Хрущев. От пастуха до секретаря ЦК

Хрущев работал на посту секретаря Краснопресненского райкома в разгар выполнения первого пятилетнего плана, когда партийное руководство прилагало усилия для максимального подъема трудового энтузиазма с помощью "социалистического соревнования". Под руководством Хрущева 12 тысяч рабочих района были собраны в 2250 ударных бригады, добивавшихся перевыполнения плановых заданий. Успехи Краснопресненского района в выполнении первой сталинской пятилетки связывались с именем Хрущева.

Как вспоминал Каганович, "через некоторое время, когда понадобился второй секретарь МК, я как первый секретарь выдвинул товарища Хрущева". Из воспоминаний Хрущева следует, что инициатива такого назначения исходила от Сталина. Этому предшествовали, по словам Хрущева, встречи со Сталиным, в ходе которых последний не раз вспоминал отдельные эпизоды его деятельности в Промакадемии. Хрущев писал: "Вероятно, Сталин и сказал после этого Кагановичу: "Возьмите Хрущева на работу в МК".

Скорее всего, первоначальное благоприятное отношение к Хрущеву, которое сложилось у Сталина еще со слов его супруги во время учебы в Промакадемии, укрепилось по мере того, как ему сообщали об энергии секретаря Краснопресненского райкома, как в борьбе с оппозицией, так и в деятельности по выполнению пятилетнего плана. Хотя очевидные недостатки Хрущева в образовании и идейно-теоретической подготовке, несомненно, бросались Сталину в глаза, он видел в молодом партийном деятеле пример простого рабочего, который смело брался за выполнение сложных задач и проявлял при этом энергию и инициативу. Вероятно, Сталину нравилось и увлечение Хрущевым новой техникой.

Как утверждал Хрущев, "перспектива работы с Кагановичем мне импонировала, потому что я к нему относился с большим доверием и уважением." Правда, Хрущев тут же оговаривался: "Лишь потом я узнал его характер, и его грубость сразу вызвала у меня антипатию". Действительно, на грубость Кагановича многие жаловались, но, казалось, что Хрущев, который работал под руководством Кагановича в Харькове в 1928 году, мог уже узнать особенности его характера. Однако нет никаких свидетельств, что Хрущев жаловался на грубость Кагановича как во время их совместной работы в Харькове, так и в Москве. Также известно, что в характере Хрущева и Кагановича было немало схожего. Прежде всего – неистощимая энергия, готовность быстро принимать решения и жестко требовать их исполнения от подчиненных. Эти качества были необходимы в стране, переживавшей быстрый хозяйственный и социальный подъем. Столь же быстрые перемены совершались и в столице.

На состоявшемся в июне 1931 года пленуме ЦК ВКП(б) по докладу Л.М.Кагановича было принято постановление "О реконструкции г. Москвы и городов СССР". В нем, в частности, говорилось о начале строительства канала Москва-Волга и московского метрополитена. Рассказывая об этом плане, Л.Авербах, С.Буданцев, Г.Гаузнер, Вера Инбер и другие авторы главы "Товарищи" в книге "Канал имени Сталина" утверждали: "Москва преодолевает свой старый облик "большой деревни", большого уездного города, в наши дни хорошеет, превращается в европейскую столицу – ровные дома, асфальтированные проспекты. Но и этот облик временный. Москва будет преодолевать свое сходство с капиталистическим городом. Воды и зелень придадут ей вид города-парка".

Авторы подчеркивали ведущую роль Л.М.Кагановича в реализации этих амбициозных планов. Вот как они описывали деятельность первого секретаря МГК: "Часто, после заседаний, поздней ночью из ворот серого дома на Большой Дмитровке выезжает несколько автомобилей. В них секретари, члены бюро МК, члены президиума Моссовета, архитекторы, планировщики, В передовой, у руля – Л.М.Каганович. Машины быстро минуют немеркнущий центр и медленно, подолгу останавливаясь, проходят какую-нибудь Домниковку, Матросскую тишину, Миусскую площадь, Баррикадную улицу. Машины останавливаются у пустырей, у окраинных заборов, у фабричных корпусов. Люди выходят на мостовую…"

"Москва должна стать самым красивым городом мира, и не только в центре, как капиталистические города, но и здесь, в рабочих районах, – говорит первый секретарь МК. – Проектируйте здесь скверы,

цветники, несколько фонтанов. Вон построили новые дома – как скучны фасады. Надо строить шире, щедрее, веселее, чтобы радовало глаз". Райкомовцы, архитекторы, планировщики заносят в блокноты: "Фонтаны. Скверы. Фасады скучны". Очевидно, среди таких "райкомовцев", которым давал "руководящие указания" Каганович, был и первый секретарь Краснопресненского райкома Н.С.Хрущев.

Продолжая рассказ о ночном рейде Кагановича и его спутников по Москве, авторы главы описывают, как из передней машины раздаются указания: "Клоака у самой Красной площади. Семнадцатый век". После этого "возникает мысль снести все эти обветшалые лабазы… Дворец советов должен отражаться в полноводной реке". Следствием этих "мыслей" было решение о сносе Храма Христа Спасителя. Наряду с "лабазами" уничтожались и памятники архитектуры, которые были построены в "архаическом" семнадцатом веке. Видимо, захваченные мечтой о превращении Москвы в "город-сад", Каганович, Хрущев и другие участники подобных поездок не думали об уроне, наносимом ими культурному наследию столицы.

План реконструкции Москвы, в подготовке которого принимал участие и Н.С. Хрущев, гласил: "При реконструкции города практически возникает вопрос об отношении к памятникам старины. Схема планирования отвергает слепое преклонение перед стариной и не останавливается перед сносом того или иного памятника, когда он мешает развитию города". Правда, это положение оговаривалось следующим замечанием: "Это, конечно, не исключает, а предполагает сохранение всего наиболее ценного в историческом или художественном отношении (например, Кремль, бывший Храм Василия Блаженного и т.п.)"

Вопрос о том, что относится к "т.п." решался с привлечением архитекторов. Так как в конце 80-х годов, когда Кагановича обвиняли в том, что он единолично принял решение об уничтожении Храма Христа Спасителя, то он написал объяснительную записку, в которой указывалось, что "такие академики архитектуры, как Жолтовский, Фомин, Щуко и другие, считали, что особой ценности Храм не представляет". Очевидно, что размах реконструкции захватывал не только партийных руководителей, но и знатоков зодчества, которые, казалось бы, должны были проявить более бережливое отношение к памятникам архитектуры.

Вероятно, на Хрущева оставила неизгладимое впечатление решительность, с которой в начале 30-х годов осуществлялась реконструкция Москвы. Позже встав во главе Советской страны, он предпринял еще более радикальные действия по сооружению огромных деловых и гостиничных зданий в историческом центре Москвы и даже на территории Кремля (Дворец съездов, гостиница "Россия", административные здания на Новоарбатском проспекте и т.д.), "не останавливаясь "перед сносом того или иного памятника", если считалось, что он мешал "развитию города".

На примере Кагановича Хрущев учился, как проводить "летучие рейды" по заводам и колхозам, стройкам и научным учреждениям, как раздавать "руководящие указания". Видимо умелое подражание первого секретаря Краснопресненского райкома партии стилю тогдашних руководителей страны была положительно ими оценена. В 1932 году Хрущева избирают секретарем Московского городского комитета партии. Хрущев считал, что инициатива назначения его секретарем МГК принадлежала Сталину. По его словам, Сталин сказал Кагановичу: "Возьмите Хрущева на работу в МК"… Хрущев замечал: "Так я был приобщен к Московской партийной организации. Это была большая честь. Ведь Московская партийная организация – столичная". Очередное повышение Хрущев объяснялось не только успехами возглавлявшимися им парторганизациями. Было очевидно, что Сталин продолжал высоко ценить динамизм и смелость молодого руководителя.

Новая работа потребовала от Хрущева еще больших знаний. К этому времени его знакомый по Бауманскому району Н.А.Булганин стал председателем Моссовета. Хрущеву казалось, что он заметно уступает бывшему директору электрозавода в понимании хозяйственных и технических вопросов. Поэтому, когда Л.М.Каганович спросил Хрущева, как он себя чувствует на новой должности, тот ответил: "Очень плохо". Каганович удивился: "Почему?" Хрущев ответил: "Я не знаю городского хозяйства, а все эти вопросы надо здесь решать". Хрущев вспоминал, что Каганович спросил: "Какие у вас с Булганиным отношения?" Отвечаю: "Формально отношения очень даже хорошие, но я думаю, что он меня не признает как настоящего руководителя городским хозяйством, а для города это первое дело". Он говорит: "Вы переоцениваете его и недооцениваете себя. А он к вам ходит?" "Ходить-то ходит, согласовывает. Но мне кажется, что он лучше знает дело и если и приходит ко мне, то просто как к секретарю МК. А вообще у нас очень хорошие отношения, и я с уважением к нему отношусь".

Однако Хрущеву было важно не только добиться уважения Булганина, но и более высокого начальства. Хрущев знал, что каждый час ему мог устроить экзамен на проверку его профессиональных знаний Сталин.

В той же книге о строительстве Беломорканала говорилось и о характерном для того времени стиле работы всего управленческого слоя СССР: "Ночью в кабинете утомленного наркома звонит телефон: "С вами будет говорить тов. Сталин". Нарком ждет у трубки. Сталин осведомляется у него относительно двух цифр в докладе наркома, которые показались ему сомнительными". Такие ночные звонки могли раздаваться и в кабинете "утомленного" секретаря МГК Н.С.Хрущева.

Проверка соответствия Хрущева его должности могла быть устроена и в домашней обстановке. Сталин обладал способностью "разговорить" своего гостя и умел подолгу выслушивать откровения своего собеседника. Для этого Сталин старался сделать обстановку встречи с ним как можно более непринужденной. Судя по воспоминаниям Хрущева, Сталин не раз приглашал его к себе на квартиру и на дачу. Эти встречи оставили приятные воспоминания у Хрущева: "Сталин нравился мне и в быту, если я встречался с ним на обедах. Иной раз при встрече в домашней обстановке я слышал, как он шутил. Шутки у него были для меня довольно необычными. Я обоготворял его личность и шуток поэтому от него не ждал, так что любая шутка мне казалась необычной: шутит "человек не от мира сего".

Встречался Хрущев со Сталиным и во время визитов последнего в московские театры. "Когда Сталин шел в театр, – вспоминал Хрущев, – он порой поручал позвонить мне, и я приезжал туда или один, или вместе с Булганиным. Обычно он приглашал нас, когда у него возникали какие-то вопросы, и он хотел, находясь в театре, там же обменяться мнениями по вопросам, которые чаще всего касались города Москвы. Мы же всегда с большим вниманием слушали его и старались сделать именно так, как он нам советовал. А в ту пору советовал он чаще в хорошей товарищеской форме".

Но чаще видел Хрущев Сталина в деловой обстановке. Он вспоминал: "В то время мне приходилось очень часто встречаться со Сталиным и слушать его: на заседаниях, на совещаниях, на конференциях, слушать и видеть его деятельность… в обстановке работы руководящего коллектива – Политбюро Центрального Комитета. На этом фоне Сталин резко выделялся, особенно четкостью своих формулировок. Меня это очень подкупало. Я всей душой был предан ЦК партии во главе со Сталиным, и самому Сталину в первую очередь".

На Хрущева оставило неизгладимое впечатление выступление Сталина 23 июня 1931 года на совещании хозяйственников, на котором, по словам Хрущева, "Сталин сформулировал свои знаменитые "шесть условий" успешного функционирования экономики. Хотя, Хрущев ошибочно датировал это выступление 1932 годом, он верно вспомнил, что в это время он "работал секретарем Бауманского райкома партии. Мне позвонили, чтобы я явился на Политбюро, выступит Сталин. Я сейчас же приехал в ЦК, там было уже полно людей. Зал, в котором мы заседали, небольшой, вмешавший максимум человек 300, был битком набит. Слушая Сталина, я старался не пропустить ни одного слова и, насколько мог, записал его выступление. Потом оно было опубликовано".

За четыре с лишним месяца до этого выступления, 4 февраля 1931 года Сталин произнес речь на первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности, в ходе которой он выдвинул лозунг: "Техника в период реконструкции решает всё". Этот лозунг вероятно отвечал представлениям Хрущева об основных задачах партии. В то же время Сталин ставил эту задачу, осознав значение передовой техники, благодаря глубокому анализу реального положения нашей страны и перспектив ее развития. Тогда Сталин заявил: "Мы отстали от передовых стран на 50-100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут". За десять лет до 1941 года Сталин указывал неумолимую альтернативу, которая была поставлена историей перед нашей страной. В июне же 1931 года Сталина, исходя из стратегических целей страны, четко определил конкретные пути их достижения.

Заседания сталинского Политбюро стали настоящей школой для Хрущева, на которой он знакомился с тем, как на основе глубоких теоретических знаний и разнообразной информации принимались решения, определявшие судьбы страны. На такие заседания приглашались лучшие специалисты обсуждавшегося вопроса. Тщательно готовясь к предстоящей дискуссии, Сталин приходил на заседания во всеоружии. Он заранее не только читал соответствующие документы, но нередко беседовал со специалистами по обсуждавшемуся вопросу. Узнав о наличии разных подходов к решению той или иной проблемы, Сталин старался добиться активного сопоставления противоположных точек зрения.

Хрущев вспоминал: "В 30-е годы обсуждение некоторых вопросов проходило довольно бурно, особенно если кто-нибудь позволял себе выразить свои эмоции… Раз, например, вспылил Серго, вообще очень горячий человек, налетел на наркома внешней торговли Розенгольца и чуть не ударил его". Сталин умел сдерживать разбушевавшиеся эмоции, направить их в созидательное русло. Хотя Сталин, как правило, не председательствовал на этих заседаниях, он направлял ход происходивших дискуссий.

Расхаживая по кабинету, манипулируя то трубкой, то другими предметами, он, подобно дирижеру, держал внимание участников заседания на предмете обсуждения. Неожиданно обращаясь то к одному участнику заседания, то к другому, он добивался участия всех, кто мог внести свой вклад в разработку решения. Четко поставленным вопросом он добивался углубления дискуссии. В заключении следовал логично выстроенный Сталиным, четкий и лаконичный вывод. Хрущев признавал: "Краткость выражений, четкость формулирования задач, которые были поставлены, подкупали меня, и я все больше и больше проникался уважением к Сталину, признавая за ним особые качества руководителя".

Хотя, не сумев так глубоко анализировать проблемы, как это было присуще Сталину, Хрущев, который, по его признанию, не просто уважал, а "боготворил" Сталина, старался подражать ему в умении готовить обсуждение вопросов, проводить дискуссии и завершить их глубоко продуманными и тщательно сформулированными решениями. Видимо под влиянием Сталина Хрущев многому научился, как обсуждать и решать государственные вопросы. Свидетелем этому стал В.Е.Семичастный, который писал, что идти к Хрущеву "на прием – это целое дело. Готовишься, как к государственному экзамену! Никогда не знаешь, какой стороной он повернет вопрос. Это позже к Брежневу можно было являться с двумя анекдотами – его интерес никогда не выходил за рамки того, что ему докладывали".

Хрущев старался подхватывать все предложения Сталина по решению конкретных проблем, стоявших перед Москвой, и воплощать их в жизнь. Одной из острейших проблем тех лет стало продовольственное обеспечение столицы. Ускоренная коллективизация привела к тому, что крестьяне, не желавшие сдавать свой скот в колхозные стада, резали его. Снабжение городов мясом резко ухудшилось и руководство страны стало искать выход из создавшегося положения. Хрущев вспоминал: "Занялись мы кроликами. Сталин сам выдвинул эту идею, и я увлекся этим делом: с большим рвением проводил в жизнь указание Сталина развивать кролиководство. Каждая фабрика и каждый завод там, где только возможно и даже, к сожалению, невозможно, разводили кроликов. Потом занялись шампиньонами: строили погреба, закладывали траншеи. Некоторые заводы хорошо поддерживали продуктами свои столовые, но всякое массовое движение, даже хорошее, часто приводит к извращениям. Поэтому случалось много неприятных казусов. Не всегда такие хозяйства окупались, были и убыточные, и не все директора поддерживали их. Гуляло в обиходе прозвание этих грибниц гробницами". Видимо опыт кампаний по кролиководству и разведению грибов повлиял на Хрущева в его последующих попытках добиться быстрого решения продовольственных проблем страны разведением то чумизы, то кукурузы.

Помимо контроля за увеличением производства продовольствия на московских предприятиях, Хрущев принялся наводить порядок в распределении продуктов. Существовавшая тогда сложная карточная система (различные карточки для работающих и не работающих, а также для различных категорий трудящихся) создавала условия для злоупотреблений. По поручению Кагановича Хрущев возглавил кампанию по проверке того, как распределены продуктовые карточки. Он сказал Хрущеву: "Надо лишить карточек тех людей, которые добыли их незаконно, воровским способом". Хрущев вспоминал: "Мы провели тогда большую работу со всеми организациями, включая профсоюзы, милицию и чекистов. Сотни тысяч карточек просто сэкономили или отобрали, лишив их тех людей, которые были недостойны. Ведь тогда шла острая борьба за хлеб, за продукты питания, за выполнение первой пятилетки, Надо было обеспечить в первую очередь питанием тех, кто сам способствовал успеху пятилетки".

По этому вопросу Хрущев должен был сделать доклад на заседании Политбюро. Это был первый раз, когда он должен был докладывать на высшем совете партии. По словам Хрущева, "это меня очень обеспокоило и даже напугало: выступать на таком авторитетном заседании, где Сталин будет оценивать мой доклад… Сделал я доклад, рассказывая, каких больших мы добились успехов. А Сталин подал реплику: "Не хвастайте, не хвастайте, товарищ Хрущев. Много, очень много осталось воров, а вы думаете, что всех выловили". На меня это сильно подействовало: действительно, я посчитал, что мы буквально всех воров разоблачили, а вот Сталин хоть и не выходил за пределы Кремля, а видит, что жуликов еще очень много. По существу, так и было. Но то, как именно подал реплику, понравилось мне очень: в этаком родительском тоне. Это тоже поднимало Сталина в моих глазах".

Очевидно, что Сталин не видел в "хвастовстве" Хрущева серьезный проступок. У него могло сложиться впечатление, что второй секретарь МК старается как можно лучше выполнять указания вышестоявшего руководства, а, если у него что-то не получается, или он преувеличивает свои достижения, то это дело поправимое. Судя по всему, положение Хрущева в партийной иерархии неуклонно укреплялось.

Непосредственно перед XVII съездом партии в январе 1934 года Хрущев был избран вторым секретарем Московского городского и областного комитета партии. В этой связи Л.М.Каганович вспоминал: "Через некоторое время, когда понадобился второй секретарь МК, я как первый секретарь выдвинул Хрущева". Если на XIV и XV съездах партии Хрущев был лишь рядовым членом областных делегаций, если на XV| съезде он довольствовался гостевым билетом, то на XVII съезде партии, который был объявлен "съездом победителей", ему было поручено сделать отчет от имени Московской делегации на съезде ВКП(б).

Как почти все выступавшие на съезде, Хрущев открыл свою речь изъявлением восторгов в адрес Сталина и его отчетного доклада: "Сила отчетного доклада тов. Сталина о деятельности ленинского Центрального Комитета нашей партии состоит в том, что это – отчет о работе всей нашей партии, что это – отчет о социалистическом строительстве рабочих и колхозников нашей страны, об их борьбе за построение социализма под руководством большевиков". На эти слова Хрущева кто-то откликнулся возгласом: "Правильно!" На протяжении небольшой речи

Хрущев 12 раз упомянул имя Сталина, называя его "великим" и "гениальным вождем". Порой восхваления Хрущевым Сталина, встречались аплодисментами и даже "продолжительными аплодисментами".

В то же время Хрущев выразил и свое восхищение деятельностью Кагановича по руководству московской партийной организации. Он заявлял, что "идейная, принципиальная сплоченность московской организации достигнута благодаря умелому, повседневному руководству в лице Лазаря Моисеевича Кагановича". Эти слова Хрущева были встречены "бурными, продолжительными аплодисментами" и весь зал встал.

Восхваления в адрес Сталина и других руководителей партии звучали почти во всех речах на съезде. Возвеличивание вождей стали ритуальным элементом любого собрания членов партии и беспартийных. Портреты членов Политбюро были вывешены в цехах, классах школ и в кабинетах государственных учреждениях, а в праздничные дни ими украшали фасады домов и колонны демонстраций. В их честь слагались поэмы и песни. Их именами были названы города, фабрики, заводы, колхозы, совхозы, учебные заведения. Особенно разнообразны и многочисленны были возвеличивания Сталина. Объясняя "поклонение и безмерный культ, которыми население окружает Сталина", Фейхтвангер писал: "Люди чувствуют потребность выразить свою благодарность, свое беспредельное восхищение. Они действительно думают, что всем, что они имеют и чем они являются, они обязаны Сталину… Народ благодарен Сталину за хлеб, мясо, порядок, образование и за создание армии, обеспечивающей это новое благополучие… Народ говорит: мы любим Сталина, и это является самым непосредственным выражением его доверия к экономическому положению, с социализму, к режиму".

Объяснения Фейхтвангера причин любви значительной части советского народа к Сталину не раскрывали всех причин, почему делегаты съезда наперебой высказывали свое восхищение Сталиным. В определенной степени руководители областей и ведомств стремились таким образом подчеркнуть свою политическую лояльность руководству партии. С этой же целью каждый из них демонстрировал свою неприязнь к разгромленным оппозиционерам.

В начале и конце своего выступления Хрущев говорил о борьбе против "уклонистов", которых он активно преследовал и в Промакадемии, и в райкомах столицы, и на посту второго секретаря МК. Он заявил: "В московской организации засели в свое время правые уклонисты. Правые во главе с Углановым и лидеры правой оппозиции – Бухарин, Рыков, Томский – пытались использовать столичную московскую организацию в борьбе против генеральной линии нашей партии, против ленинского Центрального комитета. Под руководством тов. Сталина правые разбиты, разбиты в нашей партии, разбиты и в московской организации". В то же время

Хрущев предупреждал: "Но нельзя зазнаваться, нельзя ослабевать нашу большевистскую бдительность. Классовая борьба не прекращается, мы должны мобилизовать силы партии, силы рабочего класса, усилить органы диктатуры пролетариата для окончательного уничтожения классовых врагов, всех остатков правых и "левых", всяких других оппортунистов, которые хотят затормозить наше дальнейшее движение вперед".

Казалось, что Хрущев лишь развивает положения раздела доклада Сталина, озаглавленного "Вопросы идейно-политического руководства". В нем Сталин говорил о том, что хотя "врагов партии, оппортунистов всех мастей, национал-уклонистов всякого рода разбили. Но остатки их идеологии живут еще в головах отдельных членов партии и нередко дают себя знать". Сталин говорил о том, что "сознание людей в его развитии отстает от их экономического положения", "что все еще существует капиталистическое окружение". К тому же он замечал: "Добавьте к этому не очень высокий теоретический уровень большинства членов нашей партии, слабую идеологическую работу партийных органов, загруженность наших партийных работников чисто практической работой, отнимающую у них возможность пополнить свой теоретический багаж, – и вы поймете, откуда берется та путаница по ряду вопросов ленинизма в головах отдельных членов партии, которая нередко проникает в нашу печать и которая облегчает дело оживления остатков идеологии разбитых антиленинских групп".

Для успешной борьбы против "левого" и "правого" уклона, по мнению Сталина, выдвигал программу действий, направленную на идейно-политическую консолидацию советского общества. Намеченные в ней мероприятия предполагали, прежде всего, изучение теории и идеологическую пропаганду. Хрущев же в своей речи переносил акцент на "окончательное уничтожение" "всех остатков правых и "левых", всяких других оппортунистов", которых он ставил на одну доску с классовыми врагами. При этом он подчеркивал для этого необходимость "усилить органы диктатуры пролетариата". Таким образом, на первый план выдвигались репрессивно-административные меры. По сути, присутствовавшие и выступавшие на съезде Бухарин, Рыков, Зиновьев, Каменев и другие, которые были давно объявлены "правыми" и "левыми" "уклонистами", приравнивались Хрущевым к "классовым врагам", которых надлежит уничтожить силами партии, рабочего класса и "органами диктатуры пролетариата". Столь категорических требований не содержалось в отчетном докладе Сталина.

Такая позиция была характерна не только для Хрущева. Как и многие другие руководители областей и ведомств Хрущев пришел к власти в результате поражения различных оппозиционеров. Для него использование ярлыка "уклониста" было удобной формой для подавления любых конкурентов, которые могли бы бросить ему вызов.

Такие упрощенные оценки не отвечали задачам повышения идейно-теоретического уровня партийных работников, которые выдвигал Сталин в отчетном докладе. В своей работе "Основы ленинизма" Сталин предупреждал об опасности голого практицизма. Он ссылался на повесть

Б.Пильняка "Голый год", "где изображены типы русских "большевиков", полных воли и практической решимости, "фукцирующих" весьма "энегрично", но лишенных перспективы, не знающих "что к чему" и сбивающихся, ввиду этого, с пути революционной работы". Однако Сталин мирился с подобным пренебрежением к теории прежде всего потому что главные задачи того времени были связаны с решением практических задач хозяйственного развития страны. Хрущев и другие партийные деятели, пренебрегавшие теорией и подменявшие ее примитивными пропагандистскими ярлыками, могли быстро решать десятки конкретных и запутанных практических задач. От решения этих многочисленных задач нередко зависела судьба существования страны.

Это можно было видеть и на примере речи Хрущева, значительная часть которой была посвящена хозяйственным делам Москвы и Московской области. Хрущев особо подчеркивал, что "наше строительство, в особенности жилищное, крайне отстало по своему техническому уровню. Наши строители застряли на тачке, носилках, грубом ручном труде. Можно сказать, что городское и жилищное строительство уперлось в необходимость механизации… Нам нужны сейчас экскаваторы, транспортеры и другие механизмы. Нам нужны машины для штукатурных работ, отнимающих массу времени. Нужно оборудование для городского хозяйства, в частности для очистки улиц, потому что вопросы гигиены и санитарии города играют огромную роль".

Остановился Хрущев и на двух строительных проектах, которые в скором времени стали заметными событиями сталинских пятилеток – строительство канала Москва – Волга и московского метрополитена.

Перед делегатами партийного съезда Хрущев обещал: "Работа может и должна быть выполнена, чтобы к ноябрьской годовщине первый в Союзе московский метрополитен был сдан в эксплуатацию". Это обязательство было встречено аплодисментами.

Хрущев, по его словам, уделял 80% своего рабочего времени строительству метрополитена, часто посещая строительство. Аджубей писал, что "пора строительства метрополитена долго оставалась любимой темой в воспоминаниях Никиты Сергеевича. Чуть ли не ежедневно он начинал рабочий день секретаря горкома партии с посещения самых сложных участков проходки. Спускаясь под землю, он как бы возвращался к дням молодости, к шахтерскому делу". Вероятно, его пристальное внимание к строительству в значительной степени способствовало тому, что московский метрополитен стал на долгие годы одним из самых лучших подземных железных дорог в мире.

Однако в своем выступлении на съезде Хрущев явно преуменьшил трудности строительства первой в стране подземной дороги и строители не смогли уложиться в поставленный им срок. Метро было открыто лишь в мае 1935 года. Таким образом, в своем первом же выступлении на съезде партии Хрущев дал обещания, которые не были выполнены в срок. В своих последующих выступлениях на съездах партии и других форумах Хрущев дал немало других обещаний, которые не были выполнены.

И все же, Хрущева очевидно не сильно ругали за опрометчивое обещание. Более того, заслуги Хрущева в организации работ по строительству московского метрополитена были должным образом оценены. Он был награжден орденом Ленина, которым к этому времени было награждено немногим более ста человек в стране. Правда, наибольшим почетом оказался окружен Л.М.Каганович, возглавлявший работу по реконструкции Москвы. 4 февраля 1935 года И.В.Сталин направил коллективу Метростроя письмо, в котором говорилось: "До ЦК партии дошли слухи, что коллектив Метро имеет желание присвоить метро имя т. Сталина. Ввиду решительного несогласия т. Сталина с таким предложением и ввиду того, что т. Сталин столь же решительно настаивает на том, чтобы метро было присвоено имя т. Кагановича, который прямо и непосредственно ведет успешную организационную и мобилизационную работу по строительству метро, ЦК ВКП(б) просит коллектив Метро не принимать во внимание протестов т.Л.Кагановича и вынести решение о присвоении метро имени т.Л.Кагановича". Это указание Сталина было выполнено.

Видимо, это решение было не по вкусу Хрущева. В декабре 1955 года московский метрополитен, по предложению Хрущева, был переименован и обрел имя Ленина. В виде компенсации станцию "Охотный ряд" стали тогда именовать "Имени Кагановича". После исключения Кагановича из Президиума ЦК, станцию снова назвали "Охотный ряд". Затем после переименования Моховой улицы и ее продолжения в проспект Маркса, станцию стали называть "Проспект Маркса". (После 1991 года станции снова вернули название "Охотный ряд". Прим. авт.)

"Съезд победителей" укрепил положение Хрущева. Он стал полноправным членом Центрального комитета партии, оставаясь таковым в течение последующих 30 лет. Его положение стало выше, чем положение председателя Моссовета Н.А.Булганина, и даже знаменитых военачальников С.М.Буденного, М.Н.Тухачевского, В.К.Блюхера, А.И.Егорова, которые были избраны лишь кандидатами в члены ЦК. (Кандидатами в члены ЦК были избраны и бывшие члены Политбюро, а затем лидеры "правых" Н.И.Бухарин, А.И.Рыков, М.П.Томский.)

Глава 7. Во главе Москвы и Московской области

Парадный характер "съезда победителей", рапорты о трудовом героизме, заверения о монолитном единстве партии, бесконечные славословия в адрес Сталина в речах делегатов партсъезда скрывали иные настроения находившиеся в вопиющем противоречии с официальными речами. Парадоксальным образом, носителями настроений, противоречивших духу трудовой самоотверженности и сплочению народа во имя построения социализма, являлись многие руководители страны различного уровня. Это было связано с объективными противоречиями в их деятельности и их положении.

С одной стороны, все партийные руководители были активными участниками и организаторами общественного строительства беспрецедентного по своим масштабам и трудностям. Как и большинство советских людей, они были захвачены энтузиазмом первых пятилеток и старались добиться их выполнения пятилеток в кратчайшие сроки. Исполнение управленческой работы в этих условиях требовало от партийных руководителей немалой самоотдачи. Это во многом было связано с тем жестким режимом труда, который был характерен для Сталина, а поэтому и для всех управленцев.

И.А.Бенедиктов вспоминал: "Сталин, по сути, ничего не знал, кроме работы, и трудился с полной самоотдачей, не делая себе ни малейших поблажек и послаблений по 14, 15, 16 часов в день. Подчиняясь заданному им ритму, в таком же напряжении трудились члены Политбюро, наркомы, ответственные работники центральных, да и местных органов… Сталин, образ жизни и быта которого отличал большевистский аскетизм и пуританизм, держал аппарат в ежовых рукавицах, полагая, и как показало время, не без основания, что многочисленные соблазны жизни могут снизить производительность труда руководителей, подорвать доверие к ним, а значит, и к партии простых людей, от чего в нашей стране зависит много".

С другой стороны, как замечал Бенедиктов, "такая сверхэксплуатация, драконовский режим не всем был по вкусу – люди есть люди, хотелось расслабиться, уделить немного времени семье, личным интересам, а кое-кому и вкусить благ от почета, привилегий, высокого положения". Если же среди руководителей сохранялось отстраненное отношение к идеям, ради которых трудилась вся страна, если руководители воспринимали свою работу как случайную, то тогда в их сознании рождалось желание избавиться и от этой работы, и от идей, освящавших ее. Такие руководители могли сказать про себя словами Маяковского: "Шел я верхом, шел я низом, строил мост в социализм. Не достроил и устал, и уселся у моста".

Следует также учесть, что за годы Советской власти партийные руководители привыкли к своему высокому положению, воспринимали свою власть и свои материальные привилегии как нечто само собой разумеющееся, а потому пытались правдами и неправдами сохранить их и упрочить. При этом они старались не замечать, что за эти же годы в стране появилось значительное число образованных людей, приобретших опыт работы на современном производстве и которые могли бы заменить их на руководящих постах. Для того, чтобы удержаться на своих постах эти руководители вели сложные интриги против своих реальных и возможных соперников.

В то же время наиболее амбициозные из них не были удовлетворены лишь сохранением своего положения. Некоторые победители Гражданской войны, объявленные теперь "победителями" в грандиозном преобразовании страны, считали, что могут справиться с руководством страны. В высших правящих кругах ширились интриги, направленные на отстранение от власти ряда членов Политбюро и самого Сталина.

Свидетельством обострения борьбы за власть явилась неформальная встреча видных деятелей партии, состоявшаяся перед открытием XVII съезда на квартире старого большевика Г.И.Петровского. В ней приняли участие Орджоникидзе, Микоян, Варейкис, Орахешвили и другие. Большинство участников совещания решили рекомендовать убрать Молотова из Политбюро, предложить Сталину занять пост председателя Совнаркома, а Кирова избрать генеральным секретарем. Против этого решительно выступил Сталин, а также сам Киров. Молотов сохранил свой пост и положение второго человека в партии и стране.

Аналогичные интриги плелись и против других советских руководителей. Эта борьба за власть и влияние могла развязать центробежные силы в стране, что, в свою очередь, могло помешать осуществлению политического курса страны, направленного на быстрейшую модернизацию советской экономики. Внутренняя борьба могла ослабить Советское государство в то время, когда угроза новой мировой войны становилась все более реальной.

Особую опасность представляла деятельность амбициозных группировок в силовых структурах страны. В начале 30-х годов в руководстве Красной Армии сложился заговор, имевший целью смещение советского руководства и установление власти ряда военачальников во главе с М.Тухачевским. Помимо военных в этом заговоре участвовал ряд областных партийных руководителей. Личный переводчик Гитлера Пауль Шмидт (писавший под псеводонимом Пауль Карелл) называл среди участников заговора первого секретаря Азово-Черноморской области Шеболдаева. Видный работник НКВД Александр Орлов (Фельдбин) утверждал, что в заговоре военных участвовали первый секретарь КП(б) Украины С.Косиор, первый секретарь Киевского обкома партии П.Постышев.

Одновременно заместитель председателя ОГПУ, а затем нарком внутренних дел Г.Г.Ягода стал готовить заговор с целью захвата власти. Есть сведения о том, что военные заговорщики контактировали с Г.Г.Ягодой. Хотя влияние троцкистов в стране сильно преувеличивалось, Троцкий и его зарубежные покровители также разрабатывали планы свержения Сталина или его убийства и с этой целью искали поддержки в правящих кругах страны. (Подробнее об этих событиях автор писал в книге "Сталин: на вершине власти", Вече, 2002.)

Убийство 1 декабря 1934 года первого секретаря Ленинградской областной партийной организации, члена Политбюро и секретаря ЦК ВКП(б) С.М.Кирова стало возможным вследствие вопиющего попустительства органов НКВД действиям убийцы Л.Николаева. Руководители НКВД заранее знали о том, что Николаев уже давно готовит покушение на Кирова. Убийство Кирова открывало руководству НКВД во главе с Г.Г.Ягодой возможности для усиления своего влияния под предлогом борьбы с антисоветским подпольем. Не исключено, что вместе с Ягодой против Сталина и других членов советского руководства были готовы выступить секретарь ЦИК СССР А.С.Енукидзе. В пользу причастности Енукидзе к заговору, в котором участвовала охрана Кремля, говорят различные материалы, в том числе и те, на которые ссылался историк Ю.Жуков.

Политбюро во главе со Сталиным не знало о планах Ягоды и увидело в убийстве Кирова лишь проявление продолжавшейся внутрипартийной борьбы против троцкистско-зиновьевской оппозицией. 18 января 1935 года по партийным организациям было распространено закрытое письмо ЦК ВКП(б) "Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова". Автором письма был И.В.Сталин. Хотя главным в письме были обвинения в адрес "троцкистско-зиновьевской антисоветской группы", в нем было высказано и немало упреков по поводу утраты в различных звеньях партии "большевистской революционной бдительности". Вскоре после появления этого письма Л.М.Каганович утратил пост председателя Комиссии партийного контроля (КПК) и был назначен наркомом путей сообщения СССР. Правда, Каганович по-прежнему сохранял третье место при перечислении членов Политбюро после Сталина и Молотова.

На посту руководителя КПК Л.М.Каганович был заменен его заместителем – Н.И.Ежовым, который был также избран секретарем ЦК ВКП(б). Одновременно Каганович был освобожден и от обязанностей первого секретаря Московского областного и городского комитета ВКП(б). На этом посту Кагановича в марте 1935 года заменил Хрущев.

Теперь Хрущев непосредственно отвечал за обеспечение условий жизни миллионов жителей столицы СССР и окружавшей ее области. С первых же дней он принял активное участие в подготовке "генерального плана реконструкции Москвы", который был принят постановлением 10 июля 1935 года постановлением ЦК ВКП(б) и СНК СССР. План исходил из необходимости "сохранения основ исторически сложившегося города, но с коренной перепланировкой его путем решительного упорядочения сети городских улиц и площадей". В своей книге "Москва, 1937" писатель Лион Фейхтвангер подробно перечислял основные стройки, намеченные этим планом. Писатель констатировал: "Все это так точно рассчитано, так мудро увязано, что даже самого трезвого наблюдателя должны взволновать размах и красота проекта".

Осмотрев модель Москвы, какой она должна была выглядеть в 1945 году, Фейхтвангер писал в 1937 году: "Инициаторами этого проекта являются Н.С.Хрущев, Л.М.Каганович и Иосиф Сталин". О том, что этот план успешно воплощается в жизнь, писатель смог убедиться через полтора года после его принятия. Он писал: "Повсюду беспрерывно копают, шурфуют, стучат, строят, улицы исчезают и возникают; что сегодня казалось большим, завтра кажется маленьким, потому что внезапно рядом возникает башня, – все течет, все меняется… Радостно сознавать, что эта модель не игрушка, не фантастическая утопия западного архитектора, но через восемь лет она будет претворена в действительность".

Работу по реконструкции столицы, которая произвела большое впечатление на известного писателя, возглавлял Хрущев. Его можно было видеть на различных московских стройках. Большое внимание первый секретарь МК ВКП (б) уделял и развитию Московской области, ее городов, сел и деревень.

В то же время в деятельности Хрущева все большее место занимали внутрипартийные репрессии. Чистка рядов партии сопровождалась массовыми исключениями, нередко по надуманным предлогам. Так, по данным так называемого Смоленского архива, вывезенного немцами во время войны, только в Западной области было исключено около 23% всех ее членов. Отчет был подписан Н.И.Ежовым и заместителем заведующего отделом учраспреда ЦК партии Г.М.Маленковым.

Активную чистку партийных организаций Москвы и Московской области осуществлял и Н.С.Хрущев. Как и в Промакдемии, Хрущев проявлял особое рвение в "разоблачении" идейно-политических противников. 30 декабря 1935 года он сообщал о разоблачении 10 тысяч троцкистов в Московской партийной организации. По данным Таубмэна в ходе чистки в Московской парторганизации было исключено 7,5% членов партии.

Исключениями из партии дело не ограничивалось. Многие из исключенных подвергались арестам. Однако Хрущев не был удовлетворен размахом репрессий. В своем выступлении в январе 1936 года на пленуме МГК ВКП(б) Хрущев заявлял: "Арестовано только 308 человек. Надо сказать, что не так уж много мы арестовали людей. (С места: "Правильно!") 308 человек для нашей Московской организации это мало. (С места: "Правильно!")"

Многие из арестованных были жертвами обвинений, сочиненных следователями НКВД, которые были заинтересованы в нагнетании атмосферы террора, или внештатными клеветниками, которые таким образом устраняли своих конкурентов. В этой обстановке в августе 1936 года проходил процесс над Зиновьевым, Каменевым и другими, обвиненными в подготовке антисоветского государственного переворота. Еще до окончания процесса Хрущев выступил на партактиве Московской парторганизации, требуя смертной казни для всех участников процесса.

К этому времени политическая активность Хрущева заметно возросла. По подсчетам Таубмэна, если в 1935 году Хрущев сделал 64 выступления на собраниях и конференциях, то в 1936 году – 95. Политический вес Хрущева возрастал. Как подчеркивал Таубмэн, на демонстрации 5 декабря 1936 года по случаю принятия Сталинской конституции демонстранты на Красной площади несли портрет Хрущева.

В то же время, по версии историка Юрия Жукова, изложенной в его книге "Иной Сталин", Хрущев и другие партийные руководители были отнюдь не в восторге от новой конституции, отменявшей ограничения на участие в выборах ряда категорий населения страны. В подтверждение своей версии Ю.Жуков утверждает, что Хрущев и ряд других видных партийных руководителей "подчеркнуто уклонились" от обсуждения проекта конституции СССР в печати. После публикации в печати 12 июня 1936 года проекта конституции и начала его публичного обсуждения, Н.С.Хрущев, по словам Жукова, "нашел, что несомненный интерес для читателей представляет содержание подписанной его именем статьи "Как мы организовали Дом пионеров и детские парки" (29 июня)".

Некоторые же партийные руководители откровенно заявляли о том, что классовые враги могут воспользоваться послаблениями новой конституции. Так в своей статье, опубликованной в "Правде" и посвященной проекту конституции СССР, первый секретарь Закавказского крайкома партии Л.П.Берия писал: "Нет сомнения в том, что попытки использовать новую конституцию в своих контрреволюционных целях будут делать и все заядлые враги советской власти, в первую очередь из числа разгромленных групп троцкистов-зиновьевцев".

Отвечая тем, кто заявлял, что новая конституция создаст благоприятные условия для классовых врагов, Сталин в своем докладе о проекте конституции СССР заявлял: "Говорят, что… могут пролезть в верховные органы страны враждебные Советской власти элементы, кое-кто из бывших белогвардейцев, кулаков, попов и т.д. Но чего тут собственно бояться? Волков бояться, в лес не ходить. Во-первых, не все бывшие кулаки, белогвардейцы или попы враждебны Советской власти. Во-вторых, если народ кой-где и изберет враждебных людей, то это будет означать, что наша агитационная работа поставлена из рук вон плохо и мы вполне заслужили такой позор, если же наша агитационная работа будет идти по-большевистски, то народ не пропустит враждебных людей в свои верховные органы. Значит, надо работать, а не хныкать, надо работать, а не дожидаться того, что все будет предоставлено в готовом виде в порядке административных распоряжений".

Однако создание условий для состязательности на выборах в верховные органы власти коренным образом противоречили представлениям тех партийных руководителей, которые не желали ставить под угрозу свое положение в обществе. Ю.Жуков так оценивал сложившуюся обстановку: "Идя на политические реформы, группа Сталина, хотела она того или нет, вынуждена была учитывать, что в любой момент может столкнуться с сильным и решительным противодействием. И не с латентным молчаливымм, а с более опасным – открытой и предельно активной оппозицией ортодоксальной части партии". Эти настроения благоприятствовали действиям тех, кто активно готовился к захвату власти. Пауль Шмидт писал, что свою поездку на похороны короля Георга V в начале 1936 года М.Н.Тухачевский использовал для переговоров с германскими военными о совместных действиях во время государственного переворота.

Сведения о подготовке государственного переворота, правда весьма неопределенные, просачивались в разведывательные органы СССР и поступали в Политбюро. В сентябре 1936 года Ягода был смещен с поста наркома внутренних дел и его заменил Ежов. Вскоре на смену людей, работавших в ОГПУ, а затем в НКВД с Ягодой, пришли новые люди Ежова, как правило, не имевшие какого-либо опыта работы в правоохранительных органов. Однако подготовка процессов против бывших оппозиционеров, которая началась при Ягоде, продолжалась. В январе 1937 года начался новый процесс по делу Пятакова и других. В дни процесса состоялся митинг на Красной площади, на котором Хрущев произнес речь с призывом "не щадить изменников".

В ходе процесса по делу Пятакова и других впервые было сказано о возможной связи Тухачевского с подсудимыми. Правда, это замечание было сделано вскользь, но оно встревожило военных заговорщиков. По сведениям, которыми располагал Александр Орлов, весной 1937 года заговорщики из руководства Красной Армии собирались в ближайшее время под предлогом проведения совещания арестовать Сталина и совершить переворот.

В конце февраля 1937 года был созван пленум ЦК ВКП(б), который должен был обсудить выводы из процесса по делу Пятакова и других. Неожиданно за день до открытия пленума главный докладчик Г.К.Орджоникидзе покончил жизнь самоубийством. У Сталина и других членов Политбюро могло создаться впечатление, что его старый друг Орджоникидзе оказался перед лицом неразрешимой альтернативы и предпочел покончить жизнь самоубийством, нежели рассказать все, что он знал о тайных антигосударственных заговорах. О том, что Орджоникидзе застрелился не было объявлено. (О том, насколько неточны мемуары Хрущева свидетельствуют его воспоминания о похоронах Орджоникизде: "Мне тогда как члену комиссии по похоронам Серго, председатель этой комиссии Авель Сафронович Енукидзе объяснил, что Серго умер от разрыва сердца". На самом деле к этому времени А.С.Енукидзе уже два года был снят с высоких должностей после острой и шумной критики, а во время похорон Г.К.Орджоникидзе он уже более недели находился под арестом и беседовал не с Хрущевым, а со следователями НКВД.)

Выступивший на пленуме вместо Орджоникидзе Молотов в своем докладе поведал о широком размахе подрывной деятельности троцкистов, ставших агентами иностранных разведок. Все выступавшие на пленуме, включая Хрущева, активно призывали к беспощадной борьбе с бывшими оппозиционерами, которые превратились в шпионов и диверсантов. На пленуме обсуждался вопрос о привлечении к ответственности еще одной группы бывших оппозиционеров во главе с Бухариным и Рыковым. Хрущев также активно выступал за исключение Бухарина и Рыкова из партии и передачу их дел в НКВД.

В конце пленума с докладом выступил Сталин. В то время ораторы на пленуме призывали к уничтожению оппозиционеров, Сталин решительно осудил попытки свести борьбу за укрепления строя к преследованиям бывших троцкистов. Он предупреждал, что "среди наших ответственных товарищей имеется некоторое количество бывших троцкистов, которые давно уже отошли от троцкизма и ведут борьбу с троцкизмом не хуже, а лучше некоторых наших уважаемых товарищей, не имевших случая колебаться в сторону троцкизма. Было бы глупо опорочивать теперь этих товарищей". При этом Сталин напомнил, что троцкистом был Ф.Э.Дзержинский. (Через три месяца Сталин в своем выступлении на заседании Военного совета при наркоме обороны упомянул и о том, что тогдашний член Политбюро А.А.Андреев также был троцкистом. По каким-то причинам Сталин ни разу не напоминал о "троцкистском прошлом" Хрущева.)

Критика Сталиным огульного исключения из партии всех бывших троцкистов и лиц, заподозренных в троцкизме, фактически касалась и таких людей, как Хрущев. Критикуя методы партийных чисток 1935 – 1936 годов, Сталин заявил: "То, что мы за это время понаисключали десятки, сотни тысяч людей, то, что мы проявили много бесчеловечности, бюрократического бездушия в отношении судеб отдельных членов партии, то, что за последние два года чистка была и потом обмен партбилетов – 300 тысяч исключили". Наиболее вопиющий пример "бесчеловечности, бюрократического бездушия", который привел Сталин, был взят из практики Московской области, которой руководил Хрущев. Сталин сообщал пленуму ЦК, что на Коломенском заводе после чистки в рядах партии осталось 1400, а 2000 – были исключенными. Сталин делал вывод: "Вот все эти безобразия, которые вы допустили, – все это вода на мельницу наших врагов."

Сталин подчеркивал недопустимость использования лишь крайних мер в отношении тех членов партии, которые допустили какие-либо ошибки. Он с возмущением говорил: "Уж если простой человек провинился, у наших людей нет другой меры, кроме исключения, как одно время было у нас в уголовной практике – либо расстрелять, либо оправдать, как будто нет промежуточной ступени".

В то же время руководители, готовые беспощадно карать рядовых членов партии за малейшую провинность, ставили себя над законом и правил партийной этики. Сталин обратил внимание и на то, что многие партийные руководители на деле превратились в удельных князей, которые опирались на своих помощников, как на людей из своего семейного клана. "Поставили человека на работу, значит, отдали ему работу на откуп… Вместо руководящей группы ответственных работников получается семейка близких людей, артель, члены которой стараются жить в мире, не обижать друг друга и время от времени посылать в центр пустопорожние и тошнотворные рапорта об успехах". И в этом случае слова Сталина можно было отнести к Хрущеву, постоянно стремившемуся похвастаться надуманными достижениями.

Сталин предупреждал об опасности отрыва партийных верхов от масс, партии от народа: "Стоит большевикам оторваться от масс и потерять связь с ними, стоит им покрыться бюрократической ржавчиной, чтобы они лишились всякой силой и превратились в пустышку". Сталин пересказал собравшимся древнегреческий миф об Антее, напомнив, что "у него было все-таки свое слабое место – это опасность быть каким-либо образом оторванным от земли… И вот нашелся враг, который использовал эту его слабость и победил его. Это был Геркулес. Но как он его победил? Он оторвал его от земли, поднял его на воздух, отнял у него возможность прикоснуться к земле и задушил его таким образом в воздухе. Я думаю, что большевики напоминают нам героя греческой мифологии Антея. Они так же, как и Антей, сильны тем, что держат связь со своей матерью, с массами, которые породили, вскормили и воспитали их. И пока они держат связь со своей матерью, с народом, они имеют шансы на то, чтобы остаться непобедимыми".

Казалось бы, эти слова Сталина не относились к Хрущеву, выходцу из народа. Однако принадлежность Хрущева к народным массам была в прошлом. К марту 1937 года Хрущев уже почти два десятка лет занимал начальнические должности и прилагал немалые усилия для того, чтобы подняться выше по ступенькам партийной иерархии. Правда, ежедневно Хрущев демонстрировал свою близость к народу. Он постоянно посещал предприятия, стройки, беседовал с трудящимися города и деревни. Даже своим внешним видом Хрущев умело демонстрировал свою "простоту" и "доступность". По свидетельству Шепилова, который впервые увидел Хрущева в 1937 году, "он был одет в поношенный темно-серый костюм, брюки заправленные в сапоги. Под пиджаком темная сатиновая косоворотка с расстегнутыми верхними пуговицами. Крупная голова, высокий лоб, светлые волосы, открытая улыбка – все оставляло впечатление простоты и доброжелательности. И я, и мои соседи, глядя на Хрущева, испытывали не только удовольствие, но даже какое-то умиление: вот молодец, рядовой шахтер, а стал секретарем Московского комитета… И какой простой".

Видевшие его люди обычно не задумывались, что положение Хрущева, условия жизни, в которых находился он и его семья, заметно отличались от положения и условий жизни рядовых советских тружеников. Лион Фейхтвангер, побывавший в годы пребывания Хрущева на посту московского руководителя, так описывал бытовые условия жизни в Москве: "В Москве еще ощущается недостаток во многом, что нам на Западе ощущается необходимым. Жизнь в Москве никоим образом не является такой легкой, как это хотелось бы руководителям… … Что абсолютно отсутствует – это комфорт. Если кто-либо, мужчина или женщина, хочет быть хорошо и со вкусом одет, он должен затратить на это много труда, и все же своей цели они он никогда вполне не достигнет… Однако тяжелее всего ощущается жилищная нужда. Значительная часть населения живет скученно, в крохотных, убогих комнатушках, трудно проветриваемых зимой". Быстрое жилищное строительство явно не поспевало за бурным ростом населения столицы.

Хрущев и его семья не знала многих из недостатков жизни, которые испытывало большинство москвичей. В 1935 году Хрущев еще раз улучшил свои жилищные условия, переехав в пятикомнатную квартиру "Дома правительства", известный позже, благодаря повести Ю.Трифонова, как "Дом на набережной". (Учитывая, что к середине 1937 года с Хрущевым проживало пятеро собственных детей, а также различные родственники, занимавшаяся семьей жилплощадь не была чрезмерна велика по современным меркам. Однако, по сравнению с большинством жителей Москвы, ютившихся тогда в коммунальных квартирах, Хрущев жил в роскошных условиях. Столь же просторной была и квартира на улице Грановского, куда переехал Хрущев с семьей в 1938 году.) Хрущев пользовался бесплатно также удобной государственной дачей в Огарево. Он имел в своем распоряжении персональные автомобили и другие виды услуг, недоступные рядовым советским людям.

За почти два десятилетия начальнической жизни Хрущев отвык от того, что каждый день ему надо заниматься тяжелым физическим трудом. Его воспоминания о трудовой жизни относились к дореволюционному времени. Ежедневные трудовые и домашние заботы миллионов советских тружеников не были знакомы Хрущеву и другим советским руководителям. Правда, труд управленца, в том числе на таком высоком уровне, на котором находился Хрущев, никогда не был легким. Часто возникающие чрезвычайные обстоятельства, необходимость улаживать конфликтные ситуации, зависимость от начальства, его переменчивых решений и настроений являются источником постоянных стрессов, которые не всегда компенсируются материальным достатком и высоким положением в обществе.

И все же главное отличие Хрущева от подавляющего большинства советских людей сводилось не к различиям в условиях труда и быта. В то время как советские люди считали, что Хрущев в силу своего положения является выразителем их интересов и постоянно заботится о благосостоянии Советской страны, они не подозревали, сколько внимания и сил он, а также многие другие советские руководители, уделяли борьбе за власть и влияние. Интриги в партийных верхах, которые занимали Хрущева, как и многих других партийных руководителей, оставались тайной для народных масс. Превращение "руководящей группы ответственных работников" в "артель, члены которой стараются жить в мире, не обижать друг друга" и атаковать своих противников из других "артелей" приводило к отрыву правящих кругов страны от народных масс. Привычка занимать высокое положение, быть окруженным свитой подхалимствующих сотрудников, готовых ловить каждое слово начальника, восторги участников собраний и митингов, не могли не убеждать Хрущева в том, что он и ему подобные – это "соль земли", как в этом был убежден Квашнин из повести Куприна. Получалось, что бывшие борцы против власти квашниных превратились в новых самодовольных хозяев.

Преобладание голого практицизма в деятельности партийных руководителей также приводило к пренебрежению ими принципами революционной теории, утверждавшей неизбежность построения общества социальной справедливости. Исподволь цели построения социалистического общества подменялись задачами защиты групповых, кастовых, личных интересов партийных руководителей. Сталин выражал сомнение в том, что партийные руководители вообще разделяют идеи марксизма. Он заявлял: "Я не знаю, многие ли члены ЦК усвоили марксизм. Многие ли секретари обкомов, крайкомов усвоили марксизм?" Очевидно, что общение с такими руководителями обкомов и крайкомов и такими членами ЦК, как Хрущев приводили Сталина к подобным сомнениям. Сталин предлагал: "Старый лозунг об овладении техникой необходимо теперь дополнить лозунгом об овладении большевизмом, о политическом воспитании кадров и ликвидации нашей политической беспечности". Он призывал "поднять идеологический уровень и политическую закалку… командных кадров" и заявил: "Если бы мы смогли, если бы мы сумели наши партийные кадры снизу доверху подготовить идеологически и закалить их политически таким образом, чтобы они могли свободно ориентироваться во внутренней и международной обстановке, если бы мы сумели сделать их вполне зрелыми ленинцами, марксистами, способными решать без серьезных ошибок вопросы руководства страны, то мы разрешили бы девять десятых наших задач".

Говоря о руководящих кадрах партии, которые должны были пройти идеологическую подготовку, Сталин прибег к военной терминологии: "В составе нашей партии, если иметь в виду ее руководящие слои, имеется около 3-4 тысяч высших руководителей. Это, я бы сказал, генералитет нашей партии. Далее идут 30-40 тысяч средних руководителей. Это – наше партийное офицерство. Дальше идут около 100-150 тысяч низшего партийного командного состава. Это, так сказать, наше партийное унтер-офицерство". Уточняя эти данные в заключительном слове, Сталин сказал, что партийная учеба должна была охватить руководителей 102 тысяч первичных организаций (их Сталин назвал "нашими партийными унтер-офицерами", от которых, "зависит… девять десятых нашей работы"), "3500 районных секретарей, свыше 200 секретарей горкомов, свыше 100 секретарей обкомов, крайкомов и ЦК нацкомпартий. Вот тот руководящий состав, который должен переучиваться и совершенствоваться".

В своем докладе он предложил создать в каждом областном центре четырехмесячные "Партийные курсы" для подготовки секретарей первичных организаций, в десяти важнейших центрах страны восьмимесячные "Ленинские курсы" – для первых секретарей районных и окружных партийных организаций, шестимесячные "Курсы по истории и политике партии" при ЦК ВКП (б) – для первых и вторых секретарей городских организаций, а также шестимесячное "Совещание по вопросам внутренней и международной политики" – для первых секретарей областных и краевых организаций и центральных комитетов национальных коммунистических партий.

Объясняя "как надо подготовить и переподготовить в духе ленинизма наши кадры", Сталин объявлял, что "прежде всего надо суметь, товарищи, напрячься и подготовить каждому из нас себе двух замов". Эти замы должны были пройти утверждение вышестоящих инстанций. Предполагалось, что назначение замов необходимо для того, чтобы они исполняли обязанности нынешних руководителей во время их учебы, а затем их также следовало направить на те же учебные курсы. Сталин не скрывал, что видел в этих замах возможную смену нынешним руководителям. Он заявлял о необходимости влить в командные кадры "свежие силы, ждущие своего выдвижения, и расширить, таким образом, состав руководящих кадров… Людей способных, людей талантливых у нас десятки тысяч. Надо только их знать и вовремя выдвигать, чтобы они не перестаивали на старом месте и не начинали гнить. Ищите да обрящете".

Сталин давал понять о своем крайнем неудовлетворении кадровым составом во всех звеньях управления. Фактически Сталин объявлял вакантными все руководящие должности в партии от "унтер-офицерских" до "генеральских" и объявлял широкий конкурс на эти должности, предлагая минимум до трех кандидатов на каждую вакансию. Все участники этого конкурса должны были пройти обширную программу политической учебы, а победители конкурса должны были отвечать тем требованиям, которые будут им предъявлены как высшим руководством, так и партийными массами. Можно предположить, что подобный же конкурс предстояло выдержать и руководителям ведомств, силовых и хозяйственных, на разных уровнях. Сталин напоминал, что проверка руководителей массами отвечала духу вновь принятой Конституции и заявлял, что "народ проверяет руководителей страны во время выборов в органы власти Советского Союза путем всеобщего, равного, прямого и тайного голосования".

Хрущев знал, что за два десятилетия его пребывания на различных управленческих постах, в стране совершилась настоящая культурная революция. Миллионы выходцев из рабочих и крестьян получили законченное среднее и высшее образование. С одной стороны, они еще не успели забыть свою работу и не обрели привилегии, связанные с властным положением. С другой стороны, они знали современное производство и на практике, и в теории, а потому могли не хуже Хрущева разбираться в тех производственных вопросах, которые должен был постоянно решать советский партийный руководитель. Их идейно-политическая подготовка была выше подготовки Хрущева. В случае конкурса, предложенного Сталиным, Хрущев мог бы утратить свое "руководящее положение".

Однако планы Сталина открыть всесоюзный конкурс на замещение всех партийных должностей и начать переподготовку всех партийных кадров оказались сорваны. Возможно, что для многих обладателей насиженных мест объявление Сталиным всесоюзного конкурса на все управленческие вакансии было равносильно сигналу боевой тревоги. Март 1937 года стал месяцем резкого обострения явной и закулисной внутриполитической борьбы. В марте были отправлены в отставку первый секретарь Киевского обкома и кандидат в члены Политбюро П.П.Постышев. В том же месяце были отстранены от своих должностей многие бывшие сотрудники Ягоды в руководстве НКВД. Имевшиеся в германских правящих кругах сведения позволили Паулю Кареллу утверждать, что "в марте 1937 года соперничество между тайными агентами Тухачевского и Сталина обострялось и становилось все более драматичным". На 1 мая 1937 года был намечен военный переворот. В нем должны были принять участие и некоторые партийные руководители. Лишь по тактическим соображениям выступление было перенесено на середину мая.

В условиях нараставшей конфронтации в правящих кругах СССР Н.С.Хрущев не примкнул к тем, кто замышлял выступление против Сталина. Напротив, он демонстрировал свою лояльность Сталину и его ближайшим сподвижникам. Он обладал многолетним опытом как надо "разоблачать" "скрытых врагов" и этот навык вновь пригодился ему в борьбе за укрепление его руководящего положения. Выступая в мае 1937 года на московской партконференции, Хрущев говорил: "Это – не открытая борьба, где пули летят с вражеской стороны. Это борьба с человеком, который сидит рядом с тобой, который приветствует наши успехи и достижения партии, в то же время сжимая револьвер в своем кармане, выбирая момент, когда пустить в тебя пулю, как они пустили в Сергея Мироновича Кирова". Обращаясь к присутствовавшему в президиуме конференции заведующему отделу руководящих партийных кадров

Г.М.Маленков, Хрущев спрашивал: "Почему вы, товарищ Маленков, так затягиваете разбор дел врагов народа – ведь здесь необходима быстрота и промедление вредит делу партии". По свидетельству А.Г.Маленкова, прямо по окончании конференции было арестовано 19 ее участников.

Тайная борьба переросла в открытую. Выступление военных было сорвано. За арестами Тухачевского и других военачальников в конце мая 1937 года последовали и аресты ряда партийных руководителей. Выступая на заседании Военного совета при наркоме обороны 2 июня 1937 года, Сталин сообщал, что в ходе раскрытия заговора было арестовано 300 – 400 человек. Если в марте 1937 года он говорил об отрыве партийных руководителей от масс, о превращении их в "удельных князьков", то сейчас он прежде всего подчеркивал сотрудничество некоторых военных и политических деятелей страны с иностранными разведками. По сути Сталин отказался рассматривать более глубокие причины, породившие кризис в партийном руководстве, передоверяя НКВД изыскивать свидетельства шпионской деятельности в высших эшелонах власти. В то же время Сталин считал, что некоторым участникам заговора следует предложить добровольно сознаться в том, что их вовлекли в преступные деяния, а затем простить их. Казалось, что после арестов и расстрелов Тухачевского и других, репрессий закончились, но это было не так.