Помоги проекту - поделись книгой:
– Кто это – Мы???
Мы вошли в пору скачка возраста, когда врачи и полицейские-милиционеры вдруг стали моложе нас.
Поднимаюсь на лифте 11 этажей, стараясь сохранять спокойствие случайного прохожего до той точки, пока он не стал очевидцем.
– Сюда нельзя!
– Погоди! Вы кто?! А-a, Вас, что ли ждём!?
(Какое-то дежа-вю!) Несколько дней назад на этой площадке у лифтов на голову ни в чём неповинных соседей за полночь обрушилась киносъёмка в рифму настоящей реальности, где я разводил мизансцену следственных действий после убийства человека прямым ударом ножа в шею.
– Я – представитель хозяйки квартиры… Муж;… Жена в командировке. Квартиру снимали…
– Снимали? Соседи сказали, что здесь несколько дней назад снимали кино. Вам что-то известно?
– Что-то известно… Снималя… Я режиссёр. А снимали… в смысле – убитый квартиру арендовал у нас.
– Про убийство откуда известно?
(Как в кино ей богу!)
– … Позвонила мать жены. Тёща. Сказала, что обнаружила труп.
– В квартире нашли бумаги с датой съёмки и диалогами сцен.
– Возможно… Бывает такое…
– Описания сцен совпадают с характером и деталями того, с чем мы сейчас разбираемся… Курите?!
– Да…
– На балконе общем покурим, пока эксперты работают…
Покурить было чудовищным предложением. В воздухе стояла взвесь от пожара шатурских торфяников, а убийственная жара 2010 лета от Р.Х. бесполо перетаптывалась с ноги на ногу.
– Вот гель для посуды и щётка. Идёмте.
– Куда???
– После «прокатки» руки отмоете.
– Дактилоскопии, в смысле?
– Именно! Детективы снимаете?!
– …
– Потом у следователя несколько вопросов к Вам профессиональных будет.
Мои впечатления равны наблюдению стоматолога заглянувшего в пасть запустившей себя старухи. Мы поднимаемся по выщербленным ступеням плохо пахнущего пролёта, с отёкшей грибком штукатуркой, с нижней на верхнюю челюсть двухэтажного особняка отделения (тогда ещё милиции) на Пятницкой. Драный местами и закудрявленный линолеум коридора с забившимся в раны мусором с подошв пострадавших, свидетелей, подозреваемых, осуждённых, конвоиров автозаков, прокуроров, экспертов, оперативников, следователей, служебных собак, кинологов. И пух-перо голубей, по дури залетевших в открытые окна, потеряв своё добро, в истерике улепётывая от рук правосудия.
Какая всё-таки чудовищная самодеятельность! Кювета советских времён для проявки отэкспонированной фотобумаги и резиновый валик для накатки отпечатков на сушильный барабан «АПСО». В кювете типографская краска.
– Раскройте ладони кверху. Большие пальцы давайте.
Теперь все по очереди. Теперь целиком ладони.
Валик эксперта готовил неповторимый отпечаток моих рук для эксклюзивного тиража хиромантам-любителям от следствия.
После каждой точки в предложении, длани мои плотно прижимали к формуляру без подписи с квадратными окошками, беспардонно выкручивая пальцы, как качелю пресс-папье в начале XIX-го века, с разницей, что письменный стол, на котором меня катали, лет сто назад как утратил свою изумрудно-суконную обивку.
Руки мои были очернены подозрением – я попал в кастинг-базу предполагаемых преступников.
– … Так. Значит, съёмка проходила в Вашей квартире?
– Да. Такое случается по вине тех, кто предоставляет локации.
– Во сколько съёмочная группа покинула объект?! Вы последний, кто общался с убитым. О чём вы говорили?!
– … прошу прощения, Вы уверены, что внимательно меня выслушали? Мы в четвёртый раз круги нарезаем.
– И в пятый, и в шестой, и в седьмой раз нарезать будем, пока не собьётесь.
– Собьюсь?! С чего это?!
– Вы последний, кто видел убитого живым! Момент не очень красивый!
– … последний из съёмочной группы! И то, может быть, не последний! И что?! Кстати, в кино говорят – крайний.
– Только мы не в кино, сударь…
– … да, вот ещё… Он стоял у подъезда с пивом и не уходил, хотя поздно было. Может и ждал кого-то. С косой…
– Кто чаще бывал в квартире убитого девушки или мужчины?
– … понятия не имею. Он не так давно квартиру снимать у нас начал. Только день рождения отметил. Разрешения спрашивал. Там и те и другие были. Радуга на флаге – что ли ваша версия?!
– Он – метросексуал был, скорее…
– Какой сексуал?!
– Мужчина, который за собой ухаживает, как мужчины за собой не ухаживают…
– Ясно… Где Вы находились в ночь убийства?!
– … заход прямо киношный! Вы сами-то знаете, когда оно произошло?!
– Мы закончили по экспертам… Сейчас окна и двери откроем – запах пойдёт… Или уходите, или придумайте что-то…
– Надо этого товарища в квартиру завести на предмет реакции…
Память, как пылесос, начинает всасывать всё, что видят заливаемые потом с бровей глаза.
Иногда по позе трупа можно определить обстоятельства трагедии за исключением жертв пожаров. Все они одинаково обретают позу боксёра, который не устоял на ринге жизни в битве с огнём. Данный случай был особый, точно стоп-кадр фотофиксации для судей спортивных состязаний по прыжкам в воду. Он выхватывал фазу первой трети пути ныряльщика (в засохшую на диване лужу крови) в тот момент, когда он ещё не успел раскрыться для прямого вхождения в сухую корку кровавого бассейна.
– Боже! Какой кошмар! – вытолкнуло из уст моё пошатнувшееся тело.
Вероятно, это бесчеловечно с гуманистической точки зрения, но первым что мне стало жаль, оказался диван. Думаю, что и вытолкнутая в полумрак реплика относилась к нему.
Диван был несравнимо моложе того, чья кончина повлекла за собой и его печальный конец. Но за диваном для меня стояла целая цветная и неподдельная история счастливого прошлого, в одно мгновение промелькнувшая перед глазами, как автотрак «MAN», с вышедшими из строя тормозами, на опустевшем хайвэе. Убитый же был узнаваемым на улице многочисленными владельцами ящиков молодым и перспективным тележурналистом. Но, особенно теперь, меня это никак не могло развлечь! Знакомые миллионам черты лица и незнакомое обнажённое тело в беспрецедентной духоте и жаре сильно тронули пятна трупного разложения. Не помню, чтобы я слышал запах! Точно где-то на приборной доске, сгоревший предохранитель вырубил тумблер «Обоняние». Глаза хлёстко фиксировали детали и отправляли их в долгосрочную память с неизвестной задачей в ту ячейку, где сохранился отражённый о кухонный кафель голос жертвы несколькодневной давности:
– Вы не знаете, как разделать вальдшнепа? Речь шла о кулинарном сюрпризе гостям предстоявшего 26-летия. Вот и всё, что осталось. И ничего больше. Плюс вдалеке что-то пешковское: «Такую песню, там-там, испортил!» А вся мебель, дверные косяки, ручки дверей, стёкла балкона, подоконники, раковины, ванная, электроплита, холодильник, микроволновка, посуда и местами стены были усажены терракотовой пылью дактилоскопического порошка.
Понимая, что за мной пристально наблюдают, я приложил ладонь к косяку двери, повторно пошатнувшись, как бы от ужаса произошедшего, там, где кисточка эксперта с кирпичной пудрой ещё не прогулялась, (важно было чем-то обозначить для любопытных отсутствие страха «не наследить!» в мнимой ими концепции моей причастности) перекрестился и, пятясь, покинул это пропитанное проклятием место.
– Нужно будет с нами сейчас проехать. «Прокатить ручки». Переживаете сильно за что-то?!
– ???
– Выхлоп такой, что с ног валит! Кстати, неплохая бы могла быть реклама для вашего фильма!
Мне становится беспомощно и бессмысленно страшно. От страха победно встаёт мой член в пограничном состоянии извергнуть свой ключевой смысл. И, возможно, в последний раз. Как с этим быть!? Мы с ним – разные люди!
По дороге в прокуратуру, как на несданном в 90-ом году экзамене в Истфак РГГУ, он предательски орошает штаны, мешая в сознании страх, ужас, безнаказанность и удовольствие. Время – то блуждает настоящим и будущим, то точными маршрутами прошлого существует во мне!
Как-то с друзьями мы путешествовали по закоулкам родины, где не ступала наша нога, зато другие оттоптали их непримерно и вдоволь. Храмы, монастыри – всегда неожиданно любимая тема в путешествии. Когда не знаешь чем заняться, заполняет желание очистить Ся в оправдание бесцельности своего кратковременного пребывания за пределами привычного псевдомаршрута «дом – работа – работа – дом». На сей раз это был Кром во Псковах, сдобренный желанием, покорить провинцию показом собственной кинонетленки в новых медиахоромах местного Драмтеатра имени бессмертного поэта А.СП. – догадайтесь сами, кроме того, что Кром в году 2013 взошёл-таки в десятку «Символов России». Сколько же веков надо было стараться!!! А трёхглавый в перламутровых бликах жгучего северо-январского постобеденного солнца Троицкий собор – просто Чудо, внутрь которого мы не преминули попасть во перву главу!
Любезный наканунный приём провинциальных настоек ещё и к вечеру давал о себе знать кратковременными желаниями прояснить то ризо-, то местоположение отдельных исторических персонажей. Нелепы, но смешны были шутки: отчего на входе во храм молодая, но точно не матушка, хоть и в платке, торгует коктейльными трубочками и флаерами «за здравие» и «за упокой». И, тем не менее, перекрестившись, как верующие, но, точно не зная во ЧТО, угомонив похмельное богохульство, в грешном трепете, (сошедшем внезапно), пристально и подробно мы обошли весь храм с немалыми остановками для чтения музейных экспликаций и созерцанием священной иконоживописи, что точно и всегда проходит мимо острого взгляда истых верующих.
Взгляд, как всегда, потянуло, куда нельзя. Даже охранный дедушка с умным видом стоял в полевой форме, скорее собственного обретения, но «ура!» новой и, затянутая строительной лентой колыбель, невесть кого, упокоенного во мрамор с потёртой до нечитабельности насечкой щербато-золочёного шрифта́, привлекла наш незакусивший скоромными и шустрыми предпапертными пирожками взгляд.
И так и сяк пытался я разглядеть, подлезть и прознать, которому же праху удостоено это троицыно место. Белоусый дедушка осёк попытку вторжения в неизвестность! На вопрос «Что охраняет?» внятно ответить не смог, но серьёзен был крайне.
– Князь там, что ли из Новгорода какой-то… Я-то тут работаю просто…
Яйца почесал и занавеску задёрнул, за которой одному ему только видимые были сокровища – грязный чайник, электроплитка с пригаром, спорт-шаровары с НЕО-тстиранной двойной сплошной, и в чайной оскомине выщербленная кружка.
Спасением от незнания «княжеской Истины» явилась женщина в тонком духовом платке, вздёрнутом электричеством от начёса над завитыми волосами сантиметров на пять-восемь от предполагаемой головы. Вероятно, она неоднократно, но по знакомству с седоусым закамуфлированным старцем, в нелегитимный период ремонта свята места, проникала за ленточное ограждение и в строительные леса, как и только что на глазах наших. Целовала трещины мрамора на гробнице, рьяно крестила верхнюю треть собственного тела и со значением удалялась, намагничивая полковничий, хоть и в отставке взгляд.
– Матушка! (а матушка была и лет наших моложе, и чернозём сознания отложил на неё отпечаток расстояния в возрасте между нами непреодолимый, вероятно, даже ввиду околостоличной жизни), скажите, а чьи это мощи?! – «не будь дурой», спросила моя жена.
И были мы, как из огромного чана с кипящим отваром шиповника животворящего окачены и взглядом, и отношением, и словом!
– Да, вы ЧТО-о-о!? Как чьи-и-и?! Это же мощи Господа нашего, Иисуса Христа!!! – и резко покинула храм.
Орошение православной брезгливостью своего ближнего не замедлило себя ожидать!
Обиженный, огорошенный и пристыженный, на выходе из собора я всё же решил заглянуть в лист Турист Информэйшн:
«В 1609 году, во время сильного пожара, в соборе все сгорело, кроме гробницы святого князя Довмонта и мощей святого князя Всеволода». Всеволодовы же мощи это! И были, и есть, и будут! Но разве догонишь её, барышню эту, чтобы ей про Христа разъяснять?!
– Романов, привет! К тебе когда-нибудь батюшка исповедоваться в кабинет приходил?
– А чего ты ко всем всегда по имени или отчеству, а ко мне по фамилии?
– В знак уважения, естессьно. У меня отца сослуживцы по фамилии называли в знак родового причастия к моей уже теперь фамилии. А тебя же, как ни назови, всё одинаково – Роман Романович, ну и так далее по званию!
– Ну и что? Причастил его?!
– Причастил потом уже бумагой и ручкой! К сакраментальной части нашего висяка коллекция. Глянешь?!
– Давай, устно сначала докладывай! Второе Высшее!
– А что докладывать?! Фантасмагория. Так что ли называется?! Кабинет попросил закрыть, встал на колени к стулу. Я сижу – он грехи свои докладывает шёпотом. Говорит, удавиться хотел. Батюшка – бывший майор МВД. Скрыл давно подробности дела какого-то. Мучается по сей день. В священники подался. Но, как говорится, не отпускает его. И новым знанием решил залатать крыши прошлого. Кино, Вашбродь, прям-таки!
– Ты, может, мне в стихах по электронной почте отпишешься, Мичурин?! Кто, откуда и куда шёл, где остановился и что сделал?
– Короче, режиссёра этого надо брать безбашенного. Он его квартиру освящать после убийства вызвал. Схужело от ладана – аллергия, говорят, у чертей этих бывает. Грохнулся в обморок. Очнулся и все обстоятельства ему слил. Тот на телефон записал. Файл прилагается. На этой квартирке ещё одна непонятка – деда мёртвого, ветерана, в ванной месяцев восемь назад нашли, но спустили на тормоза. Родственник. Вроде как сам залез. 90 лет. Несчастный случай. Похоже – естествоиспытатель какой-то – правду кадра что ли, типа, ищет, но не найдёт никак.
– А как же тайна исповеди?!
– Ну, вот так как-то. Бывших ментов не бывает, видно…
То ли сам я, то ли Имярек, то ли вместе мы с ним едем куда-то… Вероятно, от чего-то бежим, спасаясь в чужой и опять-таки нереальности. Нос, от лица убежавший, бродит по наволочке на подушке, детально исследуя её биографию. Что за бальзамная «не на душу» смесь всевозможных духов, за которой прячутся и обманывают всякого железнодорожного «М», равнодушные к плацкартным запахам тел и их производных, неконтактные для разговоров «Ж» в защитном облаке парфюмерной неправды?! Чудовище средневековой ошибки Европы, драконьими крыльями перекрывающее всё женское и прекрасное! Оно улетучивается внезапными пчёлами, унося с собой, почти навсегда, всё естество, оставаясь мелким поддельным вожделением в волокнах серого и сирого белья, для снов новых непорочных мечтателей, испаряясь неспешно годами в прачечных РЖД. Но, если тряхнуть посеребрённой головой и затянуться «Космосом» на платформе «Апрелевка» под «Ригли Сперминт» в 80-ых, то миру простить можно решительно всё, кроме надувного медведя с пятью кольцами на ремне, сгнившем в конце 90-х на Лужнецких задворках! Бог сна на воздушных шарах целебно подцепляет мой опустошённый мозг тонкими нитями в невесомо-сизые облака грядущего дня.
Ты просыпаешься с радостью от собственного долгого «духовного» пука, окатив всё вокруг, как во младенчестве маму, спокойной температурной струёй здоровья без запаха. В счастии, что ты жив, проверяешь это повторным подтверждением, хотя накануне не мог заснуть уже в возрасте страха, что сердце твое остановится в бессмысленном пьянстве с директором Николо-Хованки в девятом вагоне-ресторане, который одет по всем правилам покойника в приличное черно-белое от начала и до конца маршрута «Нижний – Москва» одеяние и съёмом ботинок во сне пренебрегшего. Хорошо, что вокруг не было никого, с кем можно было бы разделить эту нелепость! Привокзально-аккуратный утренний скрип противных егорьвских тормозов под пугачёвскую «в Петербурге сегодня дожди…» и двукратная директорская кладбищенская пощёчина за то, что склонил ответственное лицо к нелепому пьянству, когда ему сегодня хоронить полроты в красной парчи деревянных костюмах с почётным караулом и салютом винтовок. Но надо ли было так интересоваться у меня вопросами кинопроизводства?! К тому же лично я не потратил в эту ночь ни копейки, кроме как на бельё, которое не расстелил? Но что же я мог делать в Нижнем???!!!
Это и есть кошмар твоего одиночества! Ты освобождаешься от собственного смрада, думая, что ты наедине с собой, и стыдливо терпишь его со своими бесплотными попутчиками. Потом широко раскидываешь невозможные утренние шторы вагона, чтобы вдохнуть железнодорожный дёготь подъезжающего к тебе города, который слаще, чем сознание непричастности к давно уже упущенной тобой жизни. Привет, Вам, Мск! И, О! – этот вечный, внутривокзальный утробный утренний запах зубной пасты и мужского, но чуждого твоему носу, облегчения из сортира! А Ты вот – в Пути. Нет-нет!!! Ты же вот же! Уже и приехал!!!
– Алло, это Храм!? Здравствуйте! Мне нужно квартиру освятить. Могу я поговорить с батюшкой?
– Отец Александр по делам отъехал. Когда Вы хотели бы?!
– А сколько стоить будет?!
– Стоить будет, как батюшка скажет…
Хочешь-не-хочешь-веришь-не-веришь, а освящать надо, потому что даже страшно войти в эту квартиру после того, что было, особенно в статусе этой неразрешимой энигмы.
За спиной у меня прокуратура и самые неясные, но индивидуальные на этом чёрно-белом свете отпечатки моих ладоней и пальцев. Ещё триста грамм коричнево-маслянистой плоти честного «Барон'о'Тар» вытащили бы меня из беспамятства, но где ж наскрести на него, хотя бы 0,5 копья!?
Отец Александр, кстати, человек духовноубедительный, хоть и бывший майор МВД, но кадило ему никак не к лицу, ни к уму и ни к сердцу. Непрогоревший ладан священнослужитель этот отправил в иссохшую землю цветочного горшка по истечении процедуры освящения и наклеивания крестоносных позолоченных стикеров над дверными проёмами… Хорошо, что мать с братом зачем-то заехали цветы в квартире полить по старой и неистлевшей любви к безвременно ушедшему деду жены – добровольцу «обороны Москвы». Успели погасить занавески, но пространство этого года было дополнено новым дымом, уже не шатурских, а московских горшечных микроторфяников в пролётах жилого многоэтажного моноблочно-кирпичного дома.
Прошло месяца три, а может быть, и четыре прошло. Никто меня не беспокоил по поводу этого невозможного для переварки сознанием аукнувшегося в жизнь Сценария. Следствие шло планомерно. Разыскивали и допрашивали небеспристрастно всех членов съёмочной группы. Кто-то молодой и красивый мужеского и актёрского пола застрял в памяти фотоаппарата в обнимку с улыбающимся покойником, кто-то в недосыпном угаре съёмок оставил подозрительный реквизит, безмятежно пребывавший в кадре – девичьи трусы, лифчики и нераспечатанные кондомы. Незатейливо крахмалом спроворенные постановочным цехом и феном, одолженным у гримёров, следы засохшей на простынях спермы. Недоотмытая узбекскими рабочими фальшивая кровь в прощелинах плинтуса. И всё это было сытным материалом для тех, чья страсть в «проворачивание фарша назад» или попросту, как сказано выше – следствии.
Поделиться книгой: