Помоги проекту - поделись книгой:
– Сейчас…
Марина зажгла ночник.
– Я тебя разбудил?
– Нет, я не спала, – ответила она, зевая. – А-а, да что ж такое-то! Иди ко мне…
Лёшка улегся рядом, уткнулся ей в грудь и засопел. Она погладила его по влажным волосам и позвала громким шепотом:
– Ле-е-ши-ий!
– Ау-у! – отозвался он. – Я зде-есь…
– Ты как? Поговоришь со мной или еще хочешь пострадать?
– Не хочу! – быстро ответил он и повернулся, чтобы видеть ее лицо.
– Нет? А то если хочете пострадать, так пожалуйста – мы вам тут же условия создадим и страдайте себе.
– Да не хочу я страдать, что ты в самом деле!
– Это хорошо. Ну, тогда я тебе докладываю: звонила домой, там все живы-здоровы и даже не сильно соскучились, Ванька опять что-то разбил, а Муся интересуется, не привезет ли ей папа из Костромы корону, как у принцессы?
– Мы теперь что, прынцессы?
– Да мы отродясь прынцессы, ты не знал?
– Это точно.
– Вот. И они нас с тобой отпустили на каникулы.
– На каникулы? Это что – на выходные?
– Зачем на выходные, на неделю.
– На неделю!
– А что? Лёш, да мы с тобой ни разу не отдыхали по-человечески.
– Мы с тобой вообще ни разу вдвоем не отдыхали.
– И я об этом. Прекрасно они без нас справятся: там бабушка, Ксения Викентьевна подольше побудет, Юлечка будет заходить. Не волнуйся.
– У меня работа… вроде как.
– Да ладно, ты все равно толком не работаешь.
– Тоже верно. Значит, каникулы? Здорово! И завтра можно спать целый день?
– Ага. Будем лениться!
– Ура! – Леший завопил во весь голос, и Марина, смеясь, закрыла ему рот рукой:
– Ты что орешь-то так? Мы не дома.
– А что мы станем делать?
– Кроме как лениться? Ну-у, я прям даже не зна-аю… Мне вот представлялось, что это будут такие, знаешь, медо-овые канику-улы…
Леший заулыбался – ему всегда нравилось, как Марина, разнежившись и слегка кокетничая, начинает растягивать слова.
– Это мне нравится. Медовые. У нас же медового месяца не было…
– Да у нас вся жизнь – медовый месяц, ты что!
– Ну да, с ложкой дегтя.
– Лёш, перестань. А то я тебя укушу.
– Обма-анешь, – сказал он томным голосом. Оба засмеялись, и Леший полез ее целовать.
– Подожди, подожди! Уймись! Я сейчас среди тебя социологический опрос проводить буду.
– Какой еще… опрос? С ума сошла, что ли? Опрос… посреди ночи? Такая вся тепленькая, славненькая… сладенькая… и опрос?..
– Заворковал! Ну, подожди, послушай! Такой тест – вот если б тебе сейчас предложили на выбор: меня, такую славненькую, или жареную курицу, ты бы что выбрал?
– Это смотря что с вами делать! Если есть, так, конечно, тебя, особенно ежели майонезиком приправить! А если…
– Лёшка!
– Да тебя, конечно! – ответил Леший тоном, полным фальшивого энтузиазма, а потом добавил заискивающе:
– А что, у тебя есть жареная курица?
И у него явственно забурчало в животе. Марина хохотала:
– Я знала, я знала, что ты курицу предпочтешь! Знала!
Леший тоже засмеялся:
– Марин, ну что ты хочешь – я ж с утра не ел.
– А вот нечего было страдать. Надо было со мной в ресторан идти. Ой, какие вкусные я там ела…
– Маринка! Я точно сейчас тебя съем вместо курицы!
– А курицы-то и нету!
– Как нету? Это что ж ты надо мной измываешься?
– Курицы нет, но есть буженина…
– Буженина?
– Сыр всякий, маслины, хлеб очень вкусный, еще мясо какое-то, помидоры…
– Где оно все?
– А! И коньяк! «Хеннесси», между прочим.
– Все, сейчас умру!
– Пошли, горе мое…
Потом, спустя годы, Злотниковы вспоминали эти пять дней, проведенных в Костроме, как самое лучшее, что у них было в жизни. Они просто отдыхали, гуляли, валяли дурака, ездили по округе, плавали по Волге, покупали какие-то ненужные пустяки, любили друг друга на скрипучей гостиничной кровати и под конец так соскучились по детям, что сорвались на день раньше, чем планировали, когда решили вдруг устроить себе эти «медовые» каникулы.
Часть 3. Валерия
После отъезда Марины с Алексеем Валерия нашла свою непутевую дочь, которая рыдала в садовой беседке, обняла и подумала, утешая: «Что ж, моя девочка, эту игрушку ты потеряла. Хорошо, что не сломала. Но ты быстро утешишься. Найдешь новую». Ей самой утешения не было. Ах, как жаль, что это случилось с Кирой и Алексеем! Так не вовремя. Недоглядела – не до того было. И что теперь? Теперь, когда ей так нужна вся сила и любовь Марины! Марина… Возращенная судьбой дочь, единственная – той же породы. С кем могла молчать, говорить без слов, кто понимал без объяснений. Кто дарил ей… жизнь.
Запрокинув голову, Валерия смотрела туда, где в переплетении веток и листьев виднелся осколочек голубого неба, и знала, что это конец. Ее мир рушился. Она устала. Устала бороться с маленьким черным чудовищем, поселившимся в недрах ее тела, которое она заметила слишком поздно – оно потихоньку росло, распуская цепкие щупальца. Она всматривалась в близкое будущее и думала: а может, не стоит и пытаться? Уйти сейчас, пока не превратилась в беспомощное и жалкое существо, корчащееся от боли? Пусть запомнят прекрасной и сильной.
Валерия жалела, что плохо подготовила девочек к жизни, все думала – успеет. Одна – жадная до удовольствий, другая – хрупкая веточка. Все для них делала, старалась. Они ни в чем отказа не знали, поздние, вымоленные, желанные. Может, чересчур старалась? Или все-таки мало?
Анатолий… Никто не знал, как жили они, на чем держался их брак, чем была Валерия для своего мужа – женой, любовницей, сестрой, матерью? Другом – всегда. Она на многое закрывала глаза, потому что знала: в главном он не предаст. Как и она его. Ничего, он справится. Погорюет и утешится. Найдет молодую.
Валерия вспоминала всю свою грешную, горькую, запутанную жизнь, по которой шла как царица, легко ступая, как по лепесткам, по острым камням и осколкам, не чувствуя боли и крови…
Она не умела плакать. Она выросла в любви и ласке и была наделена легким доверчивым нравом и способностью к состраданию. Не могла долго обижаться и дуться, и слезы, если и появлялись, высыхали тут же. Отец же с матерью просто обрыдались, отправляя единственную дочь, свет и радость, в Москву на учебу. А Валерия рвалась из своего провинциального городка, как птица из клетки – ей казалось, там, в столице, ее ждет совершенно необыкновенное будущее, прекрасное и светлое! Она готова была любить все на свете. Это чувство переполняло ее, когда она стояла с простым дерматиновым чемоданчиком на площади трех вокзалов – машины гудели, милиционеры свистели, люди галдели, и стая голубей, взмыв из-под ног, кружила в ослепительно синем московском небе, перечеркнутом далеким облачным следом пролетевшего самолетика.
Она радостно озиралась по сторонам, не замечая, как оглядываются на нее прохожие, особенно мужчины: юная, стройная, с тонкой талией и высокой грудью, сияющими глазами и румянцем на щеках, она являла собой образец классической русской красавицы, только сарафана не хватало да кокошника с косой. Длинной косы не было: природа наградила Валерию такими густыми волосами, что ломались расчески – не продерешь! Поэтому она заплетала две короткие косички, которые даже не надо было ничем перевязывать – крупно вьющиеся волосы держались сами собой.
В университет Валерия поступила – кроме красоты, которую она не сознавала, у нее был острый ум и хорошая память: не зря школу окончила с медалью. Жизнь открывалась перед ней как шкатулка с блестящими новогодними игрушками и подарками. Очень быстро выяснилось, что среди игрушек встречаются и разбитые, а некоторые подарки судьбы лучше было бы не принимать. Ум не помог – слишком наивна была и доверчива, слишком романтична и провинциальна, слишком жаждала беззаветной любви. Беззаветная любовь не замедлила явиться в лице Ивана Горского, молодого аспиранта. Валерия ухнула в эту любовь, как в пропасть, до полного самозабвения. Готова была пойти на все, лишь бы не сердился ее Ванечка, только бы с ней был. Но их любовная лодка быстро разбилась…
Горский жил с родителями в коммуналке. Семья мужа с трудом нашла угол для молодых, и Валерия чудовищно смущалась, когда Иван приступал к выполнению супружеского долга – кровать, на которой они спали, отчаянно скрипела. Никакого особенного удовольствия она не испытывала: муж был слишком нетерпелив, да и какое удовольствие, когда тут же за шкафом спали родители мужа? А те, несмотря на их, как казалось юной Валерии, преклонный возраст, порой занимались тем же самым, и утром она не могла поднять глаза, потому что все еще помнила их ночные вздохи и охи из-за шкафа. Неожиданно получившийся ребенок никуда решительно не вписывался и нарушал все далеко идущие планы Ивана. Проблему решили с огромным трудом: девятнадцатилетняя Валерия даже не сразу поняла, что беременна, все сроки были пропущены, и она еле выжила после почти криминального аборта, который ей устроили за большие деньги.
Спустя пару лет ее молодой муж случайно, за компанию, вляпался в какое-то очень нехорошее дело. Всех друзей повязали, и его тоже. На горизонте замаячили лагеря – или психушка, что было еще хуже. Нервный Ванечка не выжил бы ни там, ни там, это было ясно всем и ему самому в первую очередь. Но совершенно неожиданно его вдруг отпустили, ничего не объяснив и взяв только подписку о неразглашении. Он долго не понимал, в чем дело, бесконечно и безрезультатно оправдывался перед друзьями, подозревавшими, что его подцепил на крючок КГБ, и даже запил, в полной мере ощутив непривычную шаткость окружающей действительности, до того времени весьма к нему расположенной.
А дело было в Валерии. Молодой следователь, работавший по этому делу, увидел во время обыска Валерию – и воспылал. Ничего существенного они у Горского не нашли и, возможно, его освободили бы и так, хотя КГБ не любил отпускать из своих лап никого: коготок увяз – всей птичке пропасть. Коготок увяз у Ивана, а пропала Валерия. Следователь вызвал ее на служебную квартиру и так запугал надвигающимися на Ванечку ужасами, что она была готова на все, лишь бы спасти любимого. Она закрыла глаза, стиснула зубы и отдалась следователю на его казенной кровати.
Кагэбист – звали его Семеном – был по-своему честен: он подчистую вымарал Горского из дела, так что и следа не осталось. Но расплачивалась Валерия долго: он держал ее на крючке, угрожая открыть дело в любой момент. Влюблен был по-настоящему, и разыгрывались между ними порой сцены, достойные Достоевского: с целованием ног, рыданиями и размахиванием револьвером, и Валерия иной раз даже чувствовала к нему какое-то сострадание. Отношения эти были чудовищно мучительны для нее. Но Семен только тогда опомнился и отстал от нее, когда она чуть было не застрелилась на глазах у него из его же револьвера. Семен успел схватить ее за руку, и пуля разбила казенное зеркало.
Валерия так переживала свое падение, что, не выдержав, рассказала Ивану. Горский рассвирепел и выгнал ее из дому. Валерия никогда не могла забыть своего тогдашнего ужаса и отчаянья: она стояла в коридоре коммуналки, прижав к груди свой дерматиновый чемоданчик, Иван трагическим жестом указывал ей на дверь, а из всех щелей высовывались любопытные соседи.
– Но куда же мне идти, Ванечка? – спросила она в недоумении.
– Иди, куда хочешь. Ты мне больше не жена.
И закрыл дверь.
Ничего страшнее, чем минута, когда она вышла из подъезда под моросящий ноябрьский дождь, у нее в жизни не было. Мимо прогрохотал трамвай, и она подумала: может, сразу на рельсы? Но представила, что будет с людьми в трамвае, с вагоновожатым, и передумала. Идти ей было решительно некуда. Ни дома, ни работы, ни университета – она так и не доучилась. Уехать домой? Но у нее даже денег не было. Порывшись в сумочке и карманах, она наскребла копеек семьдесят. Нет, только не домой. Она и так много врала родителям в письмах, рассказывая о своей необыкновенно счастливой жизни!.. К друзьям? Друзья были все те же, общие…
И она позвонила Семену… Но скоро все пошло по второму кругу: Иван, которому вправила мозги мать, жалевшая Валерию и благодарная ей за спасение сына, торжественно ее простил и разрешил вернуться, а свекровь долго внушала сгорающей от стыда Валерии: «Зачем ты все мужу рассказываешь? Чего он не знает, того и не было, дурочка! Вот посмотри на моего – счастлив и доволен!» Валерия знала, что свекровь развлекается с соседом. Сосед был завскладом и подкидывал им порой какие-то деликатесы. Валерия подозревала, что, защищая ее перед сыном, свекровь надеялась извлечь какую-то выгоду от связи невестки с кагэбэшником: мало ли, вдруг пригодится!
Так прошло несколько лет в беспрестанных скандалах и истериках: Иван то выгонял ее, то валялся в ногах. Потом в один прекрасный день Горский познакомился с француженкой, приехавшей в Москву на конференцию. Он моментально развелся с Валерией, женился на этой француженке и уехал в Европу, повергнув в изумление друзей и в недоумение родителей, которым казалось, что за пределами СССР никакой жизни не существует вовсе, а есть лишь одна космическая тьма и буржуазная пропаганда. В Европе Ванечка, превратившийся в Джона Горски, довольно быстро – благодаря связям и деньгам жены – преуспел: писал статьи, работал на радио, его имя мелькало в прессе. Словом, он стал со временем известной фигурой. А Валерия… Валерия перерезала вены. К тому времени родители Ивана получили квартиру, а она после развода так и осталась в коммуналке. Нашел ее сосед-пьяница – он выломал дверь в ванной, когда услышал странные хрипы. Валерия лежала в ванне, и сосед долго не мог понять, почему вода такая красная.
Валерия выжила и на этот раз, но попала в психушку, куда отправляли всех самоубийц.
Именно в реанимации она впервые почувствовала в себе ту странную и мощную силу, которая потом вела ее по жизни – после клинической смерти она очнулась другим человеком, словно там, в потоке пульсирующего света, ее подменили. Холодный неоновый свет, резкий и неестественный, слепил ее, бил со всех сторон тугими струями, как вода из брандспойта, разрывая мышцы и ломая кости, а она металась большой черной птицей, не в силах взлететь и спастись. Потом ее потащило обратно, в привычное измученное тело. Придя в себя окончательно, еще совсем слабая от потери крови, она вдруг поняла, что может видеть всю больницу, всех врачей и сестер, а когда лежащей рядом старушке стало плохо, она заставила молодую медсестру, которая в это время кокетничала в курилке с ординатором, бросить сигарету и бегом побежать в палату. У Валерии тогда еще не было опыта, да и сил не хватало, а то бы она избежала психушки. Не успела.
Лекарства, которыми пичкали там, ослабляли ее новую силу, и Валерия научилась избавляться от них. Она могла видеть, чего от нее ждут, какой она должна быть в представлении врачей, и точно следовала их ожиданиям, чтобы выйти из больницы как можно скорей. Постепенно она стала подталкивать врачей к нужным ей решениям. Никто ничего долго не замечал, пока однажды главврач не пришел посмотреть на самую лучшую пациентку – классический случай, доктор, все как по учебнику!
Главврач Геннадий Израилевич был уже стар, многое повидал и ничему в жизни не удивлялся. Но эта молодая женщина его поразила – сначала своей красотой, которую не смогли испортить ни жуткий больничный халат, ни синюшная бледность, ни страшные шрамы на руках. Старый греховодник, он сразу заметил и высокую грудь, и стройные ноги, и красивые руки с длинными тонкими пальцами. Волосы ей остригли в больнице, но Валерия хороша была даже с ежиком на голове. Разглядывая красавицу, главврач не сразу обратил внимание на то, что она его тоже изучает.
Они узнали друг друга мгновенно, как звери одной породы. Врач понял: она видит его желания и подыгрывает. Валерия догадалась, что он ее раскусил. Так она нашла равного себе – друга, наставника и мужа. Он спас ее из этого дурдома, вынес, как кошку из пожара. Валерия была благодарна, но так его и не полюбила. Притворяться было бесполезно, они оба видели друг друга насквозь. Прожили вместе совсем недолго, но Геннадий Израилевич успел научить ее, как справляться со своим опасным даром, как пользоваться им, не привлекая внимания. Он хорошо знал, чем может грозить женщине любая необычность, непохожесть, любое отличие ее от других «простых советских граждан». Он умер в одночасье, оставив Валерии квартиру и Аркашу, четырехлетнего сына от предыдущего брака. Мать мальчика, тоже бывшая пациентка, повесилась в послеродовой горячке.
Анатолия Валерия встретила в один из самых мрачных дней своей жизни. Она не любила московскую осень – темную, промозглую, дождливую. В такие дни на нее нападала страшная тоска, которой Валерия иной раз поддавалась, чтобы хоть как-то отмякнуть душой – обычно она не позволяла себе расслабляться. И тогда она бесцельно кружила по Москве, ни о чем не думая, просто вела машину, просто ехала, сама не зная куда. И вдруг ее ударило волной такого отчаяния, такого душевного мрака, что она невольно притормозила – впереди по Крымскому мосту медленно брел, опустив голову, высокий мужчина в полосатом шарфе. Ветер с дождем налетал порывами, а мужчина ничего не замечал. Дойдя почти до середины, он вдруг яростно взмахнул рукой и быстрым шагом пошел обратно. Потерял что-то? Валерия заинтересовалась и стала следить. Дойдя до конца моста, мужчина развернулся и опять, так же медленно, двинулся в другую сторону. Смотри-ка, он и правда шаги считает. Валерия поняла зачем: дойдя до середины, он прыгнет в воду! Это его отчаянье она уловила. «Ну, хоть это я могу сделать!» – подумала она. Может, зачтется?
Как она жила после смерти Геннадия Израилевича, Анатолий узнал только спустя несколько лет. Потом, позже, когда вдруг стало модным все потустороннее, когда с экранов телевизоров стали сверкать глазами, заговаривая воду и выводя бородавки, всякие Джуны, Кашпировские и Чумаки, Валерия благословляла судьбу, что вовремя встретила Геннадия Израилевича. Он навсегда отбил у нее охоту к подобной популярности. Валерия действовала тоньше, хотя далеко не сразу нашла свой способ выживания. Мужчины хотели от нее только одного, но у Валерии физическая близость вызывала отвращение. Она давно перестала быть женщиной. Она осталась лишь ее внешним – прекрасным! – подобием.
Валерия стала развивать в себе способность тайно манипулировать людьми, особенно мужчинами – с женщинами у нее получалось хуже. Она выбирала себе перспективного мужчину, наделенного большими амбициями, жаждущего славы, денег или высоких должностей, и помогала ему добиться желаемого. Не всегда ей приходилось даже воздействовать на тех, от кого это зависело: само присутствие Валерии в жизни клиента пробуждало в нем силу, энергию и целеустремленность – действуя вдвоем, они меняли окружающую действительность, «прогибая» ее под себя.
Валерия получала взамен деньги, положение и безопасность. Если клиент настаивал на близости, она поднимала цену вдвое. Валерия не сразу заметила, что получает еще кое-что, кроме денег: энергию, жизненную силу – и тем больше, чем успешнее и активнее становится клиент, чем выше он ставит себе цель. Но добившись желаемого, клиенты не успевали насладиться достигнутым. Валерия «выпивала» их до дна. И когда один за другим умерли трое ее подопечных – инфаркт, инсульт и прободная язва, – Валерия испугалась и осознала, что с ней что-то не так. Почему ей так необходима чужая энергия? Почему она сама не умеет ее генерировать?
Валерия стала тщательнее себя контролировать, замечая, что после общения с ней некоторые люди бледнеют, жалуются на слабость и головную боль. Она принялась искать другие источники энергии, опосредованные. Заметив, что на нее хорошо действуют произведения искусства, Валерия вошла в круг богемы: артисты, художники, писатели, музыканты – она попробовала иметь дело со всеми и остановилась на художниках. Артисты забирали энергию сами, писательский труд был слишком медлителен и долог и тоже требовал подпитки; поэты действовали на нее непредсказуемо, как шампанское; а музыка угнетала настолько, что однажды ей стало плохо во время концерта – играли симфонию № 5 Шостаковича.
С художниками у нее получилось: Валерия, как пчела, собирала мед в виде картин – энергии некоторых работ хватало на годы, другие «кончались» быстро, и она их продавала. Валерия стала читать литературу по искусству, надеясь обрести понимание, но скоро стала полагаться лишь на собственное чутье. Так постепенно вокруг нее сложился кружок прикормленных художников, которым она помогала выйти в люди, – к сожалению, многие спивались, так и не добившись успеха.
Хорошо, когда рядом с творцом была женщина, способная держать его в руках и заряжать энергией, которой потом и «питалась» Валерия – через картины. Еще ей помогали старинные произведения искусства, особенно драгоценные камни, и Валерия одно время увлекалась коллекционированием всякой антикварной мелочи. Так она разделила свою жизнь на две половины: одни мужчины давали ей средства к существованию, и на их деньги Валерия покупала жизненную силу, заключенную в живописи, помогая и тем, и другим добиваться успеха.
Анатолий поначалу страшно ревновал ее ко всем этим художникам и даже устроил однажды чудовищный скандал. Валерия смотрела на него и думала: что делать дальше? Она давно все про себя понимала, но до сих пор довольно удачно имитировала перед Анатолием и нежность влюбленной женщины, и страсть пылкой любовницы. Он так ей подходил, этот мужчина! Валерия его подобрала, как подбирают брошенного щенка. Отмыла, вывела блох, сделала прививки, выдрессировала: избавила от депрессии и вспышек ярости, вселила уверенность, научила сдержанности. Ей было хорошо с ним, с этим мальчиком: она была старше на двенадцать лет – на целую жизнь. Ей нравилось, что он немногословный и преданный. Анатолий сразу влюбился в нее, она же не могла никого любить и выбрала его в общем-то случайно. В чем-то они совпали, как две детали одной головоломки, а потом сроднились. Она знала: от него родятся хорошие дети. Здоровый, сильный, Анатолий даже не замечал, как Валерия потихоньку «подпитывается» от него, когда совсем «подводит живот».
Что же делать: рассказать ему все или?.. «Или» было целых два: можно было расстаться, не объясняя ничего, а можно было всю жизнь держать Анатолия в неведении, но это требовало уж слишком больших затрат энергии. Ей так нужен был друг, защитник, сообщник, если на то пошло! Валерия устала от одиночества, устала от себя самой. Она прекрасно понимала, что неспособна испытывать каких-либо человеческих чувств. Любовь, нежность, жалость – ей были недоступны. Только инстинкт выживания вел ее по жизни, и она порой страдала, вспоминая себя прежнюю – способность испытывать страдание сохранилась. В конце концов Валерия все рассказала Анатолию. Обманывать его не хотелось. Она чувствовала – он поймет, должен понять. Не зря же выбрала именно его. И он понял.
– Значит, все это время ты меня обманывала?
– Да, прости. Я неспособна любить. И чувствовать. Но ты мне нужен, очень. Это правда. Если ты решишь остаться, я никогда не солгу тебе и никогда не обращу против тебя свои способности, клянусь. Ты получишь все, что захочешь. Мы с тобой вдвоем – большая сила. Мы пробьемся, как трава сквозь асфальт. У нас будет все.
– Все? – Он невесело усмехнулся. – Все, кроме любви.
Валерия молчала – что она могла сказать?
– Ты хорошо притворялась.
– Да, это я умею. Надо же выживать.
– Так говоришь, я тебе нужен?
Поделиться книгой: