Помоги проекту - поделись книгой:
Валера и рад был помочь, но не мог, потому что так хохотал, что даже на пол сполз от смеха. И бабушка на портрете смеялась до слёз, отворачивалась, отмахиваясь платочком. А Тёму в чулане, не переставая, молотили вошедшие в раж девчонки. С чуланных полок на него падали старые подушки, сломанные лыжи, пыльные коробки… И тут во дворе послышался звук подъехавшей машины – вернулись родители.
В тот же вечер мама объявила, что отныне Артёму и Марии строжайше запрещается без разрешения на то взрослых заходить в чулан, играть там в подвижные и иные игры, что-либо выносить оттуда и вообще производить любые действия, которые могут нарушить порядок и покой находящихся там вещей и предметов.
Глава четвёртая
Итак, Тёму наказали. За чулан, за хнычущую Машу, за враньё и за попытку прогулять школу. Ему было велено сделать все – да-да, все! – уроки, разучить на пианино «Танец маленьких лебедей», вымыть посуду, вычистить домик павлина и навести порядок в чулане. С каждым перечисленным делом голова Тёмы опускалась всё ниже и ниже. Он думал, что если бы он работал в контрразведке и допрашивал иностранных шпионов, он заставлял бы их делать уроки, играть на фортепьяно, мыть посуду, чистить дом павлина и наводить порядок в пыльном вонючем чулане. И уже через пять минут иностранный шпион просил бы пощады и выдавал все государственные тайны и секретные сведения.
И, самое главное, родители не взяли Тёму с собой в город на праздник.
– Пусть посидит дома – сказала мама, – Без купания, без ярмарки, без сладкой ваты, без пиццы и без кино.
Она посмотрела на папу, как будто папа собирался что-то возразить, но тот молчал. Павлин во дворе торжествующе закричал противным голосом и раскрыл облезлый хвост.
Тёма тихонько показал павлину кулак и клятвенно пообещал маме всё исполнить: и рюкзак достать, и уроки сделать, и «танец лебедей», и посуду, и порядок в чулане, самым тщательным образом. Только пусть его, пожалуйста, всё-таки возьмут с собой. Он понял, насколько отвратительно поступил, и испытывает самые свирепые муки совести. Тёма представил себе эти муки, которые в его воображении походили на средневековые пытки. Совесть, как ему почему-то казалось, располагалась где-то повыше живота. И когда он вообразил раскалённые щипцы, приближающиеся к совести, он почти искренне заплакал. Но мама отвернулась, будто ничего не слышала и не видела.
Родители были так рассержены и расстроены, что даже не поцеловали Тёму на прощание.
Машина стала разворачиваться во дворе. Маша, посмотрев на одиноко стоящего на крыльце брата, прошептала папе, что, может быть, Тёма уже исправился и они возьмут его с собой? Папа остановил машину и вопросительно взглянул на маму.
– Нет, – решительно сказала мама. – Его и так некоторые слишком часто прощают! – При этом она посмотрела на папу. – И мальчик растёт лгуном, эгоистом и лентяем!
С крыльца Тёма видел, как в машине мама продолжала что-то возмущенно говорить, показывая на Тёму. Папа угрюмо кивал. Машина выехала со двора. Тёма, засунув руки в карманы и насвистывая, пошёл в дом. Пусть все видят, что не очень-то и хотелось ему на какой-то там праздник.
Чтобы сесть за уроки, нужно было сначала достать рюкзак. Но как это сделать, Тёма пока не придумал. Он прошёлся по дому. Бросил взгляд на гору оставшейся от завтрака посуды в раковине. С этим он разберётся после того, как пообедает и поужинает – всё равно тарелок прибавится, зачем делать одно неприятное дело несколько раз. Заглянул в чулан. Там было пыльно и скучно. Покосился на бабушкин портрет. Баба Маруся сурово покачала головой.
Тёма, не глядя на бабушку, со вздохом забормотал, как ему невыносимо стыдно. Ведь он – лгун, эгоист и лентяй. Он схватился за голову, заговорил громче:
– Я родную сестру хотел подвести под незаслуженное наказание! И как мне теперь жить с таким грузом на совести!
Продолжая проклинать себя, он удалился на кухню. Бабушка на портрете удивилась – непривычно было слышать такие слова от внука.
Тёма показался в проёме кухни с огромным сверкающим ножом в руке.
– О, горе мне! Я – позор семьи, и за всю оставшуюся жизнь мне не искупить тех несчастий, что принёс я родителям и сестре! Но теперь я знаю, что нужно сделать для их будущего покоя и благополучия!
Тёма широко размахнулся и… Бабушка увидела, как он ударил себя страшным ножом в грудь, да так, что только рукоятка осталась торчать. Тёма зашатался, ноги его подкосились. Он сделал несколько неверных шагов и с грохотом упал за поворотом коридора, там, где бабушка не могла его видеть.
На самом деле в руке у него был не нож, а обёрнутая фольгой лопатка для пирогов, которую он ловко зажал под мышкой. Он чуть-чуть полежал на полу, надеясь, что бабушка закричит или зарыдает. Но было тихо. Тёма забеспокоился. Может быть, ей стало плохо?
Он бесшумно подполз к углу и осторожно выглянул. Бабушка с портрета с насмешкой смотрела прямо на него и, встретившись глазами, покрутила пальцем у виска. Потом, зевнув, отвернулась.
Ну и не надо. Тёма пошёл в свою комнату, всю увешанную фотографиями футболистов, гоночных машин и рок-музыкантов, громко включил музыку и стал скакать на кровати, как на батуте. Из коридора раздался голос бабушки:
– Тёма! А уроки?! А музыка?! А посуда?! А чулан?! Я всё расскажу!
Тёма, вздохнув, выключил плейер и с неохотой побрёл в чулан.
Глава пятая
Тёма с тоской смотрел на беспорядок в чулане – пыльные, старые вещи, свалившиеся с полок прошлой ночью, когда он вытаскивал костюм Звездочёта… В маленькое окошко под потолком заглянуло солнце, и в углу что-то блеснуло – что-то, чего Тёма раньше в чулане не видел. Он отодвинул в сторону старые платья и пальто, отшвырнул сломанные стулья и детские лыжи с ботинками, полез в угол.
Бабушка на портрете нахмурилась.
В углу обнаружился большой старинный сундук с коваными узорами на боках. Тёма попытался его открыть, но крышка не поддавалась. Не помогли ни ножка табуретки, ни отвёртка, ни лыжная палка, ни согнутая пополам вешалка, ни большой гвоздь – сундук был надёжно заперт.
Тёма исследовал замочную скважину. От большой дырки для ключа расходились лучи бронзовой звезды. Тёма щелкнул пальцами, воскликнул: «Скарафаджо!» и побежал в папин кабинет.
– Тёма! – попыталась его остановить бабушка.
В папин кабинет Тёме тоже нельзя было заходить. Запрещение это случилось после того, как однажды папа с мамой уехали смотреть редкое астрономическое явление – затмение Луны, а к Тёме пришёл Валера Пичугин, чтобы делать арифметику. Но как-то так случилось, что вместо арифметики они придумали кататься с папиного кульмана. Если доску правильно наклонить, то с неё можно замечательно съезжать на животе, как с горки. А из ненужных папиных чертежей сделать снег и сугробы…
В общем, после этого Тёму допускали в кабинет только для воспитательных бесед. Говорила, в основном, мама. Говорила долго и научно, так что Тёма быстро переставал слушать и от скуки внимательно разглядывал всё, что стояло, лежало и висело на стенах.
Особенно интересовал его полированный ящик, где за зеркальным стеклом передней стенки блестел радужными гранями большой хрустальный ключ.
Однажды Тёма не выдержал и спросил, что же это за ключ.
– Для кого, спрашивается, я стараюсь, объясняю? Он, оказывается, по сторонам смотрит! – рассердилась мама и стала говорить про синдром дефицита внимания и психологический инфантилизм. Тёма не знал ни что такое «синдром», ни что такое «инфантилизм», ни даже что такое «дефицит», но снова перебивать боялся и, как приказала мама, смотрел только на неё. А сам думал, что же и когда этим ключом открывали. Дверь за нарисованным очагом, как у Буратино? А вдруг им заводили какую-нибудь волшебную карусель или старинные часы с хрустальными колокольчиками? А, может быть, где-нибудь в далёкой стране до сих пор стоит запертый за́мок? Вот бы узнать, где, и съездить…
Поэтому, когда Тёма увидел замочную скважину сундука со звездой, он сразу же вспомнил, что посредине причудливой бородки хрустального ключа была выгравирована точно такая же звёздочка. Вот, оказывается, что открывает этот таинственный ключ!
В кабинете – самой большой комнате в доме – было прохладно и сумрачно. Вдоль стен стояли высокие старинные книжные шкафы, где за стеклом тускло поблёскивали корешки книг. В одном углу темнел кульман на литых чугунных ногах с начатым чертежом, поодаль – перепачканный краской мольберт. На старом дубовом столе с зелёной столешницей белел компьютер с большим монитором. А над столом висела большая гравюра, изображавшая Дворцовую площадь с Александрийским столпом посредине. Папа Тёмы работал архитектором-реставратором.
Тёма взгромоздил тяжёлый дубовый стул на стол, вскарабкался на него. Под самым потолком в полированном ящике со стеклянной крышкой таинственно мерцал большой хрустальный ключ. Тёма осторожно вынул ключ из ящика.
Вернувшись к сундуку, он вставил ключ в скважину. Ключ, как он и предполагал, подошёл. Тёма осторожно повернул его. Что-то зазвенело и щёлкнуло. Тяжёлая крышка медленно сама приподнялась и откинулась.
Тёма даже засвистел от разочарования. В сундуке лежал такой же, как и во всём чулане, старый пыльный хлам. Тёма выкинул оттуда сломанную деревянную куклу-ангела, изъеденную молью зелёную куртку с красными обшлагами, железяки, тряпки, разваливающуюся в руках детскую книжку, карманные латунные часы с разбитым стеклом…
Он с досадой пнул сундук ногой. Бабушка на портрете закричала «Осторожно!», но было уже поздно – ключ вывалился из замка. Тёма попытался его поймать, но ключ подпрыгнул в его руках, перевернулся, упал на пол и с громким звоном разбился на тысячу мелких осколков.
Тёма оглянулся на бабушку. Та смотрела на него с ужасом.
– Ты сама виновата! – быстро сказал Тёма. – Ты мне под руку крикнула!
Но бабушка его не слушала. Обеими руками схватившись за голову, она раскачивалась из стороны в сторону, повторяя:
– Бож-же мой, Бож-же мой, что-то будет, что-то будет!..
А на её лице было написано такое отчаяние, что Тёма действительно испугался. Он попытался закрыть крышку, но не смог даже сдвинуть её с места. Повис на ней, стал дёргать, колотить по ней лыжной палкой, но крышка не двигалась. Тогда он опустился на угол открытого сундука и снова запричитал, на этот раз серьёзно:
– Какой же я несчастный, невезучий и кругом виноватый! И никто никогда меня не простит, мама меня совсем не любит, да и папа только иногда. И зря я на самом деле не поразил себя кинжалом…
Он поднял полные слёз глаза на бабушкин портрет – и замер с открытым ртом: бабушки на фотографии не было. Осталось только пустое кресло с вязанием на подлокотнике.
Если бы он был сейчас в кабинете, то заметил бы, что в шкафу, который стоял прямо под полкой, где только что висел ключ, медленно уползала в глубину большая старинная книга с потёртым кожаным корешком, словно кто-то невидимый тащил её сквозь стену.
На портрете снова появилась бабушка, теперь с этой книгой в руках. Она уселась в кресло, надела очки и строгим голосом, каким телевизионные дикторы сообщают о страшных новостях, прочла:
– «И ключ сей цельного хрусталя тайного состава. Так, если по злому умышлению или нерадению разбит или равно в части своей повреждён будет, то так же разобьётся либо повредится сей ключ во всех прошлых временах, и в тот же день до захода солнца надлежит сыскать мастера и сотворить наново такой же. А не успеть – падут большие беды и несчётные обиды и несчастия на все поколения».
Захлопнув книгу, бабушка встала с кресла и снова ушла.
Тёма заволновался. Он подбежал ближе к портрету и закричал:
– А где я тебе этого мастера сыщу?
– Не знаю, – ответила невидимая бабушка из глубины картины.
Тёма стал подпрыгивать, стараясь заглянуть за раму:
– Если ты не знаешь, то кто знает? Менделеев? Гей-Люссак?[2]
Бабушка снова появилась на портрете и сурово сказала, что может знать Марья Владимировна, её, бабы Маруси, бабушка.
– Твоя бабушка? Так она же умерла тысячу лет назад, ещё при динозаврах! – заволновался Тёма.
Но бабушка, не слушая его, продолжала:
– Ты её найдёшь, – она показала Тёме старинный выцветший дагерротип[3], на котором еле различался силуэт дамы в платье с фижмами и пышными рукавами.
– На руке у неё обязательно будет тонкой работы серебряное колечко: как будто две птичьи лапки держат большой, красивой огранки изумруд. Она тебе укажет, где взять мастера. Она хорошая, нас с братом очень любила.
Тёма только собрался что-то спросить, как бабушка неожиданно закричала:
– Немедленно полезай в сундук!
Тёма попятился и, не спуская глаз с бабушки, залез в сундук.
– Ищи там часы!
Тёма нашарил на дне сундука латунные карманные часы. Когда он взял их в руки, они тотчас засветились, на них появилось стекло, а вокруг циферблата побежали и обвили его венком золотые лавровые листья. А в самом сундуке загорелся свет, и вместо дна увидел Тёма круто уходящую вниз лестницу.
Бабушка продолжила тем же строгим тоном:
Поделиться книгой: