким образом, Хрущев в подборе своей "команды" всецело полагался на "восходившую звезду" – Маленкова, и уже не прибегал к помощи своего былого покровителя – Кагановича.

Прибыв в Киев, Хрущев посетил тогдашнего первого секретаря ЦК КП(б)У С.Косиора, который, по словам Хрущева, "проинформировал нас о сложившейся обстановке и познакомил с кадрами, которые сохранились". Вскоре состоялся пленум ЦК, на котором Хрущева и Бурмистенко кооптировали в состав ЦК КП(б)У, избрали в состав украинского Политбюро и секретарями ЦК. Косиора освободили от обязанностей первого секретаря в связи с назначением в Москву. Правда, С.Косиор недолго занимал пост заместителя председателя Совнаркома СССР, так как в апреле 1938 года он был арестован.

Хотя впоследствии Хрущев постарался создать впечатление, что с его приходом к власти репрессии прекратились, на самом деле они развернулись с новой силой. Еще до ареста Косиора Хрущев активно начал преследовать тех, кого считали "людьми Косиора". Арестованных обвиняли в шпионаже в пользу Германии и Польши. Позже Хрущев писал: "В каждом человеке польской национальности усматривали агента Пилсудского или провокатора". Впрочем, подозрения могли вызвать и люди, не являвшиеся поляками. Ежов, например, заподозрил, что руководитель Днепропетровской области Задионченко, "украинизировавший" свою фамилию Зайончик, был на самом деле поляком. Хрущеву пришлось доказывать, что Задионченко не поляк, а еврей, и даже утверждал, что "мы знаем синагогу, где совершался еврейский обряд при рождении мальчика".

Однако из многочисленных рассказов Хрущева о надуманных обвинениях тех лет нельзя ничего узнать о его немалом вкладе в осуществлении репрессий 1938 года на Украине. В справке комиссии Политбюро 1988 года говорилось: "Лично Хрущевым было санкционированы репрессии в отношении нескольких сот человек… Летом 1938 года с санкции Хрущева была арестована большая группа руководящих работников партийных, советских, хозяйственных органов и в их числе заместители председателя Совнаркома УССР, наркомы, заместители наркомов, секретари областных комитетов партии. Все они были осуждены к высшей мере наказания и длительным срокам заключения".

Таубмэн констатирует, что при Хрущеве были арестованы все члены украинского политбюро, оргбюро и секретариата ЦК компартии. Все украинское правительство было смещено, все партийные руководители областей и их заместители были смещены, сняты все руководители военных округов РККА. Из 86 членов ЦК избранных в июне 1938 года, только трое уцелело через год. В 1938 году, то есть в первый год пребывания Хрущева на первом посту на Украине, в республике по политическим мотивам было 106 119 человек было арестовано. Всего с 1938 по 1940 год там было арестовано 165 565 человек. Однако далеко не все аресты, которые требовал Хрущев, были санкционированы в Москве. В 1938 году Хрущев послал жалобу Сталину: "Украина ежемесячно посылает 17-18 тысяч репрессированных, а Москва утверждает не более 2-3 тысяч. Прошу принять срочные меры".

Главным помощником Хрущева в осуществлении репрессий стал новый нарком внутренних дел УССР Успенский. П.Судоплатов подчеркивал, что Хрущев "взял с собой на Украину" Успенского "в качестве главы НКВД. В Москве он возглавлял управление НКВД по городу и области и работал непосредственно под началом Хрущева… Успенский несет ответственность за массовые пытки и репрессии, а что касается Хрущева, то он был одним из немногих членов Политбюро, кто лично участвовал вместе с Успенским в допросах арестованных".

Поэтому бегство Успенского, который почувствовал, что его могут арестовать за осуществление незаконных репрессий, серьезно ударило и по Хрущеву. После того, как Успенский был обнаружен и арестован, он, по свидетельству Судоплатова, "во время допроса показал, что они с Хрущевым были близки, дружили домами". Поэтому, когда приговоренная к смертной казни за пособничество мужу в побеге супруга Успенского написала прошение о помиловании, Хрущев, как писал Судоплатов, "рекомендовал Президиуму Верховного Совета отклонить ее просьбу". Как отмечал Судоплатов, такое "вмешательство" было "способом избавления от нежелательных свидетелей".

На место репрессированных спешно выдвигались новые кадры. Вспоминая свою поездку в Запорожье и Днепродзержинск, Хрущев замечал: "В Днепродзержинске познакомился с группой партийных работников и инженеров, в том числе с Брежневым. Мы стали выдвигать последних на партийную работу, формировать партруководство… Помимо Брежнева из Днепродзержинска выдвинули еще одного человека, секретаря партии по пропаганде". Своих выдвиженцев Хрущева ставил на многочисленные вакантные места в руководстве областей, республиканских наркоматов, крупных предприятий. Он рассчитывал на их лояльное отношение к нему.

Хотя большую часть 1938 года Хрущев провел на Украине, его положение кандидата в члены Политбюро ЦК ВКП(б) требовало от него частых поездок в Москву. Помимо официальных заседаний Хрущев участвовал и в неформальных встречах ведущих руководителей страны. Он вспоминал, как во время одного из своих визитов "как-то в воскресенье Ежов пригласил меня и Маленкова на дачу, там были и Берия. Это случалось не раз". Хрущев познакомился с Л.П.Берией еще в начале 30-х годов. Он вспоминал: "Когда я работал в Москве, то у меня сложились с Берией хорошие, дружеские отношения. Это был умный человек, очень сообразительный. Он быстро на все реагировал и этим мне нравился. На пленумах ЦК мы сидели всегда рядом и перекидывались репликами по ходу обсуждения вопросов либо о тех или других ораторов, как это всегда бывает между близкими товарищами". Еще в 1934 году Хрущев был гостем Берии во время своего пребывания в Грузии.

Еще раньше Хрущев сблизился с Ежовым. По его словам, Хрущев познакомился с Ежовым "в 1929 году, во время обучения в Промышленной академии, и часто встречался с ним по делам академии. Она находилась в ведении ЦК партии, а в ЦК кадрами занимался как раз Ежов… Он был простой человек, питерский рабочий, а тогда это имело большое значение, – рабочий, да еще питерский". Хотя с Маленковым Хрущев познакомился позже, знакомство с ним позволяло Хрущеву решать многие острые кадровые вопросы. Приводя различные примеры такого рода, Хрущев вспоминал: "Тогда это была большая поддержка со стороны ЦК в лице Маленкова: он "сидел на кадрах". Связи с Ежовым, Берией и Маленковым Хрущев старался использовать для укрепления своего положения.

По словам Хрущева, "Берия и Ежов находились в дружеских отношениях". Считалось, что такие же отношения соединяли Ежова и Маленкова, который долгое время работали вместе. Теплые отношения установились между Маленковым и Берией. У всех этих людей было немало общего, объяснявшего их выдвижение на первые посты в советском государстве. Каждый из них отличался исключительной работоспособностью. Будучи дисциплинированными и исполнительными работниками, все они не раз проявляли способности к самостоятельной инициативе. Каждый из них обладал любознательностью, тягой к знаниям. При этом Маленков, Берия и Хрущев отличались повышенным интересом к техническим знаниям. После завершения обучения в МВТУ Маленкова рекомендовали для завершения аспирантуры. Берия обращался с заявлением в партийные органы, чтобы ему разрешили продолжить учебу в техническом вузе, но ему было в этом отказано. Живой интерес к новой технике был характерен и для Хрущева. Их склонность поощрять развитие современной техники отвечало задачам модернизации советского общества.

В то же время они никогда не были профессиональными хозяйственниками. Ежов, Маленков, Берия и Хрущев отличались от молодых послереволюционных советских руководителей, которые после окончания рабфаков и вузов пошли работать на строительство или производство. Как и Хрущев, Ежов и Маленков стали профессиональными партработниками, а Берия долго работал в органах ВЧК, а затем ОГПУ. Ежов не имел высшего образования, а Берия закончил лишь два курса Бакинского технического института. Хотя образование Маленкова, полученное им в МВТУ, было более основательным, чем у Хрущева, он, как и Хрущев, во время своей учебы был занят главным образом руководством партийной организацией МВТУ. На этом посту Маленков, как и Хрущев, зарекомендовал себя как активный организатор борьбы с оппозицией Сталину. Подобно Хрущеву, Маленков по окончании МВТУ сразу ушел на партийную работу.

Не имели они и подпольного стажа партийной работы, Хотя Ежов был моложе Хрущева, он вступил раньше Хрущева в партию – в марте 1917 года, когда партия стала легальной. Маленков стал членом партии в 1920 году. Берия стал членом партии в 1919 году. (Правда, он вступил в партию в Азербайджане, где она в то время была запрещена). Следует учесть, что руководители партии с дореволюционным партстажем долгое время сдерживали продвижение вверх тех, кто вступил в партию, когда она стала легальной, а затем – правящей. Поэтому те, кто обладал дореволюционным партстажем нередко опережали в продвижении по служебной лестнице более молодых, но не имевших такого стажа. Хотя Хрущев был на год старше таких руководителей, как Микоян, Андреев и Каганович, но они вступили в партию соответственно за 2 года, 3 года и 5 лет до революции и они раньше Хрущева стали членами Политбюро. Жданов был на два года моложе Хрущева, но к 1917 году имел двухлетний стаж подпольной работы в партии и это способствовало тому, что уже в 1934 году он стал секретарем ЦК ВКП(б).

Для сомнений партийных руководителей к тем, кто вступил в партию в 1917-1920 годах, были известные основания. В отличие от подпольщиков, люди, вступавшие в партию, когда она стала легальной, а затем и правящей, не только не рисковали стать жертвами преследований, но получали известные привилегии. Кроме того, в смутное время революционного 1917 года и Гражданской войны, когда в ряде областей власть неоднократно менялась, люди нередко столь же быстро меняли свои политические убеждения и не один раз. Как и в отношении Хрущева, вступлению Берии и Маленкова в партию предшествовал период, когда они не сразу сделали свой политический выбор. Видимо, это послужило основанием обвинять Маленкова в том, что тот служил в колчаковской армии, а Берию – в том, что он поступил в мусаватистскую разведку Азербайджана без ведома партии.

Однако отстранение от руководящих должностей многих видных членов партии с подпольным стажем работы за их участие в различных оппозиционных группировках открыло немало вакансий на высших ступенях власти. Их заполняли те, кто вступили в партию в 1917 году и позже, и зарекомендовали себя активной работой в сфере управления.

Как и Хрущев, Ежов, Берия, Маленков впервые выдвинулись на руководящие должности в годы Гражданской войны. Для каждого из них были характерны особенности политического сознания и поведения красных командиров Гражданской войны. Они сделали свой политический выбор, когда общество было погружено в распри, расколовшись на "своих" и "чужих", а поэтому были категоричны и беспощадны в своих оценках. И если "свой" объявлялся "чужим", они без долгих размышлений, готовы были безоговорочно выступить против него. Как и Хрущев, они изучали теоретические основы марксизма по газетным статьям и митинговым речам, а о стратегических целях партии узнавали из приказов вышестоящего начальства. Они привыкли быть безупречными исполнителями. В то же время, будучи командирами в условиях Гражданской войны, они умели принимать дерзкие решения, полагаясь на собственную инициативу и нередко прибегая к самым жестким методам управления. Их уверенность в себе нередко переходила в самонадеянность и вела к авантюристическому своеволию.

В ходе бурной борьбы с оппозицией внутри партии в 20-х годах каждый из них стал сторонником сталинского курса. В то же время они на собственном опыте убедились в том, что идейно-политическая борьба нередко используется для прикрытия интересов различных группировок. Вольно или невольно они оказывались втянутыми в столкновения между различными группировками и вследствие этого не у всех из них путь наверх был гладким.

Как и Хрущев, Ежов пострадал от склок в местной партийной организации. Правда, в отличие от Хрущева, Ежов был вынужден покинуть Марийскую автономную республику, где он до этого работал. Если конфликт Хрущева с Моисеенко, возглавлявшего Сталинскую парторганизацию, приучил его к интриганству и лицемерию в политической борьбе, то Ежов, потерпев поражение в борьбе с Петровым, возглавлявшим парторганизацию Марийской республики, постоянно стал выискивать своих врагов, устанавливая неформальные связи между работниками партийного аппарата.

Впоследствии эта почти маниакальная страсть выстраивать цепочки связей между различными коммунистами во многом определила метод работы Ежова, особенно, когда он в 1927 году перешел на работу в Орграспредотдел ЦК партии. Его начальник И.М.Москвин, отмечая исключительное трудолюбие Ежова, его добросовестность, в то же время говорил, что он никогда не мог остановиться в своем рвении даже, когда обстоятельства свидетельствовали об абсурдности его деятельности. Возглавив НКВД,

Ежов взял на вооружение привычные ему методы выявления связей между арестованными и их знакомыми по месту учебы, работы, жительства. Такой подход позволял бесконечно расширять круг лиц, обвиненных в шпионаже и вредительской деятельности. Продолжение репрессий грозило парализовать систему управления страны. В своих воспоминаниях Хрущев утверждал: "Руководство было парализовано, никого нельзя было выдвинуть без апробации НКВД. Если НКВД давал положительную оценку тому или иному, который намечался к выдвижению, только тот и выдвигался".

Правда, эти мысли Хрущев высказал через 30 лет после завершения "ежовщины". До какого-то времени Хрущев, а также Берия и Маленков активно поддерживали Ежова и не видели ничего абсурдного ни в его методах поиска виноватых, ни в той параноидальной шпиономании, которая охватила всю страну. Не исключено, что таким образом они избавлялись от реальных и потенциальных конкурентов, особенно с дореволюционным стажем партработы, и демонстрировали свое рвение в борьбе с теми, кто был объявлен "врагами народа". Впрочем, в то время они были не одиноки в своей активной поддержке "ежовщины".

Неизвестно, что думал насчет руководимой им кампании сам всесильный нарком внутренних дел. С одной стороны, создается впечатление Ежов, уверившись в собственной бесконтрольности, попытался, опираясь на ряд советских руководителей, установить личную диктатуру. Об этом свидетельствуют воспоминания Андрея Маленкова, сына Г.М.Маленкова. Ссылаясь на своего отца, он рассказал, что после ареста Ежова, в его личном сейфе "были найдены личные дела, заведенные Ежовом на многих членов ЦК, в том числе на Маленкова и даже на самого Сталина… В сейфе Ежова не оказалось дел на В.М.Молотова, К.Е.Ворошилова,

Н.С.Хрущева и Л.М.Кагановича". Из этого также следует, что, в то время как близкий ему Маленков не пользовался доверием Ежова, Хрущев был человеком, на поддержку которого Ежов рассчитывал.

С другой стороны, не исключено, что Ежов чувствовал, что он запутался в своей политической игре. Вероятно это объясняет беспробудное пьянство, которому он стал предаваться в 1938 году. Хрущев не слишком преувеличивал, так характеризуя Ежова в это время: "Ежов к тому времени буквально потерял человеческий облик. Он так пил, что и на себя не был похож". Хрущев считал, что он "заливал свою совесть водкой". Судя по воспоминаниям этих лет Хрущев, Маленков, Берия не заливали "совесть водкой". Но вряд ли они верили многим абсурдным обвинениям. Берия имел опыт работы в ОГПУ, а потому мог отличать "липовые" дела, которые фабриковались следователями, от подлинных. Для Хрущева чудовищные обвинения в ходе политических "разоблачений" были лишь обычными приемами в ходе циничных и жестоких политических игр, которые он вел с середины 20-х годов. Осознавал лживость многих обвинений, выдвинутых в ходе репрессий, и Маленков. Очевидно он быстрее других понял опасность продолжения репрессий для судеб государства, а потому одним из первых выступил за их прекращение.

В августе 1938 года Маленков подготовил докладную записку "О перегибах", направленную им лично Сталину. В этой записке Маленков указывал на гибельность продолжения "ежовщины". Маленков рекомендовал Берию на пост заместителя Ежова в качестве первого шага для прекращения беспредельных репрессий. Очевидно, что к этому времени Сталин также осознал опасность бесконтрольных репрессий. Хрущев вспоминал: "Однажды, когда я был в Москве, Берию тоже вызвали из Тбилиси. Все собрались у Сталина, Ежов тоже был там. Сталин предложил: "Надо бы подкрепить НКВД, помочь товарищу Ежову, выделить ему заместителя". Он и раньше ставил этот вопрос, при мне спрашивал: "Кого вы хотите себе в замы?" Тот отвечал: "Если нужно, то дайте мне Маленкова". По словам Хрущева, Сталин отвечал: "Да, конечно. Маленков был бы хорош, но товарища Маленкова мы дать не можем. Маленков сидит на кадрах в ЦК, и сейчас же возникнет новый вопрос: кого назначить туда? Не так-то легко подобрать человека, который заведовал бы кадрами, да еще в Центральном комитете". На сей раз Сталин "опять поставил прежний вопрос: "Кого в замы?" На этот раз Ежов никого не назвал. Сталин и говорит: "А как вы посмотрите, если дать вам заместителем Берию?" Ежов резко встрепенулся, но сдержался и отвечает: "Это хорошая кандидатура. Конечно, товарищ Берия может работать, и не только заместителем. Он может работать и наркомом".

Когда 22 августа 1938 года Берию назначили первым заместителем Ежова, Хрущев поспешил поздравить своего друга с этим назначением. В ноябре 1938 года Берия сменил Ежова на посту наркома внутренних дел. Друзья Ежова и проводники его курса на беспощадное уничтожение "врагов народа" Маленков, Берия и Хрущев постарались возложить вину за произвол, совершенный в ходе репрессий, на Ежова и других сотрудников НКВД. Таким образом, можно было скрыть свое участие в организации различных фальсифицированных дел, жертвами которых стали многие люди.

"Ежовщина" стала понятием, о котором тогда все говорили, но о котором обычно не писали. Многие из тех видных руководителей партии, которые были арестованы в 1938 году, такие как Постышев, Эйхе, Косиор, Чубарь, Косарев, а также сотни тысяч рядовых членов партии и беспартийных исчезли без всяких объяснений. Хотя в 1939 году и последующие годы немало людей, пострадавших от "ежовщины", было освобождено и реабилитировано, не было сделано глубокого анализа причин, породивших и заговоры против советского правительства, и необоснованные репрессии против невиновных людей. Возможно, это вызывалось нежеланием вдаваться в детали, которые бы обнажили слабости и уязвимые места советского строя накануне второй мировой войны. Умолчание относительно важнейших процессов, которые происходили в верхах советского общества, использование упрощенных и часто лживых объяснений, почему те или иные лица были репрессированы, сокрытие многих имен привело к рождению устных объяснений случившегося, нередко еще более нелепых и ложных, чем официальные. В то же время появление "темных пятен" в советской истории, сохранение заведомо абсурдных объяснений, на основе которых были арестованы, подвергнуты длительным заключениям и расстрелам многие десятки тысяч человек, стали минами замедленного действия, которые рано или поздно могли взорваться внутри советского общества.

Теперь на Украине арестовывали тех работников НКВД, кого считали выдвиженцами Ежова. Но Хрущев мог быть спокоен. Несмотря на смену руководства, на посту наркома внутренних дел СССР находился Берия, с которым его связывала многолетнее знакомство и теплые отношения. Кроме того, Хрущев мог рассчитывать и на поддержку Маленкова, дружбу с которым он всячески стремился укреплять.

На XVIII съезде партии, на котором произошло окончательное изгнание Ежова из руководства страны (в апреле того же года он был арестован), положение Хрущева еще более укрепилось. Впервые Н.С.Хрущев был избран в президиум съезда. Выдвижение его кандидатуры в президиум съезда было встречено "бурными аплодисментами" и делегаты стоя приветствовали Хрущева. Наряду с Молотовым, Андреевым и Щербаковым Хрущев председательствовал на ряде заседаний съезда.

В своем выступлении от имени украинцев писатель М.Бажан поблагодарил "великого Сталина" за то, что тот послал "для руководства украинскими большевиками своего верного ученика – Никиту Сергеевича Хрущева (продолжительные аплодисменты, все встают с мест: "Никите Сергеевичу Хрущеву ура!)". Так как в начале своего выступления М.Бажан заявил о том, что Сталин был "великим посланцем Ленина" на Украине в 1918 – 1920 годах, то получалось, что перед "посланцем Сталина" открывается схожая перспектива.

Выступлением Хрущева открылся четвертый день работы съезда. Как и пять лет назад, Хрущев в своей речи неоднократно упоминал о Сталине. На сей раз он произнес его фамилию 23 раза, именуя его "великим", "гениальным руководителем". Он провозглашал здравицы в честь Сталина на украинском языке: "Хай живе рiдний Сталiн!" и на русском: "Да здравствует величайший гений человечества, учитель и вождь, который ведет нас победоносно к коммунизму, наш родной Сталин!"

Поскольку в своем докладе Сталин заявил о подготовке германского нападения на Украину, Хрущев в начале своей речи откликнулся на это заявление. Он говорил: "Из истории нам известны походы на Украину… польских панов-магнатов. Но история же свидетельствует, каким позорным крахом кончались эти авантюры". О том, что в течение нескольких столетий Украина находилась под властью Литвы и других государств, что почти все украинские земли в течение столетия входили в состав польско-литовской Речи Посполитой, оратор видимо не подозревал.

Впрочем этот исторический экскурс, который свидетельствовал о слабых познаниях Хрущева о прошлом Украины, был нужен ему лишь для того, чтобы перекинуть мостик к современности. Хрущев заявлял: "Фашистские варвары во сне видят богатства украинского народа и не перестают мечтать о походах на Украину. Подготавливая свои кровавые козни, они засылали и засылают к нам своих разведчиков, вербуют предателей, пытаются проникнуть на наши заводы, в колхозы и совхозы". Хрущев обвинял этих иностранных агентах во многих бедах, в том числе в попытках подорвать сельское хозяйство Украины. Он заявлял, что "польские разведчики и буржуазные националисты все делали для того, чтобы разрушить животноводство и в первую очередь уничтожить конское поголовье".

В своих же мемуарах Хрущев писал, что весной 1938 года получил сведения о вредительской деятельности с целью погубить лошадей на Украине и у него сразу же возникли сомнения в их достоверности. Он подробно рассказывал, как лично допрашивал лиц, обвиненных во вредительстве и создал комиссии, чтобы выяснить истинные причины гибели животных. В результате было установлено, что лошади гибли из-за плохого ухода, но их никто не травил. Судя по мемуарам, он рассказал обо всем Сталину и даже добился награждения ученых, установивших подлинную причину гибели скота. Однако в своем выступлении на съезде Хрущев повторял версию об уничтожении колхозных коней польскими разведчиками и буржуазными националистами.

Сопоставляя речь Хрущева на XVIII съезде партии с его мемуарами, создается впечатление, что речь идет об однофамильцах, которые занимали руководящие посты на Украине в эти годы. Один "Хрущев" руководил борьбой против "врагов народа", провозглашая на съезде: "Украинский народ с ненавистью относится к буржуазным националистам, ко всем этим подлым шпионам любченкам, хвылям, затонским и другой нечисти. Эти изверги, отбросы человечества прокляты трудящимися Советской Украины. На них делали ставку польские, немецкие фашисты. С помощью этих врагов украинского народа фашисты хотели закабалить цветущую Советскую Украину. Не вышло и не выйдет во-веки! Всякого, кто посягнет на землю свободолюбивого украинского народа, ждет участь подлых буржуазных националистов, проклятие народа и уничтожение как бешеных собак! (Шумные аплодисменты.)"

Другой "Хрущев" (автор мемуаров) возмущался гибелью невинно оклеветанных людей. Он с сочувствием писал о судьбе председателя Совнаркома Украины Любченко, рассказывая, как он покончил жизнь самоубийством и перед смертью просил позаботиться о своем сыне. Если верить мемуарам Хрущева, то в эти годы он постоянно защищал различных людей от нелепых наветов, а, когда ничего не мог сделать для их спасения, то сокрушался по поводу своей беспомощности и зависимости от НКВД. В мемуарах он патетически заявлял: "Было растоптано святое звание коммуниста, его роль, его общественное положение. Над партией встала ЧК".

В своей же речи на съезде партии Хрущев объяснял успехи, достигнутые страной в годы сталинских пятилеток, прежде всего уничтожением "врагов народа" в ходе репрессий 30-х годов. Он заявлял: "Мы добились победы на всех участках нашего социалистического строительства, во всех отраслях нашего хозяйства полностью и безраздельно господствует социализм… Эти успехи не пришли сами собой, они завоеваны в жестокой борьбе с врагами рабочего класса, с врагами крестьянства, с врагами всего нашего народа, в борьбе с агентами фашистских разведок – с троцкистами, бухаринцами и буржуазными националистами".

Хотя к открытию XVIII съезда партии Хрущев находился на посту руководителя Украины чуть более года, он говорил об успехах этой республики за годы второй пятилетки, то есть и в течение того времени, когда ее возглавлял С.Косиор. Хрущев говорил о том, что "за годы второй сталинской пятилетки выпуск чугуна на Украине увеличился в два с лишним раза… За годы второй сталинской пятилетки производство стали увеличилось почти в три раза. Заводы Украины выплавляют в год стали столько, сколько Япония, Италия и Польша, вместе взятые. Машиностроение по сравнению с 1913 годом выросло в 30 раз. Угля Украина дает в два раза больше, чем вся Польша".

Главное же внимание Хрущев уделил успехам Украины в развитии сельского хозяйства, потому что эта республика оставалась главной житницей Советской страны. Хрущев говорил о достижениях республики в производстве технических культур, особенно сахарной свеклы, и сообщал о новых амбициозных планах в этой области благодаря усилению механизации работ, внесению минеральных удобрений, борьбе с природными вредителями сельского хозяйства.

Сообщал Хрущев и о бурном развитии животноводства на Украине: "С 1934 года по 1938 год включительно конское поголовье на Украине выросло на 21%… Количество крупного рогатого скота увеличилось в два раза. По свиньям увеличилось поголовье почти в три раза. По овцам и козам – больше чем в два раза. Эти цифры сами за себя говорят о тех успехах, которые одержали большевики Украины в борьбе за развитие животноводства в колхозах и совхозах".

Можно заподозрить, что темпы увеличения скота, о которых сообщал Хрущев, были сильно преувеличенными. Во-первых, получалось, что поголовье скота на Украине по непонятным причинам росло заметно быстрее, чем во всем Союзе. По данным, которые привел Сталин в своем отчетном докладе, поголовье крупного рогатого скота в СССР с 1934 года по 1938 год выросло в 1,5 раза, по овцам и козам – менее, чем в 2 раза, по свиньям – в 1,8 раза. Даже поголовье коней в СССР выросло за этот период на 11%, а на Украине, где наблюдалась их массовая гибель, темпы роста были на 6% больше.

Во-вторых, полагаясь на преувеличенные рапорты о поголовьях скота, полученные из многих областей и республик, Сталин в своем отчетном докладе съезду сообщил завышенные данные о состоянии советского животноводства. Из сведений, которые содержались в справочнике ЦСУ 1972 года, следовало, что поголовье скота в СССР в 1938 году было меньше, чем утверждалось в отчетном докладе ЦК. Очевидно, что хотя руководители других республик и областей явно преувеличивали свои достижения в животноводстве, Хрущев заметно опережал всех в подтасовке данных.

Наконец, в-третьих, сравнение уровня развития животноводства с 1934 годом позволяло скрыть то обстоятельство, что на Украине, как и в СССР в целом, поголовье различных видов скота было ниже, чем до революции, так как еще не были преодолены последствия массового забоя животных во время развертывания коллективизации.

Однако никто не высказывал сомнений в реальности данных о развитии народного хозяйства Украины, которые оглашал Хрущев с трибуны съезда. Вряд ли в руководстве страны рассчитывали, что Хрущев будет точно и реалистично описывать подлинное положение в УССР. Съезд был прежде всего демонстрацией сплоченности страны вокруг руководства ВКП(б) и лично Сталина, и Хрущев строил свою речь соответствующим образом.

В конце речи Хрущев вновь обратил внимание на приграничное положение Украины и вернулся к словам Сталина из отчетного доклада о попытках использовать Карпатскую Украину в качестве плацдарма для нападения на Советский Союз. Хрущев предупреждал агрессоров: "Пусть знают хозяева Карпатской Украины, хозяева той "козявки", о которой говорил товарищ Сталин, что украинский народ готов дать решительный отпор всем врагам, которые попытаются своим грязным сапогом осквернить священную социалистическую землю Советской Украины". Хрущев заверял: "О сплоченность наших рядов разобьют себе головы все фашистские агрессоры. Украинский народ по первому зову своей большевистской партии, по первому зову товарища Сталина станет, как один, на защиту своей социалистической родины… Фашистским заправилам, которым снится украинская пшеница, мы можем сказать: на украинский каравай рта не разевай. Украинский народ сам любит свой белый хлеб, и он даст по морде тому, кто сунет свое свиное рыло в наш советский огород". Это решительное заявление Хрущева было встречено аплодисментами делегатов съезда.

Дальнейшие события показали необоснованность надежд на то, что в случае своего нападения на Советскую Украину "фашистские агрессоры" "разобьют себе головы". Неверно описывая события далекого и недавнего прошлого, искажая реальность настоящего, Хрущев ошибался и в оценках грядущих событий. создавая чрезмерно оптимистическую и нереалистичную картину будущего.

22 марта 1939 года на пленуме ЦК, состоявшемся после XV||| съезда ВКП(б), был избран новый состав Политбюро, члены которого перечисляли в следующем порядке: Сталин, Молотов, Ворошилов, Каганович, Калинин, Андреев, Микоян, Жданов, Хрущев. В тот же день были избраны два кандидата в члены Политбюро: нарком внутренних дел СССР Л.П.Берия и председатель ВЦСПС Н.М.Шверник. Хрущев стал первым членом Политбюро, не имевшим дореволюционного партстажа.

Хотя состав высших органов ЦК не претерпел больших изменений с последнего съезда партии, за это время сменилось большинство людей, занимавших, по определению Сталина, "генеральские", "офицерские" и "унтер-офицерские" должности в партийной иерархии. В результате глубокого внутреннего кризиса, поразившего правящую партию и всю страну, десятки тысяч руководителей, занимавшие управленческие посты со времен Гражданской войны, утратили свое начальническое положение. Подавляющее большинство из них были расстреляны или посажены на долгие сроки.

На смену репрессированным пришли новые кадры. Следствием репрессий стало выдвижение на руководящие посты в различных республиках, областях, районах, ведомствах более молодых людей. Они, как правило, не были участниками Гражданской войны. Разница в возрасте между поколением красных командиров и первых советских специалистов порой была небольшой: Г.М.Маленков был всего на 2 года старше А.Н.Косыгина. Разница между представителями этих поколений определялась не их возрастом и даже участием или неучастием в Гражданской войне. Главное отличие между этими поколениями советских руководителей состояла в положении, которое они занимали в первые два десятилетия Советской власти.

В отличие от "красных командиров" первые советские специалисты не занимали руководящих должностей до середины 30-х годов, а поэтому не привыкли к высокому положению и связанных с ним привилегиям. Они не были вовлечены в распри между местническими или ведомственными группировками. В то же время они обладали более высоким образованием и опытом работы на современном производстве по своей профессии после окончания высших учебных заведений. Будучи, как правило, выпускниками технических вузов и специалистами современного производства, новые советские руководители имели опыт общения с техникой. Поэтому они привыкли считаться с техническими нормативами. В отличие от своих предшественников по управлению, они могли объяснить аварии на производстве техническими причинами, а не вредительством. Они на своем производственном опыте убеждались во всесилии объективных законов, которые могут познаны только наукой, и сознавали ограниченность возможностей приказов, не имеющих научных обоснований.

Правда, порой им мешала узкая техническая специализация. С одной стороны, они, как и "красные командиры", не слишком разбирались в общественных процессах и общественных науках. Это порождало упрощенное истолкование ими законов экономики, психологии людей, международных процессов. Поэтому они были склонны поддерживать те поверхностные представления о советском обществе и мире, которые были характерны для "красных командиров". С другой стороны, если "красные командиры" в силу своей самоуверенности смело брались за руководство такими сферами производства и областями страны, с которыми они не были совершенно знакомы, то в подобных ситуациях "первые советские специалисты", сознававшие необходимость глубоких знаний для управления хозяйством, на первых порах робели и уступали более дерзким "красным командирам". Вследствие этого более знающие люди оказывались нередко попадали под влияние менее образованных и квалифицированных, таких как Хрущев.

В то же время, подобно большинству "красных командиров", "первые советские специалисты", были талантливыми выходцами из народа, а потому обладали немалой энергий, любознательностью, острой наблюдательностью, высокой требовательностью к себе. Высокой эффективности новых управленцев способствовало и то обстоятельство, что они были выдвинуты на руководящую работу в сравнительно молодом возрасте.

И.А.Бенедиктов вспоминал: "Меня, к примеру, назначили наркомом земледелия СССР в 35 лет, и это являлось не исключением, а скорее правилом. Большинство наркомов было примерно такого возраста, даже моложе, да и многим секретарям обкомов партии в тот период едва перевалило за 30 лет". В возрасте 34 лет выпускник Ленинградского текстильного института А.Н.Косыгин был назначен наркомом текстильной промышленности СССР, а в возрасте 36 лет он стал заместителем председателя Совнаркома СССР и председателем Совета по товарам широкого потребления. Выпускник Военно-механического института в Ленинграде 32-летний Д.Ф.Устинов был назначен наркомом вооружений

СССР. В 33 года выпускник Азербайджанского нефтяного института Н.К.Байбаков занял пост наркома нефтяной промышленности СССР. В заключении своей книги "Иной Сталин" Юрий Жуков опубликовал список тех новых руководителей, которые, по его оценке, начали с середины 30-х годов "теснить старых партократов". Помимо И.А.Бенедиктова, он упомянул здесь М.Г.Первухина, И.Г.Кабанова, А.Г.Зверева, И.Ф.Тевосяна, Б.Л.Ванникова и ряд других, занявших посты наркомов СССР в 1937-1939 годах.

Высоко оценивая существовавшую тогда систему подбора и расстановки кадров, И.А.Бенедиктов писал: "На ключевых постах в партии, государстве, армии действительно оказывались наиболее талантливые и подготовленные в профессиональном отношении люди, совершавшие по нынешним меркам невозможные вещи, буквально чудеса. Н.А.Вознесенский, А.Н.Косыгин, Д.Ф.Устинов, В.А.Малышев, И.Ф.Тевосян, Б.Л.Ванников, А.И.Шахурин, Н.С.Патоличев – перечисляю лишь немногих, все они обладали выдающимися способностями и дарованиями и, что немаловажно заняли высшие посты в самом расцвете своих сил."

Первыми представителями этой поколенческой группы среди высших руководителей страны стали Н.А.Вознесенский и А.С.Щербаков, избранные вместе с Г.М.Маленковым кандидатами в члены Политбюро в феврале 1941 года. Как и Маленков, Щербаков и Вознесенский имели высшее образование. Оба они окончили Коммунистический университет имени Я.М.Свердлова. Однако, в отличие от Маленкова, они не были участниками Гражданской войны и выдвинулись на руководящие должности лишь в 30-е годы. После пребывания на посту первого секретаря Союза советских писателей А.С.Щербаков в 1938 году заменил Н.С.Хрущева на посту первого секретаря МК ВКП(б). На этом посту он обрел ярого противника в лице Г.М.Маленкова.

Поработав в экономическом Институте красной профессуры, Н.А.Вознесенский в 1938 году возглавил Госплан. Он был докладчиком на XVIII партийной конференции в 1941 году. Сталин высоко ценил Вознесенского и таких людей, как он, обладавших высшим образованием, разбиравшихся в вопросах современного производства и процессах общественного развития. Очевидно, что Вознесенский мог в дальнейшем сыграть видную роль в руководстве страны и это вызывало ревность у его коллег. Управляющий делами Совнаркома СССР Я.Е.Чадаев стал свидетелем того, как язвительно реагировали Л.П.Берия и Г.М.Маленков на доклад Н.А.Вознесенского.

Не исключено, что столь же ревниво относился и Хрущев к выдвижению этих более молодых людей, обладавших более основательной образовательной подготовкой, познаниями в современном производстве и теории общественных процессов. В те годы быстрого развития страны он, человек 45-летнего возраста, уже казался старым по сравнению с наркомами и первыми секретарями обкомов, которым было по 30 с небольшим лет. Казалось, что время "промежуточного" поколения "красных командиров", к которому принадлежал Хрущев, уходило в прошлое. Но в это время положение Хрущева казалось прочным и его имя гремело на Украине, которой он руководил.

Часть 3. Великая Отечественная война

Глава 9. Оборона Киева

За 20 лет с небольшим после своего вступления в члены большевистской партии Хрущев поднялся по всем ступеням партийной иерархии и достиг в ней высшего положения. После XV||| съезда партии Н.С.Хрущев стал одним из девяти верховных руководителей СССР, портретами которых украшали интерьеры государственных учреждений, а в праздничные дни – фасады зданий и колонны демонстраций. Именем Хрущева называли колхозы, совхозы, предприятия, стадионы на Украине. Советские художники изображали его на огромных полотнах вместе со Сталиным и другими членами Политбюро. На широко растиражированной картине художника

В.П.Ефанова "Незабываемая встреча" Хрущев был запечатлен вместе со Сталиным, Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым и другими советскими руководителями в президиуме собрания во время их встречи с прославленной стахановкой Мариной Демченко и другими колхозницами. В таких картинах воспевался мирный труд советских людей, их счастливая жизнь в условиях восторжествовавшего социализма.

Однако международная обстановка не позволяла надеяться на долговечность мира. 1 сентября 1939 года Германия напала на Польшу. Подписанный за несколько дней до этого 23 августа 1939 года договор о ненападении между Германией и СССР лишь отсрочил нападение Гитлера на нашу Родину. Страна получила только недолгую передышку, которая использовалась для наращивания своего оборонного потенциала.

Подписанный одновременно с договором секретный протокол предусматривал невмешательство СССР в дела земель к западу от условной линии, разделившей Польшу, и невмешательство Германии в дела земель к востоку от этой линии. В условиях, когда польская армия была почти полностью разбита германскими войсками, 17 сентября 1939 года части Красной Армии перешли польско-советскую границу. Советское правительство заявило о начале освобождения Западной Белоруссии и Западной Украины. Таким образом, СССР отодвинул границу на запад и получил возможность начать военные действия с Германии с рубежей, более отдаленных от центра страны.

Хрущев принял активное участие в этих событиях. Он стал членом

Военного совета Украинского фронта, части которого вступили на территорию Западной Украины. Очевидцы свидетельствовали о том, что подавляющая часть местного населения с восторгом встретила приход Красной Армии. Для значительной части населения восточных областей Польши – украинцев, белорусов, евреев, вступление Красной Армии означало предотвращение германской оккупации и освобождение от польских властей, проводивших в течение 20 лет политику угнетения национальных меньшинств. Лишь отдельные части польской армии оказывали сопротивление советским войскам. В то же время немало польских офицеров попытались вовлекать польское гражданское население в подпольную борьбу против советской власти и это сразу же предопределило растущее недоверие к полякам.

Хрущев выступал на митингах, организованных в западно-украинских городах, по случаю вступления частей Красной Армии. Одновременно он принимал активное участие в депортации польского населения, проявившего свое недружелюбное отношение к новой власти. Эти события оказали непосредственное влияние и на семью Хрущевых. В эти дни родители Нины Петровны бежали из оккупированной немцами Польши в Западную Украину. Вместе с ними прибыли ее племянник и ее племянница. Они стали жить на попечении Хрущева.

Неполных два года, прошедших от начала мировой войны до июня 1941 года, Хрущев был занят работой по осуществлению украинской экономикой заданий очередного, третьего пятилетнего плана и одновременно осуществлением мероприятий по укреплению обороны в приграничных районах республики.

Позже Хрущев обвинял Сталина в том, что страна оказалась неподготовленной к войне с Германией, а также в том, что он не внял предупреждениям относительно возможности германского нападения на СССР. Кроме того, Хрущев утверждал, что еще задолго до начала войны Сталин впал в депрессию, и это сказывалось на подготовке страны к войне: "Наблюдал я за Сталиным, и на меня он производил плохое впечатление. Он находился в таком состоянии, которое не вносило бодрости и уверенности в то, что наша армия достойно встретит врага. Он как-то опустил руки после разгрома Гитлером французских войск и оккупации Франции. Я был как раз у него во время капитуляции Франции". Вряд ли это было так. В эти дни Сталин активно действовал для того, чтобы сорвать намерение Гитлера уже осенью 1940 года атаковать СССР. В июньские дни 1940 года Сталин принял решение о вводе советских войск в прибалтийские государства, чтобы быть готовым к отпору немецким войскам на рубежах, значительно отдаленных от тогдашней советской границы, а также от Ленинграда и Москвы.

Хрущев же объяснял выдуманную им депрессию Сталина тем, что он "лучше нас знал состояние Красной Армии и, видимо, сделал тогда вывод, что мы не подготовлены к "большой войне". Действительно, Сталин был крайне озабочен опасным развитием международных событий и знал, что стране еще нужно приложить немало усилий, чтобы завершить подготовку к достойному отпору гитлеровской Германии. Отставание СССР по вооружениям от Германии сохранялось и к июню 1941 года, но не было оснований для утверждения Хрущева в его закрытом докладе на ХХ съезде о том, что страна не была готова к войне.

С первой сталинской пятилетки прилагались неимоверные усилия для резкого увеличения могущества страны. В феврале 1941 года истек тот "максимальный" срок, который наметил Сталин десять лет назад для преодоления отставания от передовых капиталистических стран. К этому времени СССР занял первое место в Европе и второе место в мире по показателям производства ряда важнейших промышленных продуктов. Выполнявшийся с 1938 года третий пятилетний план предусматривал увеличение промышленного производства в 2 раза к концу 1942 года. При этом ежегодный прирост в оборонной промышленности составлял 39%. Вспоминая эти годы, Молотов утверждал: "Прирост военной промышленности в предвоенные годы был такой, что больше было бы невозможно! Перед войной народ был в колоссальном напряжении. "Давай, давай!" А если нет – из партии гонят, арестовывают. Можно ли народ, или партию, или армию, или даже близких держать так год или два в напряжении? Нет".