Печать Владимира. Сокровища Византии (сборник)

– А я с самого начала верил в его существование, – убежденно заявил Митько. – Но в таком случае призраки берендеев тоже существуют!

– А тебе уже доводилось видеть призраков, гуляющих с вполне реальными мечами, к тому же таких размеров? – холодно возразил Василий.

– Слава Богу, я с ними никогда не встречался, но…

– Пойдемте-ка к Филиппосу, – оборвал Митька Артемий. – Если судить по сигналу, мальчишка видел, как нападавший выбежал отсюда. Возможно, он сумеет описать злодея более четко, чем Василий, который видел убийцу издалека.

Через несколько мгновений на склоне холма в колеблющемся свете факела появился мальчик.

– Я заметил его, боярин, – подтвердил ребенок. – Но все же он был слишком далеко от куста, в котором я прятался, и я не сумел различить его черты. К тому же у него на голове было нечто вроде капюшона, и поэтому я не смог увидеть его волосы и лицо. Но я заметил, что он был высоким, выше, чем ты, боярин… Возможно, как Митько, но более худой. Я бы сказал, что он очень худой, поскольку его просторная одежда летала, как на пугалах, которые землепашцы ставят в полях. И еще он немного сутулился… Но как быстро он бежал! Такое впечатление, что он знает, по каким тропинкам спускаться, чтобы не споткнуться о ветви и чурбаны, которые валяются на холме.

– Хорошо, Филиппос. Твое описание поможет мне, – кивнул Артемий.

Но на самом деле дружинник был разочарован. Испуганному мальчику, скрывающемуся в зарослях, любой человек среднего роста мог бы показаться высоким. Что касается сутулости… Даже если таинственный убийца хорошо ориентируется, он вынужден смотреть, куда поставить ногу, спускаясь с холма, заваленного поленьями и заросшего травой. Длинная просторная одежда тоже не могла стать зацепкой. Она не указывала на социальную принадлежность. Так одеться мог любой. А капюшон развеивал последнюю надежду на возможность установления личности преступника, поскольку стрижка и длина волос оставались неизвестными.

– Было бы неразумно уйти, не попытавшись отыскать пресловутый тайник, – решил Артемий. – Особых надежд я не питаю, но все же мы тщательно осмотрим железную комнату. Василий и я начнем со стен. А ты, Митько, займешься потолком. Изучите все зазоры, любые щели, где может скрываться тайный механизм. Филиппос, ты будешь светить нам. Постарайся найти смолистые чурки. Ты же знаешь, как сделать хороший факел. Собери также длинные и достаточно сухие чурбаки, которые валяются на полу в коридоре.

Через два часа измученные дружинники уселись на пороге главного входа, жадно вдыхая свежий ночной воздух.

– Я прощупал потолок пядь за пядью. Ничего! – в отчаянии воскликнул Митько.

– Мы тоже ничего не обнаружили в стенах, – вздохнул Василий.

– Ничего страшного, – вмешался Артемий, подбадривая отроков улыбкой. – Сегодня ночью мы сделали все, что в наших силах. По крайней мере, в том, что касается этих проклятых сокровищ. Но мы вернемся и продолжим поиски днем. А теперь надо подумать, как быть с телом Прокопа. Митько и Василий, вы отправитесь в город за телегой или, в крайнем случае, за лошадью. Тело надо отвезти в дом.

– А пока мы можем перенести тело к нам, – предложил Филиппос.

Дружинники переглянулись.

– Поскольку твоя мама – ведьма, лучше не впутывать ее в эту историю, – смущенно начал Митько. – Люди глупые, они могу вообразить невесть что…

– Мама – не ведьма! Она каждый день зажигает свечи перед иконой святой Богородицы! – воскликнул Филиппос. – Я же не боюсь трупов. Впрочем, мама говорит…

– Митько прав, – сказал Артемий, обнимая мальчика за плечи и прижимая к себе. – Конечно, никто не верит, что Каллистрата – ведьма, но лучше не впутывать ее в это дело. А поскольку ты не боишься мертвых, ты составишь мне компанию, пока Митько и Василий будут искать лошадей. Мы побеседуем. Как ты на это смотришь?

Филиппос радостно кивнул. Отроки ушли, боярин зажег новый факел и прикрепил его к стене, потом усадил мальчика на пороге рядом с собой, вынул варяжский камень из-под кольчуги и принялся, глядя на звездное небо, гладить рисунок, выгравированный на плоской поверхности.

– Покажи мне свой талисман, – робко попросил Филиппос.

– Откуда ты знаешь, что это талисман?

– Я догадался по тому, как ты его держишь.

Артемий протянул камень мальчику. Пламя факела позволяло рассмотреть узор, слегка стершийся от времени, – странный кубок с раздвоенной ножкой и волнистые линии.

– Можно подумать, что это сосуд, в который вот-вот польется жидкость. Как ты думаешь, это вода или вино?

– Это не сосуд, и… Лучше я объясню тебе это в следующий раз, – ответил дружинник.

Артемий напрасно надеялся, что сможет молча сосредоточиться в обществе мальчика. Ребенок, наделенный живым и любознательным характером, требовал внимания.

– Как хочешь, – вздохнул Филиппос. – В таком случае, может, ты меня научишь каким-нибудь приемам, которые окажутся полезны в рукопашной схватке?

Дознаватель не хотел огорчать мальчика. Кивнув, он поднялся и отцепил ножны. После получасовой тренировки Филиппос воскликнул:

– А теперь давай с мечом! Поскольку с нами нет твоего друга, белой лошади, обойдемся без лошадей. Готовься к битве, боярин!

Филиппос схватил длинную веттку и прикрепил ее к поясу. Артемий, пряча улыбку, выбрав другую ветвь, очистил ее от листьев и тоже прикрепил к поясу. Дружиннику казалось немыслимым, что он, бывалый ратник, военачальник, вдовец, испытывает такое удовольствие, играя с одиннадцатилетним мальчиком…

Как только мужчина был готов, Филиппос заявил:

– Я брошу камень. Когда он упадет на землю, мы обнажим мечи и начнем схватку!

Но вместо того чтобы подать условленный сигнал, мальчик воскликнул:

– Нет, ты хитришь! Так не пойдет! Я видел, как ты поднес руку к эфесу меча!

– Нет, уверяю тебя! – возмутился Артемий. – Вернее, я сделал это машинально, не думая. Ну, начнем! Обещаю, я дождусь сигнала!

Схватка была жестокой, и победителем из нее вышел Филиппос. Мужчина и ребенок вновь уселись на порог.

– А не слишком ли быстро ты сдался? – спросил Филиппос, запыхавшийся, с лукавой улыбкой.

– Вовсе нет, – твердо ответил дружинник. – Меня подвела старая рана колена. Ты с честью вышел победителем. Придет время, я научу тебя нескольким секретным приемам, и ты станешь непобедим.

– Мне бы хотелось… Но когда? Как только ты найдешь преступника, ты уедешь в Смоленск, и мы больше не увидимся.

Артемий почувствовал, как сжалось сердце. Не стоило давать мальчику обещаний, которые невозможно сдержать. Вынув камень из внутреннего кармана, мужчина сказал:

– По крайней мере, есть вещь, которой я могу попытаться научить тебя сейчас же. Раз мой талисман заинтересовал тебя, смотри. Этот камень достался мне от отца. На протяжении многих поколений он принадлежал воинам моей семьи. То, что ты принял за сосуд в форме кубка, на самом деле является головой человека.

– Я тоже говорил себе, что это странным образом похоже на человека. Но почему голова имеет форму полукруга? Именно это заставило меня подумать о кубке.

– Это показывает, что разум человека открыт всему, что его окружает, и прежде всего силам небесным.

– А небо? Зачем его надо было изображать с помощью линий, которые колышутся, словно морские волны?

– Для моих варяжских предков море было источником жизни. Но именно небо символизировало высшее могущество, могущество огня, которому варяги-язычники поклонялись наравне с солнцем. Во Вселенной все едино. Природа, наша общая мать, позволяет нам рождаться. Она убаюкивает нас, вскармливает и принимает в свое лоно в час нашей смерти. С этой точки зрения не существует различий между морем, небом и землей.

– Ты рассуждаешь, как язычник, – с подозрением заметил Филиппос.

– Нет. Я верю в Святую Троицу так же твердо, как и твоя мама. Впрочем, она нашла верное слово для определения этого неба-моря, которое ты видишь над головой человека – Высшие Воды. Мои предки называли этот символ Силой небесной. Чтобы усмирить эту силу, надо иметь открытый разум. Надо уметь сливаться с природой, жить в одном ритме с ней. Именно так я стараюсь поступать всякий раз, когда сталкиваюсь с проблемой или когда для меня наступают трудные времена. Я выхожу ночью, смотрю на небо и пытаюсь создать внутри себя пустоту, поглаживая камень. Я воображаю, как небесные волны кружатся вокруг меня. Я заставляю их звучать у себя в голове, так, как слушают рокот моря, прижав к уху раковину. Именно таким образом я часто нахожу решения проблем, которые не дают мне покоя.

– Ты этому хотел меня научить? Но у меня нет магического камня.

– Я расшифровал тебе его послание, а это важнее всего. Ты можешь взять любой предмет и делать то же самое. Давай, попытайся. Я дам тебе свой камень, и мы, сосредоточившись, будем размышлять над проблемой, которая больше всего волнует каждого из нас.

Артемий протянул камень Филиппосу. Тот благоговейно принял его, сжал в ладони и принялся созерцать небо, широко раскрыв глаза. Мужчина погрузился в размышления. Некоторое время назад его посетила смутная мысль. Дознаватель пытался уловить ничтожную деталь, которая прояснила бы ее. Он вновь и вновь представлял зловещий коридор, ведущий в единственную комнату дворца, зал с железным потолком, видел лицо боярина… Неожиданно Артемий хлопнул себя по лбу: ну конечно! Эта мельчайшая подробность, которая постоянно ускользала. Она могла бы, вероятно, навести на след…

– А вот и мы!

Голос Митька раздался совсем рядом.

– Мы приказали разбудить юную боярышню и обо всем поведали ей. Признаюсь, это было нелегким делом. Бедняжка была поражена ужасной новостью, она отказывалась верить…

– В конце концов боярышня распорядилась дать нам телегу, – вмешался Василий. – Мы доехали как можно ближе, но тропинка слишком узкая, чтобы можно было подкатить сюда. А вот лошадь удалось довести до подножия холма. Но мы предпочли оставить ее там. Она не смогла бы взобраться из-за бревен и остатков стен. Их здесь слишком много. Я привязал ее рядом с нашими лошадьми.

– Очень хорошо, – одобрил дознаватель. – Сделаем носилки из веток и плаща Прокопа. Вы донесете тело до лесной поляны, оттуда на лошади – до телеги.

Дружинники вынесли труп из дворца. По приказу Артемия, Митько стянул свою льняную рубаху и обернул ею голову старика, закрывая ужасную рану, обезобразившую лоб покойного. Когда носилки были готовы, отроки осторожно уложили на них тело и принялись спускаться.

– Не забудь, чему я учил тебя сегодня, – шепнул Артемий Филиппосу, прежде чем последовать за отроками.

И многозначительным тоном добавил:

– Небесная Сила.

– Думаю, я понял. По крайней мере, начинаю понимать. А ты решил свою задачу?

– Я тоже начинаю кое-что понимать, – ответил дознаватель. – Причем быстрее, чем сам надеялся!

– Тогда удачи и хорошей охоты! – улыбнулся Филиппос.

Дружинник дружески похлопал Филиппоса по спине, и ребенок исчез в зарослях, окружающих холм. Артемий спустился, помог отрокам взвалить труп на лошадь, и они направились по узкой тропинке, исчезавшей в черной гуще леса.

Глава VIII

Было далеко за полночь, когда Артемий и его спутники добрались со своей скорбной ношей до дома покойного боярина. Их встретил Олег. Он объяснил дознавателю, что, услыхав о смерти отца, боярышня немедленно послала к нему гонца. Олег не мешкая покинул дом бабки и поспешил к возлюбленной, чтобы вместе с ней дождаться, когда привезут тело.

Князь и дружинники перенесли труп в опочивальню старого боярина и уложили на кровать. Несмотря на поздний час, челядь была на ногах, поскольку печальная весть распространилась с быстротой стрелы, пущенной в степи. У порога толпились соседи и слуги. Суровые и бледные лица, глаза, покрасневшие от слез. Многие казались растерянными. Большинство собравшихся хранило молчание. Несколько женщин читали заупокойные молитвы и пронзительно и монотонно причитали по народному обычаю. Боярышни не было видно – Олег, опасаясь, что при виде изуродованного и залитого кровью лица отца Подлипа испытает сильный шок, запретил ей покидать покои, поручив невесту заботам служанки. Брат князя велел трем слугам, в том числе старому Михею, омыть и обрядить покойного в чистые одежды. Отозвав Олега в сторону, Артемий коротко рассказал ему об обстоятельствах, при которых они обнаружили труп Прокопа.

– Какая неосторожность! – воскликнул Олег. – Я подозревал о его намерениях. Достаточно было видеть его понимающий вид и таинственные улыбки, едва кто-нибудь упоминал о легенде. Какое безумие! На что он надеялся? Я же ясно сказал ему не искать золото берендеев, ведь… Ведь это дело нисколько его не касается!

– Но главное «ведь» – то, что ты рассчитываешь сам им заняться, боярин. Бесполезно отрицать, я знаю. К сожалению, сейчас не лучший момент, чтобы обсуждать это. Побеседуем днем. Как только рассветет, я приду к тебе, сюда, в дом твоей возлюбленной. Прошу тебя, не отказывай.

– Я не знаю, чего ты ждешь от этого разговора. Я не смогу дать разъяснения, которые помогли бы найти убийц Прокопа и хранителя библиотеки. Но, может, у тебя есть какие-нибудь зацепки?

– У меня нет прямых зацепок, – уклончиво ответил дознаватель. – Но есть идея, которая непременно должна тебя заинтересовать.

– Идея не поможет тебе установить личности убийц. Вот если бы у тебя были обоснованные подозрения…

– Позволь мне выполнять свой долг, а ты выполняй свой, боярин. Займись ночным бдением и позаботься о возлюбленной. Завтра я расскажу тебе и об идеях, и о подозрениях, при условии что ты будешь со мной откровенен.

Олег хотел было ответить, но прикусил язык, лишь с вызовом посмотрел на дружинника. Артемий почтительно поклонился князю и, не добавив ни слова, покинул дом в сопровождении отроков.

Они добрались до дома Дарьи. Боярыня спала, но Артемию удалось переговорить со старым ключником, который подтвердил: Олег пришел поздним вечером и заперся в своих покоях. Ночью ключника разбудил гонец, который потребовал княжеского брата. Это был, несомненно, слуга, посланный Подлипой. Ключник видел, как Олег стремительно выбежал из дома вместе с гонцом. Артемий поблагодарил старика и велел ложиться спать. Ключник был абсолютно искренен, но разве можно было утверждать, что Олег не покидал дом между прибытием гонца и своим возвращением с пира? Тем не менее дознавателю казалось, что эти сомнения не были главными в проблеме, которая не давала покоя его измученному уму.

Уставшие отроки тоже легли. В доме все спали, когда Артемий вышел на крыльцо и устроился на высоких ступенях. Ему надо было подумать. Поглаживая пальцем рисунок, выгравированный на камне, он пытался мысленно сложить все мельчайшие детали, которые недавно так поразили его. У него не было сомнений: детали помогут сформулировать гипотезу. Но чтобы ее проверить, понадобится долгое тщательное расследование. Однако у дознавателя было очень мало времени, поскольку теперь он уверился – убийца непременно нанесет новый удар. Тем не менее существовало и другое решение: составить рискованный план, который позволит сразу же разоблачить виновного. «Если я прав, придется действовать крайне осмотрительно», – думал Артемий.

Вновь покрутив все детали плана, дознаватель сказал себе, что у него достаточно высокие шансы на успех, однако следует быть очень осторожным и бдительным, ведь противник – человек, наделенный острым умом, умом, который казался даром скорее дьявола, чем Бога, существом, ценящим жизнь ближнего еще меньше, чем разбойник с большой дороги. Почувствовав, что его могут разоблачить и отнять то, что он считает своим, злодей пойдет на все и устранит нависшую угрозу. «В любом случае у меня нет выбора, – думал Артемий. – Я должен незамедлительно осуществить свой план, иначе появятся новые жертвы». Приняв решение, дознаватель отправился спать.

На следующий день старший дружинник встал поздно. Он в одиночестве съел сытный завтрак, который подала молодая служанка с круглым, как луна, лицом. Служанка сообщила, что боярыня уехала, чтобы проследить за полевыми работами, и что отроки ждут его во дворе. Выйдя из дома, Артемий обнаружил своих спутников. Молодцы с пристальным интересом наблюдали за схваткой петухов, которая происходила – вопреки всем правилам этой излюбленной забавы – непосредственно в курятнике. У изгороди стояла молодая горожанка в яркой поневе и пожирала глазами не дерущихся петухов, а неотразимого Митька.

– Давай, давай! Врежь его клювом по голове! – кричал Митько.

– Напрасно ты его подбадриваешь. Побеждает мой петух! – невозмутимо бросил Василий.

– А, вот и ты, боярин! Что-то сегодня утром ты разленился! – улыбнулся Митько, приветствуя дружинника. – Ты на чьей стороне?

– На стороне вот этого, – ответил Артемий, рассеянно показывая на черного петуха.

– Ты ошибаешься! Разве ты не заметил, что рыжий петух более крепкий? – удивился Митько.

– Напротив, боярин сделал правильный выбор. Мой петух более проворный и более быстрый, – возразил Василий.

– Ну хватит! Вы достаточно повеселились. Теперь пора приниматься за работу! – распорядился Артемий. – Сегодня мы должны посетить три места. Я предпочитаю начать с монастыря. Вы со мной. Поторапливайтесь!

– Жаль, – обратился Василий к Митьку. – Еще одна хитрость и удар, как тот последний, и от твоего ставленника остались бы только гребешок да хвост.

– Это еще почему? – проворчал Митько. – Не кукарекай, пока не рассвело. Схватка еще не закончена! Впрочем, если бы я не заговорил с прекрасной Феодосией, то и смотреть бы было не на что. Это не бойцовские петухи, и без разрешения Феодосии, настоящей царицы птичьего двора…

И Митько бросил пламенный взгляд на девушку, покрасневшую, как мак.

– Не беспокойся, моя любезная! Я вернусь не позднее, чем петухи прокричат вечернюю зарю. Постарайся не забыть обо мне до тех пор! – крикнул он, взлетая в седло.

Выехав за пределы усадьбы, всадники пустили лошадей галопом, но в лесу пришлось перейти на шаг. Однако они хорошо знали дорогу и очень скоро увидели золотые звезды на куполах храма.

После традиционных приветствий дружинники въехали на территорию пустыни. Оставив животных на попечение послушника, работавшего в конюшне, они направились к церкви.

Внутри было темно, несмотря на свечи, горевшие перед алтарем и иконами святых. Освещена была лишь та часть нефа, где работал художник Злат. Десятки огоньков освещали жуткую сцену Судного дня. Леса были переставлены, и дьявол с красными глазами и сардонической улыбкой, занимавший центр фрески, был хорошо виден. Благодаря причудливому оптическому эффекту, сверкающие глаза дьявола всегда, с какого бы места на него ни смотрели, были прикованы к глазам зрителя. Казалось, взгляд дьявола проникал в самую глубь души. Внимательно изучив этого персонажа, Артемий понял, что сильнее всего поражает не чудовищная внешность дьявола, а его странный взгляд, неподвижный, жгучий. Казалось, окружавшие отца зла души были безразличны ему. Его словно притягивала к себе новая жертва, представшая перед ним, – сам зритель.

– Чертов пачкун! – проворчал Митько, не отрывая глаз от фрески. – Увидев это, так и хочется перекреститься! Меня мороз по коже продирает.

– Не знаю, как можно быть добропорядочным христианином и рисовать подобные гадости! – чуть слышно заявил Василий. – Существуют образы, которые угодны Господу, я не отрицаю. Но есть различие между…

– Главное различие, друг мой, – это различие между добропорядочными христианами, которые разбираются в искусстве, и теми, кто в нем ничего не понимает, – раздался желчный голос художника Злата.

Его бледное лицо появилось из-за лесов, локтях двадцати от земли. В одной руке у него была кисть, а другой он держался за вертикальный брус, соединяющий настилы.

– Единственное различие, которое действительно имеет значение, – рассудительно заметил Артемий, – это различие между подлинным искусством, обязанным своим процветанием Божьей милости, и мазней, производящей сильный, но слишком примитивно-низменный эффект. И хотя профан может порой заблуждаться, профессиональному художнику непозволительно такое неразумение. Он должен быть тем более бдительным, что демон гордыни способен заставить его забыть об этом различии. Но хватит попусту болтать.

– Вот именно, – одобрил Злат. – Сейчас выдался редкий момент, когда меня никто не беспокоит. А тут явились вы со своими рассуждениями. Я могу полностью отдаваться своей фреске только в течение двух-трех часов.

– Я беспокою тебя не просто так, – спокойно ответил дознаватель. – Отроки, подождите-ка на улице. Мне надо поговорить с художником.

Младшие дружинники вышли, и Артемий спросил, подойдя ближе к лесам:

– Ты не можешь спуститься на минутку? Так будет легче вести разговор.