– Будут сидеть и думать, как сбежать, – качнул головой Дайг. – Лучше потеснить пленников, собрать в три повозки. Остальные отвести немного и бросить в кустах, есть там такое глухое местечко. А ты зачем сюда бредешь?
Этот окрик относился к Лил, осторожно обходящей чернеющие на траве пятна крови.
– Я сяду на козлы и могу поручиться за троих, они не дураки и не трусы. И бежать им некуда, двое полные сироты, а один пасынок. А в повозках и так тесно и душно…
– Ну и нагла! – изумленно поднял бровь телохранитель. – И к тому же плохо воспитана, не знает, как стыдно подслушивать чужие разговоры.
– Вернее, использовать зелья, чтобы подслушать, – ледяным тоном поправил его искусник и уставился яростным взглядом в лицо девчонке. – А твое мнение никого из нас не интересует, ты уже один раз навела нас на ножи. И если бы Дайг был хоть чуточку менее ловок, мы сейчас валялись бы здесь, а ты на краю обрыва. А ночники уже бросали бы жребий, кто первым будет тебя развлекать.
– Я верила… – начала было девчонка, но Дайг резко ее перебил:
– Сядь на козлы и молчи. Еще одно слово – и три дня не проснешься. И запомни – разговаривать нельзя ни с кем. С братом – тоже.
Лил вспыхнула, метнула в него яростный взгляд, резво развернулась и, не разбирая дороги, помчалась назад к повозке.
Искусник молча показал напарнику большой палец, прихватил мешки и отправился кормить узников, хитро усмехаясь про себя. Скажет тоже, усыпить! Это сколько же зелья нужно! Тогда как плотный ужин для изголодавшихся пленников – самое лучшее снотворное. Вот перекусят – и через полчаса будут посапывать так сладко, как у себя в кроватях.
Однако пока мотался между кибитками, раздавая еду и всячески уклоняясь от вопросов пленников, Инквар с неожиданным сожалением осознал, как права девчонка. Никак нельзя им бросать повозки в кустах: если то место знает Дайг, то и остальным бандитам оно может быть известно. И если они найдут брошенные повозки, то тут же сообразят, сколько ушло. После этого нетрудно будет выяснить у соглядатаев, в каком направлении двигался такой обоз.
Разумеется, можно попытаться обмануть бандитов, направить по ложному пути, но время поджимает, близится вершина ночи, а весной зори ранние. Да и перегружать повозки не стоит, дороги по весенней поре не везде достаточно сухие, и вполне можно завязнуть в какой-нибудь глинистой ложбинке. Вот если бы лошадей было больше… хотя и это не выход. Наверняка среди пленников есть и такие, кто не сможет ехать верхом.
И значит, все же придется сажать на козлы мальчишек, о которых говорила Лил. Однако с ней разговаривать он все равно не будет, найдет возниц своим способом.
Поступил старик просто: вызвал из повозки, где ехал раньше Ленс, всех сирот, отвел в сторону и строго осведомился, кто из них умеет править лошадьми. Затем устроил желающим небольшой допрос, пристально следя за гримасами чумазых лиц и движениями рук. Есть много мелких тайных знаков, которые подробно доложат сведущему человеку, лжет ли ему собеседник и в чем. Нужно только уметь задавать правильные вопросы. Вскоре гордые полученным заданием мальчишки сидели на козлах, выпив предварительно по полстакана горячей воды, в которую искусник капнул по капле бодрящего зелья.
Лил и Ленсу он тоже налил, но подал молча и чуть нахмурился, ожидая споров или отказа. Однако мрачная, как вельский монах, девчонка покорно выпила свою долю и тут же отвернулась, всем своим видом показывая, насколько безразличны ей мнение спутников и их заботы. Инквар только усмехнулся про себя: вот она, нашлась-таки тайная ниточка, дергая за которую можно держать в повиновении строптивую девчонку. Достаточно задеть ее самолюбие и немного пригрозить… стандартный вариант.
Из оврага повозки Дайг выводил сам, и на это ушел почти час лишнего времени, зато не потерялось ни одного колеса и ни одну кибитку не пришлось вытаскивать из сырой глины. После этого правивший первой повозкой телохранитель вел обоз так стремительно, словно убегал от лесного пожара. Да оно так почти и было, ночников по безжалостности вполне можно было сравнить с неукротимым красным драконом.
Инквар не заметил, в какой момент они свернули в сторону от основной тропы, которую вожаки обозов громко именовали Большим северным путем. Лишь через некоторое время сообразил по сузившейся тропе и подступающим к повозкам кустам, что они уже катят не прямо на восток, а намного южнее, в абсолютно неизвестное ему место, все сведения о котором Дайг предпочел пока держать в тайне.
Но не это волновало искусника, верившего в преданность телохранителя своему другу и господину и в его жажду мести банде ночных грабителей. Беспокоили его оставленные повозками следы. Только слепой или глупый не сумеет их заметить, а у ночников хватало ушлых следопытов и внимательных глаз. И лишь когда обоз на рассвете пересек широкую галечную отмель и перебрался по каменному мосту к высоким металлическим воротам, над которыми нависал балкончик базальтовой башни, искусник облегченно перевел дух. Хотя вовсе и не ожидал здесь оказаться. Предполагал несколько различных вариантов, кроме этого.
Монастырь Трех Дев был известен многими необычными правилами, но главным из них жители послезвездопадного мира считали запрет на вход. Ворота были закрыты для всех, кроме редких счастливчиков, которые могли предъявить настоятельнице особый знак. Очень мало было людей, знавших, как он выглядит, но, как ни печально, Инквар к ним не относился.
Зато повезло Дайгу, это стало ясно искуснику сразу после того, как первая повозка остановилась у ворот. Чье-то лицо мелькнуло за прутьями частой кованой решетки, закрывающей башенное оконце, замерло на миг, пока его обладатель разглядывал спокойно сидящего на козлах телохранителя, и тут же послышался тихий шорох уходящих в стену ворот. «По сути, неслышный», – поправил себя Инквар, оглянувшись на пустынные берега неширокой реки, на еле заметную тропу, виляющую между кустов, и перевел взгляд на скалы, темнеющие позади строений монастыря.
Ему многое сказали и отлично смазанные цепи, и шестерни открывающего вход механизма, и скорость, с какой страж принял решение. И хотя, насколько было известно Инквару, за монастырскими стенами находили помощь лишь те, кто мог заплатить довольно внушительную цену, такая быстрота и бесшумность ни в коей мере не были заботой об их спокойствии. Тем более это не могло быть легкомыслием или вспышкой сострадания к нежданным гостям. Где угодно, только не здесь.
И в таком случае оставался только один, последний вариант: Дайга тут хорошо знали и ни на миг не сомневались в том, что он привел сюда вовсе не случайных попутчиков. И именно этот факт настораживал Инквара сильнее всего.
Искусник абсолютно не желал знать, какого рода дела связывали монастырь и его неожиданного напарника, и готов был, если потребуют, закрыть глаза на все, что бы он здесь ни обнаружил или случайно ни узнал. Его заботило лишь одно: сможет ли он через день или два уйти прочь так же свободно, как сейчас въезжает.
Глава 12
Ворота задвинулись так же проворно и тихо, как и открывались, надежно отрезая нежданных гостей от всего остального мира. Инквар усилием воли подавил вспыхнувшее в душе смятение, интуитивно ощутив нависшую над ним тень несвободы. Все искусники сильнее других благ ценят волю и возможность самостоятельно выбирать, какой предмет или зелье изготовить. Потому-то так люто ненавидят любые цепи и решетки, не важно, будут они простыми, золотыми либо иллюзорными. Не поют соловьи в клетках, не поворачивают реки вспять. Однако далеко не каждый может осознать, как важна для поэта воля, и еще меньше тех, кто признает ремесло искусников равным творчеству менестрелей и художников. Но доказывать им степень заблуждения никто из мастеров не собирается, это самое безнадежное и бесполезное занятие.
Несколько мужчин в одинаковой темно-серой одежде выскочили на низкое крыльцо, почти бегом бросились к Дайгу и, выслушав его короткое распоряжение, так же торопливо бросились к повозкам. Инквар теперь не сомневался: дальше с пленниками разберутся и без него, – спрыгнул на чисто выметенные плиты дворика и отдал ключи подошедшему мужчине, назвать которого монахом просто не поворачивался язык. Не бывает у монахов таких нахально-дерзких взглядов и мозолистых ладоней.
Однако Инквар тут же забыл про слугу, рассмотрев жест Дайга, подзывающего его ближе.
В свою очередь поймал за рукав рыжую, стоящую чуть в сторонке рядом с любознательно крутившим головой Ленсом, и строго приказал ей идти за ним и не отставать. Впрочем, он и сам не собирался ни на минутку выпускать ее из виду.
Девчонка смерила его неприязненным взглядом и хмыкнула, но все же поплелась следом, крепко держа братца за руку. Остальные возницы неуверенно двинулись за ними, но Дайг, ожидавший напарника на крылечке, сделал одному из монахов знак, и тот мягко, но непреклонно перехватил деревенских сирот, повел в сторону невысокого здания в дальнем углу двора. Туда уже, пошатываясь и озираясь, брели выпущенные из кибиток узники, и Инквар поспешил отвернуться, чтобы невольно не добавить себе забот. Он пока и с одной не разделался, и неизвестно пока, сколько еще будет ею заниматься.
Немолодая женщина, одетая в такую же серую одежду, как и встречавшие их монахи, с той лишь разницей, что у нее из-под длинной рубахи выглядывал подол юбки вместо штанов, молча кивнула Дайгу и сделала знак следовать за ней.
Несколько минут искусник шагал за Дайгом молча и хмуро, почти не глядя по сторонам, но, пройдя с десяток поворотов, коридоров и лестниц, ведущих то вверх, то вниз, начал ехидно ухмыляться. Монашка старательно запутывала их, водя кругами, и он уже мог бы назвать не одно место, где проходил пару минут назад.
Дайг оглянулся и свойски подмигнул, давая понять, что заметил злое веселье напарника, и искусник пожал в ответ плечами, безмолвно обещая не обижаться на подобные уловки.
– Она заблудилась? – звонко и по-детски бесхитростно поинтересовался вдруг Ленс. – Мы мимо этой двери третий раз идем.
– Ты ошибся, – попробовал утихомирить его Дайг, но эта попытка потерпела неудачу.
– Нет, – уверенно обрадовал его мальчишка. – Когда мы шли мимо второй раз, я на нее плюнул. Вон, видишь?
Плечи идущей впереди женщины дернулись, и она закхекала, словно в приступе кашля, но Инквар ее уловке не поверил. Сам в щекотливых ситуациях умел отвлекать внимание, причем намного лучше.
Зато после этого выступления Ленса их путь продолжался недолго. Провожатая резко свернула в скрытый за занавесью коридорчик и вежливо распахнула перед гостями обитую войлочной кошмой дверь.
– Доброе утро, – приветствовал их невыразительный, словно смертельно усталый, женский голос, и Инквар в который раз порадовался, что зелье ночного видения еще не потеряло силу.
В комнате властвовал густой сумрак, усиленный плотно задернутыми шторами, и даже еле тлеющей лампадке не под силу было его разогнать. Несомненно, хозяйка комнаты не собиралась позволять незваным гостям рассмотреть себя во всех подробностях.
Но старик разглядел все. И довольно молодое еще лицо, отмеченное печатью той строгой красоты, которая не меркнет с годами, а становится утонченное и дороже, как творение великого мастера. И одежду, ничем не отличавшуюся по виду от той, в какой ходили обитатели этого места, но значительно превосходящую ее по качеству. А еще темные волосы, собранные на затылке в тяжелый узел, и цепочку от амулета, выглядывающую в вырезе рубахи.
Инквару просто до дрожи в пальцах хотелось проверить амулет наставницы собственным браслетом, но он стоял неподвижно, молча и подозрительно обшаривая взглядом комнату, как сделал бы каждый, кому не добавляло зоркости выпитое зелье.
– Доброе утро, матушка, – учтиво произнес Дайг и принялся объяснять, не ожидая расспросов: – В этих детях я принимаю участие… их дядю убили ночники. А старика нанял себе в помощь. Остальные – узники из Ивстона.
– Обоз, разумеется, встретился вам случайно, – по-прежнему безразлично проговорила настоятельница. – Отведи детей в верхние комнаты и устрой отдыхать, а я пока побеседую со стариком.
Телохранитель не задал ни единого вопроса, немедленно развернул Лил лицом к двери и почти вытолкнул из комнаты, а Ленс сам выскочил следом за сестрой. Затем Дайг спокойно вышел за ними, плотно прикрыв за собой дверь.
– Как ты думаешь… – помолчав несколько мгновений, так же отрешенно осведомилась матушка, – кто из людей, находившихся минуту назад в этой комнате, не сумел рассмотреть узор на ковре?
– На ковре нет узоров, – вежливо склонил голову Инквар.
Эта игра была ему известна, и он точно знал: отвечать лучше правду, по крайней мере, о тех подробностях и событиях, которые можно проверить. Но немного, до известного предела, схитрить все же можно.
– То есть ты не хочешь отвечать за остальных, – полуутвердительно произнесла настоятельница.
– Так ведь за них отвечает мой хозяин, – простодушно вытаращил глаза искусник. – Ему все про них ведомо.
– В самом деле… – притворно задумалась женщина. – А почему он нанял тебя? Кстати, как его зовут?
– Я так и зову – хозяином, – заявил старик, правдиво уставившись ей в глаза. – А почему он нанял меня, вам тоже лучше у него спросить.
– А ты не знаешь?
– Подозреваю, но утверждать не возьмусь. Негоже в мои лета попусту языком молоть.
– Да, старость не радость… если она настоящая, разумеется.
– Кому как, – пожал плечами Инквар.
– А сколько, ты говоришь, тебе лет?
– Когда это я такое говорил? – неподдельно удивился искусник.
– Ну, раз не говорил, значит, скажи сейчас, – строго приказала настоятельница, показывая этим свое нежелание и дальше болтать ни о чем. – Но сразу предупреждаю: как я думаю, в этой комнате не было ни одного человека, который не рассмотрел ковра.
– Если только его не волновали совсем другие вещи, – упорно стоял на своем Инквар и, не желая ссориться с хозяйкой, примирительно добавил: – Например, Ленса вряд ли волновало, на чем он стоит.
– Вот теперь я уверена, – откинувшись на высокую резную спинку деревянного кресла, довольно усмехнулась матушка, – что точно знаю, почему Дайг нанял именно тебя. Хотя наверняка все намного сложнее. И значит, у меня есть для тебя подарок… или даже не один.
Инквару очень хотелось в ответ на это заявление ввернуть нечто язвительное, но на его лице появилось растерянно-изумленное выражение.
– Да за какие заслуги, матушка! Нет, я, конечно, премного благодарен… но вы что-то путаете.
– Да как я могу спутать, – передразнивая его, всплеснула руками настоятельница, раскрыла стоящую на столике шкатулку с письменными принадлежностями, покопалась и положила перед Инкваром туго скрученный лист сероватой казенной бумаги, – если тут все подробно описали.
Еще даже не взяв свиток в руки, искусник доподлинно знал, о чем пойдет речь в приказе, какие городские главы считали нужным отправлять всем правителям окрестных баронств, сел, городков и крепостей. Хотя, разумеется, никто из них и близко не надеялся вернуть пропавшие ценности или беглеца. По неписаным законам этого мира все трофеи оставалось как вознаграждение тому, кто поймал наглеца, осмелившегося не подчиниться хозяину родных мест. Потому и писались подобные указы не для того, чтобы вернуть утерянное, а ради острастки всех остальных, кто вздумает пойти наперекор воле правителей.
Пока Инквар читал описание собственной внешности и кучи различных преступлений, к которым не имел совершенно никакого отношения, ему удавалось удерживать на лице невозмутимое выражение, однако в его душе в эти минуты кипела смешанная с отчаянием ненависть.
Вот и кончилась его игра, не успев даже начаться как следует. Отказываться от своей внешности глупо, да и бесполезно, как всем известно, старшие сестры монастыря имеют магические способности. Говорят, будто только к целительству тел и душ, но Инквар давно уже не верит таким россказням. Невозможно обладать только одной способностью, просто остальные обычно послабее основной. Такие, как предсказание погоды, видение заряженных магией вещиц и распознавание истины.
Поэтому его мгновенно выведут на чистую воду, да и сила на их стороне. Смешно представить, как искусник отбивается от кучи монахов, которые пожелают сунуть его в лохань, чтобы рассмотреть истинную внешность. И печально, так как отбиваться он просто не станет. Негодяев и злодеев здесь нет, а причинять вред всем остальным Инквару не позволит этика искусников. Настоящих, разумеется.
И, как ни горько это признавать, но, видимо, он добегался, жаль только, недолго продлилась его свободная жизнь. И рыжих подопечных тоже жаль… но их вроде бы взял под охрану Дайг. А вот про него искусник думать сейчас не хотел, так тяжко и больно вдруг стало в груди, хотя разумом он все понимал. Слишком хорошо знаком телохранителю этот монастырь и слишком беспрекословно ему тут верят, то, как встретили, о многом говорит. Такое доверие не рождается на пустом месте, его заслужить нужно, и услуга непременно должна быть весомая, важная для здешних хозяек. Просто деньгами или ценностями такого не купить… да и богат монастырь, очень богат. И некоторые с удовольствием запустили бы загребущие лапы в его сокровищницу, да пока удерживает здравый смысл. Все живые люди, и у всех в любой момент могут найтись тяжелые болячки или появиться раны. И куда тогда бежать за спасением, если разграбят монастырь и растащат по баронствам его обитателей?
– Ну а какой же еще подарок меня ожидает? – Самим вопросом признавая справедливость предположения матушки, осведомился Инквар, и в его голосе против желания невольно прорвалась нотка горечи.
– Вот, – так же бесстрастно выложила монахиня на стол второй свиток.
Это послание искусник читал, не скрывая мрачной ухмылки: сразу трое, Хангильда, Фертин и градоначальник Индруга объявляли крупную награду за известие о месте его пребывания. Причем последний обещал заплатить втрое, если получит не просто известие, а самого Инка.
– Спасибо, – дочитав, бросил он письма на стол. – Что дальше?
– Вот это, – подала последний свиток матушка.
На этот раз послание было написано на клочке грязноватой бумаги и явно неподалеку от воды или под дождем, некоторые буквы расплылись и поблекли. Неизвестный Инквару человек сообщал, что полторы декады назад заставу в Минье прошел невзрачный старик, грудь которого светилась новогодним деревом. А еще через три дня проехал отряд хорошо вооруженных всадников, и их командир расспрашивал именно об этом старике.
Вот это очень важная информация, и самым главным в ней была вовсе не осведомленность ловцов о новой внешности Инквара. Он не особо и надеялся пройти весь путь до перевала и ни у кого не вызвать подозрений, рассчитывал только на фору во времени. Слишком много людей подрабатывает соглядатайством, и частенько хозяева снабжают самых прилежных из них различными амулетами, чтобы не мог невидимкой проскользнуть мимо ни один чужой человек. Кроме того, работают доносчики по принципу: «Лучше переусердствовать, чем не доложить о какой-нибудь, пусть и самой небольшой неувязке в облике или поведении незнакомца». И теперь, когда с таким трудом доставшаяся фора фактически исчерпана, искуснику будет намного труднее улизнуть из лап ушлых ловцов.
Но и эта неприятность казалось мелочью по сравнению со словами монастырского доносчика о новогодних огоньках. Инквар сам лично усилил медную сеточку, скрывающую малейший отсвет спрятанных в жилетке камней, амулетов и браслетов, сам обшил ею изнанку верхней рубахи, которую, не снимая, носил поверх жилета. И, обрядив во все это подходящий чурбак, тщательно проверил артефактом, не виден ли свет его магических вещиц.
А какой-то шпион рассмотрел кучку огоньков так легко, словно искусник не сделал все возможное для своей защиты. Обидно и горько, и тем обиднее, что последние три дня он сам лез в ловушку, с искренней уверенностью считая, будто действует по собственной воле.
Инквар разом припомнил все события последних дней, ночников, Кержана, рыжую нахалку… покачнулся и тяжело шлепнулся на стул, закрыв лицо руками. Было невыносимо тяжело думать, что все те, за кого он так волновался, оказались просто дешевыми комедьянтами. Безусловно, ловкими и талантливыми, но от этого не менее презренными.
Неподалеку послышалось легкое шуршание, раздались чьи-то мягкие шаги, потом мягко чмокнула дверь… Инквар ни на что не обращал внимания. Больше ему ни до чего нет дела… узников не должны волновать проблемы и заботы тюремщиков.
Голова неожиданно закружилась и потяжелела, словно его страдания внезапно стали насыпанными в шапку булыжниками. Сообразив, что это кончается действие зелья бодрости, искусник склонил голову к плечу и, безразлично усмехнувшись, закрыл глаза, отдавая себя во власть случайности.
Глава 13
Проснувшись, Инквар не сразу открыл глаза, сначала на миг затаил дыхание и попытался вспомнить, что происходило в тот момент, когда он засыпал. Душу отчего-то давило тяжелое, не прошедшее за время его сна ощущение крупной утери, и первым делом следовало разобраться, откуда оно взялось. В памяти почти мгновенно всплыл полумрак комнаты, тусклая лампадка и красивая, но холодная, как ледяная статуя, женщина в сером.
«Вот теперь все ясно», – помрачнел Инквар и, не сдерживаясь, вздохнул. Да и что теперь прятать свои истинные чувства? Отныне он раб, насколько искуснику известно, еще не было до сих пор людей, сумевших покинуть этот монастырь по собственному желанию. Да он и сам успел оценить высоту и толщину сложенных из огромных глыб старинных стен, ограждающих каменное строение со стороны входа в узкое ущелье, отвесные бока скал, вздымающихся над крышами построек, и тающий вдали полукруг покрытых снегом горных вершин. Замыслить отсюда побег может только безумец, готовый не щадить ни своей, ни чужой жизни.
Искусник вздохнул еще раз и распахнул глаза.
Сперва ему показалось, будто ничего не изменилось и спит он в той же комнате, где засыпал, но наваждение длилось всего миг. Хотя и здесь было так же сумрачно и неуютно, как там, но лежал он все же на постели и даже был укрыт одеялом, хотя и полностью одет.
«Значит, знают, как опасно пытаться раздевать искусников», – искривила губы злая ухмылка, и Инквар приподнялся на локте, изучая комнату, куда кто-то отважился его притащить. Узкая, как и подобает кельям, и такая же холодная; маленькое, как бойница, окошко дает представление о властвующем снаружи времени суток и о погоде, но почти не пропускает солнечных лучей. Однако и попавшего сюда бледного света из серого то ли позднего вечера, то ли раннего утра вполне хватает, чтобы рассмотреть маленький столик у окна и вторую лежанку у противоположной стенки. Она стояла на расстоянии вытянутой руки, и Инквару хватило одного взгляда, чтобы узнать мирно спящего там мужчину.
Непонятно только было, как у него хватило глупости или наглости заснуть рядом с тем, кого он так подло предал. Неужели не заподозрил, каким искушением станет для дрожащих от ненависти пальцев искусника его незащищенное горло?!
Инквар перевел взгляд на собственные руки, самовольно потянувшиеся к карманчику с ядовитыми иглами, и, горько ухмыльнувшись, бессильно уронил кисти на постель.
Все правильно он рассчитал… понял небось за время совместного путешествия, что Инквар не дурак и не самоубийца. И никогда не станет нападать или мстить сгоряча, не продумав последствий и скрупулезно не просчитав всех шансов.
Откинув одеяло, искусник сел, покрутил шеей, разминая уставшие от неудобного положения позвонки, и решительно встал с лежанки. Где тут у них умываются? Да и сжевать чего-нибудь неплохо бы, а потом он сядет и обдумает, как выжать из этой паршивой ситуации максимум выгоды. А после затаится… и будет ждать, пока изменчивая судьба не подбросит шанс или подсказку.
Когда он вернулся в комнату, Дайг уже не спал, сидел на своей постели и спокойно затягивал шнуровку колета.
– Доброе утро, – испытующе глянув на вошедшего, поздоровался телохранитель, однако Инквар притворился глухим.
Ему совсем недавно пришла в голову неожиданная и крамольная мысль: хотя он теперь раб, но далеко не простой, и значит, те, кому нужны его услуги, должны мириться и с его причудами. Разумеется, ничего особого он требовать не станет, но приветствовать людей, которых отныне ненавидит, решительно не желает.
– Дед, – помедлив пару минут и так и не дождавшись от напарника ни слова, укоризненно произнес Дайг, – я думал, ты отдохнешь и снова начнешь соображать, как разумный человек, а не как истеричная дура.
Инквар тонко усмехнулся в ответ на эти слова, но в груди, скованной болью и холодом, вдруг шевельнулся крохотный теплый комочек, словно оттаяла застигнутая бураном певчая птичка.
– Я понимаю, – помолчав, хмуро продолжил Дайг, – со стороны может показаться, будто некоторые события произошли не случайно, а направлены чьей-то злой волей, но если припомнить детали, становится ясно, что это всего лишь совпадения. Слишком много сил, людей и денег нужно было собрать и издержать, чтобы приготовить такую сложную ловушку. И я даже готов тебя оправдать, последствия употребления зелья бодрости не всегда предсказуемы, тем более когда пьешь его два раза подряд. Да и к тому же ночной бой тебя расстроил, мне хорошо известно про этику людей, которые, по-моему, приходятся тебе собратьями по ремеслу. Но если ты сейчас не признаешь свое подозрение ошибкой и будешь и дальше думать, будто я привел тебя в ловушку, то мы больше не знакомы.
– А настоятельница думает так же, как и ты? – сглотнув внезапно вставший в горле комок, тихо поинтересовался искусник, боясь дать волю растущей в душе надежде. – Или тебя в ее игры не посвящают?
– Не могу отвечать за нее, хотя точно знаю, обычно она ничего не говорит и не предлагает. Предпочитает выложить все факты, какие ей известны, и ждать ответных действий. Люди, как правило, сами домысливают все ужасы и ловушки, которых боятся сильнее всего, и принимаются действовать. Хватаются за оружие, начинают лгать и выкручиваться или торговаться, принимая эту откровенность за предложение сделки или чего похуже. Вот ты чего себе напридумывал, прежде чем заснуть?
– Все мои собратья по ремеслу неистово боятся только одного, – горько выдохнул искусник. – И этот секрет знает каждый заяц в каждом лесу. Но если ты сейчас не лжешь, то я попрошу прощения сто раз и еще один, чтобы наверняка.