Кроме того, делегация восточноберлинских рабочих обратилась к главному редактору американской радиостанции РИАС в Западном Берлине Эгону Бару с настоятельной просьбой проинформировать население ГДР о намечаемой общей забастовке. Бар наотрез отказался. Западные державы, в ситуации наметившейся после смерти Сталина «разрядки», боялись даже тени вмешательства в восстание.
Ранним утром 17 июня началось новое шествие демонстрантов, которое привело к первым столкновениям с Народной полицией. Демонстрации превратились в восстание по всей территории ГДР. 200 тысяч рабочих бастовали. Демонстранты на улицах говорили о том, что «коммунисты разделили Германию и превратили народ в рабов». Скандировали: «Долой партию! Долой Ульбрихта!» Восставшие штурмовали здания судов и тюрем, освобождали политических заключенных, жгли партийные помещения. Рабочие требовали не только повышения зарплаты и снижения норм выработки, но и свободы слова, свободных выборов по всей Германии, отмены внутринемецкой границы, вывода оккупационных войск, упразднения военизированной полиции, освобождения политзаключенных и военнопленных. Коммунистический режим рухнул. Советские военные по указанию из Москвы объявили военное положение. Около часа дня на улицы Восточного Берлина и других городов ГДР вышли первые советские танки. Советским войскам был отдан приказ огнем рассеять толпу. В Берлине, Магдебурге, Лейпциге и других городах сотни людей были убиты и ранены. 19–20 июня восстание прекратилось, забастовки пошли на спад. «Фашистская провокация не удалась» – таков был титульный заголовок коммунистической газеты «Нойес Дойчланд» от 18 июня, вышедшей всего лишь на одной странице.
Несмотря на неустойчивость своего положения на Западе, Русское Зарубежье не оставалось безучастным к таким событиям. Еще в 1951 г. в Берлине был основан русскими и немецкими антикоммунистами Свободный Союз русско-немецкой дружбы. Целью Союза было сближение и дружба немецкого и русского народов в борьбе против общего врага – коммунизма. Членами Союза, как с немецкой, так и с русской стороны, были люди, принадлежавшие к самым различным социальным слоям и профессиям.
В дни июньского восстания, когда на его подавление были двинуты танки, Союз обратился к советским солдатам и офицерам по радио и в листовках, призывая не стрелять в немецких трудящихся, а помогать им в борьбе с коммунистической тиранией. И этот призыв был услышан, он нашел отклик в сердцах русских людей, одетых в советскую форму. Немецкие демонстранты видели, что не все советские солдаты повинуются своим командирам и открывают огонь на поражение. Многие стреляли в воздух, другие отказывались применять оружие. Но они не знали в дни восстания, чего стоило солдатам это непослушание.
Через своих доверенных лиц Народно-Трудовой Союз выяснил, что в воскресенье 28 июня, рано утром, в летнем военном городке 73-го стрелкового полка, расположенного в районе местечка Бидеритц, были расстреляны 18 военнослужащих из сводной команды автоматчиков дивизии, в которую входил этот стрелковый полк. Расстрел производился в лесу на поляне, перед строем всей сводной команды автоматчиков, приведенной к месту расстрела безоружной. Расстреливали партиями по три человека, у края вырытой братской могилы. Производила расстрел специальная команда особой части. Установить, кем был подписан приказ о расстреле, и точное название особой части пока не удалось. В числе восемнадцати были расстреляны ефрейтор Александр Щербина, младший сержант Николай Тюляков и рядовой Василий Дятковский. Фамилии других расстрелянных установить не удалось. 23 советских военнослужащих были расстреляны особистами в Берлине. Имена этих советских солдат, отказавшихся открыть огонь по мирной демонстрации, пока неизвестны.
17 июня было провозглашено в Западной Германии днем памяти. В этот день вспоминали погибших, чтили их память, произносили речи, возлагали венки. В Западном Берлине на Потсдамском шоссе немцы установили памятный камень и тем русским воинам, которые отказались стрелять в немецких рабочих и заплатили за этот свой нравственный выбор жизнью…
Через два месяца после восстания Российский Комитет помощи русским беженцам в Берлине и берлинская редакция «Посева» организовали открытое собрание на тему «Революционная борьба против коммунизма». На собрании, под огромным полотнищем национального русского трехцветного флага, выступили председатель Российского Комитета помощи русским беженцам (в западном секторе Германии) Александр Трушнович; ушедший на Запад в апреле 1953 г. майор Советской армии Леонид Ронжин; главный редактор еженедельника «Посев» Евгений Романов и руководитель Института изучения СССР при НТС Роман Редлих. Собрание происходило в помещении Дома студентов Берлинского университета. В основном зале и в боковых крыльях здания, оборудованных громкоговорителями, присутствовало более полутора тысяч человек. В их числе было немало жителей Восточного Берлина и советской зоны оккупации.
Открывая собрание, Трушнович подчеркнул, что обещаниям коммунистов верить нельзя. Если в духовных основах какого-либо движения или партии заложены отрицательные ценности, воля к мировому господству, если человек служит только средством для достижения цели, если господствуют чувства ненависти и властолюбия, то никакого изменения основных принципов ожидать невозможно. Его слова о том, что народы должны сами решать свою судьбу в борьбе против коммунистического рабства, вызвали дружные аплодисменты присутствующих. На собрании присутствовало большое число представителей берлинской и западногерманской прессы.
Большие или меньшие собрания русских эмигрантов прошли также в Париже, Лондоне и Нью-Йорке. 15 июля в Мюнхене состоялся большой митинг, организованный Координационным Центром Антибольшевистской Борьбы (КЦАБ). Митинг, проходивший под председательством Г. И. Антонова (СБОНР), был открыт вступительным словом Александра Керенского (РНД). В. Д. Поремский (НТС) прочел большой доклад о последних событиях в СССР. Небывалая для русского Мюнхена аудитория в 600–700 человек проявила горячую симпатию и сочувствие к выступлениям ораторов.
Народное восстание в Восточной Германии, по словам советского дипломата Александрова-Агентова, «явилось настоящим шоком для руководства в Москве, ибо показало, сколь непрочной может оказаться социальная основа режимов в странах народной демократии». Официальная комиссия в составе В. Соколовского, В. Семенова и П. Юдина, назначенная для расследования событий, расценила восстание как заговор «фашистских и других организаций», руководимых американской разведкой. Вместе с тем, комиссия рекомендовала продолжать «новый курс» и устранить от власти Ульбрихта.
Но обстановка в Кремле после ареста Берии изменилась. В июле 1953 г. на пленуме ЦК КПСС Хрущёв обвинил Берию в намерении «отдать 18 миллионов немцев» под власть США и заявил, что это означало бы, что народные жертвы и победа над Германией встанут под вопрос. Молотов заявил, что «трезвомыслящий марксист» не может «верить в буржуазную, мирную Германию». «Новый курс» стал казаться слишком радикальным отходом от «социализма». Было решено руководство ГДР не менять, а, напротив, укрепить власть Ульбрихта подачками. В Москве прошли правительственные переговоры между СССР и ГДР. С января 1954 г. СССР прекратил взимание репараций, передал ГДР 33 крупных предприятия, и сократил платежи ГДР на содержание оккупационных советских войск на ее территории.
5.1.3. «Холодная весна» 1953 г. Восстания в лагерях
Неспокойно было и в России. Апрельские разоблачения незаконных приемов госбезопасности встретили горячий отклик среди населения. Стихийно возникло движение против произвола властей, не только госбезопасности, но и милиции, и любых чиновников. В редакции газет, в прокуратуру и в партийные органы посыпалось множество жалоб, а также прошений о пересмотре дел. Под таким натиском многие начальники пришли в растерянность, сделались вежливыми и доступными.
По амнистии, объявленной 27 марта 1953 г., из мест заключения было отпущено 1,2 млн заключенных, отбывавших сравнительно небольшие сроки – в том числе за грабежи и разбои. Этот элемент хлынул в города. Освобождение примерно 40 % всех заключенных не предотвратило забастовок и восстаний оставшихся.
Через два с лишним месяца после смерти Сталина, 26 мая 1953 г. вспыхнуло восстание в норильском Горлаге. Более тысячи прибывших сюда ранее из Караганды заключенных – украинцев и балтийцев – создали подпольную организацию, и, когда охрана убила одного из них, часть заключенных объявила забастовку. Вскоре охрана снова открыла стрельбу, ранив нескольких человек. Заключенные сломали забор штрафного барака, освободили сидевших там 24 человека и взяли в заложники одного из начальников. На работу отказались выходить все 16 тысяч заключенных. После неудачной попытки переговоров лагерь был оцеплен войсками, получившими приказ его очистить. Несколько сотен сопротивлявшихся было убито.
Про восстание в Восточной Германии из западных радиопередач узнали заключенные Речлага в воркутинском угольном бассейне и решили следовать примеру немецких рабочих. Опыт забастовок у них уже был в 1951 и 1952 гг. 30 июня заключенные шахты Капитальная распространяли листовки «Прекратить подачу угля», а на стене шахты появилась надпись: «Угля не будет, пока не будет амнистии». За Капитальной последовала шахта № 7 и другие. К 29 июля 1953 г. бастовало 15 тысяч заключенных. Управление лагерями взяли на себя организованные заключенными стачкомы. Подавление забастовки шло по примеру Норильска.
Летом 1953 г. последовали забастовки в Караганде и на Колыме. В апреле 1954 г. в Кенгире (Казахстан) вспыхнуло самое большое восстание, длившееся 42 дня. В нем участвовало 9 тысяч мужчин и 4 тысячи женщин. Они проломили стену между мужским и женским лагерем, разрушили штрафной изолятор, освободив оттуда 252 человека, захватили кухню, склады и мастерские, где изготовляли холодное оружие. Прибывшая из Москвы комиссия вела переговоры о пересмотре приговоров, смягчении режима, ограничении рабочего дня, снятии номеров с одежды, расследовании незаконных расстрелов. Когда выяснилось, что переговоры ведутся для отвода глаз, пока будут стянуты войска, забастовка стала всеобщей. Избранный ее возглавлять заключенный подполковник Капитон Иванович Кузнецов выдвинул лозунг «Да здравствует советская конституция». В неравном 4-часовом бою 26 июня 1954 г. восстание подавили 1,7 тыс. солдат с пятью танками. Затем каратели отправились в Джезказган, где 20 тысяч заключенных неделей ранее объявили забастовку солидарности. Но они не подготовились к сопротивлению и сдались. В том же 1954 г. произошли волнения заключенных в лагерях Ревда (Свердловская область), Карабаш, Тайшет, Решоты, Джезказган, Балхаш и на Сахалине. В 1955 г. была повторная забастовка на Воркуте.
Под напором восстаний ЦК КПСС 10 июля 1954 г. постановил существенно облегчить лагерный режим: ограничить рабочий день, разрешить переписку, дать возможность покупать товары в лагерных ларьках. Была создана система комиссий по пересмотру политических приговоров. Заключенных, чей срок близился к концу, стали отпускать и без пересмотра. В 1955 г. была объявлена амнистия лицам, осужденным за сотрудничество с немцами во время оккупации. В связи с дипломатическим признанием ФРГ и визитом канцлера Аденауэра в СССР освобождены были и все немецкие граждане, остававшиеся еще в советском плену или в заключении.
«Реабилитация» осужденных по политическим статьям и роспуск лагерей очень ускорились после XX съезда КПСС в феврале 1956 г. До конца года было «реабилитировано» 617 тыс. заключенных. ГУЛАГ как ведомство был упразднен, его предприятия – такие как Норильск, Воркута, Дальстрой – были переданы гражданским министерствам, оставшиеся заключенные, преимущественно уголовники, размещены по тюрьмам и колониям, перешедшим в ведение Министерства юстиции.
Возвращение политзаключенных стало большим событием в жизни страны и встречи их, как с родными, так и с теми, кто донёс на них, были порой драматическими.
В феврале 1957 г. было разрешено вернуться из ссылки депортированным в 1944–1945 гг. чеченцам, ингушам, балкарцам, карачаевцам и калмыкам. Многие, запретам вопреки, стали возвращаться самовольно еще в 1956 г., после того, как Хрущёв осудил депортации с трибуны XX съезда. Правительство лишь узаконило реальное положение дел. На немцев Поволжья, месхетинских турок и крымских татар это решение не распространялось, хотя режим спецпоселенцев был отменен и для них. Первые стали впоследствии выезжать в Германию, вторые вернулись в Крым при Горбачеве. Возвращение репрессированных на родину сопровождалось межэтническими столкновениями, как в 1958 г. в Грозном.
25 декабря 1958 г. Верховный Совет принял новые Основы уголовного законодательства, которые окончательно отменяли сталинские процессуальные нормы и понятия вроде «враг народа», требовали обязательного присутствия обвиняемого на процессе и его защиты знающим его дело адвокатом.
5.1.4. Реформа органов госбезопасности и создание КГБ. Борьба в коммунистическом руководстве СССР и возвышение Хрущёва
Арест Берии был первой и неожиданной для многих заявкой
В день смерти Сталина Хрущёв не получил никакого правительственного поста, однако был назначен главой похоронной комиссии и вошел в состав Секретариата ЦК КПСС. Берия и Маленков недооценили Хрущёва и неосторожно отдали в его руки партийно-кадровые рычаги. В годы войны Хрущёв получил «фронтовую закалку», в том числе участвуя в Сталинградской битве, и по характеру был готов пойти на смертельный риск. Связи с маршалом Жуковым, генералом Москаленко и другими военными помогли ему организовать арест Берии и нейтрализовать силы МГБ, в том числе кремлевскую охрану. Успех заговора придал Хрущёву уверенности, расковал его недюжинную инициативу. В июле на Пленуме ЦК он раскритиковал Маленкова за его близость с Берией и вынудил главу правительства присягнуть принципам «коллективного руководства». Следующий Пленум ЦК в сентябре 1953 г. утвердил Хрущёва
Историческая справка
Георгий Максимилианович Маленков родился 26 декабря 1901 в Оренбурге в дворянской семье. Маленковы – выходцы из Македонии. Дед Г. М. Маленкова был полковником Императорской армии, брат деда – контр-адмиралом. Отец служил «по железнодорожному департаменту». Мать – Анастасия Георгиевна Шемякина – дочь кузнеца. По официальным данным, Маленков ушел добровольцем на фронт, в 1920 г. вступил в РКП (б) и служил политработником эскадрона, полка, бригады. С мая 1920 г. женат на Валентине Алексеевне Голубцовой, сотруднике аппарата ЦК РКП (б). Политработник Политуправления Восточного и Туркестанского фронтов. По другим данным, он не воевал, а был писарем в политотделе и хорошо вел делопроизводство. После окончания Гражданской войны Маленков приехал в Москву и поступил в Высшее техническое училище. Будучи студентом, проявил активность в выявлении среди однокашников сторонников Троцкого. Оставил институт в 1924 г. ради получения освободившегося места технического секретаря Оргбюро ЦК РКП (б). В 1930 г. Л. М. Каганович выдвинул Маленкова на должность заведующего орготделом Московского комитета ВКП (б). В 1934 г. Сталин при перестройке аппарата ЦК ВКП (б) после XVII съезда назначил Маленкова зав. отделом руководящих парт. органов ЦК. Маленков стал близким другом Н. И. Ежова, под руководством которого активно участвовал в проверке партийных документов в 1936 г., что фактически явилось еще одной чисткой ВКП (б). Формально не входя ни в какие государственные органы, Маленков в репрессиях играл важную роль. По его инициативе, одобренной Сталиным и всем Политбюро, был начат Большой Террор 1937–1938 гг., особенно репрессии против верующих и Церкви. В 1937 г. вместе с Ежовым он выезжал в Белоруссию, где был учинен настоящий разгром партийной организации республики. Вместе с работниками НКВД Маленков выезжал для организации репрессий против партийного актива в Саратовскую, Тамбовскую и ряд других областей. С конца 1938 г. Маленков стал тесно сотрудничать с новым главой НКВД Берией. Было немало случаев, когда он лично присутствовал на допросах и пытках арестованных партийных руководителей. Именно таким путем Маленков вместе с Берией сфабриковали дело о контрреволюционной организации в Армении.
В 1939 г. Маленков был избран членом ЦК ВКП (б), членом Оргбюро ЦК, продолжая возглавлять Управление кадрами ЦК ВКП (б). В 1941 г. Маленков стал кандидатом в члены Политбюро. С началом советско-нацистской войны Маленков был в составе Государственного Комитета Обороны (ГКО) и выезжал на фронт: был в Ленинграде (авг. 1941), под Москвой (осень 1941), в Сталинграде (авг. 1942). В 1943 г. был удостоен звания Героя Социалистического Труда. Осенью 1944-го, выполняя директиву Сталина о постепенном вытеснении евреев с руководящих должностей в государственных и партийных органах, обосновал необходимость «повышения бдительности» к еврейским кадрам. В директивном письме («маленковский циркуляр»), подписанном Маленковым, были перечислены должности, на которые не нужно назначать евреев. После войны Маленков стал членом Политбюро. Он сыграл важную роль при создании «Ленинградского дела», лично руководя следствием и принимая участие в допросах, на которых применялись пытки. Маленков участвовал в создании «дела Еврейского антифашистского комитета». В 1950–1952 гг. Маленков стал вторым по значению человеком в Коммунистической партии. Ему было поручено руководство сельским хозяйством, вмешивался Маленков в дела промышленности, являлся одним из кураторов «идеологического фронта». После смерти Сталина Маленков занял пост Председателя Совета Министров СССР. Он отказался от поддержки Л. П. Берии и выступил против «политики культа личности». Летом 1953 г. Маленков предложил значительно снизить налоги с крестьян и аннулировать все прошлые колхозные долги, увеличить производство товаров потребления за счет уменьшения производства средств производства. Уже тогда в народе ходили слухи, что «Маленков не такой, как другие вожди, – он в Бога верит». Посол США Чарльз Болен находил Маленкова симпатичным: «он отличался от других советских лидеров тем, что не очень много пил». Однако в борьбе за власть Маленков проигрывает Хрущёву, и в 1955-м он освобожден от поста главы правительства, но оставался одним из руководителей страны до 1957 г. 29 июня 1957 г. Маленков был снят с работы, выведен из Президиума ЦК и из ЦК КПСС за принадлежность к «антипартийной группе». С 1957 г. директор ГЭС в Усть-Каменогорске, затем ТЭЦ в Экибастузе. После XXII съезда КПСС, в 1961 г. Маленкова исключили из КПСС. В 1968-м, после выхода на пенсию, Маленкову позволили вернуться в Москву. Он жил с женой на Фрунзенской набережной, отоваривался в спецмагазине для партийных функционеров и ездил электричкой на свою дачу в Кратово. Там его видели в деревенской церкви. Встречали чету Маленковых и в Елоховском соборе. И Маленков, и его жена постепенно стали глубоко верующими православными людьми. По воспоминаниям священнослужителей церкви Рождества Иоанна Крестителя на Пресне, Маленков в последние годы жизни всю церковную службу простаивал на коленях, не сдерживая рыданий. Маленков скончался 14 января 1988 г., был отпет по православному обряду и погребен без каких-либо государственных почестей на Кунцевском кладбище Москвы. Его предсмертным желанием было, чтобы о его смерти нигде не сообщалось.
На одном из первых мест в повестке кремлевского руководство была реформа органов госбезопасности. Главной целью ее было обезопасить партийных олигархов и исключить возможность возвращения к массовому террору. МГБ был вновь разделен на два ведомства. Все функции охраны внутреннего порядка, милиция и ГУЛАГ отошли в Министерство внутренних дел (МВД). 8 февраля 1954 г. Президиум ЦК принял постановление об образовании Комитета государственной безопасности при Совете Министров СССР (КГБ). В ведении этой организации оказались все функции разведки и контрразведки, включая агентурную работу за границей, охрану партийных и государственных органов и высших советских руководителей. С 1957 г. в ведение КГБ перешли из МВД пограничные войска.
МВД и КГБ уже не были двумя карательными монстрами, конкурирующими между собой, чья грызня и взаимная слежка обеспечивала личную безопасность их хозяину – Сталину. Были упразднены «особые совещания» с их беззаконными приговорами, арестами и пытками. Сокращалась штатная численность оперативных управлений, отделов и отделений госбезопасности. Отделения МГБ (теперь КГБ) были упразднены в большинстве административных районов страны, за исключением Прибалтики, Западной Украины и военно-промышленных объектов. Штатный аппарат КГБ и МВД сократился на 20 %, или на 26 тысяч человек.
Из рядов КГБ было уволено около тысячи ветеранов террора. В 1954 г. были расстреляны Абакумов и Рюмин, а в 1956 г. были расстреляны следователь-садист Б. Родос и бериевский ставленник в Азербайджане М. Багиров, который, кстати, в последнем слове сказал, что он расстрелял действительно много людей в Азербайджане, «но не больше, чем Хрущёв на Украине». Организаторы политических покушений, включая убийство Троцкого (П. Судоплатов и Н. Эйтингон) оказались за решеткой. Была закрыта лаборатория, изготавливавшая специальные яды для террористических акций. Многих чекистов переводили с понижением жалованья в милицию или отправляли на пенсию без льгот. Первоначально кремлевское руководство «укрепляло» КГБ проверенными партийными кадрами, избегая набора туда молодых (свежа была память о том, как с помощью молодых чекистов Сталин уничтожал кадры старой партийной гвардии). Постепенно, однако, в КГБ была призвана по линии комсомола молодежь с высшим юридическим или инженерным образованием. Вместо костоломов и убийц 1930–1940-х гг. на Лубянке появились предупредительные и образованные бюрократы.
КГБ, как уже упоминалось, не мог следить за членами ЦК и арестовывать их без санкции ЦК. Он даже не имел права вызывать для «профилактической беседы» членов семей номенклатурных работников без согласия последних. Заработная плата и льготы местных начальников КГБ и МВД были урезаны, они были подчинены первым секретарям областных, районных и городских комитетов компартии. Партийная элита могла чувствовать себя в безопасности. Кроме того, началось радикальное сокращение агентуры, как платных, так и добровольных, завербованных из населения доносчиков-сексотов (секретных сотрудников), сыщиков-«филеров». Наконец, КГБ уже не мог без суда и следствия пытать, уничтожать и запрятывать в тюрьмы. Арестованных чекисты должны были передавать в органы суда, где осуществлялись, по крайней мере формально, процедуры «социалистической законности», действовала адвокатура.
Вместе с тем КГБ остался гигантской организацией с разветвленной структурой и с агентурой, которая продолжала пронизывать все поры советского общества. Его подчиненность Совету Министров была фикцией. На деле руководство КГБ назначалось Первым секретарем и докладывало по наиболее серьезным вопросам лично ему. Остался засекреченным бюджет «органов» (так, без дальнейших разъяснений, с 1920-х гг. именовали в народе ОГПУ – НКВД и при этом едко шутили – если есть члены [партии], то должны быть и органы). Не был соблюден и принцип четкого разделения между органами внешней и внутренней безопасности, принятый в демократических странах. КГБ по-прежнему оставался «карающим мечом» советского режима, и его деятельность не имела четких конституционных ограничений. Представители КГБ по-прежнему сидели в «первых отделах» предприятий и учреждений, в аппаратах всех «творческих союзов», в академических и учебных институтах. По сути, советское общество оставалось пронизанным структурами тайной полиции, как больной организм – метастазами.
Историческая справка
Личности первых начальников КГБ и МВД красноречиво говорят о сталинском наследии в «органах». Иван Серов и Сергей Круглов оба были крупными чинами НКВД. Серов в 1940 г. руководил кровавыми депортациями из Западной Украины после ее аннексии Советским Союзом. В 1944 г. участвовал в выселении чеченцев, ингушей, калмыков, крымских татар. В начале 1945 г. он был направлен в Польшу, где руководил арестами командиров польской Армии Крайовой. В 1945–1946 гг. был руководителем НКВД в Германии. Круглов «отличился» во время выселения чеченцев и ингушей, убивая больных, стариков и женщин с детьми. В январе 1946 г. он заменил Берию во главе МВД и руководил ГУЛАГом. Серов и Круглов избегли участи Берии только потому, что вовремя переметнулись на сторону заговорщиков.
Иван Серов был старым знакомым Хрущёва. В роли Председателя КГБ он немало потрудился, помогая его возвышению. Именно люди Серова «навели порядок» в архивах, уничтожив там сведения о причастности Хрущёва к преступлениям сталинского времени. Там же они подобрали компромат на других членов Президиума ЦК, прежде всего на главу правительства – Маленкова.
Борьба за власть в Кремле, как определил ее когда-то Черчилль, напоминала «схватку бульдогов под ковром». Нельзя было понять, что происходит, пока из-под ковра не вылетят кости очередной жертвы. В подковерной борьбе второй половины 1953–1954 гг. Хрущёв и Молотов держались вместе против Маленкова, которому вменяли в вину «близость к Берии» и ошибки во внутренней и внешней политике. О каких ошибках шла речь? 8 августа 1953 г. Маленков выступил перед Верховным Советом СССР с программной речью, где объявил о крупном сокращении налогов на крестьянство и повышении производства потребительских товаров и предоставления новых услуг. Он также заявил, причем преждевременно, что в СССР создана и испытана водородная бомба. Хрущёв расценил речь Маленкова как демагогию, желание заработать авторитет в народе за счет других членов руководства. Особенно его разъярило вторжение Маленкова в область сельского хозяйства, которую Хрущёв считал своим безраздельным владением. Но в глазах вымирающего русского крестьянства Маленков надолго остался самым популярным из советских лидеров.
Еще одной ошибкой, вменяемой Маленкову, стало то, что в феврале 1954 г. он заявил в речи перед «избирателями» в Верховный Совет, что будущая война между ядерными державами может привести к «гибели цивилизации». Физик по образованию, Маленков был под впечатлением проходивших тогда американских ядерных испытаний в Тихом океане. В это же время И. В. Курчатов и ряд советских физиков-ядерщиков направили Маленкову, Молотову и Хрущёву записку, в которой предупреждали о том, что ядерная война может привести к уничтожению жизни на Земле. Молотов, однако, обвинил Маленкова в заигрывании с пацифизмом и в «демобилизации прогрессивных сил» в борьбе с Западом. Признать угрозу ядерной войны для
Тогда некоторые в России уже начали об этом задумываться. Чемпион мира по шахматам Михаил Ботвинник направил письмо в ЦК КПСС, в котором спрашивал, как быть с тезисом о неизбежной связи насильственной «социалистической революции» с «Третьей мировой войной». Он предлагал «материально заинтересовать» подавляющее большинство западных собственников в социалистических преобразованиях, чтобы добиться мирного перехода к социализму. Молотов и Хрущёв выступили против ревизии идеологии. Под их давлением Маленков капитулировал, заявив, что если произойдет мировая война, то она приведет лишь к «гибели империализма».
Хрущёв и большинство членов Президиума ЦК КПСС не могли простить Маленкову, что весной 1953 г. он, вместе с Берией, пытался править через их голову. Стали известны документы о причастности Маленкова и Берии к «Ленинградскому делу», о роли Маленкова в создании специальной тюрьмы для высшей партийной номенклатуры. К тому же, Хрущёв и Молотов считали, что Маленков слаб и «политически незрел» для того, чтобы вести переговоры с западными державами в качестве главы правительства. Маленков сдался без борьбы. 22 января 1955 г. на заседании Президиума ЦК КПСС его сняли с поста главы правительства. Это решение было формально утверждено в феврале на пленуме ЦК и сессии Верховного Совета СССР.
Частушку про Берию в народе тут же переделали не без смысла: «Как товарищ Берия / не оправдал доверия, / так товарищ Маленков / получил под зад пинков».
Новым Председателем Совета Министров стал Н. А. Булганин, до этого министр обороны. Этот человек, несмотря на свою благообразную внешность дореволюционного рантье, был куда менее образованным и инициативным, чем Маленков. Даже подозрительный Сталин доверил ему армию после войны.
Новым министром обороны стал Г. К. Жуков. Булганин и Жуков были креатурами Хрущёва. Кроме того, Хрущёв встал во главе Совета Обороны, нового органа, укрепившего его прямой контроль над военными. Имея под своей властью Секретариат, КГБ и армию, не имея конкуренции со стороны безвольного главы правительства, Хрущёв с 1955 г. стал первым лицом в коммунистическом руководстве СССР.
5.1.5. Изменение стратегии коммунистического режима с неизбежной войны на мирное сосуществование. Нейтрализация Австрии. Варшавский договор. Примирение с Тито. Женевское совещание. Борьба за влияние в третьем мире
Несмотря на то, что главные архитекторы «мирной инициативы» 1953 г., Берия и Маленков, проиграли борьбу за власть, советское руководство продолжало курс на разрядку напряженности с Западом.
Свидетельство очевидца
По воспоминаниями ветерана советской дипломатии Александрова-Агентова, была принята на вооружение новая стратегия – «не агрессивная, а скорее оборонительная. Она была подсказана и изменившимся к невыгоде Советского Союза соотношением сил двух лагерей на международной арене, и внутренней обстановкой в СССР: новому советскому руководству нужно было укрепить свой авторитет, завоевать доверие народа». –
Международное соотношение сил менялось не в пользу Кремля. В октябре 1954 г., несмотря на разногласия между членами НАТО, дверь для вступления в этот блок Западной Германии была открыта. США наращивали свое стратегическое преимущество над СССР, окружили его военными базами. На Ближнем Востоке и в Юго-Восточной Азии возникли военно-политические союзы, направленные на сдерживание советского и китайского коммунизма.
На момент смерти Сталина армия СССР насчитывала 5,4 миллиона человек, почти половину ее численности во время войны с Гитлером. К августу 1955 г. в армии было 4,8 миллиона человек. Поддержание такой громадной армии в мирное время лежало свинцовым грузом на экономике страны, тормозило ее восстановление и рост. Вместе с тем, новое руководство уже не готовилось, как Сталин, к мировой войне и не считало ее неминуемой. Началось постепенное сокращение армии, освобождавшее людей для мирного и плодотворного труда.
Новая стратегия Кремля состояла из трех основных элементов.
В мае 1955 г. в Варшаве была создана военно-политическая организация, в которую вошли, кроме СССР, Польша, ГДР, Чехословакия, Румыния, Венгрия, Болгария и Албания.
В мае 1955 г. Хрущёв направился с большой партийной делегацией в Югославию, пытаясь помириться с Тито и его соратниками, которых советское руководство и пресса с 1948 г. называли не иначе как «кровавой собакой Тито и его бандой» и «прислужниками американского империализма» (см. 4.3.9). Хрущёв и советские военные надеялись, что им удастся вернуть Югославию в советский блок. В ходе визита они обвиняли «банду Берии – Абакумова» в советско-югославском разрыве. Югославы только саркастически улыбались. В дальнейшем Тито, вопреки советским надеждам, предпочел возглавить движение «неприсоединившихся» стран и попытался создать третью силу на международной арене, независимую и от Запада, и от Москвы.
Свидетельство очевидца
Сценку из переговоров Иосипа Тито с московскими вождями сохранила Галина Вишневская, за которой в то время безуспешно ухаживал «премьер-министр» СССР Н. А. Булганин и которая потому была приглашена в Белград и присутствовала на приеме в советском посольстве: «Тито был преувеличенно спокоен, очень сдержан – чувствовалось, что поставил стену между собой и гостями и не собирается убирать ее сразу, в один день. У наших все роли, видно, были расписаны заранее: Микоян как тамада провозглашал тосты, Булганин поддерживал светский тон беседы, а Хрущёв этаким своим в доску рубахой-парнем напирал и всё лез целоваться. – Йося, да перестань ты сердиться! Ишь, какой обидчивый! Давай лучше выпьем, и – кто старое помянет – тому глаз вон!.. Но Тито всем своим видом показывал, что память у него хорошая, а глаз ему не выклюешь – в своей стране он царь и бог». –
Хрущёв и Микоян пошли на ряд миролюбивых жестов в адрес Австрии и Финляндии. Поддерживая «нейтралитет» этих стран на водоразделе холодной войны, они надеялись, что за ними последуют другие западные страны. А там, может быть, весь блок НАТО расползется по швам.
В марте 1955 г., после предварительного зондажа, в Москве с успехом прошли советско-австрийские переговоры. По настоянию Хрущёва Москва пошла на вывод из Австрии советских войск при условии, что из страны будут выведены и другие оккупационные войска и Австрия станет нейтральным государством, на территории которой не будет военных баз. Все советские предприятия на австрийской территории, в том числе нефтяные и дунайское пароходство, были проданы австрийцам. 15 мая 1955 г. министры иностранных дел СССР, США, Великобритании, Франции и Австрии подписали в Вене Государственный договор о восстановлении единой, независимой и демократической Австрии. Это был, наряду с примирением с Югославией, наиболее впечатляющий отход от сталинского курса, первый большой успех новой стратегии. На этих переговорах осторожный Молотов играл скорее тормозящую роль. Хрущёв, напротив, энергично настаивал на соглашении и торжествовал, когда оно состоялось.
В отношениях с Финляндией Москва делала ставку на финского политика премьер-министра Урхо Кекконена, сторонника «нейтрального» курса, а также тесных торгово-экономических отношений Финляндии с СССР. В январе 1956 г. было подписано советско-финское соглашение о возвращении Финляндии полуострова Порккала-Удд, на котором с 1945 г. располагалась большая советская военно-морская база. Этот полуостров, расположенный в 12 км от Хельсинки, был советским «ножом в сердце Финляндии». Благодарные финны избрали Кекконена президентом, надеясь, что он своей мудрой политикой сможет вернуть Финляндии и утерянную Южную Карелию с Выборгом. Советские военные с большой неохотой оставляли прекрасно оборудованную базу. На всякий случай они схоронили под толстым слоем земли все доты – а вдруг удастся вернуться?
11 июля 1956 г. СССР убрал еще один «нож», направленный на Финляндию. Верховный Совет СССР принял закон об упразднении Карело-Финской ССР. Она была создана как плацдарм для возможной аннексии остальной финской территории, в случае если бы в 1940 г. финские «трудящиеся» «поддержали социализм», на манер Прибалтики.
Свидетельство очевидца
Александр Городницкий, служивший на базе Порккала-Удд, вспоминал: «У нас было 280 пулеметных дотов, 208 артиллерийских дотов. Все было сделано в скалах, очень надежно. В случае наступления врага мы могли бы в Финляндии высадить целую армию. На 35–40 км стояли пулеметные и артиллерийские доты. А когда уходили, мы месяца три подрывали эти доты… Финны, конечно, были рады, что мы уехали. Такой кусок земли! Это же юг Финляндии. Здесь жили самые состоятельные люди… Финны изготовили высокий флагшток. Повесили на него свой флаг. Только поезд [c советскими военными] тронулся, они стали поднимать флаг. Я тогда подумал, что такая маленькая страна по сравнению с нами, а какое уважением к своему флагу. Это меня очень тронуло. Они гордились своей страной». –
Хрущёву, однако, было важнее иметь мирного соседа, через которого, кстати, советская экономика могла получать новинки западной технологии. Не менее важно для него было побудить западные страны, Норвегию и Данию прежде всего, отказаться от членства в НАТО и убрать со своей территории американские базы. Этого, однако, не произошло. Не вернулся к Финляндии и Выборг.
В июле 1955 г. состоялась первая после 1945 г. встреча в верхах четырех держав-победительниц в Женеве. СССР представляли Хрущёв, Булганин, Молотов и Жуков. Советская дипломатия пыталась, не без успеха, улучшить отношения с Францией и Великобританией. В сентябре 1955 г. в результате визита канцлера Западной Германии Конрада Аденауэра в Москву произошло установление дипломатических отношений между двумя странами.
В 1955 г. усилилось расхождение между Хрущёвым и Молотовым по вопросам внешней политики. Молотов возражал против вывода советских войск из Австрии и был противником примирения с Тито. В июле 1955 г. на Пленуме ЦК Хрущёв обвинил Молотова в догматизме и ответственности, вместе со Сталиным, в развязывании кризисов холодной войны, в том числе Корейской войны. В ходе пленума оба обвиняли друга в отходе от «ленинизма» во внешней политике. Хрущёву, однако, было проще обвинить Молотова в совместной со Сталиным ответственности за прошлые ошибки.
ДОКУМЕНТ
Из стенограммы Пленума ЦК КПСС, 9 июля 1955 г.:
Молотов начал рассказывать делегатам о том, что перед поездкой в Югославию члены Президиума ЦК уговорились всю вину за разрыв с югославами возложить на «интриги Берия и Абакумова». Иначе, мол, ответственность за разрыв падет на Сталина, а этого допустить нельзя. Хрущёв перебил Молотова:
«На Сталина и Молотова».
Молотов: Это новое.
Хрущёв: Почему новое?
Молотов: Мы подписывали от имени ЦК партии.
Хрущёв: Не спрашивая ЦК.
Молотов: Это неправильно.
Хрущёв: Это точно.
Молотов: Вы можете говорить сейчас то, что Вам приходит в голову.
Немного позже Хрущёв опять перебил Молотова: «Вячеслав Михайлович, если Вы, как министр иностранных дел, проанализировали бы целый ряд наших шагов, то мы мобилизовали против себя людей. Корейскую войну мы начали. А что это значит, это все знают».
Микоян: Кроме наших людей, в нашей стране.
Хрущёв: Войну мы начали. Теперь никак не расхлебаемся. Кому нужна была война?»
Постепенно Молотов был отстранен от ведения внешней политики. На должность его преемника выдвинулся Дмитрий Трофимович Шепилов, самый молодой и образованный член Секретариата, бывший главный редактор «Правды».
Шепилов стал министром иностранных дел лишь в июне 1956 г., но еще за полгода до этого помог Хрущёву в выработке новой коммунистической доктрины, отвечающей целям новой внешнеполитической стратегии. На обсуждениях в Президиуме ЦК Хрущёв и его сторонники заявляли, что нужно
Однако новая стратегия не дала улучшения отношений с Западом, на которое рассчитывал советский режим. Попытки Кремля заинтересовать западный бизнес перспективами доходной торговли и размягчить общественное мнение Запада пропагандой разоружения дали ограниченный эффект. Они не смягчили антикоммунистический курс США. В ответ на советскую пропаганду разоружения президент Дуайт Эйзенхауэр ответил своим пропагандистским ходом – предложением «открытого неба», т. е. беспрепятственного облета СССР и США самолетами-разведчиками с целью демонстрации взаимного доверия. Жукова это предложение заинтересовало, но Хрущёв отверг его как попытку «откровенного шпионажа», который бы открыл американцам слабости военного потенциала СССР. К исходу 1955 г. «дух Женевы» выветрился и холодная война продолжилась. «Нормализация» отношений с Западной Германией не изменила курса Аденауэра на непризнание ГДР, на ремилитаризацию и, в перспективе, – на приобретение атомного оружия для защиты от коммунистической агрессии.
Новая стратегия Кремля не изменила сути коммунистической доктрины, по-прежнему построенной на вере в неизбежную победу над капитализмом и «империализмом». Одновременно с тактическим отказом от агрессивных идеологических установок в отношении Европы произошло оживление старых «коминтерновских» установок на то, что подрыв западного капитализма и империализма легче осуществлять не в Европе, а в странах Азии, Африки, и Ближнего Востока, используя радикальную энергию антиколониальных движений. Советские руководители также надеялись размягчить и разрушить американские военно-политические блоки в Азии и на Ближнем Востоке.
Советское руководство протянуло руку дружбы премьер-министру Индии Джавахарлалу Неру и поддержало его пять принципов («
Надо сказать, что США, Великобритания и Франция невольно облегчили советской политике прорыв на Юг. Американцы с недоверием, если не хуже, относились к Неру, Насеру и другим лидерам национальных антиколониальных движений. Великобритания и Франция пытались сохранить свои колониальные приобретения, среди них Суэцкий канал и Алжир. Именно из-за своекорыстной и недальновидной политики Запада многие страны Азии и Ближнего Востока стали частью третьего мира, в котором стремительно росли симпатии к Советскому Союзу, советскому и китайскому коммунизму.
Первоначально советское руководство, помня об уроках Корейской войны, вело себя осторожно и избегало ситуаций, когда борьба в третьем мире могла бы привести СССР к открытому столкновению с западными державами. В 1954 г. СССР и Китай не поддержали желания вьетнамских коммунистов захватить весь Вьетнам и вместо этого заключили с Францией и США соглашение о мирном объединении Вьетнама после выборов. Хотя, как выяснилось очень скоро, у Хрущёва и большинства советского руководства чесались руки «дать империалистам по морде».
Докладная записка Г. Жукова в ЦК КПСС, 12 августа 1955 г.; Докладная записка Г. Жукова и В. Соколовского в ЦК КПСС 9 февраля 1956 г. // Источник. 2001. № 5. С. 122–128.
5.1.6. «Оттепель». Реабилитации и смягчение репрессивного строя
Пробуждение общества, новые сомнения и вопросы, вызванные потрясениями и переменами 1953 г., нашли себе выход, как уже не раз это бывало в России, в литературе и литературной полемике. В конце 1953 г. в литературном журнале «Новый мир» появилась статья никому не известного Владимира Померанцева «Об искренности в литературе». Автор, работавший после войны в СВАГе – советской администрации в Восточной Германии, – писал, что современная советская литература занимается «лакировкой», а не отражением действительности. Померанцев обращался к традициям русской классики и призывал повернуть литературу лицом к правде жизни. Простота мысли и стиля статьи произвели ошеломляющий эффект на фоне помпезной лжи и пошлой писанины того времени. Дискуссии о статье захватили не только литературных критиков, но и широкие массы читателей, студенчество.
Статья не случайно появилась в «Новом мире». Редактор журнала Александр Трифонович Твардовский, талантливый поэт и баловень советской власти, лауреат нескольких Сталинских премий, был из раскулаченной семьи. В 1953 г. он, еще переживая смерть Сталина, которого считал вторым «отцом», начал мучительную моральную переоценку своей жизни и, через себя, жизни всего советского общества. Твардовский начал писать поэму «Теркин на том свете», где его знаменитый герой, русский крестьянин и солдат, попадает в царство мертвых, в котором читатель с изумлением узнает бюрократическое и омертвевшее общество сталинского социализма.
Весной 1954 г. появилось и еще одно литературное произведение, принадлежавшее другому видному литератору и пропагандисту сталинского времени Илье Эренбургу. Самым примечательным в нем было его название «Оттепель». Эренбург угадал первые признаки пробуждения в обществе. Всё вместе порождало в узких кругах образованной элиты, прежде всего Москвы и Ленинграда, смешанные настроения надежд на либерализацию режима и неопределенности. За «оттепелью» могла последовать весна, но могли грянуть и новые морозы. Оказалось, что последнее. Литературные дискуссии вызвали опасения идеологических цензоров и чиновников от культуры. Руководство Союза советских писателей, а затем и партаппарат сделали выволочку Твардовскому. В июле 1954 г. Секретариат ЦК осудил «ошибки» «Нового мира» и предложил Твардовскому уйти с поста редактора журнала. Твардовский, оставаясь «верным солдатом партии», беспрекословно подчинился.
В конце 1954 г. состоялся Второй съезд Союза советских писателей. Он происходил после двадцатилетнего перерыва и явил собой ужасную картину гибели русской литературы. Сотни писателей и поэтов, участвовавших в Первом съезде 1934 г., были арестованы, погибли или разложились духовно и творчески, многие спились, перестали писать. На съезде, широко освещавшемся печатью, заседали постаревшие литературные чиновники, сотрудники госбезопасности, циничные аппаратчики. Историк С. С. Дмитриев, наблюдавший за съездом, записал в дневнике, что лучше всего было бы «распустить союз писателей, не создавать другой и прекратить созывать съезды писателей вообще». Тем не менее, в литературных кругах, особенно среди коммунистов-идеалистов и людей, задетых борьбой с «космополитизмом», теплились надежды, что в какой-то момент партия и правительство протянут им руку и призовут их к совместной работе «на благо социализма». В этой среде ходили по рукам ненапечатанные стихотворения Бориса Слуцкого, Леонида Мартынова, Наума Коржавина, осуждавшие сталинизм и воспевавшие «социализм с человеческим лицом». Вскоре лидером этого литературного направления стал молодой поэт Евгений Евтушенко.
В сентябре 1954 г. коммунистический режим совершил одно из страшных преступлений против человечности. Маршал Жуков, который в то время был первым заместителем министра обороны, приказал во время учений на Тоцком полигоне под Оренбургом осуществить настоящий атомный взрыв и сразу же после того бросить в атаку через эпицентр сорок тысяч солдат и офицеров. Из участвовавших в этом броске три четверти вскоре умерли от непереносимых доз радиации. Жуков, никогда не ценивший человеческой жизни, бестрепетно посылавший солдат в атаку через неразминированные поля, на этот раз в жестокости превзошел все мыслимые границы. Но ответом на это преступление стали не разжалование и суд, а назначение в феврале 1955 г. на должность министра обороны и избрание членом Президиума ЦК КПСС. Человеческую жизнь коммунистический режим продолжал считать ничтожно малой величиной.
Между тем на вершинах власти, втайне от общества действительно происходили серьезные перемены. 4 января 1954 г. были созданы центральная комиссия (во главе с Аверкием Борисовичем Аристовым) и местные комиссии по пересмотру дел людей, осужденных за контрреволюционные преступления и содержащихся в местах лишения свободы. Почему Президиум ЦК занялся вопросом о реабилитации жертв сталинских репрессий?
Прежде всего, это было связано с ликвидацией ГУЛАГа и необходимостью пересмотра дел тысяч и тысяч заключенных. В 1955–1958 гг. численность армии сократилась с 5,3 до 3,2 миллиона. Миллионы людей, включая студентов, не призывались теперь на военную службу или служили два-три года вместо прежних пяти-шести. В 1954–1956 гг. были выпущены на свободу 2,5 миллиона спецпоселенцев, в том числе бывшие кулаки, украинцы и прибалты, а также репрессированные народы – немцы, крымские татары, чеченцы, ингуши, карачаевцы, калмыки и другие. Большинство из них смогли вернуться на прежнее место жительства. По предложению Г. К. Жукова, были амнистированы тысячи людей, попавших в немецкий плен во время войны. К январю 1956 г. ГУЛАГ, в качестве экономической системы, построенной на рабском труде, был в значительной мере демонтирован. Численность заключенных в исправительно-трудовых лагерях (ИТЛ) и колониях уменьшилась до 781 630.
Из лагерей, тюрем и ссылок стали возвращаться близкие родственники и друзья членов Президиума и других руководителей, репрессированные военные, руководители зарубежных коммунистических партий. Нарастал поток обращений в ЦК родственников репрессированных.
Произошло то, о чем говорила А. А. Ахматова: две России – та, что сажала, и та, которую сажали, – взглянули друг другу в глаза. Освобожденные рассказывали о пытках и истязаниях во время следствия, о нечеловеческих условиях содержания в лагерях. Расследование «дела Берии» подтвердило, что все «признания», на которых строился террор, были сфальсифицированы, получены избиениями и пытками. Микоян, который отправлял просьбы семей репрессированных генеральному прокурору, был удивлен, что «ни разу не было случая, чтобы из посланных мною дел была отклонена реабилитация».
Верхушка, сама натерпевшаяся страху в годы произвола, начала реформы правоохранительной системы. Они включали прокурорский надзор, ревизии судебных органов, смену старых кадров молодыми юристами, возрастание роли адвокатуры и элемента состязательности адвоката и прокурора в судебном процессе. В то же время суды оставались полностью зависимыми – правда, теперь уже не от органов госбезопасности, а от партийных комитетов и бюро.
Хрущёв первым поставил политический вопрос – об ответственности Сталина за террор. Но в июне 1955 г. он еще говорил – «Сталина не допустим ронять» (Президиум ЦК КПСС. Т. 1. С. 48). Что же побудило его изменить свою позицию? Сам он в своих воспоминаниях объяснял это желанием «восстановить справедливость». Он пишет, что был возмущен тем, что Сталин обманул и уничтожил многих «честных» членов партии, включая большинство «ленинской старой гвардии». На Хрущёва подействовали письма и рассказы людей, которых он знал – большевиков А. В. Снегова и О. Шатуновской. И все же возмущение совести смешивалось у Первого секретаря с личным и политическим расчетом. Микоян вспоминал, что он говорил с Хрущёвым «один на один» и предостерег: если мы сами не расскажем о репрессиях и роли Сталина на следующем съезде партии, тогда это сделает кто-то другой после съезда – и тогда «все будут иметь законное основание считать нас полностью ответственными за происшедшие преступления».
В декабре 1955 г. на Президиуме ЦК возникла острая дискуссия об обстоятельствах убийства С. М. Кирова и о том, каким образом оказались возможными массовые репрессии против большинства всего состава членов и кандидатов ЦК ВКП (б), избранного XVII съездом. Была сформирована комиссия под руководством члена Секретариата П. Н. Поспелова для разбора этих вопросов. Комиссия просмотрела, с помощью работников КГБ, громадное количество материалов и регулярно информировала о своей работе Президиум. 1 февраля 1956 г. на заседание Президиума доставили из тюрьмы бывшего следователя по особо важным делам МГБ Б. В. Родоса. Тот подтвердил, что пытал арестованных членов ЦК Косиора и Чубаря по приказу Сталина, выбивая из них показания о том, что они враги народа. Аристов спросил Хрущёва: «Хватит ли у нас мужества сказать правду?» Молотов, Каганович и Ворошилов высказались против обличения Сталина. Хрущёв подытожил: «Сталин был предан делу социализма, но все делал варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он. Всё святое стёр, что есть в человеке. Всё своим капризам подчинил» (Президиум ЦК КПСС. Т. 1. С. 95–97).
8 февраля 1956 г., накануне съезда партии, комиссия Поспелова представила доклад Президиуму. По данным комиссии, только за два года (1937–1938) было обвинено в антисоветской деятельности 1 548 366 человек и 681 692 из них были расстреляны. Из 1966 делегатов XVII съезда партии было арестовано 1108 и расстреляно 848. Даже те высшие советские руководители, у многих из которых руки были по локоть в крови, были потрясены открывшейся им бездной преступления и человекоубийства. Микоян вспоминал: «Хотя многое мы знали, но всего того, что доложила комиссия, мы, конечно, не знали. А теперь это всё было проверено и подтверждено документами» (Наумов, «К истории секретного доклада»). Хрущёв опять поставил вопрос – поделиться ли этими фактами с делегатами съезда или утаить их. И как оценивать Сталина? Молотов настаивал на том, чтобы вывести Сталина из-под удара: «Тридцать лет партия жила и работала под руководством Сталина, осуществила индустриализацию страны, одержала победу в войне и вышла после ее окончания великой державой». Лазарь Каганович, чей брат покончил с собой из-за угрозы ареста в 1940 г., колебался: «Мы несём ответственность, но обстановка была такой, что мы не могли возразить». Он боялся развязать «стихию на съезде».
Споры шли только о том, как оценивать действия Сталина после 1934 г. До этого, выразил общее мнение Микоян, Сталин, несмотря на недостатки и ошибки, «вел себя героически». В конце концов, Молотов, Каганович, Маленков и Ворошилов выступили против доклада на съезде. Микоян, Булганин, Шверник, Кириченко, Пономаренко, Первухин, Шепилов, Сабуров и Аристов выступили за доклад. Хрущёв заявил, что будет делать доклад, но обещал «не смаковать» прошлое (Президиум ЦК КПСС. Т. 1. С. 99–103). Свое обещание Первый Секретарь не выполнил.
Советское общество: будни холодной войны / Ред. В. С. Лельчук. М.: Арзамас: ИРИ РАН – АГПИ, 2000.