Помоги проекту - поделись книгой:
Семён Борисович Ласкин
Саня Дырочкин — человек общественный
Солнечные дни нам только в окошко удаётся увидеть. А уже середина марта!
Прибежишь домой после уроков, поешь, выскочишь с Мотькой, моей собакой, на улицу — час назад всё искрилось, сверкало, таяло! — а к четырём почти сумерки. Весна будто бы снова решила к зиме повернуться. Холодно. Люди идут с работы мрачные, шапки нахлобучены, зарываются носами в воротники, у газет не останавливаются — каждому хочется скорее в тепло.
В школе мы с Севкой Байкиным друг за другом сидим, на той колонке, что ближе к окну. Севка — впереди с Люськой Удаловой, я — сзади с Майкой Шистиковой.
Расположение наше особенно для Севки неудобно. И в первую очередь потому, что Байкин обожает спорить по всякому поводу и без повода. А если ты споришь, то нужно оборачиваться. Вот и получается: «Байкин, не крутись!», «Байкин, не вертись!», «Байкин, не разговаривай!».
Чтобы не подвергаться лишней опасности, мы с ним в эти дни бессловесную игру придумали: пялиться, кто сколько выдержит, на раскалённое солнце.
Байкин тут же расхвастался:
— Да я полурока смогу, не моргая! Давай спорить?! Конечно, спорить я не стал, но про себя подумал: пусть он хоть минутку выдержит.
Как только утреннее солнышко выглянуло, я Севку в спину толкнул: начинаем! И тоже уставился.
Досчитали мысленно до двадцати пяти, и тут Галина Ивановна меня вызывает.
— Дырочкин! Образуй дательный падеж от существительного сосулька?
От неожиданности я понять ничего не мог. И конечно, из-за солнечного удара образовал предложный.
Все стали смеяться — умных у нас полно. Им невдомёк, что я в тот момент под влиянием солнца мог от сосульки — сосиску образовать.
— Не ожидала я от тебя, — покачала головой Галина Ивановна. — Ну что ж, помогай другу, Сева?
А Севка, оказывается, по счёту уже к пятидесяти пяти подобрался. Смотрит он растерянно на Галину Ивановну, а сам, как позднее мы разобрались, видит только её очертания, нечто серо-буро-малиновое. Но главное, что в Севкиной голове началось от этого солнца ужасное кружение, пол закачался под ногами, класс поплыл, ноги ослабли, сделались ватными, вот-вот рухнет наш Байкин. Вцепился Севка в парту, как коршун в жертву, и тупо молчит.
Галина Ивановна поняла молчание по-своему.
— Вижу, ребята, вам падежи крепко надоели, если вы дательный от предложного не отличаете. Давайте переключимся, от падежей отдохнём, займёмся другим делом.
Все радостно зашевелились.
— Достаньте листочки. До конца урока ещё двадцать минут. Попробуйте описать весну, такой, какой вы её видите…
Севка тут же руку потянул.
— Разрешите мне за ваш стол пересесть? Солнце, — говорит он, — в глаза лупит. А так я буду к нему спиной и смогу поработать с натуры.
Галина Ивановна удивилась:
— Сядь бочком, а натуру ты и так хорошо знаешь.
Но Севку не легко переспорить, если он что-то решил.
— Но ведь и настоящие художники натурой пользуются. А у меня воображения нет совершенно, я человек умственный.
Надо же! Где он только слышал подобное!?
— Что ж, пересаживайся, — разрешает Галина Ивановна.
— Благодарю вас, — вежливо говорит «умственный человек».
Устроился Байкин за учительским столом, лицо у него стало суровым, начальственным. Пока Галина Ивановна на него не смотрела, поднял классный журнал, полистал немного — вот-вот кого-нибудь к доске вызовет. Поглядел на меня, многозначительно улыбнулся.
Я покрутил у виска пальцем, дал Байкину понять, что о нём думаю.
Севка покрутил у виска тоже, ответил, что думает обо мне.
Галина Ивановна почувствовала неладное и обернулась, но Байкин уже приступил к изучению действительности.
Я тоже принялся думать.
Люська Удалова и та полстраницы отмахала.
— Галина Ивановна, а стихами можно? — неожиданно спрашивает Майка.
В первом классе и я мог стихами, хоть половину тетради, а теперь стихи не идут. Ни словечка в голове. Пусто. Куда всё подевалось?!
Для вида я что-то почёркал.
Поглядел на Мишку Фешина — у него порядок. Он даже язык высунул и голову повернул набок.
Галина Ивановна хлопнула в ладоши.
— Кончаем! — объявила она, призывая всех ко вниманию. — Первым читает Дырочкин.
Я поднялся. А вот читать мне, к сожалению, было нечего.
Удалова вытянула шею на полметра да как закричит:
— А у него ни слова! Ни слова у него! Пусто!
Я развёл руками.
— Не знаю, Галина Ивановна, но от меня все слова куда-то попрятались…
Люська захихикала, но Галина Ивановна ни чуточки не рассердилась, даже успокоила:
— Это бывает со всеми. Даже с писателями. Вроде бы нечего сказать, а пройдёт время — и слова к тебе снова явятся, не сомневайся.
Она посадила меня, но я всё же сказал:
— Понимаете, Галина Ивановна, мне очень хотелось не просто так написать, а хорошо. Чтобы сочинение не хуже весеннего дня получилось. Но что ни придумывал, а на улице — лучше…
— Ишь, чего захотел! — воскликнула Галина Ивановна и улыбнулась. — С природой мало кто потягаться может!
Удалова и здесь, конечно, возникла:
— А вы ему двойку поставите?
Галина Ивановна шла вдоль колонок, будто ничего и не услышала. Наконец остановилась возле Удаловой.
— Прочти, Людмила, своё, — холоднее чем обычно сказала она. — Как ты весну описала?
Люська уставилась в тетрадку и молчит, будто своего сочинения разобрать не может.
— Значит, так… — шевелит губами. — «Погода на улице замечательная! Солнышко светит, снег тает, из белого давно уже стал чёрным. Всюду лужи и грязь. Побегаешь часик после уроков и уже весь в пятнах: и портфель, и чулки, и пальто. Пришла весна!»
Галина Ивановна только головой покачала:
— При такой весне и на улицу-то выходить не захочется!
— А я и не выхожу, — сказала Люська. — Выбежишь на минутку, а потом час отстирывай.
— Надеюсь, другие написали иначе? — спросила Галина Ивановна.
Севка даже обе руки поднял.
— Байкин, — вызвала Галина Ивановна.
— У меня с натуры, — напомнил Севка. — Зарисовочка.
Он откашлялся, как это делал его дедушка-профессор, и начал:
— «На улице весна! Вижу старушку в зимнем пальто, старичка в меховой шапке, мальчика в курточке, девочку в шубе, женщину в берете, мужчину в кепке, двоих в сапогах, троих в туфлях, продавщицу в халате, дворника в тулупе…»
Севка передохнул.
— Так можно сто километров сочинения написать, в Ленинграде миллионы жителей! — возмутилась Люська.
Галина Ивановна на этот раз согласилась:
— А ведь действительно, Сева, это у тебя не сочинение, а опись. В окно ты смотрел, верно, но ничего не увидел. Значит, для красоты человеку другое зрение требуется. — Она помолчала немного и вдруг предложила: — А не обратиться ли нам к настоящему поэту?! Не позвать ли его в гости?!
Класс тут же загудел.
— Но где взять «настоящего»?
— «Настоящий» рядом, — улыбнулась Галина Ивановна и взяла со стола небольшую книжку. Отошла к доске и стала читать.
Она замолчала. Класс сидел тихо.
А во мне словно бы продолжал звенеть ручей, вода в нём бежала быстро, завихряясь у камней, подпрыгивала, переливалась на солнце, искрилась. Целые стада рыбёшек разлетались в разные стороны от моей протянутой руки.
Я вдруг подумал; «Ну, зачем было сочинять новое, когда есть столько замечательного старого?!» Но Галина Ивановна опять прервала мои мысли, вызвав на этот раз Татку Бойцову.
— А тебе, Наташа, стихотворение понравилось? — спросила она.
— В нём столько музыки! — воскликнула Татка, и все засмеялись, потому что Татка у нас выдающийся музыкант и ей всюду чудится музыка.
Галина Ивановна даже не улыбнулась, Таткин ответ, оказывается, её вполне убедил.
— Да, — подтвердила она. — Настоящие стихи — обязательно музыка, Наташа права. А написал их Александр Сергеевич…
— Пушкин, — хором догадался класс.
Галина Ивановна подождала, когда мы успокоимся, и спросила, кто ещё хочет прочесть своё сочинение?
— У меня тоже стихи, — сказала Майка Шистикова.
Честно сказать, я её чуточку пожалел: сразу после Пушкина выступать неловко, но Майка не смущалась и тут же начала:
Стихи понравились. А с Пушкиным даже сравнивать не стали.
Потом вызвали Татку. Её стихотворение было очень простым, и я без всякого труда его запомнил.
Таткины стихи были весёлыми, звонкими, понятными всем.
— Как бы назвать Наташино стихотворение? — спросила Галина Ивановна.
— Весенняя песня! — предложила Татка.
— Хорошо, — согласилась Галина Ивановна и поставила поэтам по пятёрке.
На улице мы все же поспорили, чье сочинение самое лучшее.
Поделиться книгой: