Пифей. Бортовой дневник античного мореплавателя

Это ускорило их переселение в Аид.

Разрешат ли завтра лигиям свободно въехать в город с горными цветами, не обыскав их повозок? Разрешат ли бергантийцам пройти через горло Лакидона (ведь они нарушили запрет на плавания ради того, чтобы заработать в Массалии несколько оболов за свои грубо сплетенные венки)?

Надо напомнить Диаферу, что это будет удобным случаем внушить ему главное: я назначил выход в море на следующий день после Элафеболий в честь Артемиды.

Четвертый день третьей декады Антестериона.

Цветочные гулянья состоялись. Мы достойно отметили праздник Диониса и возрождения природы. Первым делом все отправились в пещеры по ту сторону Лакидона между Фаросом и началом дороги на Харсис. Мы воздали почести Персефоне, зажигая лампы под землей, чтобы она не забыла проснуться, дать жизнь зерну и раскрыть почки на виноградной лозе. Эритрей был занят по горло, так же как торговцы цветами и венками. Во время празднеств Диониса пьют вино, перезимовавшее в амфорах, зарытых в песке подвалов. Бог промчался в украшенной бронзовыми виноградными листьями и гроздьями колеснице, выполненной в виде корабля.

Поют Эвоэ [30]! Снова пьют, гоняются друг за другом с полными кубками, а юноши бросают цветы любимым девушкам. Так соблюдаются законы природы. Но о свадьбе можно размышлять теперь до будущих Гамелий!

Наутро рабы-подметалы сметают увядшие цветы и разбитые кубки в море или в Лакидон, и волны уносят многоцветную добычу, пропитанную ароматами и сожалениями.

Я выждал два дня, прежде чем пойти к Диаферу.

— Ты по-прежнему трезв, Пифей? И так же холоден с женщинами? Однако я видел, как Левконоя, дочь моего друга Галата, уважаемого архонта, ведающего храмами, пожирала тебя глазами и бросила тебе букет фиалок. Ты улыбнулся ей и исчез. Мне сказали, что остаток дня ты провел у себя на корабле.

— Диафер, многоуважаемый архонт, мы снова поговорим на эту тему, когда я вернусь. А вернусь я обязательно. Левконоя к тому времени изменит свое мнение. Вот мои счета. Вот список людей, которых хочу взять с собой, — я отказываюсь лишь от юнги. Такое путешествие не для ребенка.

Первый архонт помрачнел, изучая мои счета и списки.

— Я утверждаю все, — сказал он, подписываясь и прикладывая свою печать с гравированным изображением «дельты» и «Солнечного колеса с тирсом» [31].По предложению Политехна мы решили вручить тебе этот секретный пакет. Ты вскроешь его, лишь пройдя Геракловы Столпы. Если попадешь в руки пунов, уничтожь его, не читая.

Диафер видел, что я едва сдержался, чтобы промолчать. Этот их поступок, принятый мной за проявление самовластия и недоверия (быть может, я и не прав), омрачил радость отплытия. Мне не по душе, когда я чего-нибудь не знаю досконально. И этот туго скатанный опечатанный свиток раздражает меня.

Ну что ж. Прочту его в Океане. Я не сообщил о нем ни Венитафу, ни Эвтимену. Прочту его в открытом Океане…

ПО ОКЕАНУ

БОРТОВОЙ ДНЕВНИК

Первый день путешествия. Вечер. Мне, сгоравшему от нетерпения, казалось, что этот день не настанет никогда. Наконец-то я на палубе своего любимого корабля и слушаю, как в лад ударяют по воде весла, словно бьется его большое-пребольшое сердце. Доносятся команды кормчих, и я в упоении вслушиваюсь в рокот барабана келевста. Ни единого неверного маневра, ни малейшего сбоя.

Я проникся безмерным спокойствием: кажется, Артемида снизошла к моим мольбам, разрешив отправиться в путь. А ведь наступил только первый вечер первого дня долгого путешествия, которое принесет мне или славу, подтвердив мою правоту, или смерть.

Я пишу это слово без всякого страха, поскольку все приметы указывают на успех предприятия. Уверен, что боги, как и числа, стоят за меня.

Хочу описать отплытие, чтобы иметь возможность перечитать это повествование в дни разочарований — их, увы, не избежать — и почерпнуть в нем силу и спокойную уверенность в себе.

Я приказал дозорному разбудить меня, как только светлая полоска зари тронет вершину этой похожей на Гиметт горы, чьи очертания, наверное, и соблазнили фокейцев, потомков жителей Аттики. Венитаф и Эвтимен заночевали у меня дома после ужина, который почтили своим присутствием Фелин, Политехн, Парменон, Павсифор и даже Диафер собственной персоной. Радость и волнение оживляли их лица, и я заметил, что Парменон несколько раз тайком утирал слезы — в старости трудно сдерживать проявления чувств.

— Я плачу потому, что не могу отправиться вместе с тобой, Пифей, или с тобой, Эвтимен. Мне осталось совершить единственное путешествие — в ладье Харона, вдали от света и нагим, как положено мертвым.

Я обнял его, как отца, и пожалел о резких словах, которые не раз обрушивал на него.

Мы быстро собрались и спустились к Лакидону. Я буквально пожирал глазами оба стоящих у причалов Фонтана корабля. В приливе радости я обнял друзей за плечи и крепко, по-мужски, прижал их к себе.

В небе, напротив восходящего солнца, еще виднелась Артемида — она отливала розовым светом, как в полнолуние; в период равноденствия они часто встречаются в небе. Их совместное появление я расценил как благоприятное знамение: Феб-Аполлон и Артемида Безмятежная дали мне право проникнуть в их тайны.

Вначале мы вознесли благодарность Артемиде в ее храме, воздвигнутом неподалеку от того места, где на эту землю ступил Аристарх со своими спутниками, а затем посетили храм Аполлона, стоящий на холме напротив храма варваров [32]. Я с удовольствием отметил, что зажженные нами вчера лампы еще не погасли. Жрец Аполлона сказал, что я должен принести дары, ибо, когда первая звезда таяла на восходе, старуха-прорицательница произнесла вещие слова:

— Пламя ночи ведет к солнцу в ночи… Только я один понял, что оракул относится к никогда не заходящему солнцу и что устами этой старой неграмотной женщины со мной говорили боги.

Сунув ей мешочек драхм с изображением быка, я попросил предсказать и судьбу Эвтимена. Она в упор посмотрела на него и сказала, коснувшись каждого из нас рукой:

— Боги всегда соединяют друзей, расстающихся ради великой славы…

Я шепнул смущенному этими словами Эвтимену, что после завершения путешествий мы снова встретимся в Лакидоне.

Взошло солнце, и легкий бриз как бы напомнил, что пора поднимать паруса и выходить в открытое море.

На берегу теснились друзья, рыбаки, рабочие Арсенала, матросы и навархи других судов Массалии и иных стран. У всех у них были серьезные лица. На двух мраморных алтарях курились благовония Фокеи. Цветочные венки украшали приподнятые акростолии. Акростолий «Артемиды» был увенчан листьями лавра и мирта. Маленькие девочки поднесли нам розы, предвещающие скорую весну.

Я приветствовал всех собравшихся и пожал руку Эвтимену. Он первым взошел на борт «Геракла». Я же в сопровождении Венитафа взбежал по носовому трапу, возложил розовые, как щеки девушек, цветы к ногам Артемиды и попросил ее благосклонности.

Когда я поднял голову, то увидел Эвтимена. Он приступил к перекличке гребцов вместе с келевстом, державшим в руках таблички.

— Хочешь отправиться раньше меня? — крикнул я ему.

— Воспользуйся ветром, — ответил он мне. Мои гребцы ждали сигнала подняться на судно. Они провели на земле последнюю ночь, и от некоторых пахло вином и духами. Но пришли все.

Поскольку втянутые вовнутрь весла сузили проход, пришлось выкликать гребцов по парам, начиная с кормы. Каждый должен был оставить мешок с вещами в помещении на носу и занять свое место. Я называл сначала правого, а затем левого гребца, чтобы соблюсти морские правила и обычаи.

Я переписываю в свиток то, что утром занес на восковые таблички.

Для начала перечислю гребцов, начиная с носа:

Скамья 1. Агафон из Массалии, двадцать лет, и Мелан из Массалии, двадцать лет.

" 2, Крий из Антиполя, двадцать пять лет, и Мирон из Неаполя, двадцать четыре года.

" 3. Бласт из Агаты, двадцать лет, и Кар из Гераклеи, двадцать один год.

" 4. Протис из Массалии, двадцать лет, и Уран из Харсиса, двадцать лет.

" 5. Захар из Кифаристы, двадцать два года, и его брат Захарин, двадцать лет.

" 6. Эвтроп из Массалии, двадцать три года, и его двоюродный брат Мелибей, двадцать один год.

" 7. Эвритм (удачное имя!) из Никеи, тридцать лет, и его брат Аритм (неудачное имя!)[11].

" 8. Арист из Пирея, тридцать лет, и Ксенон из Эгины, двадцать восемь лет (удастся ли им столковаться?).

" 9. Килин из Роды, двадцать восемь лет, и его брат Карат, восемнадцать лет (словно отец и сын!).

" 10. Эвбул из Эмпория, двадцать один год (не течет ли в его жилах кровь пунов?), и Мирт из Массалии, тридцать два года (он будет за ним присматривать).

" 11. Палей из Харсиса, девятнадцать лет (не соответствует своему имени)[12], и Пармен из Афинополя, двадцать два года.

" 12. Афанасий из Массалии, тридцать лет, и Антифон из Карра, тридцать пять лет. (Правильное решение — посадить гребцов постарше среди более молодых!).

" 13. Эвтифрон из Массалии, двадцать два года, и Ксен из Харсиса, двадцать лет.

" 14. Агафокл из Сиракуз (не знает своего возраста, молод), и Герм из Тавроме-ния, девятнадцать лет, два сицилийца вместе!

" 15. Артемидор из Элеи, двадцать три года, и его брат Посидоний, восемнадцать лет (на вид дашь больше).

" 16. Киприан из Алалии, двадцать один год (похоже, страдает от болотной лихорадки. Север его излечит), и Си-лан, его двоюродный брат, двадцать два года, оба кирнейцы.

" 17. Арист из Кифаристы (как его отличить от Ариста из Пирея? Буду называть первого пирейцем!), двадцать пять лет, и Белтист из Антиполя, двадцать четыре года.

" 18. Эвпалин из Агаты, двадцать три года, и Миррин из Гераклеи, двадцать два года.

" 19. Мирон из Телины (его уже называют «речной моряк»!)[13], и Клитон из Роданусии (эти составят добрую пару!).

" 20. Паламед из Массалии по прозвищу Тунец (громаден и силен, как рыба с тем же названием), двадцать девять лет, и Фасин, тоже массалиот, двадцать семь лет.

" 21. Эвдемон из Ольбии, двадцать шесть лет, и Клитодонт из Массалии, двадцать пять лет.

" 22. Арбогаф, кельт из Массалии, выглядит лет на двадцать, и его брат Арноф, кажется моложе, а на самом деле старше.

" 23. Ксил из Массалии, тридцать лет, и Тим из Харсиса, тридцать два года.

" 24. Титир из Телона, тридцать пять лет, и Протис по прозванию Стентор из-за голоса, тридцать шесть лет, будет выкрикивать приказы [33]. (Самых старых лучше всего поместить ближе к корме.)

Затем выкликаю четырех запасных гребцов. Я отобрал их из самых старших по возрасту с учетом их полезности:

1. Кельт [34], выбранный Венитафом, тридцать девять лет, умеет плести веревки.

2. Бриар, сорок один год, умеет шить и чинить паруса.

3. Ксанф, выбранный Венитафом, сорок два года, силен, как Геракл.

4. Киан, сорок три года, умеет стряпать.

Все расселись по местам почти без споров. Прекрасно. Каждый раз, как очередной моряк скрывался внутри корабля, его семья или друзья кричали вслед ему слова прощания и напутствия.

— Привези мне белокурую кимри! — услышал я. Можно подумать, что «Артемида» по пути должна превратиться в храм Афродиты!

Одни просили янтаря, другие — золота, третьи — редкую птицу, четвертые — ожерелье или яблоки. Всего не упомнить! Я понял, что горожане прекрасно осведомлены о странах, куда мы направляемся.

Мать Палея советовала ему не смотреть в упор на Трон Солнца. Откуда она узнала о цели путешествия?

Я успокоил ее, пообещав загрузить его работой в самый опасный момент.

Пока мы шли по проходам Лакидона, ветер Апелиот толкал нас в спину. Даже не пришлось работать веслами. Мы прошли севернее Малых Внутренних Стойхад, примерно в полдень обогнули мыс Колон, криками приветствуя Артемиду Истрийскую, по храму в ее честь названа эта возвышенность [35]. За ней начинаются опасная дельта Родана и Стома Лимнес.

