Чужое место

— Это дело прошлое, и я готов все забыть, но для этого необходим ваш шаг навстречу.

— Но я же его сделала…

— Еще нет, вы только обозначили свое желание. Возможно, вы это уже поняли, но все — таки давайте расставим точки над соответствующими буквами. Сейчас по отношению ко мне люди могут быть врагами, нейтралами и соратниками. Вы чуть было не оказались в стане врагов, но, кажется, вовремя спохватились. Есть такая пока еще не закономерность, а всего лишь тенденция, но уже довольно ясная. Она такова — быть моим врагом вредно для здоровья.

— Я с самого начала подозревала, что со смертью Алексея Александровича что — то не так, — вздохнула маман. — Хотя он и не считал себя твоим врагом.

— Однако по факту был им. И, возвращаясь к вашим подозрениям — они вам ничем не грозят, пока вы ими ни с кем не делитесь. Надеюсь, я выразился достаточно ясно?

— Да, сын. Эх, если бы я заранее знала, что из тебя вырастет…

— Придушили бы в младенчестве? — с интересом спросил я.

— Может быть, но скорее постаралась бы подружиться.

— Что мешает начать сейчас, раз уж первый вариант не прошел?

— Насколько я понимаю, только твое предубеждение.

— Вы правильно понимаете. Основано же оно на двух обстоятельствах. Первое — сколько я себя помню, для вас по поводу любой проблемы всегда было только два мнения — ваше и неправильное. То, что кроме этих двух, есть еще и мое, вы почему — то не учитывали. А зря. И второе, я только что про это говорил. Пока вы нейтрал, о каком улучшении отношений можно говорить? Такой вопрос актуален только с соратниками.

— И что же, ты предлагаешь мне копаться в этих твоих моторах или прямо сразу доверишь резать тех, кто тебе не нравится?

— Рад бы, но у вас не получится, — пожал плечами я. — И с моторами, и со вторым пунктом. А предложить я вам могу много, вопрос только в том, что именно вы согласитесь принять.

— Надо же, я даже не надеялась. Внимательно тебя слушаю, сын.

— Начать придется с приема в ближний круг нескольких девушек и одного — двух юношей. Они, к сожалению, не дворяне, но это не должно помешать вам хорошо к ним относиться. Возможно, кто — то из девушек со временем удостоится возведения в дворянское достоинство, тогда их не помешает сделать фрейлинами.

— Понятно, ты хочешь достоверно знать, что происходит в Аничковом дворце. Не вижу в этом ничего ни оскорбительного, ни невозможного, так что продолжай.

— После этого можно будет двигаться дальше. Как вы наверняка заметили, ко всем великосветским мероприятиям я с детства испытываю глубокое отвращение. Рита со мной в этом полностью солидарна, так что ни балов, ни приемов в Гатчинском дворце не бывает. Два раза в год в Зимнем, и все. По поводу того, что от этого Воронцов с Фредериксом сильно сокрушаются, нам как бы и хрен с ними, но подобное состояние дел, буде оно продолжится, может повредить имиджу державы. Поэтому я хотел бы, чтобы хоть у кого — то из императорской семьи был блестящий двор. Мне кажется, что вы сможете организовать его лучше, нежели Ксения и Сандро. Жаль, если мне все — таки придется обращаться к ним.

— Не придется. И? Мне кажется, что ты еще не все сказал.

— Разумеется. На содержание вашего двора в девяносто третьем году я выделю триста тысяч рублей, а потом, когда будут преодолены последствия голода, сумма увеличится до четырехсот. Это, разумеется, кроме тех выплат, что вы уже получаете.

— Решил быть чуть скупее деда, но чуть щедрее отца? Не ожидала, честно скажу, не ожидала. Про твою жа… э — э–э… бережливость ходят легенды.

— Пусть себе ходят. Так вот, необходимым условием для реализации всех моих предложений является ваша лояльность по отношению ко мне. Не нужно плести интриг, а если вас кто — то попытается втянуть во что — то серьезное, станет неплохо, если вы в принципе согласитесь, но незамедлительно поставите в известность меня. Кстати, маман, прошу учесть, что я ведь не только злопамятный. Добро тоже никогда не забываю, многие в этом уже убедились. Надеюсь, что вы со временем окажетесь в их числе.

Осталось только одно понять, подумал я, выкатывая кресло с маман из кабинета в коридор. Она действительно решила перейти в мой лагерь, поняв наконец, что ни первой, ни второй фигурой в России ей ни при каком раскладе не стать, а от меня она сможет получить больше, чем от кого угодно другого. Или это часть какого — то далеко идущего коварного замысла? Пожалуй, быстро тут не разберешься. Но кое — что надо прояснить, не откладывая в долгий ящик. Она на самом деле поругалась с дядей Володей или это спектакль наподобие того, что мы с Вильгельмом устроили в конце девяностого года?

Глава 19

Репортер казанской газеты «Телеграф» Викентий Ефимов с отвращением смотрел на лежащий у мутного окна грязной комнаты и уже слегка пованивающий труп вроде как сравнительно молодой женщины. Господи, думал он, и кого только не… не вожделеют! Даже на такую лахудру — и то нашлось сразу двое желающих. Один уже дает показания о том, как он, будучи пьян, из ревности убил свою сожительницу, а второй, давший для оной ревности повод, скрылся. Как раз сейчас полиция в лице станового пристава чесала в затылке — арестовать, что ли, второго, тем более что почти наверняка известно, где он решил отсидеться. Или пусть гуляет. Он, конечно, тоже не ангел, но эту бабу вроде не убивал. А ему, бывшему поручику пограничной стражи Ефимову, придется все это описывать, причем так, чтобы читателю было интересно, но при этом никаких выпадов в адрес властей допускать нельзя. Например, придется писать, что полицейские прибыли на место преступления почти мгновенно, а не на следующий день, и при этом все поголовно были абсолютно трезвыми. Тьфу! Но что поделать, «Телеграф» позиционирует себя как респектабельное издание. Правда, в этом есть и положительные стороны — платят неплохо. Сейчас бывший поручик получал раза в полтора больше, чем на службе. Но и риск был, пожалуй, тоже немного повыше. Может, где — нибудь в Москве или Питере иначе, а здесь, в Казани, профессия репортера криминальной хроники довольно опасна. Хотя, скорее всего, везде одно и то же.

Так, подвел итог Ефимов, вроде все необходимое записано, можно идти в редакцию. А по дороге заскочить к Лееру — может, ему уже подвезли обещанное.

«Оружейный магазин Г. М. Леера» находился в самом конце Большой Проломной улицы, и бывший поручик, а ныне репортер направил стопы туда. Его потертый «смит — вессон» давно пора было менять, а Генрих Маркович обещал, что вот — вот придет новая партия товара, в которой ожидаются бельгийские револьверы господина Нагана.

Они действительно были, но особого впечатления на Ефимова не произвели. Калибр маловат, спуск слишком тугой, да и вообще нет особого смысла менять шило на мыло. Стоили бы они рублей десять, можно было бы и взять, авось пригодится, но четвертной за такую игрушку — нет, спасибо. Лучше просто приобрести новый «смит» на замену этому, с разболтанной рамкой и основательно расстрелянным стволом. Или присмотреться к «бульдогу», сочетающему в себе компактность и приличный калибр.

— Сильного восторга не вызывает? — спросил еще один зашедший в магазин посетитель. — Да, мне эти наганы как — то тоже не приглянулись. Уважаемый (это уже хозяину магазина), а где тут у вас можно посмотреть ножи?

И, кстати, да, подумал репортер, хороший нож тоже не помешает приобрести, а то револьвер не всегда удобен.

Так уж получилось, что в процессе выбора ножа репортер познакомился с господином, которому тоже не понравились бельгийские револьверы — между прочим, оказавшимся, несмотря на сравнительную молодость, надворным советником. Господин Михаил Михайлович Рогачев прибыл из столицы, как он сказал, по секретному делу, не подлежащему разглашению, из — за чего у Ефимова сразу появилось подозрение, что его новый знакомый служит в жандармском корпусе. Впрочем, отметить знакомство в «Пале де Кристаль» оно не помешало.

— Вы к нам надолго? — спросил Ефимов, когда ужин уже подходил к концу. Не без задней мысли — а вдруг тут обломится интересный материал? Просто так чиновники, которые вполне могут отказаться ротмистрами, а то и подполковниками, из Питера в Казань не ездят.

— Пожалуй, что и нет, ибо данное мне поручение уже почти выполнено. Вы правильно сделали, что не стали сразу интересоваться, в чем оно состояло, но теперь уже можно рассказать.

— Буду вам весьма признателен.

— Оно заключалось в том, что я должен был познакомиться с одним бывшим поручиком Таврического отряда пограничной стражи, ныне репортером. Составить о нем мнение и, если оно окажется положительным, передать приглашение к личной встрече от Петра Маркеловича Рыбакова, начальника канцелярии его императорского величества Научно — технического комитета. Разумеется, дорога и проживание вам будут оплачены, плюс триста рублей в качестве компенсации за беспокойство. Вот приглашение в письменном виде, извольте ознакомиться.

Ого, подумал бывший поручик, однако спросил другое:

— Все это очень интересно, но какое отношение моя скромная персона имеет к науке и технике?

— Самое непосредственное, дорогой Викентий Андреевич. Вы просто не очень себе представляете, насколько это широкое понятие — техника. А уж про науку я вообще молчу, чем ей только не приходится заниматься.

— Ну, если итак… насколько срочно мне надлежит прибыть на встречу? И какие вопросы там будут затронуты, не могли бы вы прояснить хотя вкратце.

— Вопрос всего один — о вашем поступлении на службу в упомянутый комитет. Но должен заметить, что тут все зависит не только и даже не столько от вашего желания, сколько от впечатления, кое вы произведете на господина Рыбакова и, главное, на его начальника. Предложение поступить на службу последует только в том случае, если оно будет положительным. Зато и возможности на новом месте предполагаются впечатляющие. Причем не только в смысле карьеры, но пользы, которую вы сможете принести России — извините за высокий стиль, но это так. Неужели вас прельщает перспектива всю жизнь описывать, кто кого прибил или ограбил в Казани, а закончить ее с ножом какого — нибудь мелкого уголовника в печени? Хотя, конечно, божья искра в вас есть. Например, репортаж о деле братьев Смородиновых лично у меня вызвал искреннее восхищение. В Англии, знаете ли, пользуется растущей популярность ваш в какой — то мере коллега, некто Артур Конан — Дойль, он пишет рассказы о сыщике Шерлоке Холмсе. Так вот, с моей точки зрения, ваши творения ничуть не хуже.

— Хм… спасибо за комплимент, надо будет почитать. И вообще, я согласен, готов выехать дня через три — четыре. Сдам репортаж, и в путь.

— Ну что же, тогда держите, в этом конверте деньги на дорогу и пропуск в Приорат, без него попасть туда будет несколько затруднительно. И на этом позвольте откланяться, я, пожалуй, еще успею на вечерний поезд.

На шестой день после этой беседы Викентий Ефимов прибыл в Приоратский дворец.

Беседа с Петром Маркеловичем Рыбаковым продолжалась часа четыре и сильно утомила Ефимова. Начальник канцелярии, говорите? Может быть, но техникой допроса он владеет вполне прилично, репортер уже сталкивался с подобным в Казани. Не все в полиции дубы, встречаются и профессионалы. А главное, в чем будут заключаться его обязанности, если все же Ефимов согласится перейти на службу в Приорат, сказал только парой намеков, да и то в самом конце. Впрочем, Викентию этого хватило.

— Давайте расставим точки над «и», господин Рыбаков, — предложил бывший поручик. — Подобные, как вы изволили выразиться, «силовые воздействия» иногда действительно могут быть необходимы и даже благотворны, тут я с вами согласен. Но только в одном случае — если приказ о них отдает лично его величество. А все прочие — вы, например — в принципе могут под видом государственных проворачивать и собственные делишки, участие в которых меня не прельщает. Извините, но вы сами рекомендовали быть откровенным, невзирая на то, понравится вам сказанное или нет. И, значит, так как высочайшая аудиенция, скорее всего, проходит по разряду сказок, я хотел бы видеть письменное распоряжение государя по данному поводу. С его личной подписью.

— Сказок, говорите? Его величество иногда, будучи в хорошем расположении духа, говорит: «мы рождены, чтоб сказку сделать былью», — усмехнулся Рыбаков, снимая трубку с самого маленького из трех телефонных аппаратов, стоящих на столе. Ефимов подобные уже видел, и его удивило, что чиновник не стал крутить никакую ручку, а три раза подряд нажал небольшую кнопку и примерно через полминуты сказал в трубку:

— Александр? Рыбаков беспокоит. Знаете, тут кандидат от Михаила демонстрирует норов. Говорит, что я для него недостаточно весомая фигура, круг задач подразумевает получение распоряжений исключительно от самого императора. Что? Да, я думаю, что Юрий Владимирович Андропов его тоже не устроит. Чином мелковат будет-с. Согласен, весьма нахальный молодой человек, но вы же вроде такого и хотели? Да… так точно… слушаюсь.

— Его величество примет вас завтра в десять часов утра, — пояснил канцелярист, кладя трубку. — До того времени Приорат покидать нежелательно. Тут есть неплохая гостевая квартира. Правда, она в подвале, но на недостаток комфорта никто вроде не жаловался. Там приличная библиотека, так что скучать не придется. Бар тоже есть, но увлекаться дегустацией не советую. Ужин подадут в полдевятого вечера.

— Извините, — растерялся Ефимов, — это вы что, сейчас так свободно говорили с его императорским величеством?

— Да, наш государь, как вы правильно заметили, весьма прост в обращении. Особенно с теми, кто этого заслуживает. Не смею вас более задерживать, Викентий Андреевич. Увидимся завтра утром.

После чего нажал кнопку на краю стола, и тут же в комнату зашел молодой человек.

— Федор, проводи господина Ефимова в гостевые комнаты и покажи, что там где и как.

Гостевая квартира имела не совсем обычную планировку — три проходных комнаты, расположенных последовательно. Из первой — прихожей — можно было пройти во вторую, которую бывший поручик посчитал библиотекой из — за обилия книжных полок. А из нее — в третью, то есть спальню. В ее дальней стене тоже имелась дверь еще куда — то, причем весьма массивная, но сейчас она была заперта. Ефимов почесал в затылке и, убедившись, что дверь открывается наружу, то есть из спальни в следующее за ней неизвестное помещение, просунул свою дубовую трость в дверную ручку. Теперь внезапное появление кого — либо из этой двери становилось маловероятным, но на всякий случай репортер решил спать в библиотеке. Да, вроде бы такие меры предосторожности в императорском дворце выглядели глупо, но подобные «глупости» уже пару раз спасали Ефимову жизнь. Один раз в бытность пограничником, и один — уже репортером криминальной хроники.

Потом бывший поручик снял пиджак, переложил купленный на замену старому «смит — вессону» небольшой «бульдог» в карман брюк и, чтобы скоротать время перед ужином, прошел в библиотеку, где занялся осмотром книжных полок. К его немалому изумлению, там нашелся даже «Капитал» Карла Маркса — правда, на английском языке, которым Ефимов владел довольно слабо.

В полдевятого утра Ефимову принесли легкий завтрак, а в девять появился господин Рыбаков.

— Готовы? — поинтересовался он. — Тогда выходите, бричка за вами уже приехала. Вот только тросточку свою и револьверчик будьте добры оставить здесь. И если есть еще что — либо подобное, то и его тоже. С оружием во дворец нельзя, если найдут, будут серьезные неприятности, а тут с ним ничего не случится. Коли сомневаетесь, могу написать расписку — мол, принял на ответственное хранение то — то и то — то. В случае утери или порчи обязуюсь возместить стоимость в трехкратном размере.

— Благодарствую, Петр Маркелович, это лишнее. Я готов, куда идти?

Во дворец Ефимова запустили через левое крыло, где улыбчивый молодой человек внимательно изучил его документы, сверил с имеющимися у него списками и передал другому, средних лет, неулыбчивому и с кобурой на поясе. Тот провел бывшего поручика по коридорам, потом они поднялись по лестнице и в конце пути оказались перед ничем не примечательной дверью. Как понял Викентий, его проводили на третий этаж правого крыла.

Впрочем, выяснилось, что дверь все — таки немного отличается от всех прочих. Не очень заметной кнопкой, на которую на которую каким — то особым образом нажал провожатый. В ответ над дверью что — то коротко прожужжало, провожатый открыл ее и предложил:

— Заходите, его величество готов вас принять.

Ефимов, хоть и понимал, что император вряд ли всегда ходит по своему дворцу в парадном мундире и при всех регалиях, все же был несколько разочарован видом его величества. В комнате с весьма скромной обстановкой за столом сидел молодой парень в серой рубашке, явно не выспавшийся, да еще с левой рукой на перевязи. Ни малейших признаков величия, державности или еще чего — нибудь подобного на его лице не наблюдалось.

— Проходите, садитесь, — улыбнулся император. — Если вас разочаровывает мой вид, то вон на тот стул. С него хорошо видно портрет, на котором все в порядке — и мундир, и ордена, и соответствующее выражение физиономии. Чай, кофе? В общем, прекратите, пожалуйста, есть меня глазами и расскажите, по каким на самом деле причинам вам пришлось покинуть службу в пограничной страже.

— Из — за конфликта с начальником штаба отряда ротмистром Михайловским.

— По поводу чего? Про его жену мне рассказывать не надо, но вряд ли ее улыбки в вашу сторону стали настоящей причиной.

— Я случайно узнал, что он берет от контрабандистов, причем по — крупному. Но доказать свои подозрения не смог. Он сумел обвинить меня раньше. Тоже без доказательств, но для увольнения со службы хватило и подозрений.

— В какой мере они были обоснованы? Отвечайте честно или просто скажите, что не хотите об этом говорить.

— Ну… я, конечно, не ангел. Кое — что из задержанной контрабанды мы придерживали для собственного употребления. Табак, например, или спиртное.

— Насколько моим людям удалось узнать, вы не курите и почти не пьете.

— Так то я, но у меня в подчинении было сорок два человека.

— Мы так и предполагали. А теперь расскажите, пожалуйста, что вы думаете о предлагаемой вам службе. Прямо про нее пока не говорилось, но намеков было сделано достаточно. Выражений можете не выбирать, я не обидчивый.

— Как я понял, ваше величество хочет иметь личный отряд наемных убийц.

— Вынужден вас разочаровать, вы ошиблись сразу по двум пунктам. Первый — вам предлагается не найм, а служба. И второй — смысл ее будет не в убийствах. Кстати, отвыкайте от такой не самой благозвучной терминологии. В упомянутых вами случаях используется слово «ликвидация». Так вот, не они будут главной задачей и смыслом вашей службы, а защита интересов России. Как у солдат, но они воют только тогда, когда война, а вам это придется делать и в мирное время. Что, в числе прочего, подразумевает повышенные должностные оклады. Похоже, у вас еще есть сомнения, поэтому давайте попробуем осветить вопрос более основательно. Итак, утверждение первое — я самодержавный монарх. Против этого у вас какие — нибудь возражения есть?

— Никак нет, ваше императорское величество.

— Хорошо. Тогда как вам кажется, зачем такой нужен — именно самодержавный?

— Э… — немного растерялся Ефимов, — на Руси так издревле заведено. Православие, самодержавие…

— Народность, — кивнул император, — а еще, наверное, лепота и духовные скрепы. Нет, исторические корни в качестве оправдания не годятся. Наши предки голые с дубинами по лесам бегали, так что, может и нам вернуться, так сказать, к истокам? Или давайте все — таки попробуем разобраться?

— Рад был бы, ваше величество.

— Тогда переходим ко второму утверждению. Оно таково — Россия должна жить по закону, а не по произволу чиновников, вплоть до самых мелких. Причем по справедливому закону.

— Согласен, ваше величество, но как этого достичь?

— Без фигуры самодержавного монарха — никак. То есть невозможно. И не только потому, что чиновники в массе своей ворье и сволочи. Будь они даже лучшими людьми империи, все равно ничего не получилось бы. Просто потому, что даже самый лучший и справедливый закон всегда опирается на уже случавшееся ранее. Но жизнь постоянно меняется, и законы за этими изменениями элементарно не успевают. Кроме того, далеко не все из них лучшие. Как сказал Николай Первый, «кроме закона, должна быть еще и справедливость». А как ее творить? Если каждый сам начнет выбирать, когда действовать по закону, а когда по велению души, получится полное безобразие. То есть произвол всех, имеющих власть или деньги. И раз уж совсем без него обойтись нельзя, то пусть это будет произвол одного человека, интересы которого в идеале неотделимы от интересов державы, а не произвол ненасытной толпы местных царьков.

Разумеется, это право самодержца должно быть жестко регламентировано, и со временем так оно и будет. В том — то и дело, что самодержавие вовсе не является антагонистом конституционного строя. В основном законе просто должно быть записано, что никакое установление никогда не может быть идеальным. И компенсация отдельных неидеальностей в режиме ручного управления возлагается на императора. А ему для этого нужен инструмент, то есть отряд специального назначения, про который мы ведем речь. В таком виде понятнее?

— Так точно, ваше императорское величество. Прошу принять меня на службу в этот отряд.

— Вы приняты. Двух недель на увольнение из газеты, устройство личных дел и переезд вам хватит? Тогда на обратном пути зайдите в бухгалтерию, сопровождающий покажет, где она, и получите аванс. И, значит, десятого ноября я жду вас здесь в десять утра.

— Слушаюсь, ваше им…

— Ох, да что же вы так орете — то? У нас тут порядки почти как во флоте, там в повседневном общении офицеры обращаются к друг другу по имени — отчеству. И не повышая голоса.

— Слушаюсь, Александр Александрович.

Глава 20

Могу вам определенно сказать, причем на основании собственного опыта, что мечтать за рулем вредно для здоровья. Я это знал еще в прошлой жизни, но чисто теоретически, проверять мне и в голову не приходило. Ну, а в этой — сподобился. Решил, что раз уж в радиусе как минимум сотни километров вокруг нет ни одного движущегося механического транспортного средства, то можно позволить себе слегка расслабиться и подумать о чем — либо возвышенном. И я таки подумал, но, что самое обидное, уже не помню, о чем именно. Ибо не успела моя мысль толком воспарить, как мотоцикл занесло на брусчатке, и я разложился, не доезжая пятидесяти метров до черного хода в Арсенальное каре. Причем закон подлости сработал безукоризненно. Из защиты на мне был только шлем, и голова оказалась чуть ли не единственной частью организма, не вошедшей в соприкосновение с булыжниками мостовой. Всему же остальному досталось неплохо. Я встал, матюкнулся про себя от боли в боку и похромал к мотоциклу с целью его поднять, но после нескольких шагов понял, что лучше пусть он немного полежит, а то как бы мне не лечь рядом с ним. Впрочем, меньше чем через минуту к месту происшествия подоспели казаки из лейб — конвоя. Они подняли почти не пострадавший мотоцикл и укатили его в гараж, а меня вообще порывались на руках отнести к Боткину, который в данный момент был в Приорате. Пришлось сказать, что прямо сейчас я помирать не собираюсь, достаточно всего лишь помочь мне подняться на третий этаж, а уж позвонить доктору я смогу и сам.

Уже на лестнице я довольно точно представлял себе ущерб, понесенный организмом при встрече с земной твердью. С ногой все в порядке, там явно просто ушиб. С ребром, пожалуй, тоже, хотя хрен его знает, может, это перелом такой аккуратный. А вот с левой рукой как — то не очень хорошо. Вроде не так уж сильно болит, пока не пробуешь ее ни согнуть, ни разогнуть в локте. А как попробуешь, так сразу дергает, и здорово. Опять же то место, где кисть крепится к руке — кажется, оно называется запястье — начало опухать, а ведь с момента падения и пяти минут не прошло. Эх, блин, жалко, что Рентген еще свои лучи не открыл! Хотя вроде скоро должен. Ладно, сначала позвоним Боткину, теперешние врачи и без рентгена как — то обходятся. А вообще — то, конечно, как — то я поздновато с мотоцикла навернулся. Сделал бы это в бытность великим князем, так у нас в Приорате небось уже давно стояла бы рентгеновская установка. Устройство самих ламп я знаю неплохо, приходилось держать их в руках. Вот с источником питания для них будет не так просто, но наверняка тоже решаемо. Раз уж Рентген справился, то я‑то чем хуже?

Тем, что немец открыл лучи имени себя в порядке научного поиска, а ты и ухом не вел, пока не приложился о брусчатку, без всякого уважения к титулу заявил мне внутренний голос. И посоветовал прямо сейчас на всякий случай в дополнение к падению с мотоцикла еще и свалиться с лестницы — а вдруг опять вспомнится что — нибудь полезное? Однако эту мысль я отмел как экстремистскую, а потом стало вообще не до мыслей, потому как в коридор выскочила Рита и раскудахталась.

Вообще — то я считал, что с женой мне повезло, ибо я никогда не любил истеричек, а Рита была очень спокойной женщиной. Но вот конкретно сейчас все спокойствие куда — то делось. При казаках я ей говорить ничего не стал, но, как только мы остались одни, попытался урезонить:

— Родная, да что же ты так волнуешься — то? Со мной все в порядке, вон даже до третьего этажа своим ходом добрался. Немного ушибся, но это ерунда.

Вот тут Рита заревела уже в голос, и только минут через пять мне удалось понять, в чем тут дело. Оказывается, точно так ей ответил Николай, когда она спросила его о последствиях крушения поезда.

— Тоже говорил, что ерунда, он здоров, только спина слегка побаливает! — рыдала молодая жена. — Вот так она у него все два месяца и побаливала, пока он не умер! И у тебя тоже спина! Алик, дорогой, ты — то не умирай, умоляю!

— Да не переживай ты, бок у меня ушибленный, а не спина. И вообще я тебя люблю и одну бросать не собираюсь.

Наверное, это на нее беременность так действует, думал я, вытирая слезы Рите. Чистым, между прочим, платком.

В общем, более или менее успокоить супругу мне удалось только минут через двадцать, как раз к приходу Боткина.

Доктор в результате тщательного осмотра и ощупывания практически подтвердил мой первоначальный диагноз. Колено — просто ушиб, ребро скорее всего тоже, возможна небольшая трещина. Левый локоть — перелом без смещения, запястье — растяжение связок. Через месяц я, при условии соблюдения рекомендаций доктора, буду снова как огурчик. Хотя, конечно, не помешало бы проверить меня на туберкулез, а то как бы чего не вышло.

Ага, подумал я, много вы тут напроверяете без флюорографии. Ладно, с рентгеном — это моя забота, а Боткин пусть займется тем, что ему ближе.

— Евгений Сергеевич, — заявил я, — мне тут как — то краем уха довелось услышать, что изучением туберкулеза занимается какой — то доктор Кох. И он вроде уже открыл возбудителя — это бактерии, имеющие форму палочек.