Психушка (сборник малой прозы)

Иду неспешно, времени еще предостаточно. На стене вижу странную надпись. То ли на иврите, то ли там просто написано “блядь”, но каким-то странным шрифтом, стилизованным не пойми подо что. Дешевый выпендреж одной из многочисленных субкультур или зашифрованное конспирологическое послание? Да какая, в сущности, разница? Сворачиваю за угол, иду по направлению к центру города.

Шагаю по асфальту, лавируя между хмурыми целеустремленными горожанами и щурясь от утреннего солнца. Вдруг слышу со стороны: “Здорово, старый!” Это мой кореш Колян. Пожимаю протянутую руку. Колян идет на работу, он повар в супермаркете. Служащие супермаркета всегда приходят вовремя, боясь пропустить фирменный Коляновский завтрак — гречку с сахаром и кетчупом или овсянку со сгущенкой

— Слышь, время-то до до начала рабочего дня имеется. Может по сто? — Предлагаю.

— Ну, давай. Мне самому здоровье после вчерашнего надо б поправить.

Заходим в ближайшее питейное заведение, берем графинчик и тарелку пельменей. Наливаю по первой. Выпиваем, закусываем. Сразу повторяем. Организм потихоньку начинает приходить в норму. Я достаю сигарету, закуриваю и сообщаю:

— Прикинь, мы теперь звезды австрийского ТВ и лицо Украины на Евро.

— Не понял.

Рассказываю о событиях прошедшей ночи.

Мы (наша рок-группа) как обычно остались после репетиции выпить водки с тортиком. После чего все, кроме меня и нашего соло-гитариста Паши разъехались. Мы же решили — ебись оно конем — надо еще догнаться, а домой можно и пешком дойти. Деньги, благо, у нас были, мы взяли водки без дозатора (чтобы удобнее было пить из горла) и ведерко фисташкового мороженого и отправились на набережную. Сидели, общались, прикладываясь к горлышку, дальше воспоминания все больше и больше погружаются в туман. Вывели нас из забытья какие-то типы с камерой наперевес, нечто оживленно и не по-русски между собой обсуждающие. Впрочем, девушка, которая была с ними, обратилась к нам на нашем родном языке и сообщила, что эти вот уважаемые господа — журналисты из Австрии, и они хотели бы узнать побольше об украинских традициях. Тут Паша и поведал им об основных традициях украинского народа, и теперь Австрия, а за ней и вся Европа узнают, что у нас принято в два часа ночи выходить на набережную и пить водку с фисташковым мороженым. Причем, если мороженое не фисташковое, это уже традиции какого-то другого народа.

— Да, Пашок отжег так отжег, — посмеивается Колян, — Но давай допивать и расходиться, а то начальство за жопу хватает.

Так мы и поступили, и я поспешил на встречу с поставщиками.

* * *

У меня широкая сеть поставщиков по всему городу. Это нищие старики, алкоголики, наркоманы, юные разгильдяи, бомжи. Я работаю старьевщиком, скупаю у людей старинные вещи. Антиквариат, советское и немецкое снаряжение времен Великой отечественной, семейные реликвии, а чаще — всякий хлам. Затем перепродаю все это на барахолке. Доход невелик, но работа спокойная, позволяющая поразмыслить, без напрягов, без начальства. Как раз по мне.

Рабочий день начался. Вот какая-то старушка притащила мне старинный сервиз. Думаю, какие-нибудь неформалы сегодня же его у меня выкупят и понесут с собой в лес пить из фарфоровых чашечек водку или глинтвейн. Затем, возможно, и даже наверняка, побьют всё к ебеной матери. Но это их личное дело. Так, гильзы, каски, как обычно. И это ж надо было лазить все выходные с лопатами и металлоискателями, чтоб толкнуть мне все это барахло за гроши. Бомжиха Верка пыталась впарить что-то бесформенное, непонятное и вонючее. Матом здесь не отделаешься, не отстанет. Дал из жалости пятерку на опохмел. А вот это интересно. Какая-то вполне приличного вида дама средних лет. Впервые ее вижу. Принесла вазу. Похоже, действительно ценная и старинная. Можно посоветоваться с искусствоведом и продать ее какому-нибудь коллекционеру. Дорого. Но это не по мне. Я подчиняюсь кодексу чести старьевщиков, для меня все товары равны, выложу их перед собой, и сколько дадут, столько дадут.

Торговля идет своим чередом, изредка подходят люди, рассматривают товар. Пока никто ничего не купил. Жарко, как в Африке. Впрочем, один мой знакомый из Уганды говорил, что у нас летом намного жарче. Между рядов уже полчаса ходит юная мулатка, останавливается возле каждой раскладки, пока вроде ничего не купила. Наконец добирается до меня. Горящий взгляд ее темных глаз мигом останавливается на вазе.

— За сколько уступите?

— Штука, леди, и она ваша, — называю от балды сумму. Девушка не торгуясь расплачивается, достает из дамской сумочки рулон оберточной бумаги, аккуратненько вазу оборачивает. И уходит со свертком под мышкой сражая окресный сброд своей кошачьей грацией.

Дальше день тянется вполне рутинно. Через пару часов я решаю сворачиваться. Хочется куда-нибудь в тень, выпить холодного пива. Половина нереализованного товара уже запакована, и вдруг ко мне подходит колоритная троица. Они как будто перенеслись сюда из 90-х. В центре — невысокий средних лет мужик в очках с золотой оправой, малиновом пиджаке, с огромной золотой цепью на шее. На лице отражается брезгливое презрение к окружающим. По бокам — двое здоровенных жлобов в спортивных костюмах, кожаных куртках (это в такую-то жару!) и с золотыми цепями размером поменьше. Тип в малиновом пиджаке говорит.

— У нас спиздили вазу. По нашим сведениям она у тебя.

— Меня не ебет, господа. Лично я ни у кого ничего не крал. А ваза продана. За штуку. Гривен.

— За штуку? Гривен?! — Глаза под очками округляются. — Ты что нас совсем за лохов держишь? Возвращай вазу, сроку тебе три дня. Иначе пиздец. — Тип поворачивается кругом и в сопровождении своих мордоворотов удаляется.

Вот ведь клоун. Впрочем, надо на всякий случай договорится с пацанами насчет силовой поддержки. Эти двое-то довольно здоровые. Впрочем, об этом можно подумать и через пару дней.

* * *

На следующий день я снова на месте, торгую старьем. На рынке вновь появляется мулатка, ходит между рядами, изучает ассортимент, иногда что-то покупает. В конце концов отправляется к выходу с рынка. Влекомый любопытством я обращаюсь к соседствующему торговцу присмотреть за моим барахлом и отправляюсь вслед девушке. Мулатка входит в подъезд, я — за ней. Успеваю заметить дверь ее квартиры, звоню. Она открывает.

— Здравствуйте. Меня зовут Игорь.

— Я — Жозефина. Мы где-то виделись?

— Да. Я вчера продал Вам вазу. Нельзя ли выкупить ее обратно? Понимаете, ее ищут, кажется, вещь краденная.

— Знаете, никак нельзя. Пройдемте на кухню. Давайте выпьем, я разъясню подробнее.

Мы направляемся в кухню, там за столом нас поджидает уже хорошенько подвыпивший молодой человек. Это Тьерри, брат Жозефины. Он достает еще два бокала, наполняет их вином. Мы выпиваем за знакомство. Тьерри, осушив свой бокал, откусывает от него кусочек и задумчиво жует.

— Э, приятель, — вмешиваюсь я, — может, не стоит? Как бы не порезал себе все к чертям.

— Не стоит беспокоится, — говорит Жозефина, это для него нормальный рацион. У моего брата странное отклонение — полнейшая невосприимчивость органической пищи. Он питается стеклом, пластиком, перемолотым металлом… Поэтому-то мы и не можем вернуть вазу. Тьерри ее съел.

Я не успеваю ничего сказать по этому поводу. Нас прерывает звук дверного звонка, сопровождаемый стуком собственно в дверь. Причем, похоже, ногами. Кому-то не терпится видимо прервать наши посиделки. Мы с хозяйкой выходим в прихожую, она открывает. На пороге обнаруживается тот самый тип в малиновом пиджаке со своими громилами. Он стоит чуть позади них, пристально глядя на Жозефину. Говорит ей:

— Ваза. Она у тебя, и тебе придется ее вернуть.

Ответа он получить не успевает. К дверному проему выходит пошатывается Тьерри, и, держась рукой за косяк. Обводит гостей мутным взглядом. Его выворачивает. Рвотные массы в вперемешку с не переварившимися осколками летят на мордоворотов. Осколки вонзаются в их тела, в том числе и в горло. Похоже, Тьерри по неосторожности убил этих людей. Не получивший повреждений мужик в малиновом пиджаке кулем опускается на ступеньки, на глазах у него блестят слезы.

— Как же так, — причитает он, — что же я теперь без этих недоумков делать буду? Кто же теперь будет выбивать для меня деньги?

Поделом этому шуту. Глупо строить бизнес, основываясь на человеческом факторе. Все люди смертны. Вот мой бизнес, к примеру, основывается на хламе. Хлам будет существовать еще долго после смерти последнего из землян.

Охотники

Самое обычное утро, я еду на метро к себе в контору. Удобно устроился на диване, потягиваю только что принесенное официантом вино. VIP-поезд, разумеется. Едет неспешно, давая возможность насладиться вывешенными по бокам тоннеля картинами. Вот наконец станция метро Детородный музей, мне выходить.

Под потолком станции подвешен огромный монитор, показывают рекламу. Крупным планом показывают недавно построенный костёл. Затем костёл отодвигается на периферию, на экране появляется Римский Папа и машет рукой. Возникает надпись: “Только отличное качество. Только католичество”.

Поднимаюсь на эскалаторе и выхожу на проспект. Неспешно шагаю в сторону конторы, подкованные сапоги оповещают представителей низших сословий, что пора бы убраться с дороги. Спешить некуда, за опоздания меня не штрафуют.

Миную дешевый кабак, в нем шумно уже поутру. Получившие редкий выходной рабы стремятся сполна насладиться каждой минутой свободного времени. Вот один из них хвастает перед другим своим новым рубищем. За соседним столиком двое набравшихся в стельку распевают песню ”Ой, вериги, верижечки”. Что ж, пусть расслабляются.

Контора находится недалеко от метро, так что при всей неспешности на дорогу у меня уходит от силы минут семь. Салютую дежурному на входе, тот салютует в ответ. Поднимаюсь к себе на третий этаж, входу в комнату, приветствую Николая.

Николай — мой коллега, он всегда приходит раньше. И только придя, садится за стол, достает из ящика антикварный дырокол и бумагу, приступает к любимому занятию. Он делает при помощи дырокола конфетти, это его хобби.

Подхожу к бару, наливаю себе стаканчик скотча, добавляю льда. Возвращаюсь к себе за стол, просматриваю свежую прессу. На первых полосах всех газет недавно открытый в центре города мавзолей. Мавзолей каким-то мудакам. Это не удивительно: раньше у власти были вожди, и мавзолеи строили вождям, а затем власть по очереди стали захватывать какие-то мудаки. Прогрессивные свободные граждане предпочитают не заморачиваться на том, кто стоит во главе государства. Их просто игнорируют. Конечно, у нас еще все еще есть пережитки либерально-демократического режима начала XXI века. Например, парламент. Правда, теперь парламентская система голосования несколько усовершенствована. Официально узаконены драки, и теперь недостаточно взять просто большинство мест. Можно успешно работать и меньшинством, главное — иметь крепкие кулаки. Одну из парламентских драк как раз показывают по телевизору. Я отхлебываю скотча, и некоторое время пялюсь в экран. Затем интересуюсь у коллеги:

— Слышь, Колян, а ты чем занимался на работе до революции?

— Читал, пил чай, дрочил иногда… Как и все толковые люди того времени. Все, у кого было достаточно ума, чтобы не работать втюхивателем. А ты разве чем-то другим занимался?

— Тем же, понятно. Скукотища была. Вот сейчас у нас наконец-то настоящая работа, достойное занятие для благородных мужчин.

Впрочем, на работу идти пока рано, еще слишком светло. Поэтому я пью и смотрю телевизор, Николай делает конфетти.

* * *

Сумерки сгущаются, мы в парке на задании. Днем работать сложно, свет обманчив. Лишь в сумерках можно разглядеть истинный облик окружающих. Вот она, обитель зла. Ничем не примечательный парк, пронизанный потоком инфернальных энергий. Угроза для простых горожан может таиться за каждым кустом.

Николай замирает. Мой взгляд устремляется за взглядом напарника, я вижу объект. Похоже, наша клиентка. Сгорбленная старуха с крючковатым носом ковыляет, опираясь на клюку. Вылитая ведьма. Конечно, стопроцентной уверенности в этом пока нет, но я редко ошибаюсь. Времени терять не стоит, надо на всякий случай её сжечь. Нет, возможно, она и не ведьма, а вдруг?

Николай бросается к старухе, заламывает ей руки за спину. Подоспеваю я с канистрой, окатываю нашу дичь бензином с ног до головы. Затем достаю веревку, совместными усилиями привязываем пленницу к дереву. Всё, можно дать ей “прикурить”. Достаю бензиновую “Зиппо”, поджигаю, бросаю старухе под ноги. “Расточительство”, — скажете вы? Вовсе нет. По зажигалке на каждую сожженную. Почетная профессия охотника на ведьм побуждает действовать с размахом, вырабатывает необходимые эстетичные принципы.

Старуха хохочет. На этот раз мы угадали — ведьма. Надо не забыть окропить ее пепел святой водой. Ошибки у нас иногда случаются. Но мы помним главный принцип охотника на ведьм: если не уверен, на всякий случай — сжечь!

Дорога из желтого кирпича

Лет пять назад некому чудаку, представителю городской власти, взбрела в голову мысль выложить центральную улицу города желтым кирпичом. Сказано — сделано. Но на этом он не остановился. Следующим распоряжением было продлить улицу в обе стороны, да так, чтобы пересекала она весь город. Деньги на строительство дороги выделены были немалые, городским бюджетом здесь не обошлось. Власть имущий чудак человеком был небедным, а идея в голову ему засела крепко. И пошло строительство форсированными темпами в несколько смен. Дома на намеченном пути сносились, что естественно вызывало протесты. Но длились они недолго, домовладельцам быстро разъясняли, что командуют парадом здесь вовсе не они, и легко от них откупались. Так дорога пресекла весь город, и продолжала, согласно планам по будущему смещению городской черты, становиться все длиннее и длиннее и за его пределами. Пока в один прекрасный весенний день полоумного организатора строительства не приложили в подворотне по голове кирпичом. Не желтым, обычным. И насмерть.

И вот однажды весной, ровно в полдень, я вышел на дорогу из желтого кирпича и уверенно зашагал на восток. Где-то там, в конце недостроенной дороги, недавно построили воскресную школу, и я был переполнен решимости туда попасть.

И я медленно, но уверенно, шагал своей цели, ничто и никто не могло меня остановить. Даже сумасшедшая баба из секты христопродавцев. Кто не знает — это такая секта, члены которой делают статуэтки, изображающие Иисуса Христа, и живут за счет торговле оными. Так вот, эта сектантка едва не проломила мне череп чугунной статуэткой Господа нашего, на редкость неудачно выполненной, стоит сказать. Но у меня всегда была хорошая реакция, так что все обошлось.

В основном же приключений не было. Я шел неспешно, вертя головой по сторонам. Пейзаж по мере отдаления от центра и приближения к окраине менялся. Золотые купола церквей и стоэтажные башни торговых центров сменялись неказистыми домиками с соломенными крышами. Попадалось все меньше “кадиллаков” и “роллс-ройсов”, они сменялись запряженными лошадьми каретами, а затем и повозками на воловьей тяге. В конце концов, я достиг окраины города и вошел в лес. Кроме того складывалось впечатление, что я вхожу в другой климатический пояс. Становилось все теплее и теплее, в конце концов я сбросил большую часть тяжелой верхней одежды и почувствовал себя с непривычки просто таки раком, сбросившим панцирь. Но в любом случае, это было значительно лучше, чем мерзнуть.

Последним, встреченным мной оплотом урбанистической цивилизации был киоск на опушке. Впрочем, в нем ничего не продавалось. Я сначала не поверил: казалось бы, зачем нужен вообще киоск, в котором ничего не продается? Но после того, как я спросил у продавца “что у Вас есть?”, а тот ответил “ничего”, я в этом окончательно убедился.

* * *

Минуя леса и поля, три дня шагал я по дороге, ночуя на обочине и питаясь плодами периодически попадающихся на пути фруктовых деревьев. На четвертый день я подошел к воротам, ведущим на территорию воскресной школы. В нескольких метрах от ограждающего школьные земли забора я обнаружил придорожную закусочную. Это было весьма кстати — мне изрядно хотелось выпить.

Я вошел, приметил единственное свободное место у стойки и, заняв его, заказал стаканчик рома.

— Как идут дела у школы? — Поинтересовался я у бармена, принимая из его рук стакан и делая добрый глоток.

— Учащихся все больше, — с довольной улыбкой ответил бармен. — А, соответственно, растет и моя клиентура.

Спокойно допить не удалось. Пришлось уступить место типу, передвигающемуся при помощи костылей. Хорошо, что я вовремя его заметил. Здесь на этот счет строгие правила. Если не уступаешь место человеку, у которого проблемы с ногами, тебя отправляют в школу хороших манер. Прослушав там курс лекций, ты впредь всегда уступаешь место хромым. Кроме того, если рядом оказываются слепые, ты вынужден уступить им свои глаза.

Я допиваю стоя, расплачиваюсь с барменом и покидаю помещение. Я продолжаю свой путь, минуя толпу, собравшуюся вокруг холма.

На холме стоит человек с пистолетом в руке, почитающийся местными за пророка. Он хочет застрелиться, а его почитатели протестуют. Много лет этот человек смиренно терпел поклонение своей персоне. Ему не давали покоя, падали перед ним на колени, хватали руками, молили о спасении души. И вот, однажды кто-то из фанатиков в порыве религиозного экстаза оторвал ему ухо. Это переполнило чашу терпения.

— Ну, как же я буду жить без уха?!! — Кричит несчастный.

— Не покидай нас, мессия! — Ревет толпа.

Но у меня нет времени наблюдать это безумие. Не за горами то время, когда я буду мирно засыпать под шум дождя, а утром обнаружу, что начался новый Всемирный Потоп. И пока этого не произошло, я должен успеть добраться до воскресной школы. Там учат воскресать.

Старость

Полина Ивановна проснулась от холода, как обычно. С годами ноги из-за ухудшенного кровообращения мерзли все больше и больше. Семьдесят шесть лет — возраст весьма немалый. А ведь она и в молодости-то была теплолюбивой. Полина Ивановна медленно, покряхтывая, приняла положение сидя. Затем, сделав над собой усилие, поднялась на ноги и натянула халат. “Эх, затопить бы печь”, — мечтательно подумала старуха. Печь у нее в доме вот уж лет тридцать как заложили, так с ходу даже и не вспомнишь, где именно она была. Полина Ивановна вышла в смежную комнату, служившую также и столовой, взяла со стола графин с самогоном и плеснула себе в стакан. Выпив залпом, она содрогнулась, шумно выдохнула и замерла с закрытыми глазами, наслаждаясь полученным зарядом бодрости. Сонливость как рукой сняло. Большинство стариков по тем или иным причинам встает рано. Полина Ивановна вот, к примеру, исключительно из-за холода. Налив себе еще полстакана, она щелкнула пультом, включая телевизор, присела на кровать и, периодически прихлебывая и глядя вполглаза мультфильм про покемонов, принялась прикидывать планы на текущий день. “Хрена делать, — думала Полина Ивановна, — в поликлинику надо идти, как старикам и положено. Можно, конечно, в брачное агентство, хохмы ради. Но вот чутье стариковское подсказывает — сегодня в поликлинику”. Расправившись с самогоном, старуха оделась, выключила телевизор и вышла во двор.

— Здорово, Ивановна, — жизнерадостно приветствовал ее из-за забора сосед Никита, — а я вот плазму себе прикупил.

— Хуязму, блядь, — злобно прошипела Полина Ивановна, — семьдесят лет уж скоро, а все шило в жопе!

— Э, нет, не права ты. Полина! У меня ж теперь экран на всю стену! И в кино ходить не надо.

— Поставь унитаз еще в комнате! И в сортир ходить не надо будет!

Полина Ивановна сплюнула и заковыляла к калитке. Ее путь по двору наблюдали из окна соседи с другой стороны, студенты-панки Максим и Паша. Если у Никиты теперь было подобие домашнего кинотеатра, то молодым людям телевизором служило окно во двор.

— Чувак, да это ж настоящая ведьма, — прихлебывая пива, изрек Максим, — так и просится на костер.

— Та не, ты на дом ее посмотри. У ведьм дома пряничные, как в сказке братьев Гримм. Эта их ведьма, она ведь совсем не такая как обычные люди, она живет в своем особенном мире. Представьте себе, сидит эта старушка у камина, ужинает. На ужин у нее песочное пюре и котлетки из цемента. Запивает она это все щебневой настойкой. И тут — какой-то шум во дворе — она выходит и замирает от удивления. Ганс и Гретель поедают ее домик. Пряники, мармелад, шоколад — в ее глазах это все стройматериалы, а незваные малолетние гости вконец ебанулись.

Полина Ивановна речь соседей не слышала, она миновала двор, вышла за калитку и медленно побрела в направлении поликлиники.

* * *

На пустыре неподалеку от поликлиники был большой колодец, в котором зимой и летом проживал отшельник Виктор Ильич. Он предавался медитациям и проводил день ото дня все больше времени под водой. Ел отшельник мало, пищу ему приносило на плотах, изредка приплывавших по подземному ручью.

— Здорово, Ильич, — поприветствовала старого знакомца Полина Ивановна.

— Здорово, Ивановна!

— Чуйка есть такая — в последний раз видимся.

— Да может и так статься. У меня ж вот-вот жабры наконец-то вырастут. Уплыву тогда в подземную страну Агхарти, буду там водяным у них.

— Хорошее дело, Ильич. А я вот в поликлинику решила сходить.

— Ну, иди с богом, Ивановна.

И старуха продолжила путь к поликлинике, всю оставшуюся дорогу думая, какого именно бога имел в виду будущий подземный водяной.

* * *

В конце концов Полина Ивановна добрела до поликлиники. Это было семиэтажное здание, украшенное горгульями. По бокам от крыльца высились каменные фигуры врачей в птичьих масках. Старуха кряхтя поднялась по ступенькам и вошла в вестибюль, подошла к расписанию.

“Так, а кто, собственно, мне нужен”, — задумалась Полина Ивановна. Она долго изучала стенд, вчитываясь в фамилии врачей. “Так-так-так, кто тут у нас?” — пожилая женщина прыснула, — “Пиджонский! Это ж надо! Пиджонский, блядь! И кто он у нас там? Ага, врач-орнитолог, кабинет № 27”.

Полина Ивановна поднялась на второй этаж и нашла дверь 27-го кабинета. Очереди не было, она постучалась в дверь и вошла. Сразу было видно, что врач этот диплом не купил, он действительно орнитолог по призванию. Хозяин просторного кабинета сидел за столом, вокруг повсюду, на жердочках и прямо на полу, были птицы, самые разнообразные. Даже в наши времена достаточно редко встречающиеся, вроде стервятников. Полина Ивановна заметила, что в дальнем углу две мифические птицы, Гамаюн и Сирин, пьют кагор, зажав бокалы в одной из лап и стоя на второй, и о чем-то тихо перешептываются.

— Присаживайтесь. — Пригласил врач.

Пациентка, опасливо поглядывая вверх (не нагадили бы на голову), устроилась на стуле.

— А теперь смотрите! — рука хозяина кабинета указала на дальний верхний угол комнаты, где висел телевизор.

Там показывали жизнь Полины Ивановны. Детский садик. Туалет с нелепой перегородкой между женской и мужской частью. Видимо, чтобы дети не воровали друг у друга туалетную бумагу. Затем школа. Мальчишки в дурацких костюмах, девчонки в не менее нелепой сине-белой униформе, которую теперь носят только героини порнофильмов, и с белыми бантами. Выпускные ленточки, на которых почему-то написано “For sale”. Рутинная работа. Бесконечные чертежи и бланки. Коллега за соседним столом, в обед поедающий ложкой из чашки нечто внешне и по запаху напоминающее блевотину. Поездки в отпуск в Крым и в Грузию. Муж, который однажды улетел на воздушном шаре и пропал без вести. Сыновья-уголовники, одного из которых убили подельники, а второго надолго закрыли в так называемом “исправительном” учреждение. Пенсия. Смерть подруг, скучные соседки, пытающиеся обсуждать дебильные сериалы.

— Вот так и жизнь наша пролетает, будто птица. — Подытожил орнитолог.

* * *

Покинув кабинет, Полина Ивановна вызвала лифт и, войдя в него, некоторое время задумчиво разглядывала панель с кнопками. В конце концов нажала “0”, и старенький, пожалуй не моложе самой Полины Ивановны, лифт со скрипом поехал вниз. Когда он остановился, старуха открыла дверь и увидела красноречивую вывеску “Морг”. “С каких таких пор в районных поликлиниках оборудуют морги”, — подумала Полина Ивановна, — “впрочем, сюда-то мне и надо”. Она решительно прошла через двустворчатую дверь и оказалась внутри. В коридоре.