Гребцы убрали весла на ночь. Скалмы закрыты щитками. Гребцы спят либо в помещении на носу, либо на подушках, вынесенных в проход. Ветер, который держится с восхода солнца, нехотя толкает нас навстречу нашей судьбе. Я отмечаю путь по Стражу Медведицы, но он покоится еще слишком низко над горизонтом. И хотя меня гложет нетерпение, придется взять себя в руки, ведь он опустится еще ниже, когда мы будем проходить Геракловы Столпы.

Различаю слева позади огни монеры Эвтимена. Он следовал за нами весь день, иногда даже в пределах досягаемости голоса. Его люди, охваченные желанием перегнать нас, гребли изо всех сил, но «Артемида» неслась быстрее, когда мой келевст задавал гребцам полный ход. Я велел беречь силы для Океана. Путь предстоит долгий, сомнений в этом быть не может!

Похолодало, и я проверил, все ли укрылись одеялами. В Британии накуплю для гребцов шкур. Завтра утром мы должны прибыть в Агату. Бласт знает об этом и просил меня разрешить ему сойти на берег, чтобы повидать родителей. Я ответил согласием при условии, что он захватит с собой Ксанфа (тот сумеет доставить его обратно на борт даже на руках, если понадобится).

— Я очень хочу совершить это путешествие, — ответил он мне. — Ты хорошо платишь, а к тому же… мне интересно узнавать новое…

Второй день путешествия. Агата. Вечер. Всем известно, куда мы направляемся. И приятно… и досадно. Поблизости всегда могут оказаться слухачи пунов. Поэтому мы с Эвтименом дали понять, что совершаем пробный рейс в Майнаку.

«Артемида» поражает всех своими необычными очертаниями. Может, лучше обойтись вовсе без промежуточных стоянок и направиться прямо к Столпам? Венитаф объяснил самым болтливым агатопольцам, что я испытываю новое судно, а Эвтимен сопровождает нас, чтобы помочь в случае кораблекрушения…

— Корабль быстр, но Посейдон не любит, когда ему слишком сильно щекочут спину… Мне боязно, когда мы идем полным ходом, — добавляет он, хитро улыбаясь в светлую бороду… — Лучше поговорим о доброй старой триере. Она так высоко сидит над водой, что непогоду с нее видать издалека. Такова жизнь!

Третий день. В море. Полдень. Мы покинули столь удачно названную Агату, и, поскольку ветер по-прежнему дует с восхода, решили зайти в Роду, чтобы узнать последние новости. Но если поднимется Киркий, нас понесет к полудню. Холм с акрополем Агаты виднеется на горизонте справа по корме. А пруды и Нижний город [36] уже исчезли из виду.

Вскоре для большей части экипажа начнутся неизвестные места. Я ощущаю нервозность моряков, хотя они напускают на себя бравый вид. Пока на причалах портов слышится ионийский говор с присвистом и закрытым «Е» вместо «А», люди спокойны. А что будет, когда они услышат необычный акцент жителей Роды? [37] Правда, родцев еще можно понять, но наполовину пересыпанная пунийскими словами речь майнакцев или рыбаков Гемероскопия может оказаться для них лишенной смысла. А когда один только Венитаф сможет объясняться со встреченными людьми, волнение и тоска охватят и меня.

Не стоит, однако, беспокоиться заранее. Недаром пословица гласит: «Моряки всегда понимают Друг друга, как рыбы в море!»

Эвтимен следует за нами с трудом, и я приказал уменьшить площадь паруса. Весла убраны, и гребцы с удовольствием отдыхают. Прекрасно. Им вскоре придется поработать! А сейчас одни спят в укрытии на носу, другие болтают, сидя в тени большого паруса. Я примечаю тех, чьи руки заняты какой-либо работой. Они станут моими любимцами. Захар обстругивает старым ножом кусок дерева, который постепенно принимает очертания «Артемиды», а его брат с интересом наблюдает за ним. Уран мастерит кифару, терпеливо выдалбливая обрубок лиственницы. Афанасий зачищает рукоять весла — на ней остались заусеницы. Я похвалил его. Тут же Палей, Пармен и Ксенон предложили отполировать остальные весла. Бласт смотрит назад на исчезающий в сверкающих волнах холм родного города. Эвтимен подошел ближе, но ему пришлось посадить гребцов на четыре скамьи. Я горжусь быстрой, как стрела, «Артемидой». Ее нос рассекает гребни волн, проносящихся мимо в шуршании белой пены. Долон словно приподнимает корабль над водой, и за ним тянется ровный след. Я сказал об этом кормчим.

— Мы же не собаку выгуливаем, чтобы рыскать из стороны в сторону, ответил Асфал. — Незачем терять время.

Удастся ли делать по тысяче стадиев в день, как я мечтаю?

Вечер. Я счастлив. Когда Эвтимен догнал нас, то выразил восхищение «Артемидой» и поблагодарил за то, что я убавил ход, позволив ему подойти вплотную. Он велел убрать весла, чтобы не сломать их, и пригласил меня на борт «Геракла». Бесстрашным маневром он подвел свой таран почти под мой акростолий. Перепрыгнув на его корабль, я смог вдоволь налюбоваться «Артемидой» в открытом море. Даже без весел она идет, как лошадь рысью, стройная, словно богиня охоты в чистом поле. Эвтимен посадил гребцов еще на шесть скамей и обогнал мой корабль — не только его нос, но и таран сух: брызги не долетают до них. Прекрасная, гордая «Артемида»!

Я приказал отдать сегарсы — мой корабль рванулся вперед и, набрав скорость, в мгновение ока обогнал нас на два стадия. Эвтимен поставил все паруса и перешел на полный ход, чтобы догнать «Артемиду» и дать мне возможность вернуться к себе на корабль. Гребцы Эвтимена подбадривали друг друга, а мои люди добродушно подтрунивали над ними.

— Нам достаточно двух рулевых весел, — кричал Афанасий, — зачем пользоваться другими сорока восемью?

— Мы боимся взлететь, как феаки на своих судах, если все сядем на весла! — вопил Пармен, запомнивший слова аэда [38], произнесенные в Одеоне Массалии.

Воздух звенел от привычных шуточек и дружеских подковырок.

— Лентяи! Уже устали! Молочные горшки!

— Вы держите весла, как писец свой стиль!..

— Поберегитесь! Не набейте мозолей!

— Вы похожи на метущих улицы рабов! Дружеские слова — залог хорошего настроения перед тяжкими испытаниями.

Четвертый день. Рода. Килин и Карат на берегу. Если бы я уступил их настояниям, они пригласили бы всех гребцов отведать вина с отцовских виноградников. Но нельзя терять времени. Пока на земле двое, дела идут нормально — на борту еще достаточно людей, которых можно послать за опаздывающими; но если на суше все, то они удерживают друг друга, оттягивая возвращение на корабль.

Я заметил, что ветер с восхода стих, едва донеся нас до порта. Завтра с первыми лучами солнца гребцы снова займут свои места, и мы, воспользовавшись затишьем, выйдем в открытое море.

Пятый день. В море. Надо зайти в Эмпорий. Мы неторопливо пересекаем Родский залив и вскоре видим стены города. Две такие близкие стоянки пустая трата времени, но Килин столько выпил, что не собрал нужных сведений, а мне необходимо знать, где пунийские корабли. Эвтимен отправился в Эмпорий накануне. Мы должны встретиться в порту. Нам надо выведать расположение финикийских или карфагенских судов, ибо излишний риск ни к чему — мне не хочется ни встречаться с балеарскими пращниками [39], ни соревноваться в скорости с патрульным судном в проливах между островами и иберийскими берегами.

Шестой день. Эмпорий. Мы вошли в порт, расположенный между островом со старым кварталом и насыпью, где высятся красивые стены города, задолго до заката солнца. Ни один корабль не был здесь уже целый месяц. Эмпорийцы живут счастливо, у них прекрасные дома с окнами на восход. Они поддерживают мир с иберами и торгуют с ними. Я велел приобрести тростниковые циновки для гребцов. Пополнил запасы провизии сушеной рыбой и зерном, доставленными в небольших кувшинах. Киан советует обзавестись запасным жерновом. Эвбул купит его у одного из друзей. Эвпалин откровенно насмехается над ним жернов из черного камня Агаты изготовлен его двоюродным братом Исидором, а ведь лучшие жернова делаются именно из этого материала!