Помоги проекту - поделись книгой:
На следующий день я думала прогуляться по берегу реки, где папа удил рыбу на мушку с преподобным Брауном. Однако я совсем позабыла о традиционном вторничном чаепитии у леди Бертрам.
Мама, разве нельзя отложить это на среду?
Мама в ответ посмотрела на меня так, будто я только что подтвердила ее давние страшные подозрения.
Нет, этот ребенок решительно не способен понимать простейшие вещи.
Итак, визит по случаю чаепития традиционно состоялся во вторник. Пока наш экипаж пересекал парк Бертрамов, мы с мадемуазель восторгались изумрудными лужайками, пленительными рощами, где прятались косули, и озером, над которым плакала ива. Мама сидела с кислым лицом. Она невероятно гордилась родственными связями с леди Бертрам, но не желала признавать ее превосходства. Хотя угнаться за ней маме было не под силу. У нас в Дингли-Белл была кухарка, зато у леди Бертрам — шеф-повар и два поваренка. У нас была одна горничная, а у леди Бертрам — три, да еще в придачу прачка и гладильщица. Чем дольше мы сидели в гостях, тем больше мама зеленела от зависти; а когда привезли столики с пирамидами из слив, персиков и абрикосов из собственного усадебного сада Бертрамов, мама объявила, что не переваривает фрукты.
На чай по вторникам леди Бертрам приглашала всех приличных соседей: жену преподобного Брауна с двумя старшими дочерьми, двух-трех престарелых родственниц, некоторых крупных помещиков, изредка — нотариуса и еще реже — миссис Эшли.
А, это вы, миссис Эшли! Сядете с нами четвертой за вист?
Кеннет проскользнул в гостиную вслед за матерью. Он торопливо приветствовал моих кузин, проигнорировал меня и присоединился к Филипу, который устроился на софе. Филип выглядел истощенным и бледным, особенно по сравнению с другом. Да, я по-прежнему так и не описала Кеннета. Ну, скажем… глаза карие, волосы каштановые, кожа светлая, летом — чуть тронутая загаром.
Черити, вы ведь брали уроки игры на фортепиано у мадемуазель Легро. Позвольте нам насладиться вашим талантом.
Я с тоской посмотрела на крестную.
О, нет, я вовсе не… нет…
Не жеманничайте, Черити. Не заставляйте вас упрашивать.
Мне пришлось повиноваться и все-таки сыграть какую-то пьеску. Не стану приукрашивать, скажу прямо: играла я еще хуже, чем обычно. Когда я закончила, повисла невыносимая тишина.
Вам стоит взять еще несколько уроков.
Кузины соизволили не зубоскалить. Но Лидия села за инструмент сразу после меня и сыграла блистательно. Потом к ней присоединился Кеннет, и они сыграли в четыре руки. Я аплодировала им от всего сердца, уверенная по меньшей мере в одном: меня уже точно больше ни о чем не попросят.
По пути домой мама осыпала мадемуазель упреками. За что, ей платят, если ее ученица только и способна, что позорить семью перед людьми? Потом я слышала, как мадемуазель плакала у себя в спальне.
Вот увидите, она еще за себя отомстит. Когда-нибудь она устроит пожар.
Истории Табиты мне наскучили. Они не менялись. Всегда одни и те же декорации, те же персонажи. Но порой я подмечала некоторые противоречия. Старый нотариус сначала женился на младшей дочери трактирщика, Эмили Макдафф, а потом соблазнил ее и бросил.
Будь он трижды проклят! Дьявол его подери!
Да будет так.
Я прекрасно проводила время в Дингли-Белл и окрестностях. Местные жители утверждали, что лето выдалось на редкость теплое. Однажды вечером я подобрала ежика-сироту, который заменил мне Джека. Он оказался ежихой; я нарекла ее Милдред и выкармливала из пипетки. Я старалась быть хорошим лекарем, но, увы, не смогла спасти Дентию, которой кузина Энн сломала позвоночник. Дентия умерла парализованной.
В середине сентября мы простились с холмами графства Кент и обитателями поместья Бертрам.
Увидимся зимой в Лондоне.
Лидии предстояло вскоре выйти в свет, а Филипу — обследоваться у знаменитого медика с Харлей-стрит. Как-то раз я невольно подслушала, как мои юные родственники обо мне злословят. Я сидела в малой гостиной, а они стояли на балконе и полагали, что их никто не слышит. Я насторожилась, когда Лидия произнесла мое имя.
Вот кому непременно нужно к врачу, так это Черити Тиддлер.
А что с ней? Она заболела?
Она безумная. Декламирует Шекспира шайке зверья!
Не знаю, откуда она получила эти сведения, но вынуждена признать: это была предельно точно изложенная суть моей жизни.
7
Мне не так и не удалось заинтересовать Питера поэзией Шекспира. Когда я читала сонеты, с первых же строк он осторожными прыжками удалялся на безопасное расстояние и прятался под шкаф. Если бы мог, он с удовольствием заткнул бы уши. Кук — утка, из которой так и не приготовили паштет, — вел себя иначе: он пытался меня перекрякать. Едва я приступала к декламации, он начинал крякать что было сил. В результате получалось вот что: «Когда твое чело кря-кря избороздят глубокими следами кря-кря сорок зим, кто будет помнить царственный наряд, гнушаясь жалким рубищем твоим кря-кря-кря…» Мадемуазель хохотала до слез, так что на ее бледных щеках проступал румянец. В последнее время, по непонятным мне причинам, без явных признаков болезни она желтела и сохла, как оставленный без полива цветок. Ее тревожили обитатели моего зверинца, обреченные на холостяцкую жизнь. Милдред, бедняжка, так одинока, а у Питера нет невесты!
Милдред просто застенчивая, а Питер занят только собой. Они и так счастливы. Как и я.
О, Черри…
Мадемуазель была несчастна. К ее надуманным тревогам прибавлялись реальные. Табита ее ненавидела. Однажды она насыпала ей булавок в овсяную кашу, и мадемуазель чуть не проглотила одну из них. Я, как могла, защищала няню, пытаясь объяснить все ее рассеянностью. Однако с тех пор мадемуазель не доверяла Табите и сама спускалась за едой на кухню. И, думаю, правильно делала.
Последующие события внесли некоторое разнообразие в наш быт. Маме пришло в голову показать приглашенным леди Бертрам и лорду Филипу три моих акварели, которые папа вставил в рамки. Думаю, она хотела таким образом взять реванш за мое музыкальное выступление. Крестная восхитилась ловцами креветок и посетовала, что ее девочки такими талантами не обладают. Точнее, на Лидию, порхающую с бала на спектакль, надежд уже не было никаких. А вот из Энн еще вполне могла получиться приличная акварелистка. И наши родители заключили сделку: мадемуазель будет заниматься с Энн рисованием, а за это герр Шмаль, наставник кузена Филипа, будет давать мне уроки немецкого. Таким образом мы обе с кузиной Энн приблизимся к совершенству.
Новость меня раздосадовала. Французский я учила лишь для того, чтобы порадовать мадемуазель. Радовать герра Шмаля, занудного старика, каким он мне запомнился (я как-то видела его у Бертрамов), у меня не было ни малейшего желания.
В Лондоне Бертрамы жили напротив Риджентс-парка в белоснежном особняке, коринфскими колоннами напоминавшем древнегреческий храм. Энн встретила нас в классной комнате и оказала нам прием гораздо лучший, чем я могла ожидать. Она считала Лидию «предательницей» и от души насмехалась над ее услужливыми кавалерами.
Никто из них не стоит и мизинца Кеннета Эшли!
Вы не против начать наш урок?
В эту секунду в комнату вошли Филип с наставником. Только я обрадовалась возможности продемонстрировать кузине свой талант, как настало время, начинать урок немецкого. Филип пришел мне на помощь.
Мадемуазель Легро, вы позволите нам тоже послушать?
Так как это «нам», по всей видимости, включало и его наставника, я было решила, что спасена. Все расселись по местам, и мадемуазель слегка дрожащим голосом объявила тему урока — красивое слово «натюрморт». Герр Шмаль быстро где-то раздобыл корзину с фруктами.
Я в полном вашем распоряжении, мисс Тиддлер.
Пришлось уйти с ним в другой конец комнаты, чтобы учиться говорить (на этот раз по-немецки), что меня зовут так, как меня зовут, и что мне столько лет, сколько мне лет. Заметив, как мои глаза слезятся от тщетных попыток подавить зевоту, герр Шмаль сменил тактику и принялся читать на английском и немецком стихотворение Гете «Ученик чародея». Помнится, речь там шла вот о чем: однажды юный подмастерье чародея подслушивает, как учитель при помощи заклинаний управляет метлой. Когда чародей уходит из дома, ученик произносит магические слова и посылает метлу на речку за водой. Метла возвращается с ведром воды и выливает ее на пол, чтобы вымыть весь дом. И так метла льет и льет воду, ведро за ведром. Герр Шмаль играл попеременно роли то подмастерья, то метлы, и, по мере того как вылитых ведер становилось все больше, а заклинание по-прежнему не находилось, история становилась все смешнее и смешнее.
Скоро —
Тут герр Шмаль, вращая выпученными глазами, без всякого стеснения разразился немецкими ругательствами. Энн фыркнула от смеха, и я в конце концов тоже начала громко смеяться, хотя и отождествляла себя с незадачливым подмастерьем волшебника. К счастью, вскоре чародей вернулся домой и, насмехаясь над учеником, предотвратил надвигающуюся катастрофу.
Чтобы постичь великие тайны науки, не подвергаясь опасности, требуется время.
Мы с мадемуазель взглянули друг на друга, очарованные как рассказом, так и рассказчиком. Мой урок окончился; герр Шмаль неловко поклонился мадемуазель, спрашивая разрешения посмотреть акварели. Филип тоже рисовал. Его груши смахивали на яблоки, виноград — на агаты, а айва — неизвестно на что. А кузина налила на бумагу столько воды, что ее корзинка с фруктами плавала в центре листа. По дороге домой мы с мадемуазель увлеченно беседовали.
Герр Шмаль, судя по всему, очень образован. Но какие грустные у него глаза, вы не находите?
К концу следующего урока я поняла, что герр Шмаль вовсе не так стар — не старше сорока, хотя седина как будто прибавляла ему лет. Если присмотреться, черты и цвет лица у него были как у молодого человека. Возможно, кто-то счел бы его уродливым: глаза навыкате, тонкие губы, довольно мясистый нос, — а кто-то смешным: он нелепо гримасничал, пытаясь объясниться. Но все эти мелочи не имели значения, ведь с ним было интересно! Поэтому во время наших занятий мадемуазель часто отвлекалась. Так, когда герр Шмаль в лицах изображал нам, как австрийский деспот вынуждал Вильгельма Телля стрелять из лука в яблоко, которое стояло на голове его собственного сына, мадемуазель, забыв про все, отпила из стакана, в котором мы полоскали кисточки. Стоит отметить, что в тот день герр Шмаль превзошел самого себя, перевоплощаясь в несчастное дитя.
Не преклоняйте колени перед тираном, дедушка. Просто скажите, куда мне встать. Я не боюсь! Мой отец сбивает птицу на лету и уж тем более не промахнется сейчас, когда от него зависит жизнь его сына.
Вильгельм Телль, у которого было два сына, сумел спасти обоих. Вскоре —
Той зимой я с каждым днем все лучше понимала немецкий и все хуже — мадемуазель. Например, когда я читала по памяти Шекспира, а Кук вдруг начинал крякать, она хватала его под мышку и зажимала клюв большим и указательным пальцами. А потом декламировала вместе со мной: «Когда твое чело избороздят глубокими следами сорок зим…»
Кстати, герру Шмалю всего тридцать девять лет.
???
А мне двадцать пять. Не такая уж большая разница.
???
Как только герр Шмаль объявил, что ему нравятся натюрморты, мадемуазель перестала рисовать вообще что-либо, кроме кувшинов и луковиц. В конце концов я обнаружила среди рисунков листок бумаги, на котором ее рукой было выведено: «Ульрих, Ульрих, Ульрих…» Нужно ли уточнять, что герра Шмаля звали Ульрих? До этого мысль о том, что в него можно влюбиться, не приходила мне в голову.
Вскоре мама решила покончить с взаимовыгодным обменом уроками (немецкого и акварели). Поводом послужили зима и мое слабое здоровье. На самом же деле она опасалась, что я пойду по стопам Лидии.
Бегать по балам в шестнадцать лет! Это неприлично.
Так поездки к Бертрамам прекратились, и мадемуазель, которая за последние несколько недель успела расцвести, снова зачахла. Я и сама огорчилась, но постаралась утешить мадемуазель тем, что летом мы наверняка увидимся с Филипом и Энн. И мое внимание переключилось на другое.
В нескольких минутах ходьбы от нашего дома не так давно открылся Музей естествознания, — где я проводила послеобеденные часы, склонившись над стеклянными витринами, срисовывая жуков и бабочек в свой альбом. В музее царила торжественность: элегантно одетые пары чинно прогуливались по залам, разговаривая вполголоса, а смотрители были столь вышколены, что нарушить тишину в их присутствии казалось кощунством. Мадемуазель, не разделявшая моей страсти к энтомологии, откровенно скучала. Налюбовавшись на разнообразие форм и цветов бабочек всего мира, я загорелась идеей собрать собственную коллекцию. К моему великому удовольствию, «Книга новых чудес» предусмотрела и это.
«Как охотиться на бабочек? Возьмите сачок зеленого цвета. В погожий полдень найдите заросшую цветами поляну или тропинку и наблюдайте: вот бордовый павлиний глаз, вот черно-белая пестроглазка галатея, а вот лазурная голубянка икар!»
Далее следовали технические подробности. «Если вы намереваетесь коллекционировать бабочек, следует усыплять их так, чтобы не помять крылышки. Для этого подойдут банка или масленка (главное, чтобы емкость плотно закрывалась). Попросите у взрослых немного морилки».
На протяжении всей операции мадемуазель пряталась за дверью.
Уже всё?
Н-н-нет… Не совсем.
Мои усилия были вознаграждены: у меня появился ящичек со стеклянной крышкой, в котором красовалась дюжина бабочек разной степени помятости с соответствующими ярлычками: «Белянка капустная», «Пяденица крыжовниковая».
Когда мне требовался отдых от трудов, мы с мадемуазель шли в музей, в зал тератологии, где можно было полюбоваться на плавающих в формалине человеческих эмбрионов — сиамских близнецов со сросшимися грудными клетками — или на скелет двуглавой змеи с табличкой, пояснявшей, что при жизни головы ссорились между собой из-за добычи. Я как раз переписывала эту познавательную надпись себе в дневник, когда мадемуазель потянула меня за рукав и прошептала: «Герр Шмаль…»
Наставник Бертрамов стоял у витрины в другом углу огромного зала и, очевидно, был погружен в созерцание очаровательного поросенка-циклопа, поставившего лапку на край стеклянного сосуда, будто намереваясь из него выбраться. При виде нас герр Шмаль изумился больше, чем если бы ему показали барана с пятью ногами. Наши бурные приветствия — заставили смотрителя сурово насупить брови и двинуться в нашем направлении.
Идемте же, мои дорогие друзья, пройдемте в сад! Вы не торопитесь? Мисс Тиддлер, вы, наверное, уже позабыли всё, чему я вас учил?
Герр Шмаль был искренне рад нас видеть. Он предложил нам сразу две руки — одну мадемуазель, другую мне, — и мы пошли, болтая на смеси английского, французского и немецкого.
Знаете, как говорит наш поэт Рихтер? «Морская империя принадлежит англичанам, земная — французам, а эфирная — немцам». Вот почему мы с вами живем в согласии. Мы просто не мешаем друг другу!
Мы договорились снова встретиться в зале тератологии в следующий вторник, поскольку герр Шмаль не успел осмотреть двуглавую змею.
Во вторник мадемуазель взяла с собой папку с рисунками. Она призналась, что это подарок для герра Шмаля: ведь он так любит натюрморты. Заливаясь краской, она вручила свой дар.
Как же, дорогая мадемуазель Легро… как мне выразить всю мою признательность… и восхищение? Они просто роскошны, эти луковицы… Так точно передать их розоватый оттенок… и прозрачность шелухи. Бесподобно!
Если бывают на свете луковицы, которые способны кого-то осчастливить, то это были именно они.
8
Первую неделю после нашего прибытия в Дингли-Белл лил дождь. Но вот солнце наконец выглянуло, и я поспешила открыть «Книгу новых чудес». Страница 72: «Как различать грибы? Возьмите с собой нож, корзинку и хорошее настроение и отправляйтесь в леса и луга. Там вас ждут сотни видов грибов! И всего три из них смертельно ядовиты».
К счастью, мама лежала у себя в спальне с сильным насморком, и я не стала ее беспокоить просьбами отпустить меня на прогулку. Конечно, я отправлялась не одна: со мной были мадемуазель и Кипер, папин черно-белый спаниель. С того лета 1884 года вечно путавшийся под ногами пес стал моим постоянным спутником. Так мама чувствовала себя спокойнее. Она была убеждена, что, если повозка перевернется и мы обе с мадемуазель расшибем себе головы о дуб, собака непременно поднимет тревогу. Хотя на самом деле если кому-то и требовалась помощь, то, как правило, самому Киперу. За одно лето он умудрился застрять в барсучьей норе, свалиться в реку и заболеть, нацеплять клещей на лугу и выколоть глаз, напоровшись на сучок. Тем не менее он меня обожал и радостно бросался топтать грибы, полагая, что очень мне этим помогает.
После недели успешной грибной охоты моя комната наполнилась запахом преющего подлеска. Собрав более тридцати разных видов, я смогла определить с помощью «Книги новых чудес» только несколько из них. Лисички и пестрые грибы-зонтики на фоне мха засияли на новой акварели. Меня удручали масштабы собственного невежества, и я поклялась по возвращении в город проводить все свободное время в микологическом зале музея. Впрочем, я и сейчас старалась не терять времени даром. Пока мадемуазель читала, сидя в двуколке, я выкапывала грибницу, чтобы изучить способ ее укоренения.
Мисс, вы что-то потеряли?
Кажется, Кеннет Эшли ходит на цыпочках? Я разозлилась, что меня снова застали врасплох на четвереньках. Мистер Эшли может подумать, что я все свободное время провожу в такой позе. Я поднялась и отряхнула юбку, но при виде его улыбки поняла, что вид у меня не слишком презентабельный.
Я увлекаюсь микологией.
Прекрасное занятие для молодой девушки.
Я решила не обращать внимания на это замечание и, напустив на себя умный вид, показала только что выкопанный гриб.
Тут целое семейство таких грибов с красноватой круглой шляпкой. Не знаю, как они называются.
Вот этого зовут Болван. Болван Смит.
Он скорее лиловый, чем красный.
Не будем уточнять, какого цвета было в тот момент мое собственное лицо. Кеннет Эшли небрежно ударил тросточкой по семейству грибов, обезглавив ни за что ни про что дюжину Болванов Смитов. Меня это ужасно рассердило, а Кипер, обнюхивавший все это время брюки мистера Эшли, залаял.
О, еще один любитель микологии? Доброго вам дня, мисс Тиддлер.
Я передернула плечами, хоть он этого и не увидел. Этот мальчишка, который корчит из себя денди, становится все несноснее.
Дома я показала грибы садовнику Нэду. Он внимательно осмотрел одного из Болванов.
Нет, мисс, не знаю, что за гриб. Но вот этот, в китайской шляпке, — совсем поганый. Коли жить надоело, сварите из него супчик.
Я уважительно рассмотрела ядовитый гриб и потом полдня срисовывала его и разглядывала в микроскоп. А закончив, отнесла в сад и закопала поглубже, чтобы Табита не пустила его на бульон для мадемуазель. Хотя волновалась я зря: Табита больше не говорила, что моя гувернантка — замаскированная мисс Финч. Скорее наоборот, теперь Табита притворялась, что она сама — мисс Финч, и даже пыталась учить меня итальянскому.
Мини зовути Черити. Повторити за мини, мисс Тиддлир.
Поначалу, чтобы ее не огорчать, я даже согласилась «повторити» несколько фраз из ее выдуманного итальянского. Но мне это быстро надоело.
Полно, Табита, вы же не знаете ни слова по-итальянски.
Она возмущенно ответила, что понятия не имеет, кто такая «Табита», и ушла, хлопнув дверью. Когда она вскоре вернулась, оказалось, что она вовсе не помнит нашего давешнего разговора. Мадемуазель называла это «приступами». Во время одного такого приступа Табита засунула под платье подушку и объявила, что она — Эмили Макдафф, дочь хозяина трактира «У Красного Колпака». Затем села с отрешенным видом, держа руку на животе, то есть на подушке. Спустя несколько минут она встала и ушла, заявив перед уходом, что идет «избавиться от него».
Когда Табита вернулась, подушки уже не было. Мадемуазель этот приступ привел в ужас. На меня же он произвел не большее впечатление, чем моменты оцепенения у ежихи Милдред или вспышки гнева у Клювохлопа.
Мисс Черити, как можно сравнивать Табиту с животными!
А какая между ними разница?
Как бы там ни было, я настояла на том, чтобы мадемуазель не беспокоила родителей приступами Табиты.
Поделиться книгой: