Помоги проекту - поделись книгой:
– Да, голубушка, когда ты с Богом, когда страшишься жить не по Его заповедям и идти против Его воли – все в жизни становится на свои места: все выходит хорошо и ладно, – отозвалась монахиня. – А вот и пасочка наша дозрела. Сухофрукты засыплем, и можно в формы переливать да под гнет ставить в погреб.
«Господи, Ты есть? Ты существуешь?
Ты видишь меня сейчас? Слышишь ли Ты меня?»
Ольга стояла в Покровском храме Марфо-Мариинской обители, подняв голову к сводам. Шла литургия Василия Великого. Но девушка не следила за ходом службы. Она смотрела на росписи в храме и видела перед собой Христа, благословляющего детей, Христа, восходящего на осляти в Иерусалим, Христа, разговаривающего с Марфой и Марией. Росписи были совсем иные, нежели она привыкла видеть в храмах. Прозрачные, сиренево-бирюзовые, они словно пели о весне и Пасхе, которые вот-вот должны были наступить. А главное, Христос на этих росписях казался таким близким и родным.
Уста девушки невольно шептали: «Господи! Когда-то я считала, что Ты рядом со мною и Ты будешь рядом всегда. Тогда я была маленькой девочкой, и Ты для меня был живой. Я разговаривала с Тобой каждый день, делилась с Тобой своими радостями и печалями. Но потом я выросла и потеряла Тебя. Если честно, я даже стала полагать, Тебя и нет вовсе.
Здесь же, в этой обители, я вижу людей, в лицах которых – свет. Я смотрю на эти лица, и мне кажется, я вижу в них Тебя. Так, значит, Ты существуешь?»
В храме было много народа – помимо сестер пришли из лазарета ходячие больные, воспитатели привели девочек из приюта – они стояли с левой стороны рядком в белых платочках и фартучках, с серьезными сосредоточенными личиками. Были на службе и миряне, близкие к Елизавете Феодоровне.
«А если Ты есть, что мне делать? Как мне снова найти Тебя?» – взывала Ольга.
Хор запел тихо и нежно: «Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими…».
Вереница причастников, сложив руки на груди, ожидали у царских врат Чаши Христовой. Сегодня вспоминали Тайную Вечерю.
Лёля отошла в уголок. Там, на аналое, лежала небольшая иконочка. «Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Аз успокою вас…» – прочитала Лёля слова открытого Евангелия на иконе у Спасителя.
«Как давно я не говела… – подумала Лёля. – Надо приобщиться этим постом, – промелькнуло у нее в голове. – Обязательно приобщиться в Великую Субботу или в Светлое Воскресение Христово».
От этой мысли на сердце у девушки вдруг стало мирно и хорошо. Кажется, это и был ответ Бога: Он назначил ей встречу.
«Я приду к Тебе, Господи. Я скоро приду…» – пообещала Ольга, целуя прохладное стекло иконы.
– Ольга Михайловна… – обратилась к ней молоденькая сестра после трапезы. – Вы не могли бы помочь подготовить подарки для детского приюта?
Лёля отыскала глазами Тоню, та заговорщицки подмигнула и издали перекрестила кузину.
– С радостью, – отозвалась Лёля.
Молоденькая сестра кивнула:
– Следуйте за мной в рукодельную.
Рукодельная располагалась в сестринском корпусе. Эта комната отличалась особой обстановкой. Стены здесь были оклеены бежевыми обоями, в тон подобраны ситцевые занавески в полоску и даже шерстяной ковер на полу оказался светлым. На широких подоконниках в глиняных горшочках красовались комнатные цветы. Посредине рукодельной под лампой в бумажном абажуре стоял длинный стол орехового цвета.
– Меня зовут Анна, – представилась сестра. – Все в обители называют меня просто – Анечка. Я здесь одна из самых младших, – улыбнулась Анна.
Анна была худенькая, словно прозрачная, с голубыми чистыми глазами и каштановой косой, кончик которой выглядывал из-под апостольника.
Она подошла к столу, на котором лежали сейчас несколько коробок, моток с белой лентой и стопка открыток с золотым вензелем.
– Наша работа не займет много времени, до вечерней службы мы успеем. Надо только аккуратно сложить игрушки и конфеты в подарочные мешочки и подвязать мешочек ленточкой, а на ленточку прикрепить открытку с вензелем великой княгини.
Когда они принялись за работу, Ольга спросила:
– Эти подарки девочкам-сиротам, живущим в обители?
– Нет, что вы! – покачала головой Анечка. – У нас живет только восемнадцать девочек. А здесь подарков намного больше. Матушка окормляет несколько приютов в Москве и за городом. На Светлой седмице она объезжает их и сама поздравляет девочек. Я ведь сама приютская… Здесь выросла, при обители, – призналась Анечка после небольшой паузы. – Я знаю, как это радостно – получить подарок из рук великой княгини… Это счастье потом будешь весь год вспоминать, а то и всю жизнь!
– Вы сирота, Анечка? – осторожно спросила Ольга.
– Да, – ответила девушка. – У меня не было своей семьи, пока я не очутилась в этой обители… А здесь я, право, живу как в раю.
– Анна, скажите, – Ольга запнулась, но продолжила свой вопрос: – Все девочки из приюта потом становятся сестрами?
– Вовсе нет! – оживилась Анечка. – Большинство уходят в мир, создают свои семьи. Елизавета Феодоровна устраивает жизнь каждой, насколько это в ее силах. Она старается дать нам образование и какую-то профессию. Кто-то обучен фармацевтике при аптеке, кто-то помогает в лазарете как медсестра, девочек по желанию учат кройке и шитью, иностранным языкам, художеству.
– Но вы остались здесь?
– Да, я осталась! Честно, я не мыслю себя без нашей обители. Я помогаю Матушке в ее заботах о разных приютах. – Анна поправила апостольник. – Сейчас вам случай расскажу, курьезный! Эта история как анекдот ходила по Москве некоторое время. А я сама была ему свидетельницей. Произошло это в одном приюте для девочек. Елизавета Феодоровна намеревалась нанести им визит в первый раз. Как нам потом пояснили, классная дама предупредила воспитанниц: «К нам сейчас приедет великая княгиня. Как только она войдет, вы все поклонитесь и хором скажите: “Здравствуйте!” и целуйте ручки!» И вот Елизавета Феодоровна заходит в класс, а все девочки кланяются и кричат: «Здравствуйте и целуйте ручки!», а сами свои ручки ей протягивают. Классная дама вся побелела от волнения, а наша Матушка спокойно прошла и всем детишкам ручки перецеловала.
– Какой конфуз! – засмеялась Ольга.
– Да, Ольга Михайловна! Чего только не бывает, когда с детишками общаешься! Они воистину Божий народ.
– Анечка, – неожиданно для себя попросила Ольга. – Мне думается, мы с вами почти ровесницы… Называйте меня, пожалуйста, Лёлей.
Девушка подняла голову и взглянула на Ольгу с добрым удивлением.
– Хорошо, Лёля! – наконец ответила она.
Ольга сидела у окна своей маленькой комнатки. Легкая усталость оказалась странно приятной для нее. Какое-то ощущалось внутреннее блаженство от осознания того, что весь день она, Лёля, была занята чем-то полезным и нужным.
До вечерней службы еще оставался целый час. Можно было бы прилечь и поспать, но сейчас Лёле не хотелось терять на сон свое драгоценное время. Она сидела, прижавшись лбом к стеклу, и смотрела на весенний сад.
«Как здесь все изящно и мило! – думала девушка. – В этом саду, в строении храма, в каждой комнатке обители видна заботливая рука великой княгини и ее отменный вкус!»
В дверь тихонько постучали. Тук-тук-тук. «Молитвами святых отец наших…» – послышался шепот, и в дверном проеме показалось родное личико с веснушками.
– Лёля, ты не спишь? – спросила Антонина, заходя в комнату.
– Тоня! – обрадовалась визиту Ольга.
– Как ты, сестрица? – Тоня села на высокий стул и посмотрела на кузину. – Как тебе наша Анечка?
– Анечка… – улыбнулась Лёля. – Такая славная девушка. Мы подружились!
– Да, мы все ее очень любим. Матушка привезла ее в обитель из глубинки лет семь назад. Она – круглая сирота.
– Да, она рассказала мне.
– Славно! – Тоня в нерешительности теребила края своего фартука. Казалось, она хотела что-то спросить у своей кузины, но медлила. – Лёля, – начала, наконец, она с немного смущенным выражением лица, – а ты на службу пойдешь? Будут читать двенадцать Евангелий…
– Пойду, пойду, не волнуйся! – отозвалась Лёля и взяла сестру за руку. – Знаешь, Тонечка, мне бы хотелось поговеть и причаститься на праздники.
– Уф! – облегченно вздохнула Антонина. – Как хорошо-то, сестрица!
– Ты считаешь? – Лёля подняла серьезные глаза к Тоне.
– Конечно!
– Но… я боюсь, тихо проговорила девушка. – Мне же нужно исповедоваться, а я так давно не открывала никому свою душу.
Тоня погладила руку сестры.
– Лёлечка! Ты не представляешь, как тебе повезло. Наш батюшка – самый лучший!
Ольга пожала плечами и снова взглянула в окно. Что такое значит самый лучший батюшка, когда ты ничего о нем не знаешь, а он будет знать о тебе все?!
– Лёля! – почувствовав состояние Ольги, Тоня подвинулась к сестре. – Я серьезно. Отец Митрофан замечательный исповедник, и как только ты подойдешь к нему, все страхи тут же улетучатся. Это он выглядит строгим, а на самом деле батюшка очень добрый! Поверь мне, я знаю это наверняка. Ведь сестры приходят к исповеди каждый месяц, а то и чаще. А уж за советом хоть каждый день ходи к нему – он никогда не прогонит, всегда время найдет и нужное слово скажет. Оленька, ты послушай, послушай меня. Отец Митрофан очень кроткий человек. Бывает, шалость какую натворю, мне совестно, аж жуть, а он выслушает и только проговорит: «Аз есмь первый из грешников!» И так у него это мягко и сокрушительно получается, что сама поневоле заплачешь, а потом и улыбнешься. Каждый человек ведь согрешает, а мы, христиане, только тем спасаемся, что как упали, так тут же подняться спешим. И хоть падаем, падаем, а все же стараемся идти. Так батюшка говорит. Он своим незлобивым характером и терпением и других кротости учит. Вот погляди, что скажу тебе еще. Как-то мы решили, что он чересчур мягок с нами, и сказали ему: «Батюшка отец Митрофан, вы уж построже к нам будьте, нам ведь исправляться надо!» А он брови свои сдвинул, руки в кулаки сжал, говорит: «Вот так?» Да при этих словах забавно кулаками затряс, что мы не удержались от смеха. «Нет, батюшка, так мы боимся вас!» «То-то же!» – засмеялся он с нами. Вот такой человек.
Лёля повернула к кузине раскрасневшееся лицо.
– Ты правду говоришь?
– Правду! Батюшка отец Митрофан – замечательный.
Лёля снова вздохнула.
– Все равно боязно.
– Я тебя понимаю, ma cherie, – уже серьезно сказала Антонина. – Всегда боязно перед исповедью, зато после всегда легко-легко!
– Ах, что же я! – спохватилась Тоня. – Мне же надо идти в храм, лампадки зажигать. Я сегодня церковница. Вот… – она достала из кармана своего фартука тетрадь в кожаном переплете. – Ты просила меня рассказать тебе о сестрах милосердия… В этом альбоме, я надеюсь, ты найдешь ответы на свои вопросы. Я тут записываю разные заметки о женском служении… Почитай! А пока – до встречи в храме.
Тоня выпорхнула из комнаты, оставив Лёлю с любопытством разглядывать кожаный альбом.
Вечерняя служба в Великий Четверг особенно длинна и торжественна. Вспоминали Страсти Господни. При мерцающем отблеске свечей Лик пригвожденного Спасителя на распятии, стоящем в центре храма, поражал своей живостью и неотмирным спокойствием. Духовник обители, отец Митрофан, в черном облачении выглядел одновременно величественным и скорбным. Его голос звучал мягко и пронзительно. Казалось, он сам присутствует в местах предательства, избиения и казни Христа, и ему больно видеть мучения своего Бога.
Ольга держала в руках зажженную свечу, как и все собравшиеся в храме. Девушка смотрела на священника, на распятие, на бледные и прекрасные лица великой княгини и сестер. Она ни о чем не думала.
Слова Евангелия ложились в ее душу, как складывается воедино кем-то порванное письмо. Она с удивлением открывала для себя некую тайну. Тайну Смерти Бога. И девушке ничего иного не хотелось сейчас, как просто пережить этот момент. Не убежать от боли и страха, а пережить. Зачем? Чтобы вырасти.
Среди сестер, стоящих на клиросе, Ольга узнала Анечку. Та сосредоточенно слушала слова Священного Писания. В ее глазах стояли слезы.
После службы все сестры тихой процессией возвратились в сестринский корпус, неся в руках зажженные свечи.
Не хотелось даже есть.
У себя в комнате Лёля поставила свечу в медном подсвечнике на стол и, не отрывая глаз от огонька, прилегла калачиком на кровати и тут же заснула.
Утром Лёля нашла на столе догоревший огарок своей свечи, поднос, накрытый стеганым колпаком, и записку:
«Дорогая Лёля! Сегодня послушаний у тебя не будет. Посвяти этот день молитве и чтению.
Я принесла тебе чай и булку. Общая трапеза состоится после выноса Плащаницы.
Отец Митрофан ждет тебя вечером!
Твоя А.»
«Как это Тоня все успевает? – подумала Лёля. – Сейчас, наверное, еще и семи нет».
Ольге было немного досадно, что сестра не разбудила ее, но в то же время к досаде примешивалось чувство удовлетворения. Какая радость – она наконец-то была предоставлена сама себе!
Умывшись, переодевшись и испив ароматного чая с еще теплой булкой (уж не мать ли Пелагея ее испекла?), Лёля села на свое излюбленное место у окна и открыла Тонину тетрадь.
Посередине листа аккуратно был выведен восьмиконечный крест. Далее мелким слегка округлым почерком Антонины следовала запись:
«Работу милосердия с древних времен при помощи Духа Святого делала вся Церковь Христова всем своим составом и строем. Однако с древних же времен христианства на почве служения Богу, ближним и своему спасению стали выделяться люди, которые в пламенной решимости послужить только Христу и Его делу добровольно выделялись из среды прочих верных братий своих и, давши обет самоотверженного служения Богу, шли на борьбу со злом и страданиями в себе и других для приобретения блаженной вечности.
Эти люди исстари же делились на два вида, шли к Господу двумя путями: монашеским и диаконским, или диаконисским. Оба эти пути, в сущности, имеют один корень и выросли на одной почве.
Как монахиня, так и диакониса несомненно и нерушимо веровали в Бога во Святой Троице и Христа Богочеловека, Искупителя мира; имели непреклонную решимость самоотверженно работать во славу Бога, благо ближних и спасение для вечности душ своих, отказавшись для этого не только от суеты, но и от многого позволительного, как, например, брак, собственность… Почва их – это Церковь, общая мать, с ее духовным неистощимым капиталом – библейско-евангельским учением, святоотеческими преданиями и Писаниями и всем ее чудным богослужебно-уставным строем.
Разница лишь в том, что монашество спасается и спасает более подвигом внутреннего преображения человека посредством усиленного молитвенного, самоуглубленного и созерцательного труда. Оно этим подвигом так облагораживает человека, таким делает его чистым, что обновляет и других, которые, приходя к этой духовной сокровищнице, обильно черпают из нее необходимое себе руководство. Заслуги самоотверженной работы монашества над очищением и возвышением внутреннего человека огромны.
Диаконисы служили Богу, спасали ближних и свои души более деятельной любовью, трудом милосердия для бедных, падшего, темного и скорбного человека, но непременно ради Христа, во имя Его» (Отец Митрофан Сребрянский. Из пояснительного слова «Об открываемой в Москве Марфо-Мариинской обители милосердия»).
Лёля перевела дух. Про монахинь она, конечно, знала, но девушка впервые слышала про диаконис.
«Первые диаконисы» – гласил следующий подзаголовок, красиво выведенный каллиграфическим шрифтом.
«По примеру святых жен-мироносиц многие христианки первых веков посвятили свою жизнь служению Богу при Его храме. Они назывались диаконисами. Первое упоминание о диаконисах содержится в Послании к Римлянам. Представляю вам Фиву, сестру нашу, диаконису церкви Кенхрейской, – пишет своей пастве апостол Павел.
Диаконисы не вели службу, подобно диаконам. Их основным послушанием было помогать священнику приготовлять жен ко таинству Крещения, а также сопутствовать ему в совершении церковных таинств над женами, посещать больных, немощных жен, а также вдовиц и сирот, следить за порядком во время богослужения.
Апостольские постановления указывают, что диакониса “без диакона ничего пусть не делает и не говорит”, но при этом “никакая женщина да не приходит к диакону или епископу без диаконисы”.
Существовало два вида диаконис: диаконисы рукоположенные и диаконисы по одеянию.
Поделиться книгой